Журнальный вариант
Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2010
Дмитрий Каралис
Дмитрий Николаевич Каралис — петербургский прозаик, сценарист, публицист. Автор четырнадцати книг прозы. Основатель и директор (1997–2007) Центра современной литературы и книги. Лауреат литературных премий. Обозреватель “Литературной газеты”.
2006 год
Из дневников
9 января 2006 года
Позвонили из Союза писателей и спросили, не могу ли я “выдать орден “Знак Почета” Борису Стругацкому, когда он придет на свой семинар”. В свое время Борис Натанович в Смольный ехать не захотел, и орден проболтался в наградном отделе. Его передали в Союз писателей. Там он тоже пролежал изрядно долго. И вот они готовы отдать орден мне, чтобы я “выдал Стругацкому”. Я сказал, что ордена вручают официальные лица, а не выдают всякие шаромыжники, вроде меня. “Ну какой же вы шаромыжник, Дмитрий Николаевич, вы у нас лицо почти официальное!” — запели на том конце провода. Ладно, согласился я, давайте. А то еще потеряете…
Я пригласил председателя Комитета по культуре, народного артиста России Николая Бурова, и тот перед началом семинара торжественно вручил, сказав теплые слова. Некоторая нелепость ситуации заключалась в том, что указ президента о награждении был издан 1 сентября 2003 года, а на дворе — 2006-й. Награда, как говорится, нашла героя.
Б. Н. в ответном слове сказал, что его мама, заслуженный учитель РСФСР, тоже была награждена орденом, который назывался “Знак Почета”, это было другое государство, другие времена. Но теперь он понимает: для того, чтобы получить орден, надо что-то в своей жизни сделать полезное. Мама воспитала много достойных и заметных учеников: композитора Станислава Пожлакова, путешественника Юрия Сенкевича, кинорежиссера Татарского… Конечно, этот орден — не ему лично, а писателю, которого уже нет, — писателю “Братья Стругацкие”, Аркадию и Борису.
Борис Натанович говорил внятно, но волновался. И молодежь семинара, вечная фронда, притихла, а потом долго хлопала.
После вручения перешли к повестке дня семинара…
11 января 2006 года
Минувшим летом ехал по Приозерскому шоссе к теще, и показалось, что на фанерной стрелке, указывающей в лес, написано “Бесплатное кафе”. Запрыгали мысли, фантастические догадки, возникла сюжетная ситуация. Развиваю тему, вижу отдельные эпизоды. Написал страниц сорок черновиков. Может, вырастет фантасмагорический роман?
16 января 2006 года
Вчера с Ольгой принимали гостей по случаю серебряной свадьбы.
Скворцов: “Когда я встречаю своего старинного приятеля — трудягу-работягу, и он в ватнике, я знаю, кто его обокрал”.
Сестра Надежда рассказывала, как они с внучкой Машей ездили отдыхать в Арабские Эмираты и туда специально приехал сын заместителя министра внутренних дел, юноша, который ухаживал за ней. Приехал с мамой, сняли чудесные апартаменты…
— На какие же деньги? — спрашиваю. — Откуда у сына министра такие возможности?
Саша стал перечислять, откуда сходятся деньги.
— Да брось ты, Саша, они нормальные люди, — заступилась сестра. — Очень симпатичные, и мальчишечка такой воспитанный. Записку Машке написал: “Выйди в холл, будет сюрприз!”. Я пошла на разведку и с ним столкнулась, он засмущался…
На ночь читал Вадима Кожинова “Россия век ХХ. 1901–1939”. Он пишет, как Корней Чуковский в мае 1943 года отправил Сталину письмо-донос на современную молодежь, мальчишек, которые, как ему казалось, ведут себя социально опасно: стреляют из рогаток, бросают пригоршни пыли в глаза обезьяне, лазают по карманам… С именами, фамилиями, указанием школ и классов, в которых они учатся. Вывод: нужны трудколонии для детей 7–8 лет, нужно создать особое ведомство, во главе колоний поставить военного, ввести суровый режим, земледельческая работа. “…Я обращался в различные инстанции, но решительно ничего не добился… Я не сомневаюсь, что Вы, при всех Ваших титанически-огромных трудах, незамедлительно примете мудрые меры… С глубоким почитанием писатель К. Чуковский”.
Сталин не оправдал его надежд, детского ГУЛАГА создавать не стал.
Вадим Кожинов пишет, что Чуковского после этого письма нельзя называть русским писателем — он вытравил в себе духовные основы русской литературы. “И Чуковского, и других авторов этого круга нельзя считать русскими писателями; речь может идти о “революционных”, “интернациональных”, в конце концов, “нигилистических”, но только не о писателях, порожденных тысячелетней Россией.
Еще Кожинов пишет: из того же дневника Чуковского ясно, что такие люди, как Борис Пастернак, Юрий Тынянов, Бабель, Зощенко, Вс. Иванов, Маршак, Олеша, Паустовский, Шкловский и др. знаменитые делегаты писательского съезда, полностью разделяли его поклонение перед Сталиным.
19 января 2006 года. Крещение Господне
Морозы по всей стране. В Питере –25 градусов.
Завтра выступление на радио “Эхо Петербурга” в прямом эфире.
Пишу рассказ “Гатчинские стрекозы”, продолжаю тему “Чикагского блюза”.
25 января 2006 года
“Литературка” напечатала мою статью о 48-й ОРПК “Коридор бессмертия”. Позвонил ветеранам колонны и в железнодорожный музей. “Ну вот, хоть на старости лет о нас заговорили, как надо… Жалко, что внукам этого не понять…”
5 февраля 2006 года
От Николая Савостина из Кишинева:
Дорогой Дмитрий, приветствую Вас! Написал сейчас длинное взволнованное письмо после прочтения Вашей статьи в “Литературке” и, плохо владея компьютером, каким-то образом потерял его. Вы затеяли разговор о войне во время, когда новые поколения даже отдаленного представления не имеют о ее масштабах, вовлеченности буквально каждого человека. Она началась, когда мне шел пятнадцатый год, и я почувствовал на плечах всю ее тяжесть, пришлось работать (и как!) на руднике Шерлова гора, где добывались вольфрам и олово, был помощником машиниста экскаватора. Порой терял чувство времени — то ли утро, то ли вечер. А потом служба в армии с начала 1940 года. Запасной полк, откуда через три месяца подготовки отправляли на фронт. Потом учебный танковый полк, занятия по десять-двенадцать часов, наряды, посты, работы. О Боже, некоторые, имевшие соответствующий опыт, совершали проступки, чтобы попасть в тюрьму — там, мол, легче.…И это при постоянном недоедании. Теперь некоторые твердят, мол, войну выиграли благодаря Жукову. Какая наивность! Война — это не только и даже не столько сражения, бои, стрельба. Нужно было напрячься, чтобы прокормить всех, обуть, одеть, не допустить эпидемии (это при сотнях тысяч трупов на полях), вылечить раненых, выучить артиллеристов, летчиков, моряков, подводников. Я не перечислил и сотой доли из того, что НУЖНО. Вся моя родня (кто не был на фронте) работала на железной дороге. И тут было невероятное напряжение. Так что Ваша статья о как бы забытой дороге всколыхнула мои воспоминания, и я, честное слово, заплакал. Одно утешение на старости: мы сохранили страну, имя России, ее языки и наречия. Жаль, молодые этого не ценят. А все-таки подспудно все в мире с уважением произносят это имя. Не так давно я шел по улочке в предместье Нью-Йорка, напротив остановилась машина, вышел молодой и статный американец, что-то спросил меня, я ответил: но спик инглиш. Он равнодушно спросил: “Итальяно?” — “Нет, русский”. И тут на его лице засияла улыбка, правая рука с поднятым большим пальцем взметнулась вверх: “О! Рашен!” Мне даже как-то неловко стало.
Серьезно, я Вам просто благодарен за эту публикацию, — как участник той войны, прослуживший ровно шесть лет солдатом.
Большой привет Оле, приезжайте еще вместе с ней.
Ваш Николай Сергеевич Савостин.
Кишинев.
11 февраля 2006 года
В “Невском времени” вышла моя статья про “Сайгон”. Написал ее после просмотра по “Пятому каналу” передачи Льва Лурье из серии “Культурный слой”. Там шла тенденциозная нарезка из мини-интервью каких-то неведомых мне деятелей культуры, профессоров и чуть ли не академиков. Единственный знакомый — Митя Шагин из “Митьков”. “Сайгон” в передаче Льва Лурье вырос до размеров Эрмитажа по части своего культурного значения для города и мировой культуры.
А БЫЛ ЛИ “САЙГОН”?
Последнее время усиленно создается миф о кафетерии “Сайгон” как оазисе неформальной культуры Ленинграда, о месте, где при советской власти собирались диссиденты и богема.
Фильм из цикла “Культурный слой”, показанный по “Пятому каналу”, пытается убедить зрителя: “В “Сайгоне” на углу Владимирского и Невского создавалась вторая, параллельная, культура! Там обитал андеграунд, неформалы искусства! Собиравшиеся в кафетерии были под надзором КГБ, задыхались под гнетом цензуры, но не сдавались!”
Сейчас, когда половина завсегдатаев этого кафетерия разъехалась по миру, а вторая занялась чем угодно, но только не искусством, разговоры о дерзком “Сайгоне” в центре города приобретают навязчивый характер, как рассуждения постаревшей тетушки о своем былом шарме и толпе поклонников.
В Интернете можно найти утверждения, что кафетерий “Сайгон” был очагом бунтарства в СССР, моделью будущей перестройки. Одна исследовательница пишет: “Люди “Сайгона” создавали гражданское общество и делали вид, что социалистический мир вокруг них не существует. “Сайгон” был системным протестом против доминировавшей системы и анклавом сексуальной революции 1970-х годов в России. Для многих компаний “Сайгона” были характерны промискуитетные отношения”. Насчет промискуитетных отношений — беспорядочных половых связей, — возможно, и верно, но как это связывается с культурой нашего города?
А туда, говорят, захаживали Бродский и Довлатов! Простите, но мест, включая места общего пользования, в которые захаживали Бродский, равно как и Толстой, Пушкин, Достоевский и другие знаменитости, в нашем городе предостаточно. Важно, с какой целью они туда захаживали и что осталось в истории культуры, после их посещения. У молодых людей, не знавших реалий “Сайгона”, может возникнуть картинка: опершись на стол-гриб, стоят голова к голове будущие великие поэты, непризнанные художники, музыканты, скульпторы, слушают запретные стихи, потягивают кофе с коньячком, мурлыкают некий диссидентский гимн на слова Окуджавы или Пушкина. Революционеры-подпольщики в нескольких троллейбусных остановках от Управления КГБ!
Если воспринимать такую картинку всерьез, то следует повесить мемориальную доску: “Здесь, маскируясь под мелких спекулянтов, сутенеров, фарцовщиков и сводников, долгие годы собирались оппозиционно настроенная богемная молодежь и диссиденты Ленинграда. Здесь пили кофе, портвейны, шепотом читали запретные стихи, строили планы революционного обновления страны и — обманывая КГБ! — исподволь готовили свержение коммунистической диктатуры и создание гражданского общества…”
А если по совести, то всякому ленинградцу, в 70–80-е заходившему в этот кафетерий, в глаза бросалась одна и та же картинка: лохматые, с крошками в бороде, хихикающие — стоят и трендят целыми днями. То ли им делать нечего, то ли ничего не умеют. Места, где собирались дельцы разных направлений — спекулянты пластинками, фарцовщики, купи-продай и тому подобное — в городе были. Но зачем мифологизировать один из “толчков” и относить его к культурному слою?
Все проверяется результатом. Что создал этот андеграунд, кроме шума через десяток лет после закрытия кафетерия? Предъявите!.. Только, чур, не просто называть имена входивших и выходивших в угловую дверь, а тех, кого связали знаменательные события с этим местом. Может, кто-то прочитал крамольный манифест в “Сайгоне”? А кто-то назначил явку для передачи запрещенной рукописи (просьба указать название и автора). А вот этот господин дал пощечину ненавистному работнику цензуры. А четвертый в списке — рассказал дерзкий политический анекдот, за который его посадили. И тому подобные историко-культурные факты, достойные народной памяти.
Каждый волен представлять свою молодость в героико-романтических тонах: мы, борцы с режимом, мы — андеграунд! мы — вторая культура! — и даже рассказывать о ней детям и внукам, попивая с ними чай на веранде под небом голубым. Но вешать лапшу на уши чужим детям и внукам, а также их отцам и дедам, которые не с Луны свалились, — занятие не серьезное.
Дмитрий Каралис
“Невское время”, 11.02.2006
Читаю и удивляюсь себе: как мой гнев находит в пространстве чистого листа бумаги вполне изысканные формы. Я бы этих бородатых и вонючих козликов, что стояли в “Сайгоне” и хохотали, поглядывая на всех посторонних как на изгоев!.. Тем более знал некоторых через своего приятеля Джексона. Уроды! Страдальцы, мля! Ничего тяжелее бутылки портвейна в руках не державшие.
В “Сайгоне” воняло козлятиной…
Суд над победителями
Судят мертвых. Судят наших предков, спасших мир от фашизма, — отцов, дедов, прадедов.
ВИЗГ И ШУМ
При этом делается вид, что так и принято в культурных странах — предъявлять погибшим счета за то, что они погибли: “Неправильно воевали с коричневой чумой! Позволили гнать себя в бой без нужного оружия! Не сопротивлялись произволу комиссаров!”
Судилище дошло до национальных героев и даже русских святых, канонизированных Православной церковью. Какие, спрашивается, Ольга и Александр Невский святые, если они жестоко обращались с врагами? Ольга, например, приказала поджечь баню, в которой мылись убийцы ее мужа, и, вообще, самым жестоким образом покарала древлян. Александр Невский, чьи мощи Петр I перенес с берегов Волги на берега Невы, где тот разбил шведов, вовсе не легендарный воин-защитник Руси, а наемный прощелыга…
Что сказать? Воистину: Россия — страна с непредсказуемой историей. Читаю в Интернете “Кривую империю” — роман-фельетон об истории страны с древних времен до наших дней. Автор бойко переписал многотомную “Историю России с древнейших времен” C. Соловьева. И на каждой странице читателю внушается: не было у русского народа героев, были лишь смешные уроды, которых время превратило в забронзовевших идолов. Или вот рукопись книги о Петербурге. Цитатам нет конца, к каждой главе — два десятка сносок. Прекрасный справочный аппарат. Какая мысль утверждается? Царь Петр I — русский фашист, при строительстве Петербурга не соблюдал права человека, поэтому в облике города заложена эстетика умирания, разложения, о чем неоднократно вздыхали поэты Серебряного века. Петербургская власть только и делала, что издевалась над горожанами, морила их голодом, у Жданова на заднем дворе Смольного в блокаду паслась личная корова, а сам он пожирал персики тазами и был ничтожеством и трусом. В построенном на костях городе народ зверел, одуревал от непосильной работы на советских заводах, бросался на творческую интеллигенцию, которую коммунисты не отпускали за границу. И вообще, в своей массе русский народ жесток, примитивен, охвачен ксенофобией. Эдакий “Бандитский Петербург” в историческом разрезе. Браво! Многие спешат метнуть в облик Петербурга тухлое яйцо. Петербург — не деревня Крюковка, тут тебя, смельчака, сразу заметят, похвалят, похлопают по плечу, дадут международную премию, переведут на иностранные языки… Некоторые “исследователи” в запальчивости сбиваются с мысли и пытаются предъявлять счета не палачам, а их жертвам. В газете “Московский литератор” в год 60-летия Победы одна петербургская писательница с азартом, достойным лучшего применения, сообщила, что, по ее сведениям, число жертв блокады Ленинграда следует увеличить с 700 тысяч человек до 800. А счет за 100 тысяч погибших следует предъявить коммунистической власти, скрывшей правду. Не расширить список преступлений фашизма, а именно так: показать всему миру, какая лживая и бесчеловечная власть была в Советском Союзе. Сенсация: “Новые преступления коммунистов! 100 тысяч человек погибших дополнительно!” Примерно так. Что-то еще найдут в нашей истории? Кому мы еще окажемся должны?.. Странная дальнозоркость обнаруживается у подобных исследователей российской жизни. Обличительного пафоса и гнева хватает только на дела прошедшие: “Ах, негодяй Петр! Ах, душегуб Ленин! Ах, шизофреник Сталин! Ах, кукурузник и мужлан Хрущев!” Но перст указующий вянет и горящие очи гаснут, едва дело доходит до несправедливости нынешних дней: роскоши олигархов на фоне нищеты и неестественной убыли народов России, бомбежек Югославии и агрессии против Ирака, американских тюрем, где пытают людей и унижают их человеческое достоинство. Пусть весь Север с Чукоткой вымрут — никто из такого рода обличителей и глазом не моргнет, но если в край декабристов этапируют проворовавшегося нефтяного олигарха — визг и шум поднимаются изрядные, словно ссылать преступника севернее Лондона — грубое нарушение прав человека!
ЧИТАЯ КОНСТИТУЦИЮ
Статья 13 Конституции России предостерегает: “Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной”. Государство без идеологии? Открываем словари: “Идеология — совокупность идей и понятий, существующих в обществе: политических, нравственных, философских, юридических, экономических, религиозных”. Почему надо бояться того, что всегда существует в обществе? Обжегшись на молоке (6-й статье Конституции СССР, устанавливавшей руководящую роль КПСС), дуем на воду? Результат: никакая идея в нашей стране не может быть государственной. Куда и зачем плывем — не знаем. Шлюпка размером почти с континент без флага, компаса и карты, потерявшаяся в тумане третьего тысячелетия. Капитан-президент — беспартийный, не связан никакими обещаниями и программами. По Конституции он может лишь гарантировать, что никому не позволит объявить конечную цель плавания. Впрочем, есть идея: давайте грести в два раза быстрее — удвоим ВВП! И вокруг этой идеи сплотятся надсмотрщики-олигархи, живущие в зарубежных дворцах, и нищий люд, прикованный жизнью к галерам-баракам хрущевской постройки? Отсутствие государственной идеологии — это, попросту говоря, анархия. Отсутствие идеи в общественной жизни равноценно ее обессмысливанию. Как утверждали теоретики анархизма, Анархия — мать Порядка. Но для рождения его величества Порядка нужен, как известно, отец. Кто и какой идеей оплодотворит нашу Анархию? Как известно, по отцу будут и дети… В истории много примеров рождения “нового порядка”. Власть безмолвствует. Президент дважды высказался, что не хочет изображать из себя выдающегося политического деятеля эпохи. Словечко было употреблено другое, но мы его опустим. Гарант Конституции, внушающий в телевизоре своим министрам, что пенсии, пособия и зарплату следует платить своевременно и сполна, вызывает скорее недоумение, чем уважение своей щепетильностью. Вывести народ и страну из смыслового тупика может только идея. Если нынешняя Конституция запрещает идеологию — предложите хотя бы общественные призывы. Как известно, “жизнь продолжается до тех пор, пока есть за что умирать”… Пафосно, но верно. Цифры процентов на знамени повседневной жизни не разместишь, песен о них не сложишь; если только частушки.
Правда, бытует мнение, что идеи власти не нужны. Зачем? Наметишь пятилетку борьбы с бедностью — придется выполнять. “А лениво. И так все капает, никто бунтов не поднимает, зачем волну гнать, идеологию изобретать?” “Благородный муж не должен есть досыта и жить в роскоши”, — учил Конфуций. Многие россияне (не по своей, правда, воле) придерживаются этой древней формулы. Хотелось бы краем глаза взглянуть на сборную российских политиков, добровольно живущих по заповеди восточного мудреца. Уверен: все национальные экономические проекты без идеологической поддержки тихо провалятся. Отчеты напишут, деньги разворуют. В стране, где культивируются сила денег, роскошная жизнь и финансовый успех, иначе быть не может. Пока процветает обжираловская идеология Рублевки, страна будет все глубже вползать в тупик под рапорты о росте ВВП.
СМЕРТЬ ИЗ ТЕЛЕВИЗОРА
Если что-то и погубит Россию, то собственное телевидение. Оно производит небывалый цивилизационный сдвиг, по сравнению с которым прямая оккупация территории сравнима с поучениями засидевшегося в гостях дядюшки. Православная цивилизация со своими ценностями уничтожается ежедневно, ежечасно, ежеминутно, начиная от идиотических восторгов по поводу “райских ароматов” и кончая тонкой улыбкой прожженного циника после чьей-то простодушной фразы о любви к Родине. На древнюю христианскую культуру спокойно плюют с высоты Останкинской телебашни, которая, как известно, в семь раз выше кремлевской колокольни Ивана Великого. Главным художественным образом на телевидении становится сила: сила денег, сила власти, сила хитрости… Если это не часть государственной идеологии, то что тогда? Почему такой идеологии можно прописаться на телевидении (считай, в умах людей!), а идеологии христианских ценностей нельзя? Почему в стране, где христианство является ведущей религией, возможно массовое отравление душ сатанизмом? Почему молчит церковь? Или совет церквей? Те, кому до шестнадцати, другого телевидения и не знают. “Новое российское телевидение” ведет отсчет с 1991 бесцензурного года, когда оно смогло убедить с треском распадающуюся страну, что в “этой стране” ничего плохого не происходит. Если сейчас военкоматы устраивают засады на молодежь призывного возраста, то грядущие военные призывы, скорее всего, будут просто провалены. Подрастут те, кто с детства представляет Российскую армию только в черном цвете ада. Кто захочет служить в аду? Будет легче набрать русских подростков в армию США, чем в собственную. Там, в виртуальном мире, у наших ребят много добрых знакомых: бравые сержанты, сытые лейтенанты, разъезжающие в джипах красавцы полковники, и за всеми этими парнями стоит мощное государство, которому они служат и которое за вырванный с их головы волос насылает на обидчиков авианосцы и армады самолетов. А в Российской армии — сплошные пьяницы и придурки, их ежедневно изображает по телевизору бригада универсальных хохмачей. “Учить патриотизму” молодого человека, то есть “учить” любить Родину при нынешнем раскладе телевизионных сил, все равно что вести контрпропаганду звеном октябрят в тылу матерого противника. Образ Родины, который должен полюбить молодой человек, ежедневно заплевывается, унижается, втаптывается в грязь и подвергается осмеянию. Телевидение, которое на 90 % формирует взгляды современной молодежи, дает государству шанс вырастить патриота, соизмеримый с шансом травы пробиться сквозь свежеуложенный асфальт. Победили фашизм? А какой ценой? Восстановили страну? А зачем? Чтобы строить танки и бряцать на весь мир оружием? Покорили космос? А сколько народу при этом сидело в лагерях?.. Ты говоришь: “Это зеленое!”, а в ответ слышишь: “Нет, квадратное!” Изобретательность, с которой через 60 лет после Великой Победы телевизионные люди избегают слова “патриотизм”, наводит на мысль, что повторись беда 1941-го, кое-кто выйдет навстречу с хлебом-солью на расшитом рушнике: “Господа, мы вас заждались!”, а кое-кто шмыгнет за границу и будет радоваться в нейтральной стране перед телевизором: “Так им, подлецам, и надо! Вовремя я свалил!” И напоследок: кто ответит, почему надо показывать по российскому телевидению подтанцовывающих барышень в нижнем белье? Почему на экране почти не увидишь ансамбль русской песни и танца? Мы что, уже не носители и не наследники русской национальной культуры, нам уже поручили нести какую-то иную, не имеющую национальных признаков культуру? И кто назовет процент молодежи, понимающей слова песен на английском языке, которыми забит эфир? И нет никакого масонского заговора, о котором любят фантазировать. Денежный звон опускает любую моральную планку, чтобы поднять, в свою очередь, рейтинг программы, которую можно напичкать рекламой. Она-то и приносит вожделенный “финансовый успех”. Вот и вся идеология. Никто из телевизионных воротил не откажется от существующего порядка вещей добровольно. Нужно вмешательство общества, если мы не хотим потерять страну.
