Публикация Елены ╛Зиновьевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2010
Дом Зингера
Владимир Вернадский. Дневники. Июль 1941 — август 1943. Сост. В. П. Волков. М.: РОССПЭН, 2010. — 542 с. — (Библиотека трудов академика В. И. Вернадского).
Дневниковые записи великого ученого Владимира Ивановича Вернадского (1863–1945), сделанные им в период пребывания в поселке Боровое Казахской ССР, куда он был эвакуирован с семьей в начале Великой Отечественной войны. Вернадскому шел 78-й год, но он продолжал энергично работать. Непредвиденный отъезд из Москвы резко разрушил привычный ритм работы и жизни. Библиотеку, картотеки, многие материалы пришлось оставить в Москве. На новом месте потребовалось заново налаживать быт и восстанавливать условия для научной и научно-организационной работы. В Боровом Вернадский завершает давно задуманный им труд, “книгу жизни” — “Химическое строение Земли и ее окружения”. Он, ощутив необходимость более основательно и масштабно проанализировать проблему перехода биосферы в ноосферу, заново осмысливает свою концепцию биосферы, от первой редакции которой отделяло без малого два десятилетия. Рассматривая ноосферу как закономерный этап планетного геологического процесса, совершающегося независимо от воли человека, ученый вместе с тем прилагал усилия к тому, чтобы прояснить закономерности ноосферогенеза и на этой основе спрогнозировать будущее. В дневниках отражен ход его мыслей, зарождение и развитие идей, заложенных в “книгу жизни”. Наряду с текущей научной работой над книгой он внимательно следит за театром военных действий, событиями мировой политики, размышляет над причинами неудач Красной Армии. Он отслеживает работу Академии наук и ее Президиума, держит руку на пульсе работы своей лаборатории. И обдумывает проблемы послевоенного устройства мира, направляет в правительство, в Академию наук, газету “Правда” свои соображения о реконструкции страны в послевоенный период, настаивает на срочной реанимации деятельности Комиссии по проблемам урана при Президиуме АН СССР. В своих дневниках он высказывается об Октябрьской революции, о большевистской партии и ее вождях: Ленине, Сталине, Молотове, многих других, о ВЧК и политике репрессий, о снижении морального и интеллектуального уровня партии после репрессий 1930-х годов, о политических процессах тех лет. Трагический опыт первых месяцев Великой Отечественной войны заставил его пересмотреть прежние суждения на этот счет. По-прежнему резко осуждая политику репрессий, направленную против собственного народа, его интеллектуального слоя, в особенности против ученых, он готов был допустить, что имело место “бессознательное вредительство” и что в ряде случаев были справедливо наказаны вредители и шпионы. Заметное место в дневнике занимают записи о встречах и беседах с коллегами, также эвакуированными в Боровое. Как обычно, он следит за новой литературой, научной и философской, перечитывает русскую классику. Дневник — специфическая форма самовыражения личности. Глубокие, серьезные мысли соседствуют здесь с бытовыми зарисовками и мимолетным выражением чувств. Чета Вернадских стоически переносила тяготы жизни в эвакуации, дневники практически не содержат жалоб на бытовые неудобства, неизбежные вдали от привычных условий хорошо налаженной московской жизни. В течение двухлетнего пребывания в Боровом Вернадский много пережил и передумал. Один за другим уходили из жизни самые близкие люди, друзья, ученики. В Боровом он потерял жену, с которой прожил более полувека “душа в душу, мысль в мысль”. Благодаря комментариям есть возможность лучше ориентироваться в многоаспектном и богатом содержанием тексте дневников великого ученого и мыслителя. Данный том продолжает последовательное издание “Дневников” Вернадского, начатое в 1994–1997 годах Национальной академией наук Украины (записи 1917–1921 годов) и продолженное в рамках “Библиотеки трудов академика В. И. Вернадского”, основанной академиком А. Л. Яншиным в 1990 году. В 1998–2006 годах вышли четыре книги, охватывающие период 1921–1941 годов.
Людмила Коль. Роман с Заграницей: повесть, рассказы. СПб.: Алетейя, 2009. — 320 с. — (Серия “Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы”).
“Слушайте, а сколько же нас уже там? — Ну… миллионов десять, наверное… — Да нет! В одной только Германии пять! – Загнули, ребята! В Германии, по-моему, всего четыре. — Чего считать? Все равно не сосчитаем. Много — и всё!” По неуточненным данным, более 10 миллионов говорящих на русском языке живет теперь вне территории бывшего СССР. Жизнь среди другого народа, с иным менталитетом, традициями, культурой, историей, требует от иммигранта определенного психологического напряжения. Как происходит “вживание” в чуждую среду? Можно ли обрести “дом” в чужой стране? И что есть для потерявших прежнее жилище и расселившихся теперь по разным странам и континентам понятие “дом”? Об этом и многом другом и пишет Людмила Коль. С 1989 года она живет в Финляндии. Там началась ее литературная судьба: почти все свои книги она написала именно в этой стране. С 2003 года она — издатель и главный редактор выпускаемого в Финляндии журнала “LiteraruS–Литературное слово”, который выходит на двух языках: русском и финском. Историко-культурный журнал был задуман как интегрирующий орган, общий для финнов и русских. На осуществление идеи потребовалось два месяца. Сработал действующий в Финляндии принцип: “Хочешь? Делай”. И помощь, поступавшая от малознакомых людей. О том, как создавался журнал, рассказано в книге. Она много ездит по Европе, часто бывает в Москве. И в своих произведениях всегда остается верна российской теме, сочетая в своей прозе жизненный опыт и “там”, и “здесь”. Для рассказа о жизни “там” Л. Коль избрала очень привлекательный ракурс. “Не знаю почему, но я всегда во всем стараюсь найти черты сходства, а не различия. Может быть, оттого, что во мне сидит “космическая идея”, и мне хотелось бы объединить всех людей, только на первый взгляд непохожих, а фактически до ужаса одинаковых, живущих в разных странах и на разных континентах, но озабоченных, по существу, одними и теми же проблемами”. От первого эмоционального экспромта до создания образа страны, которую избрал местожительством, лежит долгий и непростой путь. И Л. Коль ведет по нему своих читателей. Каждая новая страна интересна в первую очередь общением с людьми. Отсюда своеобразная стилистика повествования: краткие и емкие диалоги, выразительные мизансцены, яркие бытовые зарисовки. Люди, природа, дети…. Обустройство в новой стране предполагает и разрушение стереотипов, бытующих о том или ином народе. Сначала она увидела финнов такими, как представляют они себя и сами. Отношение к труду серьезное, работать любят; работают быстро, точно, аккуратно; молчаливы и эмоции не показывают, люди замкнутые, скромные, разумные; друзей мало, отношения с друзьями нетеплые, но добрые и верные; любят стабильность и порядок, воспитаны быть вежливыми. Власть уважают. А потом началось разрушение стереотипов. Оказывается, и среди них есть не только умельцы, но и горе-мастера. И кто выдумал, что финны молчаливые? “Ведь их же остановить невозможно! И говорят и говорят, и говорят и говорят!” А еще — только урожденные финны могут услышать, как звенят сосны, и только финны умеют так ценить лес. “Дома2 вдруг вырастают из лесу, или стоят посреди леса, или прячутся в лесу. Если леса нет, его тут же сажают там, где появляются новые застройки. Березы, ели, сосны, рябины… Я уже так привыкла к