Зарисовки и рассказы-недоростки
Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2011
Татьяна Янковская
Татьяна Янковская родилась в Ленинграде. Окончила химический факультет Ленинградского государственного университета. С 1981 года живет в США. С 1991 года публикуется в журналах “Слово/Word”, “Вестник”, “Чайка” (США), “Время искать” (Израиль), “Континент” (Франция). Автор книги “Детство и отрочество в Гиперборейске или в поисках утраченного пространства и времени” (2011). Живет в Нью-Йорке.
раскраски для взрослых
зарисовки и рассказы-недоростки
Что творим мы — не ведаем сами, |
Катя Яровая
Королева
Лет с четырнадцати, когда проявились идеальные пропорции ее небольшой фигуры, она всегда была самой красивой в любом обществе, в любом возрасте — и в двадцать, и в сорок, и в шестьдесят. “Королева”, — говорили за ее спиной.
В юности она любила разогнаться на велосипеде, отпустить руль и лететь, раскинув руки, как крылья. Такой ее увидел Маленков во время визита в Румынию и велел привести к себе. Когда привели, сказали, что она будет вознаграждена. А она хотела выйти замуж за самого способного мальчика в школе, Давида Джерасси, и сказала Маленкову об этом. Давид об этом еще не знал. Она держалась свободно, чувствуя, помимо исходящей от него тяжелой волны вожделения, искреннее любование ею, которое не позволило бы ему причинить ей горе. Она и вышла за Давида Джерасси — а куда бы он делся? От нее ни один мужчина никуда не делся бы. Они уехали в Нью-Йорк. Она первой из женщин стала ездить на велосипеде с мотором, позже на мотороллере — муж выписал его из Европы, в Америке легких мотоциклов не было. Беременная сыном, гоняла по улицам и хайвеям, а в голове звучали Lieder Шуберта, которые она пела, когда недолго брала уроки вокала.
Со вторым мужем ее познакомили в кинотеатре. На следующий день он сделал ей предложение. Во время войны он прятался от немцев у лесника в Польше, потом ушел на восток и вернулся на родину с Советской армией, а потом тоже уехал в Нью-Йорк. Он был врач, умный, обеспеченный человек с хорошим характером. С ним было легче, чем с Давидом. Но он был намного старше, и в семьдесят лет она вторично овдовела.
В разговоре с невесткой и молодыми подругами теперь говорила: я лучше знаю, я дольше жила! Но когда познакомилась с сорокалетним аргентинцем, забыла, что дольше жила. Она платила за частную школу его дочери, купила машину с откидным верхом. Летела с Хорхе по шоссе, ветер трепал волосы, как в молодости, когда она гоняла на мотоцикле. Она чувствовала себя молодой-молодой и влюбленной, как тогда, когда страстно желала выйти замуж за Давида Джерасси. Когда вышла за Хорхе, семья от нее отвернулась. Но ей было все равно, она была счастлива, азарт переполнял ее, хотелось мчаться наперегонки со временем, побеждая его, — она всегда побеждала, была рождена победительницей, — пусть летят и вьются по ветру волосы, пусть ветер щурит ей глаза, а солнце греет лицо. Впрочем, она все чаще носила шляпу с полями, чтобы не переборщить с загаром, ведь загар старит кожу.
Она надеется, что Хорхе ее переживет. А если все кончится, тогда она недолго еще поживет одна, вспоминая его, и Ежи, и Давида. Будет гнать от себя мысли о сыне и внуках, заведет собаку и назовет ее Шуберт. Или Маленков.
Помощь водолея
Не зря говорят: за помощью идут к Водолею. Вот и президенты в трудные годы часто бывают Водолеи: у нас Ельцин, у американцев Линкольн, Вашингтон, Рейган… А я сама Водолей. И вот отдыхали мы как-то с сыном в доме отдыха в Гагре, он тогда в десятый класс перешел. Там такие домики в лесу, и у нас был свой домик, чистенький, симпатичный. По вечерам все ходили на танцы. Туда надо было по лестнице подниматься, сначала до небольшой полянки, а потом дальше по ступенькам до танцплощадки. Местные тоже туда приходили танцевать. А у нас среди отдыхающих были молодые пары из Петербурга, и вот они танцуют, вечер теплый, звезды, музыка, днем накупались, на солнце нажарились — ну и кровь играет, голову кружит, и вот смотрю: мужчины партнерш своих крепче прижимают, руки по спинам вниз поползли, один шею целует, другой в ухо дует. И вдруг меня как будто током ударило, неспокойно так стало, и я решила, что пора нам с Леней уходить. Лестницы уже фонарями были освещены, а на полянке между ними темно, и было мне страшновато, как будто за деревьями кто-то прячется.
Пошли мы, умылись — там надо было лесом идти к туалетам и душевым, тоже чистенько все было, хорошо. Леня лег спать, а я решила почитать перед сном. И вдруг в дверь стучат, настойчиво так. Я открываю — а там несколько пар наших, мужчины в крови, женщины плачут: “Помогите, нет у вас йода, бинтов? Что нам теперь делать?” Оказывается, их избили. Когда они спустились по первой лестнице на полянку, их там подкарауливали местные и стали мужчин избивать. Женщины в крик, все пустились бежать, еле ноги унесли. Вынесла я свою аптечку — у меня все, что надо, всегда с собой, — воду, полотенца и стала им ссадины обрабатывать, а тут из леса выходит парень из местных, подходит к нашему одному и начинает задираться. Тот завелся, и вот, слышу, идет разговор на повышенных тонах, вот-вот в драку кинутся. Наш уже местного за грудки схватил. А у меня молнией в голове: “Ведь он же не один. Его вперед послали как провокатора, а если наши бить его начнут, дружки ему на подмогу придут, наверно, уже подготовились получше, вооружились”. Я бросаюсь к ним, втиснулась между ними: “Да погодите вы, ребята!” А местному говорю: “Слушай, как тебя зовут?” И все засмеялись, так это было нелепо: они тут друг друга убивать собрались, и вдруг между ними влезла какая-то интеллигентная в очках и в ночной рубашке и хочет познакомиться. Местный тоже засмеялся, его Николаем звали. И я чувствую, как градусы в атмосфере пошли на убыль.
— Что случилось, Коля? Что они вам сделали?
— А че они тут понаехали с проститутками, бардак нам на танцах устроили! Там ведь и наши девушки тоже, мы здесь к такому не привыкли.
— Что ты, Коля, какие проститутки? Они же все со своими женами танцевали! Ну, молодые, на отдыхе, немножко забылись, бывает. Не думал никто, что другим это может не понравиться. Иди домой и друзьям своим объясни, что это женатые люди, никого обидеть не хотели. И уж теперь все будут знать, что у вас на танцах свои правила и надо их уважать.
Он ушел, а потом и наши разошлись. Не успела я успокоиться, снова стук в дверь. Человек пять молодых женщин просят: “Пойдемте с нами в туалет, а то мы боимся”. Пошли мы к туалетам, а темень такая, хоть глаз выколи. И снова что-то мне подсказало, что не надо туда ходить, присели мы в лесу. А утром в душевых и в туалетах обнаружили багры с крючьями и мотыги — это местные припасли, чтобы наших бить, и, видно, сидели там, сигнала дожидались. Вот так! Судьба нас всех ведет, кого надо — охраняет. А не постучись они ко мне тогда, все могло бы плохо кончиться.
Права маленького человека
Грегу четыре года, он живет в Алабаме — здесь его папа, защитивший диссертацию как инженер-электрик, сумел найти место ассистент-профессора. А мама у Грега программист, она везде легко находит работу, даже в Нью-Йорке нашла бы, если бы захотела, но папа там не смог устроиться в университет с перспективой получить постоянство.
Грег уже большой, он ходит в детский сад, а теперь чувствует себя совсем взрослым, потому что недавно у него родилась младшая сестренка. До садика он был Гришкой, и мама с папой так его и называют, а дедушка с бабушкой, когда приезжали недавно познакомиться с внучкой, стали называть его Грега — очень им нравилось, что внук у них теперь настоящий американец и по-английски говорит гора-а-аздо лучше их.
Папы почти никогда нет дома, он все время на работе, особенно теперь, когда появилась Мария, или Манька, как ее называют родители. Манька очень нравится Грегу, но с ней не поиграешь: то она ест, то спит, то ее переодевают — и это быстро надоедает. Лучше играть самому.
