Фантазии поколения семидесятников
Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2010
Елена Михайловна Травина родилась и живет в Санкт-Петербурге. Окончила философский факультет Санкт-Петербургского государственного университета и Восточно-Европейский институт психоанализа. Кандидат философских наук. Автор книги “Этнокультурные и конфессиональные конфликты в современном мире” (Изд. Санкт-Петербургского университета, 2007), “Сотворение мира” (в соавторстве), “Восстание масс” (в соавторстве) (СПб.: Мидгард, 2005). Автор ряда научных статей. Лауреат премии журнала “Нева”.
Есть такой секс!
Фантазии поколения семидесятников1
В 1986 году на весь мир прогремела фраза, произнесенная на телемосте Ленинград – Бостон: “В СССР секса нет…” Слова принадлежали представительнице Комитета советских женщин Л. Н. Ивановой и так точно выразили предписание коммунистической морали, что ее окончание (“…на телевидении”) не было услышано, потому что потонуло в смехе ленинградской аудитории телемоста. Иванова и зрители не поняли друг друга.
Что бы ни имела в виду представительница общественной организации и в этом качестве, рупор официальной идеологии: секс на телевидении, “их” секс как противопоставление “нашей” любви (вариантов впоследствии предлагалось много), ее поняли однозначно. В СССР секс был недопустим в принципе как элемент “буржуазного” образа жизни, способный растлить чистые души советских людей. Ведь все их помыслы должны были быть направлены на построение коммунистического общества, а не на индивидуалистическое ублажение себя.
Кроме того, заграничное слово “секс” предполагало не только сам акт, но и “красивую” атмосферу вокруг: ухаживание, цветы, духи, одежду, развлечения, ужины (“их” кофе вместо “совкового” чая). Всего этого СССР, занятый на протяжении десятилетий отпором проискам империализма, дать не мог. Поэтому молодые люди должны были безо всяких затей продолжать трудиться, учиться коммунизму по заветам Ильича и заниматься спортом, то есть сублимироваться. А в браке они должны были выполнять супружеский долг, то есть рожать детей. Все по-простому. Зеркалом старшего поколения был известный некогда депутат Шандыбин, который гордо признавался в том, что свою жену он видел минимум в ночной рубашке, да и то чувствовал при этом стыд.
Правда, народ в начале перестройки уже был другой. Поэтому и смеялась так аудитория над словами Ивановой. Насмотревшись западных фильмов, люди понимали под сексом нечто совсем иное, чем то, что пытались представить идеологические “рупоры”, и это другое им нравилось.
Однако если открыто выйти на Красную площадь и выразить свой протест (против вторжения СССР в Чехословакию в 1968 году) смогли только семь человек, то уж диссидентами в постели было почти все трудоспособное население страны. Существует точка зрения, что человек 60-х развивался в сторону интима. “Интим был как бы личной заграницей каждого, куда не дотягивался пристальный взгляд общества. Убежище от социальных стихий напрямую пришло от Ремарка и Хемингуэя, но получило советское гражданство с тем большей легкостью, что иных убежищ не было”2. Под интимом подразумевалась частная жизнь во всех ее проявлениях, в том числе в сексуальном.
Этот вектор продолжился в 1970-е: кроме алкоголя, второй радостью стало невмешательство в личную жизнь. Этими радостями “можно было пользоваться, и ими пользовались все, от спившихся кочегаров в угольных котельных до изысканных и высокообразованных, но тоже иногда спивавшихся диссидентов-отказников в котельных газовых”3. И никакая КПСС не могла сладить с человеческой природой, хотя пыталась это делать с самого своего славного революционного начала.
В социальных революциях подмечена одна относящаяся к нашей теме закономерность — постоянная связь между революцией и пуританизмом. Британский историк и исследователь национализма Эрик Хобсбаум отмечал, что ему не приходит на ум ни одно хорошо организованное, развитое революционное движение или режим, которые не утверждали бы пуританских тенденций. Согласившись с этим замечанием, можно предложить несколько причин, его подтверждающих.
Во-первых, любая революция требует от своих адептов полных самоконтроля и самоотдачи. Вспомним Рахметова из “Что делать?” Н. Г. Чернышевского, который самоистязаниями (от лежания на гвоздях до избегания женщин) готовил себя к грядущим испытаниям. Это, кстати, объясняет, почему революционеры могут быть так безжалостны, а революции так кровавы. Революционный фанатик всегда мазохист, а мазохизм всегда выступает в паре с садизмом.
Во-вторых, свободно удовлетворяемый сексуальный инстинкт требует не только времени, но и энергии. Но эти время и энергия могут быть “отняты” у “революционной борьбы”, что недопустимо с точки зрения сознательного революционера.
В-третьих, всякая революция, разрушая старую сложившуюся систему, способствует сложению жесткой новой, с четко обозначенными правилами игры, в которых нет места неопределенности чувств, влечений и инстинктов. Кроме того, революция создает свою систему ценностей, в которой общее всегда превалирует над частным.
Так, на место царства человека с его маленькими человеческими радостями и горестями приходит царство Бога с его категорическим императивом “надо!”. Наступает новый “Золотой век”, и возвращается надежда на обретение “Потерянного рая”.
Любовь небесная и любовь земная
Миф о “Золотом веке” или — в христианской символике — о “Потерянном рае” — лежит в основе любых социальных переустройств. “Повреждение нравов” периодически вызывает к жизни недовольных, будь то протестанты с их апелляцией к чистоте ветхозаветных текстов или ваххабиты, призывающие к очищению ислама от различных, чуждых ему примесей. Революция 1917 года, в результате которой власть в России захватили большевики, активно использовала метафоры возврата к истокам. На первых порах революции (Февральская и Октябрьская) даже сравнивались со светлым Христовым Воскресеньем4. Своими предтечами большевики считали утопистов Томаса Мора и Томмазо Кампанеллу, социалистов Сен-Симона и Оуэна, которые описывали общества, не знающие “эксплуатации человека человеком”. Райские “города-сады” должны были зацвести по всей обновленной земле. Оставив небеса Богу, должен был восторжествовать “Град земной”, построенный тем не менее по чертежам “Града небесного”.
Но была одна заминка. В “раю” не могло быть секса. Ну, не “трахались” Адам и Ева в раю. По крайней мере, в официальный документ (Библию) это не попало. За кадром, в апокрифах, осталась своенравная первая жена Адама — Лилит. С ней еще могло что-то быть. А вот с Евой — нет. Потом уже, когда первые люди были изгнаны из рая, им пришлось работать и вступать не только в товарно-денежные, но и в сексуальные отношения, но только, чтобы “плодитесь и размножайтесь”, без намека на удовольствие.
