Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2010
Дом Зингера
Игорь Ефимов. Обвиняемый: Роман. СПб.: Издательская группа “Азбука-классика”, 2009. — 352 с.
Герой нового романа Игоря Ефимова, профессор американского университета, преподающий студентам философию сомнения, попадает под подозрение полиции, расследующей похищение и убийство двенадцатилетней девочки, а потом и исчезновение студентки. В тот момент, когда полиция отбрасывает все сомнения в вине профессора, три любящие его женщины решают, что спасти его от беды можно, только разыскав настоящего преступника. Детективный сюжет движется причудливыми ходами и завершается неожиданной развязкой. Но Игорь Ефимов — прозаик, философ, историк, публицист — выходит за привычные рамки детективного жанра. При всей виртуозной легкости и увлекательности текста это и редкостное для детективного жанра интеллектуальное чтение. Читатель получает возможность приобщиться к парадоксальным воззрениям главного героя, Грегори Скиллера. Например, попробовать разобраться вместе с его студентами, что такое “красота в живописи” и “красота в моде”. Задуматься о благах высшего образования, которое “нет никакого смысла запихивать в головы, не приспособленные к абстрактному мышлению”, тем более что приобретенные студентами знания (вбитые в их головы совместными мучительными усилиями профессоров и студентов) большей частью не будут использованы ими в дальнейшей деятельности. Грегори Скиллер не скрывает свой скепсис по отношению общества равных возможностей: коммерциализация образования; страховая медицина как средство вытягивать деньги; нелепости судебной системы и, особенно, судебной психиатрии. Его эпатажное, но органичное для него поведение в суде, больнице, университете усугубляют ситуацию, в которой он, обвиненный в похищениях и убийствах, оказался. А его статьи в газетах о мусульманском мире — “безответственное” нарушение общепринятых этических норм, принятых в академическом мире, — становятся причиной интриг со стороны коллег-профессоров, не допущенных по его вине к египетским древностям. Игорь Ефимов, русский писатель, с 1978 года живущий в США, рисует сложную и противоречивую картину современного американского общества в различных ее срезах: университет и тюрьма, американские ВВС и суд присяжных, больница и телевидение, полиция и страховое агентство. Используя в изображении жизненных реалий множество оттенков: сарказм, иронию, мягкий юмор, — писатель в то же время создает сложный духовный мир современных людей, молодых, зрелых, старых, в этих реалиях пребывающих. Книги полны жизни, страсти и почти кинематографического действия. Герои Ефимова живут напряженной внутренней, эмоционально богатой жизнью, это думающие, интеллектуальные люди, испытывающие и любовь, и ненависть, и сомнения. У большинства героев есть свое сложное прошедшее, трудная судьба, изрядный и зачастую тяжкий жизненный опыт и отсюда — особая жизненная умудренность. Американский мир — особый, еще и потому, что в нем смешались и продолжают смешиваться люди разных стран, национальностей, религий. В этом смешанном мире живут и действуют, сталкиваясь с причудами судьбы, бунтуя против рока, и выходцы из России и из бывшего СССР. Немалое место в романе уделено проблемам контактов двух миров: западного и исламского. О столкновении двух культур, о различно понимаемых жизненных ценностях, разнице в воззрениях, обычаях и нравах, и как следствие этого столкновения — о глубинных причинах терроризма рассуждают профессор Скиллер и Хасан, жених его падчерицы, араб-миллионер из Саудовской Аравии, владелец процветающего бизнеса в США. Хасан: “Конечно, свобода — прекрасная вещь, никто с этим не спорит. Но есть и другие, не менее важные: личная безопасность, душевный мир, чувство собственного достоинства. И все они оказываются под угрозой, если почитание свободы переходит в культ”. “Американцы и европейцы верят, что они несут блага свободы народам третьего мира. И не видят, что требуемые ими перемены губительны для собственного достоинства тех, кого они хотят облагодетельствовать”. “Чтобы бороться с ними (террористами), необходимо понимать пружины страстей, движущих ими. Мне кажется, западные политики предпочитают закрывать глаза на мотивы террористов и наносить ответные удары вслепую — благо бомб и ракет хватает”. Похоже, что И. Ефимов, автор книги “Грядущий Аттила”, ведет скрытую полемику с собственными радикальными высказываниями о непримиримости двух миров, задумывается и о возможности компромисса хотя бы в отдельных сферах совместного сосуществования. Действие книги заканчивается 11 сентября 2001 года в Южной башне Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Впрочем, финал остается открытым, и светит луч надежды на спасение героев. Это действительно мастерски, великолепным, полновесным русским языком написанная книга..
Нонна Слепакова. Избранное: Том 5: “Жизнью помяни меня…”. Рассказы, статьи, воспоминания. СПб.: Геликон Плюс, 2010. – 440 с.
