Публикация Елены Зиновьевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2010
Дом Зингера
Евгений Гришковец. А…..а. Повесть. М.: Махаон, 2010. — 256 с.: ил.
Аннотация: “В Америке есть небоскребы, Голливуд, Белый дом и есть одинокие ковбои, Том Сойер, девочка Элли, Элвис и Мэрилин. У нас есть очень много мифов и представлений, которые никак не укладываются в просто государство с часовыми поясами, квадратными километрами, политическим и экономическим устройством. Эта книга о попытках собрать воедино наши мифы и представления об Америке. Об отголосках некоей реальной Америки, о тех многократных ее отражениях, которые вросли в нашу жизнь раньше, чем мы узнали о существовании такой страны, страны, что создавала и создает мифы и настоящие сказки, давно превратившейся в нашу собственную Америку, еще тогда, когда мы впервые читали Марка Твена и Фенимора Купера”. Е. Гришковец довольно много путешествовал и продолжает это делать. Но вот в Соединенных Штатах Америки не бывал. И тем не менее взялся рассказывать о стране, что — в отличие от других, представления о которых складываются в сознании в конструкцию удобную и комфортную, — тревожит, беспокоит, заставляет думать о себе, заставляет удивляться, гневаться, восхищаться… Пугает, наконец. Он рисует обольстительный образ Америки, знакомый ему по американской литературе и кинематографу. Зачаровывающие пространства, явленные книгами Фенимора Купера и Джека Лондона, романтические герои-одиночки, искавшие лучшей жизни, чем у них была, или просто золото. “В простоте и ясности (целей) был простор. И в этом просторе сияла Великая Американская Мечта”. От сопоставлений литературно-киношной информации с родной средой обитания возникали недоуменные вопросы. “Почему от Америки исходило и исходит ощущение простора, а от гигантской территории моей Родины у меня есть ощущение просто огромного, довольно неуютного и необжитого пространства. При этом простор зовет и манит, а необжитые пространства — не очень. …В наших книгах и фильмах тоже были суровые земли, нехоженые места, неизведанные территории, мощные реки и полноводные озера. Но люди шли туда совершенно другие, с другими задачами, а главное, с каким-то другим настроением. Все эти книги и фильмы создавали совершенно другой образ человека. Это был образ смертельно усталых людей, которые движутся на восток в неведомые края не в поисках лучшей жизни, не за радостью и счастьем, а идут от трудной жизни к еще более трудной. …Романтика героев наших фильмов заключалась в желании отыскать нефть среди северных болот, пробурить скважину и умыться нефтью из этой скважины. В этих фильмах утверждалось, что заводы и фабрики прекрасны, что они олицетворяют собой развитие, прогресс и движение к счастливой жизни. А в новых городах как раз эта счастливая жизнь нарождалась и проистекала. Но я-то, к тому времени как смог посмотреть такое кино, уже успел родиться именно в таком городе и пожить среди заводов и фабрик. В них для меня ничего прекрасного не было. Они были страшноватыми, эти заводы, состоящие из нагромождений мрачных конструкций, закопченных зданий и труб. …К тому же я хорошо знал жизнь, проистекающую в тех городах, которые были построены благодаря тому, что те самые целеустремленные люди нашли уголь, руду или глину. Эта жизнь никак не оправдывала радости их находок. …Все они не могли потягаться с медленно уезжающим в сторону заката одиноким усталым всадником в шляпе…” И обустроенный, комфортный мир, где о своей бедности плакались владельцы двухэтажных особняков и больших машин, а “убогие” по меркам американцев мотели производили впечатление чуть ли не роскошных, так не походил на нашу действительность. Нет, не случайно в фантастических фильмах и книгах инопланетяне прилетают именно в США. (Сложно представить, что инопланетяне прилетят куда-то в другое место, да и американцы все равно тут же там окажутся, чтобы все выяснить.) И только среди небоскребов могли появиться такие герои, как Человек-паук, Бэтман или Супремен. И когда американские кинематографисты с удивительным для нас удовольствием разрушают свои города, а с особым наслаждением именно Нью-Йорк, получается жутко, но красиво и завораживающе. А у нас получилось бы некрасиво и страшно. И еще вопрос, понравилось бы нам смотреть кино, в котором какие-то твари, или космические тела, или жуткие катастрофы уничтожают город, в котором мы родились и живем, или какой-то областной центр, или столицу нашей страны? Е. Гришковец рассказывает, как Америка просочилась в его сознание и укрепилась там. Он пишет о детстве, когда для него уже существовали ковбои, а Америка нет, когда колорадский жук был явью, а штат Колорадо нет, когда родной штат девочки Элли ассоциировался с Казахстаном. И о том, как дрейфовал образ благословенной Америки по мере знакомства с вестернами, мелодрамами и гангстерскими фильмами. И возникали новые вопросы. И рушились многие представления: Великая Американская Мечта оказалась элементарным, если не сказать примитивным желанием заработать много денег, не обрекая себя при этом на сложные морально-этические переживания и поиски, как некоторые, мучающие себя и других болезненно сложными вопросами; вожделенный американский кофе походит на бурду; а американцы оказались довольно трудны в близком общении. Как мы вообще можем понять реальных американцев, если у них в холодильнике даже нет кастрюльки с супом? Книга Е. Гришковца очень изящна: изящна конструкция, мастерские переходы от сюжета к сюжету, неожиданные повороты мысли, мягкий юмор, ирония, непредсказуемая концовка. Мифическую Америку, существующую в нашем сознании, узнают многие. Узнают и алгоритм, по которому складывался ее образ. Догадаются, поймут, что мифы и действительность не всегда совпадают.