Из пространства мифа выскочить трудно. Поэтому всевозможные социальные переустроители, а с ними и большевики, оказались втиснутыми в прокрустово ложе, расположенное в аккурат между раем христианского Бога (“нельзя, грех”) и раем Адама (“очень хочется). А как известно на практике, если “нельзя, но очень хочется, то можно”.
Взгляды коммунистов на секс как отношение между полами претерпели некоторую (правда, непринципиальную) эволюцию: от статей Александры Коллонтай и “Двенадцати половых заповедей” Арона Залкинда до “Морального кодекса строителя коммунизма”, принятого на XXII съезде КПСС.
Хотя начать можно было бы с еще более ранних времен. Если рассматривать марксизм как светскую религию, то на него переходят некоторые из внутренних противоречий, которые несло в себе раннее христианство. В первую очередь это касается его противостояния языческой, низовой, народной культуре, которую необходимо было “вогнать” в новые границы. Эта новая структура оказалась достаточно жесткой для принятия, особенно там, где речь шла о естественных человеческих желаниях и потребностях. “Братья” и “сестры”, пришедшие из религии, стали давить на мужчин и женщин из обыденной жизни. Ведь православная христианская традиция рассматривала отношения между мужчиной и женщиной как греховные и имеющие некоторое оправдание лишь в рождении детей.
Множество примеров этому приводит И. С. Кон. “Все физиологические проявления сексуальности считались нечистыми и греховными. Ночные поллюции и сопутствующие им эротические сновидения рассматривались как прямое дьявольское наваждение, заслуживающее специального покаяния. Половое воздержание было обязательным по всем воскресеньям и церковным праздникам, по пятницам и субботам, а также во все постные дни. При строгом соблюдении всех этих запретов люди могли заниматься сексом не больше 5–6 дней в месяц. Особенно много заботы клирики проявляли о воздержании по субботам, поскольку по старым языческим нормам именно субботние вечера лучше всего подходили для секса”5 .
При том, что половая жизнь в браке допускалась, она все-таки оскверняла человека, а скверна подлежала очистке. Мужчина должен был вымыться ниже пояса после полового акта и только после этого осмеливался войти в храм, целовать святые мощи, посещать святых отшельников. Женщина в “критические дни” или беременная не могла “осквернить” своим присутствием церковь, а после родов проходила обряд очищения.
Идеалом супружества назывались князь Петр и жена его Феврония6 . Хотя, судя по тексту “Повести о Петре и Февронии” и молитвам, обращенным к этой княжеской чете, причисленной к лику святых, у них не было супружеских отношений (в лексике того времени — блуда) и, соответственно, потомства, потому что они жили в “чистоте”, “целомудрии и супружеском воздержании”, “умертвив все страсти” и демонстрируя путь “богоугодного супружеского жития”7 . В идеале “плод совершенства духовного” оказывался важнее земного потомства даже в миру.
Людьми, которые исполняют букву закона, легко управлять. Такой народ был мечтой всех “переустроителей” мира. Но красивые слова и благие намерения заканчивались “закручиванием гаек”. Так и на рубеже XIX–XX веков мечты о разрушении мира насилья привели совсем к другому. В рамках нашей темы — к ханжеству, лицемерию, искажению смысла любви. “Братья” и “сестры” православия превратились в “товарищей” по партии.
А все начиналось красиво. Коллонтай в русле феминистских представлений начала ХХ века отстаивала право женщин на свободу, независимость, самореализацию вне рамок семьи и любовь вне денежных договоров. Она выступала против идеи о нерасторжимости брака, которая препятствует человеку найти свою настоящую любовь, если первая попытка была неудачной. Она поддерживала мысль, высказанную одной из немецких исследовательниц, о “пробных ночах”, благодаря которым пары смогут понять, подходят ли они друг другу в плане физиологии, возникнет ли между ними та связь, которая приведет к гармонии. Идеалом провозглашалась последовательная моногамия, святость материнства и полная жизнь во всех ее проявлениях.
Но тут грянула Октябрьская революция, и большевики, кроме экономики, политики и культуры, стали пытаться регулировать и интимную сторону жизни своих сограждан.
Идея создания нового человека захватила тогда умы многих партийных товарищей. Памятниками этому остались повесть “Собачье сердце” Михаила Булгакова, обезьяний питомник в Сухуми, наука педология и “Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата”8.
“Заповеди” были написаны Ароном Залкиндом и опубликованы в журнале “Революция и молодежь” в 1924 году9. От текста веет “романтикой” революции в стиле утопий Мора и Кампанеллы.
В сущности, в основе “Заповедей” лежали все те же нормы “буржуазной” морали, против которой так яростно сражались в равной степени и феминистки Запада, и революционеры России. Но новые нормы морали существовали теперь не сами по себе, а были подчинены высоким целям и управлялись высшей революционной целесообразностью на основе последних достижений научной мысли.
Посылкой служил модный тогда тезис физиологии о том, что в человеческом организме содержится ограниченное количество половой энергии и, следовательно, расходовать ее нужно с умом, иначе не хватит на что-то действительно важное. В данном конкретном случае — на построение коммунизма. “Находясь сейчас в стадии первоначального социалистического накопления, в периоде предсоциалистической, переходной, героической нищеты, рабочий класс должен быть чрезвычайно расчетлив в использовании своей энергии, должен быть бережлив, даже скуп, если дело касается сбережения сил во имя увеличения боевого фонда. Поэтому он не будет разрешать себе ту безудержную утечку энергетического богатства, которая характеризует половую жизнь современного буржуазного общества…”
Первая и вторая заповеди блюдут невинность детей и молодежи до 20–25 лет. Детям предписывается заниматься “физическим самооздоровлением” и перенести интерес от “паразитирующего паука раннего полового возбуждения” к “любознательным, общественным и приключенческо-героическим устремлениям”. Молодым людям рекомендовано половое воздержание до брака, потому что случайные связи не организованны и не поддаются регулированию, они “нагло вторгаются во все прочие области человеческого творчества, безнаказанно их обкрадывая”. При этом довольно-таки двусмысленно звучит фраза из выводов к “Заповедям”: “Наши дети — пионеры — первыми сумеют довести дело полового оздоровления до действительно серьезных результатов”.
