Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2011
Сергей Переслегин
Сергей Борисович Переслегин родился в 1960 году в Ленинграде. Окончил физический факультет Ленинградского государственного университета по специальности “Физика ядра и элементарных частиц”. Литературный критик и публицист, исследователь и теоретик фантастики и альтернативной истории. Лауреат премии “Странник”-1996 за книгу критики “Око тайфуна: последнее десятилетие советской фантастики”. Участник ленинградского семинара Бориса Стругацкого. Составитель, редактор, автор комментариев книг серии “Военно-историческая библиотека”.
В колыбели. Космос как возможность спасения
12 апреля 2011 года исполняется 50 лет первому полету человека в космическое пространство. Будем откровенны: ни “здесь”, в бывшем Советском Союзе, ни “там”, в неизменных Соединенных Штатах Америки, нечем отметить эту дату. “Космический прорыв” остановлен уже давно. В мире “глобальных рынков” и торжествующей геоэкономики Вселенная утратила всякую привлекательность. Любой проект рассматривается в наши дни только с позиций коммерческого успеха, причем – успеха быстрого и гарантированного.
Я иногда думаю: это – к лучшему, что в 1970-е годы ни мы, ни американцы не построили лунную базу. Потому что двадцатилетием позже ее ликвидировали бы как “неперспективную”. А чему удивляться: сейчас даже большие города сплошь и рядом объявляют “неперспективными” и закрывают. А ведь едва ли в мире есть что—нибудь, более дорогое, чем город.
Эта статья посвящена перспективам новой “космической гонки”. Конечно, будучи реалистом, я прекрасно понимаю, что никакой гонки нет, да и перспектив ее не вырисовывается. С другой стороны, именно политический и экономический реализм убеждает меня, что новый шаг в освоении космоса представляет собой сегодня едва ли не последний шанс для европейской цивилизации, ориентированной на познание и свободу. Если мы не воспользуемся этим шансом, история нас осудит. Суд истории не подлежит обжалованию, тем более что, как правило, не остается никого, кто мог бы пожаловаться.
К последнему морю?
По мнению А. Тойнби, цивилизация представляет собой ответ на вызов. Особенности этого вызова определяют культурные коды и структурные особенности данной цивилизации, задают ее систему деятельностей, набор ценностей и механизмы их реализации. В своем обстоятельном исследовании А. Тойнби убедительно показывает, как создавались, жили и умирали человеческие сообщества, пытавшиеся ответить на вызов океана, тропического леса, ледяной пустыни, Великой Степи.
А. Тойнби приходит к выводу, что культура, уклонившаяся от вызова или не справившаяся с ним, с неизбежностью деградирует и в конечном счете погибает. И это еще везение, когда “просто” приходят варвары, предают города огню и мечу и уничтожают половину населения, не особенно разбирая возраст и пол. Потому что варварам впоследствии тоже понадобятся города и люди, тем более люди образованные. Так что выживет часть народа, и некоторые из выживших передадут свои гены завоевателям, и обязательно уцелеет и будет усвоена какая-то часть культурных кодов, и непременно останется история, хотя бы во фрагментарной и искаженной форме.
Хуже, когда завоеватели не приходят. Тогда деградация продолжается сравнительно долго, хотя этот процесс, как и все процессы с положительной обратной связью, обладает свойством ускорять сам себя, и агония редко растягивается больше, чем на пару столетий. Потом цивилизация исчезает. Развалины ведь не вечны. Тропический лес, или океан, или ледяная пустыня, или Великая Степь быстро стирают следы поверженной культуры с лица земли. Не остается никого. Ничего. Это – и есть “суд истории”.
В летописях немало таких блицтрагедий. Принято считать, что все они носят локальный характер, хотя среди исчезнувших культур были претендующие на глобальность – по крайней мере, в пределах определенного мира—экономики. В любом случае для погибших народов вряд ли было большим утешением сознавать, что где-то, в другом конце мира, люди продолжают жить, думать, развиваться, противостоять тем силам, которые здесь оказались непреодолимыми.
А. Тойнби исследовал конкретные цивилизации и частные культуры, обладающие связностью по месту, времени, деятельности. Но, по-видимому, правомочен вопрос: нельзя ли исследовать в логике ответа на вызов цивилизацию как таковую, без учета географической и хронологической конкретики? Другими словами, ответом на какие вызовы является та общность, которую мы привычно называем “Человечество” и почти всегда отождествляем со своей собственной идентичностью?
Анализ показывает, что таких глобальных вызовов, с которыми – так или иначе, в той или иной форме – сталкивается каждый человек на Земле, всего три.
Прежде всего, структурообразующим вызовом является противоречие между жизнью и смертью. Человек с его способностью к мышлению и рефлексии осознает себя живым, но обреченным на неизбежную смерть. Это осознание нестерпимо и должно быть каким-то способом снято.
Мыслимо три способа разрешить противоречие между жизнью и смертью:
Во-первых, рождение ребенка. “Смерть индивидуума – залог бессмертия вида”, или в более простой, но и более значимой для каждого человека форме: “Моя смерть – залог бессмертия моего (древнего) рода” или “Моя жизнь продолжается в моих детях”. Здесь рождение ребенка воспринимается (и трактуется – в поэзии, сказках, мифологии, религии) как антитеза смерти.
Отсюда – уважение, почтение, любовь к женщине-матери практически во всех (да просто во всех) человеческих культурах.
Отсюда – мезолитический культ Великой Матери, благополучно доживший до наших дней в форме почитания девы Марии. Заметим, что и сам Господь мог подарить людям бессмертие, только придя в мир ребенком, рожденным от смертной матери.
Отсюда – родовая форма организации человеческого общежития – от начала времен и до наших дней. Чуть только усложняется ситуация в стране и мире, и, как правильно заметил еще М. Твен, “уже собираются кланы”, возрождаются древние родовые связи и многопоколенческие семьи.
Отсюда вечное проклятие в ряде религий тем, кто умер бездетным. В индуизме и конфуцианстве это, пожалуй, выражено наиболее сильно, но и в исламе носит характер “категорического императива”.
Во-вторых, отрицанием неизбежности смерти является любой творческий акт, который также может рассматриваться как создание бытия из небытия, то есть живого из мертвого. Точно так же как жизнь родителей продолжается в жизни ребенка, жизнь творца продолжается в его творении. Очень хорошо выражено это в общетюркском эпосе:
“Легенда рассказывает, что Коркыт смолоду не смог примириться со скоротечностью человеческой жизни, поэтому решил бороться против неизбежной смерти. Мучимый своими мыслями и гонимый мечтой о бессмертии, Коркыт уходит от людей, но везде и всюду он видит смерть: в лесу — сгнившее и свалившееся дерево говорит ему о своей смерти и о неизбежном конце для самого Коркыта; в степи — ковыль, выгорая под солнцем, говорит ему о том же; даже мощные горы поведали ему об ожидающем их разрушении, неизменно добавляя, что такой же конец ждёт и Коркыта. Видя и слыша все это, Коркыт в своих одиноких терзаниях выдолбил из дерева ширгай — первый кобыз, натянул на него струны и заиграл, изливая свои мучительные мысли и чувства. Он вложил всю свою душу в эти мелодии, и чудесные звуки его струн прозвучали на весь мир, дошли до людей, захватили и пленили их. С тех пор мелодии Коркыта и созданный им кобыз пошли странствовать по земле, а имя Коркыта осталось бессмертным в струнах кобыза и в сердцах людей”.
