Рассказы
Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2011
Юлия Вертела
Юлия Юрьевна Вертела родилась и живет в Санкт-Петербурге. Публиковалась в “Литературной газете”, альманахе “Молодой Петербург” и других изданиях. Член Союза писателей России. Лауреат премии журнала “Нева” (2010).
Жизнь по расписанию
рассказы
Белая трава
Кто хоть однажды видел это, Тот не забудет никогда… М. Матусовский. На безымянной высоте
|
Ночью трава — белая.
Кто ее сделал такой? Звезды, луна? Не знаю, я не смотрела на небо.
Я мчалась, спьяну проваливаясь в ямы и канавы, не теряя из виду двухметровую фигуру Окопа в камуфляжном костюме. Он двигался с такой скоростью, что, казалось, ночь проламывалась под его мощной фигурой.
Другой знакомый, Леша Копальщик, страховал сзади, на тот случай, если куда-нибудь сгину.
Догнать Окопа не представлялось возможным, главное — не потерять из виду, он знает тропу. Высокая, местами почти до плеч, трава хлестала по телу.
Пар валил изо рта. Влажная холодная ночь и быстрый шаг в моем случае неизбежно приводят к приступу астмы. Я сжимала в кулаке баллончик с сальбутамолом, хрипела, задыхалась, но выжидала до последней минуты… А если бы наша группа выходила из окружения и на мне было бы сорок килограммов снаряжения? А как же шли партизаны? Не было у них никаких аэрозолей от астмы, только — вера…
…Весь день мы раскапывали блиндаж под Александровкой. По Варшавской железной дороге шли скоростные новенькие поезда, а мы в окопе, где все почти как тогда. Невероятное соприкосновение времен! И возвращение в настоящий масштаб событий: жизнь—смерть здесь словно заново обретают первоначальное значение, утраченное в мелочной суете. Для тех, кто сюда постоянно ходит, это место — как наркотик. И раскопки — всего лишь повод…
За август Окоп нашел магазин с патронами для пистолета-пулемета Судаева, два десятка лимонок, цинк с пулеметной лентой, в немецком окопе — овальный стаканчик от солдатской фляжки, штык-нож и стеклянную бутылку из-под коньяка “Bеnеdictine”, в нашем — ржавую каску.
Ребята по очереди напяливали ее и, улыбаясь, фотографировались на мобильник.
Что заставляет этих парней пропадать на раскопках? Ведь не только оружие привлекает их — это так, для забавы. А по-серьезному — откопали они в прошлом месяце восьмерых. Черепа срослись с касками — не отделить, скелеты почти целые. Они очистили их, убрали в ящики, временно перевезли в подвал одной фирмы. На четырнадцатое октября договорились об официальном захоронении.
Леша сказал, что мне присутствовать при захоронении нельзя, нет благословения. На Копальщика обижаться грешно, он контуженый. Иной раз брякнет типа:
— Я на раскопки не иду, утром молился, взглянул на небо и увидел облако в виде взрыва — плохой знак…
Недавно ребята подшутили над контуженым: в той части окопа, где он работает, тайком прикопали старый кальян, подобранный на помойке. Леша вонзил лопату — чуть с ума не сошел:
— Ребята, находка века! Фрицы в окопах кальян курили! Представляете, как они сидели и балдели, суки? Надо место и дату изготовления установить,— контуженый побежал домой искать сведения в Инете.
Никто не отважился признаться в шутке. Теперь Копальщик хочет отправить кальян в музей, и все его дружно отговаривают.
Большую часть находок поисковики хранят дома. У каждого на балконе гранаты и по парочке мин или снарядов.
— Жена ворчит: зачем ты приносишь эти вещи, от них негативная энергия войны,— Окоп пожимает плечами.— А мне они душу греют…
Вечером зажгли костер. В огонь летели патроны — горстями: небольшие хлопки, после чего золотые змейки, шипя, струились вверх. Пахло порохом. И эти маленькие взрывы — как отголоски салютов победы — было не сравнить с плюханьем китайских петард.
Мужики перетирали любимые темы, одна из которых — солдатские медальоны.
— Почему у фриков были медальоны, а у наших солдат — почти ни у кого?
— А потому, что за без вести пропавшего государство платило меньшее пособие семье, чем за убитого. Цинично, но факт…
— Медальоны сняты со снабжения армии в сорок втором году, да и до этого выдавались нерегулярно. Говорят еще, что наши боялись писать свои имена на медальонах, считали это плохой приметой — убьют…— уточнил Окоп и включил на мобильнике фронтовые песни.
