Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2010
Павел УСПЕНСКИЙ
Павел Федорович Успенский родился в 1988 году в Москве. Вошел в список премии “Дебют” (2005). Публиковался в поэтической антологии “Знаки отличия” (М., 2005).
“Как трудно воскрешать в памяти события…”
К сожалению, фонд мемуарной литературы не богат воспоминаниями о Бенедикте Лившице (1886–1938), поэте, во многом недооцененном. Его имя то и дело мелькает в различных текстах, однако специально посвященные ему страницы можно пересчитать по пальцам1 . Слова поэта о себе самом, сказанные в начале пятой главы “Полутораглазого стрельца”, как кажется, применимы и к его посмертному существованию:
“Литературный неудачник, я не знаю, как рождается слава. Постепенным ли намывом, как Анадиомена из пены морской? Или вулканическим извержением, как Афина из головы Зевса?
Бог ее ведает, как это происходит.
Я не видел ее возникновения даже вблизи.
Не избирал неудачничества как профессию, хотя оно, конечно, профессия и даже специальность”2 .
В стихотворном цикле “Эсхил”, написанном за четыре года до ареста, Лившиц предельно точно описывает свою литературную судьбу:
Нас опорочит кенотаф лукавый,
Едва земля сокроется из вида…
Лишь ты одна, за рубежом зари
Оставив груз моей посмертной славы,
В единосущном мраке, феорида,
Свой черный парус раствори!3
Помимо “злого рока”, существовали, конечно, и другие причины невнимания к поэту. Здесь нельзя не упомянуть выбранную Лившицем стратегию бытового поведения. В самые тяжелые годы он старался хорошо одеваться, быть предельно вежливым, целовать руку дамам при встрече. Вероятно, у многих людей это ассоциировалось с благополучием, оставляло чувство искусственности и вызывало неприязнь. Так, например, в воспоминаниях Л. К. Чуковской описывается следующий эпизод, Лидия Корнеевна, у которой только что арестовали мужа, встречает на улице Лившица:
“…Увидев меня, Бенедикт Константинович замедляет шаг, улыбаясь величественно и благосклонно. Здороваемся. Задержав мою руку в своей, он долго и тщательно отгибает край моего рукава и перчатки, освобождая на руке местечко для поцелуя.
— Слыхал я, моя дорогая, — говорит он величаво и ласково, — у мужа вашего какие-то неприятности? Ну ничего, потерпите немножко, недоразумение должно разъясниться.
Мы прощаемся. Снова операция с рукавом, перчаткой и поцелуем. Ободрив меня таким образом, Бенедикт Константинович продолжает прогулку. А дня через три, в очереди на букву └Л“ ко мне подходит молодая балерина. <…> Бенедикта Константиновича взяли две ночи назад…” 4
Мы привели только часть цитаты, посвященной поэту, но и по ней видно, что подобное поведение вызывает у мемуаристки чуть ли не раздражение. Конечно, обеспокоенной судьбой мужа, ей было не до подобных формальностей. Думается, однако, что такое восприятие социального поведения проявлялось у многих людей, знавших поэта.
Невосполнимой утратой является тот факт, что жена поэта, Е. К. Лившиц (1902–1987), прожившая долгую и трудную жизнь, не оставила подробных воспоминаний о своем муже5 . При таком дефиците информации важно любое свидетельство, и, конечно, особенно ценными оказываются воспоминания человека, знавшего Лившица на протяжении нескольких лет.
Ниже мы публикуем очерк о Лившице, принадлежащий перу М. Н. Чуковской (1905–1993), переводчицы, мемуаристки, жены писателя Н. К. Чуковского (1904–1965). Вообще, с семьей Чуковских поэта связывала многолетняя дружба. С Корнеем Ивановичем он познакомился еще в пору своей футуристической деятельности и не раз гостил в Куоккале, записывая в “Чукоккалу” стихотворные экспромты. Переехав в 1922 году из Киева в Петербург, Лившиц стал близким другом Н. К. Чуковского. Они жили в одном районе и часто ходили друг к другу в гости. Общался поэт и с женой писателя, Мариной Николаевной.
