Рассказы
Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2011
Галина Лахман
Галина Иннокентьевна Лахман родилась в Магнитогорске. Окончила институт им. И. Е. Репина (Академия художеств). Живет в Санкт-Петербурге.
Новое Тысячелетие
рассказы
Афганец
На непокрытую голову падает серебристый снег. Оседает на русых густых кудрях, на усах, на вьющейся бороде. Серые глаза смотрят на меня в упор. Крупный, высокий, красивый! Только стоит он несколько странно: корпус сильно наклонен вперед.
Утреннюю толпу, как ненасытная пасть чудовища, заглатывает вход в метро. В ожидании очереди на заклание рассматриваю бородача. Наконец достигаю его пристанища.
Опирается на костыли. Правая нога выше колена ампутирована. Штанина заколота пластмассовой бельевой прищепкой. На груди неровно выписанный печатными буквами плакат: “Помогите офицеру-афганцу собрать деньги на протез!”.
Глаз не отводит, улыбается, смотрит прямо в лицо. Молодой, роскошный, белозубый! Представляю, как он выглядел до ранения, с двумя ногами!!!
Толпа обтекает его со всех сторон. Островок безопасности становится все уже. Пассажиры ненароком цепляют его сумками и локтями. Не до церемоний: утренний час пик. Торопятся, толкаются, но подают охотно.
Девушки, наверное, сходили с ума?! Не давали проходу?! Раньше, сходили, когда был здоров и крепок.
Краска стыда заливает мне лицо. Лезу в карман, торопливо нащупываю смятую шелестящую купюру. За державу обидно! Здоровых мужиков — в пекло, искалеченных — на произвол судьбы! “Загнивающий Запад” после таких побоищ отправляет солдат по реабилитационным центрам, лечит, учит, протезами обеспечивает, восстанавливает, приноравливает к нормальной жизни.
По утрам притормаживаю на входе в метро. В кармане лежат заранее приготовленные монеты. Сколько же времени потребуется ему, чтобы собрать деньги на протез?!
Вечером вижу его стоящим на том же месте. Серое лицо. Тусклый взгляд. Выглядит усталым. Целый день скакать на одной ноге! Такое и здоровому не под силу!
В дурном расположении духа возвращаюсь домой. На недоуменные взгляды домашних рассказываю о встрече.
— Нашла кого жалеть! Это же настоящий бизнес!
— Бизнес не бизнес! Вы этого мужика в глаза не видели! А туда же!!!
— Знаем мы этого мужика. Просит милостыню на разных переходах в метро. И никакой он не афганец! Профессиональный побирушка! Попрошайничеством зарабатывает себе на жизнь.
— Да на побирушку он вовсе и не похож! Загонят обстоятельства в угол, поневоле встанешь с протянутой рукой!
— Нормальный мужик с протянутой рукой на виду у всех стоять не будет! Хотя конечно! Это тебе не на производстве вкалывать! Да за это время, что он стоит, на десяток протезов насобирать можно!
— Да вы просто не представляете, сколько стоит качественный протез?! И куда можно устроиться работать с таким увечьем!
— Да хоть газеты в киоске продавать! Мало ли на свете специальностей, где требуются голова и руки?!
— Вас вон с руками и головой лишний раз в магазин не сгонять и к мусоропроводу мусорное ведро не заставить вынести! Вы и не представляете, какие у воинов-инвалидов проблемы с трудоустройством?!
Смотрят с насмешкой и снисхождением:
— Это ты не представляешь! Вернее, не хочешь. Ты-то хоть помнишь, когда закончился Афганистан?! Сколько ему лет?! Ты на его физиономию посмотри!
Эксперты хреновы! У нас и здоровому работы не найти! А уж искалеченному — и подавно! На душе осадок! Будто на меня опрокинули ушат помоев…
Время идет, а афганца у метро все нет. Может, случилось что? Куда же он подевался?! Ничего не могу с собой поделать. Как он выглядел, когда был, как все, здоровым? Чем занимался, в чем ходил?
Пытаюсь представить его на пляже играющим в волейбол. Загорелый, мощный золотистого цвета торс. Крепкая рука отбивает мяч. Девушки не сводят восхищенных глаз…
Или на танцплощадке. Двигается уверенно и легко. Рослый, волевой, сильный. Рядом с ним любая выглядит беззащитной… С таким как за каменной стеной…
Или на аллее парка. Русоволосые ребятишки, мальчик с девочкой, с воплями и криками бегут навстречу. Словно разноцветные мячики ловит и по очереди подкидывает их в воздух. Потом сажает на плечи, катает, изображая сноровистую лошадку.
