Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2011
Дом Зингера
Игорь Михайлов. Письма из недалека. Очерки и рассказы. М.: Художественная литература, 2011. — 160 с., ил.
Россия двухэтажная и одноэтажная, Россия провинциальная, Россия деревянная, где чуть в стороне от суетных столиц течет тихая и размеренная жизнь, грешная и благочестивая, где в едином пространстве сосуществуют глубокая древность, день вчерашний и день нынешний. Погруженным в дремоту городкам со славным прошлым и туманным будущим и посвящены поэтические зарисовки И. Михайлова. У него замечательный дар: он обостренно воспринимает горько-сладкую красоту “угасающей, ускользающей, тающей на глазах прошлой деревянной, избяной, сказочной жизни” и умеет передать ее обаяние в слове. Обаяние ветхих домиков с резными наличниками и цветными узорами, что “будто деревенские старухи в наряженных платках на празднике” притулились вдоль улиц, нанизывающих на себя “переулочки и кривые, словно глаз цыгана, проулки”. Величие монастырских строений, белокаменных соборов, прелесть узорчатых башен и шпилей, вычурных церквушек, чаще руинированных, но иногда и обретших новую жизнь. У очерков много “героев”. Это и Александров, Александровская слобода, в палатах которой с 1565-го по 1582 год обосновался Иван Грозный вместе с опричниками. Это и простодушный и томный Углич, будто бы окликанный своей судьбой. Город-сад, город-огород — Юрьев-Польский, в райских кущах которого купола церквей напоминают репку. Торжок, чей затейливый архитектурный убор ныне невозвратно уплывает во мглу. Пленительный и тревожный Зарайск, неподалеку от которого находилось родовое поместье Достоевских, да вот беда: не скажут местные жители, привыкшие разъезжать по весям пьяными в грязь, как туда проехать, “теперь все дороги ведут в за рай”. Среди “героев” очерков и Звенигород, где услышишь уже не переливчатые колокольные звоны, а позывные из мобильных телефонов. На страницах книги, как в жизни, перемешаны глубокая старина и современность. Надо уметь удивиться привычному, затертому: парки и площади с дежурным Ильичом и клумбой соседствуют с церквами и фрагментами монастырских строений, музей имени Пушкина располагается на улице Дзержинского, улице Чапаева сопутствуют четыре переулка Чехова, а улице Свердлова — улица Некрасова. А И. Михайлов чудесам отечественной топонимики удивляться умеет. Топонимика вообще занимает особое место в его очерках. Не только провинциальные городки, но и окрестные застенчивые деревеньки: Озеры, Журавна, Кобылье, Мочилы, Дворики — хранят свою поэтическую тайну названия. И не каждый различит в названии — Струнино — звук лопнувшей струны. И. Михайлов различает. Путешествие по старинным городкам и весям предполагает обращение к истории. Исторические экскурсы органично вписываются в ткань повествования, ведь история Александрова неотделима от Ивана Грозного, как и история города Углича навсегда связана с “убиенным”, (“убиенным” ли?) царевичем Дмитрием. И встретит читатель на страницах книги разделенных временами, но связанных единством пространства Юрия Звенигородского и Бориса Годунова, Андрея Рублева и царевну Софью, Чаадаева и Достоевского, Пушкина и Чехова, Мандельштама, Анастасию и Марину Цветаевых, Фадеева. В предисловии Л. Аннинский, характеризуя прозу И. Михайлова, проводит параллели с тургеневским жан-
ром — стихотворениями в прозе. Книга И. Михайлова востребована ныне, как были востребованы в свое время и “Путешествие по святым местам русским” А. Н. Муравьева (1846), и “Наши монастыри” В. И. Немировича-Данченко (1904). Книги,
на страницах которых так же любовно авторы запечатлели прошлое и настоящее поэтических уголков России: угасание и жизнь продолжающуюся.
Жанна Стафеева. Нет мира в конном мире. ВХОД: Роман. СПб.: ЦИТ
“Ю-Питер”, 2011. — 286 с.