Дмитрий Каралис, Санкт-Петербург
“Литературная газета” № 7–8 за 22–28.02.2006
Звонил Д. Аль. Сказал, что статья понравилась, но смущает тональность — резкая и обличительная. Потом сказал, что, может быть, так и надо разговаривать с исказителями нашей истории.
Аль сказал, что надо различать религию и церковь. Думаю, он имел в виду Бога и церковь, но высказался иначе. Так вот. В 1649 году царь Алексей Михайлович подписал закрепление крепостного права на крестьян, а церковь одобрила, осветила, узаконила это рабство. И патриарх Никон, которого записали в раскольники, бунтовал не против трех пальцев, которыми требовалось креститься, а против рабства и еще чего-то. Так сказал Даниил Натанович Аль, доктор исторических наук, воевавший на Ленфронте.
Сегодня по поводу статьи звонил и Валерий Попов. Сказал, что надо бить оппонентов хорошей прозой. Я согласился, но ответил, что публицистика более действенна — нашу историю активно переделывают по ТВ, отвечать надо оперативно, не писать же в ответ на прямые оскорбления русской истории и христианской морали роман длиною в пять лет, который потом в лучшем случае прочтет некоторое количество читателей. Лев Толстой в тяжелые для России времена тоже крыл сограждан публицистикой.
— Нет, — не соглашался Попов, — проза, проза главное!
27 февраля 2006 года
Сегодня ночью под кухонные разговоры с директором издательства “Алетейя” Игорем Савкиным я стал дедушкой: Мариша родила дочку. Маришка звонила нам перед родами и после родов.
Утром сходил в церковь Святой Великомученицы Екатерины на Съездовской линии.
…Игорь Савкин рассказывал. Приехал в Тунис отдохнуть на недельку. В Бизерте бродил по старому городу, залез на башню и увидел, их автобус собирается уезжать, скликает экскурсантов. Поспешил вниз, заблудился в тесных улочках, спросил у девушки дорогу к воротам, она оказалась русской. Он понял, что не успеет к автобусу, разговорились, пошли медленно по старому городу, он сказал, что из Петербурга, она спросила, не знает ли он такое издательство — “Алетейя”, в которое она две недели назад послала рукопись воспоминаний про русских моряков в Бизерте, исследования по кладбищам. Савкин эту рукопись перед поездкой получил и прочитал. Он сказал, что знает это издательство, очень хорошее издательство, работает быстро и оперативно, вот рукопись две недели назад послали, а уже приехал в Бизерту главный редактор, чтобы встретиться с автором и обсудить некоторые вопросы. В частности: “У вас не указано, из каких источников вы брали список захоронений русских моряков — из кладбищенских книг или из исторических архивов?” Девушка замерла, пораженная неожиданностью встречи. Савкин предъявил свою визитную карточку. Она сначала не поверила, потом подпрыгнула, в ладоши захлопала.
К автобусу Савкин не пошел, зашли в кофейню, обсудили состав книги. Книгу вскоре издали.
Чего-то не хватает в этом рассказе…
2 марта 2006 года, четверг
В журнале “Меценат” вышла моя статья “└Колонисты“ обороняли Ленинград” — о 48-й колонне особого резерва. Художник-оформитель совместил две карты — секретную, времен войны, которую я прислал ему, и нынешнюю, взятую из атласа. Теперь любой может пройтись “коридором смерти”. Я заходил сегодня в редакцию за гонораром и поблагодарил его.
В 22.30 позвонил Гранин. Я его узнал, он обрадовался, что его узнают. Сказал, что одна женщина, бывшая блокадная детдомовка, звонила ему и хочет дать денег на празднование 90-летия Михаила Дудина. Спросил, не возьмусь ли я со своим Центром провести это мероприятие: чтобы артисты читали стихи, был стол и т. п. Я сказал, что возьмемся, это святое дело. Дело не в деньгах. Автора военных лирических стихов, автора “Соловьев” я люблю, его портрет висит в Центре, я помню Дудина — классный был поэт и человек, и все такое прочее. Гранин повеселел. Спросил, какова судьба моего фильма, в поддержку которого он писал письмо главному продюсеру “Первого” ТВ канала Эрнсту. Я рассказал, что они хотят слегка коротнуть его и показать в районе 9 мая. Спросил, как его здоровье, как самочувствие. Он сказал, что самочувствие могло бы быть лучше, если бы было лучше здоровье.
7 марта 2006 года
От Савостина:
Дмитрий Николаевич, дорогой!<…>
В последние годы я немало поколесил по свету и тоже пытался что-то написать, — пока бегло. Знаю, как трудно выбраться из-под Монблана впечатлений и полученных сведений. Вам это в “Записках ретроразведчика” удалось в полной мере. Особенно привлекательным получился образ Оли, лишь чуток очерченный — умной репликой ли, жестом. И ей особый привет от меня! И поздравления с праздником весны и красоты — Днем 8-го марта! Вообще бы я в честь этого дня учредил бы орден Весны и награждал бы им женщин, подобных ей.
Особо остановлюсь на Вашей статье “Суд над победителями”. Я ее прочитал несколько раз. То, что творится у нас в Молдове, — это буквально шабаш антисоветских и антироссийских остолопов, выражаясь молдавской пословицей, зажигающих солому в своих волосах. Не понимают, дурачье, что такое поведет к катастрофе. Напряжение в мире все нарастает, и неизвестно, где вспыхнет искорка всемирного катаклизма. И вообще, жить неохота. Боюсь показаться Вам сентиментальным слюнтяем, но не могу отделаться от мысли, что все идет к концу света, даже иллюзорные мои представления о справедливости и гармонии, воодушевлявшие прежде, рассеялись. А без этого человеку, наделенному поэтическим чувством, жить нельзя. Я не преувеличиваю размеры своей личности, но токи мира так же болезненны и для Шекспира, и для человека почти безвестного. Мне много лет, я подвожу итоги и особенно остро ощущаю разлад, фальшь. Торжествуют цинизм, эгоизм, зоологический индивидуализм. Читая статью, испытал некую отраду, что все же есть на свете люди, думающие об этом же, опасающиеся тех же капканов истории. Причем — не для получения каких-то выгод, а искренне. Преклоняюсь пред Вашим трудом. И чувствую родство — я тоже пишу всю жизнь одну книгу, меняя жанры.
Обнимаю. Ваш Савостин. г. Кишинев.
10 марта 2006 года
От Савостина:
Дорогой Дмитрий! Очень рад Вашему письму. Хорошо, что связь существует. Живу я по-стариковски, перемогаю всяческие хвори с помощью работы. Закончил и сдал в издательство большую книгу о писательстве и писателях, над которой трудился много-много лет, точнее — десятилетий. Это эссе, опыты, связанные с собственным опытом, с творчеством любимых писателей, это рассказы о писателях, с которыми дружил, с которыми общался, вместе работал, это раздумья о поэзии, о собственной литературной судьбе, о……В общем — Пушкин, Жуковский, Твардовский, Тютчев, Эминеску, Такубоку, Басё. А главное — о самом загадочном веществе — поэзии, ее месте в человеческой жизни, о ее роли. Истощился, устал. Наш союз писателей “Нистру” все время под обстрелом. Но должен сказать, лучшая часть молдавских писателей все больше тянется именно к нам, как к наиболее жизнеспособному и пресвященному очагу.
Очень милые люди Вас окружают. На зависть. Но Вы это и без меня знаете. Мне по душе Ваше, так сказать, “бессюжетье”. Как-то Валентин Катаев, бродя со мной по Кишиневу, в разговоре о литературе бросил: “С сюжетом и дурак может что-нибудь сочинить. Мастерство писателя проявляется там, где рассказ идет вроде без интриги”.
Впрочем, я заговорил Вас. Салют! Ваш Николай Савостин. Кишинев.
11 марта 2006 года
Вчера смотрел в Молодежном театре на Фонтанке “Дни Турбиных”. Прекрасно!
В “Неве” вышла моя статья о современной литературе. Повод — роман “Грибной царь” Юрия Полякова, который я перечитывал два раза. И буду, наверное, читать еще. Силен, бродяга! Люблю! Его стараются не замечать — слишком русский и со своей отчетливой авторской позицией.
14 марта 2006 года
Отослал в “Литературную газету” заметку.
Чаепитие в Смольном.
Губернатор Петербурга Валентина Матвиенко встретилась в Смольном с активом писательских организаций города. В беседе за чайным столом был затронут широкий круг вопросов — от нового помещения для журнала “Нева” до проведения Петербургского литературного фестиваля им. Н. Гоголя и долгосрочных программ поддержки литературы. Во встрече приняли участие С. Андреев, Д. Каралис, Н. Коняев, Б. Никольский, Б. Орлов, В. Попов.
Да, пили чай с пирогами и пирожными. Матвиенко была любезна, ласкова, выглядит лучше, чем по телевизору. Мы пожаловались на волокиту: каждую бумажку, каждую смету на писательский проект приходится согласовывать чуть ли не в десяти кабинетах. Нет единого шаблона. Деньги выделяются, но получить их удается лишь в середине года — все время меняются правила бумажной игры… Услышав это, Матвиенко строго посмотрела на Манилову и даже погрозила пальчиком: “Алла Юрьевна, помогайте писателям! Писатели не должны бегать по кабинетам!” — “Да-да, закивала председатель Комитета по печати, — обязательно поможем…”
Они помогут, жди… Сами эти правила и тусуют по сто раз в году.
Борис Никольский посетовал, что помещение для “Невы” выделили, но требуется еще тысяч сто — на ремонт. Он, конечно, попытается занять…
— Сто тысяч долларов? — уточнила Матвиенко.
— Нет, рублей!
Матвиенко махнула рукой: “Не волнуйтесь, выделим. Не хватало, чтобы вы, Борис Николаевич, бегали по городу и занимали деньги…”
Спросили Матвиенко, что она читала в последнее время. “Некогда мне читать, дела не позволяют”, — простодушно призналась В. И.
Завели речь о современной литературе. Писатели стали передавать градоначальнице заранее подписанные книги. Я свою придержал в портфеле: зачем дарить, если читать некогда? И сказал, что ситуация с современной литературой как с высшей математикой: как говорил классик, если Мария Ивановна не знает высшей математики, это вовсе не означает…
— …Что ее не существует! — проницательно подхватила губернатор с улыбкой.
— Совершенно верно! Литература жива.
И тут я заметил, что лицо чиновницы Комитета по печати, курирующей Центр, залилось краской. Звали ее Марией Ивановной. Черт меня дернул употребить это имя для сравнения! Какой классик так говорил? Всплыла из памяти очевидная формула, и я присобачил к ней ходульную Марию Ивановну.
…Я догнал ее у турникета губернаторского коридора и попросил не принимать сказанное на свой счет — просто такая распространенная фигура речи. Она со сдержанной яростью глянула на меня через плечо: “Я и не принимаю. Знаем, читали классиков…” И пошла быстро по ковровой дорожке. И я понял: приняла на свой счет и не простит.
18 марта 2006 года
ГОРОД НА КОСТЯХ?
Мы продолжаем серию публикаций — попыток развенчать мифы, которые окутали наш город.
Петербургу, который возводился на виду у всей Европы, еще в первые десятилетия его жизни был прилеплен ярлык “города на костях”. Он порожден записками иностранных послов и с годами превратился в стереотип, который присутствует в сознании людей и распространяется в литературе о Петербурге. Иностранные источники оставили нам количество погибших — от 50 до 300 тысяч человек. Споры о том, были ли жертвы, или смертность была естественной в условиях строительства города, не утихают до сих пор.
Одна группа ученых исходит из идеи, что Петр I был жестоким, своенравным правителем, и утверждает примерно следующее. Да, не удается найти захоронения, подтверждающие массовые смерти первых строителей Петербурга. Но люди не могли не вымирать при таком бессердечном царе! Ладно, пусть не триста тысяч, но хотя бы сто пятьдесят тысяч душ должен был Петр I заморить при своем тяжелом характере!
Вторая группа исследователей восклицает: помилуйте, Петр I вовсе не душегуб! Да и как могли похоронить сто или триста тысяч человек, если такого количества людей в Петербурге и его окрестностях попросту не было? На этот парадоксальный факт обращали внимание русские ученые еще в XIX веке. Первые строители работали сезонно — с весны по осень, зимой же гарнизон крепости и хозяйственные работники “помещены были в деревянных палатках с печами”. По спискам Канцелярии городовых дел видно, что из года в год работали одни и те же лица, они же селились потом на столичных землях и продолжали строить город. В военно-строительный лагерь доставляли и мясо, и рыбу, и муку, и водку… Да и не походил царь Петр на недоумка, который губил своих работников недосмотром! Ну скажите, чем отличалась армейская служба, походный быт от строительного лагеря в дельте Невы? Да ничем! В армии тоже случались трудности с провиантом и теплой ночевкой, но никто не назовет русского солдата или мужика неженкой, привыкшим к перине, утреннему парному молоку и чихающим от каждого ветерка. Помните старинную пословицу: “Лег — свернулся, встал — встряхнулся”? Рядом множество деревень, богатые рыбой Нева, Балтика, Ладога, зимой по замерзшим рекам катят санные обозы с продовольствием из Новгорода, Пскова, Москвы и Архангельска, летом по древнему пути “из варяг в греки” плывут барки с Волги. Трудно, но жить можно. Смертность была естественной, и счет может вестись на сотни человек, в худшие годы умирало около тысячи…
Но даже если принять на веру, что за четыре месяца при строительстве земляного варианта Петропавловской крепости “погибло едва ли не сто тысяч человек”, как указывается в воспоминаниях одного европейского дипломата, то встает вопрос: где погребли эти сто тысяч мертвых душ? Простите за арифметику в таком деликатном деле, но 100 тысяч погребенных, если хоронить вплотную, — это 20 гектаров, 40 футбольных полей! Где эти баснословные поля петровских захоронений? Кто их обнаружил в тесном пространстве города? А ведь “иностранные обозреватели” называли цифры и в 300 тысяч погибших! Это более половины самого большого в мире Пискаревского мемориального кладбища! Поэтому третья группа — ученые-археологи — разводят руками: нет на территории Петербурга следов массовых захоронений! Есть отдельные находки в районе Кронверка, Шуваловского дворца, есть подхоронения на допетровских деревенских кладбищах в центральных районах города, но значительно большего найти не удается. Одним словом, утверждение о городе на костях не находит материального подтверждения. Очевидно, следует согласиться с известным петербургским историком Евгением Анисимовым, утверждающим: “Проверить и систематизировать сведения о причинах гибели людей, как и вообще дать сводные данные о потерях работных, практически невозможно”. Грозить пальчиком Петру I так же нелепо, как ругать быка за то, что он не жираф, не белый лебедь или не ромашка. Но вот оценивать поступки русских царей по шкале Всемирной декларации прав человека — это уже политиканство. Некоторые рассуждения о строительстве Петербурга словно написаны современными комиссарами ОБСЕ по правам человека. Дескать, город неплох, мы не спорим, но знаете, как в лапотной России относились к человеческой жизни? Знаете, как Петр I гнобил простых людишек ради имперских амбиций? Вот вы любуетесь Петропавловской крепостью, а знаете, скольких она стоила жертв?! Петербуржцам словно предлагается оправдываться за красоты, “созданные ценою жизни крепостных”, “подневольных мастеровых”, “рабочих-рекрутов”. С тем же успехом можно объявить территорию Соединенных Штатов Америки братской могилой индейцев, а библейского Моисея, сорок лет водившего еврейский народ по пустыне, первым сознательным нарушителем прав человека.
В 2004 году Санкт-Петербургская археологическая экспедиция предложила правительству города создать мемориальное захоронение, в котором нашли бы упокоение все неизвестные останки, найденные при земляных работах и археологических раскопках в городе. Для этих целей предложено Смоленское кладбище. Пойдет ли дело, удастся ли “приземлить” миф — покажет время.
Дмитрий Каралис
“Невское время”, 18.03.2006
Воскресенье, 26 марта 2006 года
Пришел из Андреевского собора. Сказал отцу Константину, что телевидение создает новую религию. Конечно, сказал он, уже создали. Масоны отдыхают. Завтра объяви, что все должны идти в церковь — утром яблоку негде будет упасть. Скажи из телевизора, что храмы нужно разрушить – камня на камне не останется.
Советовал читать Авву Дорофея и отца Игнатия Брянчанинова, образовываться.
Отец Константин хлопочет о постройке церкви Святой Ксении Блаженной на Петроградской стороне, где она жила до смерти своего мужа и часто обитала потом, назвав себя в его честь Андреем Петровым.
О. Константин: “Бывает — сидит тихий человек, не декларирует, не выступает, не возмущается, а мимо него ручеек не протечет, не пропустит…”
“Винчестер хороший, большой, — батюшка постучал себя пальцем по лбу, — а что толку, чему он служит? Интеллигенты — страшные люди: они поклоняются не Богу, а интеллекту”, — сказал о. Константин.
Четверг, 30 марта 2006 года
“Литературная газета”:
В Центральной военно-морской библиотеке в Инженерном замке состоялся вечер памяти писателя Виктора Конецкого. Было представлено 7-томное собрание сочинений писателя, выпущенное московским издательством “Текст”. Вдова писателя Татьяна Акулова сообщила собравшимся, что танкер “Виктор Конецкий” недавно вышел в свой первый рейс и что Морской фонд им. В. Конецкого обратился к командованию ВМФ с ходатайством назвать один из кораблей — морских спасателей Северного флота, где начинал службу будущий писатель, — “Лейтенант Виктор Конецкий”. Друзья писателя по морской службе вспоминали, что молодой лейтенант Конецкий неукоснительно придерживался девиза, который был в ходу среди флотской молодежи: “Зачем служить хорошо, если можно служить отлично”. Коллеги, ходившие в 70-е годы с Виктором Конецким по Северному морскому пути, говорили, что писатель был человеком государственным и горячим, случалось, он тряс за грудки чиновников в студеных портах, мешкавших с разгрузкой северного завоза для полярных и таежных поселков, сам лез в ледяную воду, помогая после вахты разгрузке. Удостоверение спецкора “Литературной газеты” и по сей день хранится в личном архиве писателя. С воспоминаниями о ярком человеке, талантливом писателе выступили народный артист России Иван Краско, прозаик Юрий Рытхэу, капитан дальнего плавания В. Герасимов, контр-адмирал К. Шопотов и др. В фойе библиотеки развернута выставка живописных работ писателя. Собинформ.
На вечере как частное лицо был Сергей Иванов, министр обороны. Я выступал после него и немного полемизировал с ним о роли Конецкого в нашей жизни. В Конецком сошлись блокада, флот, Ленинград. Это его университеты. Всё, что он видел за границей, ложилось на эту юношескую матрицу жизни, на сложившееся в блокадно-флотском Ленинграде мировоззрение.
Увидел на полотне В. В. кипарисовую ветку, которую я привез ему на Новый, 2000 год. Картина называлась “Ветка с Кипра”, внизу, поперек рукой Конецкого: “Тане”. Я подвел Татьяну Акулову-Конецкую к картине: “Это моя ветка?” — “Твоя. Она с Родоса, а не с Кипра”. — “Ой, а мне запало в голову, что с Кипра, и я написала. Обязательно перепишу”, — Татьяна поправила вставленную в рамку бумажку с надписью.
Вечером по телефону Т. Акулова рассказала, что В. В. очень любил эту ветку и историю, связанную с ней. Поскольку ветка от священника, бывшего русского моряка, то ценил ее вдвойне. Татьяна верила, что пока ветка стоит, В. В. будет жив. Она ухаживала за ней и выбросила только после смерти Виктора Викторовича. Конецкий в обмен на ветку подарил мне тогда коралл и ракушку — сказал, что коралл дарится на счастье.
5 апреля 2006 года
Поганое болото или благодатный край?
ЧИТАЯ ПУШКИНА
Любой школьник скажет, что место, где Петр собирался заложить Санкт-Петербург, было чрезвычайно пустынным, сырым, болотистым, холодным, почти необитаемым. И в подтверждение этого факта прочтет известные строки Пушкина из “Медного всадника”:
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел… Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко…
И далее по тексту.
Представляешь: мутная по весне вода Невы, кусты, топкие берега, одинокий рыбацкий челн, чухонец с белыми испуганными глазами тянет рваную сетку с корюшкой. И царь Петр, ступая “по мшистым топким берегам”, находит сухое местечко, наводит подзорную трубу на дальние морские просторы и радостно зовет Меншикова: “Вот, Алексашка! Отсель грозить мы будем шведу, здесь будет город заложен назло надменному соседу! Я этих щучьих детей прижму! Им будет ни дыхнуть, ни выдохнуть!” Меншиков молодцевато крякает: “Да, мин херц! Назло так назло! Как говорится, все пропьем, но флот не опозорим! Первым в это поганое болото лягу, но парадиз выстроим!” Образ безжизненного пространства заложен в нашем сознании с детства. На него легко наслаиваются дальнейшие рассуждения: были голод, холод, ужасный сырой климат, наводнения! Петр, дескать, желая отомстить шведам за поражение под Нарвой, построил город вопреки здравому смыслу на гиблом месте!
“Быть Петербургу пусту!” — как говорила кикимора, привидевшаяся с похмелья дьячку Троицкой церкви на Петроградской стороне. И пошел гулять миф о гибельности места и антихристовой сущности Петра I…
ПЕРЕЧИТЫВАЯ ПУШКИНА
На самом деле невская дельта никогда не была гиблым местом, и город закладывался не “назло”, а после обстоятельных исследований и обсуждений, в том числе с иностранными фортификаторами. Да и что может быть гибельного в хорошо обжитой, плодородной дельте реки, где испокон веку жили люди, ловилась рыба, шумели леса, пасся скот, а на зеленых огородах желтели подсолнухи? Наводнения? Так Амстердам вообще лежит ниже уровня моря… Если еще раз прочесть вступление к “Медному всаднику”, то обнаружится, что Пушкин дважды упоминает темный шумящий лес, росший на берегах Невы, который при беглом школьном прочтении куда-то ускользает:
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво…
Да и как ему быть замеченным, если “Медный всадник” мы “проходим” в школе, еще не имея, так сказать, художественного чутья, а перечитываем поэму, уже убежденные в существовании болотистой пустыни. Между тем ботаники относят наши края к южной подзоне таежной зоны, для которой характерны многолетние еловые и сосновые леса, обильный животный мир. Из “Поденного журнала” государя за май 1703 года известно, например, что на месте нынешней набережной Лейтенанта Шмидта лес стоял стеной. Лоси, зайцы и медведи, в изобилии водившиеся в этих таежных дебрях, как и собственно лесной мотив, запечатлены в шведских и русских названиях островов: Лосиный, Заячий, Березовый… Да и само описание строительства города дошло до нас в “лесной” терминологии: “леса рубились”, дороги “прорубались”, а в последующие годы “порубки леса запрещались”.
На реке Охте, например, стоял шведский лесной склад с лесопилкой, а петровские мастера устроили на нынешней Стрелке Васильевского острова ветряные мельницы, с помощью которых пилили бревна на доски. В пору задаться вопросом: что больше приходилось делать — валить лес или осушать болота? При таком обилии леса пушкинский “приют убогого чухонца” вполне мог оказаться добротным бревенчатым домом с высокой кирпичной трубой, скотным двором и баней.