В-третьих, для человека с его изворотливым умом доступен и третий путь: поставить себя над противоречием между жизнью и смертью можно не только сделав мертвое живым, но и “заставив живое стать мертвым”. Имеется в виду, конечно, убийство, затем ритуальное убийство, затем казнь и, наконец, война как ритуальное убийство, доведенное до логического предела.
Война порождает представление о бессмертии героев и их подвигов, причем герои и подвиги рассматриваются как основание для бессмертия народа.
Творчество (в обеих версиях – рождение новой жизни и рождение нового смысла) и убийство, разумеется, сами порождают противоречие, которое снимается верой. Творчество, убийство и вера вместе образуют триалектический баланс, который и является общим и единым для всех людей ответом на “вызов бессмертия”. Форма этого ответа, то есть соотнесение творческого начала, некротического начала и веры, разумеется, исторически и географически конкретна.
Есть все основания считать, что триалектический баланс творчества, убийства и веры “впечатан” в любой из человеческих языков. Более того, сам по себе язык как нечто большее, нежели простой обмен сигналами, пусть даже и сложными, это одновременно и первопричина творчества и его продукт.
Придание языку формы – создание синтаксиса – автоматически придало форму творчеству. Возникла культура как набор определенных правил, которым должны следовать любые творческие акты и опосредованно — любые акты войны и любые проявления веры. Поскольку культура как набор ограничений никак не обусловлена ни биологически, ни социально, детей приходится культуре обучать. Это, во-первых, порождает саму концепцию обучения как необходимого социосистемного процесса, а во-вторых, приводит к представлению о ценностях, через которые культура транслируется наиболее простым и естественным способом. Любопытно, что, если наши построения, связывающие культуру через язык с “вызовом бессмертия”, верны, бессмертные эльфы Дж. Толкиена никак не могут иметь высокую культуру, по крайней мере, с человеческой точки зрения.
Весьма важно, что составляющие баланса не только образуют взаимные противоречия, но и не могут существовать друг без друга. Интуитивно это понимали всегда, но лишь Станислав Лем убедительно показал в “Возвращении со звезд”, насколько тесно связана человеческая культура с агрессивностью и способностью к убийству.
Заметим здесь, что сегодня базовый “языковой баланс” принимает или принял? Редуцированную форму: на место веры встала религия, война усохла до “антитеррористических операций”, а творчество оказалось жестко детерминированным – прежде всего в форме науки.
Вторым значимым вызовом, структурирующим само существование Человечества и все формы социального развития, является противоречие между “я” и “мы”, или, другими словами, между “частью” и “целым”.
Биологически человек – агрессивный индивидуалист, как и все крупные приматы. Социально он вынужден всегда находиться в обществе других людей, более того, быть частью этого общества. Целое вправе пожертвовать частью – притом не только для своего спасения, но и просто в своих интересах: в этом смысле “вызов социальности” тесно связан с “вызовом бессмертия”.
В реальности данное противоречие решается чеканной формулой Оруэлла: “Все животные равны, но некоторые животные более равны, чем другие”. Возникает понятие дифференциации, и создается механизм управления, который порождает “управленческий баланс” в его первичной мезолитической форме “вождь” — “шаман” — “мастер”. Вновь обратим внимание на произошедшую в последнее десятилетие редукцию: в демократическом обществе стало как-то неприлично говорить о том, что люди не равны – никогда не были, не являются и не будут равными, как в отношении обязанностей и прав, так и в отношении пороков и талантов. Кроме того, из “управленческого треугольника” постепенно исчез не только “мастер”, но и “шаман”. В результате структура управления резко упростилась, и это пришлось компенсировать созданием специфической “менеджерской культуры” — набором априорных ограничений, наложенных на процесс управления. Эту псевдокультуру принято называть “системой стяжек и противовесов”.
Управление завязано на Язык через грамматику, то есть управление словами в предложении. Эта связь проявляется и иным образом. Наличие в первичной структуре Языка конструкции побудительного предложения, что прямо связано с происхождением членораздельной речи от системы сигналов, превратило индивидуальную деятельность в коллективное производство с обязательным разделением труда. Это вкупе с механизмами управления привело к возникновению баланса необходимого – прибавочного – неутилитарного продукта и так далее, вплоть до государственности.
Наконец, третий общий для всех вызов. Вызов со стороны Звезд, или, говоря более научно, структурообразующее противоречие между пространством, всегда воспринимаемым, как бесконечное, и временем, неизменно конечным:
Времени много создал Уранид,
Только много — не значит бессчетно…
Что в религиозной традиции, что в естественнонаучной картине мира звезды одновременно и доступны, и недоступны. Их очень легко увидеть, и едва ли найдется ребенок, который не капризничал бы на руках у матери, прося ее достать ему звезду или хотя бы Луну. Конечно, нет никакой случайности в том, что почти каждый мужчина в той или иной форме обещает своей возлюбленной именно “звезду с неба”. Ни религия, ни наука не дают ответа на базовый вопрос И. Канта: почему нам предоставлены для обозрения объекты, которые можно увидеть, но нельзя ни присвоить, ни использовать, ни даже просто достать? Вселенная могла быть устроена по-другому: звезды могли быть ближе, мы могли жить дольше, мы могли не видеть звезд вообще, но все обстоит именно так. Звезды недостижимы. Вернее, почти недостижимы. И в этом “почти” заключена человеческая цивилизация.
Противоречие пространства и времени, порожденное прежде всего картиной звездного неба, а затем – шарообразностью Земли и наличием горизонта, сотворило цивилизацию как представление о смыслах и способах существования Человечества. Цивилизация, а также наличие в Языке не только синтаксиса и грамматики, но и лексики породили специфически человеческую операцию над полем смыслов – познание, исходным элементом которого стала логика.
С формально исторической точки зрения цивилизация – это всегда победа над пространством. В мезолите – строительство сети дорог. В письменной истории – великие империи, великие географические открытия, создание миров-экономик, паровой двигатель и двигатель внутреннего сгорания, паровоз и пароход, железные дороги, самолет и аэродромная сеть по всему миру. Геополитические, геоэкономические, геокультурные инварианты. Мировые войны и глобальные рынки. Выход в космос и лунные экспедиции.
Вряд ли кто-то когда-нибудь скажет об освоении космического пространства
что-то большее, нежели слова Н. Армстронга: “Луна была там, а мы здесь. Поэтому мы должны были лететь”.
В данном случае не приходится даже говорить о редукции: с самого начала
1980-х годов Человечество живет так, как будто звезд не существует и никакого вызова с их стороны нет. Живет, опустив глаза к земле.
Это, конечно, можно понять. В космосе нет – и, наверное, никогда не будет – глобальных рынков. Планеты и звезды – неутилитарное знание, которое бесполезно для биологического выживания и которое нельзя отнять и присвоить. Ключевое для нашего времени слово – “бесполезно”. Бесполезный труд, бесполезные затраты, бесполезные человеческие жертвы. Да и сказано же братьями Стругацкими: “Главное – на Земле”, а что говорилось это совершенно в другом контексте, для текущего мира не важно.