Интересно, какая у него специальность? Кем он был до того, как получил увечье? Где работал, с кем встречался, какая у него семья?! Кто ждал его, когда приходил домой? Жена, сестра или любящая старушка мать? Инвалид-афганец не выходит из головы!
Как попал он в Афганистан? По приказу или добровольцем?! В сознании многих тогда считалось почетным выполнить перед Родиной интернациональный долг.
Представляю, что потом чувствовали они, воины-интернационалисты?! Заявились в чужую страну. Поубивали чужих мужей, оставили ребятишек без отцов и кормильцев. Лишили матерей сыновей. Под лозунгами об интернациональном долге или защиты собственных рубежей!
Бедные! Каково им было потом? Изувеченным, оболганным, опозоренным, брошенным на произвол судьбы! Очередная постыдная страница нашей истории.
Как, когда, при каких обстоятельствах получил увечье? Водил в атаку взвод?! Прикрывал отступление товарищей, принял на себя огонь? Вместе с моджахедами подорвал себя гранатой? Или, истекая кровью в чудовищную жару, вынес из стана врага у него на руках умирающего друга? Как встретила его девушка, наверное, как и Родина, отправившая его на эту неправедную войну?!
— А я вас сразу заприметил. Вы так активно стараетесь мне помочь. Еще немно-
го — покину эту Голгофу… Да и вступительные экзамены на носу. Попробую на филфак!
Из кармана пиджака торчит в мягкой обложке книжка. Филфак?! Борхес?! Надо же! Оказывается, он еще и интеллектуал!
— Вам что, тоже нравится Борхес?
Будто за спиной появились крылья. Вечерами после работы задерживаюсь возле него.
Изменился, помолодел. В глазах незнакомый счастливый блеск.
Кажется, шипы протыкают сердце. Роза на длинном стебле пламенеет в его руке. Молча протягивает ее мне. Таинство Парацельса: пепел превращается в розу.
— Да что с тобою происходит? Ты хоть слышишь, что говорю? Сама не своя, взвинченная, дерганая. В каких эмпиреях ты витаешь? Ни сына, ни меня, никого в упор не видишь? Уходишь ни свет ни заря. Являешься на ночь глядя! Влюбилась, часом? С тебя станется! У нас на Руси мужик раз бьет — значит, любит! У вас, баб, по-другому! Сложнее! Думает, жалеет, ан нет, оказывается — влюблена!
На носу двадцатая годовщина вывода из Афганистана советских войск. Об этом пишут и говорят, устраивают всевозможные дискуссии. Маститые убеленные сединой генералы тщетно пытаются обосновать необходимость ввода в чужую страну советских войск.
На переходах, на станциях, в вагонах метро мелькают люди в камуфляжной форме. Собираются группами, поют. Не песни Отечественной, которые пели со всей страной. Свои, только известные им песни. С надрывом, со слезой. Насколько способна петь в искалеченном теле на неправедной войне искалеченная душа.
В вестибюле метрополитена сталкиваюсь с афганцем. Возле него топчутся двое мужиков. Один заметно хромает, а у другого вместо руки протез. На плече хромоногого висит гитара.
Этих двоих из их четверки приметила давно. Играют на разных площадях квартетом.
— Поехали! Си-бемоль. Начали…
Специальная терминология заставила притормозить. Усиленный динамиками баритон рокочет над площадью. Поставленный голос, проникновенный текст, профессиональная аранжировка песен.
Квартет мужчин в камуфляжной форме самозабвенно отыгрывает репертуар. Ясные глаза, обветренные лица. Не пьяные, не под кайфом. На смену певцу приходит трио: ударник, гитара и бас-гитара. Виртуозная дробь сотрясает воздух.
— Какого рожна с подобной техникой стучать на площади? С такими данными нужно играть в джаз-клубе у Голощекина!
Толпа гудит, требует продолжения концерта. Обрубок, взмахивая руками, выстукивает сложнейший ритм. Гитарист на негнущихся ногах. Рука баритона безжизненно вытянута вдоль тела. Вот такой певческий коллектив!