Третья, четвертая и пятая заповеди одобряют только такую половую связь, которая возникает в результате осознания идейно-классовой “спайки”. “Половое влечение к классово враждебному, морально противному, бесчестному объекту является таким же извращением, как и половое влечение человека к крокодилу, к орангутангу”. При этом половые акты должны быть редкими, дабы “повысить их содержательность” и “крупно сэкономить в общем химизме”, оставив значительную долю энергии на творчество.
Шестая и седьмая заповеди снова напоминают об экономии энергии: отвращают от частой смены полового объекта и рекомендуют моногамию.
Восьмая, девятая и двенадцатая заповеди четко указывают победившему пролетариату на средство, при помощи которого им будет разрушен “весь мир насилья”. Это — потомство, ибо “у революционного класса, спасающего от погибели все человечество, в половой жизни содержатся исключительно евгенические задачи, то есть задачи революционно-коммунистического оздоровления человечества через потомство”. Поэтому, вступая в половой акт, супруги должны находиться в состоянии физического и морального благополучия, быть идейно подкованы и классово полезны. Их союз должен быть одобрен “чутким товарищеским советом” “по линии полового отбора” и “евгенирования”, в отдельных случаях с вмешательством “профсуда” и “нарсуда”.
Девятая, десятая и одиннадцатая заповеди борются с буржуазными пережитками: флиртом, ухаживаниями, кокетством, ревностью и половыми извращениями. Буржуазные стереотипы “мускулистой и усатой мужественности” и “хрупкой женственности” должны быть заменены классовыми достоинствами. “Революция, конечно, не против широких плеч, но не ими в конечном счете она побеждает, и не на них должен строиться в основе революционный половой подбор. Бессильная же хрупкость женщины ему вообще ни к чему: экономически и политически, то есть и физиологически, женщина современного пролетариата должна приближаться и все больше приближается к мужчине”. Ревность же вообще, помимо траты впустую уймы энергии, противоречит классовой целесообразности. “Если уход от меня моего полового партнера связан с усилением его классовой мощи, если он (она) заменил(а) меня другим объектом, в классовом смысле более ценным, каким же антиклассовым, позорным становится в таких условиях мой ревнивый протест”.
“Заповеди”, конечно, остались, в основном пустой декларацией. Порегулировать “половой сферой” не получилось. Молодежь скорее увлекалась сексом в соответствии с модной тогда теорией “стакана воды”: вступить в половую связь с очередным партнером — это так же просто, как выпить стакан воды. Легкости отношений способствовал и Кодекс законов о семье и браке, принятый осенью 1918 года. Развестись можно было в одностороннем порядке, даже не поставив в известность свою “половину”, которая об этом узнавала post factum из объявления в газете.
Но, как это не покажется странным, отзвуки “Двенадцати заповедей” пережили свое время. И по форме, и по существу. На XXII съезде КПСС (1961) была принята Программа КПСС с “Моральным кодексом строителя коммунизма”, который по иронии его создателей так же содержал 12 пунктов. Кодекс фиксировал то положение, в котором хотело бы видеть партийное руководство детей “Заповедей пролетариата”, тех самых “пионеров”, на которых возлагалась надежда в деле “полового оздоровления”.
Судя по тексту программы и кодекса, “оздоровление” благополучно дошло до крайней своей точки, то есть до полного отрицания полов (во всяком случае, слова мужчина и женщина не употреблялись ни разу, только: народ, граждане и люди). Таким образом, коммунизм (“рай” в отдельно взятой стране) должны были строить совершенно бесполые существа, видимо, освоившие передовой метод размножения почкованием. И запредельно сексуальное, что было заложено в их программу, помимо преданности делу коммунизма, это — отношение к другому прямоходящему объекту как к другу, товарищу и брату.
В качестве еще одного примера асексуальности, к которой косвенным образом призывали пропагандисты, можно привести предисловие к вышедшей в 1969 году “Новой книге о супружестве” (перевод с немецкого). “Чтобы ослабить напряжение центральной нервной системы от импульсов, идущих из половой сферы, необходимо отвлечь внимание растущей молодежи, в большинстве своем учащейся, в сторону познания различных явлений действительности. Работа в научных кружках, на станциях юных натуралистов и техников, занятия спортом, туризмом, проба своих творческих сил в поэзии, литературе, различных видах искусства, в общественной деятельности настолько захватывает и отвлекает внимание от половых переживаний, что подростки, юноши и девушки легко справляются с ними”10. Это почти дословное цитирование первой из “Заповедей” А. Залкинда.
А следующий пассаж отсылает к третьей и четвертой: “Что касается супружеских отношений, то большая производственная и общественная загруженность мужчин и женщин, наряду с их заботой о воспитании детей и удовлетворением непрестанно растущих культурных потребностей, в значительной мере отвлекает их внимание от интенсивных половых переживаний, и половое сближение перестает быть привычкой. Духовные интересы супругов начинают преобладать, особенно если их увлекает творческая деятельность”11. То есть человек живет в состоянии постоянной сублимации, не имея времени и сил на приближение к ее источнику — собственно сексуальной жизни.
Даже спустя десятилетия установки “Половых заповедей пролетариата”, как “ослиные уши”, вылезали в советской действительности то там, то сям. Сады и парки СССР на долгие шестьдесят с лишним лет оказались уставлены гипсовыми “Девушками с веслами”, не имеющими никакого отношения к “хрупкой женственности”, и “Рабочими с лопатами”, далекими от “усатой мужественности”. Кампании самокритики и “чисток” вынуждали людей рассказывать о себе все до мельчайших подробностей. Парткомы и товарищеские суды на предприятиях после работы разбирали “увлекательнейшие” дела о супружеских изменах. А бедные дети по-прежнему рассматривались партией не как мальчики и девочки, а как идейные продолжатели дела великого Ленина. Их даже изображали на агитационных плакатах в одинаковых белых рубашках с красными галстуками, шортиках и носочках. Единственным отличием, по которому можно было судить о половой принадлежности юного ленинца, были почти непременные бантики в косичках у девочек.
В поисках господина Презерватива
В деле полового просвещения коммунисты полагались на матушку-природу с ее инстинктами: зверюшек же никто не учит, какую принимать позу. Результатом, как считает И. С. Кон, было чудовищное сексуальное невежество советских детей и подростков 1950–1970-х годов, которые не знали самых элементарных вещей. Эти знания могли уберечь множество молодых людей от необдуманных поступков, сохранить семьи, сделать людей счастливее, а их жизнь гармоничнее. Но коммунистических идеологов это не интересовало. Главное, чтобы не допустить растлевающего влияния Запада на советское общество. Поэтому и самим специалистам в области сексологии, то есть, в советском варианте написания, сексопатологии, работать было тревожно. Один шаг в сторону, и тебя уже обвинят в пропаганде разврата.
