Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2011
Архимандрит Августин (Никитин)
Архимандрит Августин (в миру —Дмитрий Евгениевич Никитин) родился в 1946 году в Ленинграде. В 1969 году окончил физический факультет Ленинградского университета. В 1973 году принял монашеский постриг с именем Августин. Пострижен в монашество митрополитом Никодимом в Благовещенской церкви его резиденции в Серебряном Бору в Москве. В 1974 году им же рукоположен во иеродиакона и иеромонаха. Окончил Ленинградскую Духовную академию (1975), с этого времени — преподаватель, с 1978 года — доцент Санкт-Петербургской Духовной академии.
«достигли мы ворот севиллы!«
Испания издавна привлекала русских путешественников своими древними церковными традициями. Многие торжественные церковные действа (или мистерии) были упразднены в Западной Европе в эпоху Реформации, а в России — во времена реформ Петра I. И лишь на Иберийском полуострове, далеком от церковных и социальных потрясений, многое оставалось неизменным.
Многие россияне в конце XVIII века, а особенно в XIX столетии бывали в Западной Европе, но большинство из них ограничивалось Францией и ее столицей. Лишь небольшая часть наших пилигримов пересекала испанскую границу, и ни один из них не пожалел об этом впоследствии. В Испании они погружались в атмосферу постоянных церковных празднеств, не ограничивавшихся стенами храмов, но выплескивавшихся на улицы городов в роскошном великолепии. Известный русский художник Константин Коровин, побывавший в Испании в 1888 году, вспоминал один из таких эпизодов в Валенсии: “На площади я увидел что-то вроде нашего крестного хода. Много духовенства. Несут большое распятие. В серебряных облачениях, с красным на груди; идет много молодых певчих. Пение и колокольный звон напоминали Россию”.
За три года до К. Коровина Валенсию посетил парижский корреспондент газеты “Новое время” И. Я. Яковлев (Павловский). Он также смог присутствовать на церковных торжествах в этом городе. Но, как выяснилось позже, они не могли сравниться по своему размаху с севильскими мистериальными процессиями. “Поедете в Севилью, — говорил русскому журналисту в Валенсии церковный писатель Поло-и-Пейролон, — там увидите настоящую набожность и религиозный экстаз. Когда ночью после религиозной процессии Мадонна переносится обратно в собор при свете факелов, толпа плачет от восторга; из среды ее вдруг раздается вдохновенное пение импровизаторов, сочиняющих гимны во славу Богоматери. Это производит впечатление потрясающее, которому поддаются все — верующие и неверующие”1.
В 1909 году Максимилиан Волошин написал такие строки:
Под гул молитв и дальний звон
Склонялся в сладостном бессильи
Пред ликом восковых мадонн
На знойных улицах Севильи2.
Не каждый русский путешественник, бывавший в Испании, мог посетить Севилью, — город, лежащий в юго-западной части страны, наиболее удаленной от испано-французской границы и от Мадрида. Но и те из них, которые добирались сюда, не всегда могли присутствовать на знаменитых процессиях Страстной недели. Поэтому россияне, как правило, ограничивались описанием кафедрального собора и других достопримечательностей города. И когда русскому журналисту представилась такая возможность, он не преминул ею воспользоваться.
“Сам сеньор Поло-и-Пейролон присутствовал при этих торжественных сценах религиозного восторга лет двадцать пять тому назад, т. е. во времена своей ранней молодости, — сообщал И. Я. Яковлев. — Теперь, рассказывая мне свои воспоминания, он так воодушевился ими, что решил съездить еще раз в Севилью во время Semana Santа (она соответствует нашей Страстной Неделе), чтобы вновь переиспытать эти дорогие ему ощущения. Я не мог желать лучшего путеводителя и объяснителя предстоящих религиозных церемоний, поэтому мы условились встретиться в Севилье”3.
Итак, Севилья. Этот город издревле славился своими мистериальными традициями. С 600 года по Р. Х. епископом Севильи был Исидор (570—636), знаменитый богослов и писатель. Это был авторитетнейший церковный деятель своего времени; он возглавлял заседания Севильского (619) и Толедского (633) соборов. Вот что писал Исидор Севильский в одном из своих трактатов: “Театр, в котором помещаются зрители, заключает в себе сцену и форму имеет полукруглую. Сценой называется место в театре, подобное дому, с помостом, именуемым оркестром” (“Этимология”, гл. ХVIII).
Можно предполагать, что в то далекое время в Севилье бытовали торжественные процессии, проводившиеся по большим праздникам. Но арабское нашествие на Пиренеи пресекло эту традицию. “Мавры хлынули потоком на испанские брега”4, — писал А. С. Пушкин в одном из своих стихотворений. Началась Реконкиста — многовековая борьбы испанцев с маврами, занявшими в начале VIII века полуостров. Восстание, вспыхнувшее в 718 году под предводительством Пелайо в Астурии, положило начало освободительному движению; Реконкиста (обратное завоевание) завершилась в 1492 году взятием Гранады — последнего оплота мавров на Пиренейском полуострове.
Христианские традиции были духовным оплотом испанцев в ходе Реконкисты, и вполне понятно, что торжественные процессии заняли в их жизни почетное место. “Ни одна религиозная процессия не обходится без статуи Богоматери, — пишет современный католический автор. — Ее несут, всю в цветах, или везут на особой колеснице. Еще живо воспоминание о тех временах, когда под стягом Господа, Его Матери и святых испанцы шли на войну для защиты своей веры”5.