Вновь вернемся к выводам А. Тойнби: всякая культура, уклонившаяся от своего структурообразующего вызова, погибает. Мы не можем бесконечно делать вид, что звезд нет или что Луна на самом деле находится “здесь”.
Один видный протестантский богослов сказал мне по этому поводу: “Апокалипсис – это совсем неплохой исход. Это, в сущности, означает, что люди выполнили все, что было им предначертано, и теперь получили право воссоединиться с Господом. Гораздо хуже, если Он просто потеряет к нам интерес как к нерадивым ученикам или даже неудачному эксперименту. А мне представляется, что если мы будем уклоняться от всех значимых вызовов, в том числе – от вызова со стороны космоса, может случиться именно так”.
Поэтому новая волна космических исследований является совершенно необходимой. В известном смысле это вопрос выживания. Безопасности, понимаемой в очень широком смысле.
Снова на плоской Земле
Легче всего начать с перечисления всего того, что дал Человечеству космический прорыв 1960-х годов, начиная с тефлоновых сковородок и заканчивая мобильной связью. Мне как-то трудно представить себе сегодняшний мир без мобильников – даже с узко финансовой точки зрения, но, может быть, современные властные элиты мыслят иначе?
Можно вспомнить и медицину: дистантную диагностику, удаленный мониторинг состояния больного, водители сердечного ритма и т. д. В конечном итоге почти все современные методы сканирования имеют космическое или “ядерное” начало. Можно поговорить о “космических материалах”, спутниковых противоугонных системах, о многом другом. Я еще помню те времена, когда российский Дальний Восток не принимал московское телевидение. Потом появился спутник связи “Молния”, а позже, в 1967 году, была создана “Орбита”, которая позволяла транслировать на 20 городов сигналы одного только “Первого” канала. К “Молнии” и “Орбите” очень быстро привыкли. Б. Черток вспоминает, что, когда спутник связи вышел из строя, проблемы возникли на уровне правительства страны: “Из ЦК пришло требование гарантировать телевизионные передачи ноябрьских праздников. Устинов позвонил Королеву и сказал, что Дальний Восток без московского телевидения больше жить не хочет, а если мы подведем, то секретарь крайкома будет жаловаться непосредственно Брежневу. ‹…› “Молния-1” № 5 прибыла на полигон в феврале 1966 года. Испытания на технической позиции по времени совпали с кончиной № 4. Дальний Восток остался без программы московского телевидения. Незамедлительно последовали жалобы Приморского крайкома в ЦК КПСС”.
Впрочем, к чему ломиться в открытую дверь? Огромное коммерческое значение околоземного космоса признают сегодня, кажется, все. Это и связь, и прогнозы погоды, и навигация, и разведка полезных ископаемых, и просто разведка, и мониторинг оружия массового поражения, и картография в режиме онлайн, и еще много других “вкусностей”. В это можно и деньги вложить: они заведомо “отобьются” — и довольно быстро. Вот дальний космос — все, что выше геостационарной орбиты — он действительно никому не нужен, и практически бесполезен.
Однако если бы в 1950 – 1960-х годах рассуждали в такой же логике, коммерчески ценного ближнего космоса мы бы сегодня не имели. Тогда электроника была достаточно примитивной, и те возможности, которые эксплуатируются сегодня искусственными спутниками Земли, не могли прийти в голову ни ученым, ни конструкторам, ни политикам, ни фантастам. Перенося современный механизм принятия решений на первую космическую гонку, получим примерно следующее:
“Баллистические ракеты – дело полезное и важное, особенно если они с ядерными боеголовками. А всякие там “спутники”, “лунники”, “молнии” — это бессмысленное, нецелевое расходование средств для удовлетворения амбиций ученых и инженеров. Поэтому программы закрыть, специалистов уволить. А экономия фонда заработной платы заметно улучшит наши финансовые показатели”.
И сидели бы мы до сих пор без космической связи.
Но главное, в конце концов, даже не это. Космический прорыв 1960-х годов воспитал самое образованное поколение в истории человечества. Наверное, это и есть ее самый значимый результат.
Я называю “Знанием” совокупность научных или образовательных дисциплин, обладающую собственной онтологией или способной такую онтологию порождать. Простейшим первичным Знанием является географическое, отвечающее на вопросы: “Где я нахожусь?”, “Что меня окружает?”. Любая картина мира покоится на географическом фундаменте и, по-видимому, без него существовать не может, рассыпаясь на отдельные, никак не связанные между собой факто- и мифологемы.
В начале декабрьских снегопадов в Санкт-Петербурге я был участником следующего диалога:
— Снег идет… Это, наверное, потому, что Гольфстрим замерз.
— Снег – это что? – спросил я.
— Ну, это облака, они насыщены влагой. Летом они порождают дождь, а зимой снег.
— Значит, облака насыщены влагой. А как она туда попадает?
— Наверное, испаряется.
— С суши ли, с поверхности моря?
— Снега очень много, наверное, столько воды можно взять только с моря.
— При этом у нас сравнительно тепло, около нуля. Следовательно, надо полагать, что вода довольно теплая. Она и испаряется лучше. Потому что холодная вода замерзает, и никакого испарения не происходит, не так ли?
— Да, теплая вода.
— Итак, много теплой воды с поверхности моря. Ветер у нас западный, и в Интернете пишут про “циклон с Атлантики”. Значит, это атлантическая вода?
— Да, конечно.
— И она теплая, и ее много. Так что у нас происходит с Гольфстримом?
— Ой, конечно, значит, он не замерз.
— А если он на самом деле замерзнет?
— Тогда будет холодно – и сухо.
Мой молодой собеседник знал все относящиеся к делу факты. Он просто не мог связать их воедино, поскольку не видел целиком Землю: ее сушу и моря, круговорот воды в природе, течения, смену времен года. Это и есть потеря онтологии, собираемой географическим Знанием.
До сих пор мне регулярно приходится читать в Сети аргументы апологетов “глобального потепления, вызванного антропогенными факторами”. Как правило, указываются научные регалии автора и результаты его тонких, за гранью понимания профана, многолетних наблюдений. Однако разбираться во всем этом ворохе фактов и интерпретаций нет никакой необходимости, так же как не обязательно знать все тонкости инженерного дела, чтобы отвергнуть очередной проект вечного двигателя. Хотя в наш век, когда в космосе ставят опыты по безопорному движению, меня не удивит и выделение серьезного финансирования на постройку вечного двигателя. Финансировала же целая Академия наук (правда, болгарская) исследование торсионных полей.
Вопреки распространенному заблуждению, ни фильтры Петрика, ни торсионные поля, ни парниковые квоты реальных денег не создают и даже не перераспределяют, поэтому как инструмент распила скорей непригодны.