подобной “садово-парковой архитектуре”, что давно уже не замечаю, что все время живу в лесу. Но лес не только то заветное место, которое наполняет поэзией финскую душу. Лес — это и товар, и деньги, ибо вполне практическая лютеранская финская душа (henkilo, что означает и душу, и человека одновременно) спиливает его, как только он достаточно вырастет (насаживая тут же новый), обращает в деньги”. Наша планета уже давно превратилась в один большой аэропорт, и люди просто ждут пересадки с самолета на самолет, считает автор. И сейчас, когда миллионы беженцев и репатриантов переезжают с места на место, а границы размыты, тема “до2ма” актуальна для многих. “Я родилась в Афинах, училась в Швейцарии, вышла замуж за француза, живу в Голландии. Иногда задумываюсь: кто я? И кто мои дети? И где теперь моя земля?.. А может быть, все это уже не так важно? — так сказала когда-то моя знакомая-гречанка, с которой мы сидели в маленьком итальянском ресторанчике в Западной Англии в обществе бельгийки португальского происхождения…” О том, что же определяет национальную принадлежность, размышляет философ Феохар Кессиди, российский ученый греческого происхождения, родившийся в Грузии, полвека проживший в Москве, а ныне живущий в Греции. В переписке, которую автор ведет со своим дядей Ф. Кессиди, затрагиваются значимые вопросы: что есть история и что есть время, какое будущее ждет Россию и какое европейскую цивилизацию. В повестях и рассказах Л. Коль предстает огромный мир: современная Европа и Москва; день настоящий и впечатления прежних лет, когда, молодая и беспечная, она ездила и по Союзу ССР, и в уютную, обихоженную, доброжелательную Болгарию; вставки-рассказы, как, например, повествование о судьбе финки из деревни Всеволожского района или о предрождественской распродаже в магазине Финляндии. И отдельно рассказы о том, что приводило “туда” советских граждан, а теперь российских: беззаветная страсть, браки по расчету, квартирный вопрос. Мир, о котором рассказывает Л. Коль, не знает границ, он скорее доброжелателен, чем враждебен, и населяющие его люди, в жилах которых перемешалась кровь разных народов, обитая в общем для них “доме”, сохраняют память о своих корнях.
Роберт Най. Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений. Пер. с англ. и примеч. Е. Суриц. М.: Текст, 2009. — 252 с.
Герой этой книги — Уильям Шекспир, увиденный глазами его жены, женщины простой, строптивой, но так и неукрощенной, щедро наделенной природным умом, здравым смыслом и чувством юмора. “Язык у меня хорошо подвешен, это уж не сомневайтесь. Правда, у меня и голова на плечах есть”. Свои записи в тетрадь, подаренную ей старшей дочерью Сусанной, она делает уже после смерти своего супруга, мистера Ухмыла. И пусть в ее воспоминаниях он тощий, лопоухий, с двумя черными обломками зубов прямо спереди рта, с жидкими волосами. И пусть “в мистере Шекспире секретов было, что в коровьем хвосте репья”. И пусть он был рабом своих выдумок. “Мистер Шекспир врал не одной забавы ради. Мистер Шекспир мнил, что путем вранья он душой высвобождался”. Он был любим ею, ее супруг, мистер Шекспир. “О нем одном была моя тоска”. А что он вытворял со словами! “Поэты играют, кидаются словами, чтобы им поменьше думать. Слова даны нам на то, чтобы думать. И совсем не дело и нечестно — ими играть. Эти метафоры: ну что они? Либо лесть, либо обида. Одна вещь не может быть другой вещью. Само собой. Особенно ради того, чтобы уесть супруга”, выносит свой вердикт Анна. Но и свой внутренний протест против игры в слова Анна Хетеуэй вслух не высказывала, ибо была женой мудрой и деликатной. И никогда не уничижала и не презирала мистера Шекспира, даже тогда… Каждая фраза в этих записках — абзац. Образная речь. Строки из сонетов, парафразы из пьес Шекспира вылетают из уст обоих супругов. Расшифровки даны в примечаниях переводчика. Впрочем, для тех, кто знаком с творчеством Шекспира, все фразы, которыми обмениваются супруги, узнаваемы. Как название одной из глав: “Как мне это понравилось”. Как размышления Анны: “Странно, как имена, которые нам дали, нам подходят, да? “Что значит имя?” — я все твержу, бывало”. Да, Анна Хетеуей, творений супруга не читавшая, предпочитавшая Библию короля Якова, достойная жена своего мужа. А кто хохотал громче всех и дольше всех, когда страдфордский сосед Шекспиров, Гамнет Садлер, в один расчудесный крещенский вечер надел Аннины желтые чулки с подвязками крест-накрест? Анна Шекспир рассказывает о событиях и беседах, что имели место в апреле 1594 года, в тот единственный раз, когда она в год тридцатого деньрожденья мистера Шекспира приезжала в первый и последний раз в Лондон к мужу. Она легко переключается от одной темы к другой, скользит из прошлого в настоящее, снова возвращается к той замечательной неделе в Лондоне, делится рецептами деликатесов Елизаветинского времени. Рассказывает, “что мистер Шекспир со мной делал в тот единственный раз, когда я приехала в Лондон”. И сама удивляется: “Но это ж надо! Идти по Лондону на ста тридцати страницах!” И может ли быть иначе? “В этой книге — история про поэта, про его жену, про лучшую кровать и про кровать, которую назвали второй по качеству. Но это немножко история про Джона Шекспира, который начинал отведывателем эля для страдфордского Совета, а кончил горьким пьяницей, и про Марию Арденн, его жену (святую), и про Сусанну, мою лебедь, и про Юдифь, мою гусыню, и про доктора Джона Холла, моего бесценного ученого зятюшку. И про второго моего зятька Томаса Куини (нечестивца этакого). Когда рассказываешь истинную историю по всей правде-истине, приходится и другие истории рассказывать”. И постоянно возвращается к главному: “Моя книга — про самый большой секретик мистера Шекспира. Все время мы к нему идем. И вы откроете этот секрет, только читайте дальше. Я его выведала. И я была сообщницей мужа. Погодите. Узнаете”. Не будем открывать все секреты этой достопочтенной четы. Одна маленькая подсказка. Шествуя по Лондону рядом с мужем, в накинутом им на ее плечи роскошном плаще из бархата, с золотым шитьем, с подбоем бледно-бледно-розового шелка, мягкого, прохладного, бесподобного на ощупь, она задается закономерными вопросами жены, которой муж отнюдь не слал мешками золотые и прочие монеты с посыльными в Страдфорд, на хозяйство. “Я поглядела на павлинье перо, которое качалось на шляпе у мистера Шекспира. └И весь гардероб у тебя от сонетов? — спрашиваю его самым милым голосом. — Весь свой гардероб ты заработал писанием сонетов?“” И уж будьте уверены, о сонетах она узнает все. И хотя прославленный поэт и драматург теряет величие, но обретает новые, совершенно неожиданные черты. А елизаветинская Англия, любимая эпоха Роберта Ная, известного поэта и автора исторических романов, предстает в этом оригинальном произведении с удивительной яркостью и живостью. Тот случай, когда с вынесенными на обложку этой небольшой книжицы репликами можно согласиться. “Захватывающая книга… Най буквально вдыхает жизнь в Анну Шекспир, доселе почти неизвестную, а заодно и в шекспировскую Англию: мы ощущаем ее вкус, запах, стиль, нравы…” (“Дейли мейл”). “Здесь не меньше сведений и, уж конечно, больше занимательности, чем в большинстве ученых штудий, посвященных Шекспиру. Ярко, страстно, оригинально — можно позавидовать тому, кто только собирается открыть эту книгу” (“Санди телеграф”). В послесловии автор сообщает: “История эта вымышленная, но источником ей послужили и произведения самого Шекспира, и свидетельства тех, кто раньше его заметил”.