В начале 70-х маленькая девочка впервые близко увидела лошадь: друг отца работал плотником в конной школе. Несколько секунд удалось даже посидеть на этом прекрасном создании природы — этого хватило, чтобы пленить ее навсегда. В 1980 году родители обосновались в Абхазии, там таких красивых лошадей уже не было. Девочка выросла и уехала из Абхазии на учебу в Ленинград, где начала заниматься в конноспортивной школе на прокатных лошадях. А затем появились и свои лошади, и каждая из них имела свой характер, свой нрав, свою судьбу. Ж. Стафеева рассказывает об особом мире, где любовь, романтика и сентиментальность соседствуют с интригами на грани абсурда, о том, как попадают в этот мир и почему уходят. И об опасностях, которые подстерегают коня и его владельца, о том, как больно терять любимых коней из-за дилетантизма тех, кто обязан о них заботиться. Ведь лошади — животные хрупкого здоровья, хотя на этот счет существует всеобщее заблуждение. А в гнилом питерском климате лошади вообще развиваются хуже, чем на юге. Северо-запад — зона рискованного земледелия и рискованного коневодства. О лошадях, особенно о своих любимых тракенах, она рассказывает с любовью и нежностью, о состоянии конного дела в России и в Петербурге, о его прошлом и настоящем — со знанием дела. История любимой лошади и лошадей образуют сюжет, но эта история — не только о лошадях. Это еще и повествование о современной бизнес-леди, подкупающее естественностью интонации, с которой оно ведется. Героиня романа, как и автор — человек, “сделавший себя самостоятельно”: она окончила филологический и экономический факультеты ЛГУ, обходясь без родительских “дотаций”, рано научилась зарабатывать деньги, прошла путь от рядового сотрудника до руководителя крупной фирмы. Парадная сторона и закулисье есть как в конном мире, так и во всех областях жизни. И — хотя “у каждого бизнесмена есть свои скелеты в шкафу”, не вытаскивая их наружу, автор пишет о тонкостях большого бизнеса, отечественного и международного, о непростых его законах. А так как “бизнес в России — сплошной форс-мажор”, то и драматических и комических “деловых” коллизий в романе немало. То ли сказывается накопленный опыт работы с персоналом, то ли это прирожденный дар, но автор умеет давать краткие и выразительные характеристики людям, с которыми ее сводила судьба. Как результат — очень живые, реалистические портреты нашего современника, со всеми его слабостями и противоречиями. Роман вообще хорош своей не надуманностью, отсутствием фальши, погружением в обыденную среду среднего класса, еще не получившего должного отображения в русской словесности. В романе есть место и личным проблемам: сложные отношения с родителями, с мужем, с друзьями и коллегами. Героиня — женщина с характером. Колорит повествования усиливают “лирические” отступления, имеющие, как правило, ретроспективный характер: детство, юность, виноделие в Абхазии и полученные там уроки кулинарии, не раздираемая национальными страстями жизнь многонационального сообщества, Абхазия как место паломничества советского народа; первые поэтические опыты студентки филфака ЛГУ, ленинградский Рок-клуб, рокер-
ские бунтари 80-х и их окружение; тайский рай, Италия, Лондон 90–2000-х… Героиня (и автор), человек двух эпох — советской и постсоветской (как большинство ныне живущих), предстает в романе как личность с цельным, нерасщепленным сознанием, состоявшаяся в новейшие времена и отдающая должное дню вчерашнему. Несмотря на драматическую составляющую описываемых событий — а героиня знала взлеты и падения и в своей деловой карьере, и на конном ристалище, и в личной жизни, — роман имеет большой позитивный заряд: “Жизнь в России полна удивительных возможностей”.
Современная поэзия: русская и зарубежная (сборник статей). Под ред. А. В. Татаринова. Краснодар: ZARLIT, 2011 — 254 с.
Преподаватели, аспиранты, студенты Кубанского государственного университета, учащиеся средних школ анализируют состояние современной поэзии, отечественной и зарубежной. Из русских поэтов, продолжающих свой творческий путь, в этом совместном труде представлены Олеся Николаева, Тимур Зульфикаров, Константин Кедров, Иван Жданов, Тимур Кибиров, Всеволод Емелин, Сергей Сигей, иеромонах Роман (Матюшин). В неожиданном ракурсе — признанные мастера прозы, специалисты в области метафизического реализма и буддийского постмодернизма: Юрий Мамлеев и Виктор Пелевин. Оказывается, и они поэты. Закономерно вызвали интерес те, кто уже перешел из жизни — в вечность, из современности — в классику ХХ века: Николай Рубцов, Юрий Кузнецов, Арсений Тарковский. Две работы в сборнике посвящены Иосифу Бродскому. Не обойдена вниманием и поэзия, которую молодые неформалы, что не всегда готовы добраться до