—Ты бы, парень, сменил пластинку! Ты что, из пеленок в Афганистан?! Не восьмидесятые! Двадцать первый век на дворе! Понимаю, и тебе не сладко. Каждый зарабатывает, как может, но… Ты ведь по пьяни под колеса попал…
В голосе хромоногого звучит сочувственная издевка. Мужики минимум лет на пятнадцать старше.
Ловит мой взгляд. Уже спиной чувствую: краснеет…
Станция метро закрывается на ремонт. Долгое время использую наземный транспорт. После реконструкции в павильоне метро появляется добавочный эскалатор. Утренняя давка и суета становятся ощутимо меньше. Одноногого инвалида на станции больше нет.
Насобирал денег на протез? Женился, устроился на работу?! Я по-прежнему думаю о нем.
Возвращаясь от приятелей иным маршрутом, на переходе с одной ветки метрополитена на другую, издали вижу знакомую фигуру. Зубы пожелтели и не сражают ослепительной белизной. Кудри поседели и не блестят. Брюки пообтерлись и полиняли.
На груди тот же незатейливый плакат. Правда, текст его несколько изменен: вместо офицера-афганца значится воин-интернационалист. Увидел. Узнал. Отводит взгляд.
Через несколько лет я вновь сталкиваюсь с ним. Снег покрывает поседев-
шие, плохо расчесанные бороду и кудри. Столетней давности в застарелых разводах куртка, потертые, с выбившейся бахромой штаны, вытертый засаленный воротничок неопределенного цвета фланелевой рубашки.
Опирается на костыли. На груди корявыми буквами плакат: “Подайте калеке на пропитание!”.
Опустила голову. Прошла мимо.
Встреча миллениума
“А бабочка крылышками бяк-бяк! А за ней воробышек прыг-прыг-прыг!”
“Бабочка крылышками бяк-бяк!” — это я! Из последних сил. Как там распевала Гурченко? “На часах уж полночь без пяти!”
Слава богу! Еще только двадцать два тридцать! Хотя какое там слава богу! Стол не накрыт. Маникюр не сделан. Праздничной укладки как не бывало! Трепещите, соседи! После двенадцати заявится толпа друзей, будем отрываться по полной.
В нашей компании Новый год принято встречать в кругу семьи. А после двенадцати — собираться по очереди у кого-нибудь. Этот Новый год выпало встречать у нас.
И надо же, незадача: “бабочка крылышками бяк-бяк!”, на одной ноге “воробышек прыг-прыг-прыг!” Гипсом по полу бум-бум-бум!
Господи, ну как его угораздило накануне Нового года сломать ногу!
Бросились звонить друзьям. Так, мол, и так! “Поскользнулся, упал, очнулся — гипс!” Поахали, поахали, посочувствовали — сказали: все равно придут. “Место встречи изменить нельзя!”
Конечно, им-то наплевать, что у него до колена гипс.
А как хорошо начинался день! И встали рано, и выспались. Квартира, убранная накануне, блестит. Холодильник ломится от продуктов. Овощи для салатов отварены. Птица и рыба разделаны. Не надо сломя голову лететь на работу. Есть время подготовиться к празднику. Есть время привести себя в порядок.
Господи, да кто же так трезвонит! Кого принесла нелегкая?! Да не трезвоньте!
Иду, иду! Бог мой! Неужто мама?!
Вот уж “охота пуще неволи”. Начало девятого, а мама уже у нас.
— Да открываю, открываю! Незачем так звонить!
— День на дворе, а вы только глаза продрали. Спите на ходу, как снулые мухи! К вам придут! А у вас наверняка и конь не валялся. Да пошевеливайтесь! Не стойте, как неживые! И что за молодежь пошла! Ни куража, ни прыти, ни удали молодецкой! Берите с нас, со стариков, пример. У нас к празднику давно все готово. Вот и решили вам помочь! А то доживете до седых волос, а так ничему и не научитесь!
Так! Главное, держать себя в руках! На происки и выпады не отвечать! Ну что поделаешь! Ну, любит мама любое мероприятие превращать в полигон для единоборств!!!
Ну, мне-то терпения не занимать! А муж, конечно, сразу осатанел.