Пятый том собрания сочинений Нонны Слепаковой (1936–1998) включает в себя ее раннюю и позднюю прозу, воспоминания и статьи ее друзей. Рассказы (“Обезьяна Уистити”, “Утро вечера мудренее”), неоконченная повесть о судьбе сверстников, блиставших в шестидесятые годы (“Убийство Андрея Шока”), задуманная как летопись гибели целого поколения, которое ненавидело советскую империю и не смогло без нее существовать, “Пилорамские хроники”, повествование о фантасмагорическом быте русской провинции, — самоценны сами по себе. “Все вам уроки родной литературы покоя не дают. Привыкли, чтоб вас это… воспитывали, поучали и просвещали. Без этого и рассказ вам не рассказ. А всякая история должна быть просто историей”, — заявляет один из персонажей повести “Убийство Андрея Шока”. “Просто истории” Н. Слепакова рассказывает артистично: плотные и язвительные описания, отточенное слово, страшноватые и смешные реалии советского и постсоветского бытия, непредсказуемость интриги. А в конечном счете — это яркие, без малейшей фальши и тенденциозности истории о времени и временах. Времени, времена2м и людям в них посвящены и помещенные в сборник эссе Н. Слепаковой, по ее определению, “анекдоты” — в значении короткие рассказы, притчи: воспоминания об отце-фронтовике, о литературоведе Тамаре Хмельницкой, о Татьяне Галушко, талантливом поэте и друге. “Могу только льстить себя надеждой, что эти анекдоты не так уж случайны — и что, может быть, как раз виднее, живее всего человек остается для нас именно в таких жанрах”. Неординарности и чистоте тона, свойственного Н. Слепаковой, соответствуют и воспоминания знавших ее людей. Среди авторов: Александр Городницкий, Илья Фоняков. Лев Куклин, Николай Ковалев, Алла Драбкина, Борис Полоскин, Алексей Зорин, Олег Юрков, Давид Малкин, Энна Романовская, Александр Кушнер, Дмитрий Быков. Друзья, поэты, ученики, соседи по дому и даче. К какой бы теме они ни обращались: поэтическое мастерство Н. Слепаковой, ее авторские песни конца пятидесятых — начала шестидесятых годов прошлого века, ее работы для театра, отношение Н. Слепаковой к власти, к жизни, к близким людям, ее путь к православию, — они всегда говорят об одном — о масштабе личности этого своеобычного поэта переломных эпох. Поэтом трагического звучания, вызывающе свободным — от преходящей поэтической моды, от временных тусовок, от сильных влияний слабых, но шумных авторитетов — назвал ее Лев Куклин. “И самая главная заслуга Нонны Слепаковой — она не разматывала на стихотворные строки личные неурядицы и несчастья, но принимала как свои собственные общие и национальные беды, невзгоды и потрясения. И именно в этом смысле она — автор истинно трагедийный по охвату явлений и настрою души. Ощущение трагедийности бытия было, на мой взгляд, присуще ей изначально, как данное вместе с талантом. Видимо, это — особая конструкция душевной системы: иначе — не получалось!” Трагическим поэтом можно быть и без “трагедии на лице”. Неуживчивая, саркастичная, она осталась в памяти друзей и близких как человек с характером мятежным и взрывчатым, совсем не смиренный, нелегкий в общении, неудобный для кого-то и очень привлекательный неожиданностью своих суждений и поступков для тех, кого она приняла в свой круг. Быть может, именно ее отстраненность от какой-либо “литературной стаи” да независимый характер и привели к тому, что поэт, ставший почти эталоном ленинградской поэзии 60–80-х годов прошлого века, оказался как бы на задворках литературно-общественной жизни. Поэтом бесстрашным и самостоятельным назвал ее Александр Кушнер, человеком, которому одинаково тяжело живется в любые времена, и в брежневские, и в перестроечные. Во все времена она оставалась собой, она не боялась быть просто человеком. “Вместо сочувствия к опускающимся и стремительно деградирующим ровесникам она все чаще испытывала к ним брезгливость, да и вся советская интеллигенция, радостно кинувшаяся топтать └совок“ и наслаждаться либеральными ценностями, вызывала у нее отвращение почти физическое. …Слепакова принадлежала к той узкой прослойке, одинаково чуждой обеим крайностям (тем, кто искренне желал конца советской власти, тем, кто абсолютизировал ее). Эта прослойка и сохраняла звание интеллигенции во времена, когда почвенники и западники компрометировали его с двух сторон. …Она раньше многих поняла всю второсортность, всю энтропийную природу начавшейся свободы и много делала для искоренения моего полудетского либерализма”. Так пишет о своем учителе, наставнице Дмитрий Быков. И он же: “Слепакова была едва ли не единственным поэтом своего поколения, чей масштаб личности не уступал масштабу дарования”. Друзьям и близким удалось создать необычно привлекательный портрет поэта и человека, красивой, талантливой женщины со своеобразным и сложным характером. Главное, что читателю нашего времени, когда, казалось бы, знаменитых поэтов не бывает, наверняка захочется обратиться к творчеству Нонны Слепаковой, к ее стихам и прозе. Заключительную часть тома составили стихи Льва Мочалова, посвященные жене. В этот поэтический раздел, “К портрету Н.”, вошли стихи разных лет, начиная с давних, написанных еще в начале шестидесятых, до строф последнего времени. Союз двух поэтов под одной крышей — редкое исключение, оказался гармоничным в поэтическом и человеческом планах. Диалог двух поэтов, двух близких людей продолжается и после смерти одного их них. “Забыть ничего невозможно. Ты уж прости. // Мне памяти нашей общей — не выкинуть и не снести”.
Дэн Браун. Утраченный символ: Роман. Пер. с англ. М.: АСТ; АСТ МОСКВА, 2010. – 576 с.