В воскресенье утром он проснулся оттого, что Манька плакала. Грег пошел в спальню родителей и увидел, что мама носит ее на руках, пытаясь успокоить.
— Доброе утро, сына. Иди пока одевайся, Манька успокоится, и я приготовлю тебе завтрак.
Грег открыл комод, но не смог найти в ящике свои любимые шорты.
— А где мои зеленые шорты? — закричал он
— Не знаю, надень другие, — крикнула мама из спальни.
— Не хочу другие, хочу эти, с карманом на боку!
— У тебя все шорты с карманами.
— Но не с таким!
— Гришка, не кричи, так у меня Манечка никогда не уснет, подожди.
Ага, значит, он Гришка, а она Манечка, и раз она рёва, то ей все можно, а ему ничего нельзя. И Грег заревел, немного притворно, но очень громко, бросая игрушки об стенку и выкрикивая: “Все своей Маньке, а единственному сыну шорты не можешь дать!” Мама так его называет иногда — “мой единственный сын”.
И тогда мама пришла и отшлепала его. “Ты что, не понимаешь, что я не могу сейчас искать твои шорты? Подожди немного, она уснет, и поищем вместе”.
Мама вернулась в спальню и взяла дочку на руки. И только та начала засыпать, как раздался звонок в дверь. Мама вышла в прихожую.
— Кто там?
— Полиция! Откройте!
— Но я полицию не вызывала.
— Мэм, из вашей квартиры поступил звонок, вы обязаны нас впустить, иначе мы взломаем дверь.
В квартиру вошли двое полицейских и увидели красивую молодую женщину с грудным ребенком на руках.
— Мэм, мы получили жалобу на child abuse1 . В квартире есть кто-то еще?
— Только я и двое детей.
— Где второй ребенок? Мы можем его видеть?
— Сюда, пожалуйста.
— Это ваш сын?
Увидев двух полицейских, Грег слегка струхнул.
— Это ты звонил?
Он молча кивнул.
— Расскажи нам, что произошло.
— Ничего.
— Почему же ты позвонил?
— Н-не знаю, — выдавил из себя Грег. На маму он старался не смотреть.
— А я знаю! — уверенно, почти весело сказала мама. — Пойдемте, я вам все объясню.
Она провела полицейских на кухню, вернулась и закрыла дверь в комнату Грега.
Через десять минут полицейские ушли. Мама отнесла Маньку в кроватку — та уже не плакала, она почему-то не испугалась полицейских, — вошла к Грегу и присела на кровать.
— Ну, мой единственный сын, ты можешь мне объяснить, что произошло?
— А нам в пятницу воспитательница рассказывала про child abuse и сказала,
что, если мама или папа бьют ребенка, он должен сразу позвонить по этому телефону. — И он протянул ей бумажку с телефоном. — Вот я и позвонил.
— А ты знаешь, что может произойти?
— Что?
— Что тебя у нас заберут и отдадут чужим дяде с тетей. Ты этого хочешь?
— Не-ет! — теперь уже от всей души заревел Грег.
— Ну иди ко мне. — Мама поцеловала его. — Будем искать зеленые шорты, или эти наденешь?
— Эти.
— Давай быстро, потом чисти зубы — и завтракать, а то уже совсем поздно.
Вечером папа сказал Грегу:
— Ну что, Гришка, будешь еще в полицию на нас жаловаться? Да не плачь ты, не плачь. Понимаешь, встречаются иногда такие люди, очень плохие люди, которые больно бьют детей, в том числе своих. Но это редко бывает, а у нас в семье такого не будет никогда. Сегодня мама тебя шлепнула по попе, потому что ты плохо себя вел. Тебе ведь не больно было, просто обидно. Ты пойми, маме сейчас трудно, ведь Манька совсем маленькая и глупенькая, а ты у нас большой и умный. И ей стало обидно, что ты никак не хочешь понять, о чем она тебя просит. Веди себя хорошо, и такое больше не повторится. Ты ведь знаешь, что мы тебя очень любим, ты наш самый любимый единственный сын, и мы тебя никому не отдадим. Но если ты снова позвонишь и пожалуешься на меня или на маму, тебя и вправду могут у нас забрать. Я серьезно говорю.
Потом папа взял книжку и стал читать ему смешные стихи про клоуна, потом про кошек, а потом Грег уснул.
В понедельник в детском саду воспитательница продолжила занятия по child abuse. Задавала вопросы, чтобы проверить, как дети усвоили материал, все ли поняли, как позвонить в службу защиты прав ребенка.
И тут со своего места вскочил Грег и закричал:
— Не верьте ей, ребята, не слушайте ее! Если вы будете звонить и жаловаться на своих родителей, то вас заберут у мамы с папой и отдадут чужим людям!
Кольцо
На гражданскую Билл уходил от молодой, только что забеременевшей жены. Президент Линкольн начал эту войну, чтобы не дать южным штатам отколоться от союза. Еще Томас Джефферсон предсказал, что африканское рабство станет той скалой, которая расколет союз. Все и уперлось в конце концов в вопрос о рабстве. Споры шли о несправедливости пошлин, о лицемерии федерального правительства, запрещавшего ввоз новых рабов из Африки, но не гнушавшегося внушительными налогами, поступавшими от рабовладельческих штатов, которые потом вкладывались в строительство на других территориях. А рабы дорожали, и не каждому белому человеку они были по карману! Южане основали конфедерацию, создали новую, более справедливую, по их мнению, конституцию и впервые в истории документально закрепили принцип превосходства белой расы нед черной. Этот “краеугольный камень” конституции обосновывал возобновление работорговли, которая обеспечила бы рост богатства Юга.
Для президента Линкольна главным было сохранить союз любой ценой. Он пошел бы и на сохранение рабства, если бы это помогло сохранить единую страну. Но когда после больших потерь в первые два года войны новая мобилизация на Севере была встречена бунтами, Линкольн заговорил об освобождении негров как о втором рождениии свободы в Америке. Трудно заставить людей проливать кровь только за то, чтобы южане не качали права и платили налоги в казну, другое дело — сражаться за идеалы свободы и равенства, хотя негры сами по себе не пользовались симпатией северян тоже. Идеи, вдохновившие в свое время отцов-основателей США на войну за независимость от Великобритании, вызвали взрыв патриотизма. Хотя, если
честно, и тогда все началось с нежелания делиться своими кровными с английской короной. Интересно, началась бы гражданская война, если бы в Белом доме был Джордж Вашингтон или Томас Джефферсон? Ведь они, как и Билл, тоже были южными плантаторами. Джефферсоны даже приходились ему дальней родней: все владельцы плантаций в Вирджинии знали друг друга и за пару столетий успели соеди-
ниться семейными узами. А Авраам Линкольн, по понятиям Билла, был бесштанный северянин, хотя и родившийся на Юге, готовый идти войной на своих соотечественников.
Билл ушел защищать свой образ жизни, свою плантацию, построенную его предками. Увы, конфедераты проиграли войну. Генерал Шерман проявил неслыханную жестокость в уничтожении южных городов, разрушил Атланту, сжег дотла Колумбию. Но когда Билл услышал о страшной резне негров на форте Пиллоу в Теннеси, где сводный отряд северян сдался в плен отряду Форреста, он засомневался и в правоте конфедератов.
Битвы и ужасы остались в прошлом, и солдаты как разбитой, так и победившей армий возвращались в прерванную войной жизнь. Билл шел домой со смешанными чувствами. С одной стороны, его там ждал маленький сын, с другой —молодая жена его не дождалась. Она умерла от родов. Во время войны ему удалось побывать дома, постоять перед могилой Бекки, подержать на руках маленького Билли. Многочисленные домочадцы, включая мать Билла и его старую няньку-негритянку, заботились о ребенке, но главную заботу о малыше взяла на себя двоюродная сестра Бекки Адель, совсем еще девчушка. Она дарила ему любовь и внимание, которые он получал бы от матери, будь она жива: играла с ним, пела ему песни, ходила с ним гулять, помогала купать, укладывала спать. Никому он столько не улыбался, сколько ей. Возвращаясь в полк, Билл сказал Адель: “Бог нам тебя послал. Пока ты с ним, я спокоен за своего парня. Вернусь живым, в долгу не останусь”.
