Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2011
Максим Александрович Жуков родился в 1968 году в Москве. Поэт, прозаик, журналист. Член Союза литераторов России. Лауреат международного конкурса “Таmizdat”, специальный приз (2007). Публиковался в газете “Гуманитарный фонд” (1994), “ЛГ” (2009), в журналах “Мулета – Скват” (1992), “Российский колокол” (2007), “Знамя” (2007), “Топос” (2008 ), “Дети Ра” (2009). Автор книг “Московские ригведы” (1993) и
“П-М-К” (2007).
Учись на суржике трындеть, страдай, копи:
За каждый нажитый пятак – расплаты пуд.
От Евпатории до Сак, один маршрут.
В кафе, в тарелке на столе – кальмар зачах.
Ты одинок, на сей земле, на всех путях.
Коньяк, раздавленный, как клоп, — неконгруэнт…
Тоска — как непременный троп. И Крым — как бренд.
И по дороге в Черноморск, под шорох шин,
В наушниках играет “Doors”: то “Doors”, то “Queen”.
И если есть на свете Крым, то он – иной,
Где мне явился серафим и вырвал мой…
Жизнь моего приятеля
Если вошел ты, о, путник, под своды стеклянные
И приобрел у окошка заветный билет —
Значит, участником стал ты процесса великого
И называть тебя будут теперь – ПАССАЖИР.
Если решил ты за час до отбытия поезда
В местный зайти круглосуточный бар—ресторан —
Официантка, прикид оценив твой скептически,
Скажет бармену со вздохом протяжным: КЛИЕНТ…
Если к тебе подойдет испещренная пирсингом
Девушка лет двадцати и попросит “огня” —
Ты, предложив ей присесть, зажигалкою чиркая,
Купишь вина и процедишь сквозь зубы: GLAMOUR…
Если очнешься ты в полночь у камер хранения
Без документов, и денег, и клади ручной,
Скажет тебе лейтенант, протокол заполняющий:
ЛОХ ты ПЕДАЛЬНЫЙ и ФРАЕР УШАСТЫЙ притом.
Баллада
Когда с откляченной губой, черней, чем уголь и сурьма,
С москвичкой стройной, молодой заходит негр в синема,
И покупает ей попкорн, и нежно за руку берет,
Я, как сторонник строгих норм, не одобряю… это вот.
И грусть, похожая на боль, моих касается основ,
И словно паспортный контроль (обогащающий ментов) —
Меня, МЕНЯ!!! В моем дому – тоска берет за удила,
Чтоб я в дверях спросил жену: “Ты паспорт, милая, взяла?”
Да, русский корень наш ослаб; когда по улицам брожу,
Я вижу тут и там – хиджаб, лет через десять паранджу
На фоне древнего Кремля, у дорогих великих стен,
Скорей всего, увижу я. И разрыдаюсь… как нацмен.
Нас были тьмы. Осталась – тьма. В которой мы – уже не мы…
Мне хочется сойти с ума, когда домой из синемы
Шагает черный силуэт, москвичку под руку ведя;
Как говорил один поэт: “Такая вышла з а п и н д я,
что запятой не заменить!” И сокращая текст на треть:
……………………………………………………………
Москвичку хочется убить! А негра взять да пожалеть.
Как он намучается с ней; какого лиха хватит и
В горниле расовых страстей, бесплодных споров посреди,
Среди скинхедов и опричь; средь понуканий бесперечь;
Он будет жить, как черный сыч, и слушать нашу злую речь.
К чему? Зачем? Какой ценой – преодоленного дерьма?
Мой негр с беременной женой, белей, чем русская зима,
Поставив накануне штамп в цветастом паспорте своем,
Поймет, что значит слово “вамп”, но будет поздно, и потом,
Дожив до старческих седин, осилив тысячи проблем,
Не осознав первопричин, он ласты склеит, прежде чем —
Не фунт изюму в нифелях, – как на духу, как по канве,
Напишет правнук на полях: “Я помню чудное мгнове…”
* * *
Обычный день.
Попытка разговора
С самим собой начистоту
Претерпевает неудачу,
Словно вчерашняя попытка
В себя попробовать залить
Чуть больше, чем ты можешь,
Все же
Чуть меньше, чем хотелось бы.
Обычный день.
Попытка выжить.
С попыткой сплюнуть в унитаз
Остатки выпитого зелья,
Спросить себя: “Как поживаешь?” –
И не ответить ничего.