Наталья Ключарёва. Деревня дураков: повесть, очерки. М.: АСТ: Астрель, 2010. — 317 с.
Наскучив университетской кафедрой и бесконечно устав “от неотвязных мыслей о деле, о жизненном пути, а больше всего — от невозможности наконец определиться и перестать метаться из стороны в сторону, терзаясь сомнениями”, двадцативосьмилетний аспирант истфака Митя отправился в глухую деревушку. По ехидному выражению начальницы районо: приехал “Родину спасть”. И попал он в село Митино. Там и учеников-то всего 11, на одного больше норматива, по которому школа подлежит закрытию. Еле-еле отстояли школу. И понравилась Мите неведомая доселе деревенская жизнь. “Митя вдруг поймал себя на странной мысли. Он столько раз, особенно в детстве, читал об этой жизни в книгах, но никогда не видел ее. И вот теперь, внезапно очутившись на деревенском чердаке, он попал в мир, как будто до мелочей знакомый. Митя выглянул в круглое оконце. Село Митино разбредалось по косогору, слева белела колокольня, справа росла на капустных грядках школа, в тени заборов дремали, вытянув лапы, безмятежные псы, в лугах, залитых клевером, петляла речка. Все было похоже на картинку из букваря, по которой полагалось придумать предложение на тему └Родной край“”. Жители в Митино были обычные: и старожилы, помнящие войну, и молодой батюшка, и влюбчивые старшеклассники, и мелюзга, ищущая клад — жемчужину почившего попа. И блудница местная — Любка… И честный гражданин Гаврилов, рассылающий во все мыслимые инстанции доносы на односельчан: “Агенты сионизма и тайного масонского правительства, правящего планетой, проникли без боя в самое сердце нашей Великой Родины”. Органы госбезопасности, правда, проявляли подозрительную беспечность и игнорировали послания бдительного пенсионера из Митина. Впрочем, некоторые инстанции глухими не остались. Пока Митя предавался сложной гамме не изведанных ранее чувств и думал над связью времени, преображения и вечности, деревня жила привычной для нее жизнью. А жить в этой деревне, как лаконично отметил в своем дневнике отец Константин, “очень страшно”. И главный враг в русской деревне — пьянство. И записывает в своем дневнике отец Константин: “Что делать, чтобы наследовать жизнь вечную? В Иудее I века ответ звучал: └Раздай все, что имеешь, и следуй за Мною“. И это было чересчур. В России ХХI века ответ звучит: └Пей хотя бы через день“. И это тоже чересчур. Ты всегда требуешь слишком многого. Нет бы просто сказал: такое-то количество свечек”. А пока в Митине разыгрываются пьяные драмы взрослых и любовные интриги старшеклассников, своя жизнь идет и в расположенной неподалеку “деревне дураков”, где просрочившие визы иностранцы присматривают за нашими инвалидами, или, по определению местного водителя автобуса: “одни дураки с другими возятся. Блаженные с клиническими”. При всей внешней простоте сюжета и легкости слога повесть Н. Ключарёвой не так-то проста: у повести нет единственного варианта прочтения. Хотя бы потому, что герои повести размышляют о том, о чем обычно и задумываются русские люди: о душе, о духовности, об истории, о смысле жизни. Добро бы только Митя, с детства ушибленный отечественной историей, вошедшей в его жизнь воспоминаниями взрослых о блокаде, о тридцать седьмом годе, о войне: жуткие факты непонятных событий преломлялись в детском восприятии в конкретные кошмарные картины. Но о смысле жизни рассуждает и подросток Саша, сын самогонщицы, и сирота при живой матери Костя, и владелец лесопилки, у которого и деньги есть, да счастья нет. И куражится местный богач от скуки и готов воздвигнуть в деревне и храм с золотыми куполами, как у Христа Спасителя, и поповский дом с сауной и гаражом. Да не приемлет его предложение отец Константин: душу лечит только любовь к ближнему. И контрастом к поискам высоких смыслов жизни звучат сетования немца Дитриха из “деревни дураков”: “Духовность, твою мать! У вас за деревней — большая свалка. Прямо над рекой. Каждую весну — снег таять — яды в воду. И люди это пьют. Я объяснять. Они смеются! У нас — глотки луженые. Мы антифриз пьем, лосьон для лица — пьем. Нашел чем пугать — помои! Я говорю: но дети! А они: пусть привыкают! Это — что? Коллективное самоубийство? Секта? Нет, обычная русская душа!” Концовка у повести, где на ограниченном пространстве обозначены многие современные болевые точки нашего общества, достаточно жесткая. В книгу вошли и очерки, эссе, зарисовки, материал для которых дали поездки автора по русской провинции. Кострома, Рязань, Пермь, Поволжье… Чаще всего это укромные места, о существовании которых знают только те, кто уехал оттуда. “Очерки считаются скорее неким литературным полуфабрикатом, питательной средой, из которой вырастает “настоящая” литература. Действительно, в некоторых главах “Деревянного солнца” отчетливо заметны зерна, завязи моих рассказов и повестей, в том числе “Деревни дураков”. Однако для меня эта книга — наверное, самое важное из того, что я написала. Именно в силу ее полной — от и до — документальности, без всяких уступок повествовательности и сюжету”. А пишет автор о сегодняшнем дне русской деревни, русской провинции, о людях, там обитающих, о том, как отзывается в наших умах прошедшая красным колесом по России история насилия человека над человеком, о человеческой глупости и злобе, о будущем наших детей. И о тех, кто лепит это будущее – страшное, безжалостное или светлое, созидательное. Н. Ключарёва рассказывает о конкретных людях: об отце Борисе, возвращающем трудных подростков в жизнь не постом и молитвой, а джигитовкой и вольтижировкой на вольных землях Урала; о руководителе детской студии художнике Николае Локотькове, жителе Старой Руссы, что издает уникальный журнал об искусстве для школьников — “Введенская сторона”. Энциклопедисты, мечтатели, созидатели… “Где-то есть люди, которые тоже живут против течения, предпочитая отдавать, а не брать, прощать, а не лелеять обиду, любить, а не ждать любви… надежда есть. Свет есть. Смысл есть. Это главное, что я должна рассказать”. И среди обитателей села Митина, есть те, кто живет против течения, предпочитая отдавать, а не брать, прощать, а не лелеять обиду, любить, а не ждать любви. Читателю будет над чем подумать.
