Сергей Владимирович Гогин родился в 1964 году в Уральске. Окончил Ульяновский политехнический институт. С 1989 года — в журналистике. Работал на областном радио и телевидении, в городской газете “Симбирский курьер”, вел авторскую программу на ТРК “Европроект”, работал в журнале “Журналистика и медиарынок” (Москва). В 1996 году окончил магистратуру Американского университета в Вашингтоне, округ Колумбия, США, по специальности “Журналистика и массовые коммуникации”. В настоящее время — свободный журналист, региональный корреспондент радио “Свобода”. Стихи публиковались в ряде сборников и альманахов. В 2000 году издал книгу стихов “Колодцы снов”, в 2008 году — книгу стихов “Ночь сторожей”.
* * *
Теплый весенний вечер
тих и как будто вечен,
только слегка увечен
мир, населенный мной:
мир, покоренный Apple’ом,
мир, занесенный пеплом,
газоэлектротепло-
мир с затяжной войной.
“Хватит”, — сказал усталый.
Жадный ответил: “Мало”.
Бьется оттенок алый
в желтых пустых глазах.
Кто-то терзает музу,
кто-то срывает шлюзы,
кто-то под гимн Союза
детский скрывает страх.
Ночь накатилась комом,
против нее приема
не было сроду — кома
длится до петухов.
Взор затуманен речью,
кажется, человечьей.
Зрячий? Ищи утечку
смысла под слоем слов.
Гот ли ты или эмо,
дух отменяет схемы:
дух пробивает время,
злой или добрый дух.
С праведной точки зренья,
в истинном нет везенья:
время проверить зренье,
время настроить слух,
вычислить острый угол,
выгнать из храма пугал,
в сердце водвинуть уголь
так, чтобы не потух.
Время затеплить свечи.
Милые, добрый вечер.
Ангелов вам навстречу —
трех, ну, хотя бы — двух…
* * *
я вдыхаю воздух
медленно и вкусно
наслаждаться малым
тонкое искусство
наслаждаться многим
тяжкая работа
не под силу бедным
немощным и жмотам
белый свет — а дальше
черное пространство
как оно прекрасно
рек непостоянство
дважды не замочишь
ног в одной водице
да оно и ладно
было б чем напиться
я вкушаю воду
по глотку по капле
я подобен тигру
я подобен цапле
я подобен также
всем стихиям сразу
пробуждайся чувство
отсыпайся разум
жить пристало долго
чувственно и строго
разлюби глазами
ту что не потрогал
стайкой или стадом
запахи и звуки
нет вернее данных
для моей науки
напрягайся разум
расслабляйся чувство
наслаждаться многим
тонкое искусство
мало — это много
много — это мало
по усам катилось
в сердце не попало
* * *
И потекут стихи, как слезы,
и орошат собой тетрадь…
Распухшим клочьям целлюлозы
поэт не даст сегодня спать.
Он доведет себя до точки,
хотя поэту ли не знать,
что он умрет в последней строчке,
умрет больней, чем мог желать.
Не формой — рифмой и размером —
он жжет сердца, пока горит:
поэт, презревши чувство меры,
своею верою творит.
Среди традиций и условий
поэт имеет право — сметь:
ведь он сгорает в каждом слове,
иначе — смерть, иначе — смерть.
Разбавь поэт случайной ложью
одну строфу, один сонет —
и люди скажут: как художник
скончался он, сошел на нет.
Желал себе такой он доли?
Зачем гадать, к чему роптать…
Он много раз сгорал дотоле —
и умереть готов опять.
Его на то иль Божья воля —
едино, коль таков закон:
дремать — и вспрянуть, как от боли:
“К священной жертве Аполлон…”
И разрывать себя на клочья,
питая жертвенный костёр,
вести сраженье с мраком ночи,
вести больной извечный спор –
но с кем? С собой, с людьми, с природой?
Курится изб синюшный ряд,
пасутся мирные народы,
но и костры — горят, горят!
Текут стихи, как божьи слёзы,
чтоб в заключительной строфе
спасти поэта от угрозы
немого аутодафе.
ЧТЕНИЕ ВСЛУХ
— А вот еще: “Когда рассвет
на волю рвался, как безумный,
сложенье юных красок в сумме
давало мертвенный букет.
Как тот чиновник на постой,
случился день, рябой и снежный,
и, топнув валенком…”
— Постой,
меня переполняет нежность.
– Нет, слушай дальше: “…топнув ва-
ленком, вломилась в сени вьюга,
и в печке охнули дрова
и заворчали друг на друга.
И долго в комнате пустой
кукушка каркала прилежно
— всего двенадцать — и…”
— Постой,
меня переполняет нежность!
— Я продолжаю: “…и вошла
она, стряхнула снег с подола,
и от неяркого тепла
слезинка пряного посола
прошла зигзагом… Словно мышь,
возились ходики. Небрежно
платок откинув…”
— Эй, плохиш,
меня переполняет нежность!
— Я слышу. Где же?.. Вот: “…платок
откинув, бросилась навстречу,
и между ними словно ток
включился. Звуки страстной речи
канканом бешеным неслись.
Любовь приняв как неизбежность,
они в объятья…”
— Да очнись!
Меня переполняет нежность!!!
— Ты мне мешаешь.
— Я — тебе?!
Меня переполняла не…
* * *
Пипл едет на работу
в зеленющей электричке
по задымленным просторам
в вожделенную Москву.
Пипл ест сосиски в тесте
под названием хот-доги
и бросает недоедки
милой Родине своей.
А она неспешно катит
вроде с пиплом, но навстречу,
приближая вожделенье
поглощенности Москвой.
Пипл работает до ночи —
кто водилой, кто кухаркой,
кто весёлым брадобреем,
кто надменным продавцом.
А потом обратно едет,
набивая пасти чипсом
и холодные хот-доги
запивая пивом “Пит”,
и всю жизнь челночить будет
на работу и с работы,
вышивая знаки судеб
на железном полотне.