Снова Роберт Лэнгдон, выдающийся знаток древней символики, вовлечен в опасные для жизни приключения. В смертельной ловушке оказываются и друзья Лэнгдона: секретарь Смитсоновского института Питер Соломон, его сестра Кэтрин, специалист по ноэтике, опытным путем доказавшая, что человеческая мысль воздействует на материальный мир — на рост растений, движение рыбок в аквариуме, деление клеток в чашке Петри. В жуткие, зловещие события энергично вмешивается дама, кошмарное создание, худющая свирепая бестия ростом с большую куклу — директор Службы безопасности ЦРУ Иноуэ Сато. И всем им противостоит маньяк-одиночка. Сюжетные линии пересекаются, обрываются на самом захватывающем месте, снова подхватываются, соратники оказываются врагами, враги — союзниками. Ужастики. Трупы. Неожиданно представшая взорам экскурсантов чья-то отрезанная кисть на полу Ротонды Капитолия. Потаенные лаборатории, запутанные лабиринты, погони. Таинственные значки, буквенные изображения, шифры, символы. Аллегории, легенды, мифы. Мистерии древности. Утраченное слово, вековая мудрость… Прозрения и ошибки при дешифровке порционно получаемых сведений. На этот раз действо закручивается вокруг масонов и их секретов. Хорошие и плохие ищут доступ к краеугольному камню, открывающему дорогу к некой переходящей из поколения в поколение тайной мудрости. “Возникла она, по-видимому, в школах Древнего Египта и затем была скрыта, а потом вновь выплыла на поверхность в эпоху Возрождения, когда ее доверили группе выдающихся ученых из └мозгового центра“ тогдашней Европы, Лондонского королевского общества, загадочно прозванного └Невидимым колледжем“. Этот тайный └колледж“ быстро собрал в своих стенах величайшие умы человечества — в него входили Исаак Ньютон, Фрэнсис Бэкон и даже Бенджамин Франклин. …Тайные знания якобы перевезли из Старого Света в Новый — сюда, в Америку. Масоны надеялись, что в этой стране не будет места религиозной тирании. Здесь они и построили неприступную крепость — тайную пирамиду, призванную хранить Мистерии древности до тех пор, пока все человечество не будет готово овладеть невероятной силой этих знаний”. Все масонские ритуалы, научные исследования, памятники, упомянутые в книге, организации, существуют на самом деле, — уверяет автор. Куда и что спрятали отцы-основатели американского государства, читателю предстоит узнать уже в конце этого многостраничного тома. А вот город Вашингтон наверняка станет притягательным местом для туристов. Есть же специальные туры, нечто вроде “Рим глазами Дэна Брауна” или “Париж Дэна Брауна”. Очевидно, последует всплеск интереса и к столице США. Тем более что в Вашингтоне есть все: замки, крипты, пирамиды, храмы… Прообразом мемориала Линкольна послужил афинский Парфенон, храм Афины, покровительницы доблестных героев. Невысокий покатый купол мемориала Джефферсона является копией купола Пантеона, обиталища древнеримских богов. А Египетский обелиск? А монумент Вашингтона? А величественный Капитолий: сколько тайн хранят его фасады, архитектурные объемы, интерьеры, планировка и даже его расположение в городе? Все это не случайно. И вообще, ведь “ни для кого не секрет, что у американской столицы богатая масонская история. Краеугольный камень Капитолия заложил, в строгом согласии с масонскими ритуалами, сам Вашингтон, да и весь город проектировали вольные каменщики — Джордж Вашингтон, Бенджамин Франклин и Пьер Ланфан, — блистательные умы, украсившие новую столицу масонскими символами, проникшими в архитектуру и искусство. …В архитектуре Вашингтона присутствует больше астрологических символов — знаков зодиака, звездных карт, краеугольных камней, заложенных в строго определенное время, — чем в архитектуре любого другого города. …Подавляющее большинство составителей нашей конституции были масонами — людьми, убежденными, что судьба и звезды взаимосвязаны и что при создании нового мира необходимо внимательно следить за расположением звезд”. Читатель убедится, что США под завязку набиты секретами, в истории страны полно тайн, а самое интересное, как и в Европе, лежит на виду. “Не лучше ли побывать в собственной столице, прежде чем ехать за рубеж?” — вопрошает Лэнгдон, просвещая молодых американцев, предпочитающих крутые древности Европы достопримечательностям собственной страны. В построении романа использованы те же алгоритмы и шаблоны, что и в принесшем Дэну Брауну известность “Коде да Винчи”, разве что в новом опусе страничек побольше. Вот только скандал вокруг этой книги навряд ли разразится: “страшные” масонские тайны давно получили публичное освещение в многочисленных научно-исследовательских работах, имидж масонов в романе не пострадал — цели их исключительно благородны, личности чисты и возвышенны.
Сэмюэль Беккет. Осколки: Эссе, рецензии, критические статьи / Составление, пер. с англ. и фр., послесловие и примечания М. Дадяна. М.: Текст, 2009. – 192 с.
Впервые вниманию читателя предлагается сборник эссе и критических работ великого ирландско-французского писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе Сэмюэля Беккета (1906–1989). За всю жизнь Беккет не дал ни одного интервью. Он не оставил воспоминаний. Не написал даже самого крохотного автобиографического очерка. Его эссе — это единственная возможность узнать из первых уст об эстетических взглядах одного из основоположников “абсурда драмы”, создателя Моллоя и Годо. Его эссеистика невелика по объему, но только в этих небольших вещах сколько-нибудь последовательно изложены эстетические воззрения самого, пожалуй, замкнутого из классиков литературы ХХ века. В своих эссе, статьях, заметках, публиковавшихся, как правило, в периодике, он обращался к творчеству Данте, Пруста, Джойса, Рильке, мало известных у нас ирландских поэтов. Эссе о Прусте — одна из самых пронзительных работ в мировой литературе об авторе цикла романов “В поисках утраченного времени”, написанная с нежностью, для Беккета почти удивительной. Цикл статей посвящен художникам ХХ века (братья ван Вельде, Таль-Кот, Массон, Йейтс): в статьях Беккета о современном ему искусстве речь идет не столько об их адресатах, сколько о проблемах языка, его изобразительных средств. Помимо несомненной историко-культурной ценности, настоящая книга являет собой и образец виртуозной техники и стиля. Как выразился английский поэт Стивен Спендер (друг Уистена Одена и Иосифа Бродского), Беккет — “несравненный волшебник слова… Стиль и музыка его письма заставят позеленеть от зависти любого поэта”. Эта оценка подтверждается эссеистикой великого мастера.