Мой друг Горацио, в пылу,
Не оставляющем в живых
Ни мать, ни дядю, ни Лаэрта
С его сестрою и отцом,
Есть смысл,
И это – неудача
Попытки с о с у щ е с т в о в а т ь.
Обычный день.
На простыне
Осталась вмятина от тела,
Напоминающая чем-то
Не то чтоб формулу тепла,
Но рядом спящего подвида,
Имеющего
Женский пол.
Из сотни тонущих Офелий
Спасать не стоит ни одну –
Во избежании безумья,
Уже совместного потом.
Мой друг Горацио,
Мой день
Начнется, как всегда, с попытки
Подняться и пойти в пивную,
Где я попробую, как прежде,
Чуть больше, чем смогу,
Но все же
Чуть меньше, чем хотелось бы.
* * *
Наш роман с тобой до полуночи,
Сука здешняя, коридорная.
А. Галич
Чьи-то лица припомнятся,
Кто-то ближе подвинется, –
Это просто бессонница
И чужая гостиница.
Как жила? Припеваючи?
Не в особом экстазе ведь,
Расскажи мне о Галиче,
Если сможешь рассказывать.
Может, все перемелется,
Может, снова навалится, –
Не вдова, не изменница.
Не дала… Что печалиться?
Не княжна, не снегурочка.
Светит тусклая лампочка.
Ты ждала его, дурочка?
Не воротится, лапочка.
Гомерическое
1
Был я в стране фараонов прошедшей весною,
Жил без подруги в стандартном трехзвездном отеле,
Ездил в пустыню осматривать быт бедуинов,
Там же скакал на верблюде и пил каркаде;
Плавал по Нилу, стоял на корме под луною,
С дурой одной познакомился родом из Гжели,
С той, что, мои приставанья под утро отринув,
В тесной каюте моей заблевала биде.
Лазил и я по разрушенным храмам Луксора,
Ездил в Каир под охраной двойного конвоя,
Не ощущая по глупости тайного страха,
Месяца за три до террористических бед;
Видел, как немки с арабами сходятся споро,
(Немка одна, а арабов, как правило, – двое…),
В эти дела не вторгается Воля Аллаха,
Здесь закрывает глаза сам Пророк Магомед.
Но, несмотря на волшебное Красное море,
Хомо советикус, переродившийся в хомо
Капитализмус, порой вспоминает сердечно
Крым благодатный, давно уже посланный на…
Сколько же раз пожалел я – о горе мне, горе! –
Что “самовар” свой оставил – несчастный я! – дома,
Якобы в Тулу поехав, какою, конечно,
Быть не была и не будет – чужая страна.
2
Перемещаясь один, словно перст по планете,
Тысячи миль впопыхах, как попало покрыв;
Встретив рассвет, черт—те с кем, в расставании скором
Растиражировав свой тут и там поцелуй:
Будем как Солнце; как Боги; как малые дети;
Подрастерявши себя в череде директив,
Литература давно уже стала – декором,
Вера, Надежда, Любовь – превратились в фен-шуй.
3
Был я три года назад в первомайском Берлине,
Унтер-ден-Линден прошел пешкодралом, как наши
В славнопобедном и памятном нам сорок пятом,
Не посетив ни одной, для туристов, пивной:
Местных девиц перепутать легко с “голубыми”
(Геи и те одеваются лучше и краше);
Впрочем, во мнении этом довольно предвзятом
Не одинок я, тому сами немцы виной.
Что я о немцах—то всё: немцы, немки… – голландцы!
Вот у кого демократии задран подол…
Был и у них я, – курил ганджубас в кафе-шопе,
В красноквартальном и велосипедном раю;
Здесь все имеют практически равные шансы
Лапать друг друга за зад, невзирая на пол,
Так что мужчина, идущий по улице в топе, —
Это нормально… и рифмы не будет, мой друг.
Начал с Египта – заканчивать надо Парижем,
У Букинистов, как мессу, весь день отстояв…
За светофором, где Эйфеля реет громада,
Неописуем реки светлокаменный вид.
Здесь не отмажешься просто “заботой о ближнем”:
Нищий, пустой демонстрируя людям рукав, –
Смотрит мне вслед из ворот Люксембургского сада,
Словно на мальчика в шортах – седой содомит.
4
Вера, Надежда, Любовь… только порваны связи
Между отчизной твоей и тоскою моей;
Мне ли, принявшему жизнь как смертельную скуку,
Без ощущения правды искомой внутри,
Двигаться дальше, из грязи в безродные князи,
Выйти пытаясь, как из лабиринта Тесей?
– Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,
И — раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три.