Теперь о голоде и климате. Да, сладких булочек с чаем в постель работным людям не подавали. Ананасы, как говорится, не каждый день. Но откуда взялся голод на стройке века под личным присмотром государя, если учесть, что рожь из Приневья кораблями возили в Швецию?
Начнем с конца. Вспомним, как урожайны были чухонские хутора в более близкие к нам времена. Известно, что немногословные чухонцы, жившие на Выборгской стороне, до самой революции развозили на маленьких лошадках по Петербургу молоко, масло, сметану, маленькие пупырчатые огурцы, зелень, морковку, гремели бидонами на черных ходах, неспешно торговались с кухарками. Петербургские рынки были завалены продуктами, так сказать, местного производства: мясом, птицей, сыром, творогом, яйцами, рыбой, зайчатиной, клюквой, сушеными грибами, горохом, овощами, зерном…
Давно известно, и это в очередной раз подтверждается недавно выпущенной книгой “Санкт-Петербург. 300 лет истории”, что в шведские времена по берегам Невы стояли деревни и мызы, располагались поля, пастбища, огороды. Крестьянские хозяйства сплошной чередой тянулись от истока Невы до ее устья, и население успешно занималось рыболовством, охотой, сеяло яровую рожь, овес, ячмень. На самих островах в дельте Невы стояли три церкви (немецкая, шведская, русская), два кабака, госпиталь и три десятка селений и мыз. Туда в мае 1703 года и заглянули маркитанты Шереметева: “Придя к взморью, побывали в местных мызах и нагрузили несколько лодок съестными припасами и рогатым скотом”. При этом крестьянам раздавались письма-листовки на нескольких языках, в которых предлагалось оставаться на обжитых местах — русский царь никого обижать не собирается.
На нынешней Петроградской стороне располагалось дачное поместье шведского губернатора Ингерманландии (столица края была в Нарве). По весне цвели сады с диковинными растениями. Один из них, устроенный зажиточным немцем на берегу Фонтанки, стал основой для Летнего сада Петра I. На Неве шелестели паруса кораблей, в портовом городке Ниена, что стоял напротив зажиточного русского села Спасское (теперь на его месте Смольный), звенели колокола, на рыночной площади толпился народ, скрипели от невского ветра флюгера на островерхих крышах, и было в том шведском городке “четыреста обывательских домов”. Местное население богатело на обслуживании древнего торгового пути “из варяг в греки”, продавая в Европу лес, зерно, поташ, пеньковые кипы. Торговый городок под защитой крепости, крупный военный госпиталь, владения шведских дворян с садами, полями, лесами, конные выезды на охоту под собачий лай и звуки рожков, рыбный промысел, шведские, финские, русские села — картина, далекая от убогости. И Пушкин, надо думать, знал истинное положение вещей, но для усиления художественного образа царя-реформатора упомянул приют убогого чухонца, пустынные волны и печального пасынка природы — финского рыболова, который “один у низких берегов бросал в неведомые воды свой ветхий невод”. Упомянул Пушкин и леса, но они проходят мимо нашего сознания: если болота, то какая может быть тайга? Ананасы, кстати, выращивались в теплицах и в петровские времена. Так что нечего Бога гневить — и земли обильные, и климат нормальный. Рядом с Петербургом — курортная зона, по берегам залива — бывшие и нынешние поместья богачей. Издревле в наших краях люди жили, и никто своей волей с приневских земель уезжать не спешил. Достаточно вспомнить, что в зиму 1702–1703 года в Шлиссельбурге зимовала тридцатитысячная армия Петра после взятия крепости Орешек, и сведений о голоде среди солдат не имеется — провиант в северном крае нашелся.
А что касается устройства крепости в “неудачном месте”, там, “где люди никогда не селились”, “высокой цены за клочок земли”, то это вопрос, на мой взгляд, надуманный. Петропавловская крепость перекрывала корабельные фарватеры в Большой и Малой Неве и только там могла быть построена с точки зрения фортификации. Как говорят англичане, мы не настолько богаты, чтобы позволять себе дешевые вещи. А Петр I многому научился в Англии.
…Петр строил свой город для России, на века, и Петербург не один раз явил миру свою доблесть. Не будем забывать и тот факт, что он не завоевывал чужие территории в дельте Невы, а отвоевывал их, возвращал в свое царское хозяйство исконные русские земли, называя их “отчинами и дединами”.
Дмитрий Каралис
“Невское время”, 05.04.2006
12 апреля 2006 года
В “Литгазете” вышла моя реплика “Хиханьки-хаханьки” — о фестивале псевдо-юмористических программ в Юрмале. Устроители называют их юмористическими, без всяких “псевдо”.
Четверг, 13 апреля 2006 года
Читаю “Хождение по мукам” Алексея Толстого. Класс! Из юношеского прочтения осталось кое-что в памяти, но сейчас впечатление особое: на фоне нынешней беспомощности язык Толстого, умение вести сюжет, рисовать картины, проникать в мир героев — блестящ! Предвоенные, предреволюционные годы царской России напоминают нынешнее время. И люди похожи, особенно интеллигенция.
Пятница, 14 апреля 2006 года
По ТВ показывают, как заместитель премьер-министра Медведев проводит совещание с “бизнесменами”. Нужны рабочие, кивают совещающиеся. Еще пару лет — и рабочих не останется, бизнес остановится, сокрушаются олигархи. Нужно восстановить нечто вроде ПТУ, соглашаются все. Бизнес будет давать заявки, а они будут готовить. И установим рейтинги для таких технических школ…
Ослы! Сначала уничтожили промышленность, все превратили в купи-продай, развели брокеров-дилеров-киллеров, а теперь сокрушаются: ах, рабочих не хватает! Зато “специалистов по пиару” готовят в каждой бывшей вечерней школе и при любом бывшем доме культуры, которые все стали университетами и академиями. А кому хочется быть рабочим? Все хотят попасть на “фабрику звезд”, в артисты, в фотомодели, в менеджеры, в бизнесмены, в политики… Какой парень захочет сейчас стать фрезеровщиком, токарем, литейщиком?.. Где они на наших экранах? Если только в качестве бастующих по поводу невыплаты заработной платы…
Вербное воскресенье, 16 апреля 2006 года
Были с Ольгой в Андреевском соборе на службе. Ольга исповедовалась и причащалась. Служил митрополит Петербургский и Ладожский Владимир. Потом награждал от имени Патриарха всея Руси Алексия церковными знаками поощрения и званиями служителей собора. Троекратно пели “Аксиус!” (кажется, так).
Вчера были у Марины с Татьяной, навещали внучку Алину. Папочка Даня спал на диванчике поддатый — весь в металлических перстнях и с красной косынкой, повязанной на правом колене. Татьяна и Марина тихо жаловались на него. Правда, говорят, зарплату отдал. Алишке уже 1,5 месяца. Хорошенькая девочка, голубоглазая.
Вернулись домой, звонит Марина: “Папа, немедленно все бросай и приезжай! Даня маму ударил!” — “Как ударил! Чем?” — “Стукнул ее по руке!” Пытаюсь понять замысел: зачем мне приезжать? “Надо выгнать его из дома!” — отвечает дочка. Прошу дать Даню или маму. Марина злится, говорит, что сейчас вызовет милицию, раз мне все равно. Бросает трубку.
Звоню через десять минут. Таня берет трубку, рассказывает. Марина с Даней сидели на кухне, у них там что-то кипело (варили яйца), Таня зашла, спросила, что так сильно парит. Он ее толкнул или что-то грубо сказал — я не понял. Они вызвали милицию.
Когда я позвонил второй раз, около двенадцати ночи, Даня уже был на улице, они его выставили. Милиция приезжала. Даня звонил через домофон и просил отдать ему зажигалку. Марина видела в этом хитрость, чтобы проникнуть в квартиру, и не открывала. Я спросил Татьяну, кто будет кормить ребенка и Марину, если они выгонят Даню. “Ничего, как-нибудь перебьемся, на юг поедем”.
Звоню утром. Сказал, что уходим в церковь, нас дома не будет. Спрашиваю, как дела. “Ну что, выгнали мы его, — докладывает Татьяна. — Ушел куда-то вчера”. Куда он может уйти, если жить ему негде? Разве что к женатому брату.
— Ему же сегодня на работу! — напоминаю.
— Куда же он в таком виде пойдет, — говорит Татьяна, имея в виду его вчерашнюю поддачу. — Ой, Дима, спроси в церкви специальную молитву для семейного счастья — святого Космодемьяна, кажется.
— Таня, на этих пятнадцати квадратных метрах и святые переругаются! Тебе надо уезжать быстрее! Мы поможем, пусть молодые сами разбираются. Или поживи у кого-нибудь из подруг.
— Вот я обещала своей подруге помочь ей переехать, в конце мая. Перевезу ее и уеду.
Ольга качает головой, хочет поговорить один на один с Мариной, объяснить ей, что она не имеет права лишать ребенка отца. Марина с Татьяной заводят друг друга, винят во всем Даню.
<…>Позвонил Дане. Пригласил зайти в гости, поговорить. Все-таки отец моей внучки.
Чистый четверг, 20 апреля 2006 года,
Исповедовался и причащался в Андреевском соборе.
Прожил уже изрядно, а грехов меньше не становится. Одни уходят на второй план, но выпирают другие. Гордыня, например! Зависть! Так иногда ужалит при чтении чужой хорошей книги, что сердцу больно делается. И надо бы сделать вывод: брось заниматься ерундой и пиши сам, но зависть прошла, и снова тянешь лямку обыденности. А грех осуждения? О-о, тут я ничего с собой не могу поделать. Только каяться, после того, как осудил и правительство, и олигархов, и чиновников, и коллег-писателей, и близких! По линии осуждения-критики я неисправим. Это про меня сказано: в чужом глазу соринку вижу, в своем бревна не разгляжу. Неисправим…
Приглядываясь, как живут другие грешники, забываешь, что чужими грехами свят не будешь…
Великая Страстная суббота, 22 апреля 2006 года
Книга Пророка Исайи
Ис. Гл. 1, 17. Научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову.
Ис. Гл. 3, стих 9. Выражение лиц их свидетельствует против них, и о грехе своем они рассказывают открыто, как Содомяне, не скрывают: горе душе их! ибо сами на себя навлекают зло.
С. 14. Господь вступает в суд со старейшинами народа Своего и с князьями его: вы опустошили виноградник; награбленное у бедного — в ваших домах.
Ис. Гл. 5, с. 20. Горе тем, которые зло называют добром и добро злом, тьму почитают светом, и свет тьмою, горькое почитают сладким и сладкое горьким!
С. 21. Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою!
С. 22. Горе тем, которые сильны пить вино и храбры приготовлять крепкий напиток,
С. 23. Которые за подарки оправдывают виновного и правых лишают законного!
Большими буквами бы, на транспарантах — возле Госдумы и Кремля! Возле каждого судебного и государственного учреждения! Есть власть от Бога, а есть от пиар-технологов — от Сатаны.
Готовлю постную чечевицу — с морковкой, луком, аджикой, любистком, петрушкой — и нгреховно ахваливаю сам себя: “Где ты еще такого мужа найдешь! Меня можно в Книгу рекордов Гиннесса заносить!” Ольга, помолчав: “А зачем мне искать? Я уже нашла… А ты где такую найдешь?” — “Мне тоже искать не надо, — говорю, — у меня уже есть…”
Cреда, 26 апреля 2006 года
Вчера ходили в Театр на Литейном на оперу-буфф “Пышка” (генеральная репетиция): Илья Штемлер, его Лена и мы с Ольгой. В первом акте чуть не заснул. Генеральная репетиция — это, по словам Штемлера, спектакль для пап и мам, для своих. Экспозиция чрезвычайно затянута, танцуют тяжело, поют еще хуже — и не оперетта, и не драма. К завязке подошли только во втором действии. Станиславский, что ли, говорил: положи такую пьесу на суфлерскую будку — она сама сыграет. А тут все наоборот: хорошую фактуру никак не могли раскрутить до полноценного спектакля.
Пятница, 28 апреля 2006 года
Поэт беснуется: “Что ты сидишь! Узнай, что за лед плывет по Неве — ладожский или невский? Плывет третий день, и никому дела нет! Я пишу стихи про весну, и не знаю, какой это лед! Быстро сходи куда-нибудь или позвони — что за ерунда там происходит! Ни по телевизору не объявят, ни по радио! Невозможно приличные стихи написать!”
Вторник, 2 мая 2006 года
Государственная Дума отменила 2 мая как праздничный день, оставила только 1-е. Все идет к тому, чтобы День международной солидарности трудящихся перестал быть таковым, а самих трудящихся не стало как класса. Возможно, предложат праздники: Международный день менеджера, День олигарха, День стиккера (не знаю, кто такие, но объявление в магазине о том, что эти самые стиккеры требуются, видел)…
Были в Зеленогорске. Солнышко, голубое небо, сгребали сухой лист.
Татьяна с Мариной замутили воду — с Даней встречаться не хотят. Он был у меня, обедали, дал ему денег, чтобы купил Марине цветы, когда пойдет в воскресенье на свидание. Оказывается, не Даня ударил Таню, а ему расцарапали руку, когда он попробовал прикрыть дверь на кухню, где они разговаривали с Мариной. Татьяна решила, что он ест мясо для студня.
30 мая собираются уезжать в Краснодарский край, под Хосту, где у Татьяны с мужем домик. Собираются сдавать квартиру, жить на эти деньги. Даня, дескать, плохой, денег не приносит (забрали получку и выгнали на ночь глядя), с работы, дескать, его уволили (?), он с тещей не ладит и т. д.
С приездом Татьяны все полетело псу под хвост: Даню вышвырнули, как котенка, выяснилось, что Марина не хочет с ним жить (вначале говорила с упреком: “Мама, ты нас разведешь!”), и теперь Марина начнет свою семейную жизнь не с нуля, а с минуса. В общем, одни заморочки от моей бывшей жены. У Марины были долги (взяли кредит — отдавали с процентами мы с Татьяной). Я обещал помогать Марине материально, но не содержать ее с дочкой. Как она собирается жить без мужа, которого выгоняет под влиянием скандальной матушки, настоящей тещи из анекдотов.
Все выходные только об этом и думали с Ольгой. Что сделать? Как образумить? У них аргументы: Марине одной малышку не поднять, надо ехать сейчас на юг, квартиру сдать, рассчитаться с новыми всплывшими долгами (даже сумму назвать боятся), Даня все равно не помощник, его надо вычеркнуть из жизни и т. п. Кто им дал право лишать мою внучку отца? Татьяна еще не наездилась к своим шестидесяти годам, все надеется убежать от проблем скорым поездом. То из Ленинграда в Мурманск (выписав меня из квартиры и поменяв ее), то из Мурманска на юг, теперь снова в бега…
В общем — мрак и туман.
Сегодня обнаружилось, что были еще долги по кредитам (вместе с набежавшими процентами), которые от меня скрывали, — 5700 долларов. С ума сойти! Год назад взяли 150 тысяч, раздали долги, купили тумбочку под раковину, какую-то одежду, и вот — к имевшимся долгам всплыли еще немалые денежки.
Сестра Надя дала эти деньги Татьяне, чтобы закрыть вопрос раз и навсегда. Я позвонил и поблагодарил ее.
Дети — в меня, такие же безалаберные с деньгами. Не на те казак пьет, что есть, а на те, что будут.
Среда, 3 мая 2006 года
Валерий Попов, председатель союза и директор литературного фестиваля, не чешется: сметы нет, плана мероприятий нет, сценарной разработки нет. Я сказал, что проводить за него фестиваль не намерен. Мне поручено выдать деньги и получить отчет, что я и сделаю. А остальное — его заботы.
Говорить с ним сложно, иногда просто невозможно. Он встречает твои слова бессмысленными репликами: “Ну а как же? Вот раньше-то! Мы же ничего! Там есть такое… Я же говорил тогда…” Поди догадайся, что он имеет в виду!
Замолкаешь — он тоже замолкает. Начинаешь говорить, он встречает: “А там такое было. Мы же говорили…” Скорее всего, дуркует.
Литературные герои Попова похожи на своего создателя: большой бездельник, глядящий с улыбкой в потолок: “Он же, ёкалэбабай, сам… Как же… Ну да. А что же? А откуда? Я не знаю… И хрен ли…”
Лирический герой Валерия Попова пытается свои мелкие житейские неприятности выдать за большие.
5 мая 2006 года
Сегодня “Первый канал” показал мой фильм “Коридором бессмертия”. Накануне Дня Победы, в удобное время — замечательно!
В “ЛГ” вышла моя колоночка “Когда начнут пороть пионеров?” — о том, как по ТВ унижают в дискуссиях людей иных, нелиберальных взглядов. Так бы и дал Познеру и Сванидзе по мордасам, но не дотянуться, и приходится писать статейки. Естьли прок от них?
Оказывается, есть. Сейчас нашел в Интернете, что Ник. Губенко в своем докладе в Московской городской думе цитировал мою статью “Суд над победителями”. Лестно.
Не зря мой дед участвовал в революционном движении, даже вошел в сборник “Молодежь и революция” — идеи коллективного благополучия и равных возможностей, равенства людей перед законом, мне близки. И вопрос: кто мои предки — смутьяны, бунтари или люди, жаждавшие справедливости?
В зависимости от обстоятельств я имею право говорить примерно так: “Мы, литовцы, риску не любим!” Или: “Мы, молдаване, народ богобоязненный…” Или: “Да, мы, русские, любим поесть и выпить!” А то вспомнить своих польскую прабабушку: “Да, польский гонор во мне есть, есть, не отрицаю!” Могу и на греков сослаться, сделавших вклад в мою родословную: “Мы, греки, тщеславны и завистливы! Даже бываем коварны. Об этом еще в Библии сказано. Сам не читал, но люди сказывали…”
Могут быть и социально-сословные мотивировки: “Мои крестьянские предки оставили мне любовь к земле…” Или: “Да, барство досталось мне с боярской кровью молдавских предков матери”. Можно прикинуться мышкой: “Мой отец был винтиком сталинской системы…”
6 мая 2006 года
В Центре презентовали сборник норвежской поэзии “По другую сторону фиорда”. Консул г-н Торсен среди прочего сказал, что каждый дом в центре Петербурга мог бы служить украшением любого европейского города. В Европе, а тем более в его родной Норвегии, такие дома окружаются музейной заботой, выставляются напоказ, а в Питере их — целые кварталы, районы… Молодой парень, раньше работал в Мурманске.
Стоим втроем: консул Торсен, чиновник из Комитета по печати Соболев и я. Разговариваем о государственной поддержке книгоиздания в Питере и Норвегии. Вдруг Борис Друян (завотделом поэзии журнала “Нева”) и Евгений Невякин (нынешний директор питерского отделения Литфонда), уже накатившие финской водки, весело подруливают к нашей компании, оттесняют нас животами и с ходу берут консула в оборот.
— А вот знают ли в Норвегии современную русскую литературу? — без всяких предисловий, словно они давно знакомы, начинает допрос Невякин, бывший дипломат и подводный диверсант.
— Да! — задиристо подхватывает Друян и теснит смольнинского чиновника, чтобы тот не болтался под ногами и не мешал беседе о вечном. — Что вам, например, известно о петербургской поэзии?
Консул смущенно улыбается, бегает глазами по нашим лицам, не зная, продолжать ли беседу или отвечать на новый вопрос. Невякин, как истинный дипломат-диверсант, уже прихватил консула за пуговицу пиджака. Соболев пожимает плечами, оборачивается ко мне и закатывает глаза: “Писатели, блин!.. Им всё можно! — ставит свой бокал на стол. — Я привык к более корректному общению. Пожалуй, пойду, Дмитрий Николаевич!..” Уходит. А был он в нашей фуршетной компании первый раз. Комитет по печати поручил ему курировать писателей.
Невякин, расплевывая энергичным ртом крошки, продолжал доставать консула. Я отошел. Теперь он будет рассказывать, как был пловцом-диверсантом, а потом работал дипломатом в Польше. И точно! Размахивая пустой пластиковой рюмкой, Невякин изображает нырки с самолета в водную стихию.
Невякину приятно вспоминать, как он был морским разбойником-дельфином. Я эти рассказы и показы наблюдал не один раз. Как выпьет, так и рассказывает.
Торсен захлопал глазами и напрягся, словно имел дело с политическими карманниками. Низкорослый Друян с бородкой клинышком и хитроватым взглядом вполне мог сойти за помощника, который после кражи государственных секретов начинает свистеть, улюлюкать, кричать: “Пожар! Держи вора!” — и стрелять в люстру.
Веселая пара бросила консула так же неожиданно, как и втянула его в пустую беседу, — побежала за новыми бутербродами с норвежской семгой. Одним словом, Невякин показал высший класс советской дипломатии.
Я не удержался, подошел к ним. Вот, говорю, пришел к нам в гости чиновник, пообщаться с писателями, а вы его обидели, прервали беседу с дипломатом, нехорошо… Друян выслушал, покивал, соглашаясь, что нехорошо получилось, и запил свой промах рюмкой водки. Невякин сначала выпил, затем вытаращил глаза и презрительно вытянул губы трубочкой:
— Это который раньше главным редактором “Невского времени” работал? Подумаешь, прервали беседу! — закусил маслиной. — Он среди своих журналистов, наверное, и не такое видел…
Как потом выяснилось, организатор вечера Лукин пригласил Невякина именно для того, чтобы представить его Соболеву для решения вопросов по Литфонду. А он сам представился, старый дипломат.
Воскресенье, 14 мая 2006 года
Вчера в церкви Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, что на проспекте Стачек, крестили внучку Алину, нарекли церковным именем Мария. Было четыре матери: Марина, Татьяна, Ольга и крестная мать Галя, с которой Марина училась в техникуме. Ни отца, ни крестного отца не было. Максим застеснялся быть крестным отцом. Или сообразил, что ответственность нешуточная.
Сегодня в Зеленогорске. Солнышко, трава зеленеет, шелковистые листочки берез. Ездили с Ольгой на Пухтолову гору. На склоне, у лыжного подъемника, белеет полоска укатанного снега. Работал над книгой о блокаде и железнодорожниках. Сделал два эпизода.
Понедельник, 29 мая 2006 года
Написал статейку “Ирина Хакамада как кусок мыла” о продаже политиков как товара. Отдал Володе Шемшученко во “Всерусскiй собор”.
Cуббота, 3 июня 2006 года
Ходили с Граниным в кафе. Встретились у “Горьковской”, дошли до Австрийской площади, зашли в кафе-кондитерскую. Гранин посоветовал взять горячий шоколад и пирожные. Заказали.
Гранин заговорил о том, что культура дорожает, становится недоступной для многих. Привел расчет поездки семьи из трех человек в Пушкин, с посещением Екатерининского дворца. Билеты во дворец, электричка, перекусить — получилось тысяча рублей.
Заговорили о Булгакове, я сказал, какую статью о Булгакове закончил. “Почему Сталин пятнадцать раз смотрел “Дни Турбиных”? — спросил Гранин. — Это же патология, столько раз смотреть не оперу, не музыкальную программу, а пьесу, где сюжет известен! Я думаю, ему важна была не пьеса, а обстановка в театре – ему надоедали партийные братки, товарищи-лизоблюды, вся эта кремлевская шпана, которой он знал цену, и Сталин шел в театр, во МХАТ, смотреть пьесу талантливого Булгакова в постановке талантливого Станиславского, там была другая обстановка, другие люди…”
Гранин:
— Паустовский в шестидесятые годы мне рассказывал, что он учился в гимназии вместе с Булгаковым, с ними еще кто-то учился, кажется, брат Валентина Катаева — Евгений Петров… Так вот он говорил, что они Мишку Булгакова всерьез не воспринимали, даже когда он “Дни Турбиных” поставил, уже писателем становился. А вот когда “Мастера и Маргариту” напечатали в шестидесятых годах, то восхитились! И по заслугам!