Русский футуризм: Стихи. Статьи. Воспоминания. Сост. В. Н. Терёхина, А. П. Зименков. СПб.: ООО “Полиграф”, 2009. — 832 с.
Представлены теория и практика основных футуристических групп в России, воспоминания футуристов и их современников, критические отклики. Первый манифест футуризма, одного из универсальных художественных движений XX века, был провозглашен итальянским поэтом Ф. Т. Маринетти в 1909 году. Лозунги Маринетти были подхвачены далеко за пределами Италии, благожелательно встречены и в России. Но если в Италии футуризм был представлен одной группой Маринетти, а в других странах практически исчерпывался литературными выступлениями, то в России новые идеи в искусстве попали на хорошо подготовленную, в значительной мере главными оппонентами футуризма — символистами, почву. Понятие “русский футуризм” включало целый спектр явлений: от подчеркнуто независимых кубофутуристов до эпигонов “Мезонина поэзии”, от близких к экспрессионизму участников “Союза молодежи” до лучистов и виков. В разделах, посвященных деятельности разных групп, материалы расположены следующим образом: манифесты, статьи, полемика, рецензии, затем – стихи, проза, отрывки из драматических произведений. Имена знакомые и не очень: кубофутуристы Д. Бурлюк, В. Хлебников, В. Маяковский, В. Каменский. Е. Гуро; эгофутуристы И. Северянин и Георгий Иванов, И. Игнатьев и П. Широков, К. Олимпов и А. Грааль-Арельский, Вс. Князев и В. Баян; входившие в группу “Мезонин поэзии” В. Шершеневич, Хрисанф, В. Ивнев, Б. Лавренев; участники “Центрифуги”: Б. Пастернак, Н. Асеев, Божидар, Г. Петников. В раздел “Живопись. Театр. Музыка” помещены статьи футуристов, листовки и манифесты. А также новелла В. Кандинского “Фагот”, отрывок из книги П. Филонова “Пропевень о поросли мировой”, изданной в 1915 году, стихотворение К. Малевича. Статьи В. Шкловского “Заумный язык и поэзия” и Р. Якобсона “Футуризм” составляют главу “Футуристы-филологи”. “Русский футуризм в критике” представлен работами Н. Гумилева, А. Бенуа, В. Львова-Рогачевского, В. Ходасевича, И. Бодуэна де Куртенэ, К. Чуковского. В. Брюсова. Отдельной главой идут воспоминания. Таким образом, в книге достаточно полно представлена многообразная и сложная картина, характеризующая десятилетний путь русского футуризма, — с 1908-го по 1919-й. С футуризмом был связан эстетический бунт против позитивистского “общественного вкуса”, против омертвелых канонов классического наследия и “мистических идеалов”. Порыв футуристов к свободному творению новых форм, способных выразить существо грядущего искусства и жизнеустройства, породил немало новаторских идей и значительных достижений в литературе, живописи, музыке, театре. Смело и свежо творцы нового искусства использовали возможности синтаксиса, стилистические свойства языка, законы словообразования, ритм, рифму, инструментовку… Эксперименты футуристов явились мощным стимулом для развития художественного языка, в том числе реалистического. Во вступлении “Только мы — лицо нашего времени…” (В. Терёхина) рассказывается о становлении и взаимодействии основных футуристических групп в России. В книге имеются подробные комментарии, краткая летопись футуристического движения (1908–1919); указатель имен. Тексты воспроизведены преимущественно по первым изданиям.
Сергей Горюнков. Незнакомая Древняя Русь, или Как изучать язык былин. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Алетейя, 2010. – 232 с.: ил. — (Серия “Миф. Религия. Культура”).
Раскрытые коды – змеиный, разбойничий, свадебный — в сюжетах русских былин. Тайны великокняжеского родословия и причины летописных умолчаний. Восстановление утраченной в позднейших переосмыслениях символики, связанной с мифо-религиозной семантикой: загадочная “стрела” Ильи Муромца, его же “шапка земли греческой”, мотивы “исцеления Ильи” как метафора посвящения. Устойчивый комплекс представлений, относящийся к теме языческого жречества, в характеристиках Соловья Разбойника: культовое почитание дубов в язычестве (а именно на дубе и восседает Соловей Разбойник); характерное для языческих жрецов свободное владение “змеиным шипением” и “соловьиным свистом”; отчество Рахманович — как память о пранароде и брахманах. Да и что значило слово “разбойник” в те стародавние времена? Переполнены символикой и сюжеты о Святогоре. Для устранения “белых пятен” и “темных мест”, которыми замусорено проблемное смысловое поле — начало Киевской Руси, — автор предлагает свою методику. В ее основу положена идея символизма былинных текстов, изучение наложения следов реальных событий на основу более древней, мифологической по своему происхождению семантики, раскрытие смыслового несоответствия употребляемым в древних текстах слов таким же словам современного русского языка. (Проблема несоответствия слов их смыслам настолько же хорошо известна в логической семантике, насколько плохо в прикладных гуманитарных дисциплинах.) Автор использует новейшие методологии по истории духовной культуры, давно освоенные зарубежными исследователями, но игнорирующиеся отечественным обществознанием, ибо в течение ХХ века наша общественная наука не столько решала научные проблемы, сколько выполняла идеологический госзаказ. Все свои гипотезы автор тщательно поверяет на материале былин, летописей, исторических данных, обрядовых и религиозных представлениях славян. И даже на истории храмостроительства на Руси: от былинной характеристики строений — “верхи с верхами совиваются” — и шатровых форм храмовой архитектуры, сохранившихся на Руси с дохристианских времен, до анализа особенностей купольных конструкций русских храмов после реформ Никона. Автор проштудировал научные труды по соответствующей тематике, вдохнул новую жизнь в позабытые, не востребованные “оными временами” теории своих предшественников, рассмотрел разные смысловые пласты былин, изучил исторический фон рассматриваемой эпохи. Он убедительно опровергает устоявшийся научный тезис о том, что никого из так называемых варяжских князей — ни Игоря, ни Ольги, ни Святослава – былины не запомнили. И соотносит былинные и летописные образы главных персонажей Киевской Руси. Он проливает свет на одну из самых загадочных фигур в русской фольклористике — Илью Муромца. И рассказывает о трагедии не успевшего вступить в свои наследственные княжеские права древлянского княжича Добрыни Никитича, сына представителя породнившихся знатнейших доваряжских родов Древней Руси Малка Любечанина, Малка, числящегося по летописи фигурой незначащей, а в действительности опасного соперника Ольги (былинной Змеи). В исторических реалиях Х века, в свете борьбы партии альянса Свенельдичей-Малфредов и Рюриковичей за верховную власть в Киеве, драматическая история князя Игоря, Ольги, Мала, их ближайших потомков выглядит не так, как в летописях. Что и закономерно: историю всегда пишут победители, “бесстрастных Пименов” не бывает. А в 1116–1118 годах при правке “Повести временных лет” (968 год) уже полностью возобладала “рюрикоцентричность”. В “Повести временных лет”, содержащей позднейшую трактовку событий крещения Руси, выработанную к XII веку