Было бы интересно сравнить финансовые потери, вызванные прогрессирующим повсеместным разрушением географической картины мира, с затратами на космические программы. Кстати, уже очень скоро наступит 2012 год. По всем политиче-
ским прогнозам, год ожидается очень нелегким, к тому же солнечная активность будет в той же фазе, что и в горячем 1968-м, что предвещает климатические неурядицы и социальные катастрофы. Вполне достаточно оснований, чтобы “конец календаря” майя привел к серьезному падению акций по всему свету, если не к обрушению рынков. Финансовые последствия очень легко представить. И вновь хочется сказать: напугать “концом света” людей со сколько-нибудь сформированной картиной мира просто невозможно.
При чем здесь космос? Очень просто: чтобы картина Земли – в ее движении вокруг Солнца и вокруг своей оси – сложилась бы у человека в голове, он должен посмотреть на эту Землю из космоса. Когда-то, в годы космического прорыва, это было очень просто.
Спросите у тех, кто вас окружает, почему зимой за полярным кругом не восходит Солнце? Интересно, какой процент сумеет сказать что-то членораздельное об угле наклона земной оси к плоскости эклиптики?
Конечно, космические полеты не являются необходимым условием овладения географическим Знанием. В конце концов, люди знали, как устроена Земля, задолго до подвига Юрия Гагарина. Проблема состоит в том, что “докосмическая география” является фронтиром, то есть предметом понимания немногих избранных. Если же Человечество осваивает космос, фронтиром становится астрономия: наши представления об устройстве Вселенной. А географическое Знание в этом случае мы получаем почти даром. Как следствие возможности взглянуть на Землю из околосолнечного пространства.
Представления среднего человека о Земле редуцировались до времени позднего Возрождения. Он все еще помнит, что Земля представляет собой шар, но уже не может оценить его размеры. Он знает, что Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца, но не понимает концепции часовых поясов, на что указывает недавняя инициатива Президента РФ по их “сокращению”. Он не представляет себе реального начертания орбиты, не в силах объяснить причину смены времен года и всерьез полагает, что зима наступает, когда Земля удаляется от Солнца – она же двигается по вытянутому эллипсу. Он понимает географическую зональность, поскольку регулярно летает зимой в Египет и Турцию, но понятия “тропика” и “полярного круга” им утрачены полностью.
Таким образом, сегодня мы потеряли массовое географическое Знание. Это пробудило чудовищ “глобального потепления”, “глобуса Украины” и “неперспективных городов”, а попутно привело к утрате знаний более сложного типа, таких, как историческое, физическое, инженерное.
Правильно ли я пониманию, что “завтра” наши географические представления провалятся в более глубокое прошлое? То есть мы вновь придем к плоской непо-
движной Земле, находящейся в центре Вселенной? Тогда из очевидной системности “знания знаний” мы и в физике вернемся на уровень аристотелевской картины мира. То есть, как минимум, останемся без электричества.
Подведем итоги.
Изучение космоса представляет собой ответ на один из трех фундаментальных вызовов, стоящих перед Человечеством. Поэтому “космический прорыв” — это социосистемная необходимость и вопрос высшей, онтологической безопасности.
Космические исследования очень много дают земной жизни – и прямо (глобальная связь, глобальное позиционирование, глобальный мониторинг), и опосредо-
ванно – через трансферт технологий.
Отказавшись от космоса, Человечество начало утрачивать знания, что привело к деградации и архаизации картины мира среднестатистического индивидуума. В результате сложилось противоречие между сложностью современной техносферы и примитивностью представлений пользователей о мире. Нарастание этого противоречия чревато техногенными катастрофами, остановкой технического развития и в конечном счете глобальной “фазовой катастрофой”.
Опосредованно отказ от исследовательской активности в одной из важнейших для мировоззрения областей привел к повсеместному кризису образования, о котором сегодня не говорит только ленивый. Мы столкнулись с парадоксом: образование сейчас является самым долгим и самым массовым за всю человеческую историю, а средний уровень знаний опустился до отметки где-то между поздним Средневековьем и ранним Возрождением.
Отказ от Звезд как формальной стратегической цели, вероятно, является первопричиной редукции всей “человеческой Ментограммы”, то есть негативных изменений в сфере Управления и Культуры.
Наконец, прекращение исследований открытого космического пространства сделало глобализацию самодовлеющей. В отсутствие значимой внеземной экспансии экономика сосредоточена на Земле, а земля имеет конечные размеры и сейчас практически полностью освоена Капиталом и превращена в систему глобальных рынков. Иными словами, остался только один мир-экономика (что, кстати, привело к нарушению нормальных шестидесятилетних циклов Кондратьева), который занял всю доступную ему территорию. То есть экономика стала системно замкнутой, оставаясь при этом открытой по природным ресурсам и энергии и кредитной, то есть требующей непрерывного роста рынков. А поскольку расти им некуда – земля кончилась, а за ее пределы мы выходить отказываемся – экономика неизбежно столкнется с системным кризисом, повсеместной гала-депрессией. Причем проявляться эта депрессия будет двояко:
Через кризис ресурсов, то есть через многократное завышение их цены над экономически оправданной (равновесной). В настоящее время развитые страны уже испытывают первый такой кризис. Он возник как энергетический: вздорожание нефти, кризис генерирующих мощностей и сетевого оборудования, бессмысленная в условиях кредитной экономики попытка перейти к политике энергосбережения, неудачные и коммерчески неэффективные упражнения с возобновляемыми источниками энергии. Единственная вменяемая стратегия разрешения энергетической проблемы – переход к ядерной энергетике замкнутых циклов – тормозится, в сущности, по тем же причинам, по которым остановлено покорение космоса. Считается, что это слишком большие затраты, которые в обозримые сроки не окупятся.
Через кризис доступных рынков, то есть через невозможность экономиче-
ской экспансии. В замкнутом мире экономика превращается в “игру с нулевой суммой”: если кто-то где-то выиграл, то кто-то другой где-то в другом месте должен столько же (или больше, поскольку КПД экономической системы далек от 100 %) проиграть. Но кредитная экономика игрой с нулевой суммой быть не может!
Пока крупные игроки выходят из положения за счет повышения нормы эксплуатации и роста концентрации капитала. Но такой путь заведомо ведет в тупик.
Тогда останется один единственный выход. Крупная война, высокотехнологиче-
ская деструкция экономики. “Расчистка поля”, позволяющая начать игру по захвату рынков сначала. В крайне маловероятном “лучшем случае” такая война будет институциализирована, то есть ее придется повторять с определенной регулярностью, причем чем дальше, тем чаще. Но, скорее всего, она просто станет альтернативной формой постиндустриальной катастрофы.
Замыкание экономического пространства опосредованно ведет к замыканию социального пространства, что означает остановку социального развития и затем возврат его на более ранние стадии, как еще один механизм архаизации мира. И действительно, мы с уверенностью можем говорить о “всплытии” целого ряда социальных реликтов.
Замыкание экономического и социального пространства означает, что закрывается и ментальное, мыслительное пространство. В науке и культуре господствует постмодерн – комбинаторика давно уже отработанных идей, накручивание длинной по-
следовательности эпициклов — “объяснялок”. Чтобы продвинуться вперед, нужна или личная гениальность исследователя, а это – подарок Господа или Вселенной, который надо заслужить, или, наконец, выход за пределы замкнутого и освоенного мира Земли, воссоздание фронтира, за которым лежит terra incognita.