Гранин:
— Мне недавно подарили книжку Илизарова, в которой собраны заметки Сталина на полях прочитанных книг. Это очень интересно! Там начиная с реплик вроде “Ха-ха!” и кончая рассуждениями в один-два абзаца. Сталин много читал. Он был самоучка, очень начитанный человек, несостоявшийся поэт, в этой книге есть его рассуждения о поэтическом творчестве. Вы знаете, мне Сталина не за что хвалить, но надо признать, что к писателям он относился с уважением: ценил талант. И если против него лично не высказывались, не задирали его, не оскорбляли, как это сделали Пильняк и Мандельштам, то он с уважением относился к собственному мнению писателя. Например, рассказ Андрея Платонова “Сомневающийся Макар” или “Тихий Дон” Шолохова. Ведь эти вещи вовсе не воспевали происходившее, они шли вразрез с установками того времени. Или “Дни Турбиных” Булгакова! Ведь Осип Мандельштам написал явное оскорбление. Кстати, считается, что Сталин звонил Пастернаку, советовался насчет Мандельштама, и тот не заступился за коллегу. Если бы сказал, что Мандельштам гений, Сталин бы Осипа Эмильевича не тронул.
Еще Гранин рассказал, как его недавно пригласили на открытие Талеон-клуба в бывшем особняке Шереметева, где был Дом писателей.
— В Лепном зале было накрыто угощение. И вот эти раздавшиеся вширь мужики в дорогих костюмах, налитые дорогими коньяками, пахнущие парфюмом, рассказывают друг другу, что здесь раньше было, это, дескать, дворец сподвижника Петра Шереметева (а это совершенно другой Шереметев, никакого отношения к фельдмаршалу не имевший). Потом мне нечто вроде экскурсии устроили, говорят: сейчас мы вам покажем кабинет Михаила Зощенко, где он работал… Я говорю им, что у Зощенко никакого кабинета в этом здании не было, они руками машут: нет-нет, вы не знаете, нам сказали, что был, он там сидел и писал… И приводят в кабинет первого секретаря, где я отсидел несколько лет, когда был избран на эту должность. Бессмысленно спорить!
Я ходил по этому дворцу и вспоминал: призраки разных лет были со мною рядом. Вот здесь, в Лепном зале, сойдя с трибуны, умер Борис Эйхенбаум… Здесь Жданов выступал, Ельцин… Вот тут, у лестницы, возле ресторана, был разговор с Олей Берггольц… Тени друзей виделись мне на шумном вечере сытых богатых людей… Раньше дворец принадлежал всем писателям города, теперь одному человеку…
Они все восстановили — и масонский зал, и библиотеку, и лестницы… В библиотеке стоят антресоли, лестницы резные к ним, а для кого? Там и книг-то нет. Я хотел им предложить нашу писательскую библиотеку, да мысленно рукой махнул — не в коня корм!
— А вы знаете, где сейчас писательская библиотека? — спросил я, с тайным умыслом похвастаться добрым делом.
— Конечно. Я ее сам и перевозил, — к моему удивлению, сказал Гранин. — Она на Васильевском…
— Ну да, да, — покивал я, припомнив, что Гранин с губернатором Яковлевым действительно были приглашены в качестве почетных гостей на выставку раритетов после перевоза.
Я спросил, не читал ли он мою недавнюю статью “Город на костях? Мифы Петербурга” в “Невском времени”. Не читал. Я обозначил основную мысль, сказал, что триста тысяч трупов, которые приписывают Петру I, — это чуть меньше самого большого в мире мемориального Пискаревского кладбища. Археология — наука материальная, не найдено в Ленинграде–Петербурге захоронений петровского времени такого объема. Не в Неву же умерших сбрасывали…
Гранин согласился, что Петербург построен не на костях и Петр I вовсе не душегуб. Вспомнил Аню Андрееву из Меншиковского дворца, которая консультировала и меня, и его, когда он писал свой роман “Вечера с Петром Великим”. Это меня порадовало. Сказал, что иностранные послы интриговали против Петра и завидовали становлению России у Балтийского моря, отсюда и разговоры о немыслимых жертвах. Да и московские бояре не жалели сплетен о Петре и его жертвах. Гранин сказал, что даже сейчас Москва ревнует к переносу Конституционного суда в Петербург. “Я тут с этими ребятами говорил, они настроены против. Председатель Верховного суда Зорькин… Да, они против…”
Гранин сказал, что сегодня сняли с должности Генерального прокурора Устинова, который недавно пообещал бороться с коррупцией. Сказал, что комментарии пока очень невнятные.
8 июня 2006 года
В Багдаде все спокойно?
Ведущие НТВ, не скрывая радостного душевного подъема, сообщают, что в Ираке убит главарь террористов Аз-заркауи — его убили самонаводящейся бомбой или ракетой с американского самолета. Дом, в котором он проводил совещание, взлетел на воздух. Показывают кадры — это не дом взлетел на воздух, а целый квартал. За голову этого террориста американцы объявили приз в 25 млн долларов. Теперь награда, похоже, найдет героя.
Затем показывают выступление президента США Джорджа Буша — он полон удовлетворения. Наш диктор утверждает, что ликвидация Аз-заркауи – вторая настоящая победа американцев в Ираке, после ареста президента Хусейна.
Выступает премьер-министр Ирака. С испуганным лицом говорит, что тот, кто встал на путь насилия, должен одуматься. Затем Тони Блэр говорит, что у них еще много работы в Ираке.
По “Первому каналу” сообщают, что один офицер армии США отказался служить в Ираке, объяснив, что не желает воевать с мирным населением, которое никак этого не заслуживает. Он выступил с заявлением по каналу CNN.
Убийство без суда, без законного приговора, становится нормой. Слово “террорист” как некая индульгенция прощает любые жертвы, в том числе среди мирных жителей, которых разрывает на куски “особо точное” оружие.
Кто объяснит ребенку, что голова американского заложника ценнее тысяч убитых иракцев?
По Васильевскому острову шел желтый вагон трамвая с дверями-гармошками, трамвай моего детства и молодости. И так тепло стало. 30-й маршрут — от Старой Деревни до проспекта Гагарина. В трамвае ехали немолодые трамвайщики.
А в Зеленогорске по улице Красных Командиров ехала девушка на гнедом коне и разговаривала по мобильному телефону.
28 июня 2006 года, Зеленогорск
Вчера приезжал Максим, двигали мебель, снимали ковролин, укрепляли скрипящие половицы.
Еду на машине по Кривоносовской — идет Ашот с каким-то парнем. Притормозил, приспустил окошко.
— Привет, Ашот! Ну, кто у вас родился?
— Еще никто не родился, — обиженно блестит черными армянскими глазами Ашот, приятель Максима с детства, живет на нашей Деповской улице. Отец работает на железной дороге.
— А это кто, Женька?
Парень смотрит на меня, приглядывается. Женька! Его мать в прошлом году говорила, что он сбежал из армии от побоев и его посадили за дезертирство.
— Привет, Женька, как дела?
— Куево. Только что освободился. Паспорт надо получать, прописываться…
— Так хорошо, что освободился! Свобода! А паспорт получишь…
Я сказал, что должен приехать Максим, пригласил зайти попозже.
Зашли. Три парня с нашей улицы — выросли на наших глазах. Ашот и Женька на два года младше Максима. Ашот сказал, что устроит Женьку на железную дорогу, в путевую часть, где начальником его отец.
— Будешь тележку возить до обеда, потом свободен, двенадцать тысяч платят, — расписывал будущую работу Ашот. — Государственная служба. Больничный лист оплачивают…
У Женьки умерла мать три месяца назад — рак груди. Ему даже не сообщили. (Отец погиб много лет назад — поехал на родину в Белоруссию, и там что-то случилось.) Приехал парень из тюрьмы, а его никто не встретил. Пришел домой — там сестра Маша с рыночным хахалем, живут вместе. И еще одна сестренка — лет четырнадцати.
— А где мама?
— Умерла…
Такие дела. Живут в деревянном служебном доме, у них три комнаты. Максим в детстве рассказывал, что Женьку и Машку лупят проводом от утюга. И ругаться родители начинают с утра, как проснутся.
Ребята посидели у нас на веранде, Максим накормил их вареной курицей и копченой скумбрией, выпили немного коньяка из фляжечки, и Максим повез их искупаться на озеро, а потом домой. Женька такой же ребенок, только стал крупнее и задумчивее. Ходил вдоль улиц, собирал по канавам ранние подберезовики.
Я пригласил его заходить. Дал немного денег. Они перетащили мне печку-каминчик из одного домика в другой. Ашот сказал, что будет опекать Женьку, поможет разобраться в жизни.
Женька, слегка выпив: “Нет, я буду жить хорошо! Наведу порядок в доме, пойду работать, выгоню черножопого, у меня всё будет!”
Пишу статью. Много написал, а сказал мало. Переделываю третий раз, третий день. Ольга в городе.
Вчера Алине-Марии исполнилось четыре месяца. Послал им недавно денег. Марина вчера звонила с юга, сказала, что получили.
6 июля 2006 года
Вчера с Ольгой попраздновали 25-летие нашего сына Максима. Он в городе со своей девушкой. Ольга выпила шампанского, я — безалкогольного пива. Абрикосы, черешня, клубника. Хочу встретиться с Максом и серьезно, по-мужски, поговорить. Учится в аспирантуре и работает неделя через неделю геодезистом на строительстве трубопрокатного стана в Колпино — Скворцов устроил. Но что такое “учится в аспирантуре”, мы знаем, проходили.
10 июля 2006 года
Игорю Логвинову:
Игорь, привет! Угадал: живу на даче, пишу. Но не только. Ездил с приятелем на рыбалку, на залив, взяли 10 кг лещей — ловили с лодки. Обалдел от рыбацкого счастья! Никогда такой удачи не знал! Будешь в Питере, заезжай в Зеленогорск. Дам тебе отдельный домик — живите с женой или дочкой. А? Читаю тебя с удовольствием — Поляков не прогадал, взяв тебя в штат! Поздравляю вас обоих! И читателей ЛГ! Я собираюсь в начале осеннего сезона провести в ЦСЛК (наш центр) круглый стол по современной драматургии. Может, у тебя будет оказия?
Пиши, не пропадай!
Твой Д. К.
С 17 по 23 июля
Был в поездке — ездил продавать крымское “поместье” в Феодосии — наш маленький домик на горе Топе-Оба. Продал. Ольга категорически отказалась ездить в отпуск на юг и лазать по несколько раз в день на гору. Сначала деликатно молчала, понимая, как я радуюсь югу и морю. Потом стала пыхтеть.
Цены выросли, и наша будка, которую мы покупали за 250 долларов, ушла за 3500 евро.
После поражения на Куликовом поле Мамай бежал в Крым, в Кафу, сиречь Феодосию, где был убит соперниками в следующем, 1381 году. Видимо, сам князь Кият Мамай был не татарского, а половецкого происхождения, но женат он был на дочери хана Бердибека из царственного рода Чингизидов.
Вот туда, где убили Мамая, я и ездил, на гору Топе-Оба, где у нас был домик с садом. А теперь мы его продали.
С этим Мамаем и моим небесным покровителем Димитрием Донским, который его разбил в 1380 году на Куликовом поле, тоже интересно. У них — побежденного и победителя — через несколько поколений будет общий потомок — первый русский царь Иван Грозный. По отцу Иван Грозный восходит к победителю Куликовской битвы, святому благоверному великому князю Димитрию Донскому, а по материнской линии — к золотоордынскому темнику Мамаю, потерпевшему тогда сокрушительное поражение на Дону. Таким образом, завоевание царем Иоанном Васильевичем Грозным Казанского и Астраханского царств явилось не только геополитической задачей, но и семейной — возврат наследия Чингисхана, с которым Грозный через супругу своего пращура имел кровное родство. Это я вычитал в Интернете, когда готовился к поездке.
В поезде Петербург–Феодосия, в нашем купе, парень-наркоман чуть не отдал душу Богу. Я заметил его открытые в дневной дреме глаза, стал тормошить, нашли врачей, сдали в Белгороде, перед самой границей, в “Скорую помощь”. А с виду — приличный парень, саксофонист. Ехал в Коктебель на халтуру, на каждой остановке ходил курить с железной трубочкой. Саксофон и сумки мы сдали под опись “Скорой помощи”. Второй экземпляр оставили проводнице. И моя книжка “Чикагский блюз”, подаренная парню, тоже попала в эту опись. Может, найдет меня потом, позвонит?
Елизавета, дочка Ирины Гурьевой-Стрельчунас, восьми лет, когда ее папа-француз деликатно сказал, что теперь он будет жить с другой тетей, дескать, так многие живут, плюнула в его сторону, поддала ему ножкой и сказала, что он ей больше не отец. Повторяю: восьми лет девочка! Врач-психолог, наблюдавший девочку с пяти лет по поводу якобы слабоумия, узнав о ее поступке, сказал, что прогресс налицо.
Ирина с Елизаветой тоже оказались в эти дни в Феодосии, они каждый год ездят туда: Ирина родилась в Феодосии, работала в музее А. Грина, там похоронены ее родители.
А наши с ней литовские прадеды, георгиевские кавалеры, погибшие при крушении царского поезда в 1888 году, лежат в питерской земле. Пару лет назад я возил их на это заброшенное католическое кладбище, где стоит лишь костел работы Бенуа.
Странные бывают поводы к дружбе — например, дружба предков, которых ты никогда не видел и не знал. И какое-то душевное тепло идет сквозь века и теплит твою душу, и Ирина с дочкой Елизаветой мне не чужие люди. Даже Ольга не ревнует, понимает.
Понедельник, 7 августа 2006 года
В фантасмагорической повести “Бесплатное кафе” будет неясной ориентации церковь, в которой поют “Калинку-малинку”, репертуар Пугачевой и т. п. Тарелочные сборы собирают лица с персидскими глазами в камилавках – требовательно смотрят на прихожан, не уходят, пока на тарелку не положат деньги, строят понукающие гримасы… Молебны за здравие имеют свою шкалу цен – в зависимости от сложности просьбы, обращенной к Богу. Эту сложность и цену вычисляет на калькуляторе специальный человек в строгом пиджаке и шляпе…
Вчера вновь ездили на лодке брать лещей с Сергеем Алешиным. Взяли штук семь-восемь плюс разной другой рыбы. Всего — 12 кг на двоих. Мне не везло: я поймал всего одного леща, но Серега отвалил мне весомо.
Понедельник, 14 августа 2006 года
Пару дней назад закончил рассказ “Грустный июль”. Дал почитать Ольге — обревелась. И я плакал, когда писал. Отослал Евгению Каминскому — он вернул с небольшими изъятиями, как он выразился — убрал лишнее. Прочитал — не плачу. В чем дело, что он убрал? Вроде мелочи — одно-два слова на эпизод. А эффект потерялся. Почему? Может, сопли убрал?
Четверг, 17 августа 2006 года
Делаю разную мелочевку для газет, журналов, сборников. Работаю с блокадными железнодорожными записями. Лето сухое, теплое, трава едва растет, газонокосилку выводил всего три раза.
Попал в отборный список Всероссийской литературной премии им. А. Невского с “Записками ретроразведчика”. Учредители премии — Союз писателей России и компания “Талион”, которой отдали наш сгоревший Дом писателей.
От Сергея Шурлякова:
Уважаемый Дмитрий Николаевич,
работая над родословной своей семьи, столкнулся с одним документом, где наши далекие родственники пересеклись. Текст его привожу ниже:
Свидетельство Ионицы Опря (80 лет): “Священник Димитрий Бежан (мой дальний родственник. — С. Ш.) действительно имеет пристрастье к пьянству, ходит в корчму и пьет в оной хмельные напитки; когда же именно был священник Бежан пьян и ходил в корчму, он Опря определенно сказать не может, кроме помнит, что сего года 1 генваря вечером был священник в корчме где и пил вместе с случившимся тамо жителями вино. С людьми священник Бежан точно ссорится как сие случилось с Георгием Бузнею на сельской улице прошлого 1834 г. в сентябре месяце… (“О разных предосудительных поступках Ясского уезда села Кучой священником Дмитрием Бежаном в пьяном виде чинимых. 24 января 1835 г. (Государственный архив Республики Молдова, фонд 208, опись 2, дело 1440, стр. 9))”.
Конечно, это не славный исторический факт, но, может быть, Вам пригодится.
Кстати, в моих поисках по Бессарабии мне также помогает уважаемый профессор Евгений Александрович РУМЯНЦЕВ.
С уважением Сергей Шурляков.
Сергею Шурлякову:
Уважаемый Сергей! Вы меня порадовали до умилительных слез! До чего мне приятно, что наши предки пересекались и по пьяному делу ссорились! Они живы в нашей памяти, и мы живы — цепочка тянется через века, это классно! Румянцеву — низкий поклон от меня! Большой души человек! Отменный специалист! Удачи Вам!
P. S. Напишите о себе хоть немного. Может, сойдемся когда-нибудь, выпьем, как деды завещали, побузим.
Дмитрий Каралис.
21 августа 2006 года, Зеленогорск
У нас на участке стараниями Ольги образовалась кошачья ферма. Уже четвертое или пятое поколение: мы их кормим, они приносят котят, уходят, приходят, рассеиваются, кто-то остается. По вечерам играют на площадке молодняка — лазают по стволу можжевельника, привисают к висящему, хватают друг друга, напрыгивают на мать и тетку, кувыркаются. Ольга всем дала имена: Рыжик, Персик, Путя (путешественник, залезший в рулон линолеума и провалившийся потом в цементное кольцо под домом), Котя, Серыш, Чернышка…
Сосиски берут, а в руки не даются — дикие. При этом мечутся от меня с таким испугом, словно я на их глазах зверски истребил тысячи их собратьев, а не кормил все эти многочисленные поколения…
30 августа 2006 года, Зеленогорск
От Гурьевой-Стрельчунас:
Приехали мы в Москву, и здесь так трудно. Воздух грязный, небо серое, очень страшит работа, как никогда, — ее будет так много, и она будет такая сложная!!! Ужас!
Снова начался дурдом с Лизочкиным папой. Он должен приехать к нам на целых три недели. И я по закону обязана его принять. Иначе — международный скандал.
Жуть.
Его роман с литовкой продолжается.
Так было классно в Феодосии! Дорогие, милые сердцу люди, приятные встречи.
Ездили в Топловский монастырь — сами, без экскурсии — на престольный праздник.
Ночная исповедь под черным крымским небом, каштаны, ночь в монастырской гостинице, причастие перед руинами храма на фоне восходящего солнца, купание в целительных источниках, под водопадом.
Прогулка в можжевеловом лесу — место называется урочище.
Раньше всё было закрыто и засекречено – атомное вооружение прятали в горах. А теперь в тех местах восстанавливают монастырь.
Такие красивые места!…Собака Рекс встретила нас на подходе и привела в пещеру, где когда-то была найдена икона в ручье.
Биостанция — дельфинарий — Кара-Даг.
Ужин под старой грушей плюс купаж из Нового Света или коктебельский коньяк на выбор, на закуску – помидоры с куста. Сорт “черный принц”.
Что же за помидоры!
День рождения Александра Грина, качественно орошенный сухим красным вином в музее писателя. Замдиректора по науке Алла Алексеевна радостно перекрестилась, узнав, что мы с Лизочкой уже на Западе. Пришлось поднять и за славянское братство тоже. “Бригантина”, “Подмосковные вечера” — спетые в заключение праздничного обеда.…
Лизочка освоила стиль КАРАЛИС и чуть-чуть научилась плавать.
Перестала заикаться.
Какая там Франция??? Папа2 отдыхает.
Что он, впрочем, и делает со своей литовской, гм, подругой.
Нам просто удалось забыть об этом нелепом кошмаре в Феодосии.
Я хочу провезти учеников по Крыму. Пусть посмотрят природу. И отдышатся от московской гари.
Я бы хотела купить там квартиру. 1-комнатная — 20–25 тысяч. Но своих нет, папа не даст, он их лучше съест, чем нам поможет. Думаю, не обратиться ли в банк за кредитом. Что посоветуете, как человек бывалый?
Пишите.
Гурьевой-Стрельчунос:
Ирина, здравствуйте!
Последние дни на даче, пишу Вам с утра, на свежую голову, побродив по участку и с сожалением забравшись в свой домик-кабинет.
Да, в Феодосии было классно! И в Орджоникидзе тоже.
Очень рад за Лизу, она будет хорошенькая интуитивистка.
Возвращаясь мысленно к тем дням, понимаю, какую огромную стратегическую роль сыграло Ваше присутствие, поддержка. Мне было бы не выдержать привычной для моих покупателей торговой стихии, и я сломался бы — уступил в цене, а то и просто они могли обойтись без моего предложения: не купить домик с участком и потребовать обратно деньги в Питере — благо расписка у Лены оставалась… Вы — молодец, Вас Бог послал, нисколько не сомневаюсь в этом!
Еще о Лизе. Повторяю: Вам какой-то шибко умный врач с дипломом сказал, что у нее отставание в развитии. Он, наверное, делал некие тесты, заполнял таблицы, писал заключение, заглядывая в книги, говорил иностранно-медицинские слова, с любовью поглядывал на диплом в рамочке, полученный от иностранных коллег на какой-нибудь международной тусовке в бывшем советском санатории под Таллином или Ригой (с сауной, коньяком, медсестрами и т. п.), — и Вы поверили. Точнее, Вас убедили. Потом Вы привели ребенка в школу, там посмотрели бумаги и тоже сказали, что отставание есть, и стали разговаривать с ребенком, как с придурком: разжевывая понятные вещи и не касаясь непонятных. Я Вам сразу сказал, что девочка Ваша – милое существо со своими особенностями развития, она на ином уровне понимает больше, чем все врачи со своими дипломами, вместе взятые, она читает пространство и людей своим способом. Нет, она вовсе не ясновидящая (как мне кажется), но обладает своим пониманием жизни. И слава Богу! Для того, чтобы загнать ребенка в колею нормы среднего уровня, заставить говорить то, что хочется услышать взрослым, большого ума не надо. А вот вырастить эдакий цветочек со своим запахом и рисунком листочков — надо потрудиться. Но зато результат может превзойти все ожидания. Дай Вам Бог удачи в этом деле!
Приехал — и вскоре вышли мои дневники в журнале “Нева”, № 7 за 2006 год, Вы можете посмотреть в Сети, в “Журнальном зале” Русского журнала, вещь называется “Хроники смутного времени”. А сегодня в “Литературной газете” моя большая статья “Кто остался в дураках?” с рубрикой “Скандал”. Хотя я ничего скандального не имел в виду и сейчас не вижу. Это про то, как нас всех пытаются дурить — то, о чем мы с Вами говорили, гуляя по набережной в Орджоникидзе. В общем, вызываю огонь на себя и в первой, и во второй вещи.
Ну вот, пока и всё.
Иду в забой — в свою шахту блокадного материала.
Пока! Лизе — большой привет от дяди Димитрия Николайевича (я так и слышу, как она произносит окончание отчества!).
30 августа 2006 года
Кто остался в дураках?