Николай Лесков. Иродова работа: русские картины, наблюдения, опыты и заметки: историко-публицистические очерки по прибалтийскому вопросу. 1882–1885 год / Вступительная статья, составление, подготовка текстов и комментарии А. П. Дмитриева. СПб.: Издательство “Пушкинский Дом”, 2010. — 576 с.: ил. — (Серия: Литературные раскопки).
В 1882–1883 годах Н. Лесков опубликовал в “Историческом вестнике” ряд статей, посвященных “русскому вопросу” в Прибалтике: “Иродова работа”, “Русские деятели в Остзейском крае”, “Унизительный торг”, “Благословенный брак”, “О рижских прелестницах и благословенных браках” и другие. В основу очерков легли как исторические документы, часто цитируемые несколько вольно, так и собственные рижские впечатления писателя, нашедшие отражение уже в составленной по горячим следам служебной записке 1863 года. В 1863 году по поручению “либерального” министра А. Головнина Н. Лесков был командирован от Министерства народного просвещения к псковским и рижским старообрядцам, чтобы обследовать устроенные ими – в нарушение существующего законодательства – тайные школы для детей и определить возможность организации подобных общеобразовательных школ для детей раскольников по всей России. А уже через семь лет писатель начинает ездить в остзейские “купальные городки” на летний отдых. Итогом пребывания в “купальных городках” стали корреспонденции в петербургские издания. Наблюдения над местным обществом давали писателю колоритный материал о положении дел в Прибалтике. Под Прибалтикой — здесь и далее, в отличие от ставших уже привычными современных представлений — имеется в виду только та область, которая в XIX веке официально называлась Остзейским краем (а с 1870-х годов — и Прибалтийским) и включала три губернии: Лифляндскую, Эстляндскую и Курляндскую. Территория нынешней Литвы, и прежде всего Виленская губерния, входила в состав Северо-Западного края. Очерки и заметки Н. Лескова проникнуты индивидуальной авторской рефлексией. Он далек от обобщений, противоречив и непоследователен в своих суждениях и выводах, но представленные им картинки жизни и “сюжеты истории” содержат фейерверк разнообразных ярких фактов с захватывающе интересным их освещением и дают представление о том, какой сложной была ситуация в крае, населенном эстами, латышами, русскими, немцами — лютеранами, православными, староверами. Он фиксирует ошибки, просчеты, промахи власти светской и духовной. Он порицает духовные власти за то, что они не считали православных латышей и эстов равными себе в пастырском и миссионерском деле и неохотно принимали их на обучение в семинарию, а по окончании ее не назначали на достойные приходы. Он осуждает русских православных священников за то, что те не умели служить на языке прихожан и не понимали языка пасомых: и это в стране, где проповедь в обычае и народ любит слушать проповеди. В то же время он приводит вопиющие случаи неуважения к русским религиозным обычаям: икона, в поруганном виде прибитая к дереву; облитая водою из пожарной трубы православная церковь; немцы, закуривающие свои погасшие сигары от церковных свечей. И призывает власти держать сторону своих русских энергичнее, а не так, как ее держали. Одной из центральных тем его очерков является положение раскольников, живущих в крае со времен Никона: действия властей привели к тому, что трудолюбивая, процветающая община староверов, вызывающая уважение других насельников края, была доведена до полного разорения. И приводит образцы “свирепства” русских властей над русскими староверами, к староверам испытывали сочувствие даже немецкие чиновники, выполнявшие распоряжения властей с “отвращением, но строго”. Другой важной темой для Лескова является критика покровительственной политики властей по отношению к немецкой части населения: немцы, образованнейший слой обитателей края, зачастую притесняли народное большинство, латышей и эстов. Впрочем, в ряде случаев немцев Лесков и защищает. Он всегда на стороне обиженных и притесняемых, будь то немцы, русские, православные или неправославные эсты и латыши. Ибо Христос всегда был с неправедно гонимыми против даже самых “правильных” гонителей. Страстный полемист, Лесков выпадает из общего хора публицистов, плывет “против течений”. Современники Лескова, порой упрекая его в том, что он дает излишнюю волю своей писательской фантазии, все же в главном поддерживали его позицию. С конца 1870-х Лесков выступает как противник православной миссии в крае, так как она представляется ему основанной не на богословии, а на насилии. При этом он не отрицает важность русского присутствия в Прибалтике, сохраняет верность православию как Церкви, а не институту государства, выполняющему политический заказ. 