церковной историографией, никак не отражена и история раннего этапа христианизации Руси. А посему содержания былин и летописей по этому вопросу не совпадают. И нет в летописи упоминаний ни о главном языческом жреце по имени Соловей (по Иоакимской летописи, он высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми претя люду покорится”), ни о главном герое победы над ним — Илье Муромце. Зато кульминация противостояния христианства и язычества на Руси конца Х — начала XI века в полной мере отражена в былинах об Илье Муромце и Соловье Разбойнике, альтернативных источниках с отличной от источников официальных, летописных, точкой зрения. Осуществив своеобразный и виртуозный перевод языка былинной символики на язык исторической реальности, автор воскрешает забытые имена и события, развенчивает ложные авторитеты, корректирует генеалогические линии. В конечном итоге С. Горюнков ломает стереотипы восприятия Древней Руси, ее культуры, ментальной специфики, показывает, какой же сложной на самом деле была политическая, социальная и культурная расстановка сил, повлиявшая на содержание и форму тогда же создававшегося русского героического эпоса.
Западные рукописи и традиция их изучения. СПб.: Издательство “Российская национальная библиотека”, 2009. — 272 с.: ил.
“Уже давно очевидно, что вне стен крупнейших европейских библиотек, таких, как библиотека Ватикана, Национальная библиотека Франции или Британская библиотека, собрание западных рукописей Средневековья и Возрождения, представленное в фондах библиотек Санкт-Петербурга, является одним из богатейших в мире”. Таково мнение Франсуа Авриля, знатока западноевропейских иллюминованных рукописей и их давнего хранителя в Национальной библиотеке Франции. Собрание же западноевропейских рукописей и документальных материалов Российской национальной библиотеки — самое крупное на территории России и сопредельных государств. Оно насчитывает 6 тысяч кодексов и 70 тысяч документов V–XIX веков на латинском и пятнадцати европейских языках. Настоящий сборник составлен по материалам юбилейной Международной научной конференции Отдела рукописей Российской национальной библиотеки, проходившей в июне 2005 года. В него включены статьи и тезисы докладов, подготовленные российскими и зарубежными специалистами на основе изучения фондов Отдела рукописей РНБ. Главные темы конференции: история формирования западноевропейских коллекций РНБ и исследование хранящихся в РНБ памятников — представлены в двух разделах. Основу западноевропейских коллекций РНБ заложил Петр Петрович Дубровский (1754–1816), секретарь посольства России во Франции, проживавший во французской столице с 1777-го по 1792 год. Без упоминания его имени фактически не обходится ни один из исследователей. Очевидец событий Великой французской революции, П. Дубровский покупал на аукционах редкие книги и рукописи из частных и монастырских библиотек, приобретал и части рукописных сборников, которые активно изымались из фолиантов и продавались в то время во Франции. Коллекция его весьма обогатилась материалами из архива королевской тюрьмы Бастилии, разоренного после ее штурма. Приобретал он для себя, для русских вельмож, для двора. Несмотря на указ Павла I о запрете ввоза иностранных книг, тем более французских, в пределы Российской империи, часть собранной коллекции Дубровскому удалось переправить на родину. В 1805 году он передал западные рукописи и архивные документы (свыше 700 кодексов и 15 тысяч документов) в Императорскую Публичную библиотеку, они-то и положили начало “Депо манускриптов”, крупнейшему хранилищу рукописных памятников в РНБ. Современные исследователи прослеживают, как формировалась коллекция Дубровского, изучают миграционные пути книжных раритетов из его коллекции, выявляют имена предшествующих владельцев памятников. В центре внимания польских исследователей из Национальной библиотеки Варшавы М. Вреде и С. Шиллера драматическая судьба крупнейшего в Западной Европе XVIII века собрания книг, рукописей, гравюр братьев Залуских. После подавления восстания Костюшко и взятия Варшавы Суворовым коллекция по прямому указанию Екатерины II в ноябре 1794 года была вывезена в Россию. В первой четверти XIX–начале XX века она составила более половины всех западноевропейских фондов “Депо манускриптов”. В 20–30-е годы прошлого века была возвращена советской стороной Польской Республике и погибла во время Второй мировой войны. В настоящее время идет реконструкция этой библиотеки, создается компьютерная база данных, о промежуточных итогах этой работы и сообщается в статье. Авторов исследований, посвященных конкретным памятникам из фонда Отдела рукописей РНБ, интересует история попадания рукописей в РНБ, структура рукописей, содержание, особенности их декоративного убранства, имена прежних владельцев, авторов и иллюстраторов. А среди этих памятников и рукописный сборник IX века, содержащий сочинения отцов церкви. И три средневековых латинских “Бестиария”, отличающихся друг от друга по хронологии, составу и типу иллюстраций (всего в мире сохранилось около ста средневековых “Бестиариев”). И западноевропейские рукописи XIII века, столетия, явившегося прелюдией к эпохе Ренессанса в Европе. И “Чудеса Богоматери”, знаменитое собрание легенд и песен в честь Девы Марии, составленное Готье де Куэнси: в РНБ хранится ранний список XIII века с тщательно разработанным циклом иллюстраций. И шедевр французской книжной иллюстрации XV века, миниатюры знаменитых “Больших французских хроник”. А. Хедеман, профессор Иллинойского университета США, выбрал любопытный аспект: как в иллюстрациях данной рукописи, созданной по заказу Гийома Филятра для герцога Бургундии Филиппа Доброго, воплотилось стремление к переосмыслению “Больших французских хроник” с целью обосновать подготовку Филиппом Добрым собственного крестового похода. Среди статей и подробный обзор рукописей XIV–XVII веков по немецкому праву из петербургских собраний (А. Рогачевский). Необычайно интересно представлены западноевропейские рукописи, содержащие троянскую историю. Удивительно, но легенда о Трое, может быть, самая знаменитая из легенд Античности, до 1050–1060 годов совершенно не волновала средневековых поэтов, и только в последующие века стала “международным бестселлером”. В обзор включены 14 рукописей, созданных и бытовавших в XIV–начале XVI веков на территориях современных Франции, Англии, Италии, Нидерландов. Одни произведения целиком посвящены Троянской войне, в других история Трои составляет неотъемлемую часть общего литературного или исторического повествования, в третьих падение Трои не более чем предыстория описываемых событий. Одна из этих рукописей, созданная в XIV веке в Италии и богато иллюстрированная 343 миниатюрами, считается лучшим списком среди сохранившихся до наших дней. Среди прежних владельцев этих рукописей были и император Карл V, и английские короли Ричард III, Карл II, и лорд-протектор Оливер Кромвель. Тексты статей, их 18, публикуются в авторской редакции с кратким резюме на иностранном или русском языках. Великолепно воспроизведены иллюстрации.