Именно так чуть не произошло с профессором А. М. Свядощим, который организовал в Ленинграде в 1973 году первую в стране профессиональную платную консультацию “Брак и семья”. Предполагалось, что при регистрации брака молодоженам будет предложено прослушать две лекции: первую — о семейной экономике и этике и вторую — о сексе. Содержание первой лекции было одобрено членами методического совета. Содержание второй лекции вызвало их бурное негодование, поскольку в ней, в числе прочего, предполагалось говорить об основных сексуальных позициях. Членами методсовета было выражено коллективное мнение, что невинным девушкам о таком говорить нельзя! “Позвольте, сказал профессор, где вы видели сейчас таких девушек? И потом, даже если наша невеста пришла во Дворец бракосочетаний прямо из монастыря и ни о чем таком никогда не слыхала, на брачном ложе ей все равно придется принять какую-то позу. Так почему не научить ее заранее? Но ведь если мы это сделаем, возразил оппонент, нас могут обвинить в пропаганде разврата и порнографии. И говорил это не реакционный партийный функционер, а либеральный профессор-психотерапевт…”12
Впрочем, он транслировал лишь обыденное и табуированное представление людей о сексе. Даже спустя двадцать лет после описываемых событий девушка могла получить пощечину от своей матери за то, что посещала в школе факультативные уроки “Этика и психология семейной жизни”, где в том числе рассказывали о сексуальной жизни13 .
В результате такого отношения секс в народе рассматривался как нечто грязное: “Когда была маленькой, гуляла во дворе, где была самая разношерстная публика, в том числе и дети рабочих. От них я впервые и услышала, чем мамы и папы занимаются по ночам. Мне стало так гадко! Больше я с этими девочками не общалась”14. Или: “Я могу тебе рассказать, от чего дети рождаются, но родители за это могут убить!” Представление о сексе как о “грязи”, от которой надо держаться подальше и знать об этом поменьше, приводило подростка к, казалось, немыслимым выводам. Некоторые девочки пугались первых “критических дней”, не понимая, что с ними происходит. Ведь раньше в таком количестве кровь могла идти только из носа. Другие боялись целоваться, думая, что именно это приводит к беременности. Книг не было, родители молчали, врачи пугали, друзья выдумывали всякие небылицы. Природные инстинкты прорастали сквозь асфальт предрассудков и невежества, в большинстве случаев оставаясь инстинктами и не переходя во что-то большее.
У секса даже не было названия. “Процесс, конечно, был, а слов для обозначения его не было, сплошные междометия. Семейные пары говорили: └А не заняться ли нам тем, этим, того?“”15
Поэтому главной проблемой, с которой столкнулась семидесятница Елена Ханга, когда ее пригласили стать ведущей ТВ программы с говорящим названием “Про это”, неспособность говорить о сексе вслух. “Я ориентировалась на всех подруг своего возраста. Я понимала, что я не то что в экран телевизора про это не скажу — я маме своей не расскажу”16. Пришлось пойти на хитрость и нацепить на себя нелепый рыжий парик, который выглядел на темнокожей Ханге донельзя дико. Но только так она переставала быть самой собой, и язык развязывался. Без парика и вне студии она снова становилась скромной до идиотизма Еленой.
Но мучения продолжались. То она в эфире не могла выговорить слово “презерватив”, переводя название буклета, изданного в США и предназначенного для школьников (“В поисках господина Презерватива”). То у нее “отвисала челюсть”, когда участница передачи повествовала о своей излюбленной позе наездницы (редакторша в наушник: “Лена! Закройте рот! Страна не должна знать, что вы не знаете элементарную позу! Почему нельзя подготовиться и выучить хотя бы первые пятнадцать поз!”)17.
Вывод, который делала для себя Елена Ханга, не в последнюю очередь основываясь на собственных ощущениях, был такой: “При всех недостатках сексуального воспитания в Америке Россия по сравнению с ней находилась в средневековье”18.
“Делай, с нами, делай, как мы, делай лучше нас!”19
Средневековье — было сказано сильно, но лет на двадцать-тридцать, по мнению И. С. Кона, сексуальная революция в СССР по сравнению с Западом запаздывала. “По целому ряду параметров сексуальное поведение и установки петербуржцев в 1996 году были больше похожи на финскую сексуальную культуру 1971-го, нежели 1992 года”20. “Тип современной российской подростковой сексуальной культуры очень похож на ту, которая существовала в США и в странах Западной Европы 30 лет тому назад”21.
Это запаздывание было связано в первую очередь с отставанием в экономическом, техническом и социальном развитии. Запад уже перешел к обществу потребления, с его упором на потребительские товары, услуги и кредиты. СССР безнадежно застрял на стадии индустриального общества, строящего промышленные гиганты, которые производят безликие и низкокачественные “миллионы штук”, неважно, тракторов или ботинок.
Секс в обществе потребления был таким же продуктом, как остальные, и использовался по назначению, то есть потреблялся. При этом он вел за собой целый комплекс сопутствующих товаров: безопасное пространство в виде отдельного жилья, вкусную еду, красивую одежду, приятную музыку, средства гигиены и косметику. Предполагалось галантное ухаживание, включающее в себя цветы, подарки, ресторанчик, провожание до подъезда по чистой улице с неразбитыми фонарями. Для советского человека все это было практически недостижимо. Секс со всем его антуражем, как любой другой качественный товар, надо было вначале “доставать”, а потом уже кто как хотел: использовать по назначению или убирать в сервант до лучших времен.
С другой стороны, имелись и общие тенденции. В первую очередь связанные с глобальным процессом изменения и ломки традиционной системы взаимоотношений полов. И в том, и в другом обществе с каждым десятилетием происходило более раннее сексуальное созревание подростков, смягчение моральных стандартов и принятие (хотя бы частичное) добрачной сексуальности; ослабление “двойных стандартов” поведения для мужчин и для женщин; рост общественного интереса к эротике. Но на Западе все это обсуждалось на протяжении десятилетий, и общество постепенно осмысливало эти изменения, а в СССР обсуждения были загнаны глубоко в подполье.
Тем не менее это глобальное все же залетело мухой в распахнутую на Запад советскую форточку еще в 1957-м, во время Московского фестиваля молодежи и студентов. Возможно, что и сам “Моральный кодекс строителя коммунизма” явился несколько запоздалым ответом на несколько неожиданные последствия этого фестиваля.
