Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2010
Сергей КУРБАНОВ
Сергей Олегович Курбанов родился в 1963 году в Ленинграде. Выпускник восточного факультета ЛГУ. Доктор исторических наук, тема диссертации «Корейские конфуцианские памятники письменности об универсальной категории └cыновней почтительности“ (XII – начало XX вв.)» (СПбГУ). Профессор СПбГУ. Директор Центра корейского языка и культуры СПбГУ. Редактор научных изданий: «Вопросы истории Кореи» и «Вестник Центра корейского языка и культуры» СПбГУ. Автор более 70 научных работ, в том числе 4 монографий.
Север и Юг
ПРОГУЛКА ПО ПХЕНЬЯНУ,
Или
размышления о Северной Корее
У большинства моих сограждан при словах «Северная Корея» чаще всего возникают ассоциации, связанные с марширующими рядами военнослужащих Корейской народной армии, памятником Ким Ирсену, словосочетаниями «ядерная программа», «социализм», «голод». Иными словами, по поводу Северной Кореи ничего хорошего в голову не приходит. Некоторые, быть может, вспомнят своеобразную северокорейскую художественную вышивку. Но многие ли видели ее?
А у меня все не так. Когда я думаю о Северной Корее, я вспоминаю добрые улыбающиеся лица корейцев, прозрачную сине-зеленую воду горных рек, бодрые песни, бедные улицы, красивые парки в больших городах, кромешную темноту по вечерам из-за отсутствия электричества (это уже появилось в последние годы). Почему-то в моем сознании доминирует облик светлых, открытых, добрых и в то же время полных собственного достоинства лиц северных корейцев.
Почему я думаю иначе, чем большинство моих сограждан? Потому что знаком с корейским языком, знаком с историей и культурой этой страны. Потому что прожил в Северной Корее более двух лет. Потому что долгое время работал в северокорейской провинции, носил почти такую же рабочую одежду, что и мои корейские товарищи. Потому что традиционно, то есть, по крайней мере, с конца XIX века, корейцы, проживавшие на севере Корейского полуострова, хорошо относились к русским.
С чего начать знакомство с моими мыслями о Корейской Народно-Демократической Республике? Наверное, с простого, но забытого большинством жителей стран европейского культурного ареала утверждения, что Северная Корея — это страна Востока. Да, да! Страна Востока, такого далекого и загадочного. С пятитысячелетней историей. С глубокими восточными традициями, которые никуда не исчезли после полувека господства так называемого «социализма», которого в Северной Корее (с точки зрения наших представлений о социализме) тоже никогда не было.
В первый раз я попал в КНДР 4 сентября 1984 года. Тогда меня больше всего поразило то, что волосы у всех окружавших меня людей были густо-черные, что цвета одежд какие-то слишком яркие и что в воздухе царит едва уловимый, но одновременно по-восточному терпкий аромат. Небо было высоким и голубым, а воздух наполнен щебетанием ласточек. Тогда, в начале сентября 1984 года, мне казалось, что я приехал не в Пхеньян, а на уютный крымский берег Черного моря. Только моря почему-то поблизости нигде не было.
Но тогда я еще почти не знал корейского языка. Страна была закрыта от меня. Закрыта не потому, что закрылась сама, а потому, что я сам закрыл ее своим незнанием языка, истории, культуры. Тогда мне казалось, что корейцы избегают общения с иностранцами. А они просто не понимали меня, как и я не понимал их.
Потом, когда я через три года после этого попал в северокорейскую провинцию, вооруженный знанием языка и основами знания культуры, тогда Северная Корея раскрылась передо мной совершенно иначе.
Тогда, в 1987–1988 годах, я работал на строительстве цеха разделения воздуха на Сунчхонском виналоновом комбинате. Обедали мы, советские рабочие, тут же, на стройке. Но кормили нас повара и официантки из ресторана гостиницы, в которой мы все жили. Каждый раз после обеда у нас был час отдыха. Пока мои товарищи отдыхали в своих рабочих комнатах, я бродил по окрестностям. Как-то раз я наткнулся на дремлющего солдата. Он, видимо, тоже отдыхал после обеда. Услышав мои шаги, он проснулся. Обнаружив гуляющего по сопкам иностранца, первый обратился ко мне. Спросил, кто я, откуда. Рассказал немного о себе. Расстались мы как хорошие знакомые. Солдат выразил желание поговорить со мной и потом, в будущем.
В другой раз, когда я в обеденный перерыв шел вдоль неширокой речки, заметил, что на противоположном берегу сидел какой-то кореец и жарил рыбу на костре. Совершенно незнакомый мне человек. Завидев меня, он стал громко звать. Приглашал перейти на другой берег и отведать вместе рыбы. Но я отказался. Уже кончался обеденный перерыв.
Добрая страна — Северная Корея. В провинциальной гостинице, где я прожил почти год, как и полагается, были горничные. Они иногда менялись. Но, как правило, одни и те же горничные делали уборку в одних и тех же номерах, и все постояльцы гостиницы их хорошо знали. Как-то раз я обнаружил в своем холодильнике банку с корейской острой капустой кимчи. Это известное корейское национальное блюдо. Стал выяснять, откуда эта банка появилась. Оказалось, горничная мне принесла. Я удивился, обрадовался, поблагодарил. Когда съел всю капусту, чисто вымыл банку, поставил ее на столик в номере и… через день получил новую порцию капусты. И так продолжалось до тех пор, пока я не уехал из Кореи. Горничная давала мне капусту просто так, ничего не ожидая взамен. Ведь я, тогда еще совсем молодой человек, жил один, и никто мне не готовил. А я люблю капусту кимчи.
Через некоторое эта же горничная стала стирать мне белье. Я в то время иногда замачивал белье перед стиркой (советские специалисты, работавшие в КНДР, обслуживали себя сами). Как-то раз пришел с работы и обнаружил, что замоченное накануне белье уже постирано. Тоже «просто так». Без моих просьб и без ожидания какой-либо «компенсации»…
А один раз даже принял участие в северокорейских молодежных танцах «на правах корейца». Есть там и такое. Не только ракеты и ядерные программы.
Дело было в один из весенних праздников. Молодежные танцы устроили на центральной улице города Пхёнсон, города, в котором я жил. Приехали автобусы с акустическими системами на крышах. К площади стекались «модно» (по корейским меркам) одетые молодые люди. Пошел к площади и я. Все же интересно было посмотреть что и как. Долго стоять на краю площади мне не пришлось. Кто-то взял меня за руку, увлек в круг танцующих и вложил мою руку в ладонь одной из танцевавших девушек. В то время корейцы танцевали парами, двигаясь по кругу. На площади было множество кругов танцующих, и я был в одном из них. Девушка, к которой меня подвели, так и продолжала оставаться моей партнершей по танцам до самого их конца. Потом, когда танцы кончились, сказала мне, что у них в Корее принято, чтобы юноша, который танцевал с девушкой, провожал ее до дома. Однако же я иностранец, и моя внешность бросается в глаза, и ей неудобно идти со мной рядом. Она просит прощения, что нарушает традицию. Но ничего не поделаешь. И сказав так, покинула меня, оставив одного на краю площади…
Есть в Северной Корее, оказывается, не только ракеты и ядерные программы, но и любовь. И почему европейцы забывают об этом?
Говоря о любви, я сразу вспомнил стандартные северокорейские пропагандистские высказывания о любви к вождю, партии, родине. Вспомнил и подумал, что и тут все не так просто, как может показаться человеку, не сведущему в культуре Востока. Вот, например, если почитать северокорейскую литературу, изданную на русском языке, то можно встретить такое словосочетание — «отец великий вождь»… Это о Ким Ирсене. А знает ли читатель, что Ким Ирсена называли и называют не «отцом», а особым корейским словом, значение которого — «отец и мать», «родители»? Чушь какая-то? Нет! В Древнем Китае образцовых правителей Поднебесной тоже величали словом «отец и мать», то есть «родители». Такое обращение к правителю — часть традиционной культуры, которое лишь очень отдаленно имеет отношение к «культу личности сталинского типа». Знает ли читатель, что портреты руководителей КНДР, вывешенные в общественных местах и в личных жилищах, совсем не предназначены для «поклонения»? У этих портретов совсем другое назначение — символизировать присутствие руководителя страны в каждом доме, его заботу о каждом человеке. А это тоже есть не что иное, как один из признаков образцового поведения правителя страны, зафиксированный в классических древнекитайских трактатах.
Уже в первые месяцы моего первого пребывания в КНДР в 1984–1985 годах я понял, что эта страна — страна глубокой восточной культуры, всего лишь «одетая» в красные «социалистические одежды».
Когда я был в Северной Корее в 2000–2001 годах, меня поразила глубина экономического кризиса, постигшего КНДР и внешне проявлявшаяся в отсутствии тепла и света. Однако духовного кризиса я не обнаружил. В передачах пхеньянского радио я слышал слова о том, что и капиталист, старающийся во благо народа и страны, — это тоже своего рода «рабочий класс». В театрах шли представления, на которые зрители ходили свободно, по своей воле (не организовано), заранее приобретая билеты.
По улицам ездили южнокорейские автобусы, в холлах гостиниц стояли южнокорейские телевизоры. Перед многоквартирными домами в Пхеньяне были припаркованы легковые автомобили…
В ноябре 2000 года мне очень повезло, потому что несколько часов одного из дней пребывания в КНДР официальной российской делегации, с которой я в качестве переводчика прибыл в Пхеньян, были предназначены для индивидуального отдыха.
