Публикация Елены Зиновьевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2011
ДОМ ЗИНГЕРА
Юрий Домбровский. Рождение мыши. Роман в повестях и рассказах. Предисл. Д. Быкова. М.: ПРОЗАИК, 2010. – 512 с.
Через тридцать лет после смерти автора и через пятьдесят – после написания – вышла в свет последняя ненапечатанная книга, неизвестный читателю роман одного из наиболее ярких и значительных писателей второй половины ХХ века – Юрия Осиповича Домбровского (1909–1978). Считалось, что текст, создававшийся писателем на поселении в начале 50-х годов, был то ли потерян после реабилитации (Домбровский сидел в общей сложности десять лет, не считая первой ссылки в 1933 году), то ли уничтожен. Но все эти годы роман хранился в архиве писателя. Этот роман о любви, ее непостижимых законах, о непростых человеческих судьбах и характерах, роман в повестях и рассказах, имеет смещенную хронологию. При всей сознательной пестроте фрагментов это очень дисциплинированная проза, настоящая новеллистка с тщательно выверенными сюжетами и смыслами, отмечает в предисловии Д. Быков. Повесть “Рождение мыши” могла бы иметь рефреном хорошо известное стихотворение К. Симонова “Жди меня”. Его герои – журналист и актриса, в отношениях которых проглядывается, даже в деталях, роман Симонова и Серовой. Он – супермен, интеллектуал, “статусный человек”, женщины от него без ума. Во время войны он работает в тылу врага и спасается в тяжелейших ситуациях мыслью о любимой, которая его верно ждет. “Там, на фронте, в землянке, в боях, потом в плену, я думал, что у меня есть на родине большая любовь, и действительно высоко поднимал голову. …Десять лет она к тебе приходила. В грязь, в холод, в слякоть – через камень, через тысячи морозных верст, все шла и шла к тебе, забиралась с ногами на твою койку, и вы вспоминали всю свою жизнь”. Она – красавица, актриса, вокруг которой кипят роковые страсти. Она преданно ждет своего любимого, но после войны он попадает в английскую тюрьму, для нее оказывается без вести пропавшим. Ожидание затягивается: она выходит замуж, рожает сына. И: “Это ужасно, что иногда воскресают мертвые. Милый! Я похоронила и оплакала тебя, зачем же ты приходишь снова?” Любовный конфликт неразрешим: уйти мужа, от отца своего ребенка Нина уже не может – и таких конфликтов в 1954 году много. “Не огорчайся, разве в первый раз погибла любовь? Гора родила мышь – вот и все”. Идеальная любовь не выдержала испытания временем и жизнью. Впрочем, такой ли уж идеальной была романтическая love-story Нины и Николая? В последующих новеллах, воспроизводящих фрагменты их жизни – и совместной, и отдельной друг от друга, – образ идеального героя-любовника снижается, выбор Нины приобретает характер закономерности. Символика горы, родившей мышь, также выходит за пределы отношений двух людей. Весь послевоенный мир после великого напряжения, вызванного войной, может оказаться миром безнадежно измельчавших сущностей, ибо людям захочется жить, а не созидать, захочется потакать себе, а не ломать себя. И не факт, что мир после войны станет лучше, чище, вообще человечнее. Гора всегда рождает мышь. Подобную перспективу обсуждают Николай и его собрат по немецкому плену, француз-теолог. В книге блестяще выстроенные диалоги, динамичное действо, в котором органично сочетаются и конспирация, и чудесные спасения, и внезапные узнавания, и походы за синей птицей, и любовные и бытовые коллизии, и драматичные повороты судеб людей поколения 10-х годов. А у кого из поколения 10-х жизнь сложилась не интересная? Ю. Домбровский – филолог, ученик Цявловского, автор романа “Державин”, редкий знаток Шекспира и русской романтической прозы, а посему текст его пронизан отсылками, перекличками, параллелями, в первую очередь с ранней русской классикой. И прямыми обращениями к произведениям Шекспира, А. Островского, Веневитинова. Проза Ю. Домбровского дает возможность вспомнить (после чтения многих современных поделок), каким красивым и богатым может быть русский язык. “Но в лесу было спокойно. По-прежнему стояли викингами богатырские чешуйчатые сосны, по-прежнему на солнце дрожала и переливалась листьями серебристая ива или ольха…” Вторая часть этого сложного по композиции романа включает поэтическое произведение “Реквием” и новеллы “Царевна-Лебедь”. “Леди Макбет”, “Прошлогодний снег”. И снова хронологический сдвиг в год 1925-й, 1930-й и снова непростые судьбы поколения 10-х. В новеллах действуют уже другие герои, и объединяет их с первой частью романа тема любви: любви-радости, любви-преступления и любви, альтернативной той, что способна порождать мышей.
Николай Ковалев. В продолжение любви. Мурманск: Типография “Бенефис-О”, 2009. – 464 с.
