Публикация Елены Зиновьевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2010
Дом Зингера
Леонид Богачук. Крейсер “Варяг”: Роман / Афганский цикл: Повесть, рассказы, заметки / Комсомольскими дорогами: Повесть, рассказ. СПб.: Петроцентр, 2009. — 288 с.
Разнородные по тематике произведения: повествование о подвиге экипажа крейсера “Варяг”, предпочевшего с началом русско-японской войны затопить крейсер, но не сдать его врагу; рассказы о будничной жизни Демократической Республики Афганистан; очерки о комсомольских стройках, — пожалуй, в первую очередь объединяет проникнутая гуманизмом интонация, взвешенная, лишенная как разоблачительного, так и панегирического пафоса. Все они созданы в первой половине восьмидесятых годов прошлого века, и, возможно, явственное позитивное мироощущение писателя связано с тем, что в те годы общественный уклад СССР был? казался? устойчивым и справедливым. В значительной мере в основу книги положены личные впечатления, личный опыт Леонида Богачука (1944–2006), человека удивительной судьбы, журналиста, с ноября 1982 года по ноябрь 1984-го служившего в Афганистане. Главными действующими лицами “Афганского цикла” являются советские офицеры и рядовые войск ограниченного контингента, для которых героизм и экстремальные ситуации давно стали обыденностью; мирные афганские граждане, не знающие, кого они поддерживают, свыкшиеся с войной, как привыкают к климату и к сезонным изменениям погоды; муджахеддины; “кровавые ангелы священной войны с неверными”. Л. Богачук умело строит сюжет, увлекательный и крепкий: нападения и засады, схватки и смерть, террористические акции, безуспешные попытки мирных жителей жить размеренно и просто, как было заведено веками. Трагическое и забавное соседствуют рядом, как в жизни. Сочувственное отношение автора и его героев, советских военнослужащих, к простым афганским труженикам, к старикам, детям восходит к лучшим традициям русской литературы с ее повышенной чувствительностью к страданиям конкретного человека, вне зависимости от его национальности. Автору удалось главное: запечатлеть короткий отрезок истории Афганистана в бытность его Демократической Республикой Афганистан. Трагизм гражданской войны, порушившей многовековой уклад; слабые ростки новой, обещающей светлое будущее жизни; действительные взаимоотношения разнородных в своей массе афганцев между собой и с пришедшими на их землю советскими воинами. Вручая уже после русско-японской войны высшую награду Японии бывшему командиру крейсера “Варяг”, потомственному моряку Всеволоду Федоровичу Рудневу за мужество, проявленное при битве в бухте Чемульпо, японский посол заявил: “Меня поражает у вас, русских, ссылка на историю. (История все рассудит.) Стоит ли думать о поколениях, которые придут после нас. У них будут свои заботы. Обратятся ли они к нашему примеру?” (“Крейсер └Варяг“”). Л. Богачук, очевидец и участник афганской войны, бытописатель комсомольских строек советских времен о поколениях, которые придут после нас, думал. Им он оставил свои произведения, в основе которых лежат подлинные события, оставил, чтобы знали: так было.
Павел Крусанов. Мертвый язык: Роман. СПб.: Амфора, ТИД Амфора, 2009. — 320 с.
Дни — наши. Герои — мужчина под сорок, из породы вечно молодых людей, лишенных склонности к определенному роду занятий, но имеющий большой жизненный опыт, и три молодых человека — две девушки и юноша, студенты. Молодежь, хорошая молодежь, объединяется вокруг старшего, чтобы создать внутри современного, зависимого от миражей массмедиа бублимира, общества иллюзорных ценностей, визуальных имитаций жизни, свой собственный блаженный мир-паразит, крепко стоящий на забытых принципах. Этакий заговор с целью взорвать растленный бублимир изнутри и вернуть людям утраченную действительность, подлинную основу бытия. Они устраивают акции — с финалами забавными и трагическими. Но попытки героев вернуть обществу зрелища статус реальности, вновь обратить клюквенный сок в горячую кровь раз за разом терпят поражение. Герои романа очень много разговаривают и размышляют. О постоянно меняющемся и все время в худшую сторону мире, о власти, что давно утеряла сакральный смысл, о любви и ненависти, о предназначении человека вообще и о своем собственном, о Боге, о Родине, о душе. И о любви, конечно. В бесконечных разговорах и проповедях растворяются, гаснут их поступки, действия. Публицистика довлеет над сюжетом, придавливает и героев, делает их схематичными. Да они и сами чувствуют избыточность нравоучительных манифестов. “└Снова говорильня, — подумал Егор. — А когда же будет действие — большое, захватывающее, страшное?“ Хотелось действия — чесались руки”. Что ж, закономерно. “Рома думал, а для русского человека нет ничего важнее, чем думы, захватывающие его в тяжелый плен на тахте или диване”. Некоторые главы так и называются: “Разговоры”. К разговорному, дидактическому жанру примыкают и главы-интерлюдии, монологи еще одного героя, фантазийного — нехорошего ветра перемен, лицемерного обманщика с прекрасными посулами и низменными целями: разрушить своими искусами первоначально прекрасное творение Бога. “Мир от начала был наполнен целыми вещами, которые вложил в него творец, — теперь он завален осколками, как лавка горшечника, где порезвился легкий смерч. Это я, ветер перемен, истолок мир в пыль и кашу”. В значительной мере эту дидактическую составляющую романа искупают мягкий юмор и, главное, цветистость прозы Крусанова, давно ставшая его визитной карточкой, великолепный, настоящий, неиспорченный, развивающий лучшие традиции старых мастеров прозы русский язык. Кто теперь так тонко может проследить за полетом бабочек? И не просто бабочек, а конкретных: павлиний глаз, боярышница, крапивница. А сюжет? Динамизм первых глав, утраченный впоследствии, вновь обретает мощь в заключительных главах. И конечно, это очень петербургская книга. Не только потому, что четко обозначена топонимика центральной части Петербурга, старого Петербурга, не только потому, что много язвительных копий выпущено по поводу подавляющих и уродующих каменную симфонию Петербурга монстров-новоделов, зеркально-бетонных пузырей самодовольства и достатка. Но в первую очередь по присутствующей в романе особой метафизике петербургского бытия, осененной традицией Достоевского. Закономерно, что многие важные события происходят в музее Достоевского, в квартире мастера петербургского текста. Именно там обнаружили жаждущие праведного мира герои и “душ Ставрогина”: некое зеленоватое бесплотное марево, природа которого так до конца и остается непостигнутой. Окунувшись в зеленоватое облако, можно осознать себя, свое предназначение, хоть на короткий