книги, получают из наушников плеера или со сцены. Студенты пишут о произведениях и сверхтекстовой энергии Глеба Самойлова, Эдмунда Шклярского, Земфиры, создателей группы “LUMEN”. Удивительно, но никто не написал о главном советском рокере — Владимире Высоцком, сгоревшем в созданном им мире. Из бардов в сборнике присутствует более спокойный и гармоничный, способный долго жить Александр Дольский. Во второй части сборника студенты романо-германского факультета Кубанского госуниверситета размышляют о зарубежной поэзии. Охват внушителен: поэзия Польши, Франции, Германии, Италии, Греции, США. Системный анализ сложного пространства современной поэзии дан в статьях С. Чумакова (европоязычная поэзия) и А. Мамаенко (поэзия отечественная). Имена, тенденции, попытки классификации. С. Чумаков сопоставляет художественные процессы двух рубежей: веков XIX–XX и XX–XXI. Сравнение не в пользу дня нынешнего. Состоявшийся век назад триумфальный выход на поэтическую сцену молодых поколений поэтов был отмечен общим стремлением к обновлению стихотворных форм и языка, обилием дерзких манифестов. Существовала реальная конкуренция множества стилей, школ, объединений, групп, позиций: символистских, авангардистских, реалистических, модернистских. Альманахи, сборники, персональные издания на любой вкус, выходящие небольшими тиражами, не залеживались на прилавке. При этом, отмечает С. Чумаков, сохранялся высокий общий уровень, масштаб индивидуального творчества. На сегодняшний день, констатирует он, в современной зарубежной поэзии, как и в России, сложилась скорее ситуация “post”, связанная с уходом большинства лидеров, притом, что массового и — самое главное — качественного прорыва молодежи, как было в конце XIX — начале ХХ века, в последние десятилетия не произошло. Имен, терминов, направлений, школ и школок не меньше, чем сто лет назад, — личностей пока маловато. По-настоящему новый вектор поэтического развития С. Чумаков видит в “технологизированной поэзии”: “звуковая поэзия”, “интернет-поэзия”, “аудиовидео-поэзия”. Но говорить о смерти поэзии рано. “Поэзия не умерла, — вторит собрату по перу и А. Мамаенко, — в данный момент мы можем наблюдать не смерть, а подспудное кипение магмы, способное привести к тектоническому сдвигу”. А. Мамаенко предлагает любопытную классификацию постпутчевой отечественной поэзии, которая, как и Союз писателей, разделилась на почвенников и демократов-авангардистов. Творческую позицию первых она характеризует вовлеченностью в судьбу страны, неравнодушием и неотделением себя от социума. В стане демократов картина складывается мозаичная: концептуалисты, постконцептуалисты, иронисты, метареалисты, презенталисты, полистилисты, “лирические архивисты”, или поэты “исчезающего └я””. Она дает характеристики каждому направлению, приводит десятки имен, известных, что на слуху, и малоизвестных. Иногда “причислить” поэта к одной определенной группе не удается: сказывается и условность классификации, и неоднозначность авторских “я”. А. Мамаенко сознается, что в настоящее время классифицировать поэтические направления трудно: современные поэты и малоизвестны, и малоизучены. С учетом этого факта надо отдать должное составителям и авторам сборника: труд их впечатляет. Впечатляет масштабом охвата, неординарностью подходов. Впечатляет попыткой упорядочить поэтическую “стихию” в условиях, когда поэтов — море, когда стихами переполнены сайты, когда каждый, кто в состоянии написать несколько связных строк, одобренный друзьями, уже считает себя поэтом. Составитель сборника, доктор филологических наук, зав. кафедрой зарубежной литературы КубГу А. В. Татаринов, размышляя о своеобразии текущего момента в поэзии, во вступительной статье указывает на две трудности, с которыми встретился коллектив при формировании сборника. Первая — что такое современная поэзия, где ее, собственно, искать? Вторая — особенности аналитического подхода именно к лирической поэзии. “Аналитический текст — продление и развитие поэтичности, высвобождение множества значений, скрытых в художественно состоявшихся сочетаниях слов… Надо найти и оценить настоящего поэта, показать, что теряет мир, не замечая его”. Проект “Современная литература” преподаватели кафедры зарубежной литературы Кубанского государственного университета разрабатывают с начала 2010 года, привлекая к работе начинающих филологов и литературоведов. Ведь это именно нынешним студентам предстоит найти настоящих поэтов и показать их миру. Настоящий сборник в рамках этого проекта — уже третий. Первые два были посвящены литературным жанрам и роману рубежа двух тысячелетий — русскому и зарубежному.
Джеральд Мартин. Габриэль Гарсиа Маркес. Биография. Пер. И. П. Новоселецкой. М.: СЛОВО/SLOVO, 2011. 624 с.; 24 ил.