Так у меня появилось время, чтобы свободно прогуляться по вечернему Пхеньяну. Вернувшись обратно, в гостиницу, я сразу записал в своем страноведческом дневнике впечатления, полученные от прогулки:
«Благодаря удачному для меня стечению обстоятельств во второй половине дня 2 ноября я наконец-то смог вырваться из гостиницы «Янгакто» в город. Гостиница расположена на одноименном острове, разделяющем реку Тэдонган на два рукава. Поэтому для того, чтобы попасть на правый берег, в центральную часть города, мне нужно было дойти до моста, соединяющего остров с остальной частью Пхеньяна.
Из гостиницы решил пойти кратчайшим путем по дороге, которая проходила мимо строения непонятного назначения. Днем оттуда выходили рабочие, трудившиеся на благоустройстве пригостиничной территории. Дошел до контрольно-пропускного пункта с будкой и подвижным тросом, натянутым поперек дороги. Трос перекрывал движения только автомобилям, а люди, казалось, могли свободно ходить в нужном им направлении.
Только я решил продолжить свой путь, обойдя заграждение, как вдруг ко мне вдруг подошел мужчина лет 50–60 в рабочей одежде цвета хаки и в кепке такого же цвета и обратился по-корейски:
— Идите вон туда, через главный выход.
— Почему? — спросил я.
— Идите через главный выход.
Пришлось подчиниться. Я пересек еще не использовавшуюся тогда площадку для гольфа и вышел на главную дорогу. Дальше, уже безо всяких проблем, выбрался на мост через реку Тэдонган.
На мосту было множество пешеходов, которые шли по своим делам и не обращали на меня никакого внимания. По крайней мере, они не проявляли его внешне. У перил моста стояла пожилая женщина с большим мешком, в котором находилась корейская редька. Перед женщиной остановилась молодая пара и стала что-то обсуждать с ней. Похоже, цену, за которую пожилая женщина продавала свой товар.
Потом я обратил внимание на группу школьниц старших классов, шедших мне навстречу. Они были в синих кофтах и синих брюках. На шее повязаны пионерские галстуки. Их школьная форма почему-то напомнила мне военную. Одна из девочек держала в руке какое-то лакомство и с удовольствием его ела на ходу. То, что ела девочка, представляло собой нечто длинное и белое на деревянной палочке, что-то похожее на мороженое или сладкую вату. Я не сумел все это разглядеть более подробно, потому что шел очень быстро и не мог позволить себе слишком пристально вглядываться в прохожих.
Пройдя по мосту еще немного, я увидел сидящую на корточках пожилую женщину со старым рюкзаком цвета хаки. Чуть приоткрыв клапан рюкзака, она подавала еще одну «палочку мороженого» другой девочке, сидевшей перед ней на корточках. «Бабушка» подавала это «мороженое» с какой-то опаской, то и дело поглядывая по сторонам. «Нелегальная торговля», — подумал я и продолжил свой путь по мосту.
Хождение по длинному мосту с узкими тротуарами располагает, насколько это возможно, к наблюдению прохожих. Попадавшиеся мне на пути мужчины в своем большинстве были более низкого роста, чем в Южной Корее, однако выглядели физически более крепкими. В их одежде преобладали защитный зеленый и темно-синий цвета. Иногда были заметны мужчины в куртках с молниями и брюках, пошитых в стиле, который предпочитает Ким Ченир. У некоторых из таких мужчин даже прически были похожи на прическу Ким Ченира.
В женских костюмах было заметно большее разнообразие, продиктованное желанием одеваться красиво. Некоторые из проходивших мимо женщин были одеты в плащи или полупальто «модного» покроя, а в волосах у них были яркие по цвету и стилю заколки.
Вскоре я наконец-то достиг правого берега Тэдонгана, у которого были построены многоэтажные дома. Как я узнал позднее, эти дома были ведомственными и принадлежали Министерству железных дорог КНДР. Обратил внимание на то, что на втором этаже одного из зданий балкон был наглухо закрыт металлической решеткой, покрашенной в белый цвет. «Вот уже и воруют», — подумал я.
Покинув мост, я направился в сторону Пхеньянского вокзала. К вокзалу вела широкая улица, по обеим сторонам которой были посажены платаны. Прохожие почти не обращали на меня внимания. Даже тогда, когда я останавливался посередине тротуара, чтобы сделать фотографию. Я подумал, что, наверное, это происходит потому, что вскоре ожидается визит Билла Клинтона (который так и не состоялся). Поэтому, может быть, корейцы думают, что я — американец, и особо не пристают ко мне с лишними вопросами. Чтобы не вступать в конфликт. В то время в Пхеньяне проживала американская делегация, занимавшаяся вопросами подготовки визита президента США в КНДР.
Дойдя до площади у Пхеньянского вокзала, решил зайти в магазин сувениров, явно не предназначенный для иностранных гостей. В нем продавались открытки, статуэтки. Статуэтки привлекли мое особое внимание. Одна из них представляла собой корейскую фею, по преданиям, живущую в горах Кымгансан. Вторая — танцующую девушку-военнослужащего. Кроме того, в магазине в большом ассортименте были представлены художественная вышивка и картины. Посетители — рядовые корейцы, большей частью молодые люди — смотрели на все эти товары с явным интересом.
Я попросил продавщицу, женщину лет 50, сделать мою фотографию на фоне прилавка. Продавщица немного застеснялась, но все же взяла мой фотоаппарат и спросила, куда нажимать. Я встал у прилавка, за которым на полках были выставлены корейская керамика и картины. Посетители быстро покинули ту часть магазина, где я расположился для фотографирования. Очевидно, для того, чтобы не попасть в кадр. И я остался в одиночестве. После того, как продавщица сфотографировала меня, она протянула мне фотоаппарат, держа его двумя руками, как полагается по старому корейскому этикету.
Завершив съемку, стал присматриваться к ценам. Они были достаточно высокими по тогдашнему уровню зарплат. Набор открыток стоил 20 вон, статуэтки около 50, а картины в пределах 120–220 вон. И это при официальной зарплате в 120–200 вон[1] .
Завершив осмотр магазина, вышел на площадь. Недалеко от магазина сувениров был установлен фотостенд, рассказывавший о событиях, связанных с процессом объединения Кореи. На нем были фотографии, представлявшие последнюю встречу членов разделенных семей, то есть таких, часть родственников которых проживает в Северной, а часть — в Южной Корее. Некоторые из прохожих останавливались и внимательно рассматривали фотографии.
Недалеко от стенда я обнаружил четыре телефона-автомата повешенные в красных телефонных будках. Кнопочные телефоны-автоматы по виду напоминали те, из которых в Москве звонят по жетонам. Перед каждым из автоматов стояла очередь в 3–4 человека. Метрах в 10 от них, у жилого здания, я заметил маленькую деревянную будку, в которой, по моим предположениям, эти жетоны и продавались. В этот мой приезд в Пхеньян телефоны-автоматы как особое проявление свободы информации как-то особенно бросились в глаза. Раньше, лет 10 тому назад, таких телефонов не было[2] .
От привокзальной площади по улице Ив (Подынаму кори) пошел в сторону гостиницы «Пхеньян», построенной в 1950-е годы. Раньше это была одна из лучших гостиниц.
Пока шел к гостинице, внимательно смотрел по сторонам. Прежде всего обратил внимание на то, что посередине улицы были проложены трамвайные пути, которых лет 10–15 тому назад еще не было. Трамваи чешского производства, по два вагона в составе. И в самих трамваях и на трамвайных остановках очень много людей.
Очень удивился, обнаружив на улицах Пхеньяна ярко-красные двухэтажные рейсовые автобусы. Подумал, что не видно автобусов и троллейбусов своего, северокорейского производства. Их было очень много в 1980-е годы. Наверное, они сломались, а ремонтировать нечем (или незачем).
На улице Ив много пешеходов. Много велосипедистов, в частности, и на «грузовых» трехколесных велосипедах. И это тоже новое «либеральное» новшество Пхеньяна. Велосипедисты и трехколесные грузовые велосипеды были в Северной Корее и раньше, но только в провинции. В более передовом столичном городе граждане ездили на общественном транспорте. А нынче и бензина не хватает, и электроэнергии очень мало. К тому же старый автобусный и троллейбусный парк поизносился. Вот и ездят по Пхеньяну на велосипедах.
Пройдя примерно до середины улицы, обнаружил интересный промтоварный магазин, который почему-то назывался «Магазин строительных материалов». Наверное, вывеску просто не успели сменить. В нем было много посетителей и много самых разнообразных товаров массового потребления. Решил зайти. Корейские покупатели не обратили на меня ни малейшего внимания. (А еще говорят, что в Пхеньяне какое-то «особое» отношение к иностранцам!) Стал более внимательно рассматривать, что же здесь продают. Товары были в основном импортного производства и стоили просто баснословных по тем временам денег. Черные женские туфли — около 900 вон, мужской пиджак — 1500–2200 вон, плащ — 2500 вон, пальто — 3500 вон, сковорода тефлоновая — 1050 вон… Явно, что к 2000 году, по крайней мере, у жителей Пхеньяна, была возможность жить не только на зарплату, а зарабатывать деньги как-то иначе, с использованием механизмов рынка. Иными словами, то, что я увидел на улице Ив, доказывало то, что я знал из новостей: КНДР давно уже не живет в «социализме», где все получают по карточкам, а постепенно переходит на путь рыночной экономики. Только почему-то в мире об этом не знают или не хотят знать. Почему?