период осуществить заветное, скрытное желание. И как следствие проникновения в другой мир — синдром Достоевского, припадок эпилепсии. И не проговоренный, но внятный смысл названия загадочного явления: не Ставрогин ли полтора века назад создал из молодых людей ячейку с целью пошатнуть устои мира, у которого тоже, как у нынешнего, вышел срок годности? Переосмысление “Бесов”? К Достоевскому восходит и страстное желание героев романа выговориться, обозначить свое отношение к отрицаемому ими, неприемлемому для них современному “бублимиру”, заявить о своих идеалах. В романе присутствуют и другие “метки”, отсылающие к русской классике: таковой является, например, скептическая оценка роли Штольцев в русской и европейской истории. По большому счету П. Крусанов говорит о современной молодежи в современном мире: об их неприятии действительности, их ожиданиях, готовности к действу и неумению действовать. Молодые люди пытаются прояснить для себя — существует ли для них, их современников ясность жизненных целей, или все подчинено одной страсти: пожиранию, стяжанию, зуду в загребущих руках? Они страдают от того, что на образ родины, достойной жертвы и любви, в меркантильном бублимире спроса нет. Они хотят жить на родине, а не в лишенной благодати Европе, они хотят вытягивать за шиворот из бублимирова болота свою родину и строить свой русский мир, который не часть другого, общего мира, а мир сам по себе, мир достаточный. Они хотят обрести свод правил жизни, инструмент для воплощения того идеального замысла об управлении землей и людьми, воплотить который ни пращурам, ни отцам нашим покуда оказалось не под силам. И они готовы на бунт. Неожиданный, парадоксальный финал, возвращение к корням, в манящий и прекрасный Эдемский сад, однозначного прочтения не имеет. Тем больше поводов у читателя задуматься и поразмыслить.
Владимир Соболь. Кавказская слава. М.: АСТ; СПб.: Астрель СПб, 2009. — 409 с.
Историко-приключенческий, историко-военный роман: вступление Наполеона на территорию России, битва с отступающими французами при переправе через речку Березина, кавказская война первой четверти XIX века. Согласимся сразу с одним из персонажей романа: “Увы, о государствах Европы мы знаем куда больше, чем о своем собственном”. “Мы вообще мало знаем своих героев. В другой стране о нем бы кричали на всех улицах, у нас же…” Мы знаем, что французы отступали в состоянии весьма потрепанном, но не знаем, сколько русских погибло в кровавой битве при Березине. Еще бледнее наши представления о том, что и почему происходило двести лет назад на Кавказе и прилегающих к ним землях, “какая нужда погнала нас в эти проклятые горы”. Надо отдать должное автору, он называет вещи своими именами: присоединили, взяли, принудили к покорности, — ханства, города, территории. В книге много персонажей, много героев. Это и князь Валериан Григорьевич Мадатов, человек “храбрости беспримерной”, прославленный генерал, герой войны с Наполеоном, полководец, чья отчаянная храбрость и военный талант принесли русской армии немало побед в кавказской войне, армянин по происхождению, уроженец Карабаха, он являлся военным правителем ханств Карабахского, Шекинского, Ширванского. И Сергей Александрович Новицкий, ротмистр гусарского полка, вышедший в отставку после ранения у Березины и получивший назначение в канцелярию Ермолова. Ему надлежало собирать сведения о жизни коренных насельников Кавказа и Закавказья: имена племен, стран, их земли, природа, обычаи, название и местоположение гор, рек, долин, караванные и военные пути, — все, что надо знать тем, кто будет управлять этими землями. Карта Закавказья тогда была почти пуста: обозначены моря, основные реки, главные города, а что между ними — оставалось практически неизвестным. Конечно, среди героев романа и Алексей Петрович Ермолов, назначенный в 1816 году командовать Кавказским корпусом и решать все дела на территории от Кубани до Каспийского моря. А еще — сочно прописанные, колоритные фигуры русских офицеров, рядовых солдат, казаков, явившихся на Кавказ не по одной воле российского императора, но по просьбе тамошних христианских народов — грузин и армян, и противостоящих им горцев. На Кавказе русские столкнулись не просто с разбойными вылазками, но с совместными действиями горских народов. Обе стороны дрались отчаянно, не щадя ни противника, ни себя. Специфика кавказской войны обуславливалась обычаями и нравами горских народов: русским военачальникам довольно трудно было проявлять гуманизм там, где мягкость и человечность расценивались как слабость, но и излишней жестокости они старались не допускать, ибо намеревались остаться на Кавказе надолго. Автор в полной мере, детально живописал как специфику кавказской войны, так и — уважительно, с пониманием сути их происхождения – обычаи и нравы горских народов, в несколько видоизмененном виде сохраняющиеся и сегодня. Не оставил он в стороне и болевые точки кавказских войн, волновавшие общественное мнение России тогда и будоражащие его и сегодня. Многие русские, воевавшие на Кавказе (да, наверное, и невоевавшие), с сочувствием относились к местным воинам, защищавшим свой образ жизни. Была и другая точка зрения: “Но нужно понимать прежде всего своих! Мне точно так же жаль этих людей, однако их поражение неизбежно. Вопрос только в цене, которую придется заплатить за новый порядок (жизнь по законам Российской империи) — им и нам”. Эта позиция отчетливо аргументирована: ведь это они же, горцы, разрушали чужие жилища, хватали и насиловали чужих женщин, продавали в рабство чужих детей, отрубали походя головы чужим старикам. Прежде они наводили ужас на чужие селения, теперь война пришла в их собственные дома. Чтобы дети, как отцы, за шашку не хватались, нужно всю жизнь здесь поменять. Неоднозначно воспринимало русское общество и вступление России на Кавказ. Не проще ли поставить цепь укреплений от Азовского моря до Каспия, и отделиться от диких народов, считали одни, пусть уничтожают друг друга. Зачем нам нужен этот Кавказ? Даже за Кубань заглядывать не следует, чтобы не ворошить местных наездников. Неужели не отсидимся за Доном? Нет, отвечали другие, не отсидимся, не дадут нам завистливые соседи. “Есть простой закон отношений между народами, государствами. Закон взаимного проникновения. Если ты не идешь к соседям, тогда они приходят к тебе. И не с мягкой рухлядью, а с твердой, отточенной сталью”. В форме увлекательного, остросюжетного историко-приключенческого романа, при сохранении колорита далекой эпохи автору удалось показать, почему и как государства Кавказа стали частью Российской империи. Этот роман — второй в цикле В. Соболя “Воздаяние храбрости”.