Проза, стихи, графика самобытного художника Николая Ковалева, мастера кисти и мастера слова. Он задумывал свою книгу как книгу о жизни, сделавшей ее, эту книгу, о землях обжитых и хоженых, о людях – от самых главных до случайных попутчиков и прохожих, знаменитых и безвестных. Свое путешествие в пространстве и времени нашей страны он начинает с Ленинграда и его окрестностей, с конца 30-х годов. Ранние детские впечатления, сохранившиеся в памяти яркие картинки, дополненные рассказами родителей. Первый опыт ребенка в познании окружающего его мира вроде бы и родствен тому, что так тонко передан в книгах русских классиков о своем детстве. Вроде бы. Ибо Николай Ковалев родился в 1937 году, и гармоничный мир детства был разрушен войной, тяготами эвакуации и послевоенной жизни, нищетой, голодом, скитаниями семьи по убогим квартирам, а еще – “безобразиями и притеснительными безумиями родины”. Он подробно воссоздает довольно безрадостные реалии послевоенного Ленинграда, взаимоотношения взрослых, дворовую и школьную жизнь подростков – дружбы, любовь и коварство, жестокие шалости. И оживленные и разнообразные связи с городом, с рекой, с местами своего обитания: с Васильевским островом, Лиговкой, Думской площадью. У Николая Ковалева точный взгляд художника (он окончил среднюю художественную школу при Институте имени Репина и институт), цепкая память и неизбывная страсть к путешествиям, к новым впечатлениям. Ленинград – это только отправная точка в бесконечных странствиях по Руси советской, по окраинам еще цветущей империи. Были и путешествие по Волге, археологические экспедиции 1957–1958 годов в Казахстан и Крым, военная служба в Архангельске, знакомство с вологод-
скими монастырями, карельский поход, туристическая поездка в Армению, самостоятельные вояжи в Киргизию и Среднюю Азию, на Дальний Восток: Амур, Сахалин, Курильские острова. В 1967 году он приехал работать в Мурманское книжное издательство, предполагалось на три года, но север покорил его, и он остался в Мурманске на постоянное жительство. С начала 80-х благостным Эдемом на время летнего отдыха для семьи Ковалевых стала зеленая Латгалия. Закрытость границ для советского человека компенсировалось возможностью открывать многообразные природные красоты страны, занимающей шестую части суши. Сегодня путевые заметки Н. Ковалева – это своеобразные прогулки в Невозвратное, ибо той страны уже нет, за истекшее время многое изменилось и на территории самой России. Неизменно взор художника привлекали уникальные ландшафты, будь то степи, леса, озера, реки, горы или просто бурная растительность. Он влюблялся в Мурманск и Архангельск. Он обследовал церковки и соборы, чудом уцелевшие в северной Руси, и труднодоступные храмы Армении. Его интересовали иконы, фрески, декоративное убранство. Он фиксировал в своей памяти пестрые картины неказистой советской цивилизации: невзрачность городов и поселков, грязноватые улицы, свалки с воронами, сортиры-скворечники, лужи черной тракторной мочи, типичный декор вокзалов – жизнерадостные панно и памятники Ленину поблизости. (Самые смелые ожидания по части безобразия быта и неопрятности превзошел Кунашир.) Он замечал обезлюдевшие деревеньки по берегам рек. Но отмечал и доброжелательство, добромыслие, гостеприимство людей, с которыми встречался в своих странствиях и портреты которых так щедро рисует в своей книге. “Есть ли такое на Западе?” – вопрошает он. И отвечает: “Теперь, в XXI веке, я полагаю, оно исчезнет и у нас. …И я теперь понимаю, в каком неспешном, и кошмарном, и очаровательном средневековье мы жили всем Советским Союзом. Капитализм отвергает такой образ жизни. Все участвуют в производстве благ, время – деньги, время – булки, компьютеры, машины, бифштексы. Не будет больше “битья баклуш”, “точенья ляс”, не будет этой гуманистической сиесты, когда человек, будь то друг, сосед, милая барышня, дороже всяких дел”. Добавим еще покойную ночную жизнь вокзалов, возможность без страха и сомнения путешествовать автостопом, доверительно относиться к незнакомым людям. Нет, Н. Ковалев не ностальгирует по прошлому, по Советскому Союзу, по жестокой и бесчеловечной государственной машине, по “чудищам” советской действительности и идеологической лжи. Слишком много сломанных судеб, изуродованных тяготами характеров видел он, в том числе и прежде всего – среди своих близких, родных. Слишком трудным было вхождение в жизнь и его самого, принадлежавшего к поколению, прошедшему через горечь и радость разоблачения культа. “А ведь обидела эту жизнь сама эпоха, великий горестный эксперимент, проделанный с Россией, революции, войны, нищета и утопическая бесчеловечная этика советской идеологической сказки. Да, именно эпоха, ее силы и власти испортили жизнь миллионов людей в этой стране, искорежили судьбы тех, кто не был ею побит насмерть”. Немало горьких слов сказано писателем и художником в адрес русского человека. “В России действительно часто бывает плохо, до потери моченьки. Но ее-то, “моченьку”, наш гражданин не теряет, он крепкий. Он, может быть, и не злой, но он порченый, он все терпит. Но очень при этом злится. Многотерпение его оплачивается грубой улично-трамвайной вспыльчивостью, сварливостью, очернительством и завистливостью к чужому добру и успеху. Кроткий и добромудрый русский человек остается, наверное, как реликт, лишь в старообрядческих скитах, в лесах, в глухих деревнях”. Впрочем, считает автор, говорить о плохом, возмущаться, клеймить, критиковать – это национальное. И признается: “Свою большую и трудную родину я, верно, люблю. Но к стереотипу олицетворений, громоздкому параду абстрактных фетишей всегда враждебен”. И – “О, Русь советская! Вечно несчастный, нищий, а главное, вечно жестоко обиженный народ!” Особого внимания в этой книге заслуживает опыт “врастания в жизнь” автора и его сверстников. Несмотря на неприглядность домашнего быта, на страшноватые “прелести” школьной жизни, послевоенное поколение стремилось к духовному развитию. Почти половина класса художественной школы были меломанами, правдами и неправдами проникали в филармонию, в концертные залы, покупали пластинки. Они открывали для себя Баха, Равеля, Дебюсси, Прокофьева. Перекормленные ложью и официозом, набрасывались на первые напечатанные книги Хемингуэя, Ремарка, Шервуда Андерсона. Несмотря на строгое дозирование, существовавшее в советской культуре, из-под запретов и умышленного забвения они добывали стихи не реабилитированного еще Есенина, неиздаваемого Блока и даже Гумилева и Цветаевой. По альбомам, уцелевшим во время войны в семейных библиотеках, изучали работы Матисса и Пикассо. (Вот уж воистину запретный плод сладок.) По счастливому стечению обстоятельств настоящее становление Н. Ковалева проходило в академическом поселке Комарово: двоюродный дед автора, академик Сергей Андреевич Козин, переводчик великих монгольских книг древности, бывший одно время директором Института востоковедения, пригласил семью племянника жить в летнее время у себя на даче. “В этом человеческом садке не было дурных особей, ни одного злобняка, завистника, разрушителя”. В этом поселке подростки прикоснулись к доживающему, а ныне не существующему миру людей чуть ли не XIX века: миру крупных ученых, бывших на соответствующих высотах культуры. О колоритных фигур поколения отцов и дедов, щедро делившихся с “молодняком” своей культурной ношей, с любовью рассказывает автор. “И только у них – в головах, в речах, в библиотеках — содержалось наследие духовной жизни Человечества. У них, а не в школе, не в пионерлагере, не в кино, не в журналах”. Мы, следующее колено, значительно понизили эту культуру, – сокрушается автор. Похоже, не сознавая, что для нынешнего подрастающего поколения таким преемственным носителем культуры является уже он сам. Только не уничтожили ли тягу к духовному росту меркантильные идеалы новой России?