70–80-е годы стали для Лескова временем переоценки прежних воззрений, в том числе религиозных. Менялись и его оценки событий в Прибалтийском крае. Во многом последнее было связано с изменением внутриполитической ситуации в стране. В царствование Александра II верховное правительство мягко смотрело как на устремленность остзейского дворянства к национально-культурной автономии, на “онемечивание” не только туземного большинства (латышей и эстов), но и проживавших тут русских, так и на националистическое движение в недрах исконного населения края, важное как противовес насильственному доминированию германского меньшинства. С воцарением Александра III курс резко изменился. Новая охранительная политика потребовала “обрусения” края, административно-законодательного превращения его в такую же часть единого целого большой империи, какими были центральные губернии, – отсюда ужесточение политики по преодолению “племенного эгоизма” в пестром по национальному составу крае и в конечном счете его умиротворение. Н. Лесков живо откликался на все происходящее в любимом им Остзейском крае очерками и заметками, поднимал острые проблемы с широким шлейфом общественно-политических коннотаций. Прибалтийская тема в лесковском наследии изучена плохо: очерки Н. Лескова по данному вопросу до сих пор мало доступны. Из 14 произведений только одно (“Народники и расколоведы на службе”) было перепечатано в ХХ веке, все остальные после своего появления на страницах петербургской периодики ни разу не переиздавались. В данной книге впервые собраны воедино историко-публицистические очерки и заметки Н. Лескова первой половины 1880-х годов, посвященные прибалтийскому вопросу. Проблемы, связанные с русским общественно-политическим и культурно-религиозным присутствием в Прибалтике, поднятые в конце XIX века замечательным русским писателем с присущим его перу блеском, во многом сохраняют живую актуальность и сегодня. Издание снабжено обширным комментарием и иллюстрациями.
Анна Долинина. Арабески: Избранные научные статьи. СПб.: Нестор-история, 2010. — 444 с.
Анна Аркадьевна Долинина, ученица академика И. Ю. Крачковского, переводчица арабской поэзии, доктор филологических наук, профессор, специалист по арабскому языку и литературе, известна научными исследованиями, в том числе монографиями, посвященными арабской романтической прозе XIX–XX веков, современной и средневековой арабской поэзии. Приобщаясь к арабской средневековой литературе, она в полной мере осознала богатство и тонкость арабского языка и изящество арабского классического стиля; и гармонию буйно-изощренной фантазии и логического, разумного начала; и красоту бесконечного варьирования образов и художественных средств в рамках устойчивой традиции. Пищу для раздумий и исследований давала работа над художественными переводами памятников средневековой и новой арабской литературы. С 80-х годов А. Долинина занялась историей арабистики. В настоящую книгу включены статьи 1958–2008 годов. В соответствии с основными направлениями своих занятий автор расположил материал в трех разделах: История арабской литературы; Перевод и литературные связи; История востоковедения. В первом разделе основная часть статей посвящена макамам. Макамы — малая повествовательная форма, плутовские новеллы, получившие распространение в арабской средневековой литературе и дожившие до ХХ века. Особенно автора интересовало соотношение этого жанра с другими жанрами арабской литературы и неоднозначное восприятие его в арабском мире. Статьи о поэзии касаются в наибольшей степени вопроса о традициях поэтического стиля, сохраняющихся до ХХ века. Из многочисленных статей о новой литературе выбрано четыре: небольшая статья о Тауфике ал-Хакиме, отражающая нестандартный взгляд на роман “Священные узы”, явно недооцененный и арабской, и нашей критикой; два предисловия – к роману Х. Хайкаля “Зейнаб”, к “Избранному” А. Рейхани; послесловие к мемуарам М. Нуайме. Статьи не просто “представляют” эти книги, а дают подробный очерк творчества их авторов, имеющий самостоятельное значение. Второй раздел содержит несколько работ о методах перевода, основанных как на анализе имеющихся у нас стихотворных переводов с арабского, так и на собственном переводческом опыте. Собственный, разработанный автором метод перевода арабской поэзии наиболее полно нашел отражение в предисловии к книге “Аравийская старина”, содержащей десяток самых известных доисламских поэм. Отрывок из предисловия помещен здесь. В этот же раздел входят работы о переводах русских писателей (от Пушкина до Л. Толстого) на арабский язык. Работы третьего раздела, за исключением трех рецензий, так или иначе опираются на материалы архива академика И. Крачковского, не вошедшие в свое время в книгу о его жизни и деятельности (“Невольник долга”, 1994). Большинство из материалов содержат публикации архивных документов, преимущественно эпистолярных, и все они характеризуют деятельность Крачковского, его взаимоотношения с современниками — литераторами и учеными.
Виталий Аксёнов. Кто был Шекспиром? СПб.: ИД “Петрополис”, 2010. — 272 с.: ил.