А мы с тобой, брат, из пехоты,
А летом лучше, чем зимой…
— Ты представляешь, каково им было в этих землянках — осенью, зимой? Да и летом в нашем климате хреново. Костер не развести — засекут. Здесь ведь тогда и деревьев не было, поле ровное. Это теперь выросли. И чего немцы поперлись сюда, как Македонский в Индию? Мне их даже жалко, безнадежное было мероприятие…
Окуджава пел. Копальщик подбрасывал патроны. Угли падали на мои вельветовые штаны, прожигая в них дыры.
Мы все — войны шальные дети:
И генерал, и рядовой…
Слезы текли на раскаленное от жаркого костра лицо. Дед воевал на Ленинград-
ском фронте. В каком месте, уж не узнаю теперь, да и какая разница — боль за всех…
— Вроде мы другое поколение, но мне эти песни ближе, чем нынешняя попса. Тут какие-то козлы пригнали машину к Кузьминке, включили “Рашен гёл гив ми, гив ми”, так бы взял и расстрелял их из автомата…— Окоп закурил.— У вас пожрать есть чего-нибудь? Отлично: пиво, хлеб, лук…
Северная ночь выдала лимонный закат. Рощица подернулась пронзительной дымкой. Тишина стала такой звенящей, что сердце зашлось от грусти.
— Ты чувствуешь, какое здесь место? Особое…
Тьма незаметно обступила. Мы сгрудились вокруг углей. Спели “На безымянной высоте” и “Священную войну”.
— Ради такой ночи стоит жить…— произнес кто-то.
Перед уходом подбросили дров и заложили в костер здоровенный снаряд.
— Понимаешь, хочется своими ушами услышать, как это звучало…
Вышли на железку и стали ждать, когда рванет.
— Отсырел, так можно и час простоять,— вздохнул Окоп, на мобилу ему названивала жена.— Да, я, как всегда, на Варшавке… Иду домой,— отвечал он.
Повезло: рвануло минут через десять. Столб искр взлетел выше верхушек деревьев. Место пустынное — ни жилья, ни людей.
Мы побежали в сторону поселка. После моста свернули с гравия в травы. И тут понеслось. Окоп гнал нас к станции — белая трава стелилась перед глазами. Но постепенно меня охватила эйфория. Хмель выветрился из головы. Его заместила сила. Ноги промокли выше колен, черные кусты хлестали по лицу. Я неслась, как тень, как птица, как человек на пределе реальности.
— Купол уже видишь?
— Да,— задыхаясь, прошептала я.
Но вот и подъем к церкви…
— Ну что, вырвались из окружения под Александровкой? — улыбнулся Окоп.
Только теперь я выпустила из руки баллон с сальбутамо лом — не верилось, что дошла без дозы. Астма отступила. Черт, могу же! Могу!!!
— Не жалеешь, что пошла с нами?
— Шутишь?..
На трассу так и вышли: Окоп в ржавой каске, Копальщик с саперной лопаткой времен Второй мировой и я, чучело в прожженных брюках.
Поймали такси до города.
— Хорошо все-таки рвануло, да? — сказал на прощание Окоп.— У меня еще тротиловая шашка есть. Партизаны такими пускали под откос поезда. Но это на следующий раз.— И по лицу его разлилось неизъяснимое блаженство.
А у меня все стояла перед глазами трава — белая-белая. Седая. Страшная ночная трава. Через которую до меня достучалась та далекая война.
Поезда
Александр Сергеевич Пушкин никогда не гулял в Царском Селе по улице Железнодорожной, и уж тем более он не был замечен возле дома номер семьдесят восемь. Хотя мне почему-то кажется, ему бы здесь понравилось… Длинная безликая улица, светящаяся, как ночной экспресс…
Поезда становятся осязаемы в темноте. Вместе с ними приходят тревожные сны. В них люди без лиц, они пытаются со мной говорить, и я просыпаюсь.
— Не спишь?
Странно задавать такие вопросы человеку, сидящему на кухне с чашкой крепкого кофе…
— Перестань пить кофе по ночам.
— Тогда придется пить водку…
По глазам вижу, что я привела веский довод в пользу покупки еще одной пачки кофейных зерен.
— Мы скоро переедем отсюда,— муж оглядывается на забившийся в эпилептиче-
ском припадке сервант.
— Зачем?
И, правда, зачем? Кто сможет тревожить меня лучше, чем это делают поезда?
Они напоминают мне, что жизнь идет по расписанию, что есть начальная и конечная станции и между ними может случиться всякое…
Я разговариваю с поездами на языке ускользания.