Из всех тех магазинов, что я видел в это в Пхеньяне осенью 2000 года, в этом было больше всего посетителей. Какая-то женщина-покупатель громко произнесла: «Как же, 1500 вон!»
Посмотрев на товары и покупателей, я вышел из магазина, встал напротив и приготовился сделать его фотографию. Какой-то мужчина средних лет, похоже, покупатель, увидел, как я готовлюсь сделать снимок, посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Итак, я продолжил свой путь по улице Ив дальше. Тротуары были усыпаны опавшими желтыми листьями дерева гинкго и как-то особо золотились в лучах закатного солнца. Глядя на это золото корейской природы, я шел и думал: «Скоро конец всему этому уравнительному социализму └классического“ типа. Прежде государство жестко контролировало цены. В Северной Корее и раньше, в течение многих десятилетий, существовали валютные магазины для своих граждан, не для иностранцев. Но в обычных, невалютных магазинах цены всегда и везде были одинаковыми. А подобный тому, что я только что обнаружил, отпуск цен означает открытое признание неравенства, признание того, что деньги можно зарабатывать как-то иначе, а не только на государственных предприятиях. Причем зарабатывать огромные деньги! Такие магазины разжигают в людях желание приобретать товары. Желание иметь деньги, зарабатывать. И все это рано или поздно подорвет уравнительный социализм».
Чуть подальше за удивительным промтоварным магазином увидел еще одно удивительное (для Северной Кореи) заведение. Перед ним ровненько стояло множество велосипедов, а на вывеске значилось: «Магазин Пхеньянского пивоваренного завода». Правда, это был не магазин, а пивная. В ней было множество высоких столов-стоек, за которыми тесными группками стояли корейцы всех возрастов и потихоньку попивали разливное пиво, обсуждая дела насущные.
Но вот и конец улице Ив. По подземному переходу вышел на противоположную сторону площади, к гостинице «Пхеньян». Перед нею стояло много старых импортных автомобилей. Не меньше было число входящих и выходящих из гостиницы корейских «руководящих кадров». Похоже, в этой гостинице, выстроенной в «японско-сталинском» стиле, проживали в основном сами корейцы.
Я вошел внутрь и сразу отправился на второй этаж, где, по крайней мере раньше, находился книжный магазин. Поднявшись, я обнаружил магазин на старом месте. Однако продавщицы не было, и я попросил проходивших мимо работников гостиницы позвать ее.
Через некоторое время продавщица подошла. Это была женщина лет 50, в больших очках, коротко подстриженная. На ней был серо-бежевый короткий плащ. Внешне она была мало похожа на типичных северных кореянок, скорее на японку или южнокорейскую женщину. Возможно, все дело было в косметике и особом, будто сверлящем взгляде.
Я подошел к прилавку и стал спрашивать о книгах, которые меня интересовали. Она же предложила мне присесть и поговорить. О разном. Кстати, по моему лицу, по интонации, а также по тому, что я спросил о цене, она сразу определила, что я приехал из России. Беседовали мы с нею на весьма актуальные темы, такие, как современное положение России и Кореи. Вдруг моя собеседница назвала Корею ежом, который непонятно почему выставил на весь мир острые иглы. Я поспешил добавить, что у ежа доброе сердце.
Однако в интонации продавщицы я не ощущал доброжелательности к себе. Скорее какое-то непонятное раздражение. Вдруг ни с того ни с сего она стала говорить о своей личной жизни, о своем детстве. О том, что родилась в Москве, до восьми лет жила в СССР, ходила в московский детский сад и свободно говорила по-русски… А затем вдруг довольно резко сказала:
— Ну все, уходи!
— Почему? Ведь я пришел купить книги.
— Уходи. В следующий раз купишь.
— Ну, я хоть посмотрю. Вдруг книгу подходящую найду. И куплю ее.
— Уходи. Книги нужно покупать в большом книжном магазине. Уходи. Мне домой пора.
Внутри меня все закипело. «Ну и хамство, — подумал я, — как в третьесортных лавочках в Южной Корее. За что на меня так ополчились?» И тогда я, пересилив себя, улыбнулся и сказал:
— Давайте сфотографируемся на память.
— Вы победили. Хорошо. Сфотографируемся. Товарищ, — обратилась продавщица к проходившему мимо корейцу, — сделайте фотографию!
Когда нас сфотографировали, продавщица сказала:
— Пришлите мне фотографию.
— Куда? Кому? — спросил я.
— Пришлите. Неважно, дойдет или не дойдет. Все равно пришлите.
— А как же адрес?
— Пхеньян, гостиница «Пхеньян», — назвала свое имя. — А теперь уходите. Быстрее! Идите в свою гостиницу «Янгакто»! Я прослежу, как вы пойдете. Мне здесь все хорошо видно со второго этажа.
Я направился к лестнице, а продавщица пошла вслед проводить и сказала:
— Не должна я провожать посетителей до лестницы. Ну, да ладно. До свидания!
— До свидания, — ответил я и с очень неприятным ощущением того, будто бы меня крепко обругали, вышел из гостиницы «Пхеньян». Рядом шла набережная реки Тэдонган, и я направился по ней до моста, ведущего на остров Янгакто.
Вообще книги в Северной Корее стали довольно дорогими. Средняя цена хорошей по содержанию книги — 5–10 американских долларов. При этом здесь следует помнить о том, что книги в большинстве своем печатаются на желтоватой бумаге не слишком высокого качества. (Хотя лично мне эта бумага, имеющая специфический восточный корейский аромат, нравится больше, чем современная «безликая» бумага ярко-белого цвета.) Однако в КНДР печатаются книги и достаточно высокого полиграфического качества. Книги продаются в основном в гостиницах. Наверное, потому, что печать очень дорога, а продажа на внутреннем рынке не окупает расходов. Конечно же, в Пхеньяне есть книжные магазины и для граждан своей страны. Раньше иногда я захаживал в них. Но в этот мой приезд в Северную Корею корейских книжных магазинов обнаружить не удалось: просто времени не было. В гостиницах цены на книги везде одинаковые. Похоже, существует особая книготорговая фирма, занимающаяся продажей корейских книг в гостиницах. Продавщица книжного магазина в гостинице «Янгакто» сказала мне, что в гостинице «Пхеньян» находится «их филиал». Цены на продаваемых книгах никогда не указываются. Теперь их надо спрашивать у продавца. Причем любопытно отметить, что теперь в Пхеньяне можно торговаться. Если вы покупаете много книг (на сумму от 50–100 американских долларов и выше), то можете просить, чтобы вам предоставили скидку…
Итак, я шел вдоль правого берега реки Тэдонган. У меня еще было немного времени, и не хотелось торопиться с возвращением в гостиницу. Поэтому я решил углубиться в жилые кварталы, располагавшиеся справа от меня, посмотреть, как живут нынче корейцы.
Уже смеркалось. Навстречу мне шли школьники, возвращавшиеся домой. Увидев меня, стали громко говорить: «Иностранец! Иностранец!» Прошли мимо. Другие школьники, поодаль от меня, жгли сухие листья, собранные в кучи. В воздухе стоял аромат поздней дальневосточной осени.
Большая дорога, по которой я шел, внезапно закончилась тупиком, оставив лишь узкий проход между цементной стеной школьного двора и стеной, ограждавшей территорию у многоэтажного жилого дома.
Не снижая темпа ходьбы, уверенными шагами, я решил пойти туда, куда шло большинство корейцев. Попал во двор другого многоэтажного дома, состоявшего из трех корпусов, которые, примыкая друг к другу, как бы образовывали букву «п». В глубине двора я обратил внимание на три грузовые машины с корейской капустой, редькой и рисом. Около них стояли группки жильцов дома, ожидавшие своей очереди на получение продуктов.
Дело в том, что осенью в Корее, и в Северной и в Южной, принято заготавливать на зиму острую капусту «кимчи» и острую редьку. Поэтому овощи в большом количестве, «с машин», покупают не только в Северной Корее, но и в Южной.
Во дворе дома была построена детская площадка, довольно убогая в плане технического исполнения, но богатая по набору предметов. Кроме того, во дворе было припарковано около 15–20 легковых автомобилей. Трудно сказать, были ли они частными, или же просто кто-то из жильцов дома работал на них в качестве водителя. Однако впечатление было такое, что находишься в обычном отечественном дворе спального района.
Покинув двор, я снова попал на набережную реки Тэдонган. Повернул направо и зашагал в сторону гостиницы «Янгакто». Вдруг позади себя услышал мальчишеский голос, громко произнесший «Hello!». Не оборачиваясь, поднял руку в знак приветствия. И дальше, пока я шел мимо зданий Промышленного университета им. Ким Чонтхэ, такой обмен приветствиями повторился несколько раз. Наконец, когда я добрался до ближайшего перекрестка, услышал «Good bye!». Мальчик свернул на боковую улицу. «Надо же, — подумал я, — дети обращаются на улице к иностранцам по-английски, совсем как в Южной Корее».
Дальше мой путь до моста у острова Янгакто прошел безо всяких приключений. Обошел вокруг квартал жилых домов, принадлежащих Министерству железных дорог КНДР. Было темно. Ни уличного освещения, ни света в домах: в квартале была полностью отключена электроэнергия. Лишь в окнах отдельных квартирок светились то ли свечи, то ли фонарики, работающие от аккумуляторных батарей. Многие жильцы, выйдя из своих темных квартир, сидели на траве перед домами и вели неспешные беседы.
