Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2011
Лариса Сергеевна Шушунова — поэт, эссеист, переводчик. Родилась в 1972 году в Ленинграде. Окончила Санкт-Петербургский государственный университет (исторический факультет). Публиковалась в журналах “Звезда”, “Арион”. Автор книги “Радиоприемник”. Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
Мне не по силам груз чужого “я”.
Пусть катится! И ты проследуй мимо.
Увидимся за гранью бытия.
“Душа в слезах отмоется…” Не надо.
Не ангелов, а фюреров на свет
В плавильнях производят — стерв и гадов.
Не дай мне Бог ни радостей, ни бед,
Ни прерванного сна, ни психопатства.
Я отключу на время телефон.
Я за свободу, равенство и братство,
Как это ни смешно, за ровный тон,
Как это ни банально, за спокойный,
Без глупых обещаний и угроз,
Вечерний разговор и быт застойный.
И за ответ на заданный вопрос.
* * * Он подарил мне амулет
И проводил до остановки.
И всё смотрел, смотрел мне вслед…
Отказ мой в мягкой упаковке
Привычных формул мне самой
Немало стоил сил и нервов
На этот раз. Иди домой.
Пусть лучше я останусь стервой.
Но ты — ты будешь для меня
Одной из самых-самых ярких
Картинок. На исходе дня.
Среди снегов в Удельном парке.
И если я сойду с ума
На почве гордости проклятой,
Я буду знать, что я — сама…
А жизнь ни в чем не виновата.
* * * Мне нравится, что, внутренне свободна,
Я говорить могу спокойно с ним,
Что нет причин быть гордой и холодной,
Чтоб он не догадался, что любим,
Не получил наборчик тот секретный
Отмычек… Ради бога, мне не жаль:
Повесь на шею, вид прими победный.
Тоска давно прошла, ну а печаль —
Она светла, как помнится, приятна…
Живущий в этом городе поймет,
О чем я: этот холод, этот ватный,
Набрякший от дождей небесный свод,
Разборки эти птичьи у причала,
Ноктюрны эти — ветра на трубе…
Давно прошла и вряд ли — для начала —
Имела отношение к тебе.
* * * Вологодское кружево голых ветвей,
Резкость линий, изломы домов,
Над которыми небо как будто бледней,
Чем над нами. И что, что не нов
Декораций подбор, да и пьеса сама,
И конец, говорят, ее скор?
Все равно — календарная эта зима
И листвы прошлогодней костер,
За оградою рдея и радуя глаз,
Не помогут обиду забыть.
А о том, что природе нет дела до нас,
Уже сказано столько, что злить
Лишний раз мирозданье не стоит — пускай…
И мне тоже нисколько не жаль
Этот занавес черных ветвей, птичьих стай,
Этот дым, заслоняющий даль.
* * * Леса сборная солянка:
Ель, сосна, ольха.
В зарослях блеснула склянка
Речки… Гниль, труха —
Вместо пня, что был когда-то
Деревом большим.
Жизнь и впрямь не виновата —
Это мы хотим
Слишком многого… Заката
Ножевой разрез.
Облаков бинты и вата.
Горизонт исчез.
Растворился… В перспективе —
Стук дождя о жесть.
Мол, куда еще счастливей
Быть?.. Бери, что есть.
* * * Каталась с горки, одурев, —
Спасибо дочке.
С плакучих мерзнущих дерев,
Как серьги с мочки,
Свисали ветви. Тяжело,
Как книги с полки,
Валился снег с небес. Мело.
Каталась с горки…
С разбега плюхалась, как слон,
На санки пузом,
И те катились под уклон,
Влекомы грузом.
И там, внизу, на всем бегу,
Как ножик в масле,
В скрипящем, липнущем снегу
Полозья вязли.
И снова — вверх, разгорячась,
Навстречу тверди,
Чтобы отпустило хоть на час
“Стремленье к смерти”.
* * * Цвета пустыни из школьного атласа
В трещинах грубых стена.
Даже не вспомнить — за давностью — адреса,
Где это было… Весна
Еле живая, бессонная, хмурая,
Распотрошенный канал,
Снега лежалого месиво бурое,
Арки беззубый оскал…
Хохот беззвучный, любовь безответная,
Узких пролетов тиски,
Cкат, водосток, и над всем этим — бледное…
Как вы от нас далеки.