Люди, едущие в вагонах, я не вижу ваших лиц, вы не видите мое, но мы кое-что знаем друг о друге, пристально вглядываясь в светящиеся окна. Через несколько десятков метров наши мысли попадают в резонанс…
В детстве я обожала ездить в поезде на верхней полке и под стук колес смотреть на ночные огни. Мне хотелось, чтобы путешествие длилось бесконечно. Оказалось, что мечты сбываются самым неожиданным образом… Осталось только подвесить кровать повыше к потолку…
Наверное, в будущем поезда будут ездить бесшумно. Я люблю думать, что подобные неприятности произойдут без меня. Бесшумность безлика, как и бессмертие. А во мне все смертно, даже Бог, в которого я верю…
Когда допиваю кофе, лист бумаги и ручка уже под рукой.
— Перестань писать по ночам.
— Тогда придется пить водку…
— Скажи, чего ты хочешь?
— Я хочу тревожить, как это делают ночные поезда…
«Аврора» отправляется в Кронштадт
Туристы, приезжающие в Петербург, полагают, что местные жители только и делают, что посещают Эрмитаж да “Аврору”.
А я вот, так случилось, на знаменитом крейсере ни разу не была, хоть и качаюсь в колыбели революции уже сорок лет.
И тут во вторник Раиса предложила прогуляться по Петровской набережной, а заодно взойти на старую революционную посудину.
— На палубу вход бесплатный. В машинный отсек — билеты, пусть дети сходят, а мы постоим, Невой полюбуемся.
Раиса с двумя дочерьми, я с тремя сыновьями. День облачный, но теплый. По реке мчатся “метеоры”, в вазонах алеют петуньи, каменные изваяния греются под июльским солнцем. Старшие дети бывали на крейсере, им это не очень интересно. И только семилетний Ваня впервые, как и я, собрался в плавучий музей.
Завидев трубы “Авроры”, мы с Ванькой взволновались и ускорили шаг. Но пристань оказалась огорожена цепями. Молоденький матросик прохаживался вдоль трапа.
Мой мальчонка подбежал к нему и спросил:
— Скажите, пожалуйста, можно пройти на корабль?
— Сегодня никак нельзя, через двадцать минут отплываем в Кронштадт.На
праздник,— лицо у матроса залихватское, веселое.
Я посмотрела на часы: полпятого. Значит, около пяти тронется.
— Вот повезло,— возликовала Раиса, настраивая свой простенький цифровик.— Не упустить бы момент. “Аврора” отправляется в Кронштадт! Смотри-ка, зрители собираются!
И в самом деле, двое японцев заинтересованно бродили у пристани…
Дружной компанией мы уселись возле сувенирной лавки. Продавец — подросток лет тринадцати — бойко распространял майки с Че, советские пилотки и питерские достопримечательности на магните.
Дети выпросили миндаль в сахаре и стали наблюдать за жизнью “Авроры”. Моряки что-то красили, таскали, мыли.
— Готовятся!..— восторгалась Раиса, носясь как угорелая в поисках нужного ракурса.— До отправления пять минут.
Через пять минут ничего, однако, не изменилось, и Ваня решил разузнать ситуацию у того же матроса. Вернулся довольный.
— Еще пятнадцать минут, и поплывет.
Значит, не позже половины шестого…
На этот раз мы купили соленый миндаль и за двадцать рублей сфоткались с хорьком, который подрабатывал тут же, на пристани. За пятнадцать рублей хозяйка хорька разрешила всем детям потискать заморенное животное и еще за пять рублей положить его обратно в клетку.
После третьего визита к моряку Ваня загрустил:
— Он сказал подождать, чего-то моторы не заводятся.
Получив важную информацию, мы утвердились в решении не уходить. Истомившиеся дети выклянчили пару подарков. От скуки они по очереди посетили биотуалет. Затем опять уселись на каменную скамью возле продавца сувениров.
— А чего вы ждете? — обернулся к нам паренек.
— Отплытия “Авроры” в Кронштадт.
Подросток без тени удивления и с долей жалости откомментировал:
— “Аврора” здесь поставлена навсегда. На приколе она, не плавает. У нее даже двигателя нет. Просто работает она только до четырех. До че-ты-рех.
— А после четырех подрабатывает…— растерянно бормотала Раиса, подсчитывая незапланированные расходы на хорька и другие развлекательства.
Старшие пацаны, словно очнувшись, вдруг стали вспоминать, что тоже слышали про отсутствие двигателей у старого крейсера.
— Чего ж вы молчали? — разочарованная и пристыженная, я тем не менее продолжала следить краем глаза за кораблем…
Ванька же со всех ног рванул к матросу:
— “Аврора” не поплывет?! Правда?
— Откуда ты знаешь? — матросик еще более хитро улыбнулся.— А вот возьмет и поплывет! Приходи завтра, увидишь…
По дороге домой мальчишка мечтал о том, как крейсер непременно двинется по Неве, пройдет под разведенными мостами, вдоволь погудит и настреляется.
— Ма, я знаю, “Аврора” поплывет! Она обязательно поплывет. В полночь…