Мост через Тэдонган был также неосвещен. Поэтому никто не видел, что по мосту иду я, иностранец. Однако же и я плохо видел идущих мне навстречу корейцев. Фары автомобилей, разрезавших кромешную тьму, до боли слепили глаза.
В гостиницу «Янгакто» я вернулся, весь продрогший от холода. После теплого дневного солнца к ночи температура в городе резко опустилась».
* * *
И почему всегда, когда говорят о Северной Корее, вспоминают только ракеты? Ведь и в этой стране живут люди.
ПОЕЗДКА В ПРОВИНЦИЮ СЕВЕРНАЯ ЧХУНЧХОН,
УЕЗД ЧИНЧХУ В ФОЛЬКЛОРНУЮ ЭКСПЕДИЦИЮ
СО СТУДЕНТАМИ И ПРЕПОДАВАТЕЛЯМИ
УНИВЕРСИТЕТА ТАНГУК 21–24 ИЮНЯ 1995 ГОДА
Все началось с телефонного звонка профессора факультета родной словесности университета Тангук доктора Хван Пхэгана. Я сидел на полу своей полуподвальной комнаты частного дома, где снимал комнату. Свет из узкого окошка под потолком, которое на-ходилось чуть выше уровня земли, слабо освещал комнату, где, кро-ме металлического стеллажа для книг да маленького круглого ко-рейского столика, за которым можно было сидеть, лишь находясь на полу и скрестив ноги, ничего не было. Одежда висела на алюмини-евой штанге, протянутой между стен. Дружеский голос профессо-ра развеял пессимизм моего жилья, за которое приходилось платить 350 долларов в месяц:
— Господин Курбанов, не хотите ли поехать с нашими студен-тами в небольшую фольклорную экспедицию? Четыре дня. Для нас это тоже большое событие. Студенты и профессора ездят не более одно-го раза в год. Конечно, условия жизни не такие удобные, как в Сеуле, но, думаю, для вас это будет уникальный опыт. Я и сам очень хочу поехать, да дела не позволяют. Так как?
— Конечно, с большим удовольствием, — ответил я, с легкой иронией подумав насчет условий жизни и вспомнив, как мне приходится спотыкаться по ночам, выходя по нужде в туалет, расположенный на улице.
— Тогда договоримся так. Автобус из Сеула в город Чхонан, где находится второй кампус нашего университета, выезжает в восемь утра. Это будет наш университетский автобус. Встретимся с вами в семь сорок у станции метро «Каннам». Я вас провожу до автобуса и представлю профессорам.
— Большое спасибо. Для меня это действительно редкая воз-можность. Очень признателен вам. А сколько это будет стоить?
— Студенты вносят плату за участие в таких экспедициях, но для вас все будет бесплатно. Я договорился.
— Огромное спасибо! До свидания.
— До встречи.
День первый, 21 июня 1995 года
Поднявшись в 5.20 утра и завершив все необходимые приготов-ления, ровно к 7.40 я подъехал на станцию метро, где договорился встретиться с профессором Хван Пхэганом. Он меня ждал, очевидно, придя заранее. Тепло поздоровались. Он спросил по-русски:
— Как дела?
— Хорошо, — ответил я.
На этом наш русский диалог закончился. Но я искренне обрадо-вался этому приветствию, так как найти в Корее человека, не толь-ко знающего русский, но и активно следящего за нашей гуманитар-ной наукой, довольно сложно.
Профессор Хван проводил меня до университетского автобуса, ожидавшего пассажиров у перекрестка. Автобус был не очень нов, но с рабо-тающим кондиционером, обещавшим временный отдых от тридцатигра-дусной жары и невыносимой влажности. Профессор представил меня кому-то из коллег, разговор с которым у меня так и не пошел: уж слишком молодо я выгляжу для того, чтобы быть университетским преподава-телем и «доктором наук» (так называют в Корее российских кандидатов наук). Потом профессор Хван долго стоял на жаре, не спадавшей и ранним утром, и ждал до тех пор, пока автобус не отправился, помахав на прощание рукой.
Через час монотонной дороги по скоростному шоссе показался Чхонанский кампус университета Тангук — городок из четырех-пятиэтажных зданий, облицованных красной кирпичной плиткой. Преподаватель, которому меня поручил профессор Хван, провел по этажам пустого в эти дни каникул здания факультета родной словесности. Цементные полы, крашеные стены, голые доски для объявлений.
Наконец дверь деканата открыли, и туда стали собираться студенты и ассистенты профессоров. Корейский «ассистент» — это не то, что российский. Как правило, это совсем молодой человек или девушка до 30 лет, занятые более технической, нежели препо-давательской работой.
Итак, меня провели в деканат, представили присутствующим. Студенты угостили баночкой сока. Сок был принесен для всех нахо-дившихся в помещении. Вскоре пришел и профессор, молодой по ко-рейским меркам, лет 37. С ним мне предстояло провести всю поезд-ку. Его звали Юн Чжупхиль. Снача-ла он повел меня представить начальнику экспедиции, декану факультета профессору Ю Минъёну. Разговор с деканом был очень короткий: лишь формальное представление. И отношение было чуть свысока. И только имя моего поручителя, профессора Хван Пхэгана, спасало от отношения ко мне как к обыкновенному студенту.
Через некоторое время студенты и профессора разместились в два автобуса и отправились в дорогу. Тут же мне вручили план экс-педиции — целую книгу объемом в 50 страниц, где были указа-ны не только цели и распорядок экспедиции, но и методы работы с местным населением. Был там и готовый вопросник. Из этого же плана я узнал, что все участники будут разбиты на несколько звеньев, от 10 до 42 человек в каждом. Я был определен в звено к профессору Юну.
Сначала автобусы остановились в уездном центре, городе Чинчхон, недалеко от гостиницы «Ногвончжан», игравшей роль штаб-квартиры экспедиции. Было 12 часов дня, и по плану полагалось обедать. Надо сказать, что обед — это вообще нечто святое для корейца. Не пообедать — целая катастрофа. Недаром одно из дневных приветствий по-корейски так и звучит: «А вы пообедали?».
Обед был в ресторане «Синчжон», недалеко от «штабной» го-стиницы. Второй этаж невысокого здания. Длинная узкая комната-галерея с рядом раздвижных дверей вдоль коридора и сплошной линией окон напротив. При входе, естественно, снимаешь обувь и садишься на чуть приподнятый пол за низенький столик. Мне опре-делили место около профессоров. Очень хочется кушать. Многочис-ленные закуски уже выставлены на столе. Палочки и ложки, можно сказать, сами впрыгивают в руки, готовые тотчас насытить из-голодавшийся живот. Но… сначала следуют речи, которые необхо-димо выслушать. Выступает начальник экспедиции, декан Ю. Среди общих и естественных для такого случая слов как-то особенно зву-чит такое:
— Наши девушки-студентки — основные участницы полевых фоль-клорных исследований, а роль юношей — охранять их.
И действительно, в параграфе 16 «Плана экспедиции» так и сказано: старые люди более откровенны с девушками, нежели с юношами. И далее профессор Ю продолжает:
— А когда наши девушки будут спать, кто в гостинице, а кто в деревенских домах, — обязательно они должны закрываться изну-три. И еще. Не нужно есть и пить ничего местного без предварительной термической обработки.
Честно говоря, для меня все это звучало более чем странно. Во-первых, Корея — страна, где «бытовая преступность» находится на очень низком уровне. Во-вторых, учитывая особое внимание ко-рейцев к чистоте и достижения мировой цивилизации, которые, как казалось, прочно привились на корейской земле, трудно было предположить, что потребление местной пищи может быть хоть как-нибудь опасно для здоровья.
Наконец приступили к обеду и, закончив его, дружно «выполз-ли» на узенькую улочку перед рестораном в ожидании дальнейших распоряжений. Студенты шестого звена, в которое я был определен, не особо проявляли ко мне традиционное любопытство, то есть не подходили и ни о чем не спрашивали. И это было понятно. Вроде я относился к категории «профессоров», а по отношению к ним следует соблюдать этикет, не «приставать» с разными вопросами, пока к тебе не об-ратятся.
И вот на улице показался профессор Юн Чжупхиль, и мы отпра-вились на автостанцию, откуда на местном рейсовом автобусе, да-леко уступающем сеульским по степени новизны модели и удобству, отправились в селение Токсан, центр одноименного округа, опре-деленного объектом исследований для шестого звена.
Надо сказать, что невозможно прийти просто так в «первую попавшуюся» деревню и ни с того ни с сего обратиться к местным жителям с просьбой рассказать что-нибудь о старине. Никто вас и слушать не станет. А если найдется такой, кто согласится все же вам помочь, много он вам не расскажет. Вас должны представить из местного управления округом, то есть, по меньшей мере, позво-нить старосте деревни или уважаемому человеку, рассказать о ва-шей экспедиции, вашем университете и вообще официально поручить-ся за вашу порядочность. Тогда вы получите и должный прием, и поддержку со стороны местного населения. Поэтому профессор Юн вместе с ассистентом и со мною прежде зашли в управление округа Токсан, небольшое двухэтажное здание, окруженное невысокой сте-ной. Над крыльцом плакат: «Строим уезд Чинчхон, хороший для про-живания». Справа от входа что-то вроде лозунга, призывающего жи-телей округа включиться в «движение» за улучшение жизни в окру-ге, за «гордость провинции Северная Чхунчхон».