Когда поэта арестовали, Е. К. Лившиц прибежала к друзьям. М. Н. Чуковская писала ей спустя много лет: “Помню, как Вы, дрожа, прибежали к нам в октябре 1937 г. и сказали об аресте Б. К. Помню, что я пришла с маленьким <…> с гулянья, уложила его и стала убирать Колину комнату. Помню свое потрясение, Вашу растерянность”6 .
После смерти Лившица дружба между семьями не прекратилась. Екатерина Константиновна до конца жизни переписывалась с М. Н. Чуковской, делилась с ней новостями, проблемами и размышлениями. Марина Николаевна очень хотела, чтобы Е. К. Лившиц написала воспоминания. В декабре 1986 года исполнялось сто лет со дня рождения поэта, в Союзе писателей планировался вечер, посвященный его памяти. Екатерина Константиновна очень беспокоилась о предстоящем мероприятии: кто придет? Что будет сказано? Сможет ли прийти она сама?7
Тогда же, вероятно, по просьбе своей подруги, М. Н. Чуковская написала несколько страниц о Лившице. На наш взгляд, этот текст интересен не только тем, что является еще одним свидетельством о поэте, но и тем, что в нем представлен другой взгляд на бытовое поведение Лившица. Воспоминания печатаются по машинописи, хранящейся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (Ф. 1315. № 166. Л. 1–3).
Марина ЧУКОВСКАЯ
Воспоминания о Бенедикте Лившице
Как трудно воскрешать в памяти события, факты, людей более полувековой давности. Многое безвозвратно затянулось черной пеленой забвения, кое-что осталось в памяти. Я хорошо знала Бенедикта Константиновича на протяжении 12 лет, мы часто встречались, и вот те крохи воспоминаний, что сохранились в моей памяти.
Как-то в самом начале 20-х годов мы с Николаем Корнеевичем зашли в Дом искусств8 . Как всегда, поэты читали свои стихи. В комнате кругом сидели слушатели, поэты выходили на середину и читали. Никакой эстрады не было, только одиноко стоял стул, на который можно было либо опереться, либо сесть. Не помню и слушателей, но их было довольно много. Поэты выходили, прочитывали стихи, им или хлопали, или провожали молчанием, и они снова возвращались на свои места.
Помню, как уверенно вышел крупный, красивый человек в полувоенном френче, оперся на стул, чуть отставил ногу в блестящем офицерском сапоге9 и громким торжественным голосом прочитал стихи, сложные и по образам, и по мысли и совсем непохожие на те, что читали остальные поэты.
Это был Бенедикт Лившиц.
Лившиц мне запомнился, он выделялся среди молодых поэтов того времени и своей римской красотой, и щегольской одеждой. Николай Корнеевич хорошо знал его, Лившиц часто бывал в доме его отца. Но они долгое время не встречались: Лившиц жил в Киеве.
Лето 25 года мы жили в Пушкине, тогда еще в Детском Селе. У меня родилась дочка, я возилась с ней, Николай Корнеевич работал. Как-то он пошел купаться и вернулся с Лившицем — они встретились, узнали друг друга, заговорили о поэзии, литературе, и трудно было расстаться. Разница в возрасте была чуть ли не в 20 лет, и я очень смущалась, когда Бенедикт Константинович поцеловал мне руку и разговаривал как “со взрослой дамой” — а ведь чувствовала я себя совсем девчонкой! Вскоре он пришел опять и привел молодую хорошенькую жену, бывшую чуть-чуть меня старше. Естественно, что нас потянуло друг к другу, тем более что Ек. Конст. ждала ребенка10 . И они часто стали приходить к нам, благо жили неподалеку, тут же в Пушкине.