Большую ценность приобретают свидетельства тех очевидцев, которые бывали в Севилье в дни проведения праздничных процессий. Одним из таких удачливых путешественников был Лев Вениаминович Никулин (1891—1967), печатавшийся в русской периодике с 1911 года. В 1929 году он совершил поездку по Испании: посетил Барселону, Кордову, Толедо и другие старинные испанские города. Во время его пребывания в Севилье здесь было празднование в честь Божией Матери, и Л. В. Никулин в своих записках уделяет внимание этому торжеству.
“Я расскажу о торжественной религиозной процессии, шествии “Святой Девы ля бланка” по торговым кварталам севильского Сити, по улицам лас Сиерпес и Мендец Мунец, — пишет посланец из России. — В одиннадцатом часу вечера мы услышали барабанную дробь, нарастающий и затихающий барабанный бой со стороны площади Сан-Фернандо… Золотое колеблющееся зарево приближалось к перекрестку со стороны улицы лас Сиерпес. Не умолкая, трещали барабаны, и зарево приближалось с томящей медлительностью. Почтенные горожане, как мальчишки, влезали на тумбы и скамьи… Сначала показались эффектные кавалеристы в треуголках и нежно-голубых мундирах, всадники на прекрасных конях. У коней были малиновые, вышитые золотом чепраки под седлом, в седельных кобурах торчали карабины. За всадниками шли почтенные горожане в средневековых костюмах, коротких панталонах, чулках и туфлях с пряжками. В руках у них были жезлы. Они чувствовали себя не совсем свободно в костюмах 16-го века. Вероятно, они выглядели лучше за прилавком в обыкновенных современных пиджаках и брюках”6.
Впечатления Л. В. Никулина о пребывании в Севилье в целом отличаются глубиной, и вполне вероятно, что он мог бы поведать многое о тамошних процессиях. Но не следует забывать о том, что эта тема в советской России уже была запретной; поэтому писатель, издавший свою книгу “Письма об Испании” в 1930 году — во времена интенсивной антирелигиозной пропаганды, мог излагать подобные сведения весьма сдержанно и лишь с точки зрения стороннего наблюдателя. Но тем не менее из сообщений Никулина можно почерпнуть интересные сведения.
”За горожанами шел легион монахов, все как солдаты, на одно лицо, бритые, здоровые, уверенные в движениях, — продолжает писатель. — Золотое зарево приближалось. Прошел чуть не полк прелатов в малиновых и фиолетовых облачениях. Из-за угла, подпрыгнув на повороте, выплыла колесница с золотым куполом. Купол ее достигал окон второго этажа. Тысячи свечей повторялись в золоте и парче колесницы нестерпимым для глаз сиянием. Над этим лесом свечей поднималась высокая, в три человеческих роста статуя в мантии, сплошь вышитой драгоценностями, и в алмазном нимбе. Колесница остановилась на перекрестке. Старухи, работая локтями, расталкивая толпу, бросились вперед… Опять затрещали барабаны. Золотая статуя вздрогнула на рессорах и уплыла, благословляя вывески магазинов и контор севильского Сити… Золотое зарево, мигая, потухло в глубине улицы Лас-Сиерпес”7.
Однако для более полного описания севильских процессий нужно обратиться к запискам дореволюционных русских авторов. Ведь они, будучи православными христианами, хорошо знали традиции родной Церкви и могли подметить в католических обрядах то, что ускользало от внимания заезжего советского литератора. “Испанцы любят всевозможные уличные процессии, главным образом, религиозного характера, — сообщал один из русских испановедов в начале XX в. — Самые интересные из этих процессий происходят на Страстной неделе, особенно славятся процессии, устраиваемые на Страстной неделе в Севилье”8.
Вполне понятно, что те русские путешественники, которые желали попасть в Севилью на эти празднества, старались прибыть сюда заблаговременно. “Я приехал в Севилью за несколько дней до ее знаменитой Semana Santa, — пишет И. Я. Яковлев. — Около этого времени улицы и площади города, Альказар, собор, музей и церкви наводняются тучами иногородних и иностранцев, которые бегают с гидами (путеводителями. — Авт.) под мышкой, запыхавшись и высунув языки, точно наследники, приехавшие по смерти родственников проверить, все ли в целости и не провалилось ли что сквозь землю”9.
Эти строки относятся к 1885 году; в том же году и в эти же дни в Севилье находился другой русский паломник — В. А. Верещагин, искусствовед и публицист. В опубликованных им воспоминаниях В. А. Верещагин сообщает, что он “приехал в Севилью в среду, на Страстной”10. По словам того же автора, “на следующий день, т. е. в Страстной четверг, должны были начаться те известные религиозные процессии Севильи, которые привлекают сюда такую массу иностранцев. В сущности, начинаются они уже в Вербное Воскресенье процессией пальм, продолжаясь затем в среду, четверг и пятницу, но в эти последние два дня они представляют наибольший интерес, по богатству и количеству”11.
Каждый день Страстной недели заполнен в Севилье процессиями, основное содержание которых — воспоминание о каком-то евангельском событии. Первый день Страстной, или Святой, недели (Semana Santa) “Пальмовое воскресенье” (Domingo de Ramos), в России, за неимением пальм получившее название “Вербного воскресенья. В Испании в этот день католики освящают в церкви ветку пальмы, оливы или лавра, и уже с утра открываются специальные “веточные рынки” (mercats del ram), где люди покупают ветви, а дети несут их священнику для благословения.