Мысли вслух
Нравственные, политические и смысловые стандарты меняются по несколько раз за сезон. Черное называется белым, белое — черным, серо-буро-малиновое — зеленым. То, что вчера в массовом сознании было гадостью, сегодня может оказаться прелестью, и наоборот. Где, помимо религии, найти нравственную опору современному человеку? В литературе? За стеклом телевизионного экрана?.. Если искусство — это защита вечных ценностей в современных условиях, то где найти такое современное искусство? И кто будет поводырем? Писатели, журналисты, телевизионные комментаторы? Способны ли они взяться за нравственное обустройство страны? Или удел творческих работников — громить и сотрясать старое, отжившее, а выстраивать будущее способны лишь политики? И почему борьба за правду после развала СССР сошла на нет?
Правда или интересы?
…Вспомним — лет пятнадцать-двадцать назад государство переживало пандемию правдоискательства и громких разоблачений. Первая в мире страна социализма жила ночными сиденьями у телевизоров, чтением газет и азартными покаяниями. Мы каялись за Афганистан, за церкви, превращенные в кинотеатры и склады, за партийность литературы, за чужие доносы и репрессии — Боже мой, за что мы только не каялись! Даже за освоение космоса успели посыпать себе голову пеплом: дескать, неправильно осваивали, партия не щадила людей, старты ракет гнали к праздникам, случались аварии. Досталось и Зое Космодемьянской, и детдомовцу Александру Матросову, легшему грудью на вражескую амбразуру. Из школьных коридоров стремительно исчезали портреты героев-пионеров и комсомольцев, погибших за независимость родины. Дескать, дело ребенка — следить за соблюдением своих прав в соответствии с Декларацией прав ребенка, а если он лезет под танк с гранатой или морозной ночью поджигает вражескую казарму, то у него не все дома. Примерно так. Девятнадцать миллионов наших граждан — вчерашних коммунистов — стали сравнивать с красно-коричневыми и иначе как фашистами в определенных изданиях не называть. Какими же финансовыми ресурсами надо было обладать, чтобы ввести информационный террор в огромной стране, унижать целые народы, вешать любые ярлыки, на кого заблагорассудится! И вся страна несколько лет подряд терпела этот бред, хлебала эту кашу, заваренную по чужому рецепту. Тут уже не коробками из-под ксерокса пахнет, а вагонами… Вспомним — писатели рвали чужие книжки, обвиняли друг друга в доносительстве, гневно затаптывали и публично сжигали свои партийные билеты. Казалось, еще немного — и загорятся квартиры, дачи и машины, которыми партийная власть “подкупала художников слова”, а кто-то, наиболее решительный, признав лживость своих романов, тяпнет прощальную рюмку в ресторане ЦДЛ и пустит пулю в висок. Но до этого не дошло: развалился Советский Союз, отменили цензуру, разрешили свободный выезд за границу, продажу валюты, и на фронте борьбы за правду установилось затишье. А затем и тишина. Интересно: Солженицын, высланный советской властью за границу, при первой же возможности вернулся в страну. Бунтари перестройки при первой же возможности выехали из страны. Поначалу отъезды шли под флагом перенесения боевых действий на чужую территорию и дальнейшего углубления истины. А потом и без всяких флагов: тихо, спокойно, дальнейшее нас не касается, гуд-бай! В Питере три десятка членов Союза писателей Санкт-Петербурга уехали за границу — в основном в Германию. Думаю, в Москве не меньше. Чуть ли не первым укатил бывший председатель отделившегося Союза писателей Санкт-Петербурга Владимир Арро, который с особым азартом боролся сначала с коммунизмом, затем с национал-патриотизмом и в завершение — даже с фашизмом, успев вступить в некий антифашистский комитет. Уехал, как он пишет в своих мемуарах, к детям, которые почему-то решили жить в Германии.
В отличие от большинства уехавших коллег, Солженицын мог рассказать о прошлом такое, что они ни в книгах не читали, ни в кино не видели. Но, вернувшись в родную страну, писатель взялся рассуждать, как ее обустроить, а не сотрясать и крушить, и тут же стал не интересен либералам. А когда отказался принять орден Андрея Первозванного от Ельцина, его и вовсе отлучили от телевизора. Так вот, о борьбе за правду и справедливость. Советская цивилизация не рухнула — ее растащили, как растаскивают барское поместье холопы, пользуясь смутой и отсутствием хозяина. Сразу после развала Союза началась дикая приватизация, разрешенная указами президента Ельцина (не Конституцией, а как бы распоряжением по домохозяйству), но гласность, свобода слова, плюрализм и прочие острые инструменты вмиг затупились, пришли в негодность, легли на полки исторических чуланов. Горящие взоры правдоискателей потухли. Любой студент экономического вуза уже на втором курсе знает, что товарная масса никуда деться не может и деньги в начале девяностых не обесценились, а просто сменили хозяев, в результате чего появились владельцы заводов-газет-пароходов-нефтяных скважин и прочего народного добра, ставшие вскоре долларовыми миллионерами. Судя по загадочным улыбкам наших пионеров-реформаторов, они всегда помнили закон Ломоносова о неисчезаемости материи, который в вульгарном изложении гласит: сколько в одном месте убудет, столько в другом прибавится. Студенты знали, пионеры знали, а вот передовая интеллигенция, журналисты, либеральные телевизионные комментаторы, писатели не знали. Или знать не хотели? Трудно дать название тому, что получилось в результате “реформ”. Ясно одно — разрушив великую страну, мы не создали ничего и близко адекватного по мощи национальной экономике, позволив вчерашним бандитам, фарцовщикам и партийной номенклатуре рассовать по карманам и западным банкам народное достояние. Так в виде фарса вторично сбылись слова коммунистического гимна: “…кто был ничем, тот станет всем!” Это жизнь не по лжи? Это социальная справедливость? Об этом на ночных кухнях мечталось членам Хельсинкской группы по защите прав человека? Этим грезили “шестидесятники”, напевая песни Окуджавы и Высоцкого?
Не мне, грешному, судить уехавших, но не сказать не могу: осталось горькое ощущение, что уже тогда многие из них боролись не за правду, а за конкретные групповые интересы, за сочную немецкую колбасу и личное благополучие.
Что мы имеем
20 июня нынешнего года Президент Российской Федерации В. В. Путин на заседании Совета безопасности признал, что за последние тринадцать лет — с 1993-го по 2006 год — население страны уменьшилось на одиннадцать миллионов двести тысяч человек. Не умерло, а уменьшилось, скукожилось, как шагреневая кожа. Умерло, как минимум, в два раза больше — цифры, соизмеримые с потерей в Великой Отечественной войне. Вот она — истинная цена реформ, в результате которых, по словам того же президента, мы отстали от передовых стран по всем основным показателям — в промышленности, обороне, медицине… Либералы-реформаторы каждый день начинали с анафемы сталинскому режиму, зачитывая список его злодеяний семидесятилетней давности — раскулаченные, репрессированные и т. д. А не хотят ли они теперь ответить за день нынешний — за то, что нас стало на одиннадцать миллионов меньше? Может, кто-то выступит по телевидению, объяснит, что произошло? Например, господин Ельцин, позвякивая новыми орденами, расскажет, как в его царствование убывала страна и росло число миллионеров-миллиардеров? Рассуждать об успешной жизни страны на фоне этих страшных цифр безнравственно. Как и делать вид, что ничего особенного не произошло — мы, дескать, входим в Европу, строим правовое государство, хохочем вместе со “Смехопанорамой”, радуемся росту цен на нефть… Или этих страшных цифр еще недостаточно, чтобы присесть на пенек и всем миром подумать: а туда ли идем? Никому не придет в голову строить дом без чертежей, но строить целое государство — пожалуйста! Когда Горбачев, запинаясь, объявлял перестройку, были хотя бы лозунги и общественные призывы; нынче — мрак и туман, в котором лишь шуршат “мерседесы” и сверкают бриллианты. Все добрые дела и национальные проекты по форме национальными не назовешь — они скорее начальственные, директивные, спущенные от щедрот нынешней власти в регионы в виде денег и указаний. Помощь соотечественникам, оказавшимся за рубежом, — великолепно (хоть и опоздала на пятнадцать лет), демографическая программа — слава Богу! — но народ, страна, государство, пресса, телевидение, публицистика должны жить этими проектами, чтобы они воистину стали национальными. Нам надо не сидеть поодиночке, ругая жизнь, власть и политиков, не хихикать над всем миром, который “ну та-а-кой тупой!..”, а сообща вытягивать увязшую в трясине собственную повозку. В телевизоре все разговоры о судьбах страны ведут президенты всевозможных фондов и вертлявые ведущие телепрограмм: сегодня они рассуждают о воскрешении мертвых, завтра — о ценах на нефть, послезавтра — о кремлевской диете… О чем угодно, только не о будущем страны. Общественное мнение формируется таким образом, чтобы рассуждать о социализме, капитализме, частной собственности на средства производства и эксплуатации человека человеком было не то чтобы не модно, а позорно: “Вы что, марксист? Фу!” Так раньше шарахались от представителей сексуальных меньшинств. Что интересно: все нынешние политики и те, кого называют элитой, учились в советских вузах, успешно сдавали экзамены по политэкономии, некоторые даже получали отличные оценки за ответ, как капиталист обогащается за счет частной собственности на средства производства. И наверняка помнят об основном противоречии капитализма: между общественным характером производства (работают все) и частным присвоением результатов общественного труда (замки, яхты и футбольные клубы покупает один). Хотелось бы знать, изменились ли сегодня их представления о прибавочной стоимости, о капитализме как общественно-политической формации и всех его противоречиях? Или наша элита ничего не думает, полагая, что марксизм, как и революции, можно отменить указом господина президента? Возможно, примерно так размышлял о революциях наш последний мягковатый император Николай II, чьи оскверненные останки недавно перезахоронили после восьмидесяти лет забвения. И все модели социализма — шведская, немецкая, австрийская, французская и прочие, о которых с жаром рассуждали экономисты в разгар перестройки, оказались забыты; о них не вспоминают даже для приличия. Но вот вопрос: кто при нашем народовластии выбрал за нас капиталистический путь развития страны? Я что-то не помню, чтобы во времена Ельцина, когда налево и направо раздавались заводы, фабрики и целые отрасли промышленности, спрашивали: а хочет народ жить при капитализме? Не было такого! Я как частица народа, которому по Конституции принадлежит вся власть в стране, не одобрял такого кардинального изменения курса государства. Неужели власть настолько не понимает русский национальный характер, чтобы выбирать путь капитализма? Вспомните события в России столетней давности, перечитайте русскую классику, полистайте старые газеты: прививку против капитализма Россия уж получила. Русский бунт не всегда бессмысленный, но всегда беспощадный. Православный люд грабил и сжигал поместья, до смерти забивал управляющих, перед которыми еще вчера торопливо снимал шапку, а попадался под горячую руку барин, вернувшийся с семьей из заграницы, — били и барина. А то и убивали. Перечитываешь “Хождение по мукам”, “Тихий Дон”, и жутковато делается: злая сила, которая просыпается в людях после многих лет несправедливости, во сто крат мощнее любого созидательного порыва. Народное сознание не успокоится, пока не будет восстановлена справедливость, нарушенная при приватизации, — справедливость видимая или кажущаяся. Неужели это не понятно? Вспомните Блока: “Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, — / С раскосыми и жадными очами!” Это не основная черта в нашем народе, но она есть. Полагать, что на пространствах Евразии за время ельцинской реформации вырос не народ, а некий овощ, ботанический вид, который ничего не видит, ничего не слышит, только хлопает глазами, уткнувшись в телевизор, — непростительное безумие. Дискуссия о путях развития нужна немедленно, иначе стремительно расслаивающееся общество пройдет точку возврата, после которой договариваться будет невозможно. Нужны не предвыборная демагогическая перепалка, спор амбиций, ярмарка тщеславия, а серьезный научный разговор, в то же время понятный миллионам. Но общество, словно нарочно, уводят от важнейших тем. Америка, Великобритания, Франция, Германия — все крупные державы смотрят в будущее, заботятся о своих стратегических интересах, мы же дальше ближайшей выборной кампании ничего видеть не хотим. Об успехах Китая говорят, но забывают добавить, что в Поднебесной у власти — коммунистическая партия. О Белоруссии, с которой РФ образует единое Союзное государство, ни слуху ни духу: больше знаем о далеком Израиле, чем о братской республике. Неужели обществу не интересно, куда и каким путем идет страна? Правильно ли мы живем, в конце концов? Гробовое молчание, которое можно расценить и как зловещее. Увещевание граждан России цифрами роста ничего не дает. Помимо достатка, человека волнует общественная справедливость. Ученые установили: если человека долго заставлять слушать ложные утверждения, то происходит возмущение разума, человек звереет. Советский народ озверел от повальной газетной и телевизионной лжи к концу восьмидесятых годов прошлого столетия. Далеко ли до следующего озверения?..
С кем мы?
Ядерный щит исключал развал социалистического лагеря внешним воздействием. Развалить нас можно было только изнутри. Если кто-то еще думает, что по другую сторону океана или в той же Европе всерьез были озабочены правами человека в СССР, гражданскими свободами и тому подобным, то пусть эти люди взглянут на нынешнюю ситуацию: СССР больше нет, на территории России тридцать миллионов человек живут за чертой бедности; при этом тридцать долларовых миллиардеров контролируют все экономические и политические права бывшего великого народа. А взглянув, пусть эти честные люди задумаются, почему сейчас Запад не хлопочет о наших с вами правах на достойную жизнь, старость, медицинское обслуживание, жилье, образование, достойно оплачиваемый труд, отдых, защиту профессиональными союзами и тому подобных стандартах существования хомо сапиенс в Европе. И возможно, эти люди придут к выводу, что права человека, как и все претензии к нашей военной мощи (вот, дескать, во всей Европе стоят русские танки и ракеты!), носили политический, спекулятивный характер и имели одну-единственную цель — разложить страну изнутри, а затем потеснить неудобную русскую цивилизацию, отодвинуть ее от Европы, ослабить ее влияние на остальной мир. И пусть эти умные люди, которые так верят Западу, ответят на простенький дежурный вопрос: чьи танки, чьи самолеты и пехота стоят сейчас в бывших странах Варшавского Договора и к какому военному блоку относится Эстония, от которой крылатая ракета летит до Питера чуть быстрее, чем эстонский хуторянин со смаком раскурит трубку? И тогда следует задуматься над еще одним вопросом: почему интеллигенция, в первую очередь творческая, столь избирательно видит несправедливость, происходящую в стране и мире? Или она видит только тогда, когда ей платят за то, чтобы она видела: деньгами, зарубежными поездками, выпуском собраний сочинений, зданиями театров, авторскими телевизионными программами и тому подобным? И точно тем же способом ее, интеллигенцию, заставляют не видеть. Но что же это тогда за интеллигенция такая: здесь вижу — здесь не вижу, здесь помню — здесь не помню… Кинокомедия какая-то. Словарь иностранных слов определяет терроризм как “проведение политики устрашения, подавления политических противников насильственными методами”. Прошу прощения у нашего МИДа, но если в конфликте с Ираком Америка не мировой жандарм, не мировой террорист, то кто же? Голубь мира с пальмовой ветвью в клюве? Именно насильственными методами, агрессией она подавила своего политического противника — независимое государство Ирак. Политика, как известно, — сконцентрированная экономика, и слоновьи уши нефтяных магнатов Бушей торчат из дыма над иракскими нефтяными скважинами.
Если мировое сообщество не может открыто указать Америке на ее очевидные грехи, то что это за мировое сообщество, членством в котором мы так дорожим? Зачем тогда живет великий многомиллионный русский народ? Чтобы смотреть сериалы и кланяться ковбойскому семейству Бушей? Мы что, уже бедные родственники на планете Земля, и не осталось в нас чувства собственного достоинства? Перевелись умные крепкие мужики в наших просторных землях? Надо уткнуться носом в телевизор и со страхом ждать прихода китайцев? Или американцев?.. В редакции заслуженной питерской газеты висит плакат: Джордж Буш на фоне стаи боевых самолетов указывает пальцем на вас: “Вы еще не верите в нашу демократию? Тогда мы летим к вам!” Вот на фоне таких стай нас призывают бороться с ксенофобией и стремиться к толерантности.
Ксенофобия и толерантность
Словарь определяет ксенофобию как навязчивый страх, боязнь чужого, враждебное, нетерпимое отношение к лицам иной веры, культуры, национальности, ко всему непривычному, иностранному (образу жизни, идеям, мировоззрению).
Складывается ощущение, что, вводя в оборот новый для нашего общества термин “ксенофобия”, имели в виду нечто иное, но не решились произнести. Ну да ладно.
Хотелось бы только напомнить, что всякие навязчивые страхи, в том числе ксенофобия, — предмет внимания психиатров, психоаналитиков, а не политиков и общественных деятелей. Что касается истинных страхов, живущих в народе, то они несколько иного толка. Мы боимся не чужой культуры, не чужих обычаев, не чужих мировоззрений, а того, что другая цивилизация осуществляет экспансию на нашу территорию; опасаемся, что чужие взгляды будут прививаться нашим детям, что нас не мытьем, так катаньем заставят называть хорошим то, что мерзко, а мерзкое — хорошим. Нет ничего необычного в том, что мне, русскому человеку, ориентированному на свой русский мир, не нравится экспансия иной культурной среды, которую я как культурную даже идентифицировать не решусь. Все эти афиши вроде “Хит-хоп-кутюр”, которые висят на моем родном Невском проспекте; все эти кастинги, стикеры, фьючерсы, американские боевики, гламур как образ жизни… Я не дрожу от навязчивого страха, который предполагает ксенофобия, я просто не хочу пускать эту пошлость в обиход нашей жизни. Очень часто иная цивилизационная среда рвется на пространства России не ради того, чтобы узнали ее лучших мастеров культуры, а ради банальных денег; философия консюмеризма, общества потребления, удобряет почву для бесчисленного множества покупок, которые могут совершаться в богатейшей стране мира — России. То, что на торговом Западе давно стало обыденным — например, понятия райского аромата, томно заведенных в небо глаз при поедании какой-нибудь лапши или майонеза или сладостного чавканья, никак не вписывается в категории удовольствия, например, христианского мира. Привычку гнаться за новыми потребностями, новыми удовольствиями, умение заголяться и бесстыдничать сначала требуется инсталлировать в обществе. Вспомним, сколько было сломано копий по поводу рекламы интимных женских аксессуаров, и что? Перестали рекламировать? Нет, взяли нас не мытьем, так катаньем, и мы свыклись.
Моральное всегда сопротивляется материальному. И не надо вешать на духовное сопротивление ярлык ксенофобии. Нет ничего прекраснее, чем открыть для себя мир чужой культуры, восхититься искусством других народов, впустить в свою душу чужие радости и страдания, ощутить их своими. Культуру мы принимаем, бескультурье, замешенное на погоне за деньгами, нам не по душе. Посмотрите на наших девушек, выросших уже в новой России: они так и не научились улыбаться за деньги: улыбка для них остается проявлением душевного порыва, а не стала условным рефлексом на звон монет. И в этом — добрый знак. Любая смысловая подтасовка неблаговидна. Обвинять русский народ в ксенофобии — это значит взять на себя функцию мирового психиатра, который ставит диагнозы целым странам. Почему верблюд устриц не ест? Потому что не хочет! И что, верблюд — ксенофоб?
Если беспокойство за судьбы детей, стариков, своей страны считать болезнью, то на больничные койки надо укладывать большую часть нашего населения.
Ксенофобии противопоставляют толерантность, имея в виду терпимость, уважение к чужому в самом широком смысле. Хорошо, давайте уважать чужое. Но только взаимно. Вы уважаете кавказцев, вышедших из ресторана на Арбате, они уважают вас, идущих мимо, — почтительно замолкают, вежливо пропускают вас с семьей, без крика и гомона садятся в свою машину и отъезжают. Вы уважаете господина, торгующего овощами на рынке, он в ответ уважает вас, вашу страну, ваш язык, ваши обычаи. Прекрасно! Кто бы спорил? Никому же не приходит в голову морщиться при виде замечательного азербайджанского певца, приехавшего с концертом в столицу, — он посланец национальной и мировой культуры; а его смачно харкающий на асфальт земляк вряд ли заслуживает толерантности. Но и москвича, негодующего по этому поводу, тоже не обвинишь в ксенофобии — его задевает поступок, а не национальность плюнувшего. Недовольство приезжими существует во всех странах, оно старо как мир и чаще всего связано с вольностью, которую позволяют себе гости, почему-то вдруг ощутившие себя на чужой земле хозяевами. На этом, например, замешено недовольство финнов богатыми русскими, приезжающими пошуметь и погулять в спокойную Финляндию; но аккурат на тех же дрожжах созревало ворчливое отношение к финнам, приезжавших в 70-е годы в мой родной Ленинград попить водки и позволить себе то, что не позволялось нам, ленинградцам. Ситуация зеркальная: и финский Тойво, и русский Иван не прочь гульнуть и постучать в барабан на чужой территории, вдали от жен. Надо ли по такому житейскому, в общем-то, поводу в очередной раз создавать очередной антифашистский комитет и требовать многонациональный русский народ посыпать себе голову пеплом: “Ах, какие мы нетерпимые к чужому образу жизни и мыслей! Научите нас толерантности!” Не приходит же в голову европейцам объявлять собственные народы фашистами и ксенофобами на том лишь основании, что они не проявляют симпатии к удалым русским попойкам в ресторанах и гостиницах, чем мы, к сожалению, привыкли гордиться. А вообще за разговорами о политкорректности, толерантности и борьбе с ксенофобией слышатся опасения определенной группы людей за свое будущее в случае всплеска народного гнева. Возможно, я ошибаюсь, но это мое ощущение.
Дмитрий Каралис, Санкт-Петербург
“Литературная газета”, № 34–35, 30.08.2006
Зашел Леня Казин с газетой в руках — купил на зеленогорском вокзале. Сел в шезлонге, прочитал статью. Вздохнул, поднялся, походил, сказал, что теперь друзья-либералы из нашего Союза писателей будут сживать меня со света.
— Ну, и как они это сделают?
— Они тебя твоего Центра лишат! — уверенно сказал Леня. — Или еще что-нибудь придумают. Ты становишься для них опасной фигурой! Такую статью они не простят!
Я пожал плечами. Принес чай на подносе, перебрались за стол на улице. Неподалеку от той полянки с васильками и ромашками, на которой лежали лет пятьдесят назад. Там теперь синий строительный забор, возводят магазин “Пятерочку”. <…>
Еще профессор Казин сказал, что Зеленогорск — это центр мира. И никто не докажет обратного. “И вообще, представляешь, Димка, нам с тобой лежать на одном Зеленогорском кладбище! — чересчур радостно сказал Ленька. — И твои, и мои здесь похоронены!”
Я покивал, соглашаясь. Да, если Бог даст, будем лежать на одном кладбище, но зачем радоваться, словно мы ждем не дождемся этого момента.
Продолжая тему, я сказал, что не отказался бы иметь на своей могиле надпись: “Мы могли и дом построить, и книгу написать!”. Леня одобрил проект надписи и надолго задумался. Очевидно, подбирал памятные слова на свой обелиск. Он, кстати, в ученых и писательских кругах известен как Александр Казин. Преподает в нескольких университетах философию, заведует сектором кино и телевидения в Институте истории искусств, что на Исаакиевской площади. Православный эрудит, автор статей и книг по философии русского мира, член Союза писателей России (почвеннического), с которым пикируется наш союз (западнический). Но мы с ним ладим, заново подружились через сорок с лишним лет. Такое ощущение, что и не было перерыва.
4 сентября 2006 года
Илляшевич — Каралису:
Дорогой Дмитрий! Поздравляю — мы с тобой попали в лауреаты премии Ал. Невского! Полагаю, встретимся 12 сентября. Что касается демиургов, которых я вспомнил, читая твой семейный роман…<…>
Я живу в новом доме под Таллином, уже устроился и готов принимать гостей. Например, вас с Володькой Шемшученко! Привет ему!