Алексей Татаринов. Дионис и декаданс. Поэтика депрессивного сознания (субъективная монография). Краснодар: Кубанский государственный университет, 2010. – 290 с.
Книга профессора Кубанского государственного университета посвящена декадансу как художественной, психологической и религиозно-философской реальности, которая не ограничивается рубежом XIX–XX веков. Ключевые понятия этого субъективного исследования – три Д литературы: декаданс, Дионис, депрессия. Декаданс – это эстетизация темного. Это взгляд на мир, предусматривающий присутствие сюжета смерти (тела, души, мира), постоянно сохраняющего значимое место в сознании автора, героя, читателя. Почему в заголовке оказался Дионис – бог вина, производительных сил природы, покровитель священного безумия, разрушитель границ между верхом и низом, светом и тьмой? Но Дионис – это не только страсть и дерзость, но и состояние апатии, разочарованности, интеллектуального похмелья, вызванного предшествующей избыточностью страстей. Депрессия – психологическое пространство, в границах которого рождаются темные сюжеты сознания, вы-
званные трагическим одиночеством авторов и героев. Дионис – мифология, депрессия – психология, декаданс – эстетика реальности. Депрессия – плохо. Дионис – опасно. Декаданс – страшно. Автора интересует не столько исторический тип декадента, укрепившийся в модернистской культуре рубежа XIX–XX веков, сколько подвижный, сложный сюжет пограничного сознания, который был воплощен в указанной эпохе, но по своему потенциалу и порой навязчивому присутствию имеет прямое отношение к современной жизни. Бесфабульные депрессии, специальное нагнетание событий, призванных разрушить жизнь их главного участника, устойчивый интерес к мрачным мотивам философских и литературных произведений. Поставленная перед собой исследователем задача оценить человека декаданса в разных контекстах позволяет в рамках одной книги встретиться очень разным авторам и персонажам. Автор рассматривает становление сюжетов депрессивного сознания и в философской словесности (Шопенгауэр, Ницше, Соловьев, Розанов, Мережковский), и в художественной прозе (Квинси, Гоголь, Гюисманс, Гамсун, Уайльд, Конрад), и в поэзии (Пушкин, Лермонтов, Бодлер, Юрий Кузнецов), и в драматургии (Уайльд, Метерлинк, Стриндберг, Ибсен, Гауптман, Верхарн), и даже в рок-текстах (братья Самойловы). Иногда неожиданная встреча, как в случае с Бодлером и Кузнецовым, происходит в одной главе, чаще – в едином пространстве проблемы, обозначенной уже в заголовке: Шопенгауэр–Будда и Ницше–Дионис: религиозно философские основы декаданса; Шарль Бодлер и Юрий Кузнецов: поэтические погружения в ад; Наоборот: поэтика декаданс-состояний в европейской прозе XIX века; “Исповедь англичанина, употреблявшего опиум” Томаса де Квинси: под властью наркотического вещества; роман Жоржа Карла Гюисманса “Наоборот”: под властью искусственной красоты; роман Кнута Гамсуна “Пан”: под властью уничтожающей любви; “Тюремная исповедь” Оскара Уайльда: под властью автомифологизации; повесть Джозефа Конрада “Сердце тьмы”: под властью трикстера, который хотел стать культурным героем; Гамлет и Саломея: мысль и страсть в драматургии европейского декаданса; Пушкин, Лермонтов, Гоголь как декаданс-герои русского религиозно-философского сюжета; братья Самойловы (группа “Агата Кристи”): поэтика бесконечного эпилога. Автор не считает, что декаданс – исключительно эстетизированный пессимизм. Возможен, конечно, вариант, когда голоса текста образуют с читателем хор и будут дальше петь о невыносимой угрюмости бытия. Но автор решительно выступает против “примитивного декадентства слабовольных отроков, которые жмутся к кладбищам, достигают вампирической внешности с помощью дорогой косметики или обкладывают себя ювелирными изделиями, вздыхая о тщетности жизненного содержания и прелести эстетической формы”. Он уверен, что обращение к литературе в 3Д позволяет полнее почувствовать радость обыденной жизни. То, что происходит в художественном мире, может помочь человеку в его собственной жизни, показать путь, предотвратив сюжетом тяжкий зигзаг судьбы. В декадансе часто происходит крушение нормы ради оформления новой глубины. Декаданс может быть скоростным движением идеи, идеологией сильных, риском интеллекта. И Дионис здесь нужен для того, чтобы исчезло смирение перед трусливым в себе, чтобы человек не состарился прежде собственной зрелости. “Можно сказать увлеченным декадансом, нашедшим его не только в текстах, но и в себе: умейте снять задачу дня, если она затаскивает в депрессию, учитесь отдыхать от монологизма тоски. Помните, что минор должен быть яростью сердца, несогласного со многим в мире утрат и финалов. Минор, который не знает альтернатив, рискует стать нудным отчаянием. …Печаль мира, принятая горячим сердцем, должна избавлять от внутреннего фарисея и вести к жизни, полной любви и энергии созидания. Мы обращаемся к исследованию текстов, в которых воссозданы тяжелые драмы героев и авторов, оставшихся без помощи. Поэтика депрессивного созна-
ния – помощь, поступающая от самой художественной формы, когда она ловит беду, превращает ее в сюжет, чтобы человек стал сильнее. Эта книга – не об отсутствии света, а о сложных методах восхождения к нему”.