Вячеслав Быстров. Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус. Петербургская биография. СПб.: ДМИТРИЙ БУЛАНИН, 2009. – 344 с.
Впервые предпринята попытка воссоздать в доступной полноте “петербургскую биографию” Дмитрия Мережковского (1866–1941) и Зинаиды Гиппиус (1869–1945). Их жизнь до начала 1920 года, до эмиграции, была тесно связана с Петербургом–Петроградом. Дмитрий Мережковский с исчерпывающей точностью указал место своего рождения: “Я родился 2 августа 1865 года в Петербурге, на Елагином острове, в одном из дворцовых зданий, где наша семья проводила лето на даче”. Зинаида Гиппиус родилась в городке Белёве Тульской губернии. Встретились они в Крыму в 1887 году, а через полгода, 8 января 1888 года, в Тифлисе состоялась их свадьба. Вскоре молодые супруги приехали в Петербург, началась их совместная биография. Выдающиеся представители отечественной культуры конца XIX — первой половины XX века, незаурядные художники слова, они оказали многообразное влияние на искусство и самосознание значительной части русской интеллигенции. В книге прослежены основные этапы и события жизни этой удивительной, творчески одаренной четы. От этих двух духовно богатых, непростых людей исходила мощная энергетика, в поле притяжения которой попадали многие. Личные и творческие взаимоотношения связывали их с петербургскими писателями и поэтами, среди которых были С. Надсон, А. Плещеев, Я. Полонский, К. Случевский, П. Вейнберг, Н. Минский, А. Волынский, Ф. Сологуб, В. Розанов, А. Блок, Вяч. Иванов… Значительное внимание уделено общественно-религиозной деятельности Мережковских. Большое место отводится образам и мотивам Петербурга, одной из ключевых тем в творчестве Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус. Читается эта документальная, информационно насыщенная книга как увлекательный роман.
Цивилизация: вызовы современности: Сб. статей / Под ред. М. С. Уварова. СПб.: Изд-во С.-Петербург. ун-та, 2009. – 296 с.
Так как вопреки прогнозам Фукуямы конец истории не наступил, а человеческое сообщество, вступив в XXI век, встретилось с новыми вызовами, то закономерно стремление ученых осмыслить, что собой представляет эта новая эпоха, какие проблемы на текущий момент являются самыми актуальными, что сулит будущее, на что можно опереться в прошлом. В сборнике научных статей представлены точки зрения ведущих российских ученых по проблеме диалога культур и цивилизаций на современном этапе. Исследуются ключевые аспекты данной темы, связанные с соотношением цивилизационного и культурно-исторического анализа. Рассматриваются статус постмодернизма в цивилизационном анализе и роль религий в современном мире. Особое внимание уделяется демографическим, лингвистическим, социокультурным вызовам современной цивилизации, проблеме войны и мира, вопросам глобализации, отношениям Запад–Восток, Россия–Запад, формированию российского идеала цивилизационной идентичности. Авторы данных статей сходятся на том, что мы живем в некое осевое, переломное время, когда прерывается привычная связь времен. Сложнее определить, в чем кардинальность этого перелома состоит и что грядет. “Мир современного человека принципиально отличен от того, каким он был еще 40–50 лет назад. Сомнению сегодня подвергаются очень многие фундаментальные вещи: это и роль печатного слова, и искусство, и религия, и собственно человеческое в человеке. Что же нужно делать, чтобы в условиях террора виртуальности и культа └постмодернистской занимательности“ оставаться человеком, то есть человеком цивилизации“? (М. Уваров “Постмодернистская цивилизация?”) Характеризуя новые времена в истории человечества, исследуя причины и обозначая динамику трансформации человечества в принципиально другой этап развития земной цивилизации, авторы обращаются к конкретным материалам: к знаковым работам историков и культурологов ХХ века (Фукуяма, Хантингтон, Тойнби, Вернадский, Панарин), к историческому опыту прошедших веков, к современным реалиям. Так, например, в статье А. Логинова “Православно-мусульманское взаимодействие в российской цивилизации как основа для поиска общих духовно-культурных универсалий евразийского пространства” подробно исследуется опыт проживания народов различных верований на территории России, возможность использования российской цивилизационной традиции религиозной толерантности в качестве антипода укоренившейся точке зрения о непреодолимости угрозы “столкновения (конфликта) цивилизаций”. О христианском экуменизме и религиозной толерантности в контексте диалога культур и цивилизаций размышляет протоиерей Владимир Федоров: позитивную перспективу он видит за культурой толерантности, в ином случае будущее наше может оказаться трагичным. Главным препятствием на пути к многополярному, более или менее гармоничному миру А. Дугин считает глобализацию как стремление атлантистского западного полюса в очередной раз навязать народам и культурам земли свою единоличную гегемонию (“└Цивилизация“ как идеологический контекст”). А Б. Комиссаров считает, что современный период мировой истории необходимо использовать для торможения объективного цивилизационного процесса и минимизации потерь и ущерба, которые могут понести человечество и в целом биосфера в погоне за техническим прогрессом (“В полосе приграничья между новым и постновым временем: как затормозить движение в техноген”). Не меньшими, чем на полях сражений, с точки зрения Е. Водолазкина, оказались и потрясения в области языка, в первую очередь русского: переименования, игры с топонимикой не так безобидны, они ведут к стиранию исторического сознания и потери прошлого. “Выражаться надо правильно. Это хорошо понимали в Древней Руси, когда известного книжника Максима Грека отдали под суд за использование в отношении Бога перфекта, времени завершенного. Эпоха сейчас менее жестокая, но это еще не повод расслабляться. Следует помнить, что сохранение нашей речи — это во многом сохранение нас самих. Трудности, испытываемые русским языком, — это наши трудности. Потому что на этом языке мы говорим” (“Эпоха перемен: языковое измерение”). Против всемирной коммуналки культур, за политику максимального невмешательства в культурное и религиозное пространство ближних и дальних соседей выступает А. Мелихов (“Коммуналка культур”). О роли музеев в диалоге цивилизаций, о музее как регуляторе, способном сглаживать конфликты и, если надо, умело их обострять, рассказывает М. Б. Пиотровский. Каких бы аспектов современного цивилизационного развития ни касались авторы в своих статьях, демонстрирующих и нестандартность мышления, и масштабность охвата проблем — историческую и географическую, и глубину анализа интеллектуальных наработок мыслителей прошлого и современности, они все равно говорят об одном, о главном вопросе современной цивилизации — вопросе о ее выживании.