— Добро пожаловать, дорогая теща! Явились ни свет ни заря учить уму-разуму неумеху дочь, читать нравоучения дураку зятю! Не хватило времени в старом году. Решили использовать момент в наступающем! Милости просим, дорогая теща! Проходите, не стесняйтесь, будьте как дома! Но не забывайте, что вы в гостях! Что бы мы без вас делали! А уж без вашего чуткого руководства нам ну никак не обойтись.
Мама — испытанный боец! Никакими сентенциями ее не смутить! Она и слышать не хочет, что себе под нос бормочет зять. Жалуется и причитает:
— В магазинах столпотворение, в транспорте не протолкнуться, народу на улицах, как на Невском.
С прихода мамы все и началось. Ох уж эти въедливые замечания тещи! Увы! Любому терпению приходит конец.
— Вот у некоторых не из того места руки растут, а если и прирастут, то тоже ни к тому месту!
Дверца холодильника хлопает. Ведерко с майонезом летит на пол. По всей квартире брызги. На зеркальном шкафе-купе, на свежевымытой половой плитке. На шубе, на дубленке. И — о ужас! На новом мамином пальто!
Пришлось скоблить, тереть, скрести. Чего только не наслушалась. Да еще выяснилось: майонеза для заправки салатов, естественно, не хватает.
Экая удача: избегнуть аудиенции с ненаглядной тещей! Дима немедленно вы-
звался слетать в магазин. Подхватился — и только его и видели. Благо магазин в соседнем дворе. Мобильник на радостях оставил дома.
— Его только за смертью посылать, ушел, как сквозь землю провалился. Ну, где его только черти носят?! До магазина рукой подать, а его все нет!
Увы! Мама ни за что не упустит отпустить шпильку в Димин адрес.
— Сбегала бы в магазин сама, уже и стол бы накрыла, и маникюр сделала, и укладка бы не развалилась. А так! Вот где он запропастился?
И тут тебе звонок!
— Мусик! Забери меня из травмы. Тут недалёко. Четыре остановки автобусом. Три остановки трамваем. Двадцать минут пешком. Потратился, и денег на такси не хватает. Да и одному до такси не доскакать! Очнулся — гипс!
Только этого не хватало! Хорошо, если просто перелом. А если перелом со смещением! Ужас!
Слава богу, нашелся! Слава богу, добрались до дома. Мужа — на диван. Маме — валерьянки. Себе — четверть бокала виски…
Вот тебе и помощничек! Вот тебе и Новый год! “Крылышками бяк-бяк!” Гипсом по полу бум-бум-бум! Видите ли, первый раз в жизни у него перед Новым годом выходной!
Беги теперь сама! В магазин! В салон! А он и в ус не дует. Не успели оглянуться, как день прошел. Новый год уже на носу. Всего полтора часа — и новое тысячелетие!
— А ты, четвероногое чудовище, не путайся под ногами! Скулишь?! Просишься гулять?! Нет, вы только на него посмотрите? И трех часов после прогулки не прошло! А он опять за свое!
— Угрожаешь?! Рычишь?! Хочешь сказать, что мне же хуже будет! Стреляют! Взрывают за окном хлопушки и петарды. А ты любитель сходить в разведку и не вернуться! Пожалуй, ты прав. Лучше прогуляться с тобой сейчас, чем потом отлавливать тебя по всем дворам. Ладно, уговорил. Метну на стол очередную закуску, поставлю на плиту очередную кастрюльку — и вперед!
— Господи, да сколько же можно ждать лифт. И откуда в нашем доме столько народу? Туда шли — еле дождались, возвращаемся — та же картина. Ну, наконец-то! Потеснились, потеснились! Еще немного, еще чуть-чуть. Всё! Можно ехать!
— Нет-нет! Застрянем! Дождитесь следующего. Все-таки в нашем доме не один лифт!
— Здравствуйте! Здравствуйте! С наступающим!
— И вам того же!
— Надо же, как подрос!
— Что верно, то верно: чужие дети быстро растут!
— Не успеем оглянуться, в школу пойдет, а там и институт окончит. И армию отслужит, женится и детей заведет! Внуки-то, сами знаете, такая радость!
— Боже упаси! Какие внуки? Вы о чем? Нам только через полтора года в школу!
Большая часть людей в лифте мне знакома. Мамаша с ребятенком регулярно приходит к бабушке с девятого этажа. Их квартира над нами.
Когда падает потолок и дрожат стены, чадо с дедушкой играет в индейцев. Хочется завыть, и заулюлюкать вместе с ними, и снять скальп с дедушки и внука.