Анна Грачева. Жанр романа и творчество Алексея Ремизова (1910–
1950-е годы). СПб.: Издательство “Пушкинский дом”, 2010. – 536 с.: ил.
Вступив в литературу в первые годы ХХ века, Алексей Михайлович Ремизов (1877–1957) с начала и до конца жизни оставался творцом новых жанровых форм, “архаическим новатором”. Получив признание как мастер литературной сказки, рассказа, драматического “действа”, он стремился завоевать место в русской литературе и как автор произведений “большой” литературной формы. Уже первый его роман “Пруд” (1902–1903, публикация 1905) явился одним из первых русских авангардных романов. Однако роман не был понят современниками ни с эстетической, ни с теологической стороны. В романе “реальная” (социальная) тема переустройства мира была сопряжена со своей мифологической параллелью – темой грядущего Мессии и преображения мира. В “реалеподобных” образах было зашифровано сакральное действо: попытка свержения Антихриста, уже правящего этим миром. Вяч. Иванов с первых глав почувствовал еретический подтекст. Гиппиус отказалась печатать роман в журнале “Новый путь”. Новаторский и по идейной концепции, и по поэтике роман Ремизова имел мало общего с “социально-психологическим” романом “великих стариков”. И даже сочувствующие новому искусству не поняли того, что писатель по-новому говорил о старых, вечных проблемах константно присутствующих в русском “общественном” романе: о судьбе России и ее народа, о праве на “кровь по совести”, о “слезе ребенка”, о любви и красоте, спасающей мир. В 10-е годы, в эпоху великих катастроф – мировой войны и революции, в эпоху тотального разрушения социальных, политических, моральных ценностей современности
А. Ремизов продолжил размышления над этими темами в романе “Плачужная канава” (1914–1918). Исторические катаклизмы помешали своевременно опубликовать роман, а в 1921 году Ремизов эмигрировал из России. За границей писатель продолжил работу над произведениями крупной формы: “Взвихренная Россия”, “Подстриженными глазами”, “Учитель музыки”, “Иверень”, “В розовом блеске”, “Мышкина дудочка”, “Петербургский буерак”. Обстоятельства 1920–1950-х годов как эстетического, так и внеэстетического характера способствовали тому, что большинство этих произведений, так же как и роман “Плачужная канава”, как целостные произведения свет не увидели. Возможность издать их отдельной книгой была ничтожно мала. А необычность художественной формы и идейной концепции этих больших текстов закрывали им дорогу на страницы эмигрантской периодики, ориентированной на традиционную, привычную для читателя романную форму. В периодике появлялись отрывки, фрагменты произведений, переработанные Ремизовым под произведения малой формы. Фактически писателю не удалось увидеть свои детища опубликованными полностью. Естественно, эта часть творчества признанного мастера художественного слова достаточно поздно попала под пристальное и пристрастное внимание критиков. Научная традиция изучения ремизовских произведений “большой формы” была начата в 60-е годы ХХ века западными славистами, в основном их внимание привлекала “хроника” Алексея Ремизова “Взвихренная Русь”. Настоящая монография посвящена исследованию жанров большой формы в творчестве одного из крупнейших мастеров русского авангарда. В книге впервые дан историко-литературный анализ трансформации романной формы в наследии Ремизова: от постсимволического романа “Плачужная канава” до уникальных по жанровой форме произведений 1940–1950-х годов (“Мышкина дудочка”, “Петербургский буерак”). Изучение текстологии и поэтики текстов Ремизова сочетается с анализом бытования его произведений в контексте современной европейской, прежде всего французской, литературы и их взаимодействия с традицией исторических форм романного жанра. Проанализированы оценки творчества Ремизова в эмигрантской критике. Рассказано о судьбе личного архива писателя. Настоящая книга является результатом работы автора над изданием Собрания сочинений А. Ремизова, а также итогом многолетних текстологических исследований рукописных и печатных редакций и вариантов произведений Ремизова большой формы в российских и зарубежных архивах. Основа монографии – ранее неизвестные материалы из архивов России, Франции и США. Впервые публикуются архивные материалы книги
А. Ремизова “Лицо писателя”. Эта публикация завершает монографию. Анализируя свой творческий путь, писатель определил и свое место в истории литературы, и место своих произведений в истории ее ведущего жанра – романа. “Биография писателя расскажет, какими торными формами приходит он за талисманом слова. Было ли кому столько преград и искушений? Слово требует жертвы. Голыми руками не взять талант – не овладеть словом”, – А. Ремизов.
Юрий Козлов. Иллюстрации к роману “Мастер и Маргарита”. Серия графических листов. СПб.: Нестор-История, 2010. – 72 с.
