Из боевого дневника
Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2010
Игорь ГАМАЮНОВ
Игорь Николаевич Гамаюнов — журналист, писатель, автор 15 книг: романов “Капкан для властолюбца”, “Майгун”, повестей “Странники”, “Ночной побег”, “Окольцованные смертью”, “Камни преткновения”, “Ошибка командарма”, “Однажды в России”, “Мученики самообмана”, “Свободная ладья” и др., а также рассказов и очерков, публиковавшихся в “Литературной газете”, в журналах “Нева”, “Знамя”, “Смена”, “Юность”, “Огонек”. Работает в “Литературной газете” обозревателем.
ЦВЕТ ЗАПЕКШЕЙСЯ КРОВИ
Из боевого дневника гвардии майора Голубева Ивана Семеновича, моего дядьки — брата моей мамы, оставившего мне свои записи в наследство
Необходимое предисловие
… Я помню его глуховатый голос, запах табака, которым была пропитана его новенькая, по случаю Дня Победы, гимнастерка, звякающие медали (они подавали свой тихий голос, когда он наклонялся над столом, чокаясь с гостями), орден Красного Знамени цвета запекшейся крови (я мечтал притронуться к нему, но робел).
Взгляд у дяди Вани был прямой и строгий, глаза выпуклые, но всякий раз, обнаружив меня, щуплого, у себя под боком, он слегка улыбался, добрел, осматривал стол, гостей, двух девчонок, ерзавших напротив, — своих дочек Люську и Ленку, которым слал с фронта неуклюжие стихи без размера (сейчас эти послания, наверное, назвали бы верлибром), и, легко вздохнув, говорил:
— Ну, что бабоньки, спели бы что-нибудь нашенское, саратовское.
И бабоньки, его жена и две его сестры (одна из них — моя мама), в крепдешиновых платьях с модными в те годы фонариками на плечах, коротко стриженные и слегка завитые, казавшиеся мне немыслимо, сказочно красивыми, пели под гитару “Степь да степь кругом”, потом про рябину, которой не суждено к дубу перебраться, и, наконец, про темную ночь, когда только пули свистят по степи.
А за окном, в палисаднике, цветет ослепительно белым вишенник, реют под майским ветром ветки акации, кричат скрипуче-звонкими голосами скворцы, заглушая воробьиный трезвон, — это катится по бессарабской земле, по улицам разбомбленного Кишинева, по его сельским, уцелевшим пригородам (в одном из таких домов мы и сидели за столом) весна 1946 года.
Мне — шестой год, я обожаю своего дядьку, он кажется мне богатырем, освободившим всю нашу страну и этот уютный уголок земли (называемый то Бессарабией, то Молдавией) от врага, дошедшего было до самой Волги, за которой простиралась наша саратовская степь с затаившейся в ее ковылях Питеркой, откуда и произрос крестьянский род Голубевых.
…Уже тогда я знал, что дядя Ваня командовал батареей, бесстрашно теснил захватчиков, был ранен, остался здесь долечиваться и налаживать мирную жизнь, позвав к себе жену и сестер.
Я видел его рану, когда он приезжал к нам с мамой на совхозной полуторке, на улицу Шмидта, где мы жили в уцелевшем доме.
Вот он, хромая, опираясь на трость, пересекает квадратный двор, выкладывает из сумки большой пакет, из кармана галифе — пакет поменьше (“Это вам крупа да сахарку немного”) и садится к окну, на табурет, со вздохом облегчения вытянув левую ногу.
— Перебинтуешь? — спрашивает маму. — Что-то я сегодня замучился, пока ездил по начальству бумажки подписывать. Весь день ноет, не зарастет никак. Ну, герой, а у тебя как дела? — обращается он ко мне, но ответа не ждет, потому что вопрос этот был своего рода приветствием.
С кряхтеньем и стоном, тихо матерясь, он стаскивает сапог, помогает маме размотать пожелтевшие бинты и, морщась, наблюдает, как она, подставив таз, обмывает пониже колена багрово-фиолетовую продолговатую вмятину.
Я же внимательно рассматриваю раненую ногу маминого брата, прикидывая, смог бы не умереть от боли, если бы в меня угодил такой осколище? Ну, размышляю, если дядя Ваня Голубев смог, то и я, его племянник, смогу, ведь в моих жилах тоже течет голубевская кровь, а про нее дядька однажды, смеясь, сказал:
— Мы хоть и Голубевы, но кровь у нас ястребиная.