Семьсот тысяч солдат полегло в той войне. Ему повезло, он вернулся. Как все были ему рады! А больше всех — маленькая Адель, которая вытянулась и стала совсем уже взрослой. Билл-младший тоже стал самостоятельным, бегал по двору, оседлав деревянную палочку-лошадку, крепкий, смышленый мальчишка. Работы на земле и по дому было много, с раннего утра Билл-старший седлал коня и ехал по делам, и каждое утро Адель спускалась позавтракать с ним, а когда он возвращался, бежала навстречу, держа Билли за руку. И очень скоро Билл уже не сомневался, что нужно делать, и глаза Адель торопили его.
Он съездил в ближний городок к ювелиру, заказал обручальное кольцо, и уже через неделю оно было готово. Билл любовался кольцом, как любовался той, которой оно предназначалось. Бриллиант, окруженный маленькими рубинами, — тонкое колечко белого золота для ее нежной ручки, тонких пальчиков. Он представлял себе удивление и восхищение, с которыми она будет смотреть на кольцо, и как потом ее глаза засветятся любовью, когда она медленно поднимет их от кольца и посмотрит в его глаза. Как нежно порозовеют ее щеки, как поднимется грудь от глубокого вдоха! И когда его взгляд ответит любовью и нежностью сильного мужчины, готового отныне отвечать за ее судьбу, радость сильной волной окатит все ее существо, и он единственный все это увидит и будет счастлив, что подарил ей эту радость.
Билл спешился у бара, привязав лошадь у входа. Народу внутри было мало. Он сел к стойке и заказал виски. К нему придвинулся незнакомый мужчина, по виду бродяга. Разговорились. Оказалось, они воевали недалеко друг от друга. Бродяга был мелким торговцем с Севера, но перед войной поселился в Южной Каролине, как раз в Колумбии. Собирался открыть лавчонку, а тут война, в которой он сражался на стороне южан. Теперь он шел на Север, где жили его родные, надеясь там снова встать на ноги.
Билл достал из нагрудного кармана коробочку, обтянутую бархатом, и показал бродяге кольцо, рассказал ему об Адели. Они вместе выпили за малышку Адель и за ее долгую счастливую жизнь с Биллом, после чего тот вскочил в седло и рысью поехал домой. И вдруг лошадь понесла. Билл натянул поводья, пытаясь замедлить сумасшедший аллюр, но лошадь взвилась на дыбы и сбросила его. Нога застряла в стремени, он попытался ухватиться за него, взобраться в седло или освободить ногу, но лошадь тащила его, как будто обезумев. На ухабе его перевернуло лицом вниз. Одно плечо было вывихнуто, и рука бессильно волочилась по земле, другой рукой он пытался закрыть лицо… Только когда он перестал дергаться, лошадь успокоилась и пошла шагом. Нога Билла выскользнула из сапога, застрявшего в стремени, и он остался лежать на дороге.
Через некоторое время на него наткнулся бродяга, с которым они пили в баре. Бродяга перевернул его, приложил ухо к груди и не услышал сердца, только почувствовал через ткань коробочку с кольцом, лежавшую в кармане. Он достал кольцо, положил в карман брюк, а коробку выбросил в придорожную канаву. Чем дальше он шел, тем больше ныло у него под ложечкой, но не так, как когда ему хотелось есть или выпить, а как-то беспокойней. И он повернул назад.
В баре он рассказал, что случилось с Биллом. Все сразу повалили к выходу, чтобы поехать подобрать труп и отвезти его домой. Бродяга поколебался немного и, когда всадники уже собирались отъезжать, вытащил из кармана и отдал старшему из них кольцо.
— Вот, передайте невесте кольцо.
— Невесте? У Билла не было невесты, он был вдовец.
— Он собирался сделать предложение малышке Адель, он мне рассказывал сегодня и кольцо показал. Когда я его нашел, кольцо рядом валялось, видно, из кармана выпало.
Недоверие на секунду промелькнуло на лице старшего.
— О-кей. Спасибо, что нашел и вернул. Передадим, конечно. Хотя что уж теперь…
— Пусть хоть память ей будет.
— Ладно, прощай. Ты куда путь держишь, если не секрет?
— Да вот на Север решил податься.
— Ну, вольному воля. Деньги-то есть у тебя?
— Руки-ноги есть, не пропаду.
— Удачи тебе.
— Вам также.
Всадники тронули коней, а бродяга махнул вслед рукой и продолжал путь на Север.
Братья-славяне
Уже несколько лет я хожу в одну парикмахерскую и всегда стригусь у одной и той же женщины. Мне нравится, как она работает, и цены у них умеренные. И за все это время она не произнесла ни слова. Я пытался с ней заговорить, но она молчала, и я решил, что у нее, наверно, плохой английский — мне сказали, что она русская имми-
грантка.
И вот прихожу я к ней недавно, и — уж не знаю, что случилось, — но только она вдруг начала говорить. На вполне приличном английском! Рассказала, что приехала сюда из Казахстана с маленьким сыном, теперь он уже взрослый. Муж у нее был коренной сибиряк, она вышла за него против воли матери. Мать оказалась права: он пил, жизнь стала невыносимой, и она с ним разошлась. Так вот, представьте себе — всё это время, что я сюда ходил, она думала, что я ее бывший муж! Оказывается, он как две капли воды похож на меня: такой же здоровый мужик, русоволосый, светлоглазый. Она решила, что он ее разыскал и приехал, чтобы шантажировать или ребенка выкрасть, да мали ли что! Может, вообще убить — от него всего можно ожидать. Забавно, но моя жена называет меня иногда “русский медведь”, хотя мои предки приехали в Америку из Польши. Видно, типичная такая славянская внешность. Кстати, я тоже водку люблю — и польскую, и русскую, хотя предпочитаю пиво, “Budweiser” мое любимое. Но в отличие от ее бывшего, напиваюсь, только когда езжу с друзьями на рыбалку, при жене держу себя под контролем.
Посмеялись мы с парикмахершей, я пообещал по дороге на работу завозить ей овощи со своего огорода: у меня всегда бывают излишки, я и сослуживцам своим каждое лето привожу — пусть ест с сыном свежее, экологически чистое, сейчас все на этом помешаны. В общем, мы с ней подружились. Но иногда я задумываюсь, что эта женщина должна была чувствовать все эти годы: раз в месяц к ней приходил ненавистный бывший муж, зная, что в публичном месте она не сможет устроить ему сцену и выставить на улицу, нагло усаживался в кресло и требовал, чтобы она его стригла, подравнивала усы, трогала его лицо, волосы, шею, уши! Это же чистой воды издевательство! Наверно, у нее внутри все клокотало, а в руках были острые ножницы, бритва… И вот парадокс: теперь, когда я прихожу к ней на стрижку и сажусь в кресло, мне немного не по себе. А раньше, когда, может быть, моя жизнь была в опасности, я был совершенно спокоен!
Дар Валдая
Пришли на кладбище помянуть еврея на сороковой день, не могли найти могилу. Все нервничают, вдова в слезах. Пошли в офис ругаться, что табличку с именем украли. Те позвонили, вызвали рабочего-гватемальца с машиной и лопатой, чтобы помог им могилу найти. И он сразу нашел: оказывается, табличка была на месте, но цветы в большом горшке, которые вдова на девятый день принесла и в головах в землю врыла, не только не украли, как она ожидала, а, наоборот, они так разрослись, что табличку загородили. Все обрадовались, вдова вытерла слезы. Гватемалец, отрабатывая чаевые, прокопал ложбинку вокруг холмика, чтоб его от других могил отделить.
У всех отлегло от сердца, а старший среди них за сердце схватился: жара, влажность такая, что не продохнуть. Неподалеку дерево большое росло, отошли они в тень, родственник вдовы мешок на дерево повесил и сумку поставил на землю. До-
стали разовые стаканчики, крекеры, грузинское вино, которое любил покойный и с каждым из них пил не раз, и выпили не чокаясь за упокой его души. Может, у евреев и нет такого обычая, зато душевно. Каждый из них по-своему любил его, и каждый будет думать о нем, представляя, что бы он им сказал в трудные или радостные для них минуты, если бы был жив. Он привез с собой в эмиграцию валдайский колокольчик и, когда ему было уже тяжело говорить, колокольчиком подзывал жену. Сорок дней назад он покинул этот мир после долгих мучений. Теперь память о нем будет оживать в каждом из них и звучать валдайским колокольчиком.