“Слиты навек”? Впрочем, все уже сказано:
Горечь и комплекс вины,
Шпиля блестящего шприц одноразовый,
Желчь петербургской весны.
* * * Учебники, журналы, кукла Барби,
Раздетая ребенком догола.
Не помню, чьи слова — о “скорбном скарбе”…
Собачий пух, еловая игла.
Разбросанные фантики, пижама —
Для полноты картины. Нет угла,
Свободного от мусора и хлама,
На лаковой поверхности стола.
На грязные обои дочка листья
Кленовые наклеила, чтоб вид
Приличней был. Где мастер тот, чьей кисти
Дано преобразить убогий быт?
Почувствовать значенье каждой складки,
Осмыслить каждый подковерный скрип…
Есть прелесть даже в этом беспорядке.
Сюда б Голландцев Малых — те смогли б
Извлечь на божий свет, раздвинув створки,
Ее жемчужный блеск, увидеть знак
И в струйке молока, и в стружке корки
Лимонной, со стола свисавшей так,
Что золотых дождей не нужно… Верю!
А жизнь вот эта вот, какая есть —
Ну что в ней? — в этом шорохе за дверью,
В дожде, уставшем барабанить в жесть…
* * * Только на дачном участке
Можно быть просто собой.
Здесь социальные маски
Все неуместны — отбой.
Можно ходить в чем попало,
Даже не краситься: птиц
Внешность твоя как-то мало
Трогает — трепет ресниц,
Матовость кожи… Вне пола
Здесь я! Ну чем не Эдем?
Ласточки, бабочки, пчелы…
И наплевать, что ни с кем
Не разделить эту млечность
Облачную, этот плен
Временный: дней быстротечность,
Крепость бревенчатых стен…
* * * Дикую траву, конечно, жаль.
Но зачем опутала клубнику?
Лучше б загорали, глядя вдаль
Или перелистывая книгу.
Лучше б проводили дачный день
В мыслях возвышающих — о смерти,
О душе… Работать, правда, лень.
Но земля в слепом своем усердье
Лишний раз взглянуть на синеву
Не дает колеблющимся в вере,
На сельхозкультуры, на траву
Расточая милость в равной мере.
* * * Котенок не дает уснуть —
Урчит, как холодильник,
Все лезет, лезет мне на грудь…
Ах ты, маньяк-насильник!
И так бессонница, а тут…
Стряхнешь — он лезет снова.
Но как же комнатный уют
Представить без такого
Мужчины? Глаз его пожар
И впрямь лишит рассудка:
Горят во тьме, как пара фар,
А мокрый нос, а грудка!
Не зря в фольклоре разных стран
Их образ связан с бесом.
Урчит, царапает диван
И смотрит с интересом —
Нахален и собою горд.
Вдруг вспомнилась та кошка —
Агнесса — черная как черт
И странная немножко,
Соседская — как мы детьми
Ее боялись, ведьмой
Считая, порожденьем тьмы!
Как верить в этот бред мы
Могли? Шпионили в кустах,
Переходя на шепот…
Вернуть бы этот детский страх
В обмен на взрослый опыт.
* * *
Да, теперь мне Толстого близка точка зрения:
И фельдмаршал с его отвращеньем к стрельбе
Бесполезной, и в адрес военного гения
Постоянные шпильки. Примерив к себе
Сцену ту, где семейство Ростовых известие
Получает, затмившее разум и свет…
Как же раньше спокойной могла в этом месте я
Оставаться? В семье у нас мальчиков нет,
Но не сволочь же я, в самом деле, последняя!
Ведь и белочек, помню, кормила с руки.
Молодая, крутая, семнадцатилетняя —
Я любила историю: пыль, черепки…
И хотела — ну что здесь такого? — прославиться
В чем угодно: в газеты попасть, на экран.
А теперь… То ли с ленью врожденной не справиться?
Вот лежу на диване, листаю роман.
Как упал на галопе он, срезанный выстрелом.
Как кричала графиня: “Наташу ко мне!”
Разве могут быть две равноценные истины
Здесь? Живи настоящим, держись в стороне
От великих событий. Окно приоткрытое
И беспамятный шепот осенней листвы,
И часы, в бесконечных раздумьях убитые…
А потомки простят оставленье Москвы.