Тогда в Москву приехало 34 тысячи иностранных гостей, с которыми впервые достаточно свободно разрешалось общаться. “Я помню, как светлыми ночами на мостовой улицы Горького стояли кучки людей, в центре каждой из них несколько человек что-то горячо обсуждали. Остальные, окружив их плотным кольцом, вслушивались, набираясь ума-разума, привыкая к самому этому процессу — свободному обмену мнениями. Это были первые уроки демократии, первый опыт избавления от страха, первые абсолютно новые переживания неподконтрольного общения”, — писал в своей книге воспоминаний “Козел на саксе” Алексей Козлов.
Но, видимо, не только “обсуждали”, что породило массу слухов и мифов. “К ночи, когда темнело, толпы девиц со всех концов Москвы пробирались к тем местам, где проживали иностранные делегации. Это были различные студенческие общежития и гостиницы, находившиеся на окраинах города… В гостиничные корпуса советским девушкам прорваться было невозможно, так как все было оцеплено профессионалами-чекистами и любителями-дружинниками. Но запретить иностранным гостям выходить за пределы гостиниц никто не мог.
…События развивались с максимальной скоростью. Никаких ухаживаний, никакого ложного кокетства. Только что образовавшиеся парочки скорее удалялись подальше от зданий, в темноту, в поля, в кусты, точно зная, чем они немедленно займутся. Особенно далеко они не отходили, поэтому пространство вокруг гостиниц было заполнено довольно плотно, парочки располагались не так уж далеко друг от друга, но в темноте это не имело значения. Образ загадочной, стеснительной и целомудренной русской девушки-комсомолки не то чтобы рухнул, а скорее обогатился какой-то новой, неожиданной чертой — безрассудным, отчаянным распутством. Вот уж, действительно, └в тихом омуте…“”22
Молва наделила иностранцев поистине нечеловеческой сексуальной силой и приписала им около 40 тысяч “детей фестиваля”, которые якобы появились на свет весной 1958 года. Правда, этот миф легко был разрушен статистикой. Ее цифры сухо свидетельствовали о том, что в Москве было зафиксировано рождение 531 “послефестивального” ребенка “разных рас”23. Правда, это только в Москве. Учитывая, что девушки специально приезжали в столицу из других городов, “последствия фестиваля” могли появиться на свет и в Ленинграде, и в провинции.
Более важным итогом фестиваля было то, что “окно” на Запад было открыто и, глядя в него, как в зеркало, советские граждане стали “лепить” себя. В социалистическом мире грозного бога по имени “марксизм-ленинизм” люди постоянно были что-то должны: выполнять и перевыполнять, бороться и учиться, усиливать и стремиться. Социалистический “рай” надо было строить потом и кровью, отбиваясь при этом от происков империалистов. Это был суровый “рай долженствования”. Неудивительно, что шестидесятники, а за ними и их дети, семидесятники, стали все чаще бросать взгляды на Запад, где, как им казалось, был “рай человека”, освобождающегося от предрассудков и стереотипов прошлого.
Как первая подражательная реакция появились стиляги, фарцовщики и мода на иностранные имена. Как вторая — в советских кинофильмах и книгах появились индивидуальности, идущие наперекор общественному мнению. Это было странно и ново, поскольку в коммунистической “эвклидовой геометрии” любовь небесная и любовь земная развивались по параллельным, непересекающимся прямым.
С одной стороны, в обществе существовало официальное отношение к семье как ячейке социалистического общества. Здесь было недопустимо “аморальное” поведение, в которое включалось все: от дружбы и первой платонической любви одноклассников до внебрачных отношений и матерей-одиночек. С другой стороны, существовала реальная жизнь, которая, во-первых, подстегивалась гормонами двадцатилетних и, во-вторых, рассказами о том, что “там” (то есть за границей) в этом смысле полная свобода.
При этом сведения о том, что происходит “там”, советские люди получали “из вторых” и “третьих рук”. На эту тему даже был анекдот: чем различаются секс по-шведски, секс по-польски и секс по-русски? По-шведски — это когда встречаются две шведские супружеские пары и свингуют. По-польски — это когда поляки об этом смотрят фильм. А по-русски — это когда поляки пересказывают нам содержание фильма.
Была, естественно, и информация “из первых рук”. Ее транслировали студенты, приезжавшие на обучение в СССР. Существовали и экзотические источники информации, типа проводников поездов дальнего следования, которые якобы выгребали лопатами презервативы после школьных и студенческих интуристовских групп (при этом негодование вызывал даже не сам факт “половой распущенности” подростков, а именно использования презервативов).
Очень часто на время обучения в институте создавались “студенческие семьи”, хотя в основном это касалось иногородних. Можно было выехать из общежития и снимать комнату не с подругой, а с другом, то есть совместить приятное с полезным. В столицах “приезжие” стремились побыстрее переспать с “местной”, так как этот факт по всем неписаным правилам требовалось закрыть штампиком в паспорте. “Местные” родители чутко стояли на страже, дабы не допустить появления новоявленного зятя в собственной “выстраданной” квартире (а если разведутся, меняться, что ли?). Поэтому “приезжие” предпочитали общаться с “приезжими” и к середине третьего курса они уже жили по наемным комнатам и квартирам, не боясь грозных родителей.
Этому было несколько причин: росло “благосостояние” родителей, которые могли высылать своим чадам некоторую сумму денег на съем частной жилплощади. Сами чада подрабатывали грузчиками, кочегарами или уборщицами и тем дополняли сорокарублевую стипендию. Кроме того, работал и демонстрационный эффект: в 1970-е в массовом порядке в советские вузы стали направляться на обучение восточные немцы, поляки, чехи, словаки, болгары, не говоря уже о братских африканских народах. Вот что о молодости в 80-е вспоминает современник: “У вас, у немцев, есть даже такое понятие Probeehe. Пробный брак. Это было в ГДР широко распространено. Там девушкам с четырнадцати лет разрешали пилюли. И пробный брак. И они имели право трахаться, имели право мальчика приводить домой ночевать. Иначе было ущемление прав человека”24. Но был еще этап до “пробного брака”, который практиковался во вполне советских общежитиях: “…в 21.00 подписываю номер в печать — и иду в общежитие Калужского пединститута отмечать немецкий, кстати сказать, праздник Fasching. Ну, типа карнавала, сплошной разгул и разврат… Фашинг — это такое узаконенное нарушение моральных устоев. Там заключаются браки, на одну ночь, — причем бланочки есть специальные, все жестко, строго, официально: такой-то и такая-то вступают в брак с такого-то по такое-то, и фото участников”25.