Мася
Снег сменился дождем, и ничто уже не пахло так, как раньше.
Вокруг были ноги, много ног. Вот по-птичьи вышагивают высокие каблуки на длинных-длинных ногах. Если поднять голову, виден край юбки, а дальше не видно. Тяжело переваливаются толстые ноги в широких коротких сапожках, над ними колышется необъятная шуба. Если бы это было дома, ты бы вцепилась в эту шубу зубами, пока никто не видит, — ты уже так делала когда-то и получила за это от Хозяина по попе. Но сейчас не стоит рисковать, да и некогда. Надо спешить искать дом, еду, хозяев.
Хозяйка тоже иногда покрывает себя мехом и надевает сапоги, когда вы идете гулять, но она двигается легко, иногда даже бегает с тобой. Говорит при этом на уличном языке, короткими словами: go, sit, no, stop2 . А дома чаще говорит с тобой на домашнем, который ты любишь: иди поешь — на кого ты там лаешь — лапочка моя — ах ты, дрянь такая — ну иди, поцелуемся. Когда на улице холодно, тебе надевают зеленое пальтишко. Зеленое идет рыжим, к тому же это цвет Ирландии, а ты чистопородный ирландский терьер. Носочки ты сразу невзлюбила, норовила стащить их с себя, и Хозяйка перестала их тебе надевать. И правильно, не такая уж ты неженка. Когда выпадает снег, каждую неделю Хозяин берет тебя с собой в лес. Он прикрепляет поводок к поясу, и вы мчитесь рядом по лыжне. Он размашисто скользит по снегу, а ты радостно бежишь рядом, изредка лая от избытка чувств…
Расшнурованные кроссовки с налезающими на них джинсами шаркают по мокрому асфальту. Одна нога поднимается, хочет тебя пнуть. Ты увертываешься, убегаешь. Ныряешь вместе с толпой вниз и оказываешься под землей. Среди множества чужих ног бежишь по долгому проходу и слышишь знакомую мелодию, ее часто играют Хозяйкины ученики. Но они играют на пианино, а этот человек держит на колене черный инструмент со складками в середине, то растягивая их в стороны, то сжимая. Пальцы бегают по кнопкам, на полу шляпа. Ты обнюхиваешь шляпу, чувствуешь запах, немного напоминающий дом, и садишься рядом, а человек продолжает играть. Люди бросают деньги в шляпу. “Смотри, Каштанка, как у нас с тобой бизнес пошел”, — подмигнул баянист. Вот он играет твое любимое место, и ты поешь. Хозяйке с Хозяином нравится твое пение, и гости всегда смеются, когда ты поешь, а этот говорит: “Тихо, рыжая! Ты хорошая, но погонят ведь меня вместе с тобой. Иди, иди отсюда”, — подталкивает он тебя, освободив руку из-под ремня баяна. Он тоже говорит на домашнем языке, но почему-то называет тебя Каштанкой, а не Масей.
Вокруг почти все говорят по-уличному, как Хозяйка с учениками, а некоторые – как рабочие, которые делали ремонт у вас в квартире. Иногда слышна речь, совсем незнакомая твоему слуху. А вот эта пара говорит, как любимый Хозяйкин ученик со своей худенькой узкоглазой матерью. Маленькие лаковые туфельки на тонких матовых ножках становятся на цыпочки перед большими грубыми ботинками, над которыми поднимаются узкие коричневые брюки.
Рядом останавливаются другие ботинки, над ними синие брючины со стрелками, на поясе висит кобура и что-то металлическое.
— You should take your dog away.
— She is not mine3 .
Человек с кобурой наклоняется к тебе, это женщина. Вообще-то они тебе больше нравятся, они добрее. Но эта пытается схватить тебя за ошейник! Ты уворачиваешься и со всех ног пускаешься бежать дальше по проходу. Прибегаешь на платформу и прыгаешь вниз, в широкую яму с рядами металлических полосок, разделенных столбами. Тебя оглушают крики, ты в панике спешишь к освещенной платформе на другой стороне и вдруг, добежав до середины, слышишь грохот и видишь надвигающийся поезд. Делаешь шаг вперед и видишь приближающийся встречный поезд. Многогрудый вдох — и молчание на платформах, только слышен стук колес. Поезда уходят в темноту. Общий выдох облегчения, разноголосица.
— She’s OK!
— Слава богу, жива!
— Esta bien4 !
Ты выскакиваешь на противоположную платформу. “А я уж думал, все, мля. Ну чисто Анна Каренина!” — слышишь ты, пробегая к лестнице за чьими-то спешащими ногами. И вот ты на улице. Видишь странную собаку: идет на поводке, перебирая передними лапами, а вместо задних ног маленькая платформа на колесиках, поддерживающая тело. Но ведь так не бывает, не должно быть! У всех собак есть задние ноги! Тебе неприятно, тревожно, страшно. Очень хочется залаять, но ты умеешь сдерживаться, когда надо, — не зря ведь тебя водили в собачью школу. На первом уроке вас с Хозяйкой даже попросили уйти, чтобы не мешать другим: твой лай завел всех, и вести урок стало невозможно.
— Что так рано? — спросил Хозяин.
– Нас выгнали из класса.
— Почему?
— Мы лаяли.
— Ну, что ты лаяла, я не удивляюсь, но Маська — не может быть! Она же умница. Иди сюда, рыжик!
— Не ходи, не ходи к нему, Мася!
— Мася, ко мне!
И ты, не двигаясь с места, громко залаяла. А ночью, подремав на кровати, где ты обычно спишь с Хозяином и Хозяйкой, а сегодня спал он один, ты вышла из спальни и нашла Хозяйку на диване в гостиной. Ты легла рядом, потеснив ее сильным крепким телом, и заснула, согревая ее своим теплом.
А когда ты окончила школу и Хозяин с Хозяйкой пришли на специальную церемонию по этому случаю, им вручили твой диплом с наклеенной золотой звездочкой, а тебе повязали на шею зеленый платок-бандану. На обратном пути Хозяин сказал: “Теперь наша Маська доктор философии, не меньше” — и обнял Хозяйку за плечи, а ты протиснулась между ними и несколько раз прошла туда и обратно, чувствуя боками их ноги. Где они теперь?
Вот собака-поводырь, ты таких видела раньше. Ты начинаешь ее обнюхивать, но она идет, как по команде “к ноге”, не обращая на тебя внимания, а перед ногами, рядом с которыми она идет, со стуком мечется зигзагом палка. А эта маленькая белая собачка похожа на соседского Ская, твоего товарища по играм в Вайоминге, откуда вы недавно переехали в Нью-Йорк. Его полное имя — Beautiful Wyoming Sky5 , он веселый и глупый. А вот идет рыжая в зеленом пальтишке, как у тебя, и с сумочкой на боку — у тебя такой нет, ты тоже хочешь. Жаль, Хозяйка не видит, она бы тебе купила. А пальтишко твое осталось дома. Где же дом?!
Широкие ступени ведут вверх к красивому зданию с высокими резными дверями. Ты поднимаешься и видишь грязного человека в пончо, сидящего на ступенях. У хозяйки тоже есть пончо — яркое, красивое, оно пахнет духами и Хозяйкой, а у этого человека пончо из мешковины, с сильным человеческим запахом и целым букетом других. Он ест сэндвич. Ты садишься рядом и часто дышишь, глядя на него. Он вынимает из сэндвича кусочек ростбифа и протягивает тебе. Ты жадно хватаешь кусок. Дома тебе не дают такую еду, разве что гости, а дошкольницей ты иногда воровала ее со стола. Ты облизываешься. “Come!”6 Нищий приподнимает край пончо. И вот ты сидишь с ним, щека к щеке, просунув голову в отверстие пончо. Нищий гремит мелочью в консервной банке. Прохожие бросают в банку деньги. “Not bad! Business is picking up, thanks to you Red Hair!”7 Молодая девушка смущенно протягивает гамбургер: “This is for the dog !”8 Нищий ловко перехватывает его, и гамбургер исчезает где-то в складках одежды под пончо. Ты греешь нищего и сама согреваешься, но тебе надоело сидеть неподвижно. “Time to move on, uh? Hey, it’s up to you. Thanks for the company”9.