…Потом, устав от кишиневской послевоенной жизни (его без конца перебрасывали с хозяйственной работы на партийную, которая ему претила), он перебрался с увеличившейся семьей (родился сын, мой двоюродный брат Витька) на левый берег Днестра, в полуукраинское-полумолдавское село Мокрое, возле города Рыбница, где и работал председателем колхоза до скончания своих дней.
Я бывал там наездами, в его деревенском доме, окруженном невысоким, по пояс, каменным забором из рыжего песчаника и вишневым палисадником, круглый год — так мне казалось — цветущим, завороженно любовался развешанными в доме картинами его собственного изготовления — он с молодых лет писал маслом любительские пейзажи, в основном — вечерние и утренние зори, с преобладанием густо-багровых, тревожных красок.
Он много читал в годы своего суматошного председательства, о многом говорил и думал, но о дневнике военных лет почему-то помалкивал. Потом, когда эта ветхая, пожелтевшая от времени тетрадь, исписанная очень мелко, выцветшим карандашом, окажется у меня (уже в 90-х, присланная мне в Москву его внучкой Зоей), я, расшифровывая этот дневник с помощью лупы, пойму, в чем дело. Эти записи, попади они в руки дотошных политруков тех грозных лет, могли быть истолкованы вкривь и вкось, в том числе и — как диверсия, подрывающая боевой дух бойцов. Хотя в них была одна лишь правда и ничего, кроме правды. Да и писал-то Иван Семенович, как я догадываюсь, для себя, чтобы потом вспомнить подробности пережитого, если уцелеет, и для своих близких, потому что ощущал себя главной частью их жизни.
Там, в этой тетради, среди сугубо деловых заметок (“Учет снарядов по 1-му дивизиону…”, “Присвоено звание капитана…”, “Награжден орденом Красное Знамя…”) я обнаружил такую запись. Вот она.
Моя биография
Год рождения 1907, село Питерка.
В 1919 году помер отец Семен — после косьбы, на сенокосе.
В 1920 — дядя Архип Сажин прибыл из германского плена.
1920–21 гг. — голод.
1921–29 гг. работал в обществе дяди Сажина с его детьми — Андрей, Анна, Евдокия. Годы молодости, цвет жизни, любви.
С октября 1929 года в гор. Ульяновске, курсант. С октября 1930 года — командир орудия. Интересная жизнь в полковом клубе. Увлечение художеством – стал рисовать красками. Увлек комиссар Моделев.
С 1932 по 34 гг. — старшина дивизиона.
Женился в апреле 1932 года. Жена Любовь Николаевна Сажина, из Питерки.
В июле 1933 года родилась Людмила.
В декабре 1934 года демобилизовался из армии.
До марта 1936 года служил комвзвода милицейской охраны в г. Саратове.
1937 год. 8-месячные курсы лейтенантов запаса.
С февраля 1937 года — Минск. Начальник разведки дивизиона. В Минске 3 июля 37-го года родилась вторая дочь Елена.
С февраля 1939 года — командир батареи. Присвоено звание старшего лейтенанта.
С июня 1940 до мая 1941 года — командир батареи курсантов в Краснодаре.
Начало войны: маршрут Евпатория, Сиваш, Керчь, Ростов, Таганрог, Харьков, Сталинград, Астрахань. Отходили с боями. Был много раз на волоске от смерти, но остался жив. Повидал много интересного, плохого и хорошего. Познакомился со многими хорошими людьми, ставшими мне близкими товарищами.
Под Ростовым. 1942 год
3.3.42. Заняли боевой порядок в деревне Коробки и высоту 64,1. Производим разведку местности. Оборудуем НП (наблюдательный пункт. — И. Г.) Связь была плохая.
7.3.42. Получили таблицу огня. Проверка пристрелки.
8.3.42. Наступление танков, пехоты. Активность с обеих сторон. Наступление захлебнулось.
10.3.42. Артперестрелка. Противник обороняется. Были потери — 875 человек.
11.3.42. Получили приказ о перемещении боевого порядка.
12.3.42. Заняли боевой порядок западнее Павловки.
13.3.42. Вели стрельбу, были прямые попадания в блиндажи противника. Он стрелял минометным огнем. Убито из пехоты 5 красноармейцев.
16.3.42. Производили стрельбу по противнику. Активность проявляли наши самолёеты. Вечером Качалкин зарыл убитого красноармейца прямо на НП.
18.3.42. Заняли старое место. Вели повторные пристрелки.