Но особенно торжественно отмечается в Севилье Страстной, или Святой, четверг (Jueves dela Pasion, Jueves Santo), в воспоминание того, что Иисус Христос в этот день был схвачен воинами, а на следующий день, в пятницу, претерпел страдания (страсти) на кресте. О крестных муках, искупивших род человеческий, и о Своем Воскресении из мертвых Иисус Христос прорек апостолам накануне — в Великий (Страстной) четверг: “Истинно, говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет” (Иоан., 16,20).
Именно поэтому, как сообщалось в русской печати о празднествах в Севилье, “главную роль в религиозных процессиях играют “пазо”, то есть изображения страданий Христа. “Пазо” изображает большею частью целые сцены из истории страданий Христа; обыкновенно “пазо” устраивают так: на деревянном помосте устанавливают деревянные фигуры, изображающие несение креста Христом, суд над Ним, молитву в саду Гефсиманском и т. п. Все фигуры, как Христа, так и апостолов, первосвященников, Пилата и других лиц, одеты в соответствующие одежды, иногда очень роскошно отделанные. В Страстную неделю такие “пазо” носятся по улицам испанских городов; посмотреть на эти процессии собираются тысячи испанцев, приезжающие иногда за несколько десятков верст”12.
Послушаем, что говорит о “пазо” В. А. Верещагин. По его словам, в ХVII столетии “было особенно распространено производство estatuas de vestir, т. е. статуй для одевания, популярное в Испании и до настоящего времени. Простой народ говорит и до сих пор про девушку, не вышедшую замуж, что она осталась одевать статуи (haquedado paravestir imagines). В этих статуях скульптор делал только голову и руки; все остальное представляло из себя манекен, облекаемый в самые разноцветные материи, особого для каждого святого цвета… Из таких estatuas de vestir составлялись так называемые pasos’ы, т. е. группы из нескольких статуй, имеющиеся во всех больших испанских церквах для духовных процессий во время Страстной Недели”13.
В Севилье организацией процессий ведают особые религиозные братства (cofradias). Каждая кофрадия соревнуется с другой в наилучшем исполнении пантомимы на тему евангельских событий, в изготовлении “пазос” скульптурных групп на ту же тему и т. д. В Страстной четверг многие участники процессий, давшие обет, несут на плечах крест, в шествии также участвуют горожане, изображающие “римских солдат”, “иудеев”, “ангелов”, “диавола” и пр.14
Когда же было положено начало этим театрализованным шествиям? Вот что пишет по этому поводу В. А. Верещагин, очевидец севильских процессий в 1885 году. По его словам, “далекое время начала этих процессий в точности неизвестно. По разным сохранившимся с того времени актам можно отнести возникновение их с некоторыми изменениями в том виде, в котором они сохранились до сих пор, к концу ХIV и к ХV и ХVI векам. В прежнее время они выражались в простых собраниях религиозных братств, совершавших на Страстной неделе разные подвиги покаяния. Проявлялись, главным образом, эти подвиги сопутствием носимого священниками Распятия, причем одни сопровождали это самобичеванием, другие публичной исповедью, третьи, наконец, простым несением зажженных свечей. От этого братства и получили свои названия: Cofradios de Sangre, Penitencia yu Luz, т. е. братства крови, покаяния и света”15.
Движение “бичующихся “ (лат. – флагелланты) возникло еще в эпоху раннего Средневековья. К середине ХIII века число кающихся в грехах в такой аскетической форме значительно увеличилось; флагелланты устраивали процессии так часто, что в 1261 римский папа Климент IV(1265—1268) запретил эти шествия. Однако во время эпидемии чумы 1346—1350 годов движение флагеллантов снова возродилось, и папе Клименту VI в 1349 году пришлось осудить это полусектантское движение. Но еще в течение столетий процессии флагеллантов время от времени устраивались в разных городах Европы, в том числе и в Севилье. ”В конце ХV и в ХVI столетиях Церковь начала мало-помалу подчинять их своей власти, обязав дисциплиной и правилами и устанавливая известный порядок и время выхода религиозных процессий, — продолжает В. А. Верещагин. — Наконец, в ХVIII столетии королевским указом было запрещено самобичевание. С тех пор у кающихся братьев остался только их костюм, составляющий до сих пор принадлежность людей, принимающих участие в процессиях и называющихся Nazarenos”16.
…Близится наступление Страстного четверга, и русские паломники готовятся лицезреть необычные для православного христианина процессии. ”Подождите, — говорил Поло-и-Пейролон своему собрату по перу И. Я. Яковлеву, — главный интерес впереди, когда начнутся шествия Христовых братств соfradias”17.
Об этих братствах русский журналист сообщает интересные сведения, почерпнутые им от своего испанского коллеги. ”Эти братства — религиозные общества людей недуховного (светского. — Авт.) звания, — пишет И. Я. Яковлев. — В прежние времена они играли большую роль в церковных делах Севильи; теперь эта роль ограничивается исключительно тем, что они участвуют в религиозных процессиях во время Semana Santa и ответственны за целость церковных драгоценностей, которые носятся в течение этой недели по улицам. Общество каждого прихода выбирает из своей среды распорядителя, который называется старший брат (hermano mayor)”18.
Сегодня сложные композиции “пасос”, состоящие из нескольких фигур, водружают на колесные платформы; автору этих строк приходилось видеть подобные красочные сооружения, помещенные под сводами испанских храмов, откуда их выкатывают в праздничные дни. Но в прошлом дело обстояло иначе. По словам В. А. Верещагина, в севильских процессиях скульптурные “пасо” появились в ХVII столетии; они “заменили в то время картины, изображающие страсти (страдания. — Авт.) Господни, носимые в процессиях прежде”19. Отсюда видно, что до ХVII века труды членов братств (кофрадий) были не столь обременительны: нести картину гораздо легче, чем скульптуру.