Марина Приёмышева. Тайные и условные языки в России XIX века. В 2 т. СПб.: Нестор-история. 2009. Т. 1 — 455 с.; т. 2 — 696 с.
В монографии исследуются тайные языки: условные языки торговцев, ремесленников, нищих, воров, зафиксированные на территории России XIX века. Тайные языки — условное традиционное обобщенное название для особых языковых “кодов”, для особых лексических систем, которые использовались представителями ряда социальных групп в контексте особых социально-исторических и экономических условий. Употреблялись подобные языки с целью демонстрации социального престижа группы, как языковый пароль для идентификации ее членов, для намеренного обособления, дифференциации от других групп или общества. Такие функции носят разные названия: эзотерическая, конспиративная, криптофорная, криптолическая. Тайные языки — одна из обязательных составляющих в социолингвистической парадигме определенных исторических периодов в каждой языковой культуре. Для России периодом расцвета тайных языков и их постепенного отмирания явился век XIX, век развития капитализма в России. И хотя тогда же, в XIX веке, началось научное освоение различных условных языков, их активное собирательство и изучение, языковые традиции “неофициальной Руси”, знаковый фон в ее истории, мало исследованы. На протяжении многих десятилетий история русского языка изучалась преимущественно в аспекте проблем формирования русского литературного языка, а тайные языки оказывались на периферии внимания ученых. В монографии рассмотрены тайные и условные языки как объект лингвистического исследования. Определяются их место и роль в истории письменной культуры XIX века: в этнографических источниках, в художественной и художественно-публицистической литературе, в лингвистических трудах; дана социальная и лингвистическая характеристика русского тайноречия XIX века; представлен обзор имеющихся на настоящий момент данных по тайным языкам XIX века. Впервые публикуются “Русско-офенский словарь” И. И. Срезневского и ряд новых рукописных источников, а также все обнаруженные словники XIX века по условным языкам торговцев, ремесленников, нищих, воров. Хронологические рамки настоящей работы — 1790–1910 годы. Территориально рассматриваемый материал охватывает границы Российской империи XIX века и включает лексические данные восточнославянских условных языков, употреблявшихся на территориях современных РФ, Украины, Белоруссии. Тайные языки близких, а порой и идентичных групп их носителей в каждой местности имели свои особенности. Торговые арго владимирских офеней и офеней шуйских, торговцев города Бежецка Тверской губернии и города Торопца Псковской, язык мещан города Дорогобужа Смоленской губернии и калужских прасолов имели и сходство, и отличия. Как и арго ремесленные: язык шаповалов Нижегородской губернии и губернии Черниговской, портных Рязанской и Симбирской губерний. Как и арго нищих, брянских, тульских, калужских; белорусских старцев и лобарей Гродненской губернии, харьковских невелей и галицких лирников. Среди приложений и “Сводный словарь лексики петербургских мазуриков” (“мазурик” — мошенник или вор, “мошенник из наших”). В таком объеме лексика русских арго, исследовательские материалы по тайным языкам публикуются впервые.
Игорь Панарин. Первая мировая информационная война. Развал СССР. СПб.: Питер, 2010. — 256 с.
Политолог и психолог, много лет проработавший в КГБ СССР и ФАПСИ, доктор политических наук, профессор Дипломатической академии МИД России, специалист по информационной войне выявляет причины главной геополитической трагедии ХХ века: распада великой страны. Распад СССР не был предопределен, считает автор. В военном плане СССР был непобедим: его армия в ответ на агрессивные действия НАТО на третий день вышла бы к проливу Ла-Манш. Он проиграл войну особого рода, информационную, которая началась в августе 1943 года и велась, системно и целенаправленно, почти полвека. Инициатором и организатором этой войны являлась Британская империя, потерпевшая на промежуточном этапе поражение: она распалась в 1946 году. Знамя борьбы с главным геополитическим и идеологическим противником, Россией, подхватила Новая Британская империя, основанная на союзе создаваемых транснациональных британо-американских корпораций. Глобальному, уходящему корнями в давние времена противостоянию России и Британской империи, столкновению их геополитических интересов на разных этапах мировой истории в настоящее время посвящено немало исследований, здесь автор продолжает уже знакомую тему, естественно, добавляя что-то новое. Идеи о праве Британской империи на мировое господство, заложенные создателем британской разведки Джоном Ди во времена Елизаветы Английской, развитые в веке XIX Сесилем Родсом, господствовали и в веке XX. В книге подробно, поэтапно анализируется ход мировой информационной войны ХХ века в политической, дипломатической, финансово-экономической, военной сферах. Для выполнения главной задачи такой войны — навязывания противнику невыгодных для него, и нужных для себя решений, которые в итоге и приведут к поражению противника, — против СССР работали опытные идеологи, организаторы, агенты влияния, исполнители. В книге много фактуры: конкретные события, их подоплека и, конечно, главные действующие персонажи. На каждое действующее на мировой “информационно-военной” арене лицо в тексте имеется подробное досье: биографические данные, послужной список. Среди таких персонажей – главный идеолог ее развязывания У. Черчилль, разработчики новой послевоенной стратегии информационной войны против СССР А. Даллес и Дж. Кеннан (именно Кеннан выделил новое направление в этой войне: осуществление тайных информационных операций по воздействию на систему принятия решений в СССР в переходный период, при смене политических элит), а также Д. Рокфеллер, Бжезинский, Киссинджер. Излагаются их доктрины, осуществленные ими акции по дезинтеграции СССР. С точки зрения автора, в ХХ веке у России был лишь один талантливый режиссер информационной войны — Сталин, соединивший в себе идеолога-режиссера и организатора-режиссера, сочетание редкое. Именно благодаря умелым информационным операциям разведывательных структур Сталина, считает автор, распалась Британская империя. В главе “Сталин — успешный русский проект информационной войны” автор приводит спорную версию, в которой утверждается, что настоящим отцом Сталина был выдающийся русский разведчик, генерал-майор российского Генерального штаба Н. М. Пржевальский (1839–1888). А посему с детства будущего руководителя СССР поддерживали, “вели”, лучшие патриотические интеллектуальные силы России, и прежде всего “опытные товарищи из русской военной разведки”. (Версия об отцовстве Пржевальского в нашей научной исторической литературе опровергнута.) И именно после смерти Сталина СССР начал проигрывать информационную войну. Уже при “антитрадиционалисте-глобалисте” Хрущеве в высших эшелонах КГБ началась вербовка высокопоставленных представителей советских спецслужб, появилась “пятая колонна”. И снова последовательный событийный ряд, снова досье, знакомые все лица: Пеньковский, Гордиевский, Калугин, А. Яковлев как агенты влияния. Автор рассказывает, как действовали тайные и нетайные зарубежные центры управления по ведению информационной войны с СССР: “Комитет 300”, “Круглый стол”, КИМО. Совет по международным отношениям, Трехсторонняя комиссия, Бильдербергский клуб, МИ-6, ЦРУ, а также раскрывает особую роль ФРС, МВФ, МБРР. Усилия всех государственных, коммерческих структур и спецслужб США сосредоточились на достижении главной цели: приходе к руководству СССР человека, способного реализовать курс на распад СССР. Автор выявляет, как осуществлялась поддержка троцкиста-глобалиста Горбачева, объясняет, почему был выбран именно