Дмитрий Быков. Булат Окуджава. М.: Молодая гвардия, 2009. — 777 с.; ил. — (Жизнь замечательных людей)
Первое полное жизнеописание Булата Окуджавы (1924–1997), чьи стихи и песни для нескольких поколений читателей и слушателей являлись — да и остаются — нравственным камертоном. Предвидя, что его книга неоднозначно будет воспринята читателями, в предисловии автор предуведомляет возможных оппонентов: “Булат Окуджава жил среди нас недавно: одиннадцать лет для истории не срок. Многим из нас — подобно автору — повезло его слушать и с ним говорить (сказать └мы знали его“ имеют право лишь близкие родственники да узкий круг друзей). Его жизнь тесно сплетена с историей российского двадцатого века, несколько раз эта история проехалась по его биографии асфальтовым катком, а однозначно оценить великие и страшные события, пристрастным свидетелем и участником которых ему довелось быть, вряд ли смогут даже потомки. Все еще горячо — и вряд ли остынет, если так и будет повторяться. Наверное, другой персонаж не вызвал бы такой полемики. Но Окуджава — случай особый: каждый чувствует его личной собственностью… В результате почти любой слушатель Окуджавы имеет свою версию его биографии и тайного смысла его сочинений, а к чужим попыткам истолковать и просто изложить его судьбу относится с пристрастием и ревностью. Это не просто нормально — для поэта это счастье, свидетельствующее о стойком читательском неравнодушии. Проблема в одном: между биографами и исследователями поэта, на которого каждый смотрит как на близкого родственника, существуют неизбежные разногласия, переходящие в конфликты. Автору хотелось бы призвать всех к └водяному перемирию“. Все, кто любит Окуджаву, заинтересованы в том, чтобы появилась его научная биография, чтобы вышло тщательно выверенное и по возможности полное собрание сочинений, с черновиками, вариантами и комментариями, чтобы мы получили наконец полное собрание его песен. <…> Биографических книг об Окуджаве выйдет еще не один десяток: места хватит всем. <…> Разногласия в оценках и расхождения в датировках, увы, неизбежны, поскольку речь идет о недавней истории, а главное — о литераторе, сознательно и умело путавшем следы при создании авторского мифа. Мне кажется, создание полного, документированного и выверенного жизнеописания одного из самых известных и значимых поэтов России — повод забыть о личных трениях и общим усилием осмыслить его судьбу”. Дмитрий Быков рассматривает личность своего героя на широком фоне отечественной литературы и общественной жизни, видя в нем воплощение феномена русской интеллигенции со всеми ее сильными и слабыми сторонами, достижениями и ошибками. Конечно, книга отражает субъективное восприятие автором, Дм. Быковым, минувшей эпохи и Булата Окуджавы в ней, но иначе и не может быть: обращаясь к сложным, противоречивым временам, о которых у каждого из ныне живущих существует свое мнение, автор вправе занимать собственную позицию. Книга основана на устных и письменных воспоминаниях самого Булата Окуджавы, его близких и друзей, включает в себя обстоятельный анализ многих его произведений, дополнена редкими фотографиями. В нее включены важные для последующих историков литературы, да и просто для почитателей Б. Окуджавы материалы: “Хронология жизни и творчества Б. Ш. Окуджавы”; “Песни Булата Окуджавы” (составитель Григорий Симаков); краткая библиография. Несомненно: биографических книг об Окуджаве выйдет еще не один десяток, но несомненно и то, что краеугольным камнем в фундаменте будущего литературоведческого здания имени Булата Окуджавы останется эта книга.
Игорь Северянин глазами современников: Сборник. Сост., вступит. ст. и коммент. В. Н. Терёхиной и Н. И. Шубниковой-Гусевой. СПб.: ООО “Полиграф”, 2009. — 576 с.
Игорь Северянин (И. В. Лотарев, 1887–1941) — блестящий русский поэт, один из символов Серебряного века отечественной литературы, запомнился многим современникам. Известность пришла к нему еще до выхода в свет первого сборника его поэз “Громокипящий кубок” (1913): в 1910 году в прессе разразился скандал по поводу явно иронической “Хабанеры”. “Всероссийская пресса подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала меня сразу известным на всю страну”, — писал И. Северянин. Двусмысленная слава сопровождала Игоря Северянина всю жизнь и заслонила истинный облик поэта. О нем писали фельетоны, рисовали на него карикатуры, шаржи, его пародировали. Им восхищались, его ниспровергали. Его поэзоконцерты имели огромный эстрадный успех: своим чтением, его мелодичностью он завораживал и околдовывал публику. В феврале 1918 года в переполненном зале Политехнического музея, на вечере “Избрание Короля поэтов”, ему был присужден звучный титул. Избрание проходило “всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием”, среди претендентов, помимо Игоря Северянина, были Владимир Маяковский и Константин Бальмонт. До сих пор считалось, что мемуаристы не обращались к личности Игоря Северянина. Но это не так, просто свидетельства интереса к поэту, чья жизнь закончилась вдали от родины, в Ревеле, оказались разбросаны по разным, порой труднодоступным изданиям, не были опубликованы. Книга воспоминаний об Игоре Северянине выходит впервые. Первую часть составляют воспоминания, письма, дневники его современников. Среди мемуаристов — родные и близкие поэта, художники и литераторы, а также известные писатели, критики и актеры: Зинаида Гиппиус, Георгий Иванов, Давид Бурлюк, Борис Пастернак, Юрий Олеша, Константин Паустовский, Ирина Одоевцева, Всеволод Рождественский и многие другие. Игорь Северянин встречался с яркими и талантливыми современницами — от Анастасии Чеботаревской до Александры Коллонтай, приходившейся поэту кузиной. “Мой путь с любовью осюрпризен…” — писал поэт. Своим бесчисленным “влюбленьям” Игорь Северянин посвятил немало стихов и автобиографических поэм. Женщины тоже не обидели вниманием своего поэта. Свои воспоминания оставили о нем Надежда Тэффи, которую он называл “бледным Ирисом”, Ольга Газовская, княжна Аруся Шахназарова. Со страниц мемуаров встают интересные сюжеты о встречах Игоря Северянина с Бальмонтом, Ремизовым, Цветаевой. Во вторую часть включены посвященные Игорю Северянину стихотворения, эпиграммы, пародии. Изменчивым и постоянным, всем известным и до конца непонятым предстает поэт на страницах этой книги. Важную часть книги составляет хроника жизни и творчества И. Северянина, впервые создающая четкую канву происходившего и уточняющая мемуарные источники. Это тем более ценно, что мемуарные очерки самого Игоря Северянина обрываются на футуристических выступлениях 1914 года, и о многом в биографии этого странного и одинокого человека можно узнать лишь от его современников. В собранных воедино материалах разных жанров: в мемуарах родных, друзей, литературных современников Игоря Северянина, в стихах и пародиях на него — раскрывается неповторимый мир “поэта-грезёра”. Книга снабжена необходимыми комментариями и указателем имен.