Виталий Аксёнов, режиссер и сценарист “Ленфильма”, снявший около 70 фильмов, в том числе и фильм “Кто был Шекспиром?”, предлагает печатный вариант расследования величайшей детективной истории всех времен. “Итак, дорогие любители детективов, никто точно не знает, кто был Шекспиром! Поэтому мы, не претендуя на ученые лавры, позволили себе поиграть вместе с вами в эту веселую детективную игру. С личным участием английской королевы-девственницы Елизаветы, ее многочисленных фаворитов и любовников, незаконнорожденных (неизвестно от кого) детей, ее сводного брата лорда Генри Хансдона, супружеской пары графов Рэтлендов, философов Френсиса Бэкона и Франсуа Вольтера, поэта Кристофера Марло (якобы убитого!), героев всем известной (?!) драмы └Гамлет“, светил мировой и местной науки, не в меру прозорливого изобретателя, рядовых преданных поклонников Поэта и, конечно, коварной и довольно Смуглой Леди. Мы побываем в лондонском театре └Глобус“, Вестминстерском аббатстве, королевской крепости Тауэр, музее мадам Тюссо, на выставке портретов Уильяма Шекспира, у таинственной могилы актера. Тщательно изучим неизвестные широкой публике сенсационные самые последние и явно сфабрикованные материалы, посмертную (никто не знает, откуда взявшуюся) маску Поэта, якобы его портреты (совершенно непохожие!). И доброжелательно (насколько это в наших силах) рассмотрим довольно сомнительные претензии претендентов (57 человек! — не пугайтесь — ну, конечно же, не всех!) — на роль Шекспира”. Неудивительно, что с начала XVIII века не прекращаются жаркие споры вокруг Шекспира, что “сотни тысяч шекспироведов днем и ночью размышляют, как доказать, что автором был именно актер Шакспер, а другая часть — правда, значительно меньшая! — что им был кто угодно, только не он”. Поводов, чтобы усомниться, что актер Уильям Шакспер был автором гениальных пьес, поэм и сонетов, немало. Словарный запас “Гамлета” — 29 551 слово. Словарь великого философа, ученого и писателя Бэкона, одного из самых вероятных претендентов на роль Шекспира, насчитывает всего-то около девяти тысяч слов. Современный образованный англичанин (как и современный русский человек) обходится примерно пятью тысячами слов. А среднему англичанину в быту сегодня достаточно и одной тысячи слов. Шекспир, несомненно, знал французский, итальянский, испанский, древнегреческий и латынь. Он ввел в обиход около 3200 новых слов. Он обладал обширными знаниями в морском и военном деле, юриспруденции, философии, музыке, медицине, орнитологии, ботанике, географии. Шекспир проявил прекрасную осведомленность в вопросах придворной жизни, хорошо знал итальянские города Падую, Верону, Милан, Мантую, Венецию. Не надо быть специалистом, чтобы представить автора шекспировского наследия широко образованным человеком. Неужели программа средневековой грамматической школы превышала программу классического отделения СПбГУ? Ведь известно (из того немногого, что нам действительно известно), что актер Шакспер никогда не выезжал за пределы Англии. Что его дети были безграмотны, а в завещании не упомянута ни одна книга, хотя стоимость книг в те времена была значительна. Удивительно и то, что когда все поэты Англии откликнулись скорбными посланиями на смерть королевы, единственным исключением явился тот, кто был Шекспиром: он не написал по этому поводу ни строчки. Удивительно и то, что в то время как на смерть известных людей того времени писались целые элегии и издавались памятные сборники, его кончину практические никто не заметил. В Вестминстерском аббатстве, где захоронены многие великие люди Англии, нет могилы Великого Шекспира. (Или он лежит в Вестминстерском аббатстве под другим именем?) Ситуацию усложняет и то, что нас не дошло ни единой поэтической строчки, написанной рукой того, кто был Шекспиром. И никто сегодня точно не знает, кому посвящены “Сонеты Шекспира” и кто, честно говоря, их написал. Автор подробно излагает факты биографии персонажей, жизнь каждого из которых дает повод заподозрить их в причастности к великому проекту “Шекспир”. Елизавета Английская — “мать всех, кто мог быть Шекспиром” (а может, и она сама?); ее “барашек” Роберт Дадли, граф Лейстер, отравленный супругой; и ее “необъезженный жеребенок” Роберт Девере, граф Эссекс, встретивший смерть на эшафоте. Бэкон, Рэтленд, Марло, Нэвилл, семейство Сидни… Постепенно к ним присоединяются все новые и новые претенденты. Обстоятельства их жизни неожиданно и причудливо пересекаются, позволяя разглядеть вероятные пути участия каждого в шекспировском проекте. В книге рассмотрены основные, наиболее интересные версии, бытующие среди шекспироведов. Порой автор просто приводит фрагменты работ, в которых содержатся “возмутительные” интерпретации, поразительные версии, леденящие кровь истории. Среди таких работ и книга профессионального переводчика и ученого А. Баркова “└Гамлет“: трагедия ошибок или трагическая судьба автора?”, и исследование И. Гилилова “Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса”, и “Зашифрованный мир Шекспира, или Игры гения” А. Кепеля, выдвинувшего гипотезу, что в произведениях Шекспира зашифрованы его биографические данные. А также краткое изложение статьи А. Шлыкова из журнала “Вокруг света” об узниках Тауэра, что совершенно необходимо, чтобы разобраться в хитросплетениях английской истории и судьбах действующих лиц Елизаветинской эпохи. А также сокращенный вариант статьи А. Щуплова (“Независимая газета”, 2001 год), где рассказано о якобы выявленном седьмом автографе Шекспира (подлинно известно-то всего 6), следы автографа обнаружены в России. В. Аксёнов сумел предельно внятно — и занимательно — изложить изрядно запутанную историю “страстей по Шекспиру”. Этому в немалой мере способствует и организация материала. Так, прежде чем приступить к рассказу, автор сообщает (дозированно, чтобы в последующем увеличивать объем информации), кто есть кто в книге: портреты, биографические справки. Богатство и великолепное исполнение изобразительного ряда изумляет: портеры, старинные гравюры – виды Лондона и действа Елизаветинской эпохи, титульные листы редких книг, современные фотографии Лондона и Стратфорда. Едва ли иллюстрации не занимают половину книги. А кто же все-таки был Шекспиром? Как и положено в хорошем детективе, чтителю предоставляются все возможности разрешить эту загадку.