Юрий Андреевич Козлов (1938–2005) родился в городе Саракташ Оренбургской области в семье учителя. В 1963 году приехал в Ленинград и поступил в Мухинское училище (ныне барона Штиглица) на факультет промышленного дизайна. Однако перед дипломным экзаменом ушел из училища. Остался в Ленинграде, работал художником-оформителем, пожарным, дворником – прошел типичным путем питерского андеграунда. Многие работы Юрия Козлова при жизни художника были признаны выдающимися художественными явлениями: “Жертвоприношение”, “Лада”, “Иван Купала”, “Завивание бороды”, “Сенокос”. На своих полотнах Козлов с огромной эстетической силой раскрывал сюрреализм русского мифологического мира. Христианские и языческие образы соседствуют на его картинах, нисколько не противореча друг другу. Великолепный рисовальный дар художника позволял легко воспроизводить современный ему мир, а богатейшая духовная фантазия вела в скрытые макро- и микромиры. Пять живописных работ и около двух десятков рисунков Юрия Козлова ныне хранятся в Музее нонконформистского искусства в Санкт-Петербурге. Остальные работы находятся в частных коллекциях России и Европы. Неудивительно, что для художника со столь необычным видением мира публикация романа М. Булгакова “Мастер и Маргарита” – философского, фантасмагорического, многопланового, населенного ошеломляющими и неоднозначными персонажами – открыла новое духовное и творческое пространство. Первые графические листы-иллюстрации датированы годом публикации романа в журнале “Москва”. В альбоме воспроизведены три десятка работ. Основная часть их выполнена в 70-е годы прошлого века. Тушь, перо, иной раз – шариковая ручка, акварель, белила. Некоторые листы – словно росчерк пера одной непрерывной линией. Строгие, лаконичные иллюстрации к евангельскому сюжету; изысканная простота и ясность в изображении драматической истории Мастера и его Музы; буйство фантазии в причудливых, многофигурных композициях, отображающих похождения диковинных гостей Москвы и москвичей, ввергнутых этими “гостями” во всевозможные соблазны и ужасы. Каждую иллюстрацию сопровождает цитата. Сюжеты знакомые, от “Беседы с иностранцем на Патриарших прудах” до заключительной сцены – “На лунной дороге”: Понтий Пилат; казнь Иешуа; Платежеспособный кот; Встреча Мастера и Маргариты; Бесплатный обмен женских платьев; Милицейская трель; Суматоха в канцелярии; Крем Азазелло; Полет Маргариты; Прием у Воланда… Помимо цитат из романа, работы Ю. Козлова сопровождает необходимый комментарий, поэтичный и в то же время информативно-содержательный текст, позволяющий заглянуть в мастерскую художника и прочувствовать место и роль бессмертного романа в творчестве Ю. Козлова. Автор текста – Зоя Кравчук. М. Булгаков поистине дал художникам ХХ века – и веков последующих – неисчерпаемый материал для полета мысли и творчества. Союз большой литературы и талантливых художников давно состоялся. М. Булгакова иллюстрируют много, охотно, каждый видит, понимает его по-своему, и все иллюстраторы открывают читателям новые грани ставшего бессмертным романа. Свое видение романа предложил и Юрий Козлов, большой русский художник, оценивать и познавать произведения которого еще предстоит потомкам.
Александр Запесоцкий. Философия и социология культуры: избранные научные труды. СПб.: СПбГУП; Наука, 2011. – 816 с.
Издание приурочено к 25-летию научно-педагогической деятельности известного российского ученого и организатора науки Александра Сергеевича Запесоцкого в Санкт-Петербургском гуманитарном университете профсоюзов. 58 текстов отобраны из полутора тысяч работ, увидевших свет за четверть века, не случайно: они отражают широкий спектр интересов автора в области философии и социологии культуры. Их объединяет понимание культуры как духовного базиса общенационального бытия, условия нравственной дисциплины и ответственности человека, основы развития всего спектра социальных институтов. В первом разделе дана характеристика проблем становления современной культурологии. Второй раздел составили работы, в которых раскрывается специфика культурологии в сравнении и взаимосвязи с предметным полем других наук гуманитарного цикла – истории, литературы, языкознания, философии искусства, экономики. В третьей части книги рассматриваются культурно-антропологические основы образовательной деятельности; образование предстает как одна из важнейших подсистем бытия культуры. В четвертом разделе показан характер воздействия СМИ на российскую культуру, дана характеристика роли интеллигенции в духовной жизни страны, исследуются факторы модификации современной молодежной субкультуры, в том числе такие, как история рок-музыки (творчество “Битлз”), возникновение и развитие дискотек. Рассматривая теоретические проблемы диалога культур и практику международных отношений, автор обращается к анализу ситуации на постсоветском пространстве, к положению России в современном мире. Ряд статей посвящен трудам и воззрениям Дмитрия Сергеевича Лихачева, великого русского культуролога, являвшего собой фактически забытый к ХХ веку тип ученого-энциклопедиста, продуктивно работавшего практически во всех областях гуманитарного знания: литературоведении и искусствоведении, этики и эстетики, краеведении и педагогики, но главным образом в теории и истории культуры. В предисловии автор предуведомляет, что его работы “посвящены различным процессам, феноменам, проблемам, оказавшимся в фокусе общественного внимания и требующим научного исследования и осмысления. Это ответы на вызовы современности. При этом любое явление рассматривается здесь как явление культуры. Культура же понимается как системная целостность. Мне представляется, что в итоге вырисовывается культурологический подход, культурологическая методология исследования социальной реальности. Собранные вместе, они, как я надеюсь, демонстрируют некоторые возможности и перспективы культурологического подхода в плане объединения весьма разрозненных на сегодня различных областей социально-гуманитарного знания. Замечу, что это несколько иная постановка вопроса по сравнению с логикой междисциплинарных исследований. Если деятельность “на стыке” наук подразумевает использование методик и соотнесение результатов двух или нескольких отраслей научного знания, то культурологическая методология дает возможность соотносить цели, методы и результаты с обобщенной культурой реальности, социальной картиной мира. Следует учесть, что перед вами – труды университетского профессора. У университетов своя роль по отношению к академическим учреждениям – объединение достижений различных отраслей знания в едином процессе научной и образовательной деятельности. Думается, нормальное развитие науки сегодня требует особых усилий по дополнению дифференциации знания именно интеграцией”. Актуальные проблемы (и болевые точки) конца XX–начала XXI века рассматриваются в этих работах под разными ракурсами, с учетом практически всего спектра основных течений современной гуманитарной мысли, что позволяет объективно отобразить сложнейшие процессы современной общественной жизни, понять их генезис и наметить перспективу дальнейшего развития.