К XIX столетию скульптурные композиции все более усложнялись, соответственно возрастал и их вес. Вот как выглядели эти сооружения в 1880-е годы: “Под “пасо” разумеется одна или группа статуй, сделанных из дерева и крашеных, в человеческий рост и больше, изображающих какую-либо сцену из Страстей Господних, — пишет В. А. Верещагин. — Они укреплены на платформе от 4-х до 6 метров длиной и от 2-х до 3-х шириной, а ночью освещены свечами и фонарями, прикрепленными тут же. Вся площадка покрыта сукном или бархатом, спускающимся до самого низу, чтобы покрыть тех людей, которые в числе тридцати или сорока, согнувшись под ней, носят ее по городу”20.
Величественные “пасос” медленно продвигались по улицам Севильи, и зарубежным паломникам было невдомек, какие страсти разыгрывались под балдахином, скрывавшим носильщиков. И. Я. Яковлеву удалось проникнуть в эту тайну; быть может, ему помог в этом его испанский гид — писатель Поло-и-Пейролон. ”Еще очень недавно (лет двадцать назад) (то есть в 1860-е годы. — Авт.) на обязанности членов кофрадий было несение на своих плечах статуй, представляющих целые сцены из жизни и страстей Господних. Так как статуи эти сделаны из сплошных кусков твердого дерева и величиною более натурального человеческого роста, и, стало быть, очень тяжелы, то для несения каждой группы требуется сорок и больше человек. Нужно было много доброй воли и благочестия, чтобы в течение пяти дней часов пять подряд нести на плечах подобные тяжести. Но в прежние времена таких добровольцев было больше, чем нужно. Теперь они исчезли. Церковь должна нанимать для несения статуй чернорабочих, которые, к тому же, заламывают цены, как если бы дело шло о самой вульгарной работе. А требуется таких рабочих много: в Севилье насчитывается 74 церкви, и в каждой находится какая-нибудь статуя, которая выносится на улицу на Св. неделе!”21
Со временем установился порядок, согласно которому каждое братство (кофрадия) выносило статуи из своей приходской церкви в заранее обусловленное время и, следуя определенным маршрутом, направлялось к кафедральному собору. Здесь каждая кофрадия, соблюдая строгую очередность, вливалась в процессию, после чего входила в собор через одни врата и выходила другими, возвращаясь затем в свою приходскую церковь. Для разрешения неизбежных споров в процессии участвовал своего рода распорядитель, о котором упоминается в записках И. Я. Яковлева. “Сзади священников шел человек, с виду рабочий, во фраке и в белых перчатках, — пишет русский журналист. — В одной руке он держал восковую свечу, а в другой — богато переплетенную книгу. Это был hermano mayor, а книга статуты кофрадии. Их несут для справок на случай, если между участвующими в процессии возникнут споры насчет того, кому после кого идти”22.
Но вот все хлопоты позади, страсти утихли, участники предстоящей процессии ожидают своей очереди — выхода из приходского храма. “В четверг и пятницу прекращается всякая публичная деятельность. Вся Севилья проводит два дня и две ночи на улице, так как процессии продолжаются с 4-х часов вечера четверга до утра пятницы и с вечера пятницы до утра субботы, — пишет В. А. Верещагин. — Все улицы, по которым должны проходить процессии, все балконы, окна, крыши домов, запружены народом. Площадь Constitution убрана наподобие театра. Направо против Casa de la Cuidad — богатая ложа для королевской фамилии и свиты; ею, во время моего пребывания в Севилье, пользовалась бывшая королева Изабелла. Направо и налево от королевской ложи — места для знати и избранной публики, затем широкое пространство, составляющее как бы коридор через всю площадь для прохода процессий; с другой его стороны — масса поставленных в ряды стульев, вплоть до домов на противоположной стороне площади. Оживленная толпа женщин с цветами на головах, мужчин в их лучших плащах, иностранцев, с шумом рассаживаются на местах, ожидая начала процессии”23.
В записках И. Я. Яковлева находим сходное описание, с добавлением некоторых живописных подробностей: “Простой народ, сплошной волнующей и гудящей массой, наполнял тротуары прилегающих улиц, облепил живыми гроздьями деревья, фонарные столбы и крыши. Статуи были заняты главным образом приезжими, среди которых шмыгали ободранные мальчишки и старухи, выкрикивая на разные лады программу процессий, с распределением дней и часов выхода каждой из них”24.
Оба русских автора — И. Я. Яковлев и В. А. Верещагин — наблюдали торжественное шествие с разных точек, — отсюда и некоторое различие в их описаниях процессии. Вот что сообщает о начале шествия В.А. Верещагин: “Наконец два брата Nazarenos, одетые наподобие прежних кающихся, только без отверстий на плечах, подходят к королевской ложе и просят позволения начать. Минут через 10, издалека показывается и самое “paso”. Шествие открывают 4 карабинера, медленно идущие один рядом с другим со сложенными и опущенными вниз руками, за ними по два в ряд, в несколько рядов, солдаты с ружьями, опущенными дулами вниз; за солдатами тоже по два в ряд, но на большем расстоянии друг от друга идут Nazarenos, держа в руках большие зажженные свечи, наклоненные друг к другу. Некоторые из Nazarenos идут отдельно с крестами, знаменами и другими символическими знаками”25.