Колумбийский писатель Габриэль Гарсиа Маркес, Сервантес ХХ века, уже более полувека является одним из самых популярных писателей в мире. Его шедевр “Сто лет одиночества” (1967), наверное, можно считать единственным романом за период с 1950 года по сей день, число восторженных поклонников которого практически в каждой стране и культуре мира только прибавляется. С выходом романа заговорили о новой эпохе в истории романа и реализма. В литературоведении прочно утвердился термин “магический реализм”: особая повествовательная манера, присущая роману Маркеса и произведениям многих латиноамериканских писателей, характеризующаяся неограниченной свободой, с которой писатели Латинской Америки сращивают сферу заземленности быта и сферу сокровенных глубин сознания. Жизнь самого Маркеса такая же фантасмагорическая, как и его романы. Д. Мартин, профессор Питтсбургского университета и эксперт латиноамериканской литературы, потратил 17 лет своей жизни, чтобы создать биографию одного из величайших писателей современности. Много часов Мартин провел в беседах с самим писателем, его родными, ближайшими друзьями. В общей сложности взял около трехсот интервью. В том числе опросил и проинтервьюировал четырех президентов Колумбии, друга Маркеса — Фиделя Кастро, писателей Карлоса Фуэнтеса и Марио Варгаса Льосу, а также родных писателя (супругу, сыновей, мать, братьев и сестер), его друзей и коллег. Самым трудоемким, по словам биографа, было разобраться в хитросплетениях тех многочисленных мифов, которыми окружил себя писатель, ведь “почти каждое событие в своей жизни Маркес описывал то так, то эдак”, прибегая к “мистификации и наглому интриганству, чтобы пустить журналистов или литературоведов по ложному следу”. Потребовалось немало усилий, чтобы понять, как плохо одетый тощий паренек из захолустной безвестности поднялся до высот богатства и всемирной славы. Сегодня Маркес — богатый человек, у него семь домов в чудесных уголках в пяти странах мира. Лауреат Нобелевской премии (1982 год) Маркес и ныне принимает активное участие в культурной и политической жизни страны, является основателем авторитетных организаций в сфере журналистики и кинематографа. В этой книге Мартин пишет не только о жизни самого писателя, но и о Латинской Америке, родине и источнике вдохновения Маркеса, погружает читателя в мир писателя, в суровую, завораживающую, порой комическую реальность, образующую фон книг Маркеса. Анализируя произведения Маркеса, Мартин размышляет о том, какую роль в жизни писателя и в его творчестве сыграло его отношение к власти, к одиночеству, к любви, его политические взгляды. Труд проделан гигантский. Усилия Мартина получили высокую оценку и самого писателя: в 2006 году Маркес объявил мировой прессе, что Мартин — его “официальный” биограф. Книга вышла в 2008 году, в России публикуется впервые.
Дмитрий Травин, Отар Маргания. Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара. М.: АСТ: Астрель, СПБ.: Terra Fantastica, 2011. — 768 с.
Это они оставили нам в наследство тот мир, в котором мы сегодня живем: монархи и призванные ими министры, диктаторы и президенты, великие ученые, без трудов которых трудно представить себе модернизацию, университетские профессора. В коротких историях, через биографии конкретных людей рассказано, как и почему изменялся мир, почему и с какими целями осуществлялись в разных странах экономические реформы и к каким результатам они привели. Географически в книге представлен весь мир, все значимые мировые реформаторы Европы, Азии и Америки. Временной промежуток: от эпохи английской королевы Елизаветы Тюдор до конца ХХ века, до очерков о российских реформаторах 90-х годов. Авторы прослеживают более полусотни биографий, трагических и героических. Среди героев очерков великий Бонапарт и отец доллара Александр Гамильтон, российские монархи-реформаторы Александр I и Александр II, железный канцлер всеобщего благосостояния Отто фон Бисмарк и золотых рублей мастер Сергей Витте, железная леди Маргарет Тэтчер и Дэн Сяопин, герой серого дня Алексей Косыгин и Лех Валенса, отцы Европы и отцы Америки, искатели третьего пути и могильщики социализма… И если Елизавета Тюдор, чье имя книгу открывает, уже более четырех столетий входит в условный список наиболее заслуженных монархов Великобритании — многие историки полагают, что именно ее экономические реформы заложили основы последующего процветания страны, а также превращения ее в так называемую “мастерскую мира”, — то “слава” российских реформаторов конца ХХ века испытание временем еще не прошла. В послесловии к книге петербургский писатель Андрей