Кто это раскланивается со мной? Пьяный курсант — жених и поклонник Машки с шестого этажа. При их знакомстве на рукаве курсанта светился один шеврон. Сейчас шевронов пять. Ноги у Машки начинаются от ушей. Мой безнадежно влюбленный в нее племянник дразнит ее: “Глаза и ноги!”
В этом году курсант окончит военное училище и отправится бороздить мировые океаны. У курсанта с Машкой бурный роман. На каждом курсе делает предложение руки и сердца. Объяснения заканчиваются громкой ссорой. Шинель и форменная фуражка выкидываются в окно. Курсант выскакивает на улицу, собирает вещи и исчезает. Через некоторое время появляется вновь. Отношения влюбленных перескакивают на новый виток спирали…
Ушлая, предприимчивая Машка водит за нос ни одного курсанта. Местные пираньи, просиживающие штаны на скамеечке возле нашего подъезда и готовые каждого пришедшего обглодать до костей, распускают за ее спиной слухи:
— Стерва, а не девка! Замуж собирается за банкира. А парню морочит голову!
Щеголеватый молодой человек в черном длиннополом пальто, с выбритым до синевы лицом каждый вечер подкатывает к нашему подъезду на иссиня-черном “вольво”.
А вот и сам будущий банкир. Прячется за спину чиновника из мэрии Ивана Филиппыча. Встреча с морячком для него явная неожиданность. Томная женщина в норковой шубке и в сапогах на одиннадцатисантиметровых шпильках с многочисленными пакетами в руках — жена чиновника.
Как морячок ни пьян, он все-таки узнает будущего банкира.
— Поди-ка сюда, банковский кошелек. Сейчас будем делать из тебя капитана!
Господи, только драки нам в лифте не хватало!
— А ну смирно! Руки по швам! Стоять, когда старшие говорят!
Бог мой, что это за комариный писк! Зудит и зудит. Так и хочется прихлопнуть. Неужто, это Иван Филиппыч раскомандовался?! Нет, вы только посмотрите на него. Грудь колесом, живот арбузом.
Где-то я уже слышала эту фразу. Ну да, конечно. Классика цитирует: “А ну встать! Руки по швам! Это я тебе говорю, твое государство. И не товарищ! Какой я тебе товарищ! Правильно, гражданин начальник!”
— А ну-ка сникни, сухопутный павлин! Ишь, выкатил свой арбуз. Здесь тебе не мэрия, чиновников между столов гонять. Нас, альбатросов, так просто не остановишь!
Сколько же нас в лифте? Их шестеро. Я с собакой. Итого: семь с половиной.
Грузовые лифты в нашем доме отсутствуют. Экономия, твою мать!
Вместо одного грузового лифта, рассчитанного на шестьсот сорок килограммов веса — два пассажирских по триста двадцать. На четыре человека каждый. Поэтому крупногабаритные вещи приходится таскать на себе наверх.
— Ну, не скули! Не скули, четвероногое чудовище! Терпи! Что поделаешь! Понимаю, тесно!
Лифт начинает ползти вверх. Медленно набирает ход. Удар. Удар. Кто-то пытается раздвинуть дверцы. Дружный вопль: “Вы что, с ума сошли?” — цели не достигает. Под воздействием внешней силы лифт дергается и притормаживает. Дверцы раздвигаются. В щель протискивается нога в дорогущем меховом ботинке.
Вслед за ней, одаряя нас лучезарной улыбкой вставных зубов, появляется ее обладатель. Золотые вставные челюсти излучают нестерпимый блеск. Сумки, сумочки, пакеты, огромный букет нежно-зеленых роз. Вскрик ужаса, всеобщий выдох. Кажется, нас утрамбовал КамАЗ. Агонизируя, судорожно дергается лифт. С надсадным скрежетом скачками пытается рвануться вверх. Медленно-медленно ползет. И…
— Приехали!
Тишина сменяется гневными выкриками пассажиров. Все машут руками и, не-смотря на тесноту, пытаются притиснуться к акульей челюсти.
— Ты о чем-нибудь думал, паскуда, когда лез? Ты что, не соображаешь, лифт на такое количество людей не рассчитан?!
Виновник происшествия с виновато-просительным выражением на лоснящейся физиономии обиженно сопит.