Космический прорыв – не единственный, но, пожалуй, самый доступный вариант такого фронтира.
Антигравитация – не роскошь
Итак, формально стратегической целью космических исследований являются сами космические исследования, рассматриваемые как предельная форма социальной рефлексии – планетарная рефлексия. Впервые эту позицию четко сформулировал Ст. Лем в “Возвращении со звезд”: “Брегг, не думаешь ли ты, что мы не полетели бы, если бы звезд не было? Я думаю, что полетели бы. Мы бы изучали пустоту, чтобы как-то оправдать свой полет. Геонидес или кто-нибудь другой сказал бы нам, какие ценные измерения и исследования можно провести по пути. Пойми меня правильно. Я не говорю, что звезды только предлог. Ведь и полюс не был предлогом. Это было необходимо Нансену и Андре. Эверест нужен был Меллори и Ирвингу больше, чем воздух”.
Однако планирование подразумевает постановку вполне определенных и значимых частных целей, тем более что “стратегия, не опирающаяся на тактические успехи, обречена на бесплодность”. На сегодняшний день можно выделить несколько групп задач, решение которых сопряжено с освоением космоса. Речь идет прежде всего о геологических, медицинских, психофизиологических исследованиях, а также об исследованиях в области физики атмосферы.
В 1960-е годы космическую геологию понимали как поиск внеземных месторождений полезных ископаемых (видимо, с целью последующей их эксплуатации). Говорили даже о буксировке к Земле “золотых астероидов”, о торговле “космиче-
ским жемчугом”. Сейчас экономическая несообразность этих планов видна невооруженным глазом. При средневзвешенной стоимости более 10 000 долларов за килограмм груза, выведенного на низкую орбиту, доставка вещества из пояса астероидов обойдется в миллионы USD/кг. Трудно даже придумать вещество, добыча которого оправдала бы подобные транспортные расходы.
Тем не менее космос (в том числе – дальний космос) может сыграть важную роль в обеспечении цивилизации природными ресурсами. Решение этой задачи лежит в русле реализации основной стратегической цели космических исследований – планетарной рефлексии.
На сегодняшний день предметом исследования геологии является уникальный объект – Земля. В этой связи многие положения данной науки представляют собой “экстраполяцию по одной точке”, статус геологических законов остается неясным. Понятно, что такое положение дел замедляет развитие теоретической геологии. Суждение, согласно которому геология лишь тогда станет наукой, когда выйдет за пределы Земли и получит в свое распоряжение материал для сравнения, лишь отчасти преувеличено.
Может быть, наиболее важным является “детский вопрос”: применимы ли основные положения глобальной тектоники плит к другим небесным телам, кроме Земли? Имеются в виду, конечно, планеты земной группы: прежде всего — Марс и Венера, затем – Меркурий, Луна и другие крупные спутники.
Отрицательный ответ на этот вопрос станет новым – и принципиальным – свидетельством уникальности Земли. Трудно переоценить влияние, которое данная информация окажет на развитие науки и философии. Во всяком случае, речь идет о мировоззренческом перевороте, сравнимом с коперниковским1 .
Положительный ответ, который представляется мне более вероятным, даст возможность построить сравнительную геотектонику и придать модели литосферных плит статус всеобщего геологического закона. Возможно, сопоставление разных геотектоник приведет к пониманию природы физических сил, перемещающих материки2 , и созданию последовательной математической геологии. Это, в свою очередь, послужит основой точной геологической прогностики – как в отношении землетрясений и вулканических извержений, так и в отношении месторождений полезных ископаемых.
Здесь следует подчеркнуть, что некоторые важные для понимания законов движения земной коры эксперименты нельзя поставить на Земле, поскольку они могут сопровождаться катастрофическими, притом непредсказуемыми по месту, времени, масштабу, разрушениями. К таким экспериментам относится, например, “прозвонка” литосферы мощными подземными ядерными взрывами в определенных “критических точках” плит.
Важнейшее научное значение будет иметь геологическое исследование пояса астероидов. Представляется, что сравнительный анализ их состава позволит сделать далеко идущие выводы о генезисе Солнечной системы и, может быть, внести некоторые коррективы в представления о распределении в космосе химических элементов.
Представляет интерес и практическая космическая геология. Никто и, видимо, никогда не станет доставлять нефть с Марса, но если вдруг выяснится, что она там есть, это заметно повлияет на прогнозы относительно совокупных объемов земных запасов углеводородов. Что, между прочим, прямо отразится на ценах на нефть и, опосредованно на политической ситуации вокруг Персидского залива.
То же самое касается расщепляющихся веществ и в меньшей степени рудных ископаемых.
Мы приходим к выводу, что с научной и практической точек зрения стратегиче-
ски важно расширить предметную область, изучаемую геологией, до “малой системы”. Для этого необходимо доставить геологов и соответствующую аппаратуру на Луну, Марс, Фобос и Деймос, имея в виду перспективные исследования пояса астероидов и “Галилеевых лун”. Причем использование автоматов для таких исследований практически бесперспективно – именно в силу того, что на сегодняшний день геология не является наукой, в достаточной степени математизированной.
Следующая группа задач связана с теорией хаотических систем. Важность этой темы стала очевидной после работ И. Пригожина по неравновесной термодинамике. Сейчас есть все основания полагать, что хаотические системы играют ключевую роль в теоретической физике, биологии, социальных науках и, возможно, даже в медицине.
Самой “наблюдаемой” и простой для изучения хаотической системой является атмосфера Земли. К сожалению, здесь мы, как и в геологии, имеем дело с уникальной системой, вследствие чего результаты исследования обретают черты случайности. (Во всяком случае, не приходится настаивать на их всеобщности.) Поэтому физика атмосферы не в меньшей степени, нежели геология, нуждается в расширении предмета изучения.
Наибольший интерес представляет, естественно, Венера с ее “классической бешеной атмосферой”. Поскольку высадка на ее поверхность лежит вне пределов человеческих возможностей, речь идет о создании долговременной обитаемой станции (ДОС) на низкой венероцентрической орбите. Станция должна располагать возможностями для запуска к Венере исследовательских шаров-зондов. В перспективе следует обдумать вопрос о пилотируемых полетах в нижние слои венерианской атмо-
сферы и даже о дрейфующей станции на границе ее тропосферы3 .
Основной задачей исследования “Утренней звезды” будет сравнение характера атмосферных процессов на Земле и Венере, имея в виду формальное описание этих атмосфер как хаотических систем. Конечно, экипаж ДОС будет заниматься и другими научными проблемами, включая и геологические. Поскольку разместить сейсмические станции на поверхности планеты, равно как и доставить туда квалифицированных геологов, не представляется возможным, весь упор придется делать на прямых измерениях рельефа Венеры при помощи радиолокаторов.
В развитие медицины, биологии, психофизиологии космические исследования могут внести вклад, даже более весомый, чем в геологию и физику атмосферы. Дело в том, что для наук о живом космос – это не только планетарное “зеркало” Земли, но и среда обитания с совершенно особыми свойствами.