Асылбек Бисенбаев. Не вместе: Россия и страны Центральной Азии. СПб.: Питер, 2011. – 208 с.: ил.
Автор книги, специалист в области национальной безопасности Республики Казахстан, подводит итоги двадцатилетней жизни бывших восточных республик СССР в их новом статусе – статусе независимых государств. Знаковым является уже определение: “страны Центральной Азии”, вместо привычных в бытность Советского Союза: “Средняя Азия и Казахстан” — это тоже отражение новых реалий. В отличие от республик Прибалтики, уверенно рассчитывавших на свое место в Европе, от Украины и Белоруссии, являвшихся членами ООН и имевших к тому же общие границы с Евросоюзом, восточные республики очень настороженно относились к событиям конца 80-х–начала 90-х годов. Представители восточных республик еще в 90-е годы ясно осознавали, что ослабление центральной власти повлечет за собой самые непредсказуемые последствия для Средней Азии и Закавказья: практически неизвестные и непонятные для внешнего мира, аграрно-сырьевые республики не имели выхода к мировым центрам экономики, были окружены зонами конфликтов. Скоропостижное крушение СССР явилось для них шоком. Время советского братства осталось в прошлом. Центральная Азия превратилась в политический полигон, за который в жестокую борьбу вступили США, Россия, Китай. Каждое из новообразованных государств: Узбекистан, Казахстан, Туркменистан, Таджикистан, Кыргызстан – имеет свою специфику, свои особенности внутренней и внешней политики, свою пока недолгую историю становления государства и историю выживания в большом мире. (История центральноазиатских государств началась отнюдь не в 1991 году, и даже не в 1917-м: она начитывает тысячелетия, исторические экскурсы присутствуют, но цель книги – не переписывать прошлое, а проанализировать процессы последних двух десятилетий и дать прогноз на будущее.) А. Бисенбаев подробно рассказывает о проблемах, стоящих перед каждым из этих государств: земельно-водных, ресурсных, приграничных. О клановых противоречиях и личных мотивах поведения лидеров этих стран; об оппозиции и о цветных революциях; о возможности “демократии в песках” и переделе собственности; о трудностях социальных и внутриэкономических; о борьбе идей – от фундаментализма до либерализма и о причудах постсоветского сознания. И хотя у государств Центральной Азии нет единой или даже координированной политики, а между ними идет борьба за лидерство (без явного преимущества какой-либо стороны), хрупкий мир удается сохранить: Восток — дело тонкое. Восток — дело тонкое, и на протяжении двадцати лет лидеры государств лавируют между тремя важнейшими участниками борьбы за влияние на страны Центральной Азии: наследницей СССР – Россией, лидером западного мира США и гигантским Китаем. И в этой игре на выбывание позиции России очень слабы. Не российские, а американские и европейские компании стали инвестировать огромные средства в экономику центральноазиатских стран, да и российская экономика, сама заимствующая западные технологии, выглядит не слишком привлекательной. Военное сотрудничество с Западом, иностранные базы в Центральной Азии, антитеррористическая операция США в Афганистане рассматриваются государствами региона как щит, прикрывающий их с юга от талибов, от исламских боевиков. И этот щит крашен в цвета американского флага. В случае конкретных угроз реальной помощи со стороны России – ни техникой, ни людскими ресурсами, ни финансами – не предоставляется. Россия теряет свои позиции и потому, что тактические выигрыши для нее важнее стратегического планирования: внятной, целенаправленной политики в отношении государств региона у нее нет. Автор приводит многочисленные примеры непредсказуемости и непоследовательности политики России не только в Центральной Азии, но и на пространствах бывшего СССР. Настороженно и внимательно политическая элита Востока следит за конфликтами на территории бывшего СССР. Не только политические элиты, но и народы пугает идея великой России, основанная на старом империализме, утверждает автор. Война между Азербайджаном и Арменией, Молдовой и Приднестровьем, тяжелый спор о разделе Черноморского флота, скандалы с Грузией, Эстонией, Украиной – везде видится грубое и неумелое вмешательство России. Для тюркских народов и Таджикистана многозначительным уроком стали события в Южной Осетии: они были восприняты как расчленение Грузии, не признанное международным сообществом. Оскорбительными и шокирующими выглядят и высказывания российских высокопоставленных политиков в отношении “оранжевых” украинских руководителей, Лукашенко. Для восточных лидеров, которые даже в самые напряженные моменты отношений внутри региона не прибегали к таким оценкам, такое поведение неприемлемо. И это в то время как риторика представителей США и западного сообщества по отношению к восточным лидерам и их странам отличается деликатностью и последовательностью. Еще не забыты годы перестройки, когда и либеральные реформаторы, и ортодоксальные почвенники сходились во мнении, что “пять тюбетеек” – так высокомерно называли пять республик – мешают нормальному развитию России, являются паразитирующим наростом на теле российской экономики. И сегодня позиция России не отличается взвешенностью и дипломатичностью по отношению к бывшим республикам СССР. А для восточного менталитета атрибуты во внешней политике не менее важны, чем кредиты, тарифы или товары: приглашение с визитом в Белый дом и встреча с президентом США порой даже более значимы, чем получение крупного кредита, поскольку повышают авторитет и легитимность власти. Разочарование политикой России — одна из причин, но не единственная, объясняющая, почему проваливаются все интеграционные процессы на территории бывшего СССР. Эра гегемонии России в Центральной Азии закончилась с распадом СССР. Но будущее в тумане: звезда постсоветской Центральной Азии постепенно скатывается с небосклона, она отходит на периферию интересов больших держав. Пока еще страны Центральной Азии лавируют между слабой и амбициозной Россией, прагматичным и эгоистичным Китаем, всегда “чрезмерно” озабоченными правами человека США. Но Россия покидает регион, Китай не намерен взваливать на себя проблемы стран Центральной Азии, США играют на других площадках: Афганистан, Ирак, Иран. В новых реалиях население центральноазиатских стран скорее обречено на стагнацию и бедность, нежели на развитие и процветание, – делает грустный вывод А. Бисенбаев. Неожиданные, отличные от господствующих в нашей печати – скажем, и немногочисленных – оценок состояния дел в странах региона заключения содержатся в этой книге.
