Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2011
Антон Крылов
СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК
Бабушка рассказывала мне,
как под детской маленькой рукой
круг за кругом совершало блюдце
и из букв, просыпанных извне,
складывалось нечто не вполне
внятное, но вещей вестью той
взрослые стремились обмануться,
изведя иллюзией покой.
Бабушка рассказывала, как
в океане лоцманский пунктир
приближал шикарное корыто,
вперившее трубы в облака,
по волнам к осколку ледника
и развеял жизни на пути
дрейфа неживого монолита,
рассудив, кому пора уйти.
По рассказам бабушки, когда
рухнул вниз с небес метеорит
посреди заснеженной пустыни,
многие решили, что звезда
на погибель послана сюда,
и о том, как мир свечой сгорит
в пламени губительной Полыни,
заключали ангелы пари.
Бабушка рассказывала, что
в землю проросла зерном беды
пуля в горле Франца-Фердинанда
и судьба бочонками лото
сеяла себя сквозь решето
страха смерти и слепой вражды,
призывая демонов из ада
выполоть нерайские сады.
ПОМИНАНИЕ
Было время – ходил здесь трамвай номер шесть,
а сейчас даже рельсы убрали,
будто гражданам месть
или весть
о начале земных аномалий.
Здесь брусчатка везде – видно, век опоздал
урбанизмом стези отутюжить.
Здесь кирпичный вокзал
повязал
полюс северный с полюсом южным.
Обозначен маршрут по затертым камням
в неизвестность из самого детства.
Так по прожитым дням
для меня
календарь исчисляет наследство.
Позади затяжная секвенция лет
отпечатки шагов искажает.
То ли виден мой след,
то ли нет,
то ли стерт, словно рельсы трамвая.
Впереди хиромантами скручен моток
линий, считанных с левой ладони.
Метит каждый виток
узелок
вдохновений, сомнений, агоний.
Стоит только последний из них расплести,
чтобы сбросить на камни тенёта,
в космос чайка взлетит,
по пути
позабыв обстоятельства взлета.
ГОРЯЧАЯ ТОЧКА
Над обломками аэроплана –
колесницы шайтана –
гулко плещет взрывная волна.
Извержений вулкана
не бывает в степях Пуджистана –
это просто случилась война.
Откопали мужчины гранаты,
как бывало когда-то,
повязали чалмы и пошли.
Из-под рваных халатов
громыхнули огнем автоматы,
сея пули в поля конопли.
В землю спрятались плоские мины,
а мешки с героином
превратились в фосген и напалм.
Стали бороды длинны,
и рога отрастили мужчины
под покровом ветшающих чалм.
Медлит враг на пунктирной границе,
строит планы, таится
за броней смертоносных машин.
Ведь победы добиться
невозможно имеющим лица
безбородых, безрогих мужчин.
DIXI
Всех попрошу немного помолчать,
иначе слышен в искаженном виде
отбой небесных склянок, то есть спать
не будет смысла даже начинать
тем, кто живет, зевая, bona fide.
Всем объявляю завтра выходной,
чтобы потом сто лет трудиться бодро –
ведь жизнь дают не более одной,
и даже в той, мучительно больной,
бывает слишком много pro et contra.
Все званы мной на праздничный обед,
но избраны не все, а те, что сели
на самый край стола, где света нет,
они тем самым заслужили свет,
а прочие – им светит casus belli.
Настанет день, всех вместе соберу
под куполом вселенского ковчега,
скажу, что врал, но из любви к добру,
соборуюсь, покаюсь и помру,
а проповедь продолжит alter ego.
МОНОЛОГ ГАМЛЕТА (АПОКРИФ)
Горацио, бездельник, отчего ты
не держишь меня сзади за подтяжки?
Еще секунда, и того, кто с фляжкой,
схвачу, стащу расшитые кюлоты
и накажу с оттяжкою, не глядя,
что он мой дядя.
Во фляжке яд, мой друг, который в уши
вливает он под видом отипакса –
так мой отец, руководитель датский,
от лжелекарства отдал Богу душу,
и ядерный секретный чемоданчик
теперь утрачен.
Горацио, клянусь, не будь я принцем,
за все сполна я рассчитаюсь с дядей,
не самых честных правил дядя Клавдий,
ведь, говорят, развел полоний в шприце
наш мастер похоронных церемоний
старик Полоний.
И что за прок в товарищах неверных,
с которыми был вынужден расстаться?
Ничуть не жаль шлемазла Розенкранца,
не жаль жидомасона Гильденстерна.
Лишь ты, Горацио, доверия достоин –
mein lieber Freund.
Прости, Офелия, безумная подруга,
и не грусти, дитя, на одре смерти
ты о Тибальте… тьфу ты, о Лаэрте –
я вам обоим оказал услугу:
вас ждет давно в Небесном Эльсиноре
наш бедный Йорик.
Засим скажи-ка, дядя, ведь недаром
в смертоубийстве мы дошли до точки
и вознесли шекспировские строчки
на самый апогей репертуара,
чтоб удалась итоговая фраза
у Фортинбраса.