Видимо, не надо никому объяснять, какое значение для науки имело бы обнаружение в космосе иных форм жизни, пусть даже в виде окаменелостей. Но, может быть, еще интереснее было бы получить свидетельства земной уникальности и в этом отношении. Очень трудно доказать, что “чего-то нет” – тем более в космиче-
ских масштабах, но вряд ли перед земной наукой может быть поставлена более важная и перспективная задача. Найдем мы жизнь в космосе или нет, мы очень много иного узнаем о жизни на Земле. В частности, поймем границы устойчивости глобальной экосистемы Земли.
Не менее значительные результаты сулят сравнительно простые эксперименты, некоторые из них можно провести на уже существующей МКС. Вообще говоря, космические программы уделяли серьезное внимание биологическим исследованиям. Например, уже на “Скайлэбе” изучали способность пауков плести сети в условиях невесомости. Однако, как правило, космонавты работали с отдельными организмами. Настало время изучить поведение в условиях долговременного космического полета биологических сообществ – прежде всего коллективных насекомых: пчел, муравьев, затем общественных животных, таких, как крысы. Вряд ли можно предсказать результаты подобных опытов, тем более очевидна их небезопасность для космической станции. Но рано или поздно в космосе придется создавать биоценозы, и собирать соответствующую информацию нужно уже сейчас.
Заметим в этой связи, что долговременные, то есть позволяющие многократно прослеживать процесс смены поколений, наблюдения за колонией крыс, замкнутой в пространстве космической станции, весьма интересны как с этологической точки зрения, так и в рамках развития наших представлений о генезисе социальности.
Понятно, что сколь ни важны для нас исследования высших животных, наиболее важным направлением космической биологии является исследование физиологии человека в условиях долговременного пребывания в космосе. В этой области уже накоплен огромный объем данных, в основном благодаря работе советских исследователей на станциях “Салют-6” и “Мир”. Однако практически вся статистика касается только взрослых, физически здоровых мужчин. Полностью отсутствует информация о поведении детского организма в условиях невесомости.
Здесь мы подходим к области исследований, которая вызывает сильнейшее сопротивление даже у рационально мыслящих специалистов. Тем более она смущает СМИ и так называемую “общественность”. Представляется, что даже простое упоминание ее в этой статье вызовет возмущение у многих читателей. Но – либо в космосе будут зачаты и рождены дети, либо глобальная система “Человечество” навсегда останется социально замкнутой.
Необходимость половых отношений в длительных космических экспедициях вполне очевидна, тем более что “секс в невесомости” имеет все шансы стать частью общечеловеческой когнитивной культуры радости. Еще более велико научное и цивилизационное значение вынашивания и рождения ребенка в условиях космического полета.
Такие опыты считаются крайне опасными, но, может быть, без достаточно серьезных к тому оснований. Во всяком случае, роды в космосе менее рискованны для матери и ребенка, чем в ряде мест на Земле.
Такие опыты считаются безнравственными с позиции околовикторианской индустриальной морали. И ведь характерно, что более всего настаивают на их безнравственности именно те люди, которые с легкостью оправдывают бомбардировки Югославии, Афганистана, Ирака. По-видимому, они считают, что матерей и детей гуманнее и нравственнее просто убивать.
Во всяком случае, я не вижу никаких принципиальных этических, медицинских и логических возражений против напрашивающегося эксперимента “Семья в космосе”.
В рамках психофизиологических исследований представляет значительный интерес изучение высшей когнитивной деятельности в условиях длительного космического полета. Речь идет о “командировках на орбиту” лиц, профессионально занятых творческой деятельностью: музыкантов, художников, писателей, философов, ученых-теоретиков и т. п. Основной задачей является поиск “механизма озарения” и, возможно, стимуляция этого механизма непривычными условиями деятельности.
Большое космическое путешествие4
Прежде всего, введем определения:
Ближний космос – система Земли, то есть околоземное космическое пространство от формальной юридической границы космоса до орбиты Луны включительно;
Средний космос – так называемая “малая система”: Меркурий и Венера, исключая поверхность, Марс, пояс астероидов.
Дальний космос – Солнечная система целиком. В первую очередь – система Юпитера и система Сатурна, затем система Урана, затем поверхности Меркурия и Венеры, потом – трансурановые планеты, затем пояс Койпера, наконец, ближайшие звезды.
Ближний космос в настоящее время достаточно освоен и уже используется коммерчески. Для работы в ближнем космосе вполне достаточными являются транспортные системы на химическом топливе.
Дальний космос безоговорочно нуждается в космических кораблях с ядерными источниками энергии. В настоящее время он не может коммерчески использоваться, хотя полученная из дальнего космоса информация будет обладать определенной коммерческой ценностью.
Средний космос теоретически доступен для кораблей на химическом топливе, но это, несомненно, “усердие не по разуму”. Его коммерческие перспективы неясны либо носят проектный характер.
Космический прорыв 1960-х годов позволил освоить околоземное пространство, была начата разведка Луны пилотируемыми экспедициями, среднего и дальнего космоса — беспилотными установками. После прекращения американской “Лунной программы” неутилитарные космические проекты некоторое время продолжались в силу инерции и к началу 1980-х годов были окончательно остановлены. Считалось, что в условиях монополярного мира и господства глобальных рынков их возобновление бесперспективно. Сейчас, однако, обстановка изменилась, и образовалось очень узкое – порядка двух лет – “окно возможностей”.
Это изменение связано с двумя обстоятельствами:
Во-первых, в дальнем космосе обнаружены значимые предметы исследования. Последние открытия, сделанные беспилотными аппаратами, дают основания надеяться, что подробное изучение системы Сатурна значительно продвинет химию и, возможно, приведет к созданию экзобиологии, причем в последнем случае речь идет о жизни, в основе которой лежат биохимические процессы, совершенно отличные от земных.
Во-вторых, вследствие некоторой задержки с развертыванием масштабных исследований в областях “новых технологий” и в связи с развитием системного экономического кризиса возникла необходимость временно утилизировать значительные финансовые активы. Так появилась локальная возможность продвинуться в космических исследованиях вплоть до создания новой элементной базы таких исследований.
С начала 1960-х годов и по сегодняшний день развитие космических исследований определяется следующим набором противоречий:
“Околоземное пространство – остальной космос”, которое сейчас приняло вид “Ближний космос — остальной космос”, поскольку лунные программы уже не могут считаться исследованиями, ориентированными на перспективу.
“Пилотируемая космонавтика – беспилотная космонавтика”.
“Утилитарная космонавтика (космонавтика пользы) – неутилитарная космонавтика (космонавтика познания)”.
Через полвека, прошедшие после полета Юрия Гагарина, окончательно сделана ставка на околоземную беспилотную утилитарную космонавтику. На мой взгляд, это породило в корне ошибочную стратегию освоения космоса.
Противоречие между стратегией освоения околоземного космического пространства и исследованиями дальнего космоса сегодня необходимо решать разделением в административном пространстве.
Околоземный космос – это “уже открытая Америка”. В данном случае можно сказать, что “нового континента нет, но функции его выполняются”: околоземное космическое пространство – это гарантированно безопасные телекоммуникации, разведка земного шара, глобальная навигация, глобальная связь, глобальный транспорт и в последнее десятилетие даже туризм.