Столяров отмечает: “Великие реформаторы, как правило, не видны за пышными декорациями истории. Судьба многих из них трагична. Призванные в момент кризиса, осуществляя вынужденно крайне непопулярные меры, они фокусировали на себе вражду и ненависть многих общественных групп, которые их действия не понимали и не принимали”. Анализируя деятельность российских “младореформаторов”, победы и поражения Е. Гайдара, Б. Федорова, самой мифологизированной фигуры в современной российской политической жизни А. Чубайса, авторы приводят полярные мнения и в поисках ответа на вопрос: кто же они, гении или злодеи? — не относят их ни к тем, ни к другим. Прослеживая вместе с авторами судьбы их героев, читатель убедится, что в истории реформаторы не раз становились “главными врагами народа”, и немногим удалось узнать, чем и когда отзовутся для государства их реформы. “Трудно быть реформатором” — такое выразительное название имеет предисловие к книге. Автором этого вступительного слова является министр финансов РФ Алексей Кудрин, человек, хорошо осведомленный о том, насколько тернист путь реформатора. “Одна из наиболее трудных задач для любого государственного деятеля — это осуществление реформ. Реформатору приходится не только проводить новые законы, но также ломать устоявшиеся общественные институты и давно сложившиеся представления людей. Политик, который решается на радикальные преобразования, всегда оказывается в довольно сложной ситуации. Порой эта ситуация превращается в трагическую. В книге Дмитрия Травина и Отара Маргания рассказывается о реформаторах, сумевших преодолеть как объективно существующие трудности, так и свои субъективные страхи. Эти люди сумели начать важнейшие преобразования. В ряде случаев реформы удалось довести до конца. В ряде случаев реформаторов постигли неудачи. Но как победы, так и поражения стали важнейшими шагами в развитии общества. Без тех героев, о которых повествуется в книге, не было бы современного общества, не было бы высокого уровня развития экономики и не было бы того уровня потребления, который характерен для цивилизации XXI столетия”. И если авторы, исходя из огромного корпуса переработанного ими материала, в заключение делают выводы из истории реформирования, наиболее актуальные для современной России, то А. Столяров в послесловии дает яркую характеристику современного постиндустриального мира, мира, где царствует экономика, заменяющая собой все — веру, идеологию, национальность, культуру. Мира, более похожего на новое Средневековье, где принадлежность к высшим слоям определяется уже не происхождением и чистотой крови, а наличием больших денег; мира непрочного, ибо в нем зреют гроздья гнева, и в новых условиях России предстоит сделать выбор пути, определив новые правила политического и экономического бытия.
Паскаль Брюкнер. Тирания покаяния: Эссе о западном мазохизме. Пер. с фр. С. Дубина. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2009. — 256 с.
Паскаль Брюкнер, лауреат премий Медичи и Ренодо, романист (“Божественное дитя”, “Похитители красоты”, “Горькая луна”). В этой книге выступает как публицист. И выступает он против интеллектуальной элиты Европы: писателей, философов, социологов, экономистов, журналистов — “флагеллантов западного мира”, давно и усердно занимающихся самобичеванием и прививающих вкус к самобичеванию и европейцам. В результате, констатирует автор, большая часть европейцев убеждена в том, что их ненавидят во всем мире, и ненавидят заслуженно. Ибо нет такой мерзости в Африке, Азии или на Ближнем Востоке, в которой не был бы повинен Запад. Ибо европейцы ответственны за ужасы, совершенные их предками и вообще всем человечеством. “Перебирая в памяти былые зверства, войны, преследования иноверцев, рабство, империализм, фашизм и коммунизм, Европа видит в собственной истории лишь длинную череду побоищ и грабежей, результатом которых стали два мировых конфликта — иначе говоря, восторженное самоуничижение. Ни с чем не сравнимые ужасы: поставленная на поток индустрия смерти в нацистских и советских лагерях; возведение кровавых шарлатанов в ранг идолов масс; опыт тотального зла, превращенного в бюрократическую рутину, — вот итог нашего развития. …Европа шатается под бременем тяжких злодеяний”. Размышляя о самосознании современной Европы, Брюкнер рассматривает, как оно влияет на ее взаимоотношения с Америкой, Израилем, исламским миром, с бывшими колониями. Он вскрывает корни современного антиамериканизма и антисемитизма в Европе, обнаруживая стремление Европы переложить вину за драматические конфликты в мире и, в частности, на Ближнем Востоке на две страны, “недостойные нашей цивилизации”, — Израиль и Соединенные Штаты. Он считает, что пора перестать оправдывать терроризм и покушения как акты законного воздаяния за злодеяния прошлого (колониализм), как акты отчаяния, вызванные нынешней экономической отсталостью и низким уровнем жизни. Африканцы, как и азиаты, и французы, одни ответственны за свое развитие и могут упрекать лишь самих себя за собственную отсталость, сколь бы суровой ни была система международных отношений. И уж если “волна покаяния, которая, подобно эпидемии, захлестывает наши широты и прежде