он, рассказывает, как именно шла борьба за верховенство внутри элиты СССР между “технократами-косыгинцами”, “государственниками-сталинистами”, “догматиками-сусловцами” и “глобалистами-троцкистами”. (Аналогичные группировки существуют и в истеблишменте США, один из витков борьбы там закончился гибелью “государственника-сталиниста” Д. Кеннеди, идет эта борьба и сегодня.) Немало страниц уделено деятельности “главных разрушителей” СССР: Н. Хрущева и М. Горбачева. И снова малоизвестные подробности, маленькие и большие тайны политического закулисья, операции “анти-Сталин”, ГКЧП. И все-таки можно сделать вывод, что в конечном итоге к распаду СССР привели не только действия извне, но в первую очередь просчеты ЦК КПСС и КГБ. Практически не изучался опыт реальной победы СССР над фашистской Германией в информационной сфере. В то время как только в США изучением СССР занимались 170 университетов и исследовательских центров, в СССР не имелось своего информационно-аналитического спецназа. В личностном противостоянии М. Суслов, Ю. Андропов, В. Крючков проигрывали американским режиссерам. Трагичны результаты деятельности главного идеолога ЦК КПСС, главного лидера советских догматиков М. Суслова. Один пример: даже в идеологическом центре подготовки кадров для Советской армии, КГБ и МВД система обучения строилась в основном на отживших стереотипах марксизма-ленинизма, которые выглядели анахронизмом в конце ХХ века. По принципу: “Как отметил Ф. Энгельс, вступая перед рабочими в 1849 году…” И это в период перестройки и гласности, когда СССР уже двигался к распаду. Советская система внешнеполитической пропаганды, этот огромный механизм оказался неэффективен. Война была проиграна. Автор оставляет читателю право не соглашаться со своей точкой зрения. Но информацию к размышлению дает обширную: приводит тексты секретных документов, доклады ведущих идеологов и организаторов войны против СССР, выдержки из мемуаров российских информированных лиц, цитаты из исследовательских работ последних десятилетий.
Юрий Помпеев. Карабахский дневник. М.: Канон, РООИ “Реабилитация”, 2010. — 416 с.: ил.
Эта книга — документ времени, быть может, самого тревожного в истории Армении и Азербайджана. В ней писатель хроникально прослеживает возникновение и эскалацию войны за Карабах между двумя суверенными республиками и зловещую роль в этих событиях, унесших тысячи человеческих жизней, творцов идейного национализма. Он детально анализирует причины армяно-азербайджанского конфликта, воспроизводит хронологию и логическую последовательность событий с 1988 года по начало 2000-х годов. Подробно, шаг за шагом расследует, как, кем и зачем разжигалась межнациональная рознь. В раздувании и поддержании армяно-азербайджанского конфликта одни — сепаратистски-националистические силы внутри Армении, прокремлевское армянское лобби, крупная армянская диаспора за рубежом — оказались очень активны. Другие — перестроечные азербайджанские власти — слабы и растерянны. События в Карабахе выявили неспособность и бессилие (и нежелание) центральной власти защищать национальные и государственные интересы. Высшее партийное политическое руководство СССР за два года не предприняло никаких мер, чтобы положить конец междоусобной войне вокруг Нагорного Карабаха. Вольными или невольными поборниками агитаторов, разжигавших националистический “инстинкт уничтожения”, оказались демократические движения в различных республиках, и прежде всего “ДемРоссия”, сразу принявшие сторону Армении как форпоста демократии в Закавказье. Приложили свою “каинову печать” к антиазербайджанским страстям русские литераторы, историки, деятели культуры, ответственные за “теоретическое обеспечение конфликта”, выражавшееся в попытках обосновать исключительное право одного из народов, чаще армянского, на Нагорный Карабах. Публикации в СМИ, далекие от понимания сути спора, как правило, только вбивали клинья между двумя народами. Из-за морей-океанов слаженно действовали приводные ремни для манипулирования “национализмом” в перестроечном СССР. Автор поименно называет всех действующих лиц, ответственных за разжигание национальной резни. Поведение “вершителей судеб наших” в деталях запечатлено полемическим пером современника. Позабытые и памятные имена пламенных трибунов перестройки и исполнителей безумных решений. Среди них, естественно, в первую очередь М. Горбачев – “диссидент на вершине советской партийной иерархии, провозгласивший демократию и гласность”, по более позднему признанию Д. Бейкера — единственный в столетии шанс для США и их союзников в “расчленении “империи зла”. И Г. Старовойтова, лидер в лагере проамериканских сил в демократической России, что старательно вбивали клин между Россией и мусульманским Югом: под баннером содействия перестройке и расшатывания командно-административной системы она активно поддерживала требования армянских сепаратистов. И архитектор и застройщик перестройки А. Яковлев, “добрый человек из Политбюро”, направлявший “огонь плюрализма коротичей и егоров яковлевых против Азербайджана, против Хельсинкских договоренностей о нерушимости исторически сложившихся межгосударственных границ”. В основу книги легли малоизвестные исторические документы, протоколы заседаний Политбюро ЦК КПСС, публикации тех лет в отечественной и зарубежной прессе (статьи, интервью, беседы), материалы телевизионных передач, рассказы и письма очевидцев событий, дневниковые записи и публичные выступления самого писателя. Источники информации указаны в тексте. В книге три части: “Кровавый омут Карабаха” (1992), “Юдольные дни” (1993), главы из повествования “Руины”, в котором описываются события конца 1990-х–начала 2000-х годов в России, Прибалтике и Закавказье. Заканчиваются “Руины” главой “Заноза Карабаха: 15 лет спустя”. В эту главу включены материалы интернетовского форума, проведенного в июне 2007 года. Автор честен: он публикует предъявленные ему участниками форума обвинения в односторонности занятой им проазербайджанской позиции. И объясняет, почему он занял такую позицию, почему вину за начало конфликта он возлагает на Армению, не захотевшую мирно решать вопрос с Нагорным Карабахом. Искаженное представление о “карабахской проблеме” продолжало и продолжает существовать в общественном сознании, считает Ю. Помпеев. Особенность карабахского конфликта, в отличие от республик Прибалтики, где люди объединялись на антикоммунистических взглядах и на идее национальной независимости, состояла в том, что под болтовню о перестроечных процессах в течение двух лет шло сталкивание азербайджанского народа на борьбу за исконно принадлежащую территорию. Но виноваты в пролитой крови не народы — власти. Оба народа издревле жили на одной земле, дружили, ссорились, многое заимствовали из опыта друг друга. Навязанная им война привела к появлению сотен тысяч беженцев, к десяткам тысяч убитых и раненых с обеих сторон. Сумгаит, Баку, Ходжалы… Карабахский кризис, по мнению автора, явился главным толчком, приведшим к распаду Советского Союза: именно с него началась перекройка территорий СССР, стал тем клином, который развалил СССР на отдельные поленья. Перестройка, задуманная как передел мира в пользу США, состоялась. Армяно-азербайджанский конфликт по поводу статуса Нагорного Карабаха тлеет и сегодня. Заноза Карабаха принесла и приносит боль не только Азербайджану и Армении. “Зло порождает только ответное ожесточение, кровь требует крови, ненависть опутывает не только живущих сегодня, но и тех, кто родится завтра, тысячи совершенно безвинных людей, которые могут стать жертвами взаимной неприязни и бойкота своих ожесточившихся предков. Так, не задумываясь о будущем, поколения дедов, отцов и, к несчастью, матерей обрекают на взаимную вражду будущих детей и внуков, тем самым унижая свои народы”.