Твой Володя Илляшевич.
Каралис — Илляшевичу:
Володя, я твои письма занесу в дневник, а после моей смерти их выпустят в ПСС или они осядут в фондах Пушкинского Дома (ИРЛИ), где у писателя Каралиса открыт свой фонд (единственно по причине его многочисленных знакомств с писательской братией). И пусть потомки разбираются в твоих египтянах, демиургах и гностиках — я в них ни хрена не понял. Но интересно.
Дмитрий.
Илляшевич — Каралису:
Прочитал твою статью в “ЛГ” (сегодня пришла). Очень даже нормальная вещь нормального, здравомыслящего консерватора, коим и себя считаю. Одного только ты не стал, думаю, что по понятным причинам, затрагивать — все же есть и субъективный фактор во всем процессе, то есть кое-кто очень даже активно участвовал в денационализации и идиотизации России. Так вот, такие силы существовали всегда. Насколько способна помнить история, то до египетских культов Изиды и Озириса. Как сказал мне как-то И. Р. Шафаревич, их во всем человечестве всегда было около 15 % от всей популяции. Их главная характеристика — тотальное и неисправимое отсутствие в широком смысле религиозного чувства, а любой истинно творческий акт, будь он в науке, на сварке швов или в искусстве и литературе, религиозен, мистичен по своей сути. Даже тогда, если творящий сам себе в этом не признается. Оттого и придумываются ими, лишенными этого главного духовного свойства, самые различные умозрения. Все направление и обрело название гностицизма (к примеру, те же масоны или более безобидные “блаватские” вместе с прочими эзотериками). Да ладно, не буду тебя и Интернет грузить и называть вещи своими именами. Впрочем, совершенно разделяю мнение, что силы надо тратить не на “борьбу” (бесплодное занятие!), а на созидание (кредо: “люби свое, а не ненавидь чужое”). Гениальная догадка мудрецов состоит в том, что зло распадается само (!) в отсутствие чувства раскаяния у его носителя.
Твой всегда В. И.
14 сентября 2006 года, Петербург
Пару дней назад в бывшем Доме писателя им. Маяковского, а ныне “Талеон-клуб” — Шереметевский дворец, мне вручили Всероссийскую премию имени Святого Благоверного князя Александра Невского. В номинации “родословная” за роман “В поисках утраченных предков”.
…На пресс-конференции я сказал, что последние годы русскому человеку, любящему своею страну, патриоту, было душно дышать и жить в обстановке информационного террора, которую навязала стране группировка ультрарадикалов. Но вот подул свежий ветер, дышать становится легче — премия Александра Невского, которая поощряет историческую литературу, подтверждает нынешнюю тенденцию к возврату коренных ценностей. Но обратил внимание журналистов, что на каменном заборе в Кричевском переулке, куда выходит парадный подъезд Шереметевского дворца, красуется надпись, оставленная, очевидно, демократами нашего многонационального, многоконфессионального города: “Патриотов — в ГУЛАГ!”.
Нам сделали экскурсию по реставрированному дому. В Красной гостиной, где проходил семинар Бориса Стругацкого, теперь “клубное помещение, играют в карты, шахматы, нарды…” Гениально! Раньше сидели сорок человек, слушали мэтра, читали рассказы и повести, обсуждали произведения, а теперь по вечерам там режутся в карты.
Скользят прозрачные лифты. При входе в кафе, где на постаменте стоял зеленоватый Маяковский, свидетель всех писательских драк, теперь чучело медведя. Охранники в форме. Рыцарский зал сохранен. Но дом узнается с трудом.
Володю Илляшевича, как и остальных иногородних, разместили в гостинице на Мойке, где раньше был Институт марксизма-ленинизма. Теперь там гостевая резиденция “Талеон-клуба”.
Во второй день обедали в ресторане на крыше с Владимиром Васильевичем Карповым, дважды Героем Советского Союза, автора двухтомника “Генералиссимус”, который получил первую главную премию. Демократы создали вокруг него такой вакуум, что я думал, будто он уже умер. Жив! Ему 87 лет! Был первым секретарем Союза писателей СССР, главным редактором “Нового мира”, депутатом Верховного Совета СССР и т. д.
Карпов сел в 20 лет за стишки, задевающие Сталина. Поэтическая гордыня, как он сказал, взыграла, решил повыпендриваться. Учился тогда в Ташкенте в военном училище. Лесоповал, затем началась война — дисбат, разведка, приволок на своем плече 89 языков, окопник первого эшелона, Герой Советского Союза (1944). Затем четыре года учился в Высшей школе разведки, затем — Академия им. Фрунзе, Академия Генштаба, работа в Генштабе над послевоенными уставами — он был представитель разведки при написании всяческих параграфов: разведка при наступлении, при отступлении, при позиционной обороне и т. п. Это было при Сталине: 1946–1954 годы (Сталин умер в 1953 году). Карпов сказал, что прочитал две горы произведений о Сталине — гору панегирических и гору хулительных. Вся его жизнь прошла в сталинские времена. Он имеет право на свой взгляд. Награды: орден Ленина, Красного Знамени, два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны I степени, два ордена Трудового Красного Знамени… Про медали и говорить нечего — целый котелок. Обменялись визитками. Весь обед (мы сидели напротив) Карпов неспешно отвечал на наши с Володькой вопросы и рассказывал. Умнейший, чувствуется, мужик.
Обстановка на церемонии была приятная — крепкие, интересные мужики. Познакомился поближе с председателем Союза писателей России — Валерием Николаевичем Ганичевым.
Я имел право пригласить на обед и церемонию вручения премии двух коллег-писателей и пригласил: А. Житинского и В. Попова. Попов пришел с девушкой и наплел историю, что это его поклонница, которая приехала к нему в Комарово за автографом, и он не смог ее бросить. Лучше бы я Ольгу пригласил. Но про жену было сказано, что если я, питерский, приду с супругой, то будет обидно иногородним, поэтому лучше воздержаться.
Обед был вызывающе-роскошный. Запомнились лишь боровики, томленные в сметане, и карамельный торт с ореховым ликером и брусникой.
Четверг, 21 сентября 2006 года
Вчера вечером приехал в Зеленогорск из Финляндии, с 7-го Финско-русского культурного форума, который проходил в г. Каяни. Делал сообщение на тему “Книга в современной России”. Извинился перед аудиторией за слишком широкий план и сузил его до вопросов нравственности и безнравственности в современной литературе. Финские участники оживились, задавали вопросы, назвали доклад смелым, сказали, что в Финляндии пока не увидели угрозу, которую несет недобросовестная книга, и нет правдивых высказываний, обличающих писателей-халтурщиков. Лишь ругают телевидение за показ в дневное время развратных фильмов. Меня обещали пригласить в Хельсинки для встречи со студентами и русскими читателями. Хрен пригласят, но слышать такое приятно.
В мое отсутствие звонил Даниил Гранин, просил перезвонить по приезде. Сейчас позвонил ему на дачу в Комарово. Похвалил мои дневниковые публикации в № 7 “Невы” за 2006 год — “Хроники смутного времени”, сказал, что надо продолжать вести дневник, он дорогого стоит. Я обещал. Пригласил “просто так” заехать к нему на дачу. Обещал.
Из финского блокнота:
17 сентября
Шофер скомандовал садиться, и члены культурной делегации, побросав на асфальт окурки, зашли в автобус. Нам предстоял путь в Финляндию, мы должны были рассказать малому народу о великих культурных свершениях России. Народ разный — художники, театралы, администраторы и проч.
Пересекли границу, и молодой мужчина административного вида стал звонить в музей-шалаш Ленина — давать указания о лампочках перед туалетом и щебенке, которую следует разбросать.
18 сентября 2006 года, город Каяни
Начался форум в 9.30 утра. Докладчик — финский чиновник от культуры. Набор слов. Какое-то партсобрание на европейский лад. Никакой свободы духа, один европейский шаблон: ролевантность, толерантность, европейская идентичность, рапортеры… именно рапортеры, через “а”, то есть те, кто рапортует, докладывает… Придумали дорожную карту ЕС–Россия — надо полагать, это маршрут, схема, или как раньше говорили, сетевой график. Был министр культуры и массовых коммуникаций РФ Александр Сергеевич Соколов, делал доклад.
Жлоба выдают трепетное отношение к деньгам и шуточки вроде “Это вам будет очень-очень дорого стоить!”, когда к нему обращаются с пустяковой просьбой. Подхожу к своему номеру в гостинице “Сокос” и слышу: “Это будет очень-очень дорого стоить! — врастяжку и кокетливо-нагловато звучит мужской голосок. — Это будет стоить тридцать три евро!” Две женщины из нашей делегации (как выяснилось, библиотекари из Мурманска) махнули на мужика рукой: “Ладно, тогда обойдемся без вас!” Он скрылся в номере в конце коридора, они идут в мою сторону с обиженными лицами. Что, спрашиваю, случилось? Оказывается, положили в холодильник мини-бара продукты, а теперь он не открывается, ключика не было изначально, языками не владеют. Что делать? Спустился с ними на ресепшен, дали им ключик. Дело на одну минуту. Вот такое жлобье приехало на культурный форум: “Это будет очень-очень дорого стоить!”
На мужском туалете загадочная надпись по-фински: “MIEНET”. Я первый раз отшатнулся — может, на толерантном Западе уже и для педиков, и для минетчиков специальные комнаты устроили. Загадочность снялась надписью английской: “WC Gentlmen”.
Кстати, о педиках. После выступления европейских бюрократов начался концерт, и два артиста изображали отношения между опытным, видавшим виды танцором и его молоденьким напарником. На сцене — круглый столик с графином вина и двумя бокалами, два стула возле стола. Вышли артисты в белом белье: трусы, футболки. Выпили, потерлись друг о друга и стали одеваться в принесенную одежду. Снова выпили и стали, так сказать, на языке танца изображать свои отношения. Никаких скандальных поз не принимали, но было понятно, что за парочка. Хореография была на высоте, но что они хотели мне, традиционалу, объяснить своими танцами, я не понял. Так бы и дал по соплям! Но — свобода личности, едрена мать! Толерантность! И мы умолкаем. После номера зал вежливо хлопал. Легализация содомского греха состоялась.
Городок Каяни стоит на реке и окружен озерами. Городок старый, но центр — современный, модерновый, архитектура конструктивизма сочетается с традицией финского домостроения — светлые помещения без излишеств, черепичные крыши, дома в 2–3 этажа. Чисто, светло, уютно.
У причала — моторная шхуна “Sabrina”. Усатый капитан сидит в рубке, на палубе — столики и кресла для отдыхающих. Эдакая “Антилопа-гну” для озерных прогулок.
19 сентября 2006 года
Участников форума повезли в лес, на военную базу. Ритуальные факелы-светильники вдоль дороги. На этой базе учат выживанию в природных условиях. Офицерский клуб — как ресторан. Солдатскую столовую не видел, но догадываюсь, как она выглядит. Проверили гальюны — недостаточно быстро работают автоматические краны подачи умывальной воды, есть некоторое отставание в подаче воды от времени поднесения руки под слив крана — примерно 1/1000 секунды. Ай-яй-яй! В военном деле такое недопустимо. И вообще — возникает вопрос: как они могут с нами воевать при такой любви к комфорту? Шучу. Финны — неплохие вояки, упорные. Они никого не завоевали, но и никому не сдались. Их учат скрытно лежать в болоте по нескольку дней, спать на деревьях, питаться мохом и выхватывать голыми руками рыбу из воды.
Военный духовой оркестр играл марши. Угощали: грибной салат, вареные и жареные снетки, мясные и рыбные закуски, вино, сок, моченая морошка с карамельным соусом.
Мы с моим соседом по гостинице Худолеем Вениамином Викторовичем, доктором медицинских наук, побродили, поклевали закусок и сели за длинный стол в конце зала. Вскоре за этот же стол шумно привалили наш министр культуры Соколов Александр Сергеевич и министр внешней торговли Финляндии, шустрая мадам со свитой, переводчиками и группой поддержки. С Соколовым были огромные мужики боксерского вида с браслетами и дорогими часами. Кто-то из них сказал: “Я поднимаю этот тост за министра культуры….” На эту несуразицу с тостом, который произносят, а не поднимают, обратил мое внимание Вениамин. Я кивнул. Второй тост тоже “поднимали”, только за другого, финского, министра. Культурные ребята служат в Министерстве культуры.
Мы сидели с краю. Пришла русская женщина с костылем, библиотекарь, сунулась поближе к центру, ей принесли стул, она села. За спинкой ее стула встала пожилая дама, ее подруга. Мы с Веней, не доев вкуснейшую морошку, поднялись и уговорили даму расположиться на наших местах.
Вениамин: “Если бы наш министр культуры встал и предложил дамам место за столом, это был бы поступок европейского уровня”.
Плясали под оркестр летку-енку. Потом пели без оркестра на улице — в темноте, в ожидании автобусов. Наши мужчины на военной базе подобрали животы, расправили плечи, некоторые выставили грудь колесом (например, я).
В номере мы с Вениамином долго рассуждали о достоинствах и недостатках отдельных национальных кухонь. Он оказался знатоком французских гастрономических школ — дижонской и лионской. Вспоминали, как кулинария и процесс наслаждения пищей был поставлен у древних римлян: вомиториум — комната для рвоты, чтобы снова есть и наслаждаться. Пришли к выводу, что в России национальная кухня бедна, дворянская кухня — с бору по сосенке; она и выдается за нашу национальную. Бефф-Строгановы разные…
У финнов кухня тоже бедна: салака, гороховый суп, кисели, картошка… Рассуждали о грузинской кухне, о соотношении предварительных затрат времени и сил с временем на употреблении блюда…
Веня возглавляет городской клуб экслибриса. Ксилограф — резчик по дереву. Так можно назвать и вырезающего на школьных партах, на деревьях и т. п. “Юный ксилограф”.
Поговорили, как слова могут прикрывать неблаговидные и подлые дела. Убийца — киллер, продажа наркотиков — наркобизнес, введение людей в денежный азарт — игровой бизнес. Тогда может быть и похоронный бизнес, спасательный бизнес, сексуальный бизнес, медицинский бизнес, пожарный бизнес. Веня, родился в 1945 году в семье военного, вспомнил присказку: “Как подумаешь — так е… твою мать! А как задумаешься — ну их всех на х..!”
Вечером 21 сентября, 2006 года, Зеленогорск
“Литературка” попросила написать статью об эпохе Брежнева, которому 19 декабря исполняется 100 лет. Мое частное мнение о временах и нравах. Согласился.
Сегодня вспоминали брежневское время с нашим давнишним спонсором “АБС-премии” — Громовым А. В., ныне бизнесменом, а в прошлом — работником КГБ. Громов: “Демократия — это когда думать можешь, что хочешь, а делать будешь то, что я тебе скажу”. Или — свобода слова: миску отодвинули подальше, веревку ослабили, и лай, сколько хочешь.
Белка, белый, как поросенок, щеночек, который приблудился к нам в июле, преобразилась. Не узнать в этой бойкой собаченции вчерашнюю трусиху, которая жила под соседским сараем и тряслась от страха, поджав хвост. Она пряталась с визгом, когда мы кидали ей кусочек мяса. Из Гадкого Утенка выросла Царевна Лебедь.
Когда я приехал из Финляндии, Ольга ходила встречать меня с Белкой в упряжи из красной шлейки. Белка отважно вышагивала, выбрасывая, как лошадь, толстые лапки. Уши почти встали, хвост висит вниз — белая овчарочка с примесью лайки. Ольга ведет ее и светится от радости.
После Юджи не хотели брать никого — и вот приблудилась неведома зверушка, вылезла из лопухов от соседского забора, за которым месяц проживали сильно пьющие дачники, и мы решили взять. Неделю подманивали. Сначала спала на улице под козлами, на моей куртке. Наглые коты таскали у нее из-под носа колбасу. Потом стала брать пищу из рук. Потом зашла на крыльцо. Потом в дом. Осторожно огляделась. На следующий день дала погладить себя по лбу. Ольга сделала это аккуратно, одним пальчиком. Собаченция замерла. Ольга сказала, что в глазах пёски прочитала надежду и благодарность. Стала спать дома, на той же куртке…
…Ветеринар осмотрела ее, выписала ей паспорт, дату рождения определили как 15 мая. В первых числах сентября заболела, прописали уколы — колол по пять штук в день. Терпела. А было ей три с половиной месяца.
Живем ради нее в Зеленогорске, одомашниваем.
Играют с Барсуком. Дал им по кусочку сырого мяса. Белка съела, Барсук, похоже, не ест сырого, стал его суслить и рычать на Белку, когда та собралась помочь ему. Я принялся с ними играть — бегать, опрокидывать на спину, чесать… Барсук увидел, что ему достается меньше игры, чем обычно, и приревновал Белку: рыкнул на нее, чтобы не мешалась в игре. Потом Барсук побежал к воротам лаять на пробегающую собачью стаю, и я отдал Белке его кусок мяса. Она съела быстро. Барсук вернулся и стал искать — не нашел, забеспокоился, стал подозрительно обнюхивать Белку. Та виляла хвостом и просила продолжить игру. Барсук лег на траву в том месте, где потерял мясо, и стал это место сторожить, грустно понюхивая траву и не пуская к месту Белку. Потом стал кататься на траве… Белка радостно носилась вокруг него.
Желтеет листва, но осень теплая, лишь изредка температура опускается до 10–12 градусов, а вчера было плюс 18, светило солнце.
Вторник, 26 сентября 2006 года
От Илляшевича, Таллин:
Дорогой Дмитрий!
Самое ценное для меня — наша дружба. Все остальное — суета. Вычитал намедни у архиепископа Сан-Францисского Иоанна (Дмитрий Шаховской, с которого писал своего героя Бунин в “Митиной любви”, замечательный знаток русской литературы, писал под псевдонимом Странник): “Зло наступает на человека неумным коллективизмом, так и эгоизмом обособления от людей”.
Первое — пустая суета, бессмысленные тусовки, раздувание щек на публике и жажда славы. Второе — “а ну вас всех!”, гордое одиночество по поводу “непризнанности”, хоть и признавать иной раз нечего. Надо быть, а не выглядеть.
Дочитал “Затеси” Астафьева. Многие места у него лучше, чем у Тургенева в великолепных “Стихотворениях в прозе”. Подозреваю, что Виктор Петрович сознательно стремился переплюнуть классика. Так ведь удалось. Выразительность слова и чувства колоссальные.
Всегда твой Илляшевич.
В. Илляшевичу:
Правильно выразился твой архиепископ. Описанные им признаки наступления зла мне лично хорошо знакомы. И тусовки, и гордое одиночество.
Молиться надо — гордыня у нас, пишущих, самый распространенный и главный грех. Так сказал мне батюшка в старинном Андреевском соборе на Васильевском острове.
Твой Д. К.
3 октября 2006 года, Франкфурт-на–Майне, книжная ярмарка
Гостиница “Innsaid”, одна остановка от железнодорожного вокзала, в бизнес-зоне. Здесь по газонам скачут кролики, растут дубки, сосны, клёники, и блестят отраженным солнцем стеклянные стены небоскребов. Отдельный номер-студия, как написано в буклете. Четвертый этаж, окна во всю стену. В центре комнаты — прозрачная кабинка душа из толстого стекла. Стеклянный лифт ползет по стене, даже страшновато делается. Лифт перед движением чуть приседает и начинает стремительно ускоряться. Эдакий стеклянный замок в центре Европы.
Ольга собрала мне в дорогу еду, чтобы по опыту прошлых поездок не бегать по вечернему городу в поисках закуски. Пригласил в номер Сашу Мелихова. <…>
4 октября 2006 года, Франкфурт
Первый день на ярмарке. Стенд хорош — уголок Питера: булыжная мостовая, старый уличный фонарь, виды города, мосты. Но подбор книг удивляет: Дэн Браун, Пауло Коэльо, Хакуми Мураками и прочие “питерские” авторы вкупе с детективами и энциклопедиями вроде “Сто знаменитых аферистов”. Есть подарочные альбомы по искусству, книги о Петербурге, но современных авторов — кот наплакал. Напротив — стенды Москвы, целый городок. Прошелся по павильону — встретил многих знакомых.
Зашел к румынам и узнал, что год назад, в сентябре, в своем тихом ласковом городке Яссы умер переводчик русской литературы Эмиль Йордаки. Вернулся с рыбалки и умер.
Царство ему небесное! Вот такая неприятная новость.
Эмиль перевел Гоголя, Достоевского, Булгакова, Толстого и многих других. Приятный был парень, принимал нас с Ольгой в Яссах в 2002 году, поселил в особняке Погора. В одном из писем жаловался, что русская литература стала никому не нужна, их кафедру терзают, принижают, сокращают, смотрят в рот Западу и в угоду немцам, французам и прочим англичанам пренебрегают русским языком и литературой. Писал: если скоро умрет, то от усталости, безысходности и даже в знак протеста. Я его подбадривал, шутил, что дам политическое убежище, но понимал, что мужественный Эмиль, потомок русских староверов Ивановых, просто так скулить не станет. Жена у него Ольга, сын — в Америке.
Разговаривали с Мелиховым. Он все хотел узнать, что я думаю по тому или иному поводу. Про Израиль, про Иран, про борьбу цивилизаций, про толерантность… Понимаю, что интерес специальный — мы с ним печатаемся в “Литературной газете”, и наши оценки происходящего в стране и мире часто не совпадают.
Потом меня пригласил в свой номер Владимир Михайлович Соболев, бывший главный редактор “Невского времени”, а ныне — зампредседателя Комитета по печати. Говорили на разные темы, вспоминали общих знакомых, особенно Аркадия Спичку. Соболев похвалил публикации моих дневников в “Неве”, сказал, что живая жизнь общества интереснее придуманных историй и сюжетов. Вспомнили, как его кооператив при Полиграфическом институте делал для моего филиала “Текста” макет книги Стругацких “Второе нашествие марсиан”. Потом верстали для “Смарта” мой роман “Игра по-крупному”. И компьютер обнаруживал множество незнакомых слов, — например, глагол “взблеснуть”. Я тогда был в восторге от словесного строя Набокова и Саши Соколова и пытался выпендриваться… Соболев вместе с одним приятелем писал в молодости сценарии для летних праздников в парке “Дубки”, неплохо зарабатывал. Он перешел в Смольный с поста главного редактора газеты “Невское время”. Нормальный мужик. Если такой будет курировать писателей, найдем со Смольным общий язык. Но за интеллигентной манерой общения проглядывают стальные челюсти администратора.
Я сказал Соболеву, что не первый раз на книжных ярмарках и еще несколько лет назад отсылал в Комитет по печати программу представления петербургской литературы на международных ярмарках. Ее похвалили, но со сменой руководства, наверное, потеряли к ней интерес. А то и просто потеряли. Там есть все, включая план размещения рекламы в местных эмигрантских газетах о встречах на стенде и кончая выпуском презентационных серий питерских писателей тиражами по 50 экземпляров. Соболев попросил прислать программу ему лично.
Есть иррациональные вопросы, сказал Соболев. Например: “Почему каждый день моют руки, а не ноги?” Я задумался: действительно, почему?
На следующий день зашел в туалет на ярмарке и увидел, как два араба, ловя босыми ногами лучик фотоэлемента, моют в умывальниках ноги. Вонища стояла еще та! Два бородатых мужика в европейских костюмах засунули волосатые ножищи под краны. Вспомнилось, как зять Скворцов каждый день мыл ноги на ночь; но он не мусульманин, просто в молодости работал прорабом на стройке, ходил в резиновых сапогах.