Само помещение местной управы разделено небольшой стойкой на две части: меньшая, с диванчиками и стульями вдоль окон — это для посетителей, и большая — для служащих. На стойке — пластиковые таблички с ука-занием имен и должностей. У дальней стены — шкафы с бумагами, книгами. На стенах — образцы каллиграфии и традиционная живопись. И на всем — налет некоей «провинциальности».
Переговорив с чиновником отдела культуры и получив местные издания-путеводители по округу, профессор Юн договорился также и о том, чтобы нас подвезли до первой цели экспедиции, деревни Чунбан. Дали маленький грузовичок и легковую машину.
И вот мы в деревне. Перед въездом — небольшая площадь, об-разованная магазинчиком и заведением, о существовании которого я раньше никогда не подозревал и которое, признаюсь, весьма удивило меня. Небольшое одноэтажное здание, облицованное кирпичной плиткой. Узенькая веранда со старыми стульями, на ко-торых сидят прожженные солнцем морщинистые старики в одеждах традиционного покроя. За верандой — кухня. Слева от кухни и по-зади нее — комнаты. В главной, что слева, — огромный запыленный телевизор, пара столов, заваленных такими же пыльными журнала-ми, остановившиеся настенные часы, несколько картин с традици-онной живописью. Окна, непрозрачные, затянуты металлической сет-кой от мошкары. В углу сложены подстилки. На полу — пепельницы, корейские шахматы и шашки, деревянные подголовники-«подушки». И называется все это — «Павильон для престарелых», нечто вроде клуба, где пожилые жители деревни могут собраться, побеседовать, поиграть в шаш-ки, принять гостей с ночевкой. Кстати, ходят в такие «павильоны» в основном мужчины, в то время как пожилые женщины предпочитают собирать-ся у кого-либо дома. Все бы ничего, и идея сама неплоха, но ста-рость, собранная в одном месте, налет пыли, хотя полы в помеще-нии чисты и кухня оборудована весьма современно, все же произво-дит странное впечатление. Там студентам и предстояло ночевать.
Часов около четырех дня в «павильоне» собралось шесть чело-век стариков, кто в традиционной корейской одежде ханбок — широкие розовые штаны и кофта с V-образным воротом, желтая жи-летка, кто в недорогих европейских одеждах — брюки, рубашка и куртка. Все собрались в углу большой комнаты, недалеко от входа. Студенты, семь человек, и профессор Юн сразу выставили перед стариками корейскую рисовую брагу макколли в пластиковых бутылках, печенье, сушеных кальмаров. Какие песни и предания без бутылочки?
Однако старики не сразу стали петь. Сначала пошли разгово-ры о жизни, мол, вот в пятидесятые годы не было мужчин, доживав-ших до 60 лет, а теперь самому старшему — 83. Потом стали гово-рить о женитьбе, мол, какие симпатичные девушки (студентки) приехали в дерев-ню, и неплохо было бы их поскорее отдать замуж, желательно за местных. А студенты все более настойчиво требовали народных пе-сен. Худые, сморщенные, с лицами темно-шоколадного цвета стари-ки беспрерывно курили и сначала стали говорить об ушедших тради-циях деревни Чунбан:
— Был раньше в деревне священный холм и источник. И люди пили из него и брали воду, чтобы умыться. И еще собирали с каж-дого дома немного риса и совершали жертвоприношения духу холма. Но теперь деревня опустела, все молодые в городах. Никто жертвоприношений не совершает…
Я во время этого первого опроса, боясь нарушить атмосферу доверительности между студентами и стариками, ибо вид иностран-ца в глубинке к откровенности не располагает, уселся в дальнем конце комнаты под остановившимися настенными часами. Тем не ме-нее я тоже потихоньку вытащил микрофончик и пытался записать речи стариков. И вдруг один из них встал и, ни слова не говоря, подошел к часам и стал заводить их, не обращая на меня никакого внимания, словно меня вообще не было. Часы неприятно затикали над головой, создавая заметные помехи записи. К счастью, они ока-зались сломанными и минут через 15–20, к моему величайшему об-легчению, остановились.
Ближе к шести вечера профессор Юн сообщил мне, что эту ночь мы будем ночевать в гостинице, и поэтому нам нужно поехать в уезд-ный центр Чинчхон. Пройдя пару километров по узкой бетонирован-ной дороге, вышли на автобусную остановку. На невысоком деревянном помосте, покрытом линолеумом — некий уличный аналог корейского традиционного пола, на котором сидят или, прово-дя параллели с нашей культурой — «скамейке для ожидания», — си-дели три подвыпивших корейца, на вид лет шестидесяти. Профессор Юн спросил у них направление на город Чинчхон. Один из ожидавших, думая, что я американец, стал грубо приставать, спрашивая, кто я, откуда, сколько лет, а потом вдруг стал гово-рить, что воевал во Вьетнаме. Интонации были немного острые. Юн объяснил, что я русский, научный работник и преподаватель. На этом ветеран успокоился.
Вскоре доехали до «штабной» гостиницы «Ногвончжан», под-нялись в номер, отведенный для профессоров: корейский теплый пол, естественно, выключенный на лето, шкаф, подставка для теле-визора. Никаких кроватей: в углу сложены подстилки, одеяла, подушки, которые на ночь будут расстелены на полу.
Через некоторое время собрались профессора, возглавлявшие остальные звенья экспедиции. Как мне объяснили, по традиции при-нято в первый день экспедиции всем профессорам ходить в ресто-ран и отмечать окончание семестра.
И вдруг в нашу комнату № 308 постучался и вошел полный ко-реец средних лет, одетый совсем неофициально. В руках у него бы-ли документы о… числе студентов, аспирантов, ассистентов, преподавателей, участвующих в экспедиции, сведения о местах их проживания во время пребывания в уезде. Он попросил дать бо-лее точную информацию о юношах и девушках для отчета в местное полицейское управление. При этом чиновник неудачно по-шутил, мол, давай больше девушек, чтобы выдать их замуж в дерев-не. В ответ представитель университета очень удивился тому, что необходимы какие-то уточнения, так как все данные были отосланы в полицейское управление за 10 дней до начала экспедиции.
К восьми вечера были приготовлены машины для профессоров, одной из которых управлял сотрудник университетского издательст-ва, выпускник факультета родной словесности, приехавший специ-ально для похода в ресторан. Отправились куда-то километров за двадцать в ресторан, специализировавшийся на приготовлении «китайского карася», которого вылавливали тут же в озере. Само озе-ро поразило обилием плотов с палатками, неподвижно разбросанных по озеру, что-то около тридцати. Это корейский способ ловли ры-бы.
Ресторан представлял собой несколько домов традиционного типа с черепичными крышами. Внутри стены оклеены неновыми свет-лыми обоями. Никаких особых украшений, и лишь одинокие вентилято-ры, повешенные на стенах, лениво разгоняли тяжелый влажный воз-дух. Было довольно скучно. Профессора в очередной раз напомнили мне о корейской традиции потребления алкоголя, смысл ее заключается в установлении более тесных дружеских отношений с сидящим за столом. И по традиции число выпитых рюмок должно быть нечетным. Кроме того, никто не наливает се-бе водку сам. Это должен делать кто-либо из сидящих рядом, луч-ше если младший по возрасту. Вдобавок есть еще и особая церемо-ния «обмена рюмками». Так, инициатор обмена, как правило, стар-ший или равный по положению, дает противоположной стороне свою рюмку, сам наливает в нее водку. Угощаемый обязательно должен выпить до дна и возвратить ее инициатору церемонии, налив в свою очередь ему. Однако если тот, кому наливают, значительно млад-ше по возрасту и ниже по положению, то, как раз наоборот, он дол-жен лишь пригубить рюмку и делать это чуть отвернувшись в сторо-ну. Таким образом, двое становятся ближе друг к другу, между ними устанавливаются особые отношения. Следует отметить, что это сугубо мужская традиция, и я никогда не видел, чтобы такой обмен рюмками происходил между мужчиной и женщиной.
Около одиннадцати вечера мы вернулись в гостиницу. Там профес-соров ожидали несколько студенток старшего курса, в обязанности которых входило «сидеть на телефонах» и отвечать за сохранность вещей.
Я же отправился к ближайшему телефону-автомату, чтобы по-звонить в другой город. Номер у абонента был постоянно занят, и мне пришлось около получаса бродить взад-вперед по пустынным в это время улицам, ожидая возможности соединения.
Наконец дозвонившись, направился к гостинице и не успел пройти и десяти шагов, как нарвался на профессора Юна, который наугад пошел искать «потерявшегося» иностранного гостя.
День второй, 22 июня 1995 года
Я проснулся в 7.40 и с удивлением обнаружил, что в номере уже никого не было. Старался как можно быстрее собраться, но за-шедшие за мной профессора с трудом сдерживались, чтобы не сказать что-нибудь по поводу моей медлительности. Завтракать пошли в ресторан неподалеку. Ели похлебку из морепродуктов хэчжангук и, соответственно, рис. Надо сказать, что традиционно корейцы завтракают по утрам довольно плотно и завтрак по нашим меркам мало отличается от обеда. Кофе пришлось пить из кофейного автомата на улице.
Около девяти утра вместе с профессором Юном приехали в де-ревню Чунбан, где студенты нашего шестого звена еще только завтракали. Их внешний вид немного смутил меня: на юношах были свежие фут-болки или рубашки, а девушки к тому же поменяли и джинсы на шор-ты, комбинезоны или брюки из легкой материи. Иными словами, как при-нято в «хороших домах», все переоделись. И только я остался во вчерашней рубашке. Новое время — новые традиции.