21.3.42. Суббота. Сменил белье, очень было грязное. Ночевал на НП. Стреляли мало.
24.3.42. Связь работала очень хорошо.
25.3.42. Проводили в Ростов Маркина за дровами и еще — кое-что купить. Привезли нам ларек. Взял в нем разное на 73 рубля.
26.3.42. Начали наступление на высоту. Огонь был плотным. Ходили танки в атаку. Повторяли наступление, но опять откатились. Сидели на НП.
27.3.42. Маркин привез вина на 80 рублей.
31.3.42. Ушел на НП. Активность была слаба с обеих сторон. У нас осталось очень мало людей. Убитые валялись на полу.
Для заметок (этими комментаторскими заметками Иван Семенович постоянно прерывал хронику войны. — И. Г.)
…Многие вели себя очень отвратительно, приказ командира дивизиона точно не выполняли, в пререкания вступали, не обращая внимания ни на ранги, ни на время. Тяжелы, неповоротливы, безынициативны. Причем в те дни, когда 3-й батальон повел наступление, а эти не хотели с ним идти. Сошло им с рук. Эти люди морально неустойчивы, Панасов же самоустранился… Оправдываясь, твердил, как баран, одно и то же про обстоятельства…
3.4.42. Болел гриппом. Температура — 38. Огонь не вели. Трактор утонул в грязи. С продуктами плохо.
11.4.42. Если бы знал противник, что у нас творится, то не знаю, что было бы.
12.4.42. Приходил комиссар, сказал о подписке на заем. Погода скверная, пасмурно и холодно.
13.4.42. Провел митинг по подписке на заем (государство продавало населению и военнослужащим облигации, собирая средства “взаймы” для ведения войны.— И. Г.).
14.4.42. Дивизион подписался на 69 000 рублей.
17.4.42. Продукты запоздали. Грызли семена подсолнуха. Стреляли рыбу. Погода стояла хорошая. По всему фронту велась беспорядочная стрельба.
19.4.42. Германские бомбовозы 18 штук под прикрытием мессершмиттов бомбили в 2 залета.
23.4.42. Стояли в г. Ростове, на станции Нахичевань. Получили эшелон № 71596, произвели погрузку и сидим, ждем. Читал письмо от жены Любы.
24.4.42. Тронулись. Поезд шел медленно. Видел разлив реки Дон — настоящее море.
Для заметок
От Ростова до Харькова ехали 10 суток. В мае месяце под Харьковом у нашей истребительной авиации было превосходство. Германских же самолетов было мало, а ежели и появлялись, то исподтишка, внезапно, ночью, производили страшную бомбардировку, освещая местность ракетами на парашютах.
1.5.42. “День международной солидарности…” Весь день двигались от деревни Шаповаловка в совхоз Червона Рада. Застряли на переправе.
2.5.42. Движемся от совхоза к деревне Александровка. Вытаскивали застрявшую матчасть тракторами 2-го дивизиона. Дожди, холод, грязь. Скандалили из-за тракторов.
12.5.42. Противник отступил. Танки и пехота его преследовали, уничтожали огнем и гусеницами. Мы заняли НП в селе Песчаное. Но вот с юга показались танки противника, и самолеты стали производить бомбардировку наших танков и пехоты. К 13.00 получили приказ отойти на старый НП. Жуть как драпали. С основных НП вели огонь по танкам противника и его пехоте. Уничтожили много их танков. Но и наших много сгорело.
19.5.42. Комиссар Качалкин сообщил, что должен представить наших бойцов к награде. Отзыв о полку хороший. Даже сам Тимошенко похвалил.
Для заметок
Присвоили звание капитана. Прицепили шпалы, а кубики сняли (знаки отличия. – И. Г.). Это все — в деревне Молодовой.
10.6.42. Противник утром открыл артподготовку и пустил авиацию. Потом пошел в наступление. Дивизион вел огонь, но получил приказ сняться. Снимались в спешке, были потеряны 8 тракторов, 1 орудие, 2 машины. Убитых — 17, раненых — 27. Моя история — был контужен. Искал личный состав. К утру стали собирать людей — 45 человек. Бомбардировка продолжалась, но в меньших масштабах. Мы вели огонь по противнику… Вызвали в штаб полка и ругали за неточное выполнение приказания… (Убиты: Чеботов, Януев, Шапиро, Санычев, Владимиров, Ильичев.)
30.6.42. Наступление противника. Мы отходим. Убит Качалкин — прямо под машиной. Людей растеряли до 25 %. Подходили мелкими группами.