Дмитрий Когатько, Валерий Тхакахов. Российская идентичность: культурно-цивилизационная специфика и процессы трансформации. Научное издание. СПб.: Алетейя, 2010. – 136 с. – (Серия “Русский Мiръ”)
В работе представлен социологический анализ отечественной традиции исследования российской идентичности как культурно-цивилизационного феномена. Авторы обращаются к трудам русских мыслителей, внесших наиболее заметный вклад в разработку этой проблемы: к работам П. Чаадаева, Н. Данилевского, П. Милюкова, И. Ильина, основателей российского евразийства П. Савицкого и Н. Трубецкого, продолжателя развития евразийской мысли Л. Гумилева. Представлен и краткий обзор теорий цивилизации, предложенных зарубежными исследователями (Н. Элиас, Ш. Айзенштадт, С. Хантингтон, Р. Коллинз). Показано, как отражались и отражаются на культурном и цивилизационном самоопределении России самодержавный имперский, советский и постсоветский периоды социальной истории России, какое ключевое значение имели переходные эпохи, связанные с трансформацией всего общественного устройства России. Последняя такая трансформация произошла в конце ХХ века, и совпала она с мировыми цивилизационными сдвигами. В новых условиях теоретические проблемы российской идентичности обретают практическое значение, требуют и осмысления, и поиска новых подходов, адекватных новой реальности. А новая реальность такова, что российская цивилизация в начале XXI века оказалась перед рядом фундаментальных вызовов, требующих и определения ее места в мировом сообществе, и защиты собственного своеобразия от внешних и внутренних рисков в условиях глобализации, и задачи восстановления российского цивилизационного пространства как зоны престижа и влияния. И это в условиях, когда процессы перехода от советского типа идентичности к другому — новой российской — осуществляются очень непросто. Процессам конструирования и трансформации российской идентичности в новой России в настоящем исследовании уделяется особое внимание. Рассматриваются принципиальные особенности определения российской сопринадлежности в национально-государственном, духовно-нравственном, цивилизационном измерениях в постсоветский период. Впервые исследуется “русское” как символический ресурс современной российской идентичности. Рассматриваются культурно-цивилизационные ресурсы и риски российской идентичности, риски внутренние (социальные проблемы, для решения которых используются неадекватные ресурсы, искусственно поддерживаемый путем конструирования ложных культурных границ раскол идентичности) и внешние вызовы XXI века (глобализация, модернизационное отставание, трансформации структуры идентичности нации и государства). Материал, научное осмысление того, что происходит с нами, преподносится лаконично, в концентрированной форме отражает суть проблематики. Россия на распутье.
Умберто Эко. Поиски совершенного языка в европейской культуре /Серия “Становление Европы” / Пер. с итал. и примеч. А. Миролюбовой. СПб.: Александрия, 2009. – 423 с.