Поначалу отправились в ближайшее селение Мэсан, зашли в пер-вый попавшийся двор. Там была бабушка лет восьмидесяти, ходившая, как и все корейские бабушки этого возраста, полусогнутая, не в состоянии распрямить спину, что объяснимо. В традиционном корейс-ком доме нет стульев, все сидят на полу. И долгое сидение на по-лу как раз приводит к такой фатальной фиксации положения спины.
Итак, это была первая попытка опроса «на улице», не очень удачная. Бабушка много рассказывала о жизни в старину, но песен спеть от начала до конца так и не смогла. Студенты сидели на траве перед крыльцом дома, построенного в ев-ропейском стиле, но имеющего традиционные обогреваемые полы. Я же спрятался за их спины, чтобы не разрушить своим длинноносым и светловолосым видом чужака хрупкую атмосферу диалога.
Затем по грунтовой дорожке, ведшей мимо рисовых полей вдоль подножия холма, отправились к небольшому буддийскому хра-му Соннимса, визит в который обещал быть интересным. Говорили, что с ним связаны какие-то легенды. По дороге у одного из селе-ний я увидел колодец: бетонный цилиндр на бетонной площадке, прикрытый наполовину деревянной крышкой прямоугольной формы. На нем лежал уже высохший корейский хлебец тток, который был при-готовлен для совершения церемонии кормления местных духов — коса. Надо сказать, что такая церемония очень популярна в Корее и жива не только в деревнях, но и в Сеуле, и не только среди простого населения, но распространена также в крупных фирмах. Цель такой церемонии — обеспечить успех в новых начинаниях. Профессор Юн объяснил мне, что если после совершения коса хлебец, использо-вавшийся там, положить на колодец и подождать несколько дней, то он приобретает особенные целительные силы. Однако об этом хлебце почему-то забыли, и теперь его можно было просто выкинуть. Пройдя еще немного, увидели слева от дороги небольшую пос-тройку, которая, судя по конструкции и богатой росписи на стенах, была храмом. Рядом находились два одноэтажных дома традиционного типа, выкрашенные в желтый цвет. На стене одного из них висела каллиграфическая надпись, изображавшая иероглиф «Будда» — это хозяйственно-административные постройки монастыря. Направились прямо туда и объяснили цель своего визита. Там были всего один монах и жен-щина лет пятидесяти, занимавшаяся хозяйством. Монах рассказал нам следующее:
— Храм «Соннимса» был основан примерно сорок-пятьдесят лет тому назад. Прямо перед въездом в храм есть дом. Был он здесь и тогда. Сейчас там живет женщина лет шестидесяти пяти. Ее зовут Пак Кёнсун. Ее свекор, можно сказать, и был первооткрывателем изваяния Будды, что находится внутри храма. Как-то свекор стал разгребать землю у холма недалеко от своего дома и случайно обнаружил там каменное изваяние Будды, вырубленное в скале. После этого местность прозвали «Долина Будды». Затем основали и сам храм: изваяние Будды прикрыли с трех сто-рон деревянным строением и построили административные здания.
Сo временем приехали ученые из Сеула, определили, что изва-яние относится к периоду Корё, X–ХIV века. Долго думали, отно-сить ли храм к категории «национального достояния», да так ниче-го и не решили.
Но вот что интересно: те, кто помогал раскапывать изваяние Будды, помогал строить храм, очень долго жили.
Вскоре к нам позвали и саму бабушку. Ко всей истории, уже рассказанной монахом, она добавила:
— Будда этот особенный. Три дня ему будешь молиться — дочь родишь. Пять дней — сына. Я, да и соседи мои поначалу не верили. Но вот попробовали, да так все и вышло…
Поблагодарив монаха за гостеприимство, а бабушку за рассказ, спросили, можно ли перекусить здесь, в административном здании. Еду мы взяли с собой, и, если можно, требуется лишь горячая вода. Женщина, служившая в храме, дала не только воду, но и корейскую острую капусту кимчи, вкусные хлебцы тток, в том числе медо-вые. Поистине деревенские жители во всем мире одинаково госте-приимны!
После обеда, по ужасающей жаре, хотя небо и было затянуто об-лаками, продолжили путь до соседней деревни Инсан. И прежде пош-ли к «Павильону для престарелых», который есть теперь в каждой деревне. Нас там должны были ждать. Тут наше звено разделилось. Девушки опрашивали стариков, более на предмет диалектизмов, не-жели о каких-либо преданиях. Мужская, то есть менее нужная часть нашего звена, отправилась на вершину ближайшего холма осмотреть могильную стелу «Большого ребенка». «Большой ребенок» — это де-вушка, жившая в деревне у подножия холма три столетия тому на-зад. В старину в Корее женщины вообще не имели имен. Чаще все-го их называли по имени детей: «мать такого-то». А девушка не вышла замуж, ибо ее суженый погиб. Поэтому похоронили ее на вер-шине холма, долго помнили об этом, а не так давно жители дерев-ни на свои деньги новый памятник поставили.
Тут же, на другой стороне холма, сходили мы посмотреть на стелу у «Женьшеневой скалы». Она тоже новая, сооружена только в 1989 году. На ней высечен текст, рассказывающий о некоем Чон Умуне, у которого два столетия тому назад заболе-ли родители, и врач сказал, что для их излечения требуется неч-то особенное. Отправился тогда почтительный сын в дорогу и в 1784 году пришел в эту местность, поднялся на холм и набрел на огромный камень, что до сих пор стоит тут же, недалеко от стелы. Прожил он на холме три месяца, пока не вырос под камнем жень-шень. Выкопал его Чон Умун и увидел, что корень женьшеня был в форме ребенка. Обрадованный, вернулся он домой, а его родители, приняв драгоценное лекарство, выздоровели. После этого события имя почтительного сына стало известно всей округе, а местная ад-министрация даже подала в столицу прошение с просьбой присвоить ему почетный титул «почтительного сына». Однако тогда в просьбе бы-ло отказано. Тем не менее жители этой округи в течение многих поколений не забывали поступка, достойного подражанию, и в конце концов воздвигли подобающую cтелу.
Осмотрев все самое интересное на холме, мы снова спустились в деревню, где женская половина звена заканчивала опрос. Подож-дав, пока девушки осмотрят могилу «Большого ребенка» и стелу «Преданному сыну», отправились в соседнюю деревню Очжими. Было около четырех часов дня.
Несмотря на усталость, студенты не теряли энтузиазма, и я вместе с профессором Юном и частью нашего звена попал в дом к одному из старейших жителей деревни по имени Кан Вончжун. Худой старик 77 лет в белой футболке с растянутым воротом и серых брюках расположил нас на крыльце своего дома, попросив внучку нарвать в саду корейской вишни. Вишня светло-красная, более мелкая, чем на-ша, но вкусная, особенно на голодный желудок.
О многом рассказывал старик, а студенты тщательно записыва-ли его рассказы в свои рабочие блокноты. Говорил об особенностях свадебной церемонии в его родной деревне, о том, что, когда кто-то заболевает, часто зовут шаманов из соседних деревень. Вспо-минал о церемонии моления Небу о дожде — киучже. Проводится она на вершине самой высокой горы в округе, как раз на холме Большого Ребенка. В жертву приносят свинью, которую покупают на деньги, собранные со всех жителей. Кроме свиньи, женщины готовят и другие церемониальные блюда, которые мужчины берут с собой в гору. Женщины в церемонии, естественно, не участвуют. Совершив необходимые поклоны, прочтя заклинания, собравшиеся на горе едят столько, сколько может войти в живот, а оставшееся приносят в деревню.
И еще говорил старик о церемонии жертвоприношений Небу, ко-торая совершалась раньше в первый день третьего месяца по лунно-му календарю, ровно в полдень. Связано это было с местной легендой о некоем «дедушке Ёндон», который давным-давно во второй лунный месяц спустился с Небес в деревню, пробыл там две недели и снова вернулся на Небо. Объяснить происхождение имени старик не смог. Профессор Юн тоже впервые слышал о таком.
Да, много удивительного и неизвестного хранит земля корейс-кая, и уходит все это вместе со стариками, растворяется в потоке лучей компьютерных мониторов, заливающих новым светом логичности «предрас-судки» старины.
Наконец старик заканчивает свой рассказ, который, кажется, он готов вести до бесконечности. Я сижу рядом со студентами и тоже иногда принимаю участие в беседе. Отношение ко мне теплое, и, главное, меня практически никак не выделяют из состава участ-ников экспедиции, считают вроде как «своим».
Времени уже далеко за семь вечера. Еще не темно, но чувству-ется, как день идет на убыль. Пора возвращаться в деревню Чунбан, откуда мы вышли сегодня утром и где нам предстоит ночевать. По дороге спрашиваем деревенских женщин, всем им за пятьдесят, есть ли где-нибудь поблизости дом шамана? Говорят, что есть, за холмом. Идем в указанном направлении. И в небольшой лощине нам открыва-ется одинокое здание, совсем новое, выстроенное из кирпича, с застекленной верандой и шиферной крышей. От грунтовой дороги к нему ведет свежецементированный спуск. Перед домом стоит доволь-но дорогой корейский автомобиль. Вдоль веранды ходит молодой мужчина лет тридцати, в шортах и в фут-болке. Профессор Юн спускается к дому, одновременно просит сту-дентов подождать в стороне. О чем-то говорит с хозяином. Оказы-вается, шамана здесь нет. Одна из его родственниц действительно занимается шаманским ремеслом, но давно уже не живет в этой местности.