Несмотря на большую разницу в годах, Н. К. подружился с Б. К. Они часто встречались и, конечно, читали друг другу стихи, обсуждая и разбирая их. Никакого покровительства не было в отношении Б. К. к Н. К. Вообще, уважительность к чужой работе было очень заметной чертой Б. К. Главное, что он требовал от поэта – чтобы у поэта был свой голос, пусть небольшой, да отличный от других голосов. Об этом он пишет в своем стихотворении “Ни в сумеречном свете рая”:
Не осуди моей гордыни
И дай мне в хоре мировом
Звучать, как я звучал доныне <,>
Отличным ото всех стихом11 .
Вышло так, что и в Ленинграде мы оказались близко живущими друг от друга. Бывало, встретишь Б. К. на улице, и всегда он останавливался, и по старомодному оттягивал перчатку и целовал мне руку, не обращая внимания на то, что старая изношенная перчатка отнюдь не годилась для такой торжественной церемонии.
В то время Б. К. много переводил — и грузин, и французов. Отличные его переводы давно стали классиками этого жанра. Я хорошо помню то сильное впечатление, которое на меня произвел его перевод “Искательницы вшей” А. Рембо в его выразительном, несколько торжественно чтении12 .
Вообще, все что он делал, носило на себе отпечаток торжественности. <Далее следует зачеркнутый текст: Помню, в начале 30-х годов к писателям круто повернулась фортуна. Печататься стало неимоверно трудно. А жить надо было. Многие подыскали себе службу и стали служащими. Пришлось служить и Б. К. Помню, один наш приятель нашел ему работу в каком-то небольшом учебном заведении. Там Б. К. исполнял обязанности зав. учебной частью. Помню, как важно и с какой торжественностью относился он к новым своим обязанностям, хотя и горевал об оставленной литературе. К счастью, времена переменились, и вскоре Б. К. снова мог заняться любимым делом>.
Лившиц любил красивые вещи, старинную мебель, живопись13 . Помню, < далее следует зачеркнутый текст: что крошечная квартира их в полуподвальном этаже была обставлена мебелью, купленной на распродаже в Зимнем дворце — тогда существовали такие распродажи, да вот денег не было ни у кого>. Большая картина Экстер14 висела на стене – Б. К. любил левую живопись. Это сближало его с братьями Бурлюками15 , о которых он много рассказывал. Всегда интересно было слушать его рассказы. Отношения его с Бурлюками, с Маяковским и другими футуристами прекрасно описаны в интереснейшей книге “Полутораглазый стрелец”, давно ставшей библиографической редкостью16 .
…И вот через много-много лет, в 1956 году, нам довелось встретиться с Давидом Бурлюком на даче у Вс. Иванова17 в Переделкине. Бурлюки уже давно жили в Америке и наконец приехали в гости на родину. По рассказам Б. К., я ожидала встретить медведеобразного старика, а Бурлюк оказался маленьким, сгорбленным, очень болтливым. С ним — его жена, издательница его произведений, Мария Никифоровна. Сухонькая голубоглазая старушка в шляпке с кружевами, в вязаной, словно детской кофточке. Бурлюка она называла “папа”. Боятся простуды — фуфайки, колпачки, хотя был май и тепло. Вероятно, многое перепуталось у них в голове.
— А где дети Корнея Ивановича? Ведь вы прямо из Куоккала приехали?
Бурлюк читал свои стихи:
…………………………..
— Как широка река? — спросили у Харона.
— Мне некогда! — ответил он. —
Садись скорей, ворона!
И т., д., не запомнила дальше.
Говорил, что очень хотел бы, чтобы издали хоть маленькую книжечку его стихов, — все до сих пор издавал сам с женой…18
После долгих хлопот открыли наконец столовую Ленкудлит — Ленинградская комиссия по улучшению быта литераторов19 . И все стали ходить туда обедать. Б. К. был членом столовой комиссии. И в определенный час, идя на обед, всегда было видно Б. К., который, сидя в маленьком закутке и засунув по-старинному за ворот салфетку, поглощает жалкий обед. Но и на том спасибо!