Умберто Эко подходит к теме становления Европы в особой, свойственной лишь ему манере. Он рассматривает долгую и увлекательную историю поисков, которые на протяжении столетий предпринимали европейские мыслители в поисках идеального языка. Эта история, начинаясь от праязыка Адама и вавилонского смешения наречий, через каббалистические изыскания и “Высокое искусство” Раймунда Луллия, магические и философские языки, доходит до “естественных” проектов XIX–XX веков, включая знаменитый эсперанто. История совершенных языков — это история утопии, ознаменованная рядом провалов, но за многими неутвердившимися проектами тянется и некий шлейф благотворных последствий. Эта история полна загадок, мифов и курьезов, и автор не упускает случая отметить самые любопытные из них. У. Эко обращается к открытиям европейцами исторических языков, считающихся первоначальными или обладающих мистическим совершенством, таких, как еврейский, египетский, китайский. В поле его зрения оказываются искусственно сконструированные языки и языки, заново открытые или придуманные, претендующие на совершенство либо в силу способности выразить мистические истины, либо будучи тайными языками посвященных. Не вдаваясь глубоко в тысячелетнюю дискуссию о происхождении языка, он не может тем не менее обойти историю о Вавилонской башне, в том числе изографическую. Ограничивая себя рамками европейской цивилизации, ибо объять необъятное нельзя, он все-таки обращается и к опыту других цивилизаций, например, к древнему арабскому мифу, появившемуся на рубеже X и XI веков. Согласно этому мифу, вначале существовал богоданный язык, благодаря которому Адам знал сущность вещей, и в этом языке имелось имя для каждой вещи, будь то сущность или явление. И каждая вещь соответствовала своему имени. И этот первоначальный язык содержал в себе все языки мира. У. Эко подчеркивает, что утопия совершенного языка была наваждением не только для европейской культуры: тема смешения языков и попытка положить ему предел, открыв или придумав язык, общий для всего человеческого рода, проходит через историю всех культур. Но ссылки на до- и внеевропейские цивилизации носят в его книге спорадический и маргинальный характер. Он сосредотачивается на проектах европейцев, которые счел показательными (в силу их достоинств и недостатков), а в остальном отсылает читателя к трудам, посвященным конкретным периодам и людям. В своей книге он хочет рассказать о причудливой истории именно идей, проследить — в обобщенном виде и на отдельных примерах — историю одной утопии на протяжении почти двух тысяч лет, подвести некий итог этим поискам, сделать практически важные выводы. “В итоге своих долгих поисков европейская культура оказывается перед насущной необходимостью обрести язык-посредник, который срастил бы лингвистические разломы, и сегодня такая необходимость является более насущной, нежели вчера. Но Европа к тому же должна считаться со своей исторической ролью, ролью континента, породившего множество языков, каждый из которых, даже самый периферийный, выражает └дух“ какой-то этнической группы и передает тысячелетнюю традицию. Возможно ли сочетать необходимость в языке-посреднике с необходимостью защиты языковых традиций?” Всемирно известный специалист по семиотике и теории информации обращается к ключевой проблеме взаимопонимания между жителями Европы. Нужен ли для взаимопонимания между жителями Европы всеобщий язык? И если нужен, то какой? Эта проблема особенно актуальна сегодня, когда народы Европы, обсуждая возможные способы политического и экономического объединения, не только до сих пор говорят на разных языках, но этих языков стало больше, чем десять лет назад, а в некоторых местах под лозунгом этнолингвистических различий даже разгораются вооруженные конфликты. “Решение будущей проблемы европейской культуры — не в триумфе всеобщего полиглотизма, но в создании сообщества людей, которые способны ухватить дух, аромат, атмосферу чужой речи. Европа полиглотов — не Европа людей, бегло говорящих на множестве языков, а в лучшем случае людей, которые при встрече говорят каждый на своем языке, но понимают друг друга; пусть они не могут с легкостью выражать свои мысли, пусть и понимают с трудом, но как-то схватывают тот └дух“, ту культурную вселенную, которую каждый выражает, говоря на языке своих предков и своей традиции”.
Сергей Алексеев. Иконописцы Святой Руси. Духовные основы древнерусского иконописания. Книга для чтения в семье и школе. СПб.: Ладан; Троицкая школа, 2008. – 256 с.: ил. – (Зримая истина)
На примере жизни и служения самых известных иконописцев Древней Руси автор рассказывает о духовных основах русского иконописания, о ступенях его развития, о подъеме, упадке и возрождении удивительного явления, которое именуется православной иконой и которое называют Откровением Божиим в линиях и красках. Нигде — ни в Византии, ни в Греции, ни в других православных странах — икона не занимала такого значимого места в жизни народа, как на Руси. Казалось бы, трепетное отношение к иконам должно переноситься и на их создателей. Но никогда и нигде, ни в Византии, ни на Руси, изограф не считался творцом священных изображений. Он всегда воспринимался только как рядовой служитель Церкви. “Подобает быть живописцу смирену, кротку, благоговейну, не празднословцу, не смехотворцу, не сварливу, не завистливу… Ниапаче же всего хранить чистоту душевную и телесную со всяким опасением…” (Стоглавый собор, 1551 год). Неудивительно, что об иконописцах, работавших на Руси, до сегодняшнего дня дошло очень мало сведений. Уцелели далеко и не все их работы: канули в вечность не только иконы и фрески, но и храмы, для которых они создавались. Собирая по крупицам скудную информацию, содержащуюся в легендах, преданиях, воспоминаниях, обращаясь к работам мастеров, автор сумел раскрыть индивидуальность каждого из них. Это и преподобный Алипий (Алимпий) Киевопечерский, которого считают по праву родоначальником всех русских иконописцев (XI век); и именитый византиец Феофан Грек, работавший в XIV веке в Новгороде и Москве; и преподобный Андрей Рублев и его сподвижник Даниил Черный, “мало о земных делах заботившихся, но всегда ум и мысли возносивших к невещественному и божественному свету”; и Дионисий, последний из плеяды великих русских изографов; и Симон Ушаков, попытавшийся уже в XVII веке примирить старые традиции иконописи и новые тенденции. И хотя эта книга не искусствоведческое исследование об истории становления древнерусского изобразительного искусства, в ней подробно рассказывается и о колористических задачах, которые решали изографы древности, и об особенностях композиции, линии, света в их работах, являющихся средствами, у каждого индивидуальными, самобытными для раскрытия высочайшей духовной сути канонической православной иконописи. История становления и расцвета русской национальной традиции иконописания рассматривается в контексте духовных и культурных связей Руси с Византией. В книге много иллюстраций: репродукции сохранившихся икон, фотографии и гравюры с изображением памятников архитектуры Киевской, Новгородской, Владимиро-Суздальской, Московской Руси, шедевров отечественного каменного зодчества, утраченных и сохранившихся. Любопытные приложения, например, “Краткий словарь иконографических терминов”, позволяющие усвоить азбуку древней архитектуры, живописи, иконописания. Книга — счастливая возможность прикоснуться к таинственному началу, которое именуется “Святая Русь”.