Тогда я еще не знал, что все дома в Корее, где проживают ша-манки, помечаются особым образом: над крышей устанавливается длин-ный шест, на вершине которого прикрепляются белая и красная лен-ты (или небольшие флажки). Ничего подобного на этом зажиточном доме не было.
Немного разочарованные, мы вернулись в деревню Чунбан. Де-вушки-студентки приготовили ужин, где была и жареная картошка с луком — блюдо совсем не корейское, но уже приживающееся в не-которых сеульских домах. После ужина студенты, и девушки и юно-ши, вместе отправились на кухню «Павильона для престарелых» мыть посуду, а в углу большой комнаты, там, где мы ужинали, располо-жились профессор Юн и старик по имени Син Сонхо. Я был тут же, на полюбившемся мне месте под сломанными настенными часами, в некотором отдалении от говоривших. Однако это не мешало мне с интересом вслушиваться в речь старика:
— Да, важная это вещь — сыновняя почтительность. Ведь ро-дители дали нам жизнь, наше тело, благосостояние. Поэтому мы должны уважать их. А после смерти надо совершать церемонии кормления духов умерших родителей и вообще помнить о предках. У нас в деревне все верят в существование духов предков. Так принято. Так нас учили.
А современная молодежь теперь — это как мотыльки-одно-дневки. Живут одним днем. Ни о прошлом не думают, ни о будущем. И распустились совсем. Ехал я как-то в автобусе и слышу, как одна молоденькая девчонка спрашивает другую: «А ты купила мне сигареты?» Ну что же это такое?!
А разводов теперь сколько стало! Я думаю так: с женой надо жить до конца, до самой смерти. И неважно, любишь ты ее или нет, живешь мирно или ругаешься, калека она или красавица. И только тогда государство будет крепким.
Все это — наше традиционное конфуцианство. Очень мудрое учение, и нельзя его вот так просто выкидывать на помойку…
И так за беседой время незаметно подошло к одиннадцати ве-чера. Я вышел на улицу. Перед «Павильоном для престарелых» кру-тились детишки, а какой-то молодой деревенский парень пытался заманить меня на рюмочку водки. Как всегда оказавшийся к месту профессор Юн отсоветовал:
— Не нужно ходить с ним. Это не то чтобы опасно, но лучше не ходите. Лучше отправимся спать.
Студенты в это время подметали перед сном полы, усеянные мошкарой, слетающейся на ночной свет. И никакие сетки ей не по-меха. Студенты расположились на ночь прямо на полу. Однако мне и профес-сору Юну нашли подстилки и одеяла. Меня очень заинтересовали де-ревянные колобашки, сложенные в углу, — традиционные корейские «подушки». Старики иногда спят на них, отдыхая в дневную жару. Я тоже решил попробовать себя в роли настоящего корейца, но через десять минут голова заболела, и я положил под голову свой походный рюкзачок. Несмотря на жару, сон пришел быстро.
День третий, 23 июня 1995 года
Утро выдалось солнечным и не очень жарким. Умывался и чистил зу-бы под краном, расположенным во дворе у «Павильона для престаре-лых». Площадка перед краном с холодной водой цементированная. Рядом стоят несколько пластмассовых тазиков, куда следует нали-вать воду и уже затем умываться. Мыться, пользуясь водой прямо из крана, в то время было не принято. Это элемент корейской традиционной культуры умывания. Одно время мне казалось, что такой способ умывания как-то связан с экономией воды. Одна-ко, как я выяснил позже, воды при таком способе потребляется ни-чуть не меньше, чем если бы вода из крана лилась не очень сильной струей. Просто уже в течение тысячелетий корейцы умываются сидя на корточках и поливаясь из плошки. Традиция эта сохранялась в 1990-е годы даже в современных домах, там, где есть ванные и душ. Также набирали воду в тазик, садились на корточки и обильно поливались водой. И еще одно поразило меня. В «Павильоне для престарелых» есть кухня, а значит, есть там и краны с водой. Однако никто не умывается там, даже не чистит зубы. Место для приготовления пищи с мытьем несовместимо.
Итак, позавтракав и собрав вещи, наше шестое звено отправилось на автобусную остановку. Оттуда наш путь лежал в селение Токсан — центр одноименного округа, чтобы затем продолжить путь в селение Сончжанни, где, по сведениям чиновников из отдела культу-ры окружной администрации, проживал дед, знающий много песен и легенд.
Приехав в Токсан, спрашивали прохожих, как попасть в дерев-ню Сончжанни. Судя по карте, она находилась совсем недалеко от окружного центра. Одни говорили, что идти туда минут сорок, дру-гие — пару часов. Так или иначе, вышли на узкую бетонную дорогу, которая вела в нужном направлении, и побрели по жаре вдоль невы-соких холмов. Мимо нас проехал легкий грузовик белого цвета и почему-то остановился. Водитель вышел и обратился к профессору Юну, как самому старшему, не группа ли это студентов из универ-ситета Тангук. Удивительно, как быстро распространяются слухи. И селение вроде не такая уж глубинка, все атрибуты современно-го технического прогресса здесь налицо. Однако традиции… Спро-сил, куда мы следуем, и, узнав название деревни, предложил под-бросить туда. Студенты дружно забрались в кузов, профессор Юн и кто-то из студенток сели в кабину.
Водитель вел грузовик очень осторожно, и встречный ветер при-ятно освежал в эту невыносимую жару. Дорога заняла около получа-са. Страшно было и подумать о том, как бы мы шли пешком. Расста-ваясь, водитель пригласил зайти к нему домой после окончания опроса местных жителей. Как оказалось, сам он тоже был из этой деревни.
Визит к деду Пак Тону, который якобы знал много песен и легенд, принес одни только разочарования. Оказывается, он был известен местной администрации только потому, что часто во время летних каникул принимал студентов из провинциального университе-та Сонсиль, которые на несколько недель останавливались в деревне, а он их учил уму-разуму насчет традиционной сельской жизни. Легенд и песен он знал мало. Рассказал, между прочим, о том, что в окрестностях деревни есть могила лошади полководца Ли Ёнгуна, которая, говорят, умела скакать быстрее стрелы и по-могала своему хозяину одерживать победы во всех сражениях. Одна-ко все это уже было известно профессору Юну из краеведческих спра-вочников. Напел он и мелодию «песни работников» — сансориккун, у которой есть лишь припев, состоящий из звукоподражаний, а сам текст песни придумывается по принципу: «Что вижу, о том и пою». Та-кие песни не особенно интересовали студентов. А в заключение своих пространных речей он сказал:
— Если вы хотите узнать что-то старинное и малоизвестное, вам нужно ехать в восточные провинции — Канвон и Кёнсан. А у нас что… У нас ничего-то не осталось. Никаких церемоний жертвопри-ношений Небу у нас нет, злых духов не выгоняем.
И тем не менее кое-что интересное увидеть удалось. Продол-жая свое пессимистическое заключение, старик Пак сказал:
— Правда, есть у нас одно. Была около деревни раньше река, и было два камня в ней, большие такие. Их прозвали «большая ска-ла». И думали люди, что камни эти приносят счастье. Поэтому, кстати, и основали здесь давным-давно деревню. А вот недавно решили проложить дорогу и изменили русло реки. Камни оказались в стороне от течения и заросли в конце концов тростником. Не вид-но их стало совсем. И с тех пор стала жизнь в деревне хуже. Ох уж эти власти! Совсем перестали уважать традиции, прислушивать-ся к мнению стариков! А вы не хотите их посмотреть? Я думаю, их обязательно нужно посмотреть. И сделайте, пожалуйста, фотогра-фию. Скажите словечко, где надо.
Итак, вышли мы вслед за стариком и отправились к дороге. По пути старику Паку встретился односельчанин. Пак объяснил, куда мы идем. Тогда односельчанин вдруг как-то нахохлился, лицо его покраснело, и он стал крепкими словами, бурно жестикулируя, ру-гать власти и причитать, мол, что же это сделали с деревней, совсем жизни не стало, как засыпали камни.
Мы перешли через дорогу. Где-то в ямах, буйно заросшие, едва проглядывали два небольших камня, размерами с половину лег-кового автомобиля.
Узнав, что недалеко в окрестностях ведутся раскопки, мы по-шли туда. В углу площадки, местами размеченной, стоял тент, стулья под ним, рядом палатка. На столах под тентом — неубранные арбузные корки. Археологи, очевидно, ушли на обед, и узнать что-либо о раскопках так и не удалось.
Пора было обедать и нам. Медленно поплелись в сторону дерев-ни. Студенты срывали по дороге малину. Предложили немного и мне. Профессор Юн отстал по дороге, и потом мы долго ждали его у дома старика Пака. Он, оказывается, вместе с теми, кто не пошел к камням и месту раскопок, нашел интересного информанта и занимался записью легенд. Мы же, большая часть звена, ждали под навесом дома около часа. Устав сидеть, я пошел прогу-ляться и обнаружил свалку старых холодильников, вполне еще при-годных к эксплуатации, но устаревших и потому немилосердно выброшенных.
Наконец пришел довольный профессор Юн, и мы отправились в дом к Ли Хынсоку — водителю грузовичка, что подвез нас до дерев-ни.