Измозик В., Старков Б., Павлов Б., Рудник С. Подлинная история РСДРП–РКПб–ВКПб. Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций. СПб.: Питер, 2010. — 496 с.: ил.
В 1938 году вышла в свет книга, которую называли “библией социализма” — “Краткий курс истории ВКП(б)”. Мифологизированная история большевистской партии, созданная под непосредственным контролем и при участии И. Сталина, содержала необходимую власти версию исторического развития России и роли партии на всех “этапах большого пути”. Сталин настаивал на уклоне “этой книги в сторону теоретических вопросов”, ибо “история, заостренная на лицах, для воспитания наших кадров ничего не дает или дает очень мало”. Впереди была большая “чистка”, еще было неизвестно, кого из ленинской гвардии можно оставить в качестве образца для подражания будущим поколениям. Вне зависимости от подлинных заслуг по отношению к уничтоженному идеологическому оппоненту свершалось не только физическое, но и моральное убийство. Даже после 1956 года заданные выходившей многомиллионными тиражами книгой каноны многие годы мешали воссозданию правдивой истории России, реальной истории большевистской партии. С начала 90-х годов подлинная история Коммунистической партии России и СССР оказалась, по сути, снова забытой. Ее заменили другие мифы, легенды различного идеологического содержания. Но большевистская (коммунистическая) партия существовала и действовала на протяжении более 90 лет, оказывала после 1917 года огромное воздействие на жизнь России и СССР, а также всего человечества. Поэтому группа историков сделала попытку воссоздать в рамках “Краткого курса” реальную историю РСДРП–РСДРП(б)–РКП(б) во всей ее сложности, драматичности и трагедийности. Авторы наполнили старую форму новым современным содержанием, основанным на многочисленных документах, по вполне понятным причинам не использованных авторами “Краткого курса”: подлинные, неотредактированные стенографические отчеты партийных съездов, пленумов и заседаний, воспоминания участников революционного движения, их труды, переписка. Многие материалы извлечены авторами из архивов впервые. Авторы придерживаются периодизации, заданной “Кратким курсом”. История партии большевиков (и России) прослеживается от зарождения капитализма в России, от возникновения первых рабочих и революционно-демократических кружков, от первых массовых стачек до зигзагов внешней политики СССР накануне Второй мировой войны. Социально-экономическое положение на разных этапах развития страны, партийное строительство и внутрипартийная борьба, повседневная жизнь населения в годы Гражданской войны, в годы нэпа, во времена, “когда жить стало лучше, жить стало веселее”. И подробно о том, как действовали, как набирали силы и уносили миллионы жизней “жернова террора”. Очень плотная, спрессованная информация: события, статистика, люди, выдержки из запрятанных в тайники красных архивов документов разных лет. Красноречивые названия глав. “На пути к съезду: склочная эмигрантская жизнь. 1901–1903 гг.” “Второй съезд РСДРП (1903): праздник, закончившийся вечной ссорой”. Предваряющие каждую главу эпиграфы из “Краткого курса” 1938 года, как, например: “Партия сплотилась под ленинским знаменем вокруг своего ленинского ЦК, вокруг тов. Сталина и нанесла поражение как троцкистам, так и их новым друзьям в Ленинграде — новой оппозиции Зиновьева–Каменева” (“Коммунистическая партия в переходный период 1921–1928 гг.”). И далее рассказ о подлинных событиях и их подоплеке, наполняющий обезличенные тексты “Краткого курса” живой плотью истории и человеческих страстей. “Борьба за власть и ее сохранение в условиях страны, никогда не имевшей развитого гражданского общества, пережившей тяжелейшую Гражданскую войну с ее обострением ненависти к своим противникам при отсутствии легальной политической оппозиции, диктовала определенные, часто не осознаваемые на личностном уровне правила игры”. “Эта борьба сочетала личностное соперничество с дискуссией о путях развития СССР”, и все-таки “под флагами политических разногласий нередко скрывались личные амбиции, склоки и подсиживание”. Неприукрашенными, но и неокарикатуренными предстают партийные и государственные функционеры смутных времен на страницах этой книги. На протяжении всего времени у большевиков было немало деятелей, самостоятельно мыслящих и не склонных безоговорочно соглашаться ни с Лениным, ни со Сталиным. Авторы подвергают разбору неоднозначные события, происходившие в нашей стране в конце XIX — первой трети ХХ века, и причины, их породившие. Они пытаются осмыслить, почему в нашей стране историческое движение пошло так, как пошло, их интересует, как взаимодействовало множество разнородных, разнонаправленных сил, какое влияние на ход нашей истории оказывали многообразные факторы, в том числе и личностные. Они уясняют, почему произошла революция, в которой решающую роль сыграли все-таки не большевики, почему неудача ждала Белое движение и почему пришлось вводить “красный террор”. Они прослеживают, как от первых дней существования партии в ней шла борьба с инакомыслием, по каким направлениям осуществлялась политика укрепления партийного “обруча”, как постепенно формировался режим личной власти Сталина в партии и государстве, переросший в безграничную диктатуру. Они показывают, как рыхлая организация, состоящая из отдельных кружков и комитетов, превратилась в почти двухмиллионную партию, спаянную железной дисциплиной. Авторов книги интересует не только как, но и почему. Что, например, обусловило решительное осуждение Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина? Занимая жесткую антисталинскую позицию, авторы тем не менее не спешат оценивать прошлое с современных позиций, они изучают его в контексте того времени. Отмечают и парадоксы истории, например, то, что “большой террор” проходил на фоне реальных успехов, достигнутых советским народом. Именно в Советской России появилось социальное законодательство, которого не знала Россия дореволюционная и многие страны Западной Европы: двухнедельный оплачиваемый отпуск для рабочих и служащих, оплата больничных листов, профсоюзные дома отдыха и санатории. Приводят и данные, заставляющие усомниться в теории о “рабской психологии русского народа”. Это не только данные о силе и размахе стачек 1903–1905 годов, но и о массовых крестьянских выступлениях 1929–1930 годов: 1928 — 709; 1929 — 1307, 1930 — 3754, первое полугодие 1931 — 864. Во главе недовольных, что отмечали сводки ОГПУ, стояли не только кулаки и середняки, но нередко партийные и советские работники, а в одном случае – даже районный уполномоченный ОГПУ. Добавим к этому сопротивление сталинизму представителей старой партийной гвардии и имевший место саботаж “ежовской” репрессивной политики в низовых партийных организациях. “Мы уверены, что подлинная история коммунистической партии на всем ее протяжении, с 1898 по 1991 годы, содержит романтические, героические, драматические, позорные и трагические страницы”, — считают авторы данной книги. Они считают, что объективная история, отражающая путь развития нашей страны в ХХ веке во всей ее сложности и противоречивости, еще не написана. Свой вклад в осмысление прошлого они уже сделали, и сделали без умолчаний и фальсификаций.