Для заметок
Были большие безобразия возле переправы. Брошены орудия. Штаб дивизиона сгорел… Полк погиб… А командирский состав забавляется с женщинами… Комиссар и командир полка попереженились и возят с собой жен. Командиры двух дивизионов бл….т, возят с собой неизвестно кого, и ряд других командиров — тоже… В общем, бардачок получается. Судьба полка неизвестна, но предполагаю — его расформируют, как не оправдавшего свое дело… Бл..и — люди, весь свет — бардак. Трудный момент.
Между Воронежем и Сталинградом. 1942 год
1.7.42. Приехали в Попово, оттуда через переправу — много колесили и попали в рассвет. Заняли боевой порядок. Получил 7 машин снарядов.
2.7.42. Выбрали НП у вышки. Толю — разведчика, сонного — убило, пролетал мессершмитт. Ездили к Волоконовке, но ее уже заняла пехота, и мы вечером выехали в Львовку.
5.7.42. Утром стреляли по танкам и снялись, поехали на Острогоржск. Его кошмарно разбомбили. Взяли в складе масло и еще кой-чего. Поехали к Дону. Немец отрезал переправу, бомбил, не давал двигаться с людьми. Переехал на лодке. Перешли кухня, орудия и 2 машины, остальное погибло. Поехал с кухней в Лиски. Только взяли продукты вечером, взорвали мосты, заводы. Я поехал с кухней на Боброво. Встретилась пехота, дивизия казахов и танки. Ночевал в Боброве (с Лидой. Ничего с ней не вышло). Стояли в лесу, рвали клубнику. Самолеты бомбили Бобров. Вечером комдив ругался, приказал отбирать орудия.
8.7.42. Собирали людей. Ездил к начштаба, отвез сведения.
11.7.42. Суббота. Получили указания со штаба привести все в порядок. Люди купались, чистили вооружение, стирали обмундирование. Комсостав (большинство) кинулся к женщинам, и контроля за подчиненными не было.
14.7.42. После обеда выехали в Бутурлиновку. Ночевали на окраине села. Спал с Лидой у хозяина, где выпивали.
15.7.42. Утром дивизион был собран, но не было комсостава. Приехал начштаба. Шел сильный дождь. Людей разогнали по лесам, начали рыть щели.
20.7.42. Ночевали возле ж. д. будки. Спал с Ниной по-настоящему (видимо, обличительный пыл прошел, и он, как представитель среднего комсостава, стал пользоваться негласными привилегиями в отношениях с женщинами, в чем потом каялся: “вино и наша распущенность виноваты!”, но эта сторона его фронтовой жизни, судя по записям, не убавила его служебного рвения. — И. Г.). На другой день поехали в Панфиловку, где я заболел. Нина лечила. Днем комиссии проверяли вооружение, связь и приборы… Послал машину ловить раков и рыбу. Остальные люди приводили в порядок винтовки… Машина привезла 3 свиней, наловили раков 1 мешок.
30.7.42. Ночью передвигались пешей колонной. Прошли километров 45. Я очень устал, болели ноги, появились мозоли. В Грачах отдыхали. Комполка сообщил об организации полка. Прошли до ж. д.
1.8.42. Сделал баню, ходил в комбинезоне. Шла проработка приказа № 227 Сталина (“Ни шагу назад!”. — И. Г.).
2.8.42. Были в Пучугах. Старик хозяин глухой, обижался на нас… Ночевал на этот раз в постели… Думал провести вечер с Марусей, но раздумал. Макаров дежурил. Играл патефон, было весело. Ночью спать лег, Маруся ушла с Макаровым.
4.8.42. Получили приказ сформировать полк. Пришли в Сталинград ночью. Задержал патруль. Получили для укомплектования людей.
6.8.42. Двигались со Сталинграда в Заплавное. Ехали по ж. д. через Ахтубу на Баскунчак, ехали плохо.
Астрахань. 1942 год
9.8.42. Ночью приехали в Астрахань, стояли возле ж. д., перешли рельсы и — в сад, гуляли. Зашли в штаб, к начразведки. Пил много водки. Болела голова.
11.8.42. Старший лейтенант Диденко был в саду. Там — заваруха с выпившими. Ком полка вмешался и 4 человек избил… Получил план занятий… Приготовились ехать на переправу: получили винтовки, связь-приборы… Опять пил водку. Ходил в кино. Оттуда пошел прямо спать.
14.8.42. Ездили на рекогносцировку места боевого порядка. Получил гвардейский оклад, по этому случаю купил флакон одеколона.