Практически, речь идет об условной “территории освоения”, которая уже способна приносить не только “пользу”, но и прибыль. Дальнейшая работа в пространстве ближнего космоса должна быть организована вокруг бизнеса – с привлечением государственных инвестиций или без них.
Речь идет, в частности, о том, что ближний космос должен быть изъят из ведения космических агентств, приватизирован и передан для эксплуатации частным концернам и государственным сервисным структурам. Доставка людей и грузов на низкие орбиты, а также суборбитальные межконтинентальные перемещения на космических самолетах должны быть поручены Министерству транспорта. “Космический туризм” – Министерству или Комитету по туризму. Глобальная связь и глобальная навигация – отдельным комитетам при Министерстве связи. Для комплексного использования данных космической разведки – экологической, геодезической, геологической, сельскохозяйственной, лесной и т. д. — нужен специальный общедоступный сервис.
На практике речь идет о переходе от первого этапа освоения ближнего космоса ко второму. Раньше освоение околоземного пространства вело государство, исходя из своих военных, политических и отчасти цивилизационных интересов. Понятно, что вопросы прибыльности вообще никого не интересовали, а проблематика общественной пользы стояла на втором плане.
Но новом этапе государство создает околоземную космическую инфраструктуру, столь же значимую для национальной экономики как транспортная, энергетическая, финансовая инфраструктура или инфраструктура связи, а затем поддерживает ее существование. В рамках этой инфраструктуры создается ряд сервисов, востребованных бизнесом, общественными структурами, самим государством. Здесь уже вопросы общественной пользы стоят на первом месте, а вопросы прибыльности начинают всерьез обсуждаться, имея в виду последующую неизбежную частичную приватизацию.
На сегодня полномасштабная космическая инфраструктура должна включать в себя пять обязательных элементов.
Группировка военных спутников связи, разведки и управления. Уже есть у США, России, вероятно, у Китая и Индии.
Группировка навигационных спутников. Такая сеть построена Соединенными Штатами и используется всем остальным миром. Россия создает сейчас свою независимую систему ГЛОНАСС.
Национальная долговременная пилотируемая орбитальная станция. Ее сегодня нет ни у кого, хотя де-факто МКС может считаться российско-американ-
ской, так как РФ обеспечивает ее снабжение, а США – финансирование. О планах создания собственной пилотируемой станции год назад сообщил Китай.
По меньшей мере, один “космодром полного профиля” с обслуживающими системами. Работает “Мыс Канаверал” в США и российско-казахстанский Байконур. Свои космодромы имеются также у Франции, Китая и Индии, но они еще находятся в процессе становления.
Ряд агентств и информационных центров – по космическому транспорту, по глобальной связи и навигации, по космическому туризму, по мониторингу ресурсов. В сколько—нибудь системной форме таких структур пока еще нигде нет.
Заметим, что через пятьдесят лет после начала космических исследований Человечество в лице его наиболее развитых государств продолжает оставаться “в подвешенном состоянии” между первым и вторым этапами освоения околоземного пространства5 .
Наиболее интересные задачи, которые встают перед нами в этой связи, имеют организационное содержание и информационную природу.
Прежде всего необходима тщательная сравнительная оценка наземных и космических телекоммуникаций по критериям “прибыль”, “польза”, “надежность”, “безопасность”, “избыточность”. Здесь необходимо учесть принципиальную уязвимость наземных и околоземных коммуникаций от террористических актов и крупномасштабных военных действий с использованием стратосферного ядерного оружия. Существенно, что по отношению к современному оружию геостационарные спутники, равно как и ретрансляторы на поверхности Луны, недосягаемы.
Возможно, РФ имеет смысл выступить с предложением об интернационализации систем связи, расположенных на высоких околоземных орбитах (свыше 10 000 км).
Вторая фундаментальная проблема – эта работа с многоканальной информацией систем спутникового наблюдения и отражение ее в онлайн-режиме на общедоступных электронных картах в рамках подхода “карта является услугой, а не продуктом”. Важен юридический статус подобной карты, как нотариально заверенной. Другими словами, обнаруженные системами космического мониторинга факты, такие, как порубка леса, полив территории, загрузка зерна в элеваторы, равно как и отсутствие таковых событий, должны приниматься в качестве бесспорных аргументов в хозяйственных спорах.
Противоречие пилотируемый – беспилотный космос в настоящее время практически решено в пользу беспилотного космоса. Представляется, что эта исторически сложившаяся практика ошибочна.
Когда космические исследования только начинались, считалось аксиомой, что заниматься ими будут люди. Далее пришло понимание того, что жизнедеятельность человека обеспечить в длительном космическом полете довольно сложно, и возобладала концепция исследования Вселенной с помощью автоматических станций.
В действительности проблемы жизнеобеспечения являются значимыми лишь до тех пор, пока размеры и энерговооруженность космического аппарата невелики. Для корабля рабочей массой около 300 тонн (МКС) при энергетическом обеспечении порядка десятков мегаватт не представляет никакой сложности поддерживать существования человека в системе замкнутых циклов с минимумом расходных материалов.
Нужно иметь в виду, что поддержание среды, обеспечивающей работоспособность приборов, представляет собой, в общем, задачу того же уровня сложности.
При этом человек, в отличие от автомата, обладает памятью, интеллектом, очень точной системой манипуляторов (руки). Он, например, способен ремонтировать технику, вышедшую из строя. Он может приспособить роботы и инструменты, находящиеся в его распоряжении, к другим условиям работы, может менять программу исследований.
Сугубо формально, успешность лунных пилотируемых экспедиций выше, чем у беспилотных. И это понятно: человек посадит лунный модуль и при выходе из строя прибора “лунная вертикаль”. Человек способен сбить кусок льда и вернуть механическому суставу подвижность. И еще многое другое…
Как ни странно, эта проблема давно поставлена и разрешена в литературе. А. Азимова регулярно ругали за человекоподобность его роботов: лучше было сделать экскаватор с позитронным мозгом, космолет с электронным мозгом… В конце концов, А. Азимов разъяснил критикам две простые вещи:
Человеческие формы сами по себе имеют ряд преимуществ.
Человеческие формы имеют абсолютное преимущество в человеческом мире, где все устроено для людей и под их физические параметры.
Вывод: если мы предполагаем, что космос в том или ином виде можно устроить для людей и под их физические параметры, космонавтика должна быть пилотируемой. Это, естественно, не касается спутников связи. Поскольку мы заинтересованы в серьезных научных исследованиях среднего и дальнего космоса, а все существующее в мире исследовательское оборудование подогнано под человека, то имеет смысл оптимизировать под человека и сам корабль, а не разрабатывать с нуля исследовательскую инфраструктуру, способную работать без людей.
В клиповой форме можно сказать так:
В ближнем космосе преимущественно нужна автоматика, а человек – только там, где без него трудно или бессмысленно обходиться. Средний и дальний космос будут исследовать люди. Автоматика будет им помогать и использоваться в той среде, где человек не сможет работать.