— Между третьим и четвертым или пятым и шестым? — гадание на кофейной гуще.
Руки тянутся к аварийной кнопке звонка. Пассажиры лифта жаждут услыхать голос диспетчера.
Тонкий аромат роз смешивается с запахом перегара. Акулья челюсть съеживается под напором колючих глаз.
Черт побери! Канистру самогона, что ли, он хватанул? Вернее, цистерну! На такую массу требуется ни один литр.
— Ну что, четвероногое чудище?! Рычишь? Не любишь пьяных? А кто их любит! Лежал бы сейчас себе в тепле, на диване, на шелковой подушечке или в кресле. Ан нет! Прошвырнуться ему, видите ли, захотелось. Свежего воздуха глотнуть! По пушистому снегу прошвырнуться! Ну что? Прошвырнулись?! Глотнули свежего воздуха на морозе?! Теперь долго будем вспоминать и свежий воздух, и пушистый снег! Хорошо бы не до утра!
Пассажиры в раздражении жмут и жмут на заветную кнопку. Жми не жми — диспетчер не отвечает. Из кармана дубленки Иван Филиппович выуживает мобильник. Пиб! Пиб! С интересом прислушиваемся к разговору. Судя по содержанию, чиновник названивает в аварийную службу.
У диспетчера аварийной заплетается язык.
— Гражданин, успокойтесь, при чем здесь мэрия?! Не нервничайте и не визжите, как поросенок! От вашего визга в ушах шумит! Четко объясните, что с вами произошло.
— В лифте застряли!
— Сочувствую, но ничем не могу помочь!
— Что значит, все бригады на выезде?!
— Расслабьтесь, успокойтесь, вспомните что-нибудь хорошее! Гражданин, ну зачем вы так! Новый год на носу, а вы так нервничаете и кричите. Надо себя беречь!! Вы что, не знаете, как встретишь Новый год, так год и пройдет!
— Что вы подразумеваете под хорошим?!
— Как что? Море, солнце, верблюды! Арабские Эмираты! Вот вы были в Араб-
ских Эмиратах?! Были!!! А говорите, что вспомнить нечего! Ну что за люди! И море им не море! И солнце не солнце! И Эмираты не Эмираты! Небось нежились себе на
солнце вместе с молодой блондинкой. А жене каждые пять минут эсэмэски отправляли: “Кролик, дорогой, я по тебе скучаю! Зая, дорогая, каждую секунду думаю о
тебе!” Знаем мы вас, кобелей!
Морячок оживляется:
— А я-то думал! То-то мне ваша физиономия знакома. Мы же с вами в прошлом году в Хургаде отдыхали. Как это не припомните? Мы же еще с вашей спутницей на верблюдах катались. А вас верблюд не подпустил, увидел вашу физиономию и плюнул! Ваша жена еще чуть от смеха не умерла!
— Мерзавец, негодяй, подонок! С какой такой блондинкой ты валандался в Эмиратах!
— Зая, не верещи! Молодой человек пьян. Не было никаких блондинок.
— Это кто здесь пьян! Да я трезвее трезвого, сухопутный червь!
— Не было?! Скажу папе, он во всем разберется! Он тебя в порошок сотрет, соберет и на муку перемелет. Забыл, кто тебя в мэрию работать устроил? Кто тебе дорогую иномарку купил?
Все дружно шипят на морячка.
— Да замолчите вы! Вам что, больше всех надо! Эмираты он, видите ли, вспомнил!
Морячок неприятно удивлен.
— Да я-то что! И что вы на меня напали! Может, я перепутал. Там таких пузатых с блондинками на каждом шагу, куда не плюнь!
— Да не кричите вы так! И так ничего не слышно! И нечего мне звонить каждые пять секунд! И незачем спрашивать меня, что делать! Вам тысячу раз сказали: расслабьтесь и думайте о хорошем!
— Да что я вам, психотерапевт?! Это они слушают всякую муть от толстосумов. Так им за это, знаете, какие бабки платят!
— Почему решили, что толстосум?! А кто же вы?! Нормальные люди по заграницам не шастают, а дома сидят, детям на пропитание зарабатывают!
Из трубки доносится какой-то шум. Слышатся поздравления с наступающим, звон сдвинутых бокалов.
— Чего названивают! Дело житейское. Подумаешь, лифт застрял! Сидели бы себе тихо! Сказано, что приедут, — значит, приедут! Всему свое время!