12.9.42. Отвез в родной мой 1-й дивизион патефон и пластинки… Вспоминал о жене Любе и своих дочках… Нет от них весточки… Где они сейчас?
14.9.42. Идет обыкновенная фронтовая жизнь в астраханских песках — проверка работы батарей. Подул сильный ветер, поднялась песчаная пурга. Болят глаза. Все ходят очумелые, только слышны ругань, брань, угрозы. Тоска!
24.9.42. Погода ясная, солнечная. Ночи полнолунные, тихие, но холодные. Читал книгу про Дон-Кихота… Прошлой ночью фрицы бомбили Астрахань, отсюда были видны пожары. Велся редкий зенитный огонь… А еще читал книги про Мамонтовых и “Милый друг” Мопассана.
Сон о верблюде
…Какая-то встреча с гражданским населением. Я будто бы большой начальник, очень авторитетен. И вдруг — любовные разговоры. И сладострастное блаженство товарищей. Странно — прямо у всех на глазах. Какая-то квартира. Слова тетушки Марии мне о бритье. И поцелуи. И мои полеты в воздух. И — ночью борьба с немцами. И как я их обманул. А тут откуда-то налетает на меня безобразный, в грязи, изорванный в кровь верблюд. Я от него не смог уйти, он меня сшиб ногой.
11.10.42. Проводил занятия по артстрелковой подготовке. Был Курносов, ругал за вшивость. Погода теплая. Долго не был в бане. Кончил читать “Милый друг” (судя по всему, он читал сразу несколько книг. — И. Г.).
16.10.42. Получил гвардейский знак. Вчера ожидали приезда генерал-полковника с Хрущевым. Но — не дождались. Спокойная жизнь. Рассказываем анекдоты. Читаем. Играю в шахматы с Коминовым и Кирилловым.
22.10.42. Подбили немецкий самолет-разведчик (Фокки Вульф). Привезли часть парашюта. Говорили о пленных немцах-летчиках, первыми их допрашивали Кашкин и Куклев.
24.10.42. Подошли ближе к фронту. Холодно. Комдивизиона и комбатареи уехали на рекогносцировку. Я остался с дивизионом. Ночью заняли боевой порядок. Противник вел огонь по переднему краю обороны. Спали открыто. Вода отвратительная (соленая), и пища ухудшилась.
26.10.42. Ходили на партсобрание в штаб полка. Оттуда шли-блудили. Наблюдали нахальное движение техники и людей противника.
30.10.42. Ночью выехали за 20 км в пески с заданием достать языка. Просидели день — никого. Видели волка в песках.
Для заметок
Калмыцкие степи здесь ровные и голые, как ладонь. Трава густая и жесткая, высохшая. У нас в Питерке по-другому: много выемок, а там, где ровно, растет ковыль. Ветер по нему катится, а он серебрится… Давно нет вестей о моей милой семейке, затерялась в этой тревожной жизни!..
3. 11.42. Посылали из песков пешую разведку. Она обстреляла 3-х конников, которые после оказались нашими. Без последствий. День теплый. Читал две книги — о Суворове и Кутузове. Приезжал старший политрук Ганилов, привез газет на курево, табаку. Проводил беседу, почему у нас бывают дезертиры. Днем посылали в разведку одну машину. Ее обстреляли самолеты. 2-х ранило. Гнался за ними один танк немецкий, но, не догнав, вернулся. Разведка велась хреново, поставленной задачи не выполнили. День был теплый.
6.11.42. Темно и холодно. Шел дождь. 25-ю годовщину Великого Октября встречали артканонадой с обеих сторон.
7.11.42. Праздник провели без вина. Получил 2 письма от сестер, одно от Нюси, другое от Стаси (Анастасии, моей мамы. — И. Г.). Но где Люба с дочками, не знают и они.
15.11.42. Стоим в песках. Задача не известна. Ждем приказ в наступление. Жгли костры, грелись, но мороз брал свое. Видел сон — Любу и незнакомых людей.
Сон про Любу
…Будто в ванной умываюсь. Где-то рядом не то жена, не то еще кто-то. В соседней комнате слышу аристократический разговор хорошо одетых мужчины и женщины. Мужчина пел потом солидным голосом. Вижу — актриса говорит с моей мамашей, моложавой. Тут же пироги, куличи. Я удивляюсь, что вижу мамашу такой моложавой. Из комнаты выходит актриса с двумя вазами варенья. Я благодарю. Говорю, что чай готов. Но затем все скомкалось. Я вижу свою Любу и предлагаю ей выбрать товар на распродаже, а в кармане всего 200 рублей. И тут я вспомнил, что давно не видел свою жену Любу и попросил ее рассказать все подробно о своей жизни без меня. Но, увы, проснулся. Голова болит, потому что спал на поясном ремне, который оказался в головах.