Послушаем теперь, что говорит о начале процессии И. Я. Яковлев, дополняющий описание своего коллеги. “Наконец вдали замелькали белые остроконечные капюшоны кающихся, засверкали каски и острие пик, заколыхались знамена, и шествие, продолжавшееся часа два, стало приближаться к нам, — пишет он. — Впереди на расстоянии нескольких шагов друг от друга, шло два ряда кающихся: по одной сторо— не — одетые в черные саваны с острыми капюшонами и с масками на лицах, по другой — так же одетые, но в белом. Те и другие несли в руках зажженные огромные, как палки, восковые свечи. Изредка между кающимися попадались босоногие или в одних носках. Передний из этой группы нес большое белое знамя. За ним несли приделанное к шесту большое золотое Распятие, по бокам которого были два священника, державшие в руках по скипетру из массивного серебра”26.
Во все времена фигуры кающихся (“назаренос”), участвующие в севильских процессиях, привлекали всеобщее внимание. Не обошла их вниманием и французская писательница и паломница — мадам Aulnoy, жившая в ХVII веке. В ее записках В. А. Верещагин нашел подробное описание костюмов кающихся и интересные подробности из быта “братства крови”. (Напомним, что ее сообщение относится к тому времени, когда самобичевание кающихся еще не было запрещено королевским указом).
“Есть правила для самобичевания и учителя, которые поучают этому искусству, точно также, как танцам и фехтованию, — пишет французская паломница. — Кающиеся имеют особый род юбки из тонкого полотна или батиста, спускающуюся до башмаков; она вся в массе маленьких складок и на нее выходит около 50 аршин полотна. На голове у них остроконечная шляпа в форме сахарной головы, но раза в три выше, она тоже полотняная и с нее спускается большое полотняное покрывало на все лицо и грудь, с двумя маленькими отверстиями для глаз. За плечами на рубашке два большие отверстия. На руках у них белые перчатки и ленты, связывающие рукава, на ногах такие же башмаки. Чтобы возбудить всеобщее удивление, необходимо наносить себе удары одной кистью руки. Причем они должны быть наносимы без поспешности, и выходящая кровь не должна пачкать одежды”27.
Посмотрим на приближающуюся процессию глазами русских пилигримов. Вслед за “кающимися” появляется наконец и первое “пасо”, которое несут согнувшиеся под его тяжестью носильщики. “Оно представляет Гефсиманский сад и называется “paso dela sagrada oration de Nuestro Senor” (“пасо святой молитвы нашего Господа”. — Авт.), — сообщает В. А. Верещагин. — Спаситель молится на коленях, к Нему в облаке сходит ангел с чашей в одной руке и с крестом в другой. Под воротами, изображающими двери сада, спят три апостола: Петр, Иоанн и Иаков, сделанные рукой Ролдана, довольно известного испанского скульптора. Замыкает шествие оркестр из музыкантов, играющих похоронный марш”28.
Первое “пасо”, о котором пишет В. А. Верещагин, посвящено эпизоду, повествующему о молитве Спасителя в Гефсимании. Евангелист Лука сообщает о том, как накануне взятия под стражу Иисус Христос “пошел на гору Елеонскую, за Ним последовали и ученики Его. Придя же на место, сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение. И Сам отошел от них на вержение камня и, преклонив колени, молился… Встав от молитвы, Он пришел к ученикам, и нашел их спящими от печали, и сказал им: что вы спите? встаньте и молитесь, чтобы не впасть в искушение” (Лк. 22, 39—41, 45—46).
Перед паломниками, собравшимися на улицах Севильи, как бы разворачивались евангельские события, связанные с крестной жертвой Иисуса Христа. “Некоторые платформы украшены богато убранным балдахином и сопровождаются, кроме Nazarenos, еще и несколькими десятками или сотней рослых молодцов, одетых в костюмы древних римских солдат с туниками, копьями, золочеными касками и перьями, — пишет В. А. Верещагин. — Это процессии тех братьев, которые имели право ”aevaruna centuria romana”, т. е. вести римскую центурию”29.
Эта группа участников процессии изображала воинов, о которых говорится в евангельском повествовании: Иуда, “взяв отряд воинов”, привел их в Гефсиманский сад, где был Иисус со своими учениками, а затем “воины и тысяченачальник и служители иудейские взяли Иисуса и связали Его” (Иоан. 18, 3,12). О “воинах”, участвовавших в процессии, пишет и И. Я. Яковлев, дополняя сведения своего земляка из России. Отметив, что скульптурная группа со Христом в центре “двигалась незаметно, так как фигуры несших ее были спрятаны под подмостками”, он сообщает, что вокруг “шла густая толпа взрослых людей и детей, одетых в костюмы древнеримских солдат в касках, с перьями на забралах, в панцирях, латах, с секирами, пиками и щитами, на которых было написано золотыми буквами: Senatus populus que romanos (Сенат и римский народ. — Авт.)”30.
В Евангелии сообщается о том, что Христос, взятый под стражу, был приведен к Пилату, который, не найдя “вины в этом человеке”, “послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме (Лк. 23, 4,7). Но, как повествует далее евангелист Лука, “Ирод со своими воинами, уничижив Его и посмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату” (Лк. 23,11).