Родился у нас сын20 . Пришел Б. К. со своим крупным, красивым мальчиком посмотреть на ребенка. Благоговейно и торжественно подошел к корзине, где спал сын. Подошел, молча долго смотрел на спящего младенца. Не знаю, какие мысли пришли ему в голову… Но меня до глубины души тронуло это торжественно и благоговейное отношение к младенцу…
В разгар нашего безденежья к нам совершенно неожиданно явились гости – Пастернак с женой Зинаидой Николаевной21 и грузинские поэты, Яшвили22 и Тициан Табидзе23 . Я как могла, старалась занять Зинаиду Николаевну, мучаясь, что даже угостить их как следует нечем…
Вечером собрались снова. Пришли Лившицы. Б. К. переводил тогда грузинских поэтов и был коротко знаком и с Табидзе, и с Яшвили, свободно держал себя и со знаменитым московским поэтом Пастернаком, перед которым мы немного робели24. И снова — стихи, стихи, стихи…. Гудел Пастернак, горланили грузины, читал Лившиц, читал Н. К… Спасибо Лившицу — благодаря ему все вышло дружески и непринужденно.
Публикация и примечания П. Успенского
1 А. И. Дейч. День нынешний и день минувший. М., 1969. С. 234–237; Г. Бебутов. Без срока давности. Тбилиси, 1979. С. 61–64; Г. Леонидзе. Слово о друге // Бенедикт Лившиц. Картвельские оды. Тбилиси, 1964. С. 9–15; Ида Наппельбаум. Угол отражения (краткие встречи долгой жизни). Изд. 3-е. СПб., 2004. С. 95–97 (“Торжественное имя”); Екатерина Лившиц. Воспоминания. Публ. П. Нерлера // Литературное обозрение. 1991. № 1. С. 88–90. Этот список, конечно, не полон, поскольку в различных мемуарах имя поэта то и дело встречается.
2 Б. Лившиц. Полутораглазый стрелец. Стихотворения. Воспоминания. Переводы. Сост. Е. К. Лившиц и П. М. Нерлер; примеч. П. М. Нерлера, А. Е. Парниса, Е. Ф. Ковтуна. Л., 1989. С. 419.
3 Там же. С. 129. Кенотаф — памятник без захоронения, сооружавшийся погибшим в море или погребенным вдали от родины. Феорида — государственный корабль для особо важных поручений (отправка посольств, перевоз казны и т. п.). Подробнее о цикле “Эсхил” см: П. Успенский. Из “Комментариев” к стихотворному циклу “Эсхил” Бенедикта Лившица: интерпретация и диалог // “Сохрани мою речь…” (записки Мандельштамовского общества). Вып. 4/2. М., 2008. С. 626–652.
4 Лидия Чуковская. Сочинения в 2 тт. Т. 1. М., 2001. С. 175.
5 Если не считать коротких воспоминаний, прочитанных ею на вечере памяти Лившица. См.: Екатерина Лившиц. Воспоминания. Публ. П. Нерлера // Литературное обозрение. 1991. № 1. С. 88–90.
6 ОР РНБ. Ф. 1315. № 112. Л. 20–20об. Лившиц был арестован в ночь с 25 на 26 октября 1937 года. См. подробнее об аресте поэта: Э. Шнейдерман. Бенедикт Лившиц: арест, следствие, расстрел // Звезда. 1996. № 1. С.82–126.
7 Вечер, организованный секцией художественного перевода и секцией поэзии, состоялся в Доме писателей им. В. В. Маяковского в среду, 24 декабря 1986 года. Помимо Е. К. Лившиц, прочитавшей свои воспоминания, в вечере принимали участие С. Иванов, Ю. Корнеев, Э. Линецкая, Н. Рыкова, А. Урбан и В. Шефнер.
8 “Дом искусств” — организация работников искусства. Существовала в Петрограде в 1919–1923 гг.
9 Е. К. Лившиц, обсуждавшая в письмах с подругой ее воспоминания, писала: “…я совершенно не помню его “щегольских “офицерских сапог”” (ОР РНБ. Ф. 1315. № 21. Л. 1).
10 Сын поэта — Кирилл Лившиц — родился в 1925 года. Погиб осенью 1942 года в Сталинградской битве.