16.11.42. Наш окоп, который вырыл мой ординарец Логинов, — в нем только лежать, а сидеть нельзя. Утром болела голова.
18.11.42. Получил сразу 5 писем от сестер Нюси и Стаси и им послал 4 письма. Погода теплая, туманная. Был в штабе полка, получил деньги за ноябрь.
20.11.42. Ночь не спали, готовились к наступлению. Ждали приказа.
21.11.42. Вели сильный огонь по противнику, много израсходовали снарядов. Я вел огонь с 10 орудий. Много прямых попаданий. Противник отвечал артогнем. Наступление не увенчалось. Много потерь с обеих сторон.
Для заметок
Описываю операцию: пехота с криком “Ура!” оторвалась от своих, выбив немцев с их позиций, но те ее обошли, огнем загнали в камыши, держали в кольце, пока не подошли наши на помощь. Немцев отогнали, но они оказались на тех же рубежах.
8.12.42. Выпал снег ночью, но днем стаял. Набрали воды для питья, умылись. Я проверял состояние батарей.
10.12.42. Получил письмо от Нюси, из которого узнал адрес Любы — она с Люсей и Леной оказалась в Казахстане. Был очень рад. Все мне сочувствовали. Послал Любе письмо.
Стихи с фронта своим
Любушка
Посвящается жене моей
Нет на свете краше моей Любы.
Темно-русы кудри обвивают стан.
Светятся рубином милые губы,
А в очах — радости бездонный океан.
Если Люба звонко рассмеется,
На душе у меня ясно и светло,
А когда песней веселой зальется,
То словно красное солнышко взошло.
Людмила
Посвящается первой дочурке
Ай-я-я, что за девчонка!
Всегда смеется звонко.
На все тотчас дает ответ.
В нашем краю другой такой нет.
Леночка
Второй дочке
В городе Минске, в теплые дни
Елена прекрасная у нас родилась.
Лицом, умом, красотой удалась.
Такую маленькую умную Елену
Застала война, настигло горе.
Она говорит сейчас всем:
“Гитлера папа убьет и утопит в море”.
13.12.42. Партсобрание. Я много говорил о наших задачах. Ведь наступление наше захлебнулось. Много потерь. А день был холодный.
18.12.42. Пятница. Сазонов выдавал деньги. Играли в карты. 150 выиграл, и 100 мне Ганилов задолжал. Ганилов был сильно пьян, много говорил по телефону и грубил в него.
20.12.42. Воскресенье. Дивизия получила гвардейский знак.
25.12.42. Писал боевые характеристики на средний комсостав. Противник вел редкий артогонь. Мы боялись, что противник уйдет.
Элиста. 1942–43 год
27.12.43. Приказ о наступлении. Командир дивизиона ездил на рекогносцировку местности.
28.12.43. Переменили боевой порядок. 105-й вел наступление, мы его поддерживали. На пехоту пошли танки противника. 5-ая батарея вела по танкам прямой огонь. Был убит Кириллов, разбиты наши орудия. Мы подбили два танка. На поле боя кошмар — убитые, раненые, разбитые повозки.
29–30.12.43. Я командовал дивизионом. Продвинулись к Улан-Орге. Вели огонь. Задача была поставлена военным советом — взять Элисту. Погода сырая. Противник бежит. Горит вся Элиста.
1.1.43. Взяли Элисту. Вид ужасный. Одному красноармейцу оторвало обе руки по кистям. Много трофеев — 30 банок бензина. Двигались по грейдеру. Машины не везли — грязь. Стали в степи. Направление на Сальск.
9.1.43. Выехали утром. Налетели 8 немецких “музыкантов”. Бомбили. Двое раненых. Ночь блуждали. Подъехали к хутору, а там противник. Повернули обратно. Утром пошли в наступление. Противник отходит, идем по его следам. Много убитых — и наших, и немцев. Подтягивались тылы. Подвезли нам горючее.
11.1.43. Сыро и холодно. Не успели выбрать НП, как появились 14 танков противника. Вели по ним огонь прямой наводкой.