Общественная жизнь Ленинграда в годы перестройки. 1985–1991: Сб. материалов / Сост.: О. И. Ансберг, А. Д. Марголис. СПб., 2009. — 784 с.
Впервые предпринята попытка показать с максимальной полнотой общественно-политические процессы, происходившие в Ленинграде в период перестройки, — от избрания М. Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС 11 марта 1985 года до его ухода в отставку с поста Президента СССР 24 декабря 1991 года. Работу предваряет вступительный очерк, в котором обрисована политическая, экономическая, социальная, демографическая ситуация, сложившаяся в Ленинграде четверть века назад и способствовавшая зарождению и развитию массового культурно-демократического движения. В первой части сборника представлена городская хроника на фоне событий в стране и за рубежом, которые влияли или могли влиять на жизнь и судьбу Ленинграда. Хроника дополнена документами и другими материалами, позволяющими ощутить “шум времени”: информационные сообщения о Пленумах ЦК КПСС; сообщения ТАСС; Декларация группы спасения историко-культурных памятников; отрывок из трактата “Митьки”… Вплоть до популярных анекдотов того времени. Вторая часть, “Мемуары и интервью”, содержит интервью и фрагменты воспоминаний участников тех событий. В рамках данного проекта в течение весны–осени 2008 года было взято более 60 интервью у представителей различных общественных движений, совокупность интервью отражает многоцветье общественной жизни Ленинграда тех лет. “Всестороннее осмысление и объективная оценка, — полагают составители сборника, — возможны лишь в будущем — с временно2й дистанции, позволяющей судить о масштабе событий, которые в конце ХХ века потрясли мир. В наши дни обсуждение семи лет перестройки сопровождается полной разноголосицей… В нашей работе мы исходили из того, что полноценный анализ происходящих в обществе процессов возможен только на основе максимально достоверной их фиксации. Попытки миновать этот этап и перейти непосредственно к обобщениям и оценкам чреваты подгонкой реальной истории под идеологические лекала. Участники недавних событий, начиная описывать их, зачастую продолжают выступать как политические бойцы, а не как добросовестные историки. Для них интерпретация исторического процесса есть некая самоочевидная данность, обусловленная их политической позицией. Мы, составители сборника, старались этого избежать, оставив личные политические антипатии за рамками данной работы”. Вероятно, именно такой подход дает возможность осознать, что же происходило с нами в те все уходящие в прошлое перестроечные времена. Картину дополняют иллюстрации: свыше 100 фотографий из ЦГАКФФД СПб, архива НИЦ “Мемориал” и ряда частных собраний. Сборник снабжен справочником, в нем содержатся краткие сведения об организациях, периодических изданиях и активных участниках общественной жизни Ленинграда второй половины 1980-х годов, а также список основной библиографии и именной указатель. Отдельное внимание и при работе над хроникой, и при записи интервью обращалось на топографическую привязку тех или иных событий, их локализацию в реальном пространстве города.
Жак Ле Гофф. Рождение Европы / Серия “Становление Европы”. / Пер с фр. А. И. Поповой. Предисл. О. А. Чубарьяна. СПб.: Александрия, 2008. — 398 с.