Вот как изображается этот евангельский эпизод в одном из севильских “пасо”: “Вздымаясь над толпою, к нам медленно подвигалась, слегка подрагивая, целая комната, наполненная фигурами в натуральный человеческий рост, — пишет И. Я. Яковлев. — На троне под балдахином из малинового бархата (им же была обита вся задняя стена) восседал Ирод в царском одеянии, в настоящей короне, сверкавшей золотом и драгоценными камнями. Протянувши вперед руки с презрительным жестом, царь Иудеи как бы говорил двум римским солдатам, указывая на Христа: — Уведите его! Один солдат уже схватил Христа, скручивая Ему руки, другой грубо толкал его локтем в спину. Два других солдата стояли в глубине у стены. Все фигуры изображены с поражающим реализмом и вполне художественно. Это неудивительно, потому что авторы этих статуй знаменитые ваятели. Так фигура Христа сделана Педро Ролданом, фигуры Ирода и двух солдат в глубине — Гита-дель-Кастильо, а остальных двух — Корнехо. Одеяние было настоящее, и в историческом смысле чересчур роскошное. Особенно удивила меня царская мантия Христа и Его шелковая туника”31.
В записках обоих русских авторов упоминаются имена знаменитых испанских скульпторов, — авторов севильских “пасо”. ”Статуи на “paso” сделаны разными испанскими скульпторами, как современными, так и старинными, — пишет В.А. Верещагин. — Некоторые, между прочим, принадлежат руке известного скульптора ХVI века Монтаньеса”32. Резцу Монтаньеса принадлежали еще две скульптуры, которые демонстрировались паломникам на следующий день — в Страстную пятницу. ”Новые Nazarenos открывают новую процессию, принадлежавшую прежде какому—нибудь другому братству, а в настоящее время и другому приходу, — продолжает Верещагин. — Это “paso” называется del Nuestro Senor Jesus de la Passion (Страсти нашего Господа Иисуса. — Авт.). На площадке фигура Спасителя, согнувшегося под тяжестью креста, который помогает Ему нести Симон Киринеянин. Обе фигуры сделаны Монтаньесом и принадлежат к числу лучших его произведений. Они действительно великолепны. Говорят, что сам Монтаньес был до того ими восхищен, что каждый раз, когда выходила процессия, он первый со своими друзьями и учениками приходил ею любоваться”33.
Здесь речь идет о евангельском эпизоде, связанным с несением креста на Голгофу. Как сообщает евангелист Матфей, воины повели Иисуса на распятие, и, “выходя, они встретили одного киринеянина по имени Симона: сего заставили нести крест Его” (Мф. 27, 32, см. также Лк. 23, 26).
Несмотря на всю трагичность представляемых событий, севильские мастера и художники придавали театральную пышность евангельским персонажам. Это отмечает в своих записках И. Я. Яковлев; он пишет, что вслед за очередным “пасо” “следовала Мадонна в драгоценном платье из белого шелка, усыпанном крупными бриллиантами, в короне, по бокам которой падали складки фаты, усеянной золотыми звездами. Платье Мадонны было модное, и зачесана Она также была по последней моде. Несколько позже, в одной из улиц, когда стал накрапывать дождик, шествие остановилось и на Мадонну надели ватерпруф (непромокаемый плащ. – Авт.). Вокруг подмостков, на которых помещалась Мадонна, шли хорошенькие девочки в белых платьях, с крылышками на спине, затем опять римские солдаты, полиция, духовенство, люди во фраках, с большими восковыми свечами в руках. Кругом колыхались знамена, сверкали секиры и пики, развевались страусовые перья, и красиво перемешивались белый, красный, черный и пунцовый цвета с золотом и цветными каменьями”34.
В повествованиях наших паломников уже сообщалось об оркестре, который сопровождал процессию. Но в Севилье во время этих торжеств бытовали и особые песнопения — саэтас. Саэты поются хором, каждая кофрадия имеет свой текст, но все они, разумеется, посвящены теме дня (особенно часто это переложение “Стабат Матер”)35. Об этой традиции упоминает все тот же “очарованный странник” — Н. Я. Яковлев, который ночью присутствовал при возвращении скульптуры Мадонны в собор. “Толпа была большая и шествие, освещенное смоляными факелами, было очень красиво, — пишет русский журналист. — Один уличный мальчишка начал, при приближении Мадонны, петь ей хвалебный гимн (саэта). На наш вопрос, кто научил его саэта, мальчик вынул из кармана брошюрку, сказав, что в ней их сколько угодно”36.
Довелось присутствовать при завершении процессии и В. А. Верещагину. Это было около полуночи, и взору русского пилигрима предстала такая картина: “На серебряной площадке, освещенной тройным рядом свечей и золочеными фонарями, на 12-ти серебряных столбиках — богатейший балдахин, покрытый бархатом, шитым золотом: под балдахином две фигуры в человеческий рост: Богоматерь и св. Иоанн. Обе фигуры одеты в громадные бархатные мантии, тоже шитые золотом и жемчугом, так что из-за шитья бархата почти не видно. Конец мантии Богородицы спадает на землю; золотая корона, надетая у Ней на голове, покрыта драгоценными каменьями, в руках у Нее кружевной платок, и с головы на спину падают естественные волосы”37.
И снова на улицах Севильи слышатся саэты: ”По мере того как подвигается “пасо”, из толпы раздаются женские голоса, поющие песни во славу Богородицы. Сотни женских рук протягиваются с ближайших балконов, чтобы на пути успеть поймать одну из кистей высокого балдахина и, перекрестившись, набожно поцеловать, — продолжает В. А. Верещагин. — Ночью эти процессии производят потрясающее впечатление: назаренос в их белых одеждах и остроконечных шляпах кажутся какими-то привидениями; богато изукрашенные фигуры почти ослепляют блеском каменьев и золота и, освещая все по пути, долго не теряются из вида, сопутствуемые набожными молитвами да гимнами…”38
Но пора обобщать все сказанное. Заканчивая свое повествование об увиденном, Н. Я. Яковлев подводит краткий итог: “Описанная религиозная церемония повторялась при мне в течение четырех дней; это было то же самое, менялись только статуи. В целом это была история в лицах страстей Господних”39.