Ты еще немного кружишь по улицам и ложишься у двери, из-за которой вкусно пахнет едой. Люди входят и выходят, некоторые обращают на тебя внимание, но никто не трогает. Наверно, думают, что ты ждешь хозяина. И вдруг ты чувствуешь едва различимый знакомый запах! Ты вскакиваешь на ноги, лаешь и слышишь возглас: “Мася!” Ты бежишь навстречу, встаешь на задние лапы, чтобы лизнуть Хозяйку в лицо, опускаешься, трешься об ее ноги, снова вскакиваешь на задние лапы. О радость! Хозяйка целует тебя в нос, пристегивает поводок, ведет в машину. “Господи, Маська! Ты, наверно, так испугалась, когда этот жуткий питбуль на тебя кинулся! Я сама чуть концы не отдала, но ты так быстро убежала! И не вернулась. — Oна вытирает глаза. — Он уже всем надоел, двух собак покусал на собачьей площадке. Я всех собачников подбиваю потребовать, чтобы его туда больше не водили. Или — в наморднике и на поводке. Совсем житья нет нормальным собакам!” Ты уверена, что Хозяйка добьется своего, все собачники всегда ее уважают. Еще в Вайоминге она ездила с тобой на выставку, помогала организаторам, а ты получила тогда золотую медаль. Ты была единственным ирландцем, так что серьезной конкуренции у тебя не было, как объяснила Хозяину Хозяйка, но все равно они гордились тобой.
Вы медленно отъезжаете от тротуара, и Хозяйка включает радио. Она всегда слушает классическую музыку, но утром машину брал Хозяин и переключил на другую волну. Объявляют песню Тома Уэйтса, “Rain dogs”10. “You know how after the rain you see all these dogs that seem lost, wandering around. The rain washes away all their scent, all their direction”11, — хрипит голос, потом так же хрипло, совсем не в Хозяйкином вкусе, поет.
Give my umbrella to the Rain Dogs
For I am a Rain Dog, too…
Oh, how we danced
And you whispered to me
You’ll never be going back home12.
“Про тебя, Маська, — говорит Xозяйка, дослушав до конца. — Но ты, слава богу, нашлась. Масенькая моя. Я знала, что ты вернешься”.
Она гладит тебя по голове и переключает радио на Баха.
М и Ж
У нее была депрессия после смерти мужа. На работе ей дали путевку в санаторий. Лечение, туда-сюда, танцы-шманцы, массовик-затейник. И стал один курортник за ней ухаживать. Он не был ей неприятен, даже волновал ее, она это чувствовала. Но никак не могла решиться. Он предложил ей в город съездить погулять. Несколько часов там гуляли, потом на автобусе обратно. Приехали, и так уже в туалет хотелось — невтерпеж. Рядом со станцией отдельный домик стоял, они переглянулись и рванули к нему во всю прыть. Забежали каждый на свою половинку, и через минуту за-
звучали в унисон две струи. Вместе начали, вместе кончили и выскочили, хохоча. Сразу стало так легко. Они поцеловались и почти побежали к санаторию. И все произошло само собой. На прощание он подарил ей сережки, хотел приехать в гости. Она сразу ничего не сказала, но потом написала и отказалась, не захотела, ведь он был женат. Но была ему благодарна, что помог ей вернуться к жизни.
Подарок судьбы
Лет десяти Клодин играла в парке, и какой-то мальчик постарше поцеловал ее в кустах. Его звали Роджер. Ее муж Роджер не помнит об этом, но это вполне мог бы быть он: он бывал в этом парке не раз, начиная с раннего детства. Но у него с парком связано другое, более позднее воспоминание. Однажды он бродил среди деревьев, и вдруг на него бросилась огромная собака, сбила с ног и рванулась к горлу. Но Роджер сумел удержать ее морду на расстоянии вытянутых рук, одной рукой нащупал под шерстью гортань и сильным движением пальцев переломил позвонки. Потом сбросил с себя мертвого пса, отряхнулся, вышел на дорожку парка и отправился домой.
Зато они оба помнят пляж в Атлантик-Сити в то лето, когда они студентами подрабатывали в прибрежных ресторанах, обслуживая толпу, приезжавшую в это гигантское казино, разросшееся до размеров города, с мечтой о гигантском выигрыше. В перерыве между мытьем посуды после наплыва публики во время ланча и вечерней вахтой в баре Роджер пробирался к океану среди лежащих на песке тел, и вдруг взгляд его споткнулся о раскрытый том Хайдеггера, который он только что кончил читать. Взгляд его скользнул по изящной фигурке в полосатом бикини, увенчанной светлыми кудрями над нервным лицом, склонившимся над книгой.
“Ну, и что же вы думаете о бытие и времени?” Она взглянула вверх и увидела стройные загорелые ноги, улыбку от уха до уха, большой нос и умные глаза. Как говорится, остальное — история. Много лет они живут душа в душу. Жизнь не всегда баловала их, что расстраивало Клодин, но Роджер всегда был рядом, надежный и храбрый, всегда готовый быстро и точно отразить любую атаку, как тогда в парке. А она помнит тот поцелуй с незнакомым мальчиком по имени Роджер и верит, что это был он. Бог ей послал его дважды: сначала детскую мечту, потом ее осуществление.
Марк, Мих. Мих. и муж
Дочка пошла в первый класс, и ее некому было встречать после школы. Дело было в 70-е, и считалось, что без бабушки ребенка не вырастить. Свекровь делала им “козью морду” и с вызовом говорила соседям и родственникам: “Они ко мне на коленях приползут!” А ее только что вышедшая на пенсию мама решила отдохнуть и набраться сил перед тем, как начать сидеть с годовалой внучкой от младшей дочери, собиравшейся выйти на работу после декретного отпуска.
Каждое утро, еле сдерживая слезы, молодая мать оставляла на столе в комнате горячий суп в термосе и что-нибудь на второе — например, холодную котлету и винегрет, а на третье кисель, компот или какао во втором термосе. Можно было бы подогревать еду на газовой плите, чтобы есть горячее, но они с мужем решили, что рано еще доверять ребенку спички. Хотя они жили в коммунальной квартире, но, когда дочь возвращалась из школы, никого из взрослых в квартире не было, и мало ли что может случиться — с огнем лучше не шутить. По дороге на работу молодая женщина едва сдерживала слезы, но уже часам к одиннадцати на работе они потихоньку ползли по щекам, а к началу обеденного перерыва рыдания начинали душить ее, и когда все уходили в столовую, она задерживалась в рабочей комнате и давала волю слезам.
Еда и разговоры в столовой ненадолго отвлекали ее, а после обеда все начиналось сначала. Она следила по часам — вот дочка уходит из школы. Не забыла ли чего? Застегнула ли пальто? Вот она переходит дорогу. На перекрестке нет светофора. Господи, наверно, она не забыла посмотреть сначала налево, а потом направо! Вот она поднимается по старой крутой лестнице, где не видно, не прячется ли кто-то за поворотом, открывает ключом дверь на пятом этаже… Ну вот, слава богу, дочка звонит, что все в порядке. Но теперь она, бедняжка, будет есть холодную котлету! Так можно на всю жизнь пищеварение испортить! Боже, ну почему им так не повезло? У всех детей встречают после школы, и только им с мужем никто не хочет помочь… У них такая чудная девочка, но ее бабушкам все равно, что она возвращается из школы одна. Ну почему в мире все так несправедливо устроено? И слезы снова начинали капать. И так день за днем, неделя за неделей плюс “черные” субботы. Пролитых слез хватило бы уже, наверно, на целую ванну.
А молодой отец читал в это время Зощенко, “Возвращенную молодость”. И предложил жене почитать тоже. “Сама повесть небольшая и не так интересна, но вот комментарии к ней тебе будет очень полезно прочитать”. Повесть и правда показалась ей пошлой и ернической. А вот комментарии, которые даже превосходили по объему саму повесть — может быть, она и была написана как затравка для этих комментариев, — были действительно чрезвычайно интересны. На примерах из жизни разных великих людей автор доказывал, что виной многих ранних смертей и болезней была обыкновенная хандра: “Некоторые из этих замечательных людей покончили жизнь самоубийством, иные умерли от чахотки, третьи от неожиданных и, казалось бы, случайных болезней. Но если присмотреться ближе, то никакой случайности не оказывается. Все совершенно логически вытекало из прожитой жизни. Все было “заработано собственными руками”. Даже смерть от эпидемического заболевания не доказывает еще случайности. Здоровый, нормальный организм оказал бы достойное сопротивление, для того чтобы одержать победу над болезнью. Автор хочет этим сказать, что случайной смерти как бы не существует. Даже насильственная смерть, скажем, дуэль и смерть Лермонтова, скорее похожа на самоубийство, чем на случайную гибель”. Видимо, Мих. Мих. проанализировал все эти ранние смерти, дуэли, самоубийства, преждевременное творческое бесплодие и тому подобное, чтобы уберечь себя от подобного конца. А материал оказался настолько интересным, что он решил поделиться своими наблюдениями с читателями.