Противоречие “утилитарная – неутилитарная космонавтика” находится в стадии развития, и надо дать ему проявиться в полной мере. Человека иногда определяют как животное, способное совершать неутилитарные поступки даже с риском для собственной жизни, и в этом отношении любая жизнеспособная цивилизация обязана поддерживать ту или иную систему неутилитарных деятельностей. Современное общество испытывает явный недостаток трансцендентальности – явление, известное как “экзистенциальный голод”.
В этой связи мы решительно выступаем за сохранение неутилитарности в космонавтике.
Необходимо отметить, что быстрое развитие 1960-х годов не в последнюю очередь было обусловлено тем, что люди увидели Землю из космоса и смогли заметить, “какая же она маленькая”. Сейчас человеку необходимо самому – своими глазами – увидеть миры, принципиально отличные от Земли. Эта возможность – увидеть другие миры и коснуться их разумеется, — не утилитарна, но она обернется ливнем инноваций в самых разных сторонах человеческой жизни и в конечном итоге окупится сторицей.
Теперь можно сформулировать стратегические принципы исследовательской программы:
отказ от среднего космоса в пользу дальнего;
отказ от автоматических станций в пользу пилотируемых экспедиций многоцелевого назначения;
отказ от одноразовых космических систем в пользу многоразовых, это не обязательно касается этапа вывода грузов на орбиту;
отказ (временный) от Марса, пояса астероидов и системы Юпитера в пользу системы Сатурна;
достижение межорбитальным кораблем цели подразумевает создание адекватной базы с собственным энергообеспечением, то есть с отдельным реактором и собственными возможностями к технологическому развитию. База должна функционировать как в автоматическом, так и в обитаемом режиме. Испытания такой серийной базы могут быть проведены в ближнем космосе, то есть на Луне.
Эти требования первого уровня задают систему приоритетов второго уровня:
отказ для межорбитальных кораблей от химического привода в пользу ядерного;
отказ для межорбитальных кораблей от солнечных батарей опять-таки в пользу ядерного реактора;
использование в качестве рабочего тела межорбитальных кораблей горючее, запас которого может быть пополнен у цели, например, метан или вода.
Корабль с самого начала следует проектировать как полномасштабный научный центр, работающий непрерывно и находящийся в постоянной широкополосной связи с Землей. Куда будет расширяться Российская Федерация? В дальний космос…
Эти требования второго уровня подразумевают модульный характер корабля. Отсюда, в свою очередь, возникает орбитальный док – космический сборочный завод, и серьезно меняются требования к космодрому и системам вывода грузов на орбиту.
Разработка универсального солярного корабля с ядерным двигателем не должна отвлекать внимание от перспективной разработки фотонного корабля на термоядерном приводе. В настоящее время Человечество вполне готово к решению этих двух задач: солярный ядерный и межзвездный фотонный корабль. Проблема только в политической воле и мотивации.
Страна, создавшая и запустившая в серию такие корабли, приобретает цивилизационный приоритет со всеми бонусами и обременениями данного статуса. Это даст возможность, опираясь на неутилитарные космические достижения, сформировать в РФ новые смыслы и деятельности, то есть создать систему постиндустриальных образов жизни.
Новый этап космических исследований нужно проектировать, рассматривать и изучать как важный культурологический эксперимент постиндустриального этапа развития страны.
“…Сослать в отдаленное поселение Байконур”6
Празднование 12 апреля 2011 года представляется наилучшим знаковым событием для заявления новой космической программы.
К настоящему моменту исторические заслуги по реализации первой космической программы делят между собой Соединенные Штаты Америки и Советский Союз. Китай, Индия, Япония повторяют сейчас исследования этой первой программы.
Поэтому мы полагаем, что и новая космическая программа будет заявлена либо США, либо же наследниками и правопреемниками СССР.
Наследниками и правопреемниками СССР являются пятнадцать независимых государств и несколько государственных формирований (Приднестровье, Южная Осетия, Абхазия). Однако прежде всего речь должна идти о России, Украине и Казахстане, как о государствах с наиболее развитой наукой, промышленностью, инфраструктурной и технологической базой.
Поэтому новая космическая программа должна быть заявлена 12 апреля 2011 года Президентами РФ, Украины, Казахстана. Разумеется, эта инициатива должна быть открытой для всего постсоветского пространства и, может быть, впоследствии для других государств.
Административно и организационно это означает создание транснациональной мультигосударственной корпорации, которую мы условно называем “СОЮЗКОСМОС” Подойдет любое осмысленное название, если кто-то, например, опасается ссылок на Советский Союз. В эту организацию Россия входит своим “Роскосмосом”, Казахстан — космодромом Байконур, Украина — инженерной инфраструктурой (Днепропетровск и т. д.) и креативным человеческим ресурсом. Байконур при этом сразу же брендируется как базовый евразийский космический комплекс, являющийся достоянием Человечества наряду с мысом Канаверал в США. Политические и экономические возможности, которые дает такой проект, вполне ясны. Научные и цивилизационные последствия могут быть очень велики. Во всяком случае, если мы сегодня не сыграем в эту игру, будем жалеть следующие пятьдесят лет.
Если нужно раскрыть последствия, то, во-первых, это создание принципиально новой структуры — транснациональной мультигосударственной корпорации, контролирующей значительные ресурсы. Во-вторых, это значимый интеграционный проект в мире, который находится в условиях постоянного риска дезинтеграции.
И в-третьих, конкретно для стран-участниц, — это реальная возможность инновационного развития, то есть оно наконец окажется востребованным.
Примечания
1 Глобальная тектоника плит описывает крупномасштабные токи земной коры. Дрейф материков оказывал и оказывает огромное влияние на развитие жизни на Земле (например, через эпохи оледенений), но с философской точки зрения значение имеет только сам факт движения. Поскольку этот факт носит уникальный характер, напрашивается гипотеза о связи биологической и геологической форм движения. Как следствие вырисовывается концепция Земли/Геи как “одушевленной материи”, “глобальной экосистемы”. Земля обретает сходство с живыми системами и даже некоторую субъектность, ее философский статус резко возрастает. Опосредованно это приведет к существенному изменению социальной психологии. В известном смысле речь идет о новом помещении Земли в центр Вселенной. Так что, хотя вектора развития противоположны, прогнозируемая глубина парадигмального сдвига соответствует эпохе Коперника – Галилея.
2 И первоначальная модель, использующая в качестве причины движения плит силы Кориолиса, и современные представления о мантийных потоках не вполне отвечают наблюдаемым фактам. Грубо говоря, на перемещение континентов затрачивается больше энергии, нежели переносится мантийными потоками или высвобождается при вращении Земли.
3 Такой проект обсуждался в конце 1980-х годов.
4 Из документа, подготовленного форсайтной группой “Энциклопедия” для проектируемого исследовательского центра в Сколково.
5 На следующем, третьем, этапе космическая инфраструктура начинает рассматриваться в общем ряду со всеми остальными инфраструктурами. Государство сохраняет за собой ее контрольные точки, приватизируя или обобществляя все остальное. Околоземное пространство окончательно входит в сферу бизнеса и эксплуатируется с целью извлечения прибыли, а государство поддерживает “рамку” общественной пользы через систему налоговых льгот.
6 Из документа, подготовленного форсайтной группой “Санкт-Петербургская школа сценирования” для руководства космических программ Украины и Казахстана.