Александр Дьяков. Мишель Фуко и его время. СПб.: Алетейя, 2010. — 672 с. — (Серия “Gallicinium”).
Первая русскоязычная монография, посвященная одному из самых значительных мыслителей ХХ века — Мишелю Фуко (1926–1984). Философия Фуко является выражением “духа 60-х”, она вписана в движение, которое видело свою цель в ниспровержении трансцендентализма, доставшегося западной мысли в наследство от Нового времени. Это движение Лиотар назвал постмодерном. Впрочем, автор оговаривает, что считать Фуко постмодернистом можно лишь при определенных условиях и в некоторых границах. Вокруг французского философа, который полностью изменил представление о том, что такое философия, история, психология, и оказал огромное влияние на гуманитарное знание в целом, сложилось много мифов: Фуко объявил человека несуществующим; Фуко утверждает, что безумия не существует; Фуко заявил, что преступлений не бывает; Фуко сказал, что нет никакой исторической динамики. Интересы Фуко не слишком характерны для философа (каковым он, безусловно, является): он занимался историей тюрьмы, психиатрии, медицины, сексуальности. Каким бы ни было знание — медицинским, юридическим, историческим, утверждал Фуко, оно всегда связано с властью (он даже использует термин “знание–власть” — для него эти феномены пребывают в нераздельном единстве). Фундаментом для такого подхода послужили идеи Фридриха Ницше. Излагать концепции Фуко так же нелегко, как и воссоздавать его биографию. Фуко всегда носил маски и постоянно их менял. Автор противоречивый и зачастую непонятный, он осознавал эту свою “непонятность”, но не стремился ее избежать. Он перестраивал свои позиции и противоречил самому себе. Это стало для него своего рода программой. “Меня не интересует академический статус того, чем я занимаюсь, потому что моя проблема заключается в преобразовании самого себя. И поэтому, когда мне говорят: └Вы думали так-то несколько лет назад, а теперь говорите иначе“, я отвечаю: └Вы что же, думаете, что я работал все эти годы, чтобы сказать то же самое вместо того, чтобы измениться?“ Это преобразование себя своим собственным знанием, которое, мне кажется, близко к эстетическому опыту. Зачем живописцу работать, если его не преобразует его собственная живопись?” Выявить “окончательного” Фуко нельзя, считает А. Дьяков, эта задача в принципе неразрешима, ибо Фуко принадлежит к числу тех мыслителей, чья философия имеет программный незавершенный и в этом отношении “открытый” характер. И отмечает, что для русскоязычного читателя восприятие работ Фуко затруднено и тем, что многие переводы оставляют желать лучшего. Свою задачу автор исследования видит в прорисовке максимально достоверного философского портрета. “В соответствии с нормами аристотелевской эстетики такой портрет должен стремиться не к буквальности документирования, а к отображению общих черт”. Автор предпочел избегнуть соблазна, жертвой которого столь часто становятся исследователи творчества Фуко, — соблазна объяснять всякий его текст ссылкой на последующий или предыдущий. В таком случае, полагает он, мы получили бы портрет Фуко, которого не существовало ни в один из периодов его реального существования. Он также отказался от отбора “главного” и “второстепенного”. Для анализа работ Фуко А. Дьяков следует принципу Ж. Делёза, самого близкого Фуко из современных ему философов, предложенному им для постижения творчества Фуко: “Необходимо брать все произведения в целом и исследовать его и не осуждать, улавливая все бифуркации, колебания, продвижения вперед, прорывы, соглашаться с ним полностью. Иначе ничего нельзя понять. Следовать за всеми проблемами, которые ставит Фуко, за всеми разрывами и поворотами, которые для него необходимы, прежде чем претендовать на суждения о его выводах, — не значит ли это обращаться с “властителем дум” так, как он того заслуживает?” А так как систематически описать “философскую систему” Фуко в принципе невозможно, даже используя схемы “развития” или “эволюции”, автор, отказываясь от традиционной периодизации, строит свою книгу как историю кризисов в творчестве Фуко. Книга А. Дьякова хороша своей соразмерностью: за обсуждением сложных теоретических вопросов, за подробным анализом одной из книг философа следует увлекательное повествование о его жизни, портрет Фуко-философа и человека. Святой или грешный, властитель дум, принятый в президентских дворцах, или водитель грузовика, везущего контрабандный груз, аполитичный технократ или радикальный революционер, — он всегда оставался философом. Это был его способ существования. Фуко у нас знают давно, хотя, как обычно, и опоздали с этим знакомством на 30 лет. Почти все его основные работы уже переведены на русский язык. И на русском о нем написано много. Но у нас практически не освоено огромное количество статей, лекций, интервью Фуко: во Франции они составили колоссальный четырехтомник. Библиография работ Фуко, приведенная в книге, составила четыре десятка страниц, еще десяток страниц занимает библиография исследований по философии Фуко. Имеются предметный и именной указатели. Настоящая книга — первое в России полноценное исследование, посвященное жизни и творчеству Фуко. Прослеживая генезис развития творчества философа, вписывая его в широкую панораму философской мысли последнего столетия, автор рисует многогранный образ Фуко — философа, историка, общественного деятеля.