всего — центры веры, — пусть другие и верования и другие режимы также признают свои заблуждения!” В своем язвительном памфлете Брюкнер не обходит вниманием и родную Францию, воплощающую в себе все болезни Европы, сгущающую их до предела и добавляющую к ним другие, только ей присущие. Оказывается, и Франция, утеряв главенствующие позиции в Европе, пришла к выводу о собственном ничтожестве и последние десять лет увлеченно предается самоочернению и самоистязанию избалованного дитяти, разрывается между двумя болезненными воспоминаниями: колонизация (Алжир) и участие правительства Петена в депортации евреев. С неизменным уважением французский мыслитель относится к США, стране, сохраняющей способность примирять критику с самоутверждением, и “сколько бы мы ее ни демонизировали, она до сих пор защищает сокровище демократии, которое мы отвергли или унизили”. Многие суждения Брюкнера покажутся нам парадоксальными, например, мысль о стремлении многих народов отождествлять пережитый ими когда-то геноцид с холокостом, дабы получить какие-либо дивиденды. Вряд ли мы согласимся с тем, что победа демократических революций в Украине и Грузии при поддержке военной мощи НАТО в Европе, не убоявшегося враждебности Москвы, — это победа действительно “демократических” революций. Или вот с таким тезисом: “Там, где народ находится под пятой, стонет в цепях агрессора и сгибается под гнетом тирании, за помощью он поворачивается к Америке, а не к Европе”. Но размышления одного из самых ярких мыслителей современной Франции о пользе исторического покаяния для нас весьма поучительны: тема эта крайне болезненна и для современной России, так же “шатающейся под бременем страшных злодеяний своего прошлого”. “Нет ни одной нации, будь то на востоке или на западе нашего континента, этого маленького азиатского мыска, которая была бы свободна от суда совести, историю которой не переполняли бы трупы, сторожевые вышки, пытки и репрессии”, — констатирует он. И — “нет такой профессии, социальной категории или региона, нет таких профессиональных, социальных, географических категорий, для которых нельзя было бы припомнить какой-нибудь ущерб или давно позабытую резню с целью внесения в список поминовения”. И — “каждый из нас может отыскать среди своих предков хотя бы одного повешенного, пролетария, раба, репрессированного и тому подобное, так что, если нужно, мы дойдем и до Средних веков, чтобы потребовать восстановления справедливости. Не уверен, что это прогресс”. Автор вопрошает: насколько же продуктивна совестливость, порой доходящая до паралича? Можно ли безнаказанно прививать целым поколениям вкус к самобичеванию? Да, Европа, без сомнения, породила немало чудовищ. Среди них и преследование инаковерующих, и колониализм, и антисемитизм, и геноцид, и самоубийственные войны. “Но она в то же время дала миру и теории, позволившие этих чудовищ осмыслить и уничтожить”. Европа забывает, что в ее прошлом были не только “реки грязи и крови”, но и прогресс права и демократии, что свобода в ней в конечном итоге восторжествовала над угнетением, вот почему в Европе живется лучше, чем на других континентах. Не надо мусолить вчерашнее зло, советует Брюкнер, лучше обличать сегодняшние преступления и упущения и, признав единожды прошлые преступления, способствовать развитию демократических режимов в былых колониях, в собственных странах. “Хватит путать необходимую самооценку с нравоучительным мазохизмом… Нация не может бесконечно отождествлять себя со своими истязателями, предателями и негодяями — или, напротив, канонизировать своих побежденных, расстрелянных, замученных. Ей нужно прежде всего восславлять своих героев, мужчин и женщин, которые в самые трудные минуты осмеливались сопротивляться и позволили народу встать с колен и идти с высоко поднятой головой”. В конце концов, “государство — не Церковь, оно должно отвечать за настоящее и будущее, а не покаянно бить себя в грудь”. Европа кается с 1945 года, Европа размышляет о покаянии и, как всегда, идет впереди нас.