Лев Бердников. Евреи в ливреях. Литературные портреты. М.: Человек, 2009. – 352 с.: ил.
“Ах, не шейте вы ливреи, евреи”, — предостерегал своих соплеменников бард Александр Галич, призывая держаться подальше от власть предержащих. Герои книги этого предостережения не слышали. И обессмертили свои имена в истории именно потому, что в силу своей талантливости и пассионарности были на виду и вращались в высших государственных кругах царской России. Автор выстраивает галерею портретов выдающихся российских евреев XV–XIX веков. Среди них глава Посольского приказа Алмаз Иванов, придворные эскулапы Даниил фон Гаден и Антонио Санчес, вице-канцлер Петр Шафиров и обер-полицмейстер Антон Дивьер, дипломаты братья Веселовские и почт-директор Федор Аш, придворный шут Ян Лакоста и “первый русскоязычный писатель” — еврей Лев Невахович, предприниматели бароны Штиглицы и общественный деятель, правозащитник Нота Ноткин. Поражает широта профессиональной деятельности российских евреев: это не только иудеи-купцы, предприниматели, ювелиры, банкиры и врачи, но и евреи-дипломаты, полицмейстеры, почтари, придворные учителя, литераторы, общественные деятели и даже шуты. Перед читателями предстают фигуры, парадоксальные по своей полярности: например, с одной стороны — один из основателей Петербургской еврейской общины, поборник прав иудеев Нота Ноткин, ратовавший за приобщение соплеменников к русскому языку и культуре; а с другой — еврей по происхождению, думный дьяк Посольского приказа Алмаз Иванов, истый поборник православия. Многие евреи, герои книги, вынуждены были креститься (как некогда испанские и португальские мараны), без этого они не могли бы занимать должности в России, тем более нести государственную службу. Но и с бывшими единоверцами связи они не теряли. У каждого складывались свои отношения с единоплеменниками. Следов “жидомасонства”, детища времен новейших, искать в этом исследовании не стоит: речь идет о реальном вкладе евреев в становление Российской империи. К большинству из исторических персонажей, представленных на страницах этой книги, “ливреи”, форменную одежду лакеев и швейцаров, естественно, можно “примерять” только условно. Трудно причислить к “лакеям” таких блюстителей интересов государства Российского (и своих собственных, не без этого), как первый петербургский обер-полицмейстер Антон Дивьер, первый директор Петербургского почтамта Федор Аш, блистательный дипломат Петр Шафиров. Герои книги — конкретные люди, сильные, неординарные личности в конкретных обстоятельствах. Судьба многих еврейских служителей России оказалась глубоко трагичной. Во времена Ивана III погиб на эшафоте врач Мистро Леон, жертва коварного заговора, – подобную смерть принимали и многие родовитые персоны, заподозренные царем в злых умыслах. Облыжно обвиненный в чернокнижии доктор Даниил Гаден был растерзан мятежными стрельцами в 1682 году, — но те же стрельцы на глазах у малолетнего Петра подняли на копья ближних бояр юного царя. Хлопотами Александра Меншикова был отправлен в сибирскую ссылку нелюбимый зять светлейшего Антон Дивьер (не ладили “птенцы гнезда Петрова”), но и самого Меншикова вскоре постигла та же участь. На крутых изгибах российской истории именитые евреи разделяли судьбы своих современников других национальностей. Автор верен исторической правде и реалиям рассматриваемой эпохи: он не гипертрофирует роль видных представителей еврейского народа в истории России, но и не умаляет ее. “Евреи в ливреях” предстают в книге не прохожими людьми, не перекати-поле, а патриотами Отечества, глубоко укорененными в российскую жизнь. Кстати, именно Шафиров впервые ввел в русский литературный обиход слово “патриот”, которое он определил как “Отечества сын”.
“Культурный шок” и социально-педагогическое сопровождение подростков за границей. Теория и практика: Монография. / Под ред. С. А. Расчетиной, В. Э. Зюсса. СПб.: Росток, 2010. – 264 с.