Барт Д. Эрман. Петр, Павел и Мария Магдалина: Последователи Иисуса в истории и легендах / Пер. с англ. С. П. Евтушенко. М.: Весь мир, 2009. — 376 с. — (Магия имени).
Симон Петр, правая рука Христа в период его открытого, публичного служения, глава двенадцати учеников; апостол Павел, величайший после смерти Иисуса миссионер и богослов Христианской церкви; и Мария Магдалина, ближайшая последовательница Христа, возможно, первая христианка. По мнению автора, именно они являются ключевыми участниками становления важнейшего исторического, культурного, социального, политического и, конечно, религиозного института западной цивилизации — Христианской церкви. Но эти фигуры важны не только в историческом отношении, они также бесконечно интересны как личности. В книге три части, каждая из них построена по одному плану. Сначала Эрман стремится выявить историческое зерно и реконструировать достоверные сведения о каждом из трех последователей Христа. Он, насколько это возможно, пытается определить, что же в действительности произошло в прошлом: что на самом деле говорили и пережили Петр, Павел и Мария. Кем на самом деле они были. Какую роль сыграл каждый из них в формировании новой религии. Что в легендах об их жизни было фактом, а что вымыслом. Шаг за шагом, опираясь на древнейшие памятники христианской письменности, прежде всего Новый Завет, Эрман подробно восстанавливает жизненный путь каждого из своих героев. А затем рассматривает предания о них и исследует причины, по которым о них писали так, а не иначе, какие цели ставили перед собой авторы и почему. Ведь в историях о сподвижниках Христа христиане выражали свои собственные надежды, страхи, тоску, желания, симпатии и антипатии. И собственное понимание того, что есть Бог, какие ожидания с ним связаны. Рассказывая о времени, когда рождалось христианство, о творцах дошедших до нас мифов и легенд о Петре, Павле, Марии Магдалине, автор значительное внимание уделяет теологическим тонкостям религиозных учений той далекой эпохи и реконструкции воззрений адептов этих учений. Автор дает образец работы с текстами: он выявляет время создания источников, определяет их достоверность и надежность, вскрывает внутренние несоответствия и противоречия текстов. Он обращается к текстам каноническим и неканоническим, приводит сохранившиеся в работах древних историков фрагменты и цитаты из утерянных памятников письменности. Фундаментальный научный подход не исключает живости повествования. Еще не устоявшееся учение имело различные толкования, шла борьба идей, множественных групп и конкретных людей. Очень неоднозначна фигура Петра, первого среди апостолов и самого известного ученика Иисуса: кто он — твердый камень или зыбкий песок? Страстные союзники и ожесточенные враги были у Павла, главного персонажа новозаветной книги Деяний апостолов. Непросто складывались отношения (а порой даже враждебно) у Петра и Павла, у Петра и Марии Магдалины. Эрман откровенно смеется над представленной в романе Д. Брауна “Код да Винчи” версии о любовной связи и браке Иисуса и Марии Магдалины. “Серьезные историки считают такие утверждения возмутительными. Те из нас, у кого больше чувства юмора, посчитали их скандально забавными”. Он показывает, какая путаница существует из-за того, что в Евангелиях разные персонажи носят имя Мария. Да, интригующей личностью Мария была и в эпоху Средневековья, о ней сохранилось очень мало сведений в канонических Евангелиях, но легенд — множество. Сегодня же мы имеем дело с широко распространенным представлением о Марии Магдалине, поддерживаемым Бродвеем, Голливудом и издательством “Barnes & Noble”: рок-опера Т. Райса и Э. Л. Уэббера “Иисус Христос — суперзвезда”, фильм М. Скорсезе “Последнее искушение Христа”, “Код да Винчи” Дэна Брауна. “Вероятно, Мария не была подругой Иисуса при его жизни, супругой или возлюбленной; вероятно, у них не было совместных детей; вероятно, она не была исправившейся проституткой, выведенной в более поздней евангельской версии, которая стала образцом целомудрия для женщин. Но можно утверждать, что она была в высшей степени важной фигурой в ранней истории христианства и что без ее рассказа о пустой гробнице Иисуса ученики сами по себе, вероятно, никогда не вдохновились бы возвестить о новой религии”. Источники, обнародованные в последнее время: “Евангелие от Фомы”, “Евангелие от Филиппа”, “Евангелие Марии”, не сообщают новые достоверные сведения о Марии из Магдалы, но демонстрируют, какую роль образ первой провозвестницы новой веры играл в сознании ранних христиан. Наука библеистика в нашей стране не получила должного развития, ее достижения у нас мало известны. Понятно почему: у нас долгие десятилетия господствовали атеистические установки и требовались не научные исследования, а антирелигиозная пропаганда. Тем интереснее подлинно научные, филигранные изыскания, представленные Бартом Д. Эрманом, одним из крупнейших специалистов по раннему христианству и Новому Завету.