11 Б. Лившиц. Полутораглазый стрелец. Л., 1989. С. 88.
12 См. Там же. С. 214. В фоноархиве Литературного музея (Москва) хранится несколько записей Б. Лившица. См. также письмо М. Н. Чуковской Е. К. Лившиц: “Я вспоминаю: вот я помню, как Б. К. прочитал нам это, и то стихотворение, переведя его. Особенно помню Рембо: и “Вечерняя молитва”, и “Искательница вшей”. <…> Я как-то была у Леонида Мартынова, им принесли “У ночного окна”, и он, восторгаясь, читал оттуда переводы” (ОР РНБ. Ф. 1315. № 109. Л. 21). Речь идет о книге переводов Лившица “У ночного окна” (М., 1970), сост. и автор предисловия В. Козовой.
13 Е. К. Лившиц комментировала: “Бен действительно был щеголем, любил одеваться хорошо, умел носить вещи, все на нем выглядело великолепно. <…> Первое время, пока Бен не получил работы во Всем<ирной> лит<ературе>, <,> мы жили <,> понемножку распродавая мое приданное. Благо родители основательно снабдили меня ценностями. Представьте себе, у меня еще силой счастливых обстоятельств до сих пор сохранились остатки, и они помогли мне пережить горькие годы “вдовы врага народа”, когда меня из-за анкеты никуда на работу не брали. Кончилось это горемыканье с реабилитацией Бена” (ОР РНБ. Ф. 1315. № 21. Л. 1–2).
14 А. А. Экстер (1882–1949) — художница, подруга Б. Лившица с его студенческих лет, познакомившая поэта с Д. Бурлюком. С конца 1924 года жила в Италии, затем во Франции. В собрании поэта находилось несколько ее картин.
15 В. Д. Бурлюк (1886–1917?) — живописец, график, участник многих новаторских выставок и футуристических сборников. Н. Д. Бурлюк (1890–1920), поэт, прозаик, художественный критик, член группы “Гилея”, участник многих футуристических сборников; друг Лившица. Д. Д. Бурлюк (1882–1967) — поэт, художник, издатель, организатор литературного процесса. Близкий друг Б. Лившица. С 1922 года в США. Автор “Фрагментов из воспоминаний футуриста” (Публ., пред. и прим. Н. А. Зубкова). СПб., 1994. Сохранилось несколько писем Лившица к нему. См.: “Слово в движении и движение в слове”. Письма Бенедикта Лившица. Публикация П. Нерлера и А. Парниса. // Минувшее. Исторический альманах. № 8. Paris, 1989. С. 190–194; Письма Бенедикта Лившиц к Давиду Бурлюку. Публикация А. И. Серкова // Новое литературное обозрение. 1998. № 31. С. 244–263.
16 Впервые издана в 1933 г., спустя более пятидесяти лет переиздана дважды: Б. Лившиц. Полутораглазый стрелец. Стихи. Переводы. Воспоминания. Л., 1989; Б. Лившиц. Полутораглазый стрелец. Воспоминания. Вст. ст. М. Гаспарова, подг. текста, послесл., прим. А. Парниса. М., 1991.
17 Вс. Иванов (1895–1963) — писатель, драматург.
18 С 1930-х гг. Д. Бурлюк с женой издавал журнал “Color and Rhyme” (“Цвет и рифма”), в котором в том числе печатал свои стихи.
19 Комиссия существовала в 30-е гг. О ней, см., например, в воспоминаниях Е. Э. Мандельштама. Новый мир. 1995. № 10.
20 Н. Н. Чуковский (р. 1932).
21 З. Н. Пастернак (1897–1966) — жена поэта с 1932 г.
22 Паоло Яшвили (1895–1937) — грузинский поэт. Лившиц перевел его стихотворение “Новая Колхида”. Бенедикт Лившиц. Полутораглазый стрелец. Л., 1989. С. 297–298.
23 Тициан Табидзе (1895–1937) — грузинский поэт. Лившиц перевел несколько его стихотворений. (Там же. С. 291–296).