Георгий Чупин. Предыстория и история Киевской Руси, Украины и Крыма. Х.: Изд-во “Литера Нова”, 2010. – 720 с.: ил.
Энциклопедический, уникальный труд, не подверженный националистической “болезни”, которая охватила в последние годы многих историков, “подтягивающих” и фальсифицирующих исторические данные под собственные интерпретации. Работа построена на уже известных и новых фактах. Временной период – от неолита до наших дней. Среди источников – древние летописи, в том числе дославянского периода, письменные свидетельства и документы, археологические исследования, работы российских и украинских историков. Подробно рассмотрена история земель и народов, расселявшихся в дославянский период на землях современной территории Украины. Киммерийцы, тавры (Крым), скифы, сарматы, греческие колонии, готы, анты, гунны… Приводятся практически неизвестные широкому кругу читателей сведения о древних государствах на территории будущей Киевской Руси: Гот-
ское королевство, Гуннское государство 376–453 годов, достигшее высшего расцвета при Аттиле, Азово-гото-варяжская Русь, Тмутараканская Русь, Русский каганат, основанный в Среднем Приднепровье варяжским конунгом Аскольдом и его соправителем Диром и просуществовавший до 882 года, до завоевания в Киева варяго-русским конунгом Олегом. Автор использует новые данные историков-тюркологов о начале расселения славян в Восточной Европе, в первую очередь работы А. Железного. Согласно теории тюркологов, славянское государство Киевская Русь образовалось не на голом месте и не из полудиких племен полян, северян, древлян, а возникло после прихода на эти земли варягов-русов, “путем славянизации уже существовавших здесь тюркоязычных государств – Великой Булгарии и Черной Булгарии, населенных тюрко-язычными племенами”. Даже название Киева восходит, возможно, не к легендарному Кию: в первые два века нашей эры на этой территории существовал сарматский город Кивы, здесь располагалась столица гуннского государства Хивен, Гуннигарт. Тюркское название Киевских гор – Кук-Куянтау. Теория, предложенная тюркологами, фактически вносит революционные коррективы в построения панславянистов и норманистов, содержит новые суждения о ранних этапах развития Киевской Руси, а также полностью изобличает антиисторические идеи о существовании Украины и украинского народа на этих землях с незапамятных времен, чуть ли не с эпохи шумерской культуры. Подробно изложена история Киевской Руси: общее родовые корни киевских князей, таблицы правлений, династические и родственные связи правящих домов Европы, войны, отношения с половцами и печенегами, дипломатия, политика, собирание древнерусских княжеств. Основной акцент автор делает на роли личностей в истории. Он рисует яркие портреты личностей неординарных, противоречивых, колоритных. Многие из них княжили не по одному разу: теряли великокняжеский престол, вновь обретали. И не монголо-татарское иго погубило цветущую Киевскую Русь, а рознь между князьями. К междоусобицам вело сложное наследственное право, по которому престол великого князя автоматически переходил по старшинству к младшему брату умершего великого князя, а при отсутствии братьев — к старшему сыну или старшему племяннику. На право наследования и владения стольным городом влияло и завещание умершего. Негативные последствия для мощного Киевского государства имели завещания и Ярослава Мудрого, и Владимира Великого. В 1169 году Андрей Боголюбский разорил Киев, монголо-татарское войско пришло уже на развалины. Также подробно Г. Чупин излагает и дельнейшую историю – драматическую историю – украинских земель. Впрочем, в широкий обиход термины “Украина” и “украинцы” вошли в XIX веке, когда в большой европейской политике начались националистические и сепаратистские игры. Автор объясняет, почему украинцы отказались от своего исторического имени Русь. Он показывает, что локализовать историю украинских земель историей только современной территории Украины невозможно. И подробно рассказывает о той роли, что сыграли в формировании украинской народности, ее языка и этнических границ Литва, Польша, Австро-Венгрия, Крымское ханство под покровительством Турции, казачество. И, несомненно, Россия. Практически невозможно определить, кто же трех славянских народов – русских, белорусов и украинцев – может называться старшим. В эпоху Киевской Руси у наших предков был общий язык, думали, говорили, писали и общались между собой они на одном языке – на “руськом”. Это был язык официального делопроизводства. Челночная политика перемещения князей из одного княжества в другое с семьями, многочисленной прислугой и дружинами способствовала укреплению не только этого единого языка, но и формированию единого восточнославянского этноса с именем “Русь”. Автор приводит фрагменты из древних списков и летописей и предлагает читателям самим определить, к какому современному языку ближе язык наших предков. Не навязывала “зловредная” Московия жителям “Оукрайяне”, пограничным русским землям, свой язык и культуру. Это украинская письменность в XVI столетии оказала решающее воздействие на московскую: в Южной и Юго-Западной Руси формирующийся литературный язык был на более высоком уровне, ибо именно здесь находилось единственное