12.1.43. Противник танками и автоматчиками нажал на правый фланг. Наши дрогнули. Но потом восстановили положение. Для этого пришлось уйти за сараи, а то бы нам капут. Прямой наводкой отбили танки. В 6-й батарее четверо раненых. Убит Шалаев.
15.1.43. Пехота наступала. Я вел огонь. Противник побросал трофеи, отступая. Я бежал следом рядом с нашими танками. Заняли боевой порядок… Мороз очень сильный, машины плохо заводятся. Водку растратили, охота выпить, а — нет… Спали тесно, в малой лачуге, 15 гражданских и наших более 20 человек.
16.1.43. Мороз 35 градусов. Противник бежит.
17.1.43. Хорошие известия о Сталинграде, там противник в окружении. А тут мороз с ветром. В плен сдался расчет с орудием, тягачом и снарядами. Самолеты с обеих сторон и в мороз летают.
18.1.43. Хорошо бьют зенитки. Хорошие известия по всему фронту. А с продуктами и горючим плохо. Санинструктор обморозился. Разморозили одну машину.
19.1.43. Стоим в племсовхозе № 1. Погода помягчела. Ночью прошел снег. Комната у нас чистая, есть койки, водка, хорошая закуска. Много трофеев. Помылся в самодельной бане. Болячки на ногах проходят. Играл патефон.
20.1.43. Получил приказ о выступлении. Колонна растянулась. Машины лезли в снег. Переправа плохая. Провалились две машины, но были вытащены. Потопили два орудия. Мы ехали на объезд Сальска. Пехота развернулась и пошла в наступление. Мы били хорошо. Противник бежит.
31.1.43. Вел огонь по танкам. В ночь положение было скверным. Губоревич звонил о помощи. Танки прорвались, были ночью в 100 метрах от нас. Всего отбили 3 атаки. Много машин и пехоты уничтожили. Подбили 2 танка, 2 сожгли. Я проверял дивизион, всех ругал за беспорядок, 4-ю и 5-ю батарею особенно…
(Здесь записи прерываются. Иван Семенович был тяжело ранен, долгое время пробыл в госпиталях, а когда сменил костыли на трость, его направили в только что освобожденную Молдавию — директором пригородного совхоза — налаживать мирную жизнь. Об этом его кишиневские записи. — И. Г.)
Кишинев, 1945 год
1.1.45 — 31.1.45. Приехал в Кишинев. Встретили хорошо. Здесь снег и холодно. Совхозом получено 225 овец, которых кормить нечем. Многие дохнут. Корма доставал Маркин — менял соль на солому. Но это мало помогало. Комишенку уволили — много взял денег государственных, много вина пил… Я оформил инвалидность, получил пенсию, купил лошадь. Много ездил по городу по своим делам, а также и по служебным… На фронтах — жмут немца к Германии. И союзники тоже жмут потихоньку.
1.2.45. — 28.2.45. Международная обстановка хорошая. Противника сажают в котлы. Съехались в Крыму Сталин, Рузвельт и Черчиль… А в совхозе много недостатков. Нет семян, корма, сбруи и другого снаряжения, а также — рабочей силы. Нас много ругают.
1.3.45. — 31.3.45. Взят Кёнигсберг. Союзники тоже идут хорошо… Я готовлюсь к посевной… Пришла телеграмма из Питерки — мама от паралича померла (Евдокия Голубева, я ее звал бабой Дуней, незадолго до смерти, в Питерке, в родительскую субботу, она напекла из теста жаворонков и велела одного отнести на крышу сарая, убеждая меня, что он оживет, потому что в него непременно вселится душа какого-нибудь умершего родственника. — И. Г.). На похороны меня не отпустили… Вызвали в райком, предложили перейти на работу к ним, в военный отдел… Снег сошел, но были дожди. Недавно узнал — убиты на фронте Вольшин, Педаев, Кошкин.
1.4.45. — 30.4.45. Взята Вена. Окружен Берлин. Соединились наши войска с войсками союзников… Я теперь работаю в горкоме, в военном отделе. Работа как будто нетяжелая, но надо много ходить. Весна дождлива и холодна. Много читал книг очень хороших. Мои со мной: Люба немного болела, сейчас выздоровела. Дочки растут.
1.5.45. — 31.5.45. Объявили 9 мая, что Германия капитулировала. Немцы массами сдаются в плен. Гитлер и Геббельс пропали, остальных переловили. Погода холодная, частые дожди. Послали меня в командировку по весеннее-полевой кампании в Григориопольский район, в село Буторы. Проводил митинги, собрания. Люди там в большинстве разуты-раздеты, питания не хватает, на работу выходит 20–30 процентов. Веселья нет никакого. Ругался с секретарем и уполномоченным по Григориополю.