Колин Дуриц. Год, который изменил мир. Год смерти Христа. СПб.: Питер, 2010. — 224 с.: ил.
В 33 году великий религиозный мыслитель умер смертью преступника в одной из отдаленных провинций Рима. И это коренным образом изменило ход мировой истории, открыв эпоху христианства. И в начале XXI века этот год оказывает заметное влияние на культуру, политику, литературу и то, как мы воспринимаем мир. Но что собой представлял мир, в котором история христианства только начиналась? В книге обрисовывается политическая и культурная ситуация того времени, рассказывается о социальном устройстве и особенностях Римской империи и ее провинций — Египта и Иудеи — и о том, как выглядела в 33 году Александрия, второй по величине город Римской империи, и как город на холмах — Иерусалим, как и чем жили их обитатели. Даются сведения и о наиболее интересных цивилизациях, существовавших на заре I века новой эры: в Британии тогда процветала культура кельтов, в Китае правила великая династия Хань, а в Южной Америке развивалась таинственная цивилизация Наска. Особое внимание уделено ключевым участникам истории Нового Завета: Понтию Пилату, царю Ироду, Петру, Марии, Марфе, императору Тиберию. “Я пытался рассказать читателям о некоторых людях, живших в тот год (как безвестных, так и могущественных), которые могут представлять интерес с исторической точки зрения и дать общее представление о жизни того времени. Что касается исторических периодов, многое из того, что нам известно, сохранилось случайно, а многое, важное для понимания той эпохи, безвозвратно утеряно. Сохранившиеся древние документы дошли до нас благодаря трудам множества неизвестных людей, которые копировали и берегли их. Я воспользовался документами, которые описывают или как-то затрагивают 33 год новой эры, и стремился прочитать их, пытаясь учесть восприятие мира людьми того периода и ставя перед собой цель: реконструировать взгляды и верования. Работая над книгой, я хотел заглянуть в тот далекий мир. Этот мир отделен от нас не только временем, но и мировоззрением — тем, как люди видели небо, здания и землю вокруг них. Их сознание значительно отличалось от нашего, для них душа и природа были связаны значительно теснее. Я попытался заглянуть в этот мир с сочувствием, прислушиваясь к голосам и наблюдая за событиями. Я хотел показать этот мир сегодняшнему человеку”. Автор не выдвигает никаких сенсационных гипотез. При подготовке книги он опирался на труды историков, специалистов по Библии и искусствоведов прошлого и настоящего из многих стран. А еще — Библию, в первую очередь канонические тексты четырех Евангелий, и на сохранившиеся фрагменты сочинений Светония, Тацита, Иосифа Флавия… Сопоставляя и анализируя дошедшую до нас информацию, спорную и бесспорную, К. Дуриц дает живое представление о мыслеформах того времени, о эпохе, в которой переплетаются различные, в особенности римские и еврейские, сюжеты, о необычных событиях 33 года, “которые вряд ли можно было придумать”, о тех, кто нес Благую весть по миру. И о причинах зарождения и стремительной экспансии Церкви в ее первом поколении: о влиянии таинственного духовного фактора — Святого Духа — и об убежденности тех, кого потом назовут ранние христиане в том, что Иисус восстал из мертвых в телесной форме. Повествование получилось очень ярким, красочным, драматичным.
Владимир Лапин. Петербург. Запахи и звуки. Изд. 2-е, испр. и доп. СПб.: ЛапинЪ, 2009. — 285 с.