Благодушно просят не беспокоить и не нервировать аварийщиков напрасными звонками.
Сидят себе небось в тепле, в каптерке за накрытом столом. Говорят друг другу хорошие слова, запивают “оливье” горячим чаем. Пробавляются холодной водочкой.
— Ага! Звонишь по мобильнику домой с призывом о помощи. Звони! Звони! Сейчас начнут бегать по лестнице между этажами, советы давать.
— Эх, врезать бы тебе, сухопутная калоша! Думать надо было, прежде чем в лифт соваться.
— Курсант, да замолчите вы, наконец! Эка вас в армии распустили! От дисциплины отвыкли. Ничего, я к вам в корпус после праздников с проверкой наведаюсь. Разыщу! Порядок в училище наведу! Не сомневайтесь! Уж вам мало не покажется!
— Да что все я да я! Чуть что господин курсант! Сегодня курсант, а завтра — подымай выше — адмирал!
— Видали мы таких адмиралов! Только и могут с дощечки на дощечку прыгать. Чтобы в лужах ботиночки лакированные не замочить!
Иван Филиппович снова пытается названивать по телефону.
Ишь, слова-то какие гневные бормочет. Бормочи. Не бормочи! Хорошо бы, Бог услышал наши мольбы. Да где ж ему услышать, когда до Нового года осталось не больше сорока минут. Ясное дело, Богу не до нас. У него тоже свои дела! И ты, Мусик, тоже хороша! Сколько раз твердили тебе, заруби себе на носу: не высовывайся без мобильника из дома. Идешь с собакой — мобильник в карман или держи его в руке! И даже если выскакиваешь на секунду, непременно надень теплые носки и нацепи плотный шерстяной свитер. Я только на минуточку! Вот тебе твоя минуточка! Скоро час, как сидим! Пальцы на ногах ломит от холода. Пальцы на руках свело. Схватила вместо варежек тонкие кожаные перчатки.
Морячок лезет на рожон. Пытается оттеснить народ и разжать лифтовые дверцы.
— Ну все, акулья челюсть. Сщас я тебя в порошок сотру! Будешь у меня кровавый кисель хлебать!
— Как же сотрешь! Не нарушай галса, водолаз, — урезонивает грозу морей будущий олигарх.
Мой барбос не переносит пьяных и угрожающе рычит. Шерсть на нем встает дыбом, а глаза начинают наливаться кровью. Ребенок издает короткий всхлип и вцепляется в шубу матери. На мгновение в лифте становится тихо. Тишину нарушает отчетливое журчание невесть откуда взявшегося ручейка.
— Маленький-маленький! А лужу напустил взрослому мужику под стать!
Под ногами начинает противно хлюпать. Собака презрительно косится на малыша и подтягивает к себе намокшие лапки.
— Приплыли, — радостно вопит морячок. — Свистать всех наверх! Поднять паруса, отдать швартовы!
В лифте наступает оживление. Пахнет сыростью. Идет пар. Снова жмем на кнопку вызова аварийной службы. У кого мобильники, названивают ближним, с мольбою вытащить нас из лифтового плена.
Ребенок прижимается к матери и что-то нашептывает ей на ушко. Из спутанной
речи присутствующие дружно улавливают страшное и недвусмысленное слово: “Хочу!” Мать охает и увещевает сына:
—Терпи!
Обстановка накаляется. Косые взгляды вновь направлены в сторону акульей челюсти.
Акулья челюсть яростно оправдывается:
— Спешил к любимой! Хотел, как лучше! А получилось, как всегда! Хотите, откроем шампанское или коньяк, старый год проводим. В крайнем случае есть чем встретить и Новый год!
Морячок оживляется:
— Я открою! У меня о-го-го какой навык! В училище чему только не научат. Вы и не представляете, какая там школа жизни! Давай сюда свой коньяк!
Что греха таить! От глотка коньяка и я бы не отказалась. Мороз свирепеет, в лифте холодно. По ту сторону лифта собираются родственники застрявших. Но и поддержка со стороны не в силах переломить ход событий.
Ужас! Мне даже не сообщить, где я нахожусь с собакой! Хорошо, если родители остались дома. А если приехали на такси, третируют Диму расспросами, куда я могла с собакой исчезнуть в такое время!