Но такие действа были все же экзотикой, и веяло от них бездушной галочкой в списке дел на день. А душе хотелось любви “красивой”, как в заграничном кино. И западные кинофильмы действительно играли роль своеобразной “школы”, обучавшей любовному поведению. А то без должных навыков получалось, как в одном анекдоте 70-х. Этот анекдот рассказывался от лица иностранки, которая знакомится с русским — командировочным. “Я пригласила его домой, как это принято у нас, он попытался затащить меня в парадную, как это принято у них. Я предложила ему принять душ, как это принято у нас, он вымыл ноги, как это принято у них. Когда пришел мой муж, я хотела их познакомить, как это принято у нас, он выпрыгнул в окно, как это принято у них”.
“Обучающая кинопрограмма” была весьма подробной: от знакомства до первого свидания, от ужина в ресторане до “постельной сцены” (благодаря цензуре она сводилась к фразе героини “Доброе утро, любимый, я сварю тебе кофе”). В этой связи вспоминается миниатюра Геннадия Хазанова, в которой герой безуспешно пытался найти в фильме Монику Витти, получившую, как он слышал, приз за лучшую женскую роль на Каннском кинофестивале.
Любовь как в кино
В 1970-е годы на экраны СССР выходило примерно 90 зарубежных фильмов в год: румынских, польских, вьетнамских, гэдээровских, чехословацких, индийских. Примерно одну пятую составляли фильмы западные: французские, итальянские, американские. Более редкими “гостями” были фильмы английские и западногерманские.
Знакомство с “красивой” западной жизнью началось для “старших” семидесятников еще в конце 60-х, когда они были совсем детьми. Тогда на экраны вышли три “Фантомаса” и две “Анжелики”26. “Самая серьезная проблема для… идеологов заключалась в массовой привлекательности как раз “идеологически вредных” сюжетов французского исторического кино. Некоторые из них содержали откровенно эротические сцены, красочно изображая интимную жизнь героев, вроде прекрасной Анжелики. В течение двух месяцев, в октябре 1968 года и ноябре 1969 года, во время показа двух первых фильмов из этой серии движение всего транспорта в центре города было парализовано толпами кинозрителей, ожидающих в очереди лишний билет у касс кинотеатров. Ни критика советских идеологов, ни протесты стыдливых учителей не смогли остановить показа фильмов о любовных приключениях французов XVII века. Даже в начале 1970-х годов фильмы об Анжелике возглавляли списки наиболее популярных фильмов в днепропетровских кинотеатрах. В этот период юная женская зрительская аудитория восхищалась приключениями прекрасной Анжелики… Как признались некоторые позже, именно французские исторические фильмы помогали им создавать их собственные образы сексуально привлекательных мужчин и женщин”27.
Закупались в основном комедии и приключенческие фильмы. Хотя в них вырезались все “постельные” сцены, но остальное-то оставалось: квартиры, автомобили, рестораны, наряды. Антураж усиливал сексуальность главных героев, и зрители в меру “своей испорченности” домысливали, что же там произошло между ними.
Смешно сказать, но даже в фильмах про индейцев находили эротику. Фильм “Золото Маккены” (в прокате с 1974 года) стал первым вестерном на советских экранах. “Я влюбился в этот фильм с самого начала. Все выглядело естественно, настоящая Америка, реальные индейцы, натуральные голые женщины, драки, перестрелки, все показано правдиво”, — писал в своем дневнике школьник28.
Сенсацией 1969 года стал фильм “Миллион лет до нашей эры” с Р. Уэлч в изящном бикини из шкур. Сенсацией 1970-го — “Триста спартанцев” с красивой любовью молодого спартанца и его девушки (естественно, в бикини).
“Ромео и Джульетта” Франко Дзефирелли вышел на советские экраны в 1972 году, но даже с вырезанной постельной сценой он ошеломлял эротичностью: так прекрасна и женственна была Оливия Хасси, так красив и мужествен Леонард Уайтинг во всех их жестах, движениях, словах.
Автор видела эту картину летом в спортивном лагере в Вырице. Прогрессивное начальство разрешило просмотр, и подростков повели строем в местный кинотеатр, который напоминал длинный и узкий сарай. К концу сеанса женская половина зала рыдала навзрыд. Более всех запомнилась не очень молодая и не очень стройная тренерша по баскетболу, лицо которой было просто опухшим от слез.
Впоследствии ВИА “Верные друзья” спели свой хит “Девятый класс”:
Приходит первая любовь,
Когда тебе всего пятнадцать.
Приходит первая любовь,
Когда еще нельзя влюбляться,
Нельзя, по мненью строгих мам.
А ты спроси у педсовета:
Во сколько лет свела с ума,
Во сколько лет свела с ума
Ромео юная Джульетта?29
И девочки бросились в библиотеки, чтобы выяснить, так сколько же точно лет было шекспировской героине.
Может, это и совпадение, но именно после показа “Ромео и Джульетты” случился своеобразный “прорыв” в советском кинематографе. На место “юных ленинцев” пришли нормальные подростки: думающие и пытающиеся понять свое место в жизни, ругающиеся с родителями и влюбляющиеся в одноклассниц. На экраны один за другим выходили “Ключ без права передачи”, “Доживем до понедельника”, “Дневник директора школы”, “Вам и не снилось”, “В моей смерти прошу винить Клаву К.”30.
Что касается фильмов зарубежных, то каждый год приносил что-то новое, и “сексуальный ликбез” продолжался. В 1973 году вышел фестивальный “И дождь смывает все следы”, где юная героиня в одном из эпизодов бегала топлесс на пляже, заигрывая со своим парнем. 1974-й запомнился по очень смешным “Высокому блондину в черном ботинке”, “Ресторану господина Септима” с Луи де Фюнесом и “Хорошенькому дельцу” с Мишелем Серро. Кроме того, вышли два итальянских фильма о мафии “Следствие закончено: забудьте” и “Следствие по делу гражданина вне всяких подозрений”. И у брутальных мафиози, и у мужественных полицейских были прекрасные спутницы, которые в конце фильма оплакивали своих погибших возлюбленных. Зрители выбирали себе героев.