В монографии раскрываются цели, методы, итоги проекта, разрабатываемого и реализуемого совместными усилиями специалистов немецкой неправительственной организации “Велленбрехер” (Дортмунд), сотрудников кафедры социальной педагогики Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена (Санкт-Петербург) и социальных педагогов (Санкт-Петербург, Псков). Совместная работа этих организаций ведет свой отсчет с 2001 года, именно тогда был заключен договор о сотрудничестве в области теории и практики социально-педагогической поддержки и сопровождения подростков из социально неблагополучных семей. По мере накопления опыта проект совершенствовался, развивался, приобретал новые формы, черты, методики. Суть проекта заключается в том: немецкое “дитя неразумное” вырывают из привычной ему среды, как правило, неблагополучной, и помещают в чуждую ему ситуацию. Бросают в омут головою, так сказать. Но при этом внимательно следят за его погружением в жизнь и культуру другой страны, помогают преодолевать повседневные проблемы, овладевать своей собственной жизнью: живут-то “детишки” в приемных семьях социальных педагогов, людей не случайных. Основания для участия подростков в проекте могут быть разные. Это и социальная дезориентация подростка, нуждающегося в психологической стабилизации; и предотвращение ареста; и постоянное нежелание подростка поддаваться каким бы то ни было воспитательным мероприятиям в Германии; и необходимость отделения подростка от негативного влияния молодежных групп. Почему для своих заблудших чад немецкие педагоги и психологи выбрали именно Россию? Конечно, российская глубинка способна предоставить неблагополучному подростку из Германии такой экстрим, такие жизненные условия, что подросток, в значительной степени вынужденный рассчитывать на самого себя, невольно переосмыслит прежние приоритеты и целевые установки. Как правило, эффект от такого метода перевоспитания оказывается положительным (статистика в книге приведена, кстати, к участию в проекте привлекают и мальчиков, и девочек). Подобная система перевоспитания, “штучная работа”, налажена не только в России. Поддержка немецких подростков осуществляется социальными педагогами и других стран: Финляндии, Португалии, Италии, Кыргызстана, Польши. Научной базой проекта является теория “культурного шока”. Эта теория подразумевает конфликт ценностей двух культур на уровне индивидуального сознания и поведения человека: в противоречие приходят культурные нормы, ценности и ориентации общества, которое подросток покинул, и культурные нормы и ценности общества, в которое он прибыл. Согласно теории “культурного шока”, человек, взаимодействующий с новой культурой, адаптируется в обществе через понимание и переживание этой культуры. Однако перед тем, как эта адаптация произойдет, необходимо разрушить некоторые стереотипы и иллюзорные представления и о прошлом своем опыте, и о другой культуре и заменить их новыми, более реальными знаниями. Для подростка группы риска это “двойной культурный шок”: новизна культуры другой страны и новизна отношений в приемной семье социального педагога. А тут еще и новый язык выучить надо. Этот процесс происходит болезненно, вызывая симптом, известный в психологии под названием “культурный шок”. Данная теория стала оформляться в последнее десятилетие в связи с созданием единого общеевропейского пространства, в котором важную роль стали играть культурные связи на уровне взаимодействия людей как представителей стран, характеризующихся разным жизненным укладом и качественным своеобразием культуры. В данной монографии освещены разнообразные проблемы, возникающие по мере осуществления данного эксперимента, рассматриваются и различные жизненные ситуации, в которых оказываются и подростки, и руководители эксперимента. Приводятся положительные сопутствующие эффекты воспитания в России подростка с тяжелыми нарушениями поведения. Монография содержит научные выкладки, методики, наработанные базы данных. Текст публикуется на двух языках — на русском и немецком.
Елена Первушина. По Петербургу на метро. Подземные маршруты северной столицы. М.: Центрполиграф, 2009. – 347 с.
Первый пробный поезд прошел по первой линии Ленинградского метрополитена 8 октября 1955 года. Маршрут включал в себя всего восемь станций: от “Площади Восстания” до “Автова”. Уже 15 ноября по этому же маршруту отправился первый пассажирский поезд. Началось регулярное движение. Постепенно увеличивалась протяженность линий, вводились новые станции и линии, росла подземная паутина железных дорог. Более полувека — солидный возраст, пора зафиксировать историю этого самого доступного и демократического транспорта мегаполиса, вспомнить имена архитекторов и художников, вложивших свой труд в строительство и неповторимое оформление петербургской подземки. За полвека непрерывно растущий и динамично изменяющийся подземный город претерпел много изменений. “Дворцовые” интерьеры первых девяти станций до сих пор вызывают восхищение своей пышностью. Но с появлением новых технологий, новых материалов меняется мода на оформление и подземных залов, и надземных павильонов. Автор проведет своего читателя по всем пяти линиям теперь уже Петербургского метро, от одной конечной станции до другой: выбран не хронологический принцип подачи материала, а топографический. Е. Первушина рассказывает о том, как постепенно создавалась и ширилась сеть метро северной столицы и какие новые станции в ближайшее время будут появляться на карте города. А также о том, какие известные достопримечательности и просто привлекательные своей “патиной” времен здания окружают станции на поверхности. Краткие, емкие справки: кем построено здание, для кого или для чего, с какими событиями прошлого связано, кто из знаменитых и замечательных жил или работал в нем. Данную книгу можно рассматривать и как своеобразный справочник-путеводитель, в котором даны адреса петербургских музеев, график их работы. Город — живое существо, и здания, и целые ансамбли рождаются и умирают, как и люди. Давно уже не торгуют сеном в центре Петербурга, а Сенная площадь свое название хранит с XVIII века. Три станции метрополитена находятся под площадным пространством: “Сенная площадь”, “Садовая”, “Спасская”. К сожалению, небрежением потомков, не столько технологическими, сколько идеологическими установлениями, при строительстве метрополитена в 1961 году была взорвана Успенская церковь (Спас на Сенной), композиционный центр ансамбля Сенной площади. Воздвигнутая в 1753–1765 годах (архитектор А. Квасов), она являлась одной из самых больших церквей в городе в XVIII веке. Именно перед нею каялся, стоя на коленях посреди Сенного рынка, Родион Раскольников — главный герой романа Ф. Достоевского “Преступление и наказание”. Город — живое существо, и кто знает, какой облик обретет площадь в будущем? А вот о перспективах развития метрополитена автор говорит более уверенно, и не без оснований, планы и проработки уже есть. А с каких времен вести отсчет истории Петербургского метрополитена? Да с начала XIX века. Именно в 1820 году инженер Торгованов обращался через графа Милорадовича к Александру I с проектом устройства тоннеля под Невой. Александр I велел выдать Торгованову двести рублей и обязать впредь не заниматься изобретательством и не докучать правительству. Только в конце XIX века городское начальство вернулось к рассмотрению вопроса о строительстве метрополитена в Санкт-Петербурге. Сколько книг ни создано о городе на Неве — всегда есть шанс открыть, обнаружить нечто новое, удивительное.
Редакция благодарит за предоставленные книги
Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)