— Хочу-у-у! Хо-чу-у-у! Хо-чу-у-у! — подвывает паренек.
Не найдя поддержки, начинает завывать в голос.
— Хочу-у-у! Хочу-у-у! Хочу-у-у!
— Предупреждала я тебя или нет?! Нет, скажи, предупреждала!!! Сколько раз было сказано: перед тем, как пойдем к бабушке, сходи в туалет! Ан нет! Теперь терпи!
— Хочу-у-у! Хочу-у-у! Хочу-у-у!
Переминаясь с ноги на ногу, малыш неуклюже топчется на одном месте и с размаху наступает собаке на хвост. Раздается собачий рык. Мой волкодав к подобному обращению не привык. Мальчишка взвизгивает и… трах! тиби-дах! тахтах! — удушливый запах сероводорода мгновенно заполняет лифт.
Стараясь подавить приступ внезапной рвоты, хватаюсь за носовой платок, с отчаянием прикладываю его ко рту.
— Полундра! Братва, полундра! Всем оставаться на своих местах! Задраить
кингстоны! Надеть противогазы! Спасайтесь! Газы!
— Надо побрататься и перед смертью выпить на брудершафт!
Морячок протягивает “руку дружбы” бледному как полотно противнику и предлагает раскурить трубку мира. Протестовать бесполезно. Мужчины закуривают.
— Держись, братва! Это только начало! Сейчас последует продолжение атаки!
Трах! тиби-дах! тахтах! Очередной залп растущего организма подтверждает его пророческие слова.
Хватаемся за платки и прикладываем их ко ртам. Дрожат колени. На лбах — испарина. Лица присутствующих заливает зелень.
Плач стихает, ребенок варежкой утирает слезы. Вокруг него образуется некое свободное пространство. Акулья челюсть лихорадочно срывает пробку с виски. Не прикладывая к губам, опрокидывает содержимое бутылки в рот. Веселеет! Затем бутылка идет по кругу.
— Силен! — благодушно улыбаются мужики. — А ты, оказывается, настоящий профи!
— Спасен! — на покрытом испариной лице чиновника проступает подобие улыбки.
Великодушно протягивает бутылку мне, затем жене чиновника. Зубы стучат от холода.
Температура за бортом падает. После нескольких глотков становится тепло.
— До Нового года остается пять минут!
Группы поддержки разбегаются по домам.
Морячок и банковский служащий братаются. Клянутся друг другу в верности и вечной дружбе. Машке грозят вендеттой. Акулья челюсть лихорадочно вывинчивает пробку шампанского. Пробка выстреливает в потолок. Джинн вырывается из сопла! И я, и жена чиновника с головы до ног покрыты шипящей золотой жидкостью.
— Ура! Ура! С Новым Годом! С Новым тысячелетием!
Стены лифта сотрясает хохот. Ребенок вздрагивает, и — очередной залп сотрясает воздух!
— С Новым годом, милые! — кричит диспетчер. — Рабочие выехали. Держитесь!
— Ура! Да здравствует миллениум! Да здравствует очередное тысячелетие!
— Приглашаю всех к себе в ресторан! — акулья челюсть сует каждому по визитке.
— Да здравствует миллениум! Ура! Ура! Да здравствует очередное тысячелетие!
Через полчаса мы свободны, разбредаемся по квартирам.
— Где ты шляешься? Я весь изнервничался! Мобильник валяется в прихожей. Твоя мамаша названивает каждые пять секунд! Приятели с минуту на минуту будут! Новый век на дворе, а тебя все нет и нет! Бог мой! Да надо же так набраться! Ты же на ногах не стоишь! А запах, запах! Пахнет, как из канализационного коллектора! Что с собакой, тоже с тобой пила?! Уж больно побитый вид! Да убери ты куртку куда-нибудь! Давай выбросим ее на балкон. До дивана добредешь? Ложись скорей, пока никто не пришел!
“Бабочка крылышками бяк-бяк. А за ней воробышек прыг-прыг”. Костяной ногой по полу бум-бум.
Господи! Мой милый, родной диван! Скорее под плед, барбоса под бок!
А вот и гости! Да слышим мы, слышим. Слава богу, не глухие! Господи! Нет никаких сил открыть глаза!
— Да здравствует миллениум! Да здравствует Новый год! Какие еще сюрпризы готовит нам новое тысячелетие?!