Молодая мамаша читала книгу в трамвае и в обеденный перерыв. Времени на слезы оставалось меньше. И в один прекрасный день она дошла до страницы, где текст справа был отчеркнут вертикальной чертой — по-видимому, это сделал муж. “Человек может перераздражить свой мозг, думая и непрестанно беспокоясь, ну, скажем, о личной своей судьбе, или о судьбе близкого человека, или даже, скажем, о своей комнате, которой он не доволен”.
Даже счастливые люди подвержены этому! “Вот пример заболевания от причин, казалось бы, неспособных привести к неврастении. Влюбленный человек, постоянно думая о любимой женщине, нередко заболевает неврастенией — он худеет, теряет аппетит, делается раздражительным и даже начинает думать о смерти. Такие примеры заболеваний мы во множестве находим в литературе и иногда в жизни… Неврастения — это есть прежде всего утомление, вернее — перераздражение мозга, это есть неправильная работа мозга, а также и последствия этой неправильной работы. И вся суть избавления от неврастении состоит, повторяю, в том, чтобы дать отдых мозгу. Однако это сделать не всегда легко, а иногда и чрезвычайно трудно”.
А возле следующего пассажа рядом с чертой стоял значок “нота бене” — обратить внимание: “Эти мысли и воспоминания физическим путем убрать нельзя. Их можно убрать лишь единственным способом — дать им иную оценку. Есть такая замечательная фраза, сказанная Марком Аврелием: ”Измени свое мнение о тех вещах, которые тебя огорчают, и ты будешь в полной безопасности от них””.
Потрясающе! Как это просто и как верно! Ну не может она изменить свою маму и свою свекровь, расположение дочкиной школы, не может бросить работу и т. п. Значит, нужно принять, что сейчас это именно так и иначе быть не может. Пройдет немного времени, дочка вырастет, сможет сама зажигать газ и разогревать себе еду, будет выходить во двор гулять и ходить в кружки. Ну, а ранняя ответственность сделает ее более самостоятельной и приспособленной. Говорят, надо жить своим умом. А что бы мы делали без чужого ума? Спасибо Зощенко, спасибо Марку Аврелию, а главное, спасибо ее замечательному мужу. И она купила после работы цыпленка, чтобы вечером поджарить “табака” — его любимое блюдо. А кусочек цыпленка оставит завтра дочке на обед — она вкусами пошла в папу.
Русские иммигранты на рандеву
В вагоне бостонского метро крупная женщина с простоватым лицом теребила мерлушку волос, окружавших лысину на голове пожилого мужчины в жилетке с многочисленными карманами. Явно не жена — жена могла бы заняться его волосами и дома, а на свидании каждая минута дорога. Потому, наверно, некоторые и заводят любовников и любовниц — дома все откладываешь, некогда, особенно когда годы подостудили пыл, и гормоны уже, к сожалению или к счастью, не главное, что движет твою жизнь. Главное желание теперь — это в худшем случае прокормить семью, а в лучшем — разбогатеть.
А на свидании не пофилонишь. Ведь как положено: в ресторан пришел — хочешь
не хочешь, а ешь, в кино пришел — сидишь и смотришь. А домой приходишь, то даже если на работе о жене думал, сперва поесть надо, потом спортивную передачу или сериал по телеку посмотреть, ребенку книжку почитать. А потом она на телефоне, а ты в Интернете шастаешь, а когда ложишься, она уже спит, обнимешь — недовольна. Так рявкнет, что последнее желание пропадет. Ну, и поворачиваешься на другой бок, злой или обиженный, это как себя настроишь. Зеваешь и вспоминаешь, что завтра надо рано вставать…
А на свидание приходишь, как на работу: назвался груздем — так вынь да положь!
Любовь зла
Говорят, мол, любовь зла.
Это было в Одессе. Пришла она к нему в Пассаж укорачивать плащ. А он говорит: “Присядьте”.
Она достала сигареты.
—Ты куришь, девочка?
—Да. А вы?
— А я курил и бросил. Подожди.
Открыл ящик стола, вытащил по одной и разложил перед ней три пачки: “Marlboro”, “Dunhil”, “Philip Morris”. Одесса — портовый город, а он портной. Этим все сказано.
— Бери.
Взял у нее из рук и поднес ей зажигалку. Она зыркнула, прикурила и откинулась назад, медленно выпустив дым.
— Хочешь, возьми себе.
Ну, ее два раза просить не надо. Раз, два, три — собрала пачки с сигаретами в руку, как карты, разделенные на три стопки, и бросила в сумку.
— Как тебя зовут?
— Рита.
— Рита, а ты ведь куришь не затягиваясь!
— А вы откуда знаете? Затягиваюсь!
— А-а, я понял. Так когда ты хочешь прийти за плащом? Завтра тебя устроит?
— За “завтра” я и к другому могла пойти. Мне вас рекомендовали именно как хорошего портного, который все быстро сделает.
— Хорошо. Приходи через два часа.
— Сколько это будет стоить?
— Девочка, ты такая красивая, я с тебя денег не возьму. Я тебе бесплатно сделаю.
Ее уговаривать не надо. “Хорошо!” — и пошла. Через два часа у Миши сидел сапожник, работавший по соседству. Видно, Миша рассказал ему про красивую
клиентку, тот пришел посмотреть.
— Фима, это Рита.
— Это тебе не Ритoчка, а ми-ли-пон! — сапожник говорит и пальцы себе целует.
Миша и по сей день зовет ее “милипончик”. А тогда он сказал:
— Не хочешь, Рита, пойти куда-нибудь покушать?
— Хочу!
А сама до этого ни разу в ресторане не была. Одета была хорошо — уже тогда на толчке промышляла — высокие импортные сапоги, юбки носила такие короткие, чтоб только трусы прикрыть. Ну, поели они. Все вкусно, красиво. А он:
— Еще рано. Может быть, в кино сходим?
— Почему нет?
А назавтра она пришла к нему в мастерскую после работы. Села, достала одну из пачек, закурила. Потом они опять пошли в ресторан. Так она ходила к нему три дня. А на четвертый он сделал ей предложение. Через неделю познакомил ее с мамой. Мама в нее влюбилась не меньше сына — такая красивая девочка! Простая, веселая, ничего из себя не корчит — она и не мечтала, что Миша себе такую найдет. А Ритина мама стала плакать:
— Зачем тебе такой старик? Тебе же еще семнадцати нет! Посмотри на других девочек, на сестер! У всех хорошие молодые мальчики.
А она уже тогда была материалисткой. И решила, что с этим портным будет жить как у Христа за пазухой. А если она что решила, то всё: у нее даже в одно ухо не влетит, чтобы из второго вылететь. Он был старше на десять лет, уже залысины появились. Невысокий, но стройный, глаза красивые, зеленые. И ухаживать может не только на словах — “я тебя обожаю, мой милипончик” — она у него в кошельке видела толстую пачку денег, когда он в ресторане платил.
