Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2010
Михаил Головенчиц
Михаил Ефимович Головенчиц — прозаик, поэт, автор многих книг. В “Неве” печатается с начала 60-х годов. Живет в Санкт-Петербурге.
* * *
Мы бы хлеб с ним разделили
И про жизнь поговорили,
Разорвав молчанья круг.
Если б только он во мглу
Не ушел тогда до срока,
Рассказал бы я ему,
Как бывает одиноко.
Если б мог услышать я
От него хотя бы слово,
Стала б легче мне стезя
Средь бездумия людского.
Если был бы жив мой друг,
Дни бы старые воскресли
И вернулась юность вдруг,
Если б только. Если б. Если…
Землянка
Извлечен осколок из колена.
Прозвучала песня про смолу,
Что слезой упала на полено.
Боже мой, ведь шесть десятков лет
С той поры прошло, а может, с лишком,
И могла ль оставить песня след
В сердце пацана, совсем мальчишки?
А теперь старик он— инвалид,
Высохло измученное тело,
Но душа, случается, болит
Так, как в ту годину не болела.
…Электричка. Старенький вагон
Тихо подъезжает к полустанку.
И поет другой аккордеон,
Как когда-то, песню про “Землянку”.
Сквозь десятки лет звучит гроза,
Память сердца, значит, ты нетленна.
И, как прежде, катится слеза,
Только по щеке, не по полену.
Сколько разных встреч прошло уже,
Сколько разной пережито боли,
Но сегодня песнь в его душе
Ожила, чтоб не забыться боле.
Маэстро
Концерт окончен. Угасают звуки.
Отпели на чужбине соловьи.
Маэстро смотрит на родные руки:
“Ну все: прощайте, милые мои”[1].
… Да станет долгой память о концерте,
Ведь с ним сроднился и язык гранат.
Не будет ничего, помимо смерти,
Но пусть живут Россия, Сталинград.
И силой всей могучего таланта,
Так властно покорявшего сердца,
Вершил он подвиг — подвиг музыканта,
Россию защищая до конца.
* * *
И вот летит, подобно бесу.
Худые черные бока
Мелькают молнией по лесу.
Какая жизнь в его глазах,
Как все вдруг стало интересно,
Как будто нет пути назад
В ту конуру, где очень тесно.
И хорошо ему и мне,
И ничего-то нам не надо,
Вот он улегся на спине.
Его душа прогулке рада.
В его крови огонь горит.
И друг, что непростого рода,
Мне так понятно говорит,
Как хороша она — свобода.
* * *
И другая, увы, сторона.
Не могло ведь такого присниться,
А случилось же. Вот тебе на!
Чужеземная субмарина
Курс берет в чужеземном дому.
И для чуда для памяти Грина
Места нет в этом новом Крыму…
* * *
Они просты, но хороши,
Как будто вдруг снимают плесень
С твоей нерадостной души.
Конечно, в них и чувство было,
Да и мелодия была,
Но все ж и внутренняя сила
В тех звуках явственно жила.
Нет, не скрывалась в них химера,
И даже в очень трудный час
В созвучьях тех хранилась вера,
Которой нынче мало в нас.
Сквозь толщу каменных торосов
И сквозь рожденный модой хор
Слышны Шульженко и Утесов
С далеких дней и до сих пор.
[1] Отыграв последний
концерт, С. В. Рахманинов прощался со своими руками. Сборы от концертов он
перевел защитникам Сталинграда.