Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2010
Николай ПЕРЕЯСЛОВ
Николай Владимирович Переяслов — поэт, критик, прозаик родился в 1954 году в Донбассе, работал шахтером, геологом, дворником в Ленинграде и высекальщиком в типографии Лениздат, журналистом, директором Самарского областного отделения Литературного фонда России. Автор 16 книг стихов, прозы и критики, печатался в газетах и журналах России, Украины, Беларуси, Казахстана, Башкортостана, Туркменистана, США, Китая, Германии, Болгарии, КНДР и других стран. Лауреат нескольких литературных премий, в том числе Большой литературной премии России. В настоящее время – помощник мэра Москвы.
В ПОЕЗДЕ
Я встречаю
проводника, несущего мне чаю,
словами: “Мы опаздываем? Нет?..
И не найдется ль свеженьких газет,
чтоб, в новостях пошарив хорошенько,
узнать, что стало с Юлей Тимошенко,
не взорван ли иракцами Багдад
и что в Москве — дожди иль снегопад?..”
А за окном —
застывшим кинокадром —
висит орел над степью, как кокарда;
спаял ледок речные берега;
и во всю ширь — снега, снега, снега…
Вот зимний дуб — без листьев, как бесполый, —
стоит один среди равнины голый.
Вот у окна — лежит моя страна,
вся до краев сиянием полна…
А я сижу — то ем, а то скучаю,
то, влив в себя стакан крутого чаю,
гляжу в окно, где вот уж много дней
мелькает профиль Родины моей.
Куда я мчу? Куда мой путь струится?
Кому я нужен где-то там, в столице,
где нынче сплошь — лишь банки, казино
и жизнь мелькает кадрами кино,
сварганенного, словно в Голливуде?..
Гляжу вокруг — кругом простые люди:
смеются дети, дремлют старики
(советских строек передовики).
Вагон летит через поля и чащи
моих Мордовий и моих Чуваший,
моих Башкирий в снежной пелене.
Душа грустит, душа в тоске томится.
— Эй, проводник! (А лучше — проводница.)
Налей-ка снова, что ли, чаю мне…
Россия! Русь! Я всю тебя приемлю —
пусть грусть моя тебя не отпугнет.
Такое небо и такую землю
ну где еще моя душа найдет?
Я век готов через леса и горы,
через тоски томленье, день за днем
лететь, лететь через твои просторы
и пить твой свет, дрожащий за окном…
Уйди, тоска! Хоть даль и не знакома,
но это — Русь. И я тут всюду — дома.
СОН
Снится мне сладкое время твое…
Кошка лежит. И котята, играя,
носятся кубарем возле нее.
Кошка прикрыла глаза, но, как нянька,
чутко за глупым потомством следит.
В комнате — я и сестра моя Танька,
вон она — на табуретке сидит,
делает в тонкой тетрадке уроки
да поминутно бросает свой взгляд
в угол — на сереньких и белобоких,
и разношерстно-пятнистых котят…
…А за окном, наметая сугробы,
колко поземка скребет
по стеклу.
Надо родиться героями, чтобы
выбежать в эту метельную мглу!
Мы и сидим в теплоте, у окошка,
где на печи тихо чайник шипит,
а возле печки — котята и кошка…
(Кошка устала и, кажется, спит.)
Танька решает задачки упрямо,
я же буравлю метельную мглу,
где растворилась, оставив нас, мама,
выйдя с утра в магазин на углу.
Он ведь не дальше полутора улиц,
как говорится — всего в двух шагах.
Что же она до сих пор не вернулась?
Может, тропу потеряла в снегах?
Я ни Толстого еще и ни Пруста
не прочитал, только чувствую я,
что стало в доме без мамы так пусто,
будто бы жизнь оборвалась моя.
“Мама!” — шепчу я. И в кольцах метели —
вдруг проявился родной силуэт…
“Ф-фух! Ну и снег! Добрела еле-еле!
Долго за сладким стояла отделе.
Но принесла вам в награду конфет”.
Мама из сумки кульки и пакеты
тихо кладет на клеенку стола.
Пахнут пургой и морозом конфеты,
что она с улицы в дом принесла.
Вот она — за ожидание плата!
Мы раздираем обертки скорей…
…Тихо пищат возле печки котята.
Капает с валенок снег у дверей.
КУБАНЬ
казачьи песни, лозы винограда,
речные поймы, нивы, сельский ток,
вечерний лепет персикового сада.
Разгул степей, блеск яблок на ветвях
и неприглядный берег наш азовский…
Здесь Абрамович не швартует яхт
и не снимает виллы Березовский.
Здесь — только солнце, воля и покой.
Здесь русский дух разлит, как воды моря…
Русь и должна быть именно такой:
чтоб больше — света и чтоб меньше — горя.
* * *
простерла над миром крыла…
Давайте у Бога попросим,
чтоб жизнь эта — вечной была.
В тоске расшибаются оземь
последние листья в саду…
Давайте у Бога попросим,
чтоб Он — отодвинул беду.
Надежды, как листья, уносит
по стылой тропе октябрей.
Давайте у Бога попросим,
чтоб мир этот — стал чуть добрей.
О счастье мечты в себе носим,
а ходим по горло в крови.
Давайте у Бога попросим,
чтоб дал Он побольше любви!
Коль душу мы не отморозим
в гуденье январской пурги,
давайте у Бога попросим
прощенья за наши грехи.
Когда же все зло с себя сбросим
и тем побежден будет бес,
давайте у Бога попросим,
чтоб Он — улыбнулся с небес…
ФИЛОСОФСКОЕ
за той чертой, когда, сомкнув глаза,
мы возвратим земле земное, чтобы
небесное — вернулось в небеса?..
Жизнь — мимолетна. Но земная вещность
нам для того, быть может, и дана,
чтоб рядом с нею познавалась Вечность,
словно на фоне шума — тишина.
Пусть мир вокруг материален в доску —
так, что все можно трогать и вкушать,
как мармелад, вино иль папироску,
но это — плоть, а есть еще — душа.
И, оглянувшись на весь путь с рожденья,
мы вдруг поймем, увидев жизнь вдали,
что смерть — не больше, чем освобожденье
от силы притяжения Земли…
ВЕРА
словно Природа провела учения —
и деревца, готовые к весне,
вдруг прогнала сквозь крестные мучения.
И стало страшно: все сейчас — умрет?
От снегопада — нет листве спасения?..
Но мир стоял и верил: ночь пройдет —
и всех согреет солнце Воскресения!