Знаменитый французский ученый, крупнейший специалист в области медиевистики, прослеживая путь европейских народов от крушения Римской империи до начала великих географических открытий, предлагает свою версию рождения современной Европы. В центре внимания автора в основном развитие регионов Западной Европы в период раннего и зрелого Средневековья, ситуация в Центральной и Восточной Европе занимает малое место в книге, и лишь однажды упоминается страна, которая, преодолев монгольское нашествие, приступила к собиранию русских земель. Европа, по Ле Гоффу, это не просто география или соединение населяющих Европу народов. Для него это более объемное явление: это история расселения европейских народов, античное наследство, соседство с миром варваров; это культурное взаимодействие, это соединение и разлом, общность идеалов и соперничество. По мнению профессора Ле Гоффа, Средние века отнюдь не заслуживают названия “темных”. Именно тогда впервые обозначился тот динамизм, который позволил европейцам в Новое время приступить к масштабной экспансии – военной, экономической и культурной. Ле Гофф показывает, как через складывание духовной общности в рамках христианского мира понятие “Европа”, встречающееся уже в документах VII века, постепенно наполнялось содержанием, как возникали первые ростки общеевропейского самосознания и формировались основные черты знакомой нам Европы, в том числе представление о превосходстве западноевропейской культуры, которого придерживались многие европейцы будущих столетий. Средневековая Европа никогда не была статичной: изменялись границы между государствами, трансформировалась роль христианства и церковных институтов, зарождались национальные европейские языки, складывался образ “прекрасной Европы” с ее городами и готическими соборами. Перед читателем предстает Европа торгового и интеллектуального труда и Европа налогового мошенничества, Европа университетов и Европа цензуры, Европа благотворительности и Европа инквизиции. На пути к тому, что мы теперь называем правовым государством и правами личности, Европа познала чудовищные времена гонений, жертвами которых становились прежде всего еретики, а затем и евреи, гомосексуалисты, прокаженные. На пути к объединению Европа переживала периоды разобщенности, конфликтов, войн, но в недрах ее появлялись и первые проекты объединенной, мирной Европы. Глубинные характеристики средневекового общества, унаследованные от него современной Европой, существуют и сегодня: литература, куртуазность, понимаемая как хорошие манеры, институт брака и даже обычай целоваться в губы. Немалое место в книге отведено деятелям искусства, живописцам и музыкантам, великим гуманистам того времени. Эта книга — блестящие эссе, которые вводят нас не только в проблематику зарождения Европы, но и в круг многих проблем и понятий современной историографии, которые и по сей день служат предметом многочисленных и острых дискуссий в мировом научном сообществе. Проблема сельского хозяйства, по-прежнему одна из острых в Европейском сообществе, корнями уходит в средневековую деревню, поныне сохранившую свои главные черты по всей Западной Европе. Вновь возвращается к жизни, в совершенно ином контексте противостояния Америки и мусульманских интересов, идея полного парадоксов крестового похода. По-прежнему сохраняют свое влияние “драгоценнейшие части” средневековой Европы — Галлия, Германия и Италия: и сегодня амбициозная пара Франция–Германия поддерживает стабильность в Европе, но и является источником напряженности в Европейском сообществе. Именно в Средние века утверждалась политико-географическая концепция Европы, не признающая ни Карпаты, ни тем более Урал своей восточной границей. Одна существенная обмолвка, имеющаяся в тексте: захват великим князем Московским в 1478 году Новгорода и прекращение в 1494 году ганзейской торговли, расцененные в Европе как проявление будущего русского могущества, поставили под вопрос факторы, которые до того момента сближали Россию с Европой. Ле Гофф приводит мнение некоторых европейских историков, полагающих, что после распада Советского Союза в 1991 году Центральная Европа восстановилась в том же виде, в каком сложилась в Средние века, когда произошел лингвистический, религиозный и политический разрыв между Восточной и Западной Европой. Ле Гофф считает, что всем, кто участвует в строительстве новой Европы, нужно полнее знать прошлое — в нем просматриваются перспективы будущего: “Серия └Становление Европы“ основана пятью издательствами в различных странах, издающими книги на разных языках. Мы представляем читателям работы лучших современных историков, исследующих важнейшие аспекты истории Европы — общественную жизнь, культуру, религию, экономику и политику. Цель этих исследований — приблизиться к ответу на глобальные вопросы: └Кто мы такие? Откуда пришли, куда идем?“ └Становление Европы“ — не └академическая серия“, она обращена к читателю образованному, требовательному к точности фактов, но не специалисту”.
Василий Немирович-Данченко. Наши монастыри: Очерки и рассказы. СПб.: Русская симфония, 2009. — Перепеч. с изд. 1904 г. с доп. — 560 с.; ил.
Василий Немирович-Данченко (1844/1845–1936), русский писатель, старший брат выдающегося театрального деятеля Владимира Немировича-Данченко, был необычайно популярен в России конца XIX — начала ХХ века. “В России нет грамотного человека, который не знал бы Василия Ивановича Немировича-Данченко. Несколько поколений русских читателей выросли на его книгах. └Немировича“ знали все: от солдата до царя, от семинариста до митрополита, от гимназиста до… Плеханова”, — писала о нем эмигрантская газета “Русское эхо”. Автор более чем 300 произведений, получивший от современников прозвание “русский Дюма”, он тем не менее забыт на родине, которую покинул в 1921 году. Настоящий сборник включает в себя путевые очерки о посещении писателем в 70–80-е годы XIX века четырех русских святых обителей: Соловецкого, Валаамского, Святогорского (на Северном Донце, в Харьковской губернии) и Елецкого женского (при городе Елец в Орловской губернии) монастырей. Его интересовало многое: хозяйственное устройство монастырей; образ жизни монастырской братии — быт и трудовая деятельность, взаимоотношения с внешним миром и между собой. Он посещал удаленные пустыни и скиты, трапезные и монастырские больницы, промышленные учреждения при монастырях — заводы, мастерские, доки, лесопильни, смолокурни; он гулял по дивным монастырским садам и огородам, по заповедным местам, где нестреляные звери и птицы не чурались людей. Он не уставал восхищаться техническими и строительными чудесами, изобретательностью и мастерством русских самородков из необученных крестьян, великих тружеников, творения которых превзошли лучшие технические достижения Запада. На Соловках и на Валааме он увидел мужицкое царство, где новоявленный социализм нашел беспрепятственное осуществление своей идеи, разглядел великолепные образчики социальной общины, “только с президентами особого рода, несменяемыми и, если хотите, нетленными; Сергий и Герман — на Валааме, Зосима и Савватий — в Соловках”. Но образчики особые: “Отнимите Зосиму и Савватея у Соловецкой рабочей общины и Сергия и Германа у таковой же Валаамской — и они не простоят ни дня”. Другие типы хозяйственных общин, другие отношения видел он в Святых горах и в Елецком монастыре. Он сумел разглядеть и понять суть глухой борьбы старого подвижничества и нового производительного характера монастырей, особенно ясную на Валааме. “Первое теряется в незапамятной старине, бежит туда, где смутными призраками встают идеалы первых синайских отшельников, а второе уходит все в будущее — туда же, где находит свои идеалы и социализм с его общим трудом, с его равенством прибытка, с его принесением личности в жертву общему. Старые обители, напротив, общее приносили в жертву личности”. В. Немирович-Данченко оставил великолепные поэтические зарисовки чудных пейзажей, ибо для своих обителей “монахи выбирали самые красивые места, самые живописные”, а Немирович-Данченко тонко чувствовал эту красоту и мог передать ее. Но в первую очередь его интересовали люди: монахи и монашки, послушники, странники и странницы — богомольцы, являющие собой все российское разнообразие типов и племен, купеческие саврасы, отданные родителями на усмирение пьяного беса в Валаамскую обитель, досаждающие монахам дамы из благородных, – саранча леповидная. Он был внимательным наблюдателем и прекрасным, располагающим к себе, любознательным собеседником. И он умел слушать и слышать рассказы, отдельные реплики, ошеломляющее нас, нынешних, многоголосье толпы. “Врешь, кто много этого кофия пьет, тот и в могиле не тлеет. Кофь из ерусалимской земли идет, на верблюде — медведь такой большенный есть. Из благословенной земли!” “Тятенька мой один подрядец взял — мост строить. Дельце было бы выгодное, коли б не пришлось с чиновниками делиться, а то как раздашь половину всего — так, смотришь, у себя в кармане и на лес не хватит. Оченно заскучали тятенька, одначе мост выстроили, из гнилья, правда, да все же мост”. “Для него-то (крестьянина) мир не прелестен. В трудех время свое препровождают, и притом еще гладны и хладны. Им обитель рай земной”. “Потому как деньгами запахло, сейчас же и мздоимцы проявились. Один такой, и даже, сказывают, будто в генеральском чине, с форсом разлетелся…” День текущий интересовал В. Немировича-Данченко намного больше, чем времена оны, исторических экскурсов у него не так-то и много, да и тут его привлекают прежде всего подвижники былых времен. Да и у монахов отношение к артефактам было не самое трепетное: “В летописях достаточно есть. Не будет народ счастливее от того, что узнает, чем его предки затылки ломали друг другу!” Настоящее издание дополнено необходимыми историческими справками и данными о современном состоянии монастырей, о которых идет речь в книге. На настоящий момент все они являются действующими.
