Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2011
Глеб Горбовский
Ничей
По утрянке, лучше по утрянке —
под игру рассветную лучей,
не по долгу, но и не по пьянке,
на момент я делаюсь — ничей.
Не для славы, даже не для корма,
не стирая мысли в порошок, —
не творю, не выполняю норму:
извлекаю из башки стишок.
Нет, не как зубастую занозу
и не как из раны — нож тупой:
как благоухающую розу!
…А шипы? Останутся с тобой.
* * *
Под осень сплошняком желтеют листья,
но есть, которые до срока — мертвецы.
Так и меж нас: так только ветер свистнет, —
и чаще гении, меж прочих, — не жильцы.
Речь не о листьях-людях, речь о сроках,
не о тюремных сроках, о судьбе.
О равенстве судеб! Не о пороках,
не о дарах, отпущенных тебе.
А значит, люди, даже перед Богом
и перед алчной пастью сатаны,
не в чём-то малом, а увы — во многом —
неповторимы сплошь и неравны.
Брань
На поле брани — брань звучала:
не матюгальные слова,
а звон секущего металла, —
взмахнул! — и где ты, голова?
Когда не помогали латы,
отваги дерзкая броня,
то выручала слов заклятых,
слов бронебойных трескотня!
Мы все бранимся, кто как может,
вплоть до могилы, с детских лет.
…Но стих мой пусть не искорёжит
словцо, в котором Бога нет.
Фотограф
Нет, он — не с фотоаппаратом,
не с “лейкой” старенькой в руке,
а со своим всеядным взглядом,
весь в хлопотах, не налегке.
Нет, он — не лица, не предметы —
он ищет новь, он ищет ложь,
он тянет дым из сигареты
и ощущает в сердце дрожь.
Церквушка, люди-человеки,
над тихой речкой — ивы плеть…
Он хочет сущее навеки —
не зачеркнуть — запечатлеть!
Тишина
Вокруг — ни души.
Тишины захотел, недотепа?
Вот и ешь ее, и дыши
тишиной — была бы утроба.
Иногда прошуршит авто,
иногда — ругнется ворона.
Вот и пей тишину. А что?
Будешь трезвым до слез, до стона.
Днем и ночью забота одна:
не напиться и не откушать,
а чтоб сгинула тишина
и не стали мертвыми уши.
Жизни шум
Шумят соседи через стенку,
шумит полночная гроза,
шумит деяний пересменка,
шумит вертушка-стрекоза…
А днем и вовсе шум несносен,
но я к нему давно привык.
Тебе приятнее шум сосен,
мне — выхлопной машинный крик.
Шум — это выхлоп нашей жизни,
и пусть он — в уши! — сквозь невроз.
Желаньям поперек капризным —
шуми, Земля, наш сердцевоз!
Крест
Носить на шее медный крестик,
как бы продляя крестный путь
Христа, пропавшего без вести…
И не прожечь распятьем грудь?
Через Христа мы верим в Бога,
а через крест — зовем Христа.
И нам Он — вера и подмога
от входа в явь и — в навсегда…
Но далеко не все в народе,
крестясь на лик, вникают в суть:
кто носит крестик так — “по моде”.
…А есть и те, что крест — несут…
Ода смерти
Я видел смерть… Но — не свою.
Я разминуться с ней — не мыслю.
Но я ей оду сотворю,
пока мыслишки не прокисли.
Привет, костлявая, я — твой,
но дай побыть чуть-чуть на свете,
под новогодней вьюги вой
дай пробубнить еще куплетик!
Присядь, покуда я стою,
защелкни челюсти стальные…
Тебе я песенку спою
про те “фонарики ночные”…
Муравейник
Не убоясь, откроем карты:
мы строим храм для душ и тел.
Я — муравей. Нас миллиарды.
И копошиться — наш удел.
И всяк — чужак и соплеменник —
пусть по хвоинке, по зерну
неся — возводит муравейник,
осуществляя цель одну:
построить умными руками
Храм бытия, несущий свет, —
дабы навеки в этом храме
избавить сущее от бед!