Нас привезли на ярмарку микроавтобусом, и тут обнаружилось, что я забыл магнитную карточку-пропуск на выставку. Она же — проездной билет на все виды транспорта. Пытался “договориться” с вахтерами на выставке, показывал карточку участника — не помогло. Или платите 32 евро за вход, либо отойдите. Решил возвращаться в гостиницу за карточкой. Контролеров в Германии ни разу не видел, но если попадешься — штраф 80 евро. Собрался купить билет в метро, но не знал, как это сделать: надписи только на немецком. Помог студент-электромеханик, с которым потом говорили в ожидании поезда. Платит за учебу 300 евро в полугодие. Жаловался, что учиться на электромеханическом факультете трудно: много математики и физики. Я сказал, что три первых курса учился в Горном институте, именно на электромеханическом, знаю эти трудности. Еще и теорию вероятностей пришлось изучать, сказал я. Парень радостно закивал: и им приходится. Я рассказал про Максима, который тоже закончил Горный институт и сейчас строит завод совместно с немцами по производству газовых труб. Расстались.
В вагон метро не вошли, а ввалились разухабистые румыны и стали наяривать на аккордеоне, флейте и бубне с колокольчиками примитивный мотив — два притопа, три прихлопа — и собирать деньги в картонный стаканчик для пепси-колы, нахально останавливаясь перед каждым. Я дал им евро и поздоровался по-молдавски: “Буно сяра!”
— Роман? — ткнул в меня грязным пальцем колотильщик бубна и сборщик платы.
— Нет, я из Петербурга…
Он что-то заговорил, я махнул рукой, он пошел побираться дальше. Немцы сидели, прижав уши, — толерантность не позволяет осуждать хотя бы взглядом этих долбосраснцев. Жалкая для центра Европы картина.
6 октября 2006 года
Третий день на ярмарке. Приехал на стенд Александр Невзоров, тележурналист, ныне депутат Госдумы и автор книги “Лошадиная энциклопедия”. Вел в начале 90-х на питерском ТВ ежедневную передачу “600 секунд”. Невзоров наградил меня насильственным рукопожатием со словами “Здравствуйте, уважаемый!”. Как-то он усох — и в политическом смысле, и в объемном. Вообще, от него каким-то тленом пахнуло. Невзоров — автор невзоровщины. Кто видел, тот знает и помнит, шо це таке. Теперь дурит народ новой сенсацией — лошадиной теорией, “новым” подходом к лошадям. На презентацию его темы не пошел — сказал, что я собачник, а не лошадник. Так и есть.
Прихожу в 16 часов в свой номер — дверь открыта настежь, и худой латинос извивается в стеклянном кубе душевой кабины — моет стенки. Промычал что-то вежливое мне. Вот, елки-зеленые! Мечтал принять душ и отдохнуть. Разделся, сел за стол, стал писать в дневник. Решил быть толерантным и политкорректным — не выгонять его к едреной матери, а дать человеку спокойно и с достоинством выполнить трудовое задание. Пришел еще один тип — промычал что-то гортанное в знак приветствия. Я кивнул ему. Он стал перестилать белье. Я молча пишу. Он стелет. Вдруг как чихнет! В голос, с удовольствием! Предложил ему закрыть окно, чтобы он не простудился на рабочем месте. И разрешил не убирать на столе, а только пропылесосить. Ушел. Тут я и принял душ.
Звали в ресторан — не пошел. Знаем мы эти рестораны — и пить не будешь, а утром голова будет болеть от наведенного похмелья. Решил прогуляться в одиночестве, отдохнуть.
Прогулялся по окрестностям. Офисы, парки, газоны, стоянки машин, корпоративные центры — стеклянные здания этажей по 10–20. Новый район, все сделано чисто, обстоятельно, на немецкую совесть. Декоративные деревья, разноцветные кусты, волны цветов в замысловатых клумбах, фонтаны, фонарики, дорожки. С дубов, в ночной тишине, с шелестом падают желуди и скачут по асфальту или катятся по траве. Пошел по косогору газона к березке — увидел кроличьи норы.
И вот думаю: чем же занимаются за стеклянными стенами этих бесчисленных многоэтажных зданий? Ведь не руками работают, а головой. И какой они должны создавать мыслительный продукт, чтобы окупать все эти этажи, парковки, фонтаны, свою собственную жизнь и жизнь своих семей и еще приносить прибыль хозяевам-капиталистам. Названия фирм на крышах: “Atrum”, “Nestle”… Последняя, кажется, производит мороженое. Их 15-этажный билдинг высится рядом с гостиницей, тут же — парковка размером в несколько футбольных полей с номерами для машин. На крыше офиса синеет эмблема: две птички в гнезде — мама и птенчик.
Смотрю “BBC-news”. Противные физиономии у большинства западных дикторов. Лживые, фальшивые, испуганные. Правда, тональность, гораздо спокойнее, нет ежеминутных ужасов и катастроф, что так любят собирать со всего света наши журналисты.
По немецкому каналу идет передача “Upps!” — вроде как “Ах!”, съемки забавных случаев: с животными, с велосипедами, с танцорами, с детьми. Хохотал. Наша подобная программа “Сам себе режиссер” значительно слабее, меньше материала, так как меньше фотокамер у нашего народа. А может, и по другим причинам.
Сегодня наблюдал за великолепной семеркой немецких полицейских: командир и три двойки. Они спускались в метро для патрулирования парами — молодые крепкие парни в темно-синей форме. Командир на эскалаторе обернулся к двойкам и что-то продекламировал — парни радостно подхватили и засмеялись. Бодрые, крепкие, веселые. Я разглядел их экипировку: на поясе висят кожаные перчатки, фонарик, наручники, подсумки (из одного торчала бутылочка пепси-колы) и еще что-то. Четкие в движениях, бравые — как немецкие полицейские не похожи на наших ментов в мешковатой форме, с семечками в кулаке, с унылой походкой военнопленных… И набивший оскомину вопрос: кто кого победил, черт побери!
8 сентября 2006 года
В “Невском времени” вышла моя статья “Ребята, на паровоз! Будем прорываться!”, к 65-летию начала ленинградской блокады, под рубрикой “Как это было”. Две истории из рукописного архива 48-й ОРПК, который я обрабатывал.
Среда, 27 сентября 2006 года
Вытащил из Сети отклик на свою статью.
“Дмитрий КАРАЛИС абсолютно верно вопрошает: “Неужели власть настолько не понимает русский национальный характер, чтобы выбирать путь капитализма?” Но и здесь полуправда, и здесь самообман. Ведь выбрала же наша власть капитализм, ведь нашлась же половина общества, что приняла капитализм, это ведь тоже русские люди, не инопланетяне же? Очень опасно не замечать, что сам русский характер дал трещину, общество раскололось на тех, кто за капитализм, и на тех, кто против, и ничего тут не поделаешь, такова Воля Божья, если уж уповать к религии. И призывать только к душеспасению — себя обманывать. <…> Современному человеку надо дать доброкачественную альтернативу капитализму, а не намеки на марксизм, который так и не дал побеждающей формулы справедливости. Марксова модель коммунизма не сработала, более того, именно неадекватность теории “научного коммунизма” скомпрометировала саму Идею Коммунизма (Социализма) как возможность построения общества без эксплуатации одного человека другим.
Да, гнев народный — страшная сила, но что конструктивного могут предложить взбунтовавшемуся народу поводыри, которых можно только угадывать из статьи “Кто остался в дураках?” Нам предлагается из двух зол выбрать меньшее, но наш народ достоин лучшего.
Пока не будет вброшена в информационное пространства альтернатива капитализму и несостоявшемуся “коммунизму” по Марксовой модели, мы не тронемся с мертвой точки. И статья “Кто остался в дураках?” тому еще одно доказательство. Кто еще не остался в дураках, тот должен понять, что в существующей логике миропонимания нам светит либо капитализм, который Россия отвергала в 1917 году, либо опять освященное номенклатурное правление, которое народ отверг в 1991 году.
Формат и жанр Форума не позволяют дать конструктивного ответа на поставленные здесь вопросы. Да, и не существует готового ответа, именно поэтому и нужна конструктивная дискуссия. Только формат Форума не годится. Вот и место для серьезного обсуждения поднятого Дмитрием КАРАЛИСОМ замусорено примитивным междусобойчиком участников Форума”.
Удивлен количеству людей, которые обсуждают мою немудреную статью на сайте “ЛГ”. Комментарии самые разные. А комментарии к комментариям – вообще отдельный жанр!
2 октября 2006 года
Звонил Глебу Горбовскому. Он сказал, что прочитал “Хроники смутного времени” в седьмом номере “Невы”. <…>
Предложил ему читать лекции в ЦСЛК о современной поэзии. Про лекции в виде вечеров любителей поэзии Горбовский сказал: “Это жизнью пахнет! Это интересно!” Пригласил на свой вечер.
12 октября 2006 года
В бывшей студенческой столовой Императорского университета справляли 75-летие Глеба Горбовского. Крупнейший русский поэт! Без фальши, без придумок, словно ему сверху диктуют, а он только записывает. Так, наверное, и есть.
17 октября — вечер Горбовского у меня в ЦСЛК, для более узкого круга.
13 октября 2006 года
Сегодня в ЦСЛК прошел вечер — 75-летие Бориса Никольского, главного редактора журнала “Нева”.
Михаил Кураев, взмахивая бровями, принялся рассказывать о себе, как он вместе с Никольским “держит тяжелый ключ от тюрьмы” — работает в Комиссии по помилованию при губернаторе Санкт-Петербурга — и какие там бывают тяжелые случаи. <…>
Поэт Олег Левитан прочитал стихи и подарил юбиляру бидончик соленых груздей и волнушек, после чего народ стал гадать, попадет ли бидончик на фуршетный стол или уедет домой нетронутым?
Ожидая сбора гостей, Никольский сидел у меня в кабинете. <…>
17 октября 2006 года
<…> Совет начался, как обычно — словно собрались на посиделки, — поплыли по прихоти пустых разговоров — то об одном, то о другом. Вот, дескать, в союз надо принимать молодых… Сережа Махотин сказал, что в стране происходит черт знает что: Политковскую убили, грузин травят, надо принять какое-нибудь обращение к власти. Александр Танков, новый председатель секции поэзии, сказал, что ему достоверно известно, как “скорая помощь” не поехала к больному с грузинской фамилией, а Рубашкин вспомнил про осквернение еврейских могил на кладбище Твери и спросил Попова: так вот есть фашизм в нашей стране или нет? Есть, есть фашизм в нашей стране, сурово закивал Попов. А вот кое-кто утверждает, что его нет, язвительно сказал Рубашкин.
По поводу письма к власти о Политковской и грузинах я сказал, что у меня другие поводы к беспокойству. Например, я предлагал написать письмо в поддержку Югославии, когда шли бомбежки НАТО, но собрание писателей не поддержало. Я готов написать письмо по поводу американской агрессии в Ираке, где погибло уже 60 тысяч человек. Я бы подписал письмо протеста против действий Израиля в Ливане — там в мирных кварталах Бейрута погибло уже 1,5 тысячи человек. <…>
Вечер Горбовского в Центре прошел замечательно. Хорошо поговорили с Горбовским о литературе и жизни. Гуляли до 12 ночи.
18 октября 2006 года
Вечер молодого (40-летнего) прозаика Карла Йогана Вальгрена, его представлял переводчик Сергей Штерн, живущий в Швеции. Парень в кепке, шарфе, с серьгой в ухе. Наши девушки были от него в восторге. Полистал его книгу — сборник эссе о том, как социализм плохо отразился на Восточной Германии. Конечно, лучше бы там победил фашизм…
24 октября 2006 года
Пришел с конференции по новейшей литературе в Педагогическом университете. Будущим преподавателям литературы предлагают вдохновляться Сорокиным и Приговым. Составитель учебника по современной литературе агрессивна. “Ага, вы в союзе у Попова! Значит, наш человек! Чужих я не пущу!” — сказала мне.
Попов кипятился по поводу учебника, потому что его там нет, обещал выступить с разгромной речью, но рассказал лишь, как летал в Париж на книжный салон и как его там восторженно принимали какие-то очередные парикмахерши. Почему-то, рассказывая о своих успехах у читателей, Попов всегда приводит в пример женщин этой профессии.
Выступала финка, рассказывала о книгах, сделанных из живых журналов. Читала отрывки: героиня проснулась, посмотрела в окно, сходила в туалет, умылась, выпила кофе, поболтала с подругой по телефону, вышла в Сеть, написала несколько писем, снова выпила кофе… Это, дескать, жизнь, это интересно и находит читателей. “А вы уверены, что это имеет отношение к литературе?” — спросил я. Финка ответила туманно. Ведущая конференции поддержала докладчика: это модно, прогресс, есть спрос на такие книги и тому подобное.
А шел с конференции дворами к своему дому и подумал: а почему нет? Я же имею нахальство вести дневники и печатать их. Чем мой мир интереснее мира молодой женщины, живущей на пособие по безработице?..
Четверг, 2 ноября 2006 года
Сегодня сделал небольшой доклад с названием “Другой Булгаков” в Пушкинском Доме на международной научной конференции “Михаил Булгаков в ХХI веке”. Основа доклада — моя статья для “Невы”.
Суть в том, что литературоведы превратили удачливого М. Булгакова в страдальца. “Исследователи творчества Михаила Булгакова часто повествуют о жизни писателя в трагических тонах, замалчивая его успехи и возводя трудности в абсолют. Отношения Булгакова с властью, цензурой, Сталиным, наконец, представляются нескончаемой битвой таланта-одиночки с репрессивной машиной, гордой атакой Мастера на стальные лопасти коммунистических мельниц. Скажем, тому факту, что Сталин, поинтересовавшись в телефонном разговоре: “Мы что, вам очень надоели?”, не поддержал желания талантливого писателя выехать за границу, придается исключительно негативное значение. А тот факт, что уже на следующий день Булгаков по протекции Сталина получил место режиссера в лучшем театре страны — у Станиславского в столичном МХАТе — и приличный заработок! — никак не комментируется. Как и сам звонок первого лица государства “писателю-белогвардейцу”.
Сказать, что сатирика Булгакова обижали и притесняли сверх обычного, цензурного, было бы неправильно. Наоборот, можно удивляться, как его — талантливого драматурга и писателя, чьи произведения при жизни издавались и ставились не только в СССР, но и за границей, а сам он был окружен неказенной славой, красивыми женщинами и яростной критикой, — как его пронесло мимо репрессий, и он умер своей смертью в возрасте сорока девяти лет.
Вопросов не задавали. Что это — пренебрежение классических литературоведов к выскочке-самоучке или коллективное онемение от перпендикулярного взгляда?..
4 ноября 2006 года
От Гурьевой-Стрельчунас:
Дмитрий Николаевич, давно нет от Вас вестей, жаль.
Как Вы поживаете в преддверии зимы?
В понедельник — на работу, в бесконечный поход за знаниями.
Мы отметили Лизе 11-летие. Она теперь такая важная и серьезная и всех поучает, всем объясняет, как надо жить.
Видела рекламу одной из паломнических служб — редко, но бывают поездки на Украину с заездом в Борки.
Давайте вместе?
Ждем новостей, Ира и Лиза.
Гурьевой-Стрельчунас:
5 ноября 2006 года
Ирина, здравствуйте!
Виноват — давно не писал, но сегодня в Андреевском соборе во время службы вспомнил вас с Елизаветой — пришел домой, там письмо. Много работал, менял кадры, часто ходил на службу, занимался текучкой и проч.
Поехать в Борки и отслужить панихиду на месте гибели наших прадедов было бы хорошо. Может, узнаете, что и как? И напишите, чему учит Елизавета, — это очень интересно. Не забуду Вашу помощь летом!
Дмитрий Каралис.
6 ноября 2006 года
Сегодня на деньги от продажи “крымского поместья” купили у Андрея Громова “мицубиси-галант”. Громов сам предложил, узнав, что я подыскиваю машину. Машинка хороша, стильная, мощная. Я бы ездил на замечательной юркой “Оке”, которую нам отдала тетя Ната, но никакого респекта на дорогах и от сына. “Ауди” мы продали еще весной, деньги Ольга сложила в коробочку, но мы брали оттуда, и пришлось немного занять у тещи. Надеемся поэксплуатировать “японку” в Скандинавии.
9 ноября 2006 года
От Гурьевой-Стрельчунас:
Дмитрий Николаевич, я узнала о поездке в Борки. Поездка может состояться в любое время, если будет хотя бы 4 человека. Маршрут: Москва–Харьков и обратно, на поезде.
В Харькове предлагают посетить Кафедральный собор, Покровский монастырь, затем поезка в Изюм: Вознесенский храм, источник.
В Борках восстановлен маленький храм, священник живет в 30 мин. от храма. Открывают его утром для службы и когда приезжают путешественники. Построена там небольшая станция в стиле тех времен, когда произошло крушение.
Поездки организует паломнический центр при храме Спаса Преображения Патриаршего подворья в Переделкино. Стоимость — 3500, проезд в поезде.
Ваши московские знакомые Лизочка и Ирина.
Можете нам позвонить, а то нам звонит только гневный Лизочкин папа и скандалит.
Пока.
Мы.
15 ноября 2006 года
В “Литературной газете” вышла моя статья в рамках дискуссии к столетию со дня рождения Брежнева. Даю отрывками.
Национальный герой?
Эпохи — не валюта, они плохо приводятся к единому знаменателю покупательной способности, наличию товаров, услуг, ощущений и смыслов, окружающих человека. И сравнение брежневской эпохи с нашими днями не всегда корректно, но неизбежно. Четыре рубля (бутылка водки!), которые мы с женой платили в брежневские времена за двухкомнатную квартиру, симпатичнее нынешней платы в три тысячи рублей (правда, и квартира иная). Но воспоминания о сизой морде секретаря парткома и фальшивой улыбке председателя месткома на заседании комиссии по туристической группе в Болгарию явно тягостнее вида шенгенской визы в паспорте, дающей право ехать, куда заблагорассудится, без всякого разрешения общественности. Невозможно сравнивать круглосуточное отсутствие бутылочного пива в большинстве городов СССР с круглогодовым отсутствием работы в нынешние. А что лучше — “отсутствие секса в СССР” или лавина сексуальных услуг в любой точке Российской Федерации, превращенная в оборотистый бизнес на фоне вымирания нации? Нисколько не тоскую по 70–80-м как среде обитания, хотя на те годы выпали мои юность и молодость.
<…>
Разве в том обществе существовала глобальная несправедливость? Разве не действовал древний принцип: “Кто не работает, тот не ест”? Разве можно было жить в обществе и чихать на него — не работать, не платить налогов?.. Ну не было в достатке колбасы и мяса. Сейчас они есть на прилавках, но не в каждом доме. И это надо понимать. Ну не было истинной демократии (а где, в какой стране она есть, покажите!), не было свободы слова, многопартийной системы. Что, сейчас они появились? В стране народовластие? Страной управляет народ через своих представителей? Даже смешно ставить такие вопросы. <…>
ПЛОХОЕ быстро забывается, а мифы о добрых богатырях живут долго. Не удивлюсь, если со временем Леонида Брежнева возведут в ранг национального героя. А что? Собранных земель не раздавал, в империи царили мир и порядок, мы были первыми в космосе, балете, хоккее, оружии, добыче нефти и газа, производстве чугуна, стали, угля, алюминия и книг. Некоторые показатели можно оспорить, но не общий фон. Мир сохранил? Сохранил! Народ сберег? Сберег — от голода не умирали, не бомжевали, по мусорным бачкам не шарились, тунеядцев не было, бездомные дети в подвалах не жили, жилье давали бесплатно, нация прирастала, а не убывала. Что еще требуется от лидера государства? Чтобы умел на коньках кататься и в теннис играл? Извините, это из другой оперы. <…> У нас на даче стоит цветной телевизор “Радуга”, сделанный в брежневские времена на советском заводе. Этому аппарату — четверть века. Но чем в принципе зарубежный “Самсунг” лучше моей советской “Радуги”? Что в одном телевизоре картинка плохо пересекается с реальной жизнью, что в другом. И так же, как во времена брежневского “застоя”, тянет иной раз обратиться к врачу “ухо–глаз”.
От Гурьевой-Стрельчунас:
Вот из письма Лены Орловой, вильнюсского генеалога, от 14 ноября 2006 года: “И все время надеюсь, что придет такой момент, и попадется мне в каком-нибудь деле Константин Иосифович Каралис. Правда, недавно попался, и даже возраст подходящий, только не в Вилкомирском, а в Ошмянском уезде. Я Дмитрию даже ничего не писала. Если будете с ним общаться, можете об этом сказать”.
Вот говорю.
Ирина. Привет дяде Дмитрию НиколаИевичу от Елизаветы.
20 ноября 2006 года
Вечер, посвященный 90-летию Михаила Дудина. Приехала дочь Елена Михайловна из Москвы. Пригласили артистов, телевидение.
Даниил Аль рассказал, как он познакомился с поэтом на Ленфронте в 1942 году. Глеб Горбовский прочитал стихи, сочиненные на память М. Д. Горбовский сказал, что первую книгу Дудина “Переправа” увидал в 1948 (?) году в книжном шкафу, в котором он прятался, когда сбежал из колонии. Шкаф стоял в школе, где его отец работал учителем.
Потом выскочил Рубашкин и торопливо рассказал, как исключали из Союза писателей Ефима Эткинда и Дудин якобы тоже участвовал в этом исключении. А потом Дудин съездил в Италию, где уже жил исключенный Эткинд, и они поговорили хорошо. Вернувшись из Италии, Дудин первым делом поспешил к Рубашкину — сообщить, что ему стало легче после прощения Эткиндом. Так же торопливо, поглядывая на дверь, словно боялся чьего-то прихода, Рубашкин прочитал эпиграмму Дудина на Ивана Сабило, который уже несколько лет работает в Москве.
21 ноября 2006 года
Сегодня в “Невском времени” вышла моя критическая статья “Время читать или бремя читать?” — о подготовке к Книжному салону, который пройдет в Ленэкспо 24–26 ноября.
Зампред Комитета по печати Владимир Соболев быстро откликнулся в этой же газете под рубрикой “Минуточку внимания!”. Нахвалил будущий Книжный салон и рассказал, как хорошо там будет петербургским писателям. Думаю, обиделся. Сказали, он отвечает за это мероприятие, которое я заранее покритиковал, листая буклет салона.
22 ноября 2006 года
В “АиФ”–СПб вышло большое интервью со мной. Ничего хорошего от таких публикаций ждать не приходится. Зависть толкает людей к вредным поступкам. Но… Пустячок, а приятно. Пока приятно.
2 декабря 2006 года
Ездили с Ольгой на два дня в Финляндию — опробовали машину.
Остановились в гостинице на окраине Иматры — старый двухэтажный дом со всеми удобствами. Хозяйка — литовка. В советские времена работала на Игналинской АЭС оператором. Большая комната, отдельная кухня, отдельный туалет. 25 евро в сутки с завтраком.
Накупили подарков к Новому году. Когда были в универмаге, позвонила Марина, они благополучно приехали с юга.
В дьюти-фри на границе накупили алкоголя — на подарки и к праздничному столу. Калифорнийское вино в пузатых бутылочках купил, а еще итальянское, чилийское и французское. Водка финская, виски ирландский. В России качественный алкоголь — проблема.
Дожди и сырость, темно. В Финляндии — белые туманы над Вуоксой.
В районе финской границы (очевидно, чтобы запутать врагов, шпионов и диверсантов) на российской территории почти полностью отсутствуют внятные дорожные указатели.
Японская машина финский экзамен выдержала. Будем ездить.