История Санкт-Петербурга рассматривается сквозь призму запахов и звуков, наполнявших город и сопровождавших жителей Петербурга на протяжении трех столетий. Эти запахи и звуки не могли сохраниться по “технической” причине: человеческая культура не создала носителей адекватной информации. Колоссальный по своему значению эмоциональный мир ушел вместе с формировавшими его запахами и звуками. Давно уже для нас весна не пахнет пасхальными куличами, и по сентябрьскому городу не плавает запах сена, которым запасались на долгую зиму владельцы лошадей, главного в прошлом, а значительное время и единственного транспортного средства столицы. Наши ноздри не разъедает запах навозной пыли, от которой задыхался летом город. А зимой наши ноздри не щекочет насыщавший городскую атмосферу дровяной дым, наш “дым отечества”. У Европы “дым отечества” был другим: она пахла каменным углем. Разность в запахах дымов к востоку и западу от Немана определяли экономические, социокультурные, природные и климатические особенности России и Европы. Изменились и акустические характеристики города: от мощно звучавших на приневской равнине голосов пушек, петард, колоколов, заводских гудков остался только слабый, почти неуловимый шепот. Их язык, понятный для жителей столицы, служивший для оповещения обо всем происходившем в городе, фактически утрачен. Запахи и звуки составляли своеобразный календарь, задавали ритм жизни как всего города, так и отдельных его районов. Особые, узнаваемые звуки и запахи были у стихийных бедствий: пожаров и наводнений. Запахи и звуки менялись в географии и во времени, служили своеобразными знаками перемен. Петербург окраин и парадных районов имел свои отличительные черты, и Петроградская сторона звучала и пахла не так, как центральные районы. В отдельной главе автор рассматривают звуки и запахи революции и блокады, двух эпохальных событий в истории Петербурга. Петербург военный, торговый, промышленный… Многообразие города — функциональное и культурное — нашло свое выражение в звуках и запахах, витавших и витающих над Невой. Так же как и особенности его географического положения и климатических условий. Рассказы об акустических и ольфакторных особенностях Петербурга представляют собой своеобразную энциклопедию по истории города, причем материал в ней представлен часто практически неизвестный, а порой и выходящий за рамки истории одного, пусть и столичного города огромной страны. История транспорта и мощения мостовых и тротуаров, история торговли и строительства, история отопления и других сфер коммунального хозяйства, история светских и религиозных празднеств и церемоний, особенностей пития в России и в столице, музыкальные фоны города — от военных оркестров до песен мастеровых. Информационное изобилие отнюдь не сводится к сухому перечислению. Это эмоционально насыщенная книга и книга, приглашающая к размышлению. Почему мы так непривередливы, почему так долго были безразличны к миазмам, витающим в наших общественных туалетах? Только ли дураки виноваты в состоянии наших дорог, или у “дорожных” проблем есть объективные причины? Неужели лихачи на наших улицах неистребимы? Ведь со времен Петра I идет борьба с желающими прокатиться по столичным улицам с ветерком. А почему с улиц города исчезла в советское время финская, немецкая, эстонская речь? Да и сами этнические группы? В книге много поразительных фактов, опровергающих наше представление о прошлом. Один пример из истории религиозного сопротивления атеистическому террору: 19 января 1918 года на призывный набатный звон Александро-Невской лавры, куда явились красногвардейцы с приказом по реквизии помещений, откликнулись жители столицы. К лавре двинулись колонны: по официальным данным, в них шло 50 тысяч человек, по неофициальным — полмиллиона. Несмотря на пришедшую к красногвардейцам подмогу — пулеметную роту, приказ Комиссариата общественного призрения выполнен не был. Колокольный звон, один из национальных религиозных идентификационных признаков России, запрещен был только в 1933 году. У В. Лапина город отнюдь не изолированное от страны и мира образование. И через всю книгу проходят наводящие на размышления антитезы: Петербург–провинция, Москва–Петербург, город–деревня, Европа–Россия. Автору удалось, казалось бы, немыслимое: наполнить реалиями нечто иррациональное и неуловимое, сокрытое в выражениях “аромат эпохи”, “дух времени”, “ароматы прошлого”. Он использовал произведения отечественных литераторов, прозаиков и поэтов, памятуя, разумеется, и о том, что ароматы и мелодии на их страницах, суть и отражение реальности, и художественные приемы. Он обратился к мемуарам и свидетельствам бытописцев, к исследованиям ученых и архивистов, к научным работам и публикациям в периодике. Корректно в конце глав даны все ссылки на источники, откуда заимствованы цитаты. За первое издание книги (СПб.: Европейский Дом, 2007) автор, доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге награжден Анциферовской премией в номинации “Лучшая научно-исследовательская работа о Санкт-Петербурге, опубликованная в 2005–2007 годах”.
Андрей Спащанский. Григорий Орлов и Гатчина: история фаворита императрицы и его загородного имения. СПб.: Коло, 2010. — 256 с.: ил.
С 1765-го по 1783 год история петербургского пригорода Гатчины, ее дворцово-паркового ансамбля неразрывно связана с именем Григория Григорьевича Орлова (1734–1783), государственного деятеля царствования Екатерины II. Однако, как указывает автор, до сих пор и это время, и сама персона хозяина гатчинской мызы рисуются в неясных очертаниях. “Сейчас нам кажется, что орловский период в Гатчине стал всего лишь прологом истории, которая была начата в 1766 году, а продолжена и завершена при императоре Павле I, через 35 лет после закладки первого камня в основании дворца. Все здесь кажется пронизанным исключительно павловским духом. …И все то, что известно нам сейчас, не позволяет почувствовать “дух” орловской Гатчины и составить полную картину поместья, да и биография нашего героя, то есть те сведения, которые обычно приводятся в литературе, не дают достоверного портрета. Еще в конце XIX века один из историков справедливо заметил, что Григорий Орлов “до сих пор представляется большинству пустым гвардейским офицером, бретёром и счастливым баловнем случая”. С тех пор прошло более ста лет, но наши знания об этом человеке или, вернее, наш устоявшийся взгляд никак не изменился. …Складывается такой портрет: огромный детина, не особо умный, любящий женщин и грубые развлечения (пьянки и драки). Он стал любовником Екатерины, возвел ее на престол и подчинил себе. Не имея особых дарований, он занял ряд высших должностей, а потом из-за своего любострастия потерял доверие государыни. Женился на двоюродной сестре и после ее безвременной кончины умер в умопомешательстве”. А каким он был на самом деле, Григорий Орлов, фаворит Екатерины II, один из организаторов дворцового переворота 1762 года, генерал-фельдмаршал российской армии? Как часто приезжал в свою усадьбу? И с кем? Как жил там? Кого принимал? Чем занимался? “Особенностью Большой истории, — замечает автор, — является то, что она совершенно не интересуется человеком как таковым. Для нее он лишен частной жизни, привычек. И представляет интерес только с точки зрения государственных поступков, с точки зрения его вклада в политику, экономику и культуру”. И хотя в своем герое он за неимением фактов не углядел талантов государственного деятеля, но обнаружил личность незаурядную. В главах “Григорий Орлов: реальность и миф”, “Орловская Гатчина”, “Князь Орлов как частное лицо” автор восполняет многие лакуны в портрете Григория Орлова, человека и яркого персонажа российской истории. А так как любой дворец, поместье являются отражением личности хозяина, определяющего архитектору круг задач для того, чтобы получить сооружение по своему желанию и вкусу и, разумеется, по своим финансовым возможностям, то и Гатчина в значительной степени творение именно Григория Орлова, отражение его характера и вкусов. Неузнаваемо изменилась сама местность, территорию охотничьих угодий давно занял город Гатчина, что со всех сторон обступил дворцово-парковый комплекс. Да и Гатчинский дворец был дважды перестроен, разрушен и возрожден. Но из-под наслоений эпохи Павла I, которому Екатерина подарила выкупленный у наследников дворец с прилегающими землями, и из-под наслоений позднейших времен вырисовывается во всем великолепии и размахе, характерных для Екатерининской эпохи, Гатчина “орловская”. Почти треть книги отведена рассказу о “Каменном доме Его Сиятельства”, о пространстве вокруг дворца, окружающем его ландшафте и малых строениях. Работа над книгой велась в то время, когда автор являлся научным сотрудником ГМЗ “Гатчина”, и в основе ее малоизвестные архивные источники. Именно внимательное прочтение старых документов дает автору возможность восстановить события прошедшей истории и сквозь наслоения увидеть на картине Гатчины запечатленное отражение его хозяина. Часть из этих документов помещена в приложении: указы Екатерины, депеши и донесения иностранных послов, письма и записки современников, иностранцев и русских. В приложении помещены список источников, аннотированный именной указатель.