Оцуки Гэнтаку, Симура Хироюки. Канкай ибун. Удивительные сведения об окружающих (Землю) морях / Пер., вступ. статья и комментарий В. Н. Горегляда. — СПб.: Гиперион, 2009. — 392 с.
Первый перевод на иностранный язык (в данном случае — русский) и первая публикация уникальной рукописи начала XIX века из собрания рукописного фонда Санкт-Петербургского института восточных рукописей РАН. История создания этой рукописи сравнима с авантюрным романом, среди героев которого встречаются и камергер его величества Н. Резанов, и фрегат “Юнона”, и тендер “Авось”. К началу XIX века сведения и в России, и в Японии друг о друге были весьма скупые и недостоверные, и это несмотря на взаимный интерес, обусловленный соседством двух стран. К этому времени Япония уже сто лет придерживалась политики закрытых дверей: из иностранцев только китайцам и голландцам разрешалось присылать торговые корабли, по одному в год, и только в Нагасаки. А еще раньше, правительственными декретами 1636–1639 годов, все европейцы были выдворены из Японии, христианская религия запрещена, японцам под страхом смерти запрещалось покидать пределы своей страны, а суда, которые отныне им позволялось строить, годились только для прибрежного плавания. Самые крупные из таких судов управлялись экипажем в 17–19 человек. Но на стихию — тайфуны и цунами, в зоне которых располагался Японский архипелаг, — запрет не действовал: многие суда уносило в океан, они разбивались или приставали к другим берегам. В конце декабря 1793 года из порта Исиномаки на северо-востоке Японии, в направлении сёгунской столицы Эдо (современный Токио) в Тихий океан вышло судно “Вакамия-мару” с 17 членами экипажа и разнообразными товарами для продажи. Налетевший тайфун сломал на судне руль, в клочья изорвал парус и при нулевой видимости повлек “Вакамия-мару” в неведомую даль. После многомесячного дрейфа судно прибило к скалистому берегу одного из Алеутских островов, где японские моряки были доброжелательно встречены местными туземцами. Через десять месяцев русские промышленники, обходившие на своем судне Алеутские острова для сбора мехов, забрали с собой потерпевших кораблекрушение на Большую землю. Японцев доставили в Охотск, оттуда в Якутск, а затем в Иркутск, где они и прожили восемь лет. В Петербурге о них вспомнили на одном из этапов долгих и трудных переговоров между властями России и Японии об установлении торговых отношений между двумя государствами. Японские власти дали разрешение на приход в Нагасаки русского судна для дальнейшего обсуждения проблемы. Возглавить посольство поручили Н. Резанову, тогда же в доказательство доброй воли решили вернуть на родину и оставшихся к тому времени в живых японцев. Их спешно на перекладных с нарочным курьером доставили в столицу. Во время аудиенции Александр I спросил несчастных, не пожелают ли они вернуться на родину. Желание вернуться высказали четыре некрещеных японца, остальные возвратились в Иркутск. 27 марта 1805 года шлюп “Надежда”, на котором находился и Н. Резанов, прибыл в Нагасаки. Японских дрейфовщиков передали японским властям. Несколько месяцев их допрашивали чиновники сёгуната, полученные сведения они сверяли с данными из китайских справочников и трактатов, советовались с крупными специалистами и уже затем составляли отчет об окружающих землю морях, и не только. Японские власти в России интересовало все: географические данные, топография, климат, хозяйство, пути сообщения, обычаи и нравы, перевод дат солнечного календаря в систему лунного дальневосточного, идентификация русских и японских мер веса и единиц расстояния. Перед составителями стояло много проблем: им трудно было представить себе, как выглядели собачьи упряжки, устройство сцены в европейском театре, памятник Петру I в Петербурге… Помогли рисунки, которые делал со слов японских моряков один из допрашивающих. Тем временем переговоры русского посла с японскими чиновниками зашли в тупик, и Н. Резанов в гневе отдал приказ капитанам “Юноны” и “Авось” разрушить японские фактории на Южном Сахалине и Южных Курилах. Справочные материалы о России оказались востребованными: врага надо знать. Сочинение об удивительных морях и землях грифа секретности не имело, стало свободно переписываться, скоро распространилось в списках по Европе, попало и в Россию. Перевод этой рукописи и подготовка ее к печати стали последней работой известного петербургского япониста В. Н. Горегляда (1932–2002), ученого, продолжившего традиции петербургской школы японоведения. Современный российский читатель встретит в этих записках удивительного не меньше, чем японцы двести лет назад.
Лариса Бройтман. Гороховая улица. СПб.: Крига, 2010. — 424 с.; ил.