Сорок лет прошло, а он все говорит: “Я тебя обожаю”. Обшивал ее так, что все на улице останавливали. И денег не считает — она покупает себе все, что хочет. До сих пор курит не затягиваясь — пачка за два дня, как дым на ветер, он и слова не скажет. А те девочки что? И сестры? Уже по два-три раза развелись! Так мама на него теперь не надышится. Как придет, пылинки с него сдувает. Он такой вежливый, интелли-
гентный, поговорит с любым на любую тему — он ведь институт окончил текстильный как технолог, не то что она — школу красоты. Говорят, любовь зла, полюбишь и козла. Но у этого козла рога были золотые и копытца с бриллиантами. А вы говорите…
О великий, могучий
Когда наша племянница Оля, инженер по образованию, в 90-е годы приехала в Америку, она, как и все — ну, почти все, — была готова на любую работу. Ну, почти на любую. Она устроилась работать в детский сад, что было не так плохо для начала, но платили там мало, и она искала подработку. В это время в наш город приехал из России новорожденный балет на льду — тогда много создавалось коллективов подобного рода, и спонсоры вкладывали деньги, чтобы снарядить их в заокеанское путешествие, надеясь войти в долю при дележе бешеных денег, заработанных гастролерами. Не успев приехать, балет разбежался. Посчитав, что скольжение по льду не обеспечит им нужной устойчивости, фигуристы решительно откинули коньки и, кто как мог, пытались твердо встать на новую почву. Женщины в срочном порядке повыходили замуж за американских граждан, а мужчины стали устраиваться, кому как повезет: кто автомехаником, кто по малярной части, а кто и тренером. А один молодой человек по имени Алеша решил, что пойдет другим путем: успешно опробованным слабым полом, и женился на скромной девушке с ангельским лицом. Ее так и звали — Эйнджел. Она была из католической семьи, верующая, влюбилась в разбитного Алешу без памяти и, чтобы стать ближе к нему и свободно общаться с его друзьями, решила выучить русский язык.
Когда Оля услышала от общих знакомых, что Эйнджел ищет учителя русского языка, она решила, что давать уроки лучше, чем мыть полы в чужих домах, и что она сможет научить Эйнджел не хуже любого другого. А заодно и сама грамматику подучит. Она обратилась за благословением к Кире, учительнице английского языка из Москвы, которая вела курсы английского для иммигрантов и преподавала русский в одном из местных колледжей. Кира дала Оле несколько советов и несколько учебников и предложила звонить, если что.
Оля храбро взялась за преподавание. Эйнджел не менее храбро освоила алфавит, внушающий среднему американцу священный ужас, и быстро продвигалась — благо было с кем практиковаться дома. Справедливо полагая, что знание языка не ограничивается словарным запасом и грамматикой, Оля старалась приобщить Эйнджел и к русской культуре. Как-то она взяла ее с собой на концерт заезжих гастролеров, актеров из некогда популярного московского театра, которые выступали с чтением стихов и пением романсов. Войдя в зал, Оля увидела Киру и решила похвастаться успехами своей ученицы. “Кира! Познакомьтесь, это Эйнджел”. Кира повернулась к ним и по-учительски четко произнесла: “Здравствуйте, Эйнджел! Как дела?” Оля с гордым ожиданием смотрела на свою ученицу и вдруг услышала, как ангельские уста произнесли в ответ: “За..ись!” — “Ах, так вот чему ты ее учишь?” — тем же тоном сказала Кира и, развернувшись на каблуках, быстро отошла. Остолбеневшая Оля лепетала что-то ей вслед в свое оправдание.
Обретя наконец дар речи, она сказала расстроенно:
— Эйнджел, да разве я тебя этому учу? Ну откуда ты это взяла?
— Но когда к Алеше приходят друзья и спрашивают, как дела, он всегда им так отвечает. Они все так отвечают. И я решила, что лучше ответить не как в учебнике, а как русские в жизни говорят.
— Да ты хоть знаешь, что это значит?
— Нет.
Оля шепнула ей на ухо. Что стало с Эйнджел! Она и на родном языке никогда не употребляла так называемых четырехбуквенных слов, да и вообще никаких слов из тех, что в телепередачах заменяют коротким гудком, а тут на чужом языке так опозорилась! Но она взяла себя в руки, прошла в последний ряд, села на стул и тихо заплакала. Оля пыталась ее успокоить, но та была безутешна. Весь концерт она то сотрясалась от беззвучных рыданий, то переходила на тихие слезы. Даже романсы не смогли отвлечь ее от страданий.
Когда после концерта Оля везла свою обессилевшую от слез ученицу домой, она все еще переживала из-за произошедшего конфуза. Но вдруг она успокоилась, повеселела и, повернувшись к Эйнджел, по-учительски четко сказала: “Поздравляю тебя, Эйнджел! Теперь ты с полным правом можешь сказать, что действительно овладела русским языком!” И они обе рассмеялись.
Адаптация
Он ревниво:
— О чем это ты так оживленно с ним беседовала?
— О погоде.
— Ну, ты, дорогая, совсем обамериканилась.
— С волками жить — по-волчьи выть, — отрезала она.
Плоды просвещения
“Бабушка, оказывается, я извращенка. И у меня бывают пароксизмы страсти. Не смейся, правда!” — так говорила студентка, прочитав фрейдовскую брошюру о сексуальных извращениях дореволюционного издания, которую обнаружила у бабки с дедом в книжном шкафу. Ведь что оказалось? Что всё, всё в отношениях полов — извращения, кроме самого полового акта. Даже поцелуи! Поэтому у всех народов есть половой акт, а поцелуи — не у всех. Эскимосы, например, трутся носами вместо того, чтобы целоваться, как европейцы. А она тогда умирала по своему однокурснику, с которым уже целовалась. Так что же, целоваться нельзя?
Бабушка обняла и поцеловала свою глупую (или слишком умную?) внучку. И сказала, что целоваться можно и нужно, когда люди любят друг друга. Вообще все можно, что доставляет радость тебе и любимому человеку. Главное, чтобы человек был любимый, не случайный.
Соратники Энди Уорхола
За длинным низким мысом Хамелеон из Коктебеля видны высокие, любимые Волошиным мысы, похожие на носы больших кораблей, врезающиеся в море и разделенные песчаными вставками. Самая большая и дальняя — пляж курортного поселка Орджоникидзе, за которым выдается в море причудливое нагромождение валунов мыса Киик-Атлама, что означает “прыжок дикой козы”. Диких коз там нет, а вот домашние непонятным образом то там, то здесь забираются высоко на скалы попастись на клочках скудной зелени, вырастающей в каменных складках.
Коктебель — курорт престижный, но зато из Орджоникидзе виден Карадаг, а коктебельцы, находясь с ним рядом, не видят его. Была в Орджоникидзе когда-то и уникальная рукотворная достопримечательность — две одинаковые статуи Ленина в городском парке, одна золотая, другая серебряная. Зачем две, когда всем обычно хватало одной? А так, по-видимому, местные власти решили проблему освободившегося пьедестала, когда убрали статую Сталина. Пьедестал оставили на месте, чтобы не нарушать парковый дизайн, и, вероятно, для простоты и чтобы не ошибиться в выборе, решили поставить на него копию уже существующей статуи Ленина с вытянутой вперед рукой, указывающей пальцем путь в светлое будущее, для разнообразия покрасив одну статую золотой, другую —серебряной краской. Эта пара стала воплощением в жизнь художественных идей Энди Уорхола, работы которого в это время расходились по музеям мира — и растираживанная банка томатного супа фирмы Кэмпбелл, и повторяющаяся голова Мэрилин Монро разных цветов, и Элвис Пресли, и Элизабет Тэйлор… Эпатажный Энди был раскручен критиками в 60–
70-е годы как отражение мира потребления, в котором мы живем, с его массмедиа, масспродукцией, сериалами и попсой.
Скорее всего, работники паркового хозяйства и власти города Орджоникидзе не думали о приобщении населения и многочисленных гостей города к поп-арту а-ля Энди Уорхол и своим удвоением фигуры Ильича попали в струю случайно. И вот в те годы, когда за бугром набирал скандальную популярность бренд “Энди Уорхол”, два Ленина встали на двух соседних площадках парка поселка городского типа Орджоникидзе, показывая пальцем друг на друга. В этой динамике художественного решения оформители парка пошли дальше статичных имиджей Уорхола, и в говорящем жесте двух вождей, казалось, таился подтекст. Какой скрытый смысл был в удвоенном жесте? Самоирония? Спор с самим собой? Обличение тех, кто бездумно, второпях переписывает историю, кто не ведает, что творит, и приемлет все, что творят другие? Может быть, Ленин и в камне оказался живее всех живых и пытался напомнить потомкам свою коронку “смеется тот, кто смеется последним” или гоголевское “над кем смеетесь”?
Много в Крыму исторических памятников, говорящих нам о прошлом. А двойной памятник Ленину в Орджоникидзе стал провозвестником будущего царства масс-культуры, точнее — массбескультурья. Картинки, слоганы, говорящие головы, шоумены, поп-звезды, многократно повторяясь, окружают нас многолико-безликим строем. Черты лица стерты — вроде черты есть, а лиц нет.