Что касается В. А. Верещагина, то его впечатления сходны: “Всех процессий сохранилось в Севилье до двадцати двух, — пишет он, — но они более или менее схожи, отличаясь лишь богатством одежд, которыми облечены фигуры, убранством и роскошью площадки, разницей в костюме назаренос, который изменяется сообразно с бывшей принадлежностью процессии к тому или другому братству”40. Правда, при этом русский паломник, пораженный роскошью процессий, добавляет: “Одежды некоторых из фигур до того богато расшиты золотом и щедро усыпаны жемчугом и каменьями, что, кажется, достаточно было бы реализовать их одних, чтобы поправить истощенные финансы Испании”41.
Впрочем и в России в ведении Православной церкви в те годы находились несметные богатства в виде драгоценных икон, богослужебной утвари, облачений. Но это лишь свидетельствовало о том глубоком религиозном чувстве, которое побуждало русских христиан жертвовать последнюю копейку на благоукрашение храмов. И, возвращаясь снова к праздничной Севилье, приведем слова современного католического богослова, который пишет о том, что “даже поверхностный наблюдатель не может же заметить, каким мистическим чувством проникнуты массовые уличные шествия на церковных праздниках. Покаянные одежды, в которых идут члены различных братств, могут показаться чем-то фольклорным, но все, кто их носит, прекрасно сознают их глубокое значение”42.
Завершая повествование о Страстной неделе в Севилье, можно отметить, что кроме красочных процессий здесь устраивались театральные представления “Страстей Христовых”. Действующими лицами в таких представлениях являлись Христос, Богоматерь, апостолы, фарисеи и т. д. Иисуса Христа обыкновенно изображал красивый юноша, а Иуду — рыжеволосый и кривой актер. После Тайной Вечери на сцене представляли Моление о Чаше, предательство Иуды, суд над Христом и затем распятие Христа вместе с двумя разбойниками43. Неутомимый В. А. Верещагин посетил такое представление в перерыве между дневными и ночными процессиями; ему и предоставим слово.
“Попал я на 4-х или 5-тиактную пьесу, изображающую последние дни Спасите— ля, — пишет русский автор. — Тут была и Богоматерь, и Мария Магдалина, апостолы и фарисеи, дети и воины, одним словом, все действующие в Новом Завете лица, со всей обстановкой и традиционными костюмами. Иисуса Христа представлял благообразный юноша, с лицом, похожим на те изображения Спасителя, которые мы привыкли видеть на картинах и образах, Марию Магдалину — какая-то красивая блондинка, точь-в-точь тициановская Магдалина в галерее Питти (во Флоренции. — Авт.), а Иуду взял бы за модель сам Леонардо да Винчи”44.
В. А. Верещагин был одним из немногих русских богомольцев, посетивших Севилью на Страстной неделе и оставивших нам свои записи. Но, пожалуй, он был едва ли не единственным, кто повествует о театрализованном изображении страстей Господних в Севилье. Поэтому приведем полностью его заметки, посвященные этому необычному для нас зрелищу.
“Вот открывается занавес, Христос благословляет детей, разговаривает с фарисеями, — продолжает В.А. Верещагин, — вот Тайная Вечеря, произносятся знаменитые слова, положившие основание таинству Причащения, Иуда спрашивает, не он ли предаст Спасителя получает известный ответ; вот Спаситель в Гефсиманском саду. Наконец, Он же перед судом Пилата. Затем Иуда, снедаемый угрызениями совести, тут же на сцене вешается и для пущей реальности высовывает язык и выразительно крякает. В последнем акте на сцене появляются три креста, причем распятые актеры опираются ногами на дощечку, с руками, привязанными веревками на перекладине креста”, — так завершает русский автор свое повествование, отмечая при этом, что “зрители принимают в представлении самое живое участие; с негодованием отзываются об Иуде и Пилате; некоторые женщины утирают слезы, а когда Христос, согнувшись под тяжестью креста, в терновом венке, облитый кровью, сопутствуемый бьющими Его воинами, переходит сцену — раздается истерический плач”45.
А теперь посмотрим, что пишет о севильских мистериях протоиерей Константин Кустодиев. “Особенные процессии совершаются в дни октавы внутри громадного севильского собора: это пляски так называемых seises (шестерок). Ежедневно в дни октавы в 5 1/2 часов вечера бывает полное собрание всех духовных и светских севильских чинов в собор; здесь присутствует полный оркестр духовной музыки. На площадке около престола (эта площадка нечто вроде нашей солеи) 12 мальчиков в платье балетных танцоров, шесть с одной и шесть с другой стороны, под звуки музыки, начинают танцевать с кастаньетами народные испанские танцы. На самой площадке по сторонам в линию стоят и любуются светские и духовные чины, начиная от кардинала-архиепископа Севильи. Эти танцы называются танцами в честь непорочной Девы Марии. Испанцы говорят, что это также древний обычай, начавшийся едва ли не с 1613 года — времени первых обширных торжеств в Севилье в славу Марии Девы, без греха родившейся”46.
В наше время от театрализованных действ такого рода осталось участие в мессе мальчиков-певчих и танцоров, так называемых “сеисес”. Вначале число детей, вероятно, равнялось шести, откуда и пошло их название (seis— ”шесть”). В прошлом наиболее прославлены были “сеисес” Севильи и Толедо; обосновывая этот обычай, духовенство допускало танцы в храме по примеру пляски царя Давида перед Ковчегом Завета: “Когда несшие Ковчег Господень проходили.., Давид скакал из всей силы пред Господом” (2 Царств, 6, 13—14). Но все же в прошлом были попытки отменить этот обычай. В 1690 г. Севильский архиепископ запретил танцы “сеисес” в соборе, как не отвечающие католическому обряду, но городской совет— кабильдо — добился у папы отмены запрета47.