Игорь Шумейко. Большой подлог, или Краткий курс фальсификации истории. М.: Эксмо; Алгоритм, 2010. — 272 с. — (Исторические сенсации)
Исходя из того, что в последние десятилетия фальсификация истории стала сознательным подходом во внешней политике многих государств, автор констатирует, что фактически все “исторические” споры сегодня идут вокруг истолкований (часто взаимоисключающих) одной и той же зафиксированной цифры, одного и того же документированного сторонами факта. Факты, особенно более или менее из-
вестные, изменить нельзя, особенно это касается документов ХХ века, сохранившихся, чья подлинность сомнению не подлежит, например, Ялтинских соглашений. А вот их интерпретации можно предложить самые разные. Об этом феномене, о том, как идеологии, которых вроде бы нет, заслоняют факты, которые есть, и рассказывается в книге. Читателя, историческим знанием не владеющего или владеющего слабо, ждут трудности: автор, отменно владея исторической фактурой, легко переходит из одного временного периода в другой, использует огромнейший фактический материал, в том числе факты малоизвестные, ранее “не востребованные” (причины такой “невостребованности” вполне прозрачны) советскими историками. В поисках разделительных пунктов с нашими давними оппонентами автор приходит к 1054 году — к Великому разделению церквей. Раскол довершили два важнейших события XIII века: четвертый крестовый поход 1204 года, в результате которого внезапно был захвачен богатейший город того мира — православный Константинополь, и выбор Александра Невского: “Союз на Востоке — оборона на Западе”. Россия и Европа зажили совершенно разной жизнью. 950 лет не вместе, 950 лет взаимного неприятия Запада и Востока. Накапливались отличия религиозные, политические, ментальные, касающиеся, например, русского понятия свободы, Западу непонятного. Со времен монголо-татарского нашествия на Европу, прерванного главным образом смертью Великого Каана Угеде и необходимостью присутствия на выборах нового Каана всех монголов, Европа все еще испытывает страх и ненависть к тому, что приходит с Востока. Но в какую бы глубокую старину автор ни погружался, он неизменно возвращается к современности, выявляя взаимосвязь прошлого и настоящего. Он много и охотно цитирует выдающихся философов, политиков, дипломатов разных времен, в чьих работах отражен иной, западный взгляд на Россию: Антонио Поссевино, Лейбниц, Руссо, Вольтер, маркиз де Кюстин, Ричард Пайпс, Черчилль, Бжезинский. И. Шумейко неизменно подчеркивает, что в отношениях России и Запада были не только обиды и злость, но взаимный интерес: торговый, научный, человеческий. Особое внимание И. Шумейко уделяет меняющемуся восприятию Второй мировой войны, вполне единому ранее (до не столь уж давнего времени) и — двоящемуся в наши дни… Он доказывает, что история Второй мировой войны фальсифицируется исходя из сугубо ПОСЛЕвоенных политических и даже экономических интересов. Антагонистические интересы у Британии, США и СССР были и ранее, однако ж попытка приравнять Сталина к Гитлеру, СССР к фашистской Германии, эта “интерпретация” — продукт самого недавнего времени. Подобных обвинений со стороны наших западных оппонентов НЕ БЫЛО практически до конца 1980-х годов. И. Шумейко анализирует не только почему, но и как, по каким направлениям идет фальсификация истории Второй мировой войны. Подробно рассматриваются различные исторические инсинуации, господствующие ныне в прибалтийских странах, Грузии и других бывших республиках СССР. Тезисы и антитезисы российско-латышской полемики И. Шумейко поверяет выразительными фактами, свидетельствующими о том, какой нелегкий, не всегда добровольный, часто обусловленный сложными обстоятельствами выбор стоял перед латышами в годы Великой войны. Он приводит конкретные цифры: сколько латышей воевало на советской стороне, сколько на немецкой. Приводит документы, воспоминания, из которых становится ясно, где, в какой армии латыши выступали как равноправные воины, где являлись пушечным мясом, где совершали подвиги, а где злодеяния. Не без иронии автор характеризует русско-американо-грузинскую розу ветров: на грузинском участке фальшистории в единый узел оказались связаны Вьетнам, Афганистан, Вильсон, Маккейн, Бжезинский… и Грузия. Разные типы ментальности у грузин и прибалтов, соответственно, породили разные способы искажения истории. Анализируя исторические процессы прошлого и их интерпретацию в настоящем, И. Шумейко выдвигает немало оригинальных концепций, например, свою классификацию войн, которые вела Россия. Он предлагает перестать переносить в середину ХХ века понятия “национальный суверенитет”, “международное право”, “человеческая жизнь”, “демо-
кратия такими, как они понимаются сегодня. Что ж, если среди историков постепенно утверждается мнение, что нельзя судить Средневековье по законам и правилам нашего времени, то, наверное, настала пора распространить этот взгляд и на решения, которые принимались в середине ХХ века. Досконально прослеживая извилистые тропки фальсификаторов, И. Шумейко обследует и ту, что проложена творцами новомодных теорий, искажающих историю часто в силу любви к России. На этой тропке мы встретим и авторов “Новой хронологии” и их последователей, и адептов “Велесовой книги”, и создателей фантастических миров. Краткий курс фальсификации истории внушителен по объему информации, по количеству поднятых тем. И хорошо просветляет умы, засоренные потоками противоречивых мнений и суждений, поступающими из разных источников. Ведь если ложь появляется, значит, это кому-то нужно….
Жизнь Петербурга в иллюстрациях городских газет. Конец XIX — начало ХХ веков. СПб.: Питер, 2011. — 128 с.; ил.