Гороховая улица берет свое начало от Адмиралтейского проспекта. На протяжении 1800 метров она пересекает основные водные и транспортные магистрали центральной части города: Мойку, канал Грибоедова, Фонтанку, улицы Большую и Малую Морские, Казанскую и Садовую — и заканчивается у Загородного проспекта. С любой точки прямой, как стрела, магистрали в одну сторону открывается замечательная перспектива на шпиль Адмиралтейства, в другую — вид на здание ТЮЗа в глубине Пионерской площади. Гороховая улица, одна из старейших в Петербурге, занимает важное место в исторической планировке города. Она появилась на планах города с конца 1710-х годов, когда начались крупномасштабные работы по урегулированию застройки на левом берегу Невы. К указу об улицах Адмиралтейского острова — “О поправлениях по чертежам архитектора Гребеля улиц” — в 1719 году приложил руку Петр I. Основные принципы пространственно-планировочной структуры города на Неве, заложенные в петровскую эпоху, сохранились и в дальнейшем. Во введении автор, известный петербургский историк, рассказывает, как складывался облик этой улицы, какие изменения происходили с ней на протяжении трех столетий, а менялось все: административная принадлежность, система нумерации зданий, транспорт, освещение, благоустройство. По мере развития города, роста его населения застройка становилась более плотной, исчезали сады, надстраивались многие дома. За лицевыми фасадами многоэтажных доходных домов спрятались дворы-колодцы, нижние этажи заняли витрины магазинов. Облик улицы, окончательно сложившийся в капиталистическую эпоху, сохранился более или менее и до наших времен. Другое дело, что место прежних фирм, контор в советское время заняли учреждения нового типа. В национализированных домах большие квартиры стали коммунальными, их заполнили новые жильцы. Здания, представляющие архитектурную ценность, были взяты под охрану. Печальную известность Гороховой принес 1917 год: в доме № 2 начала работать Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, прокатившаяся по стране “красным террором”. В честь красных комиссаров в 1918 году улица получила название Комиссаровской, в 1927-м ее переименовали в честь Ф. Дзержинского, возглавлявшего ЧК при ее создании. Ее историческое название, Гороховая, как давно вошедшее в городской обиход, официально было закреплено в 1848 году и возвращено в 1991-м. Происхождение названия до сих пор не установлено, существуют только легенды. Автор ведет читателя от дома к дому (это 80 зданий) и прослеживает не только историю каждого из них, но и судьбы людей, живших и работавших на Гороховой. В литературе и у многих петербуржцев сложилось мнение, что Гороховую улицу заселяли в основном небогатые торговцы да мелкие ремесленники. Однако в истории улицы с XVIII века встречаются известные дворянские фамилии и самые богатые купеческие семьи, а среди ремесленников — мастера художественных специальностей: по количеству золотых дел мастеров Гороховая могла соперничать с “золотой улицей” Петербурга — Большой Морской. Здесь И. Гончаров поселил своего героя Илью Ильича Обломова: “в Гороховой улице в одном из больших домов, народонаселения которого хватило бы на целый уездный город”. А Макар Девушкин в повести Ф. Достоевского “Бедные люди” был потрясен красотой и блеском этой шумной улицы: лавками, магазинами, нарядными прохожими, богатыми колясками. Квартиры на Гороховой снимали многие известные люди, деятели культуры, науки, их имена ныне запечатлены на мемориальных досках. За триста лет улица видела многое и многих. Из малых подробностей былого бытия, из частных судеб множества людей складывается большая история уже не только города, но и страны. В книгу включен обширный иллюстративный материал: планы, фотографии, гравюры, рисунки разных лет, на которых запечатлены общий вид улицы, отдельные здания, фрагменты декора, портреты людей. Имеются список литературы и источников; указатель имен.
Вера Андреева. Гаральд Боссе. СПб.: Коло, 2009. — 288 с.; ил.
Представительное здание с “античным портиком” на Литейном проспекте знакомо всем со школьной скамьи по некрасовскому стихотворению “Размышления у парадного подъезда”. Оно замечательно еще и тем, что служит “визитной карточкой” самого, возможно, петербургского архитектора второй трети XIX века — Гаральда Эрнестовича Боссе (1812–1894). Автор особняка И. В. Пашкова — одного из наиболее выразительных архитектурных акцентов Литейного проспекта — возвел в нашем городе десятки домов, ставших украшением центральных улиц, оформил множество жилых и парадных интерьеров, в том числе в Зимнем, Михайловском и Ораниенбаумском дворцах. По его проектам строились дачи, загородные дома, парковые павильоны, мосты, фонтаны, решетки. Ряд проектов был осуществлен и за пределами российской столицы — здание Биржи в Риге, церкви в Гельсингфорсе и Дрездене, несколько усадебных церквей. Вершиной его творчества стали два крупных дворцово-парковых ансамбля на Петергофской дороге: дачи великих князей Николая и Михаила Николаевичей, Знаменка и Михайловка. Период наибольшей активной деятельности Боссе — 1830–1850-е годы — современная наука характеризует как переходный, когда система классицизма, для которой эстетическим эталоном было античное искусство, уступило место принципу выбора “стиля, приличного для сущности дела”. Именно тогда складывались основанные на требовании целесообразности и отрицающие художественную унификацию новые закономерности архитектуры, получившие развитие во второй половине XIX — начале ХХ века. Гаральд Боссе с первых шагов проявил себя как смелый новатор в разработке приемов свободной планировки и объемной композиции зданий. Его творчеству современники дали высокую оценку: “Постройки, возведенные Боссе, останутся памятником его полезной деятельности и глубокого понимания архитектурного искусства. Издания творений Боссе могут служить поучительными документами для всех строителей”. Судьба творческого наследия Боссе сложилась не очень счастливо. Многие дома оказались частично перестроены, их внутренняя отделка изменена или скрыта под слоями красок и побелки, за фанерными перегородками. Во время Великой Отечественной войны жестокому разрушению подверглись дворцы в Михайловском и Знаменском, погибла почти вся отделка их интерьеров, восстановить удалось немногое. К середине XX века имя архитектора “эпохи капитализма” оказалось основательно забытым, творчество его оставалось малоизученным. Данная книга является первой монографией, посвященной Г. Боссе. На основе обширного архивного материала и натурных исследований дается обзор творческого наследия зодчего-строителя, создателя разнообразных по стилю интерьеров, тонкого художественного графика. Автор монографии освещает жизненный и творческий путь зодчего, анализирует крупнейшие и наиболее характерные его работы. Имеется весь необходимый справочный аппарат: литература; список произведений Г. Боссе; указатель имен.
Публикация подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги Санкт-Петербургский
Дом книги (Дом Зингера) (Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)