Протоиерей К. Кустодиев повествует о сходной ситуации: “Когда в прошедшем (1862. — Авт.) году, в октябре месяце, королева была в Севилье, для нее нарочно устраивали эти танцы seises. Спросив о том, давно ли существует этот обычай, она пожелала, чтобы этот добрый обычай остался навсегда, и обещала присылать деньги на платье танцорам”48.
К началу XX века севильские “сеисес” затмили своей известностью и роскошью толедские. (Помимо Севильи и в некоторых других городах до сих пор пляшут сеисес. Так, в Жероне в собор еще заносят большую позолоченную фигуру орла и пляшут с ней. К этим танцам относятся терпимо: для светской администрации орел символизирует императорскую власть, для церковной — евангелиста Иоанна)49. В Севилье участие пляшущих мальчиков, разодетых в алые наряды с золотыми галунами, — один из основных пунктов праздничной программы. Состоятельные паломники могут себе позволить специально приехать в Севилью на Страстную неделю или ко дням “октавы”.
…Переполненные впечатлениями, паломники идут на берег Гвадалквивира, чтобы последний раз взглянуть со стороны на старую часть города. И вполне возможно, что чувства, которые они испытают в эти минуты, будут созвучны стихотворению, написанному в начале XX века известным испанским поэтом Хуаном Рамоном Хименесом:
Пять вечера. Солнце остыло.
Прохлада с реки натекла.
Процессия, — свечи, кадила.
Далекие колокола.
Прозрачность серебряных звонов,
Закатные блещут лучи,
Святые реликвии тронув…50
А после того, как затихает вечерняя жизнь на средневековых улочках, вспоминаются пушкинские строки:
Объята Севилья
И мраком и сном…51
Примечания
1 Яковлев И. Я. (Павловский). Очерки современной Испании. (1884—1885 гг.). СПб., 1889, С. 514.
2 Волошин Максимилиан. Стихотворения. Л., 1982, С. 145—146.
3 Яковлев И. А. Указ. соч. С. 514.
4 Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. Т. III, ч. I. Стихотворения 1826—1836 гг. M., 1948, С. 383. Стихотворение “На Испанию родную…” (1835 г.).
5 Хоц Роберт. Религиозная жизнь в Испании // Символ, № 3, 1980, апрель, С. 150.
6 Никулин Л. В. Письма об Испании. М., 1930, С. 197—198.
7 Там же. С.198—199.
8 Лебедев Н. К. Испания и испанцы. В книге: Реклю Э. Народы и страны Западной Европы. Т. VIII. Испания и Португалия. M., 1915, С. 12—13.
9 Яковлев (Павловский) И. Я. Указ. соч. С. 513.
10 Верещагин В. А. Памяти прошлого. Статьи и заметки. СПб., 1914. Статья “Страстная и Святая в Севилье”. С. 167.
11 Там же. С. 170.
12 Лебедев Н. К. Указ. соч. С.12.
13 Верещагин В. А. Указ. соч. С. 139.
14 Серов С. Я. Указ. соч. С.63.
15 Верещагин В. А. Указ. соч. С. 170.
16 Там же. С. 170—171 .
17 Яковлев (Павловский) И.Я. Указ. соч. С . 518.
18 Там же. С. 518.
19 Верещагин В. А. Указ. соч. С. 172.
20 Там же. С. 172.
21 Яковлев И. Я. Указ. соч. С. 518—519.
22 Яковлев И. Я. Указ. соч. С. 520.
23 Верещагин В. А. Указ. соч. С. 172—173.
24 Яковлев И. Я. Указ. соч. С. 519.
25 Верещагин В. А. Указ. соч. С.173.
26 Яковлев И. Я. Указ. соч. С.520.
27 Цит. по: Верещагин В. А. Указ. соч. С.172.
28 Там же. С. 173—174.
29 Там же. С. 172.
30 Яковлев И.Я. Указ. соч., С. 522.
31 Там же. С. 521.
32 Верещагин В.А. Указ. соч., С. 172.
33 Там же. С. 174.
34 Яковлев И.Я. Указ. соч. С. 522.
35 См. Серов С.Я. Указ. соч. С. 68.
36 Яковлев И.Я. Указ. соч. С. 523.
37 Верещагин В.А. Указ. соч. С. 175—176.
38 Там же. С. 176.
39 Яковлев Н.Я. Указ. соч. С. 523.
40 Верещагин В.А. Указ. соч. С. 174.
41 Там же. С. 174—175.
42 Хоц Роберт. Указ. соч. С. 150.
43 См. Лебедев Н. К. Указ. соч. С. 12—13.
44 Верещагин В.А. Указ. соч. С. 175.
45 Там же. С. 175.
46 Кустодиев К., прот. Указ. соч. С. 93.
47 См. Серов С. Я., Токарев С. А. Народы Пиренейского полуострова. В книге: Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летнe-осенние праздники. М., 1978, С. 46.
48 Кустодиев К., прот. Указ. соч. С. 93.
49 См. Серов С.Я., Токарев С.А. Указ. соч. С.43.
50 Испанские поэты XX века. М., 1977. С. 61—62.
51 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Т. III. Стихотворения 1826—1836 гг. М., 1948, С. 239. (стихотворение 1830 г.).