Книга впервые открывает мир газетной иллюстрации конца XIX — начала ХХ века — огромный пласт изобразительных материалов, до сих пор просто никем не замеченный. Источником для составителя альбома стали две столичные газеты универсального содержания: “Петербургская газета” и “Петербургский листок”. Основанные в 1860-х годах, рассчитаны они были уже не только на образованное дворянство, но в основном на массового читателя: городское купечество, рядовых чиновников, потом и представителей низших сословий, в основном людей небольшого достатка и небольшого образования, зачастую только приобщавшихся к чтению. Газеты ожесточенно конкурировали. Идя навстречу своей аудитории, газетчики отказывались от длинных статей в пользу коротких заметок, старались не только информировать читателя, но по возможности развлечь его. В 1897 году цензура, до сих пор опасавшаяся распространения “подрывных идей” в том числе и через рисунок, все-таки разрешила размещение рисунка в тексте. Солидные газеты (за исключением “Нового времени”, начавшего выпускать еженедельное иллюстрированное приложение) новыми возможностями не воспользовались. Страницы же двух массовых газет преобразились. Рисовальщики изображали официальные события (визит главы иностранного государства или прием в посольстве, спуск корабля, открытие новой школы, пожары, взрывы, катастрофы, строительные аварии, дорожно-транспортные происшествия). Во всем спектре была представлена криминальная хроника: от ареста шайки вооруженных грабителей до драки на свадьбе или покушения на убийство мужа утюгом. Отражались события культурной и спортивной жизни, деятельность коммунальных служб. Обе газеты регулярно помещали зарисовки из зала суда, и, как замечает автор вступительной статьи, гораздо лучшего качества, чем теперешние американские, которые иногда показывают по телевизору. В обеих газетах было много иллюстраций репортажного характера. При выборе сюжетов для иллюстрирования газетчики, стремясь заинтересовать и привлечь читателя, ориентировались не на масштаб события, а на его необычайность, курьезность, возможность придать ему характер сенсации. Репортажный рисунок давал возможность “создавать” интересное событие для каждого номера, укрупненно показывать эмоционально окрашенную, “человеческую” историю. Обо всем этом, а также о тонкостях искусства газетного иллюстрирования, о приоритетах, которыми каждая из газет руководствовалась в выборе тем, о том, как в каждой из газет решались вопросы расположения материала в тексте, о том, сколько площади отводилось рисункам на газетных страницах, о технологии печати подробно рассказано во вступлении. К сожалению, отмечает О. Ансберг, о тех, кто иллюстрировал петербургские газеты, известно крайне мало, и все-таки некоторые имена рисовальщиков ей удалось установить, эту информацию она также приводит во вступлении как зачин для будущих исследователей. Из множества рисунков — а за два десятилетия в двух газетах были опубликованы тысячи, а то и десятки тысяч — для книги О. Ансберг отобрала 120, по возможности наиболее разнообразных в сюжетном и художественном отношении. Великолепно изображали рисовальщики массовые сцены: гулянье на Смоленском кладбище, елку в Юсуповском саду, праздники Курбан-байрам, Будды, Пятницы-Параскевы на Пороховых. (Даже из перечисления этих сюжетов, видно, каким многоликим и веротерпимым был многонациональный Петербург.) Неизменно внимание художников привлекали “ужасные драмы”, частные и общественные: покушение девушки-телефонистки на самоубийство; гибель прислуги, вывалившейся из окна во время мойки стекол на улице Морской, № 49; взрывы — на подводной лодке, в трамвае, на заводе, “адские взрывы фейерверка на Черной речке”. Остается удивляться, как много схожего в опасностях, подстерегавших горожан сто лет назад и угрожающих нынешним петербуржцам: нападение бешеных собак, столкновение пароходов, налет парохода на мост, гибель гоночного автомобиля между трамваев, угодивший в Черную речку мотор, въехавший в магазин автобус, дама-водитель, не сумевшая справиться с управлением мотора. Но не все так печально, в жизни петербуржцев было место и радостям, и подвигу: очищали Екатерининский канал и фильтр городского водопровода, спасали провалившихся под лед лошадей, мужественные городовые успевали то остановить взбесившихся лошадей, то выдернуть заигравшегося ребенка из-под колес трамвая. Первые из помещенных рисунков датированы 1897 годом, последние — летом 1914-го. Завершающая альбом иллюстрация: исправление немецких вывесок на Ямской улице (ныне ул. Достоевского) — 20 человек из простонародья закрашивают белой краской слово “немецкая”, оставляя только “колбасная”. Публикуемые рисунки сопровождаются подлинными газетными текстами, и каждый из них — частица калейдоскопа больших и малых городских событий, в свое время представленных на газетных страницах как новости, заслуживающие особого внимания. Во вступлении О. Н. Ансберг выражает вполне обоснованную надежду, что с выходом этого альбома иллюстрации петербургских газет привлекут внимание и как явление изобразительного искусства, и как новый источник по истории города и горожан.
Публикация подготовлена
Еленой ЗИНОВЬЕВОЙ
Редакция благодарит за предоставленные книги
Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)