“Чему смеетесь? Над собою смеетесь!.. Эх, вы…”
Ночь в Румынии
В августе 44-го на карпатском направлении шли бои. Еще в апреле советское правительство заявило, что не собирается захватывать румынские территории, и призвало румынские войска прекратить военные действия против СССР и повернуть оружие против гитлеровцев. Успех Яссо-Кишиневской операции лучше всяких слов убедил румын в неизбежности нашей победы. 23 августа пала военная диктатура Антонеску, и новое правительство объявило о прекращении военных действий против Советской армии. Но немцы и не думали сдаваться. Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов и прибывшие им на подмогу части с других фронтов с боями продвигались в глубь Румынии, все еще занятой фашистами. Используя горно-лесистую местность, противник оказывал упорное сопротивление.
К вечеру подразделения наших войск, переброшенных с севера, подошли к ущелью, на другой стороне которого закрепился неприятель. Усталые люди расположились на отдых. Мгновенно, как это бывает в горах, пала ночь. Но близость врага не давала людям угомониться, и время от времени в воздухе свистели пули, летящие в обе стороны. Младший лейтенант прилег на землю. Над ним было звездное южное небо, с которого как ни в чем не бывало подмигивали звезды. И все это так напоминало полюбившуюся всем за годы войны песню, что, сам не понимая, как это получилось, он запел.
Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают…
В начале 43-го после окончания курсов младших лейтенантов его отпустили на побывку к невесте, которая была эвакуирована на Урал. В армию он вернулся командиром роты и женатым человеком. Он был хорош собой, популярен, храбр. У него был сильный, красивый баритон — после поступления в университет он занимался в оперной студии, и невеста его тогда ревновала, — и сейчас все замолкли, слушая этот голос.
В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь,
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.
У него уже была дочь, жена прислала недавно фотографию младенца, лежащего на животе. Младший лейтенант помнил свою фотографию в таком возрасте в семейном альбоме — он был куда пухлее, чем дочка. Жена, конечно, получает за него аттестат, но хорошо бы послать ей что-нибудь, чтобы обменяла на продукты.
Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами!
Он очень тосковал по жене. Ее маленькая фотография лежала в нагрудном кармане вместе с партбилетом — на фронте он вступил в партию. Его молоденький ординарец, мечтавший после войны стать художником, сделал с фотографии увеличенный карандашный портрет, который младший лейтенант носил в планшете.
Верю в тебя, в дорогую подругу мою,
Эта вера от пули меня темной ночью хранила…
Он вдруг заметил, что вокруг стоит пронзительная тишина, выстрелы прекратились и только песня разносится по ущелью, как будто и войны не было. Это было как массовый гипноз, наваждение, навеянное ночью, звездами, песней и мечтой о далеких близких. Но за ущельем — рукой подать — был враг, а рядом, скрытые темнотой, — свои, его боевые товарищи.
Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи,
Вот и сейчас надо мною она кружится…
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому знаю: со мной ничего не случится!
Когда он допел, на стороне немцев раздались редкие аплодисменты. Потом стали хлопать все больше, все сильней, доносились фразы по-немецки, можно было разобрать выкрики “браво!”. Зааплодировали и наши. И до утра уже никто в ту ночь не стрелял.
Перед рассветом после артподготовки они снова пошли в бой. “К концу сентября советские войска завершили прорыв стратегического фронта противника на протяжении 500 километров и продвинулись на глубину 750 километров. 12 сентября в Москве Советское правительство от имени союзников — СССР, Англии и США — подписало соглашение о перемирии с Румынией. В боях за освобождение Румынии от фашистского ига советские войска потеряли убитыми 69 тысяч человек”.
А с младшим лейтенантом и правда ничего не случилось. Он закончил войну в Берлине лейтенантом и в 46-м вернулся домой к жене и дочке. Иногда, сидя у дет-
ской кроватки, он вместо колыбельной пел ей “Темную ночь” и, глядя на сонную щеку и светлые кудряшки, думал о том, как ему повезло.
Чудесный карандашный портрет жены лейтенант хранил всю жизнь как память о своем ординарце, которому так и не довелось стать художником: он погиб в 45-м, освобождая Польшу.
Москва — 2010
В начале октября солнце выглядывало редко, но деревья с начинающими желтеть листьями, цветники на бульварах, купола и закомары церквей, старые и новые памятники и приведенные в порядок фасады зданий даже лучше смотрелись на прохладном жемчужно-сером фоне. Москва изменилась внешне за последние годы, но многочисленные признаки, отдельные от укорененной красоты города, указывали на то, что внутренняя жизнь, возможно, изменилась еще сильней. Смотришь под ноги — и прямо на тротуаре видишь многочисленные объявления типа: “VIP-сауна” — и телефон. Смотришь вверх — во всю ширину проспекта растяжка “Я худею от этого плова” — и адрес ресторана.
Но вот смотришь перед собой и видишь, как невысокая полная девушка в короткой юбке и кургузой курточке пускает мыльные пузыри, а громоздкий очкарик с ежиком, подчеркивающим полноту лица, ее фотографирует. На город спустился вечер, фонари освещают белокурые волосы девушки и отражаются в мыльных пузырях. Они летят и лопаются, она смеется и выдувает новые, а парень продолжает снимать. И жизнь — нормальная человеческая жизнь, где мужчины не ходят в
VIP-сауны, а женщины не работают в них, где от плова не худеют, а поправляются, где есть место бесхитростной игре и той любви, которая не измеряется длиной ног и объемом груди и талии, — продолжается. Продолжается, несмотря ни на что.
И вот ведь штука: жизнь не бывает без лопающихся пузырей, только одни надувают их из мыльного раствора, а другие из денег, и когда такой пузырь лопается, это может быть весьма опасно для многих. И чем он больше, тем больше может быть пострадавших. Все эти объявления о саунах под ногами и рекламные транспаранты высоко над головой, нарушающие городскую гармонию, — отражения этих пузырей из денег, которые кто-то надувает. А рядом с нами, на уровне глаз, происходит реальная земная жизнь людей, которые трудятся, и учатся, и любят свой город, и надувают мыльные пузыри из игрушечного флакона. А их желания и мечты — неужели им суждено лопнуть, когда полопаются пузыри, надутые теми, кто, сидя в VIP-сауне, закусывает водку пловом, чтобы похудеть?
Представьте себе —
Пахнет весной.
Пахнет капелью.
Сиренью. Черемухой. Флоксы источают острый запах.
Пахнет грозой.
Пахнет озоном.
Вареньем — клубничным, малиновым, черничным, смородиновым, брусничным.
Пахнет грибами. Пирогами, палой листвой, сырыми дровами, печным жаром.
Пахнет снегом и дымом.
Елкой, мандаринами, духами, корицей и ванилью, мужским одеколоном.
Запах водки, чесночно-укропный запах огурцов — год уходящий.
Щелчок, шипение и запах шампанского, икры, сыра, фруктов — год наступающий.
Запах табака, волос.
Запах свежих простынь.
Запах парадного, выхлопных газов, нетопленого салона автомобиля.
Запах крови, запах беды.
Пахнет больницей, лекарствами, белыми халатами.
Пахнет ладаном, церковными свечками.
Почти не пахнет мерзлая, черная на белом, земля.
Никаких запахов, пустота…
Пахнет свежим ветром.
Снова пахнет капелью, весной.
Год прошел.
2010–2011
Примечания
1 Насилие над детьми (англ.)
2 Пойдем, сидеть, нельзя, стоять (англ.).
3 — Вы должны убрать отсюда свою собаку. — Она не моя (англ.).
4 — С ней все в порядке! (англ., исп.)
5 Прекрасное небо Вайоминга (англ.).
6 Иди сюда! (англ.)
7 Неплохо! Бизнес раскручивается, благодаря тебе, Рыжая! (англ.)
8 Это для собаки! (англ.)
9 Пора двигаться, да? Эй, дело твое. Спасибо за компанию (англ.).
10 “Собаки дождя” (англ.).
11 Вы знаете, как после дождя видишь всех этих потерявшихся собак, которые бродят вокруг. Дождь смывает все запахи, все их ориентиры (англ.).
12 Дай мой зонтик собакам дождя, потому что сам я тоже Пес Дождя… О, как мы плясали, и ты шептала мне: “Ты никогда не вернешься домой” (англ.).