1.6.45. —30.6.45. Работа заведующим военным отделом в горкоме партии незнакома для меня. И очень тяжела. Особенно мучает ведение документации, то есть писанина… Приехала из Питерки моя сестра Анастасия с сыном. Устроилась бухгалтером (сын Анастасии — это я, мне пять лет. — И. Г.). Погода очень солнечная, жара, все горит, овощи и фрукты появляются в продаже, но очень дорого.
1.8.45. — 30.8.45. Подал заявление об освобождении от занимаемой должности. Невмоготу писанина. Не знаю, отпустят ли… Была встреча воинов-победителей 8 и 12 августа. Прошло весело, но для меня — мучительно. Не понимаю, что происходит вокруг. Много читаю газет — и центральных, и местных. Сообщение: сняли 3-х директоров совхозов… Погода дождливая, с душными жарами. Неурожай. И — большая потрава посевов.
1.10.45. — 31.10.45. С 12 по 23 октября был в отпуске. Причина — Люба в родильном доме. 13.10 у меня родился сын Виктор. И еще: на днях мне в республиканском военкомате вручили орден Александра Невского, который я должен был получить два года назад — за боевые действия под Элистой. А с 23 по 31 октября меня назначили уполномоченным по госпоставкам. С ними очень плохо. Сдавать нечего. Неурожай. Директора совхозов выгребают последнее. Так дело до голода дойдет. Но поставки требуют. Из-за этого много скандала.
1.11.45. — 30.11.45. Хлебозаготовки проходили плачевно, мало сдают, много скандалят. Идет подготовка к празднику Великого Октября. Я получил подарки в райвоенкомате и в собесе — 2 пары обуви, лимит на товары на 750 рублей. Работа идет постепенно — где честно, где обманом… (Дальше карандашная вязь совсем измельчилась и стерлась, не поддалась расшифровке. Пока пытался прочесть сквозь лупу, вспомнил: в будние дни дядя Ваня щеголял в “американских штанах”, как он сам с усмешкой говорил, они тоже были приобретены “по лимиту”. С тех пор и до конца 80-х годов привилегированные слои нашего “самого справедливого в мире” общества одевались и обувались “по талонам” на закрытых распродажах. —И. Г.)
1.12.45. — 30.12.45. Получил компенсацию за отпуск. И — медаль “За трудовую доблесть”. Погода теплая, грязь. Чиню сапоги.
Необходимое послесловие
…На этой записи дневник обрывается. Возможно, потому что сбылись самые тревожные предположения Ивана Семеновича: из Молдавии по госпоставкам выгребли почти все съестное, а его было из-за засушливого лета немного. И — пришел голод. Иван Семенович не мог не почувствовать своей причастности к происходящему: ведь он “выбивал” эти последние госпоставки по распоряжению своего начальства. Как военный человек не мог не подчиниться приказу. А как писать о том, что произошло?..
Из голодающих деревень в Кишинев потянулись люди в надежде хоть как-то прокормиться. Они умирали прямо на улицах. Я помню, как по дороге в детсад, куда мама меня отводила каждое утро, я замедлял шаги, увидев на тротуарной бровке лежащего человека. “Он просто уснул”, — торопливо врала мне мама, но через два десятка шагов я видел другого лежащего и рассуждал: “Они же простудятся”. К вечеру их убирали, и я уточнял: “В больницу, да? С температурой?”
Через полгода, не выдержав кабинетной жизни, Иван Семенович настоял, и его наконец-то отпустили в Рыбницу, северный уголок Левобережной Молдавии, на хозяйственную работу, которую он, как я понимаю, выполнял, по его же признанию, “где честно, где обманом”. В таком “режиме” работали все хозяйственники в те и последующие годы — я убедился в этом, исколесив в журналистских командировках всю нашу страну.
Он многое пересмотрел в своей жизненной программе, с годами стал менее авторитарным, даже — терпимым, но главная его жизненная ценность — Семья — осталась неколебимой. Ради нее он бесстрашно смотрел в глаза смерти. Может быть, поэтому в его дневнике в момент кровопролитных боев среди выцветших карандашных записей ни разу не встретились пафосные слова: “За Родину! За Сталина!”. Потому что воевал он не за Сталина, а за свою Семью, которая и олицетворяла для него его Родину.
Февраль 2010 года