В 1975 году хитами стали “Великолепный”, “Двое в городе” с Жаном Габеном и Алленом Делоном, “Есения” и, конечно, “О, счастливчик” с Малкольмом Макдауэлом. 1977 и 1978 годы принесли советскому зрителю фильмы “Доктор Франсуаза Гайян” с Анни Жирардо, этой до мозга костей француженкой, и “Картуш” с Бельмондо, представлявшимся эталонным французом.
Они, как школьные учителя, показывали, как “правильно”. И советские люди оказались прилежными учениками.
Все шло ровно так, как предсказывал Хобсбаум: чем меньше идеологии, тем больше секса. К 1980-м идеологии уже совсем не осталось, и свято место оказалось заполнено любовью.
Великая Октябрьская социалистическая революция не закончилась в 1917-м, но лишь когда на экраны ТВ и в общественную жизнь стали просачиваться “их” нравы: от невырезанных сцен в фестивальных фильмах до организации консультаций по вопросам брака и семьи. Только тогда, когда книжные лотки оказались заваленными эротической литературой, окончательно рухнул СССР с его идеологическими шорами. Хотя многие скажут, что связь была обратной.
Негде!
Эти изменения пришлись на юность семидесятников и были ими выстраданы в борьбе на два фронта: с господствующей идеологией и нередко патриархальными семейными установками. Поэтому можно сказать, что семидесятники стали первыми “подопытными кроликами” советской сексуальной революции середины 1980-х. Именно на их голову вывалилась вся мировая эротика (вплоть до порнографии) в виде книжек, журналов и видеокассет. Именно их завлекало на ночные сеансы ТВ, плавно переходя от “Прожектора перестройки” к “Греческой смаковнице”.
К концу 80-х спокойнее стали относиться к добрачным отношениям; озаботились сексуальной удовлетворенностью в браке; сняли табу с эротики (целые институты давали научные заключения, чем эротика отличается от порнографии) и заинтересовались мировым опытом в этой области человеческой жизни.
Теория, не говоря уже о примитивной практике, наличествовала. Дело оставалось за малым: сделать все “красиво”. А вот с этим не получалось. Не просто “красиво”, а по-простому “сделать” было негде.
“В начале 80-х сам воздух, казалось, был пропитан сексом, хотя самого этого понятия еще не было. Жилищные условия были плохими, заниматься сексом было негде, а людям все равно хотелось, и они уже не обращали внимания на условности. На эскалаторах метро, скамейках в парке, просто на улицах было полно парочек, целующихся взасос. Билеты на задний ряд в кинозале было невозможно достать, поскольку там было очень удобно заниматься сексом в извращенной форме, ну, оральным. Сексом занимались везде — в самолетах, в общих вагонах поездов, накрывшись пледом, в недостроенных зданиях, снимая двери с петель. Что там подумают окружающие, влюбленным было абсолютно наплевать. Да они ничего особенного и не думали. Само понятие интим отсутствовало”31.
Профессиональный исследователь подтверждает воспоминания “любителя”: “Люди изворачивались, как могли. В молодежных общежитиях с каждым поколением все более открыто процветал групповой секс. О турбазах и домах отдыха и говорить нечего: вырвавшись из-под контроля родителей или супруга, молодые и не очень молодые люди пускались во все тяжкие, лихорадочно и вместе с тем уныло, как будто они выполняли и перевыполняли производственный план, наверстывали то, что было недоступно в повседневной жизни. На этот счет был тоже анекдот. Иностранца, вернувшегося из СССР, спрашивают: “А публичные дома у них есть? – Есть, но почему-то они называются домами отдыха”32.
Золотое студенческое время со свободными комнатами (койками) в общагах, квартирами друзей, романтикой сельхоз- и стройотрядов заканчивалось с получением диплома о высшем образовании. К этому времени приезжие девушки благополучно выходили замуж за местных парней, местные девушки кусали себе локти и рыдали над “красным” дипломом, сожалея, что отдавались знаниям, а не однокурсникам. А местные парни с удивлением обнаруживали, что теперь встречаться с представительницами противоположного пола просто негде: “В гостиницу не попадешь. В парке холодно, да и милиция. В общежитиях охрана”33.
Ну, не на овощебазе же за переборкой гнилой картошки.
“На вопрос: “Что мешало вашей сексуальной жизни в СССР?” из 140 опрошенных Марком Поповским эмигрантов 126 назвали отсутствие квартиры, 122 — отсутствие отдельной спальни, 93 — излишнее внимание соседей по квартире. По данным Сергея Голода, в 1981 году треть так называемых молодых семей проживали совместно с родителями мужа или жены, хотя вели раздельное хозяйство, и главной трудностью для них были организация домашнего хозяйства и напряженные отношения с родственниками”34.
Бытовых проблем было много, жить было скучно.
Но семидесятники оказались целеустремленными ребятами, привыкшими решать проблемы по мере поступления. Медленно, но верно они организовывали свое приватное жизненное пространство в предлагаемых обстоятельствах, идеально к ним приспосабливаясь (наверное, героя Сергея Бодрова из фильмов “Брат” и “Брат-2” можно считать “образцово-показательным” семидесятником, который в огне не горит и в воде не тонет). Они приспосабливались к условиям СССР, стали приспосабливаться к перекурочившей всю их жизнь перестройке. Они выросли в обществе с двойными стандартами и благодаря этому стали циниками, они полюбили “красивую” западную жизнь и стали всеми средствами создавать ее у себя в отдельно взятых домах и квартирах. Они стали первым советским поколением, которое полюбило себя и стало жить для себя, а не для мифических потомков. Памятуя о своем комсомольском прошлом, семидесятники стали использовать различные идеологические лозунги лишь как средство зарабатывания денег и карьерного роста. Секс, как они и мечтали в юности, стал для них элементом нормальной жизни в комплексе со своими атрибутами в виде отдельной квартиры, красивой одежды, парфюма, любимой музыки.
Они в полном расцвете сил, они отдают приказы на всех “этажах” вертикали власти. Они создали свой рай на земле таким, каким он привиделся им в детских и юношеских фантазиях.
1 Третья статья из цикла о поколении семидесятников. Первая, “Ностальгия по настоящему. Миф семидесятников о Западе”? была опубликована в журнале “Нева”, 2009, № 11. Вторая, “Дети и отцы. Миф семидесятников о самих себе” (в соавторстве с Дмитрием Травиным), была опубликована в журнале “Звезда”, 2010, № 7.
2 Петр Вайль, Александр Генис. Шестидесятые. Мир советского человека. М., 2001. С. 131–132.
3 Андрей Лещинский. Причина смерти. СПб.? 1999. С. 237–238.