11 декабря 2006 года
Снега нет, температура плюс 10. Теплая плюсовая погода держится два месяца. Побиты все рекорды аномально теплого декабря. В лесах появились грибы: лисички, опята, поганки. Алешин зовет в грибную экспедицию на Карельский перешеек — искать боровики. Ему кто-то сказал, что появились. “Ага, сейчас! — говорю ему. — А медведи-шатуны? Забыл про таких? Им никак не улечься на зимовку, они бродят по лесам и со злости дерут людей. Не, не поеду! Боюсь…”
Я не боюсь, просто не расстаться с Гоголем, которого читаю, лежа на диване. Вскакиваю лишь затем, чтобы извлечь из классика цитату и погладить Белку. Впрочем, глажу ее постоянно — спущенной с дивана рукой. Не собака растет, а просто чудо — любимица всей улицы.
“Мертвые души”: “Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное, как день, всё проникнутое согласием и мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: “Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!” Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец к бабе, которая лечит зашептываниями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая Бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни”.
Когда Ноздрев завирался: “Подробности дошли до того, что уже начинал называть по именам ямщиков”.
“Об ученых предположениях
Наша братия, народ умный, как мы называем себя, поступает почти так же, и доказательствам служат наши ученые рассуждения. Сперва ученый подъезжает в них необыкновенным подлецом, начинает робко, умеренно, начинает самым смиренным запросом: не оттуда ли? не из-за того ли угла получила имя такая-то страна? или: не нужно ли под этим народом разуметь такой вот народ? Цитирует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им вопросы и сам даже отвечает за них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно, — и рассуждение заключено словами: “Так это вот как было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть на предмет!” Потом во всеуслышанье с кафедры, — и новокрылая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников”.
Город уже в новогодней иллюминации: деревья на Адмиралтейской набережной опутаны гирляндами мелких фонариков — цвета изумительные: сиреневые, фиолетовые, розовые… На Алексеевском равелине Петропавловки переливается транспарант “С Новым годом!”
Гурьевой-Стрельчунас:
Ирина, здравствуйте!
Давно не писал — закрутился, как всегда. Не знаю дня, чтобы сесть и, мечтательно глядя на звезды, подумать, елки-зеленые, о вечном или каких-нибудь приятных пустяках. Целыми днями: тра-та-та, тра-та-та, скрип и рокот текучки. Если озарит некая светлая мысль, то тут же ее накроет гипсом текучка, и лишь к концу дня вспомнишь, что была такая мысль, да, была, и надо бы встать и записать ее в дневник, но — лень, глаза слипаются, да и новая мыслишка отвлечет от намерения. Да еще машину купили — подержанную “мицубиси-галант”, ездили на ней в Финляндию на пару дней — покупали подарки к Новому году. Вот получил месяц назад у отца Константина благословение на новый роман, да шиш — пока только отдельные эпизоды, не расписался. Читаю “Мертвые души” — как в первый раз! Да еще по книге, изданной в 1947 году, там синтаксис времен Николая Васильевича, прямая речь не так, как ныне, и эта конфигурация с кавычками, а не тире с абзаца, меняют восприятие текста. Плюс размер страницы продолжительный, и фраза видна вся сразу, а не собачьими клочками, как в книгах малого или среднего формата (специально взял издание 1968 года и сравнил). Размер строки влияет на восприятие текста. Зощенко можно вложить в малый формат, а Гоголя нельзя, — знаю по издательскому опыту прошлых лет, на себе прочувствовал. Ну, извините, что заболтался и не сразу спрашиваю, как ваши дела. Так как же они?
Что Лизочкин папа? (Ударение на второй слог.) В родной Франции или на нашей территории? Продолжает ли Елизавета учительство и проповедничество? Посоветуйте ей с точки зрения зрелого марксизма-ленинизма и недозрелого ницшеанства комментировать мультики или сериалы. Может получиться забавно, да и развивает! И передайте, пожалуйста, привет от дяди “Димитрия Николайевича”. Если вновь увидимся на море, научу ее еще одному стилю, секретному — “гидросамолет” называется, только для разведчиков и Джеймсов Бондов: будет нестись над водой с ревом, как мой герой водопроводчик Кошкин из фантастического рассказа “Кошкин в древнем мире”. Не читали? А зря! Я до сих пор получаю отклики, да и сам читаю, если скучно станет.
А что Литва? Что пишет генеалог Лена? Не обнаружились ли еще прямые родственные связи между Стрельчунасами и Каралисами? Может, Вы моя пятиюродная кузина, а Ваша славная дочка — мою шестиюродная внучатая племянница? А что? Я бы вас любил обеих еще сильнее — как подарок судьбы на старости лет.
Как ученики — дети богатых родителей, не очень наглеют? Если будут наглеть, пугните их дарвинизмом и новыми открытиями ученых, из которых следует, что человек не только произошел от обезьяны, но при определенных обстоятельствах может вернуться к этому виду в одну ночь: просыпаешься, хвать себя за грудь — а там шерсть; и везде шерсть. Зато в школу не надо.
Ну, заболтал Вас совсем. Пишите.
Ваш Дмитрий Каралис.
От Гурьевой-Стрельчунас:
Здравствуйте уже!
Спасибо за письмо, рада, что обнаружили себя, как сказали бы мои русскоговорящие ученики с французскими корнями.
Они поживают неплохо, вчера вот потешались над моим русским акцентом. Я им пригрозила шерстяным покровом на всей поверхности тела, по-моему, не поверили.
Что же, подождем, проверяя теорию практикой.
Мы с Лизаветой засобирались в Питер на праздники. Если получится взять билет, а цены удивляют, то, не дожидаясь моря и солнца, можем встретиться под снегом и дождем. Мы будем у родственников на пр. Славы, дату сообщу после покупки билетов.
Кратко о нас:
Папа, с ударением на третьем слоге, почтил нас своим 7-дневным присутствием, обсмердил — как писал Иоанн Кронштадтский — наши души и благополучно отправился в сытую Францию праздновать Рождество с выходкой из Балтии.
Нам строго-настрого наказал и думать забыть о возможности приезда в гастрономический рай, так как место наше занято.
Ну и хорошо.
Желудок в ужасе сокращается, стоит лишь вспомнить о гигантских объемах пищи, поглощаемой во время семейных застолий.
Лена, генеалог из Вильнюса, прислала результаты поисков — нашла даже прапрапрародителей. У них красивые имена — Элзрозина, Элеонора, Стефан, Иосиф, Юстин, Филипп. Жалко, что ее исследование закончилось лишь нахождением данных, ничего не известно об этих людях. Какими они были, как жили.
Стоит оставлять дневники для потомков или хотя бы хранить письма. Найдут прапраправнуки такие записи, удивятся мудрости древних людей, порадуются, что на свет появились не от капустного семени, а от семьи с историей, глядишь, им проще жить станет.
Вот даже Лиза радуется, что у нас есть знакомый Каралис.
Она, путаясь в родственных связях, давно решила, что Вы представляете одно из ответвлений нашего рода. Устами младенца……
Лена предлагает свои услуги в дальнейших поисках, я немного притормозила ее пыл — это не совсем дешевое занятие. Хотя можно было попросить ее поискать вширь. Так мы бы быстрее обнаружили степень родства.
Лиза потеряла школьный дневник — не жалко, он красен от двоек. Собралась вести новую жизнь под лозунгом: сдадим удовлетворительные знания на хорошо и отлично. В связи с этим весь вчерашний вечер, под присмотром Лизочки, я клеила елочную игрушечку Петрушечку — задание по труду. Ребеночку понравилась мамина работа. Учительнице тоже. Поставили 5.
Вот такая она лентяечка, Ваша возможная шестиюродная племенная внучка.
До встречи.
Мы.
12 декабря 2006 года
Смольный срочно требует смету на ремонт Центра! Оказывается, губернатор Матвиенко давно откликнулась на наше письмо и выделила 500 тыс. к десятилетию Центра, которое будет в мае следующего года. Но бумаги залежались, чиновничьи жернова вращаются медленно, и вот после моего повторного письма-напоминания чиновникам накрутили хвосты, и они хотят скинуть мне полмиллиона рублей под самую “елочку”. Чтобы я в темпе провел тендер, нашел заказчика, сделал ремонт и отчитался. За оставшиеся две недели! Я что — сумасшедший? Или они с ума посходили?
Позвонил в Комитет по печати. “Срочно! Срочно! Иначе деньги пропадут! Дело на контроле у губернатора!” — “Да пусть они лучше пропадут, чем я в тюрьму сяду за бюджетные деньги! Нельзя ли перенести финансирование на первый квартал следующего года?”
Судя по тому, как со мной разговаривали, всыпали им крепко! Проспали ребята, а теперь хотят выпихнуть деньги из своего ведомства и отчитаться.
Нет, сказал я, так не пойдет. Я буду вынужден поблагодарить губернатора за заботу, изложить свои соображения и оставить решение вопроса на ее усмотрение. На другом конце провода чуть ли не зубами заскрипели. Попрощались со зловещей вежливостью.
16 декабря 2006 года
В декабрьской “Неве” вышла моя “Литературная галерея” — три статьи о Лескове, Булгакове, Аверченко. В секции критики Союза писателей СПб числятся 57 человек, из них — 15 докторов наук. А литературной критики почти нет.
17 декабря 2006 года
<…>
Несколько дней назад Максиму пришло письмо с просьбой погасить взятый кредит. Максим уверяет, что у него украли паспорт и взяли кредитов на 350 тысяч. Мы стоим на ушах. Максим говорит, что ему бояться нечего — фото в банке не его и всё такое прочее. Кредиты обнаружились в трех банках, это пока. Учитывая кредиты, которые набрала Марина со своим Даней, настроение тяжелое.
Все делается, чтобы соблазнять молодежь: предложения о кредитах без всякого залога — на каждой водосточной трубе. Даже такие: “Помогу взять безвозвратный кредит! Звоните…” Спросил всезнающего зятя Скворцова, почему раздают деньги налево и направо? Саша махнул рукой: “Денег у банкиров столько, что они не знают, что с ними делать. Вкладывать в экономику никто не хочет, в торговлю не сунешься — все поделено, так хоть на процентах заработать…”
Егора Тимуровича Гайдара чуть не отравили. Он выступал по телевизору в передаче со Сванидзе, испуганный. Рассказывал, как попил чая с булочкой в ирландском отеле, и ему сделалось дурно — лежал в номере больше часа, потом ему позвонили устроители конференции и спросили, не забыл ли он, что должен читать доклад о том, как 15 лет назад он был премьером и разваливал советскую экономику. Спросили, наверное, другими словами, но суть та же.
25 декабря 2006 года
Звонил в Смольный нашему куратору Соболеву, еще раз объяснил, почему отказываемся от денег на ремонт в этом году. Попросил принять все меры, чтобы деньги не пропали. В ответ холодок. “Вы должны были сами беспокоиться о своих деньгах, а не ждать, когда вам напомнят”. — “Я и напомнил”. — “Надо было раньше это сделать! А теперь придется отменять распоряжение губернатора, ждать, пока выйдет новое…”
Придется ехать отставляться, чтобы снять напряжение. Вроде и не виноват, но они хотят, чтобы я чувствовал себя виноватым: “Мы по вашей просьбе выделили деньги на ремонт, а вы, неблагодарный….”
Не зря привез из Финляндии выпивку, ой, не зря.
27 декабря 2006 года
В “Роман-газете” вышел мой “Чикагский блюз”. Рекомендовал меня Юрий Поляков, член редсовета. “Роман-газета” расходится по библиотекам страны, в столицах ее почти не знают. Директор “Р–Г” — писатель Юрий Козлов, его книгу “Колодец предков” прочитал с интересом.
Он сын нашего питерского писателя Вильяма Федоровича Козлова (“Президент каменного острова”, “Георгиевский кавалер”, “Волосы Вероники”, “Карусель” и многого другого. Был очень популярный и тиражный автор. Сейчас его почти не печатают: издательская мода изменилась.) Несколько лет назад В. Ф. пытались грабить в собственной квартире на улице Маяковского — усадили в кресло, кололи ножом, чтобы он сказал, где хранятся деньги. Вильям Федорович вырвал нож, порезал двоих бандитов, разбил табуреткой окно, позвал на помощь, бился с бандюгами, как лев, ихедва довезли до больницы. Вот это, я понимаю, писатель! Они пришли втроем, с девицей, под видом заключения договора на его книгу с прибалтийским издательством. Вот и заключили себе на радость…
С Вильямом Федоровичем мы часто разговариваем по телефону — он мальчишкой прошел все невзгоды войны, сейчас на лето уезжает в деревушку под Великие Луки, пишет каждый день и живет крестьянским трудом. Дал почитать мне “Злые сказки” — ни один журнал из либеральных не возьмется такое опубликовать.
29 декабря 2006 года
Были с бухгалтером в Смольном. <…> Ирина понесла сдавать папки с годовым отчетом, я пошел по кабинетам.
<…>
На выходе встретил Сашку Андреева из Мастерской молодой прозы времен Кутузова. Поболтали. Он советник председателя какого-то комитета. “И в чем твоя работа?” Глаза у Сани хитро заблестели: “Советы даю! С кем иметь дело, а кого на хрен посылать… — рассмеялся. — А ты с чем пожаловал?” Я махнул рукой: “Прогибался, отставлялся непонятно за что…” — “Ну, это святое дело. Надо, надо… Как Максим, как Ольга?” В воспоминания литературной юности сползать не стали, обошлись общими фразами.
Вдруг Сашка задумался: “Слушай, у тебя есть └Ока“? — “Есть. Ольгиной тетке как ветерану выделили, она мне передала по доверенности”. Сашка захохотал: “Значит, это ты меня в прошлом году на Невском подрезал? Я на своем “мерсе” еду, вдруг “Ока” с левого ряда догоняет, смотрю — ты, такой важный сидишь, ни на кого не смотришь, потом “фьють!” передо мною в правый ряд. Я еще думаю: ты или не ты? Значит, не ошибся! Ты и сейчас на ней ездишь?” — “Ездил бы с удовольствием, да никакого уважения на дорогах, и сын конфузится. Сейчас на └мицубиси-галант“…” — “Ну, это другое дело!” — похвалил Сашка. Я умолчал о возрасте машины, чтобы не разочаровывать приятеля. Расстались.
Сашка писал неплохие короткие рассказы. Помню, дал мне пачку из сорока (!) штук. Два из них до сих пор помню: “Халтура” про сантехника, второй — про женщину, которая работала в газетном киоске и нашла свою судьбу.
Воскресенье, 31 декабря 2006 года
Час назад голодная Белка съела половину блюда с заливным судаком. И лежит в уголочке, переживает свою вину. Не сдержалась.
Мы морили ее голодом для лучшей дрессировки — по совету Марии Семеновой, автора “Волкодавов”. Маша сказала, что своих стариков подобрышей она только через голод хорошим манерам научила.
Возили Белку в пригородный питомник, где сказали, что работа с ней будет хлопотная: она много о себе понимает и боязливая. По типу — хозяева ей по барабану, главное — самой уберечься. Мы рассказали о трудном детстве. Нам дали совет: не кормить две недели, потом приезжать. Мы с Ольгой переглянулись: как это не кормить две недели? Не бойтесь, она зверь, а зверь может без пищи и месяц обходиться, сказали нам. Надо довести ее до такого состояния, чтобы она только о еде думала, весь страх растеряла. Голодные лучше всего дрессируются, даже безнадежные тупари и трусы. Ладно, думаем, попробуем.
На сегодняшний день, перед тем, как сожрать заливное, Белка не ела дней десять. Это была вторая попытка введения ее в голодовку. Первую мы не выдержали на пятый день. Привезли Белку к дрессировщице, та покачала головой: “Толста. Голодного блеска в глазах нет. Последнего ребра не вижу. Еще голодайте!”
Мы уехали с сомнениями и покормили в тот же день — отчаялись и сильно засомневались в правильности такой методы дрессировки. Решили бросить эксперимент и дрессировать своими силами: больно тоскливый вид был у Белки. Она словно укоряла нас: вот прибилась к людям, думала, они меня любить будут, а они даже кормить перестали… Куда мне теперь деваться?
Но Маша убедила нас, сказала, что все собаки — артисты и придурялы, только так и надо поступать, расхвалила дрессировщицу, чьи овчарки снимались в ее фильме “Волкодав”.
Ладно. Снова заголодала наша Белка. Опять привезли к дрессировщице. “Голодного блеска нет! Еще дней десять голодайте!”
Едем обратно, Ольга со слезами говорит: “Она в детстве наголодалась, когда щенком по канавам и лопухам от злых людей и собак пряталась. Зачем нам эта дрессировка! Мы же не волкодава для охраны брали, а подобрали для любви…” — “Давай еще немного попробуем”, — говорю, а у самого тоже горло сжимает. Белка свернулась на заднем сиденье клубочком, дремлет, но ушки на макушке.
Приехали домой, она заливное и сожрала, встав лапами на стул. Ольга вошла в кухню — Белка метнулась под стол. Теперь Ольга варит ей кашу с потрохами — конец голодовке. Пойдем с ней на общий курс дрессировки — на пустырь за Армянским кладбищем.
От Владимира Илляшевича:
С Новым Годом и Светлым Рождеством Христовым!
Покоя в душе мятущейся, легкости в сердце и радости нового творения! Перед тем, как писать тебе, поставил 47-ю арию “Страсти по Матфею” Баха. Умилительная вещь. Ты знаешь, я не люблю соплей, и умиление есть умягчение сердца в ожидании спасения человеческого. Моя “главная” икона, что в кабинете, именно “Умиление Божьей Матери”, ожидающей Рождения Христова во спасение нас, грешных и болеющих страстями. Если послушаешь баховскую 47-ю, то поймешь, отчего ее любил Тарковский. Очень советую.
Недавно вернулся из древнего Минска (Менск на Немиге!). Был на съезде Союза писателей Беларуси, куда пригласил председатель СПБ Николай Чергинец, он же — седьмой по ранжиру политик в государстве.
Кажется, белорусы помешались на чистоплотности. Я намеренно прошел 3 километра тротуаров между ухоженных, стриженых газонов, в поисках хоть одного окурка или кусочка бумажки. Тщетно! Более того, родному Таллину и тем более Риге и близко не стоять с Минском по чистоте, ибо в белорусской столице даже стены обычных домов моются и сверкают чистотой. Они таковы и во двориках. Минск таков, просто таков. Матушка моя, покойная, наполовину эстонка и немка, была медичка и тоже считала чистоту большим достоинством. Оттого, видно, и для меня это свойство столь важно. Второе, что заметил: Минск будто на 3/4 — молодежный город, лица все — молодые, радостные.
Господи, до чего же хороши славянки! Убедился еще раз, что пресса все врет про Лукашенко. Он на самом деле народом любим. Более того, подумалось, Лукашенко жизнь за своих белорусов отдаст. А это — главное для политика (как ты думаешь, Ющенко за украинцев жизнь отдаст?). Молодежь (студенты!!!) Лукашенко критикует, главным образом, за то, что он не готовит себе замены на случай всякий (и вообще — “хотим перемен”). Впрочем, “ниспровергателей” нет. Любят они Лукашенко с его крестьянским произношением. И слава Богу. Есть хозяин в доме. Мне-то, монархисту, это близко и понятно.
Намеренно пошел на Центральный рынок. Был ошеломлен — есть все! Народ, оказывается, трудится. Одних колбас сырокопченых — более 30 видов. Куры — свои, а не Буша. Торговки добры, внимательны и спокойны. От чувства счастья, обалдевший, купил два кило белорусского сала и конфет на 30 евро, что для белорусов — значительная сумма. Но, по сути, эти евро им не нужны.
Выступил на съезде с кратким словом. Суть его — в пушкинском слове — поэт о себе сказал: “…был эхом русского народа”, в чем состоит весь, выдуманный трепачами от литературоведения, “секрет” Пушкина. Заметим про себя, Дим, что Александр Сергеевич считал себя просто “эхом” и, более того, эхом не какого-то абстрактного народонаселения, а именно русского (!) народа. Думаю, что Шевченко тем и люб, что он — эхо украинского народа. Или Колас, Мицкевич (последний, кстати, не поляк, а белорус) — эхо белорусского народа. Посмейся в глаза, русский писатель Каралис, любому, кто будет искать секреты гениальности того или иного писателя/поэта вне его народа. Не может древо расти без корневой системы. Но в том-то и состоит парадокс культуры и литературы, что без взаимосвязи с другими национальными культурами и литературами оно, древо, засыхает, чахнет и умирает.
Евгений Евтушенко за восемь лет, прожитых в США, ничего не создал. А я так люблю его стихи: “…И облака, словно белые кони, мчатся над Сент-Женеьев-де-Буа”. Спрашиваю его как-то на “достоевском” сборе в Москве: “Евгений Александрович, ныне в России — демократия, вами любимая, может, вернетесь в Россию?” Слышу в ответ: “Володенька, не вернусь, я так в детстве голодал!” Я уж захотел ему в лицо рассмеяться, да тогдашний (в 2004 году) ректор Литературного института Сергей Есин (вот уж ехидный!) подмигнул мне и говорит: “Женечка, дорогой, поешь, вот здесь тебе и красная икорка, и черная, и севрюжка — белая и свежая!” Поразило, что обладающий звериным чутьем Евтушенко в словах Есина иронии не учуял. Возможно, Евгений Александрович в своих американских весях растерял “корневую систему” и нюх.
Больно и за председателя мятежного “Союза белорусских писателей” Алеся Пашкевича, “борющегося” с Лукашенко. “Дурак” Пашкевич, хоть и доцент белорусской филологии, создал “запасной аэродром” где? В Литве. У “америкосов”. Господи, спаси его душу! Как епископ, уехавший от своего народа, теряет сакральную власть над церковным народом, так и писатель теряет свою кровную связь с народом, когда уезжает от него прочь. Вот какая штука. Оттого я и поддержал “официозный” Союз писателей Беларуси не из-за того, что его Лукашенко любит, а потому, что СПБ видит свою миссию не в политической, а именно в литературной области. Председатель его — Чергенец, Николай Иванович — хоть и политик, но все же человек чести. А Вы, сударь, знаете, что для нас: жизнь — Родине, а честь — никому!
Твой всегда Володя Илляшевич.
31 декабря 2006 года
Владимиру Илляшевичу:
Дорогой Володя, судя по письму, ты в хорошей литературной форме! Поздравляю! Используй момент и напиши какой-нибудь рассказ или повесть. Или начни роман. По крайней мере — задумай и набросай! Не шучу!
Что касается вранья о Белоруссии в наших газетах и на ТВ — догадывался. Грандиозная ошибка — потерять братьев-славян, украинцев и белорусов. Только враги России могут ругаться с белорусами и не хотеть реального Союзного государства, которое на бумаге существует уже много лет.
Насчет “эха” — согласен с тобой на 100 %.
В Белоруссии не был с советских времен (с 1980 года), очень хочется — будет возможность, порекомендуй меня куда-нибудь, пожалуйста.
Пишу сейчас большую вещь. Все, что могу сказать. Не уверен, что получится, но пишу. Тянет, есть драйв.
Обнимаю! Пиши! Всегда рад твоему голосу!
Сейчас пойдем к всенощной и причастию.
Твой Д. Каралис.
1 Продолжение дневниковых записей. Журнальный вариант. Начало см.: “Хроники смутного времени”. Нева, 2006, № 7; Частная жизнь начала века. Из дневников и путевых тетрадей. 2001–2004 гг. Хроники. Нева, 2007, № 12; Принцип реванша. Из электронных дневников и рабочих тетрадей. 2004–2005 гг. Нева, 2008, № 12.