Во двор, окруженный с четырех сторон одноэтажными традицион-ными жилыми и хозяйственными постройками, вели ворота. На улице сидела старенькая бабушка и разбирала овощи. Как и полагается, сняв обувь, мы вошли в дом, расположились на полу. Сразу обра-тили внимание на потолок, где практически по всей его площади из сигаретных коробок были выложены красные иероглифы «счастье» (сигареты марки «Сосна») на голубом фоне (сигареты марки «88»). На стене точно таким же экстравагантным способом был выложен девиз семьи, пожалованный знаменитым государем Сечжоном, создателем корейского ал-фавита, еще в XV веке. Очевидно, хозяин дома происходил из ста-рого рода местных аристократов. Пока его жена готовила нам обед, хозяин показал альбомы с фотографиями местных достопримечатель-ностей, потом появился альбом с марками. Хозяин попросил меня уточнить страну происхождения некоторых из них. Затем он повел нас в свой «кабинет», где показал рукопись романа, написанного им еще лет двадцать назад, свои стихи, а также различные квитанции, например, за оплату электроэнергии за последние десять лет.
Впечатление от визита было более чем странное. Однако ли-тературные начинания хозяина дома лично у меня почему-то не вы-зывали сочувствия. Профессор Юн тем не менее подробно записал личные данные хозяина, чтобы затем сообщить о нем в университе-т. Мне он объяснил, что в Корее интересуются такими «деревенс-кими самородками» и иногда даже помогают им.
За обедом Ли Хынсок рассказал, что деревня отличается тем, что всякая женщина, выходящая замуж за местного мужчину, обяза-тельно рожает мальчиков. И это большое достоинство деревни.
Действительно, для Кореи с ее культом предков до сих пор очень и очень важ-но иметь в семье именно мальчика. Церемонии поклонения духам предков может совершать только мужчина. Родословная ведется также по мужской линии.
После обеда, угощая кофе, хозяин сообщил, что все жители этой деревни очень любят кофе и, когда уходят в поле на работы, обязательно берут с собой термос с кофе.
А надо сказать, что на юго-западе Кореи даже в 1990-е годы встреча-лись селения, где невозможно было купить ни кофе, ни кока-колу по той простой причине, что жители этого просто не пили.
Итак, обед закончен, сделана фотография на прощание, и хо-зяин на своем грузовичке везет нас до окружного центра Токсан, откуда мы на рейсовом автобусе продолжаем путь в уездный центр Чинчхон. Экспедиция практически закончена. Сегодня вечером еще предстоит общий торжественный ужин, где студенты должны будут отчитаться о проделанной работе. Завтра все вместе, все восемь-десят человек экспедиции, будут тренироваться в снятии копий с надписей на каменных стелах. Но это будет завтра.
А сегодня до семи часов вечера свободное время. В семь все должны собраться в том же ресторане у «штабной» гостиницы, в котором проходил первый обед фольклорной экспедиции.
Время летит быстро. Вот и семь часов. Однако на столах есть нечто отличающее ужин сегодня от обеда 21 июня. Это корейская 25-градусная водка сочжу. Студенты отчитываются как-то скомканно, не показывая и трети проделанной работы. Еще мало опыта. Однако все выступления встречаются теплыми аплодисментами. Про-износит заключительную речь начальник экспедиции профессор Ю. Приступаем к ужину. Я, естественно, сижу за столом с профессора-ми. Ем, пью, а потом начинается нечто неожиданное. К столу про-фессоров подходят студенты, каждый с бутылочкой в руках, налива-ют своим преподавателям по рюмочке, громко называют свои имя и курс и предлагают выпить. Я в недоумении. Сидящий рядом со мной профессор Юн объясняет:
— Дело в том, что во время учебного процесса отношения меж-ду студентами и преподавателями очень официальные. К тому же у профессоров нет возможности как-то ближе познакомиться со студен-тами. И это у них, студентов, единственный шанс представиться, как-то запомниться тем, кто будет их учить, принимать экзамены.
Постепенно столы пустеют. Кто-то уходит раньше, кто-то еще произносит последние тосты. Наконец студенты подходят к преподавателям и предлагают за их студенческий счет сходить в салон караоке — норэбан, попеть песен, еще выпить немного. Профес-сора соглашаются, и каждый идет в то звено, с которым проводил экспедицию. Я с профессором Юном, соответственно, в звено номер шесть. Корейцы прос-то великолепно поют. Однако, по моим наблюдениям, оценки, выда-ваемые компьютером салонов караоке, редко соответствуют реальному мастерству поющего. Тем не менее все посетители очень довольны и при желании за небольшую плату могут получить даже кассету с запи-сями голосов участников похода в норэбан.
День четвертый, 24 июня 1995 года
Последний день экспедиции выдался каким-то формальным и не столь интересным, как предыдущие. Я проснулся в 7.30 и, помня недовольство мною профессоров в первый день моего ночлега, быстро собрался. Завтракали в том же ресторане, специализиро-вавшемся на похлебке из морепродуктов хэчжангук, что и во вто-рое утро поездки. После завтрака без каких-либо происшествий все участники экспедиции сели в автобусы и отправились в южную часть уезда Чинчхон к конфуцианскому храму Сонганса, где сту-денты должны были практиковаться в снятии копии с каменной сте-лы.
Для меня это было очень интересно. Сразу вспомнились таинс-твенные белые иероглифы на черном фоне — так выглядит отпечаток-копия, снятая с твердой поверхности. Подобная есть и в секторе Дальнего Востока Института востоковедения в Санкт-Петербурге. Я знал, что знаменитый китаевед академик В. М. Алексеев делал такие копии в Китае почти столетие тому назад, но не слышал, чтобы кто-либо из отечественных корееведов имел подобный опыт. К тому же теперь это стало делать гораздо сложнее. Все исторически ценные стелы находят-ся на государственном учете. Производство каждой копии в какой-то степени негативно отражается на состоянии памятника. Поэтому, прежде чем приступать к копированию старинных надписей, высечен-ных на камне, нужно получить официальное разрешение. А при выдаче разреше-ния власти смотрят на то, действительно ли вы настолько квалифицированны, чтобы сделать копию хорошо, не повредив памятник.
Зачем делают такие копии? Во-первых, читать текст, написан-ный на древнекитайском языке, бывшем официальным языком делопро-изводства в Корее вплоть до конца XIX века, удобнее сидя дома, нежели находясь где-нибудь в сопках. Во-вторых, иероглифы часто просто плохо раз-личимы, сливаются с фоном, в особенности на очень старых стелах. На копии надпись выглядит гораздо четче.
Итак, приехав на место, студенты вышли из автобуса и друж-но принялись за дело. Кто-то пошел за водой, кто-то принес лест-ницу. Сначала стали мыть стелу, поставленную в честь известно-го поэта и конфуцианского ученого ХVIII века Чон Сонгана. Одновременно студентки, разложив на земле газету, стали готовить тушь. Далее чистый памятник смочили водой и наложили сверху особую корейс-кую бумагу для снятия копий, кисточками «приклеили» ее с помощью той же воды. Затем стали особыми щетками «вбивать» бумагу в камень, так, чтобы проступили иероглифы. Закончив эту работу, особыми валика-ми-мешочками с чумизой внутри, смоченными в туши, стали равно-мерно проходиться по всей поверхности памятника, так, чтобы образовывались черный фон и белые иероглифы в выемках.
Начинали все операции профессора. Далее под руководством ассистентов пробовали студенты, в том числе и я. Работа шла дружно, весело, несмотря на то, что все очень устали за дни экспедиции. И вот копии сняты, разложены на просушку. Наступи-ло время обеда.
Из автобусов достали нечто вроде сухих пайков, стали рас-кладывать под огромным деревом, где были сооружены столики для туристов, посещающих стелу. Сухой паек, или по-корейски тосирак — «пища с собой», — это пластиковая коробочка прямоу-гольной формы, в которой обязательно есть рис, корейская капуста кимчи, ну а далее — исходя из средств и вкусов клиента: мясо, рыба, редька, перец или что-то более деликатесное вроде креветок.
Честно сказать, я уже был очень голоден к этому времени и краем глаза посматривал на профессоров, закупивших в магазинчи-ке при храме несколько бутылок пива и уютно располагавшихся под навесом, несколько в стороне от всей компании студентов. Однако сегодня никто уже не звал меня к столу преподавателей. Немного в растерянности стоял я так между студентами и профессорами, по-ка одна девушка из моего шестого звена, с волосами почти до пояса, не подошла и не позвала меня:
— Учитель, пойдемте есть с нами, с нашим шестым звеном!
Меня не нужно было просить дважды.
Поев и собрав мусор в коробки из-под сухого пайка, студенты сфотографировались на память на фоне стелы и по команде профес-соров расселись по автобусам. На обратном пути практически все спали. У кампуса университета Тангук в городе Чхонан также сделали общую фотографию. Студентов собрали на небольшой инструк-таж. Мне же профессор Юн сообщил, что один из двух автобусов, привезших нас, пойдет дальше в Сеул и я могу спокойно поехать на нем.
Долго ждать не пришлось. Всего в Сеул ехало человек двадцать студентов. Остальные жили, видимо, в общежитии чхонанского кампуса. Я сел на переднее сиденье, расслабился было, как ко мне подошла сту-дентка и сказала:
— С вас две тысячи вон за дорогу. Мы все собираем водителю по две тысячи.
Я раскрыл кошелек, передал нужную сумму, а вскоре уже дремал, утомленный жарой и монотонностью дороги.