4 Борис Колоницкий. Символы власти и борьба за власть. К изучению политической культуры российской революции 1917 года. СПб., 2001. С. 72–79.
5 И. С. Кон. Сексуальная культура на Руси. Клубничка на березке. М., 1997. С этими цифрами согласен Лев Щеглов. По его подсчетам, число дней, разрешенных для вступления в супружеские отношения, доходило до 50–60 в год. Лев Щеглов. Яблоко доктора Щеглова, или Что осталось за кадром. СПб.: Арт-пресс, 1995. С. 28.
6 Петр и Феврония отождествляются с реальными правителями Мурома в первой трети XIII века. С 2008 года в память о святых благоверных князе Петре и княгине Февронии Муромских день 8 июля (день их успения) празднуется в России как Всероссийский день семьи, любви и верности и противопоставляется “их” Дню святого Валентина.
7 См. акафист святым благоверным князю Петру и княгине Февронии Муромским: икос 1, икос 3, икос 4 и икос 7. http://www.kazan.eparhia.ru/bogoslugenie/akafisti/blagoverumkniasam/petrifeviymyrmie/ Интересно, что в тексте повести Ермолая-Еразма, относящейся к первой половине XVI века, атрибутом Февронии является заяц, который скачет пред ней. Заяц известен как символ похотливости и плодовитости, но лежащий у ног девы, он уже — символ победы над “телесным”. http://lib.adtm.ru/lib/history/literary_monuments/legend_about_peter_and_fevronia/legend_about_peter_and_fevronia_rus. Образ Февронии как образ архетипической “мудрой девы” имеет гораздо более глубокие, языческие, корни, и он явно был подчинен православием своим целям и задачам в более позднее время, что и запечатлел Ермолай-Еразм.
8 Тема “перековки” старого и создания “нового” человека была весьма популярна в середине 20-х годов. Создавать его пытались разными способами. Герой “Собачьего сердца” профессор Преображенский “омолаживал” своих пациентов, пересаживая им половые железы обезьян. Таким способом предполагалось продлевать жизнь особо ценным партийным работникам. Что касается простых граждан государства победившего пролетариата, то их судьба могла быть совсем курьезна. На одном из заседаний Наркомпроса О. Ю. Шмидт выступал с докладом о возможности скрещивания обезьяны с человеком. Собственно, для подобных экспериментов и создавался Сухумский обезьяний питомник. Комплексная, междисциплинарная наука о ребенке – педология – зародилась в начале XX века в Америке. Большевистская Россия взяла у педологии идею формирующего влияния среды. Можно было так воспитать ребенка, что из него вырастет “правильный” взрослый, свободный от буржуазных пережитков. См. А. Эткинд. Эрос невозможного. М., 1994.
9 Арон Залкинд. Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата //Философия любви в 2 т. Т. 2. М.: Политиздат, 1990. С. 224–255.
10 Цит. по: И. С. Кон. Сексуальная культура в России.
11 Цит. по: И. С. Кон. Сексуальная культура в России. Кстати, современники должны были быть благодарны автору, написавшему цитируемое предисловие. Без этого предисловия не смогла бы выйти вся книга. Это был своеобразный “эзопов язык” того времени, который позволял обходить “подводные камни” цензуры.
12 И. С. Кон. Сексуальная культура в России. Клубничка на березке. http://www.sexology.narod.ru/book6.html
13 Лев Щеглов. Записки сексолога. СПб.: Алетейя, 2009. С. 61.
14 http://www.freetowns.ru/ru/projects/demography/-/love_poll
15 http://www.freetowns.ru/ru/projects/demography/-/love_poll
16 Елена Ханга. Про всё. http://book-read.ru/libbook_97724.html
17 Елена Ханга. Про всё.
18 Елена Ханга. Про всё.
19 Название детской спортивной передачи, снятой в ГДР. Показывали по Центральному телевидению на рубеже 70–80-х годов.
20 И. Кон. Подростковая сексуальность на пороге XXI века. http://www.sexology.narod.ru/book10_3.html
21 И. Кон. Подростковая сексуальность на пороге XXI века. http://www.sexology.narod.ru/book10_3.html
22 Алексей Козлов. Козел на саксе. Глава 5. Фестиваль. http://www.musiclab.ru/Chapter%205.html
23 Дети фестиваля. Википедия.
24 Альфред Кох, Игорь Свинаренко. Ящик водки. Т. I. М., ЭКСМО, 2003. С. 45.
25 Альфред Кох, Игорь Свинаренко. Ящик водки. С. 33.
26 “Фантомас”, “Фантомас разбушевался” и “Фантомас против Скотланд-Ярда”: трилогия, снятая режиссером А. Юнебелем. В главных ролях снялись Луи де Фюнес, Жан Марэ и Милена Демонжо. В советский прокат картины вышли в 1968 году. “Анжелика и король” и “Анжелика — маркиза ангелов”, два фильма из пяти, были показаны в СССР в 1968 и 1969 годах и не в той последовательности, как они снимались режиссером Б. Бордери. Главные роли исполняли Мишель Мерсье и Робер Оссейн. Третий фильм (на самом деле второй) “Анжелика в гневе” вышел на советские экраны только в 1984-м.
27 С. И. Жук. Запад в советском “закрытом” городе: “чужое” кино, идеология и проблемы культурной идентичности на Украине в брежневскую эпоху (1964–1982 гг.). http://www.nlobooks.ru/rus/magazines/nlo/196/1641/1674/
28 С. И. Жук. Там же. http://www.nlobooks.ru/rus/magazines/nlo/196/1641/1674/
29 “Девятый класс”. Слова Бориса Монастырского, музыка Юрия Рыбчинского.
30 Повесть Галины Щербаковой “Вам и не снилось” была опубликована в журнале “Юность” в № 8 и 9 за 1979 год. Одновременно режиссером Я. Фридом снималась киноверсия, которая вышла на экраны в 1980 году. Главные роли исполнили Татьяна Аксюта и Никита Михайловский. Повесть воспринималась как своеобразный ремейк шекспировских “Ромео и Джульетты”, о чем напоминали даже имена героев — Роман и Юлия. Впрочем, в фильме для снятия этой параллели героиню назвали Катей. Позднее, благодаря популярности фильма, повесть была инсценирована и под названием “Роман и Юлька” имела успех на сценах театров СССР.
31 http://www.freetowns.ru/ru/projects/demography/-/love_poll
32 И. С. Кон. Сексуальная культура в России.
33 И. С. Кон. Сексуальная культура в России.
34 И. С. Кон. Сексуальная культура в России.