на Руси высшее православное духовное заведение — Киево-Могилянская коллегия. Автор не обходит ни одной острой темы в отношениях двух государств, касается это прошлого или настоящего. Кто был инициатором соединения Украины и московского государства? Во что обошлась русскому царю и народу война с Польшей, в которую они оказались втянуты? Г. Чупин дает выразительные характеристики “героям” современной Украины. Кем был Мазепа – патриотом или предателем? Ни тем, ни другим, — отвечает автор. Воспитанный при польском королевском дворе, получивший образование в иезуитской школе, он не был носителем национальной идеи: эгоист и авантюрист, он хотел сам быть королем или царем. Да, формирование национальной территории, этнических государственных границ и самой Украины проходило в сложных исторических условиях. Но была бы Украина вообще, если бы Россия не вела войны с Османской Турцией, а Екатерина не принимала бы участие в первом разделе Польши? “В настоящее время напечатана и распространена вся “запрещенная история”, опубликованы “творения” всех историков-диссидентов, в которых можно в изобилии найти примеры фальсификации и извращения действительных исторических событий. Читателю предлагают ознакомиться с историей Украины по этим изданиям, и желательно – без критического их осмысливания”, – пишет Г. Чупин. Он фиксирует грубые отклонения от исторической правды в учебниках и “новейших исследованиях”, указывая, что основная цель лжеученых и лжеисториков – приучить современное подрастающее поколение Украины видеть в лице России и русских исторических врагов, с которыми не может быть ничего общего ни сегодня, ни в будущем. Опровергая утверждения, что русские историки и писатели прошлых веков, особенно советского периода, извращали историю Украины, ограничивали печатание книг с правдивой информацией о ней, автор приводит перечень источников, книг русских и украинских историков и писателей за весь период пребывания Украины в составе Российской империи и СССР. Он доказывает, что никто никогда не запрещал пользоваться украинским языком или оформлять на нем служебные документы. Он доказывает, что Россия никогда не была колониальной страной: она не грабила и не обогащалась за счет своих окраин. А участие России и русских, Советского Союза, КПСС и КПУ в процессе становления неоспоримо, и рассматривать его со знаком минус нельзя. В своей работе Г. Чупин стремился достичь понятного, доступного для всех и правдивого изложения, откуда “есть пошла Русская земля”, а откуда началась Украина, как, с какими трудностями и проблемами народы, их населяющие, вместе творили свою историю.
“Тебя, сын вкуса и природы, Тебя пою, о Павловск, я”. Павловский парк в поэзии и фотоэтюдах. Альбом. СПб.: 2010. – 145 с.: ил.
Десятка четыре стихотворений 25 авторов, посвящавших свои произведения Павловску с начала XVIII века до наших дней. И фотоэтюды, великолепные цветные фотографии, выполненные Н. Величко. Предельно скупая лаконичная информация в конце книги: сведения о поэтах, уместившиеся на одной странице. Юрий Нелединский-Мелецкий “Строфы на Павловск” – 1806, Жуковский, К. Р., Северянин, Ахматова, Кушнер… И никаких сопроводительных текстов, повествующих о выдающемся дворцово-парковом ансамбле конца XVIII–начала XIX века, о его владельцах, создателях, достопримечательностях. Зато есть пространные поэтические послания
Ю. Нелединского-Мелецкого и В. Жуковского государыне императрице Марии Федоровне. И стихотворение нашего современника, петербургского поэта Ю. Ходосова, приуроченное к юбилею Марии Федоровны, супруги Павла I, являвшейся с 1801-го по 1828 год полноправной хозяйкой Павловска: “Ликуй же, Павловска природа! // В тебе видна ее рука. // В архитектуре благородной // И в жилках каждого листка, // В озер разливах полноводных – // Во всем видна Ее рука”. Похоже, составители альбома сочли, что поэтические тексты и фотографии скажут об одном из лучших пейзажных парков мира больше, чем самый мастерский искусствоведческий текст. И действительно, два вида искусства, умело соединенные любящей рукой, сполна передают очарование парка, живописно раскинувшегося в долине извилистой реки Славянки, в разных его ипостасях. “Весеннее будь это пробужденье, // Иль лета пышнаго златой расцвет, // Иль осени предсмертные печали, // Иль белый сон волшебницы-зимы…” (Владимир Палей. “Павловский парк”, 1916). “Холмистый, путаный, сквозной, головоломный // Парк, елей, лиственниц и кленов череда, // Дуб, с ветвью вытянутой в сторону, огромной, // И отражающая их вода” (А. Кушнер. “Павловск”, 1982). Павловский парк всегда прекрасен. Будь то “луга под пеленою снежной”, или “пышный дом царей на скате озлащенном”, “старинных лип торжественный венец” или “багряный клен, лиловый вяз”, “живой уют зеленых кружев” или “хрупкой хвои серебристая зелень”, “упруго выгнутые мостики” или “фигуры нестареющих богов”. Лучник Аполлон, Венера, Клио, Ниоба, “боги древности, прижившиеся в России”. Дворцы как каменные гимны, парковые архитектурные сооружения, соразмерные ландшафту. “Какой восторг! Какая тишина!”
Публикация подготовлена
Еленой ЗИНОВЬЕВОЙ
Редакция благодарит за предоставленные книги
Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55,
www.spbdk.ru)