Олег Фейгин. Никола Тесла — повелитель молний. Научное расследование удивительных фактов. СПб.: Питер, 2010. – 208 с.: ил.
Его именем названа единица измерения плотности магнитного поля (магнитной индукции). Он дал описание явления вращающегося магнитного поля; разработал многофазные электрические машины и схемы распределения многофазных токов, генераторы, трансформаторы. Он — пионер ВЧ техники. О его реальном вкладе в науку и технику можно прочесть в любом энциклопедическом словаре. Его достижения поразительны по количеству (за столь короткое время) и по качеству: они многоплановы и касаются ключевых моментов дальнейшего технического развития. Частично они вошли в практику, а частично попали в легенды. И с именем его связано немало таинственного, непроясненного. Например, исчезновение эсминца “Элдридж” в ходе филадельфийского эксперимента 1943 года. Считается, что пропавший из видимости корабль неожиданно возник на рейде Норфолка, удаленного от Филадельфии на сотни километров, а потом судно вновь материализовалось на своем прежнем месте. Правда, пострадал экипаж: кто-то сошел с ума, кто-то бесследно исчез, а пять человек были обнаружены торчащими из металлоконструкций корабля. Тесле приписывают изобретение лазерного оружия: “лучей смерти” и “электрической пушки”. И открытие резонансного эффекта, способного вызвать искусственные землетрясения. И даже грандиозный взрыв в сибирской тайге, ныне известный как падение Тунгусского метеорита. Ряд изобретений Николы Теслы (1856–1943), “доктора электричества”, “энергетического вампира”, по определениям газет его времени, до сих пор засекречен. Большинство дневников и рукописей Теслы исчезли при невыясненных обстоятельствах. Многие документы, связанные с экспериментами Теслы, до сих пор составляют государственную тайну правительства США. А значит, понять, что является правдой, а что вымыслом (и кому он понадобился, и зачем, этот вымысел?), не так-то просто. Чтобы разобраться, где истина, а где журналистские домыслы и фантазии, и реконструировать события теперь уже далекого прошлого, автор избрал самый надежный путь. О. Фейгин, заведующий сектором теорфизики Института инновационных технологий УАН, действительный член УАН, специалист по вопросам квантовой радиофизики, физики ионосферы и космоса, предлагает рассмотреть деятельность Николы Теслы, его изобретения и довольно необычные поступки через призму самых последних достижений науки и техники, проанализировать имеющиеся факты в свете новых сведений. А так как перед нами запутанная головоломка длиной без малого век, то, чтобы решить ее, надо внимательно изучить все составные части и определить связи между ними. В головоломке причудливым образом переплетается многое. Теория и история изучения грозовых процессов и полярных сияний. Загадки ионосферы. Открытие и развитие СВЧ-радиоизлучения и его воздействие на живые организмы. Попытки создания радиоволнового гиперболоида, прообраз которого появился еще в конце XIX века в романе “Война миров” Г. Уэллса: оружие марсиан, испускающее ужасные “тепловые лучи”. С тех пор армия инженеров и ученых стремилась воплотить эту идею в жизнь. На рубеже XIX и XX веков петербургский профессор М. Филиппов утверждал, что посредством направленной электромагнитной волны можно донести энергию, эквивалентную взрыву тонны динамита из Москвы в Константинополь. До практического воплощения дело так и не дошло, Филиппов погиб при загадочных обстоятельствах в 1903 году, его архивы сгинули в охранном отделении. Таинственным “лучевым оружием” занимался итальянский делец-радиотехник Г. Маркони. Интерес к новому виду вооружений породил немало шумных афер. К “тесловской” головоломке относится и выдвинутая в середине 1960-х годов профессором Н. Козыревым оригинальная, не вписывающаяся в официальную научную парадигму, гипотеза о возможности превращения времени в энергию, из гипотезы следовало, что время может буквально испускаться и поглощаться материальными телами. Помимо теоретических изысканий, в головоломку входят и деяния практические, осуществляемые последователями Теслы: исследовательские программы Брукхейвенской национальной лаборатории США, покрытые тайной проекты ВМС США — “Феникс” и “Радуга”, “Феникс–2” и “Радуга–2”. И начатый в 1960-е годы проект HAARP по созданию на Аляске мощнейшей системы электронных средств ведения войны. Считается, что работа HAARP может привести к полному разрушению или повреждению военных или коммерческих систем связи во всем мире, к поражению любых целей на огромном расстоянии. И в том числе к контролю над погодными условиями над территорией любой страны или обширного географического района. Не в этом ли заключаются причины многих стихийных бедствий на нашей планете за последние полвека? Впрочем, спешить с выводами рано. Контрразведчики ВМС США — профессионалы по мистификациям, по скармливаемой желтой прессе намеренной дезинформации. Поэтому необходимо разобраться и в чудовищной смеси из отрывочных фактов, бредовых слухов, сумасбродных теорий, уфологической лжи, приправленных военно-морской шпиономанией. И все-таки за каждой деталью “официальной версии”, особенно уфологической, скрывается двойное дно каких-то реальных событий. Нет, не случайно Никола Тесла, мифы и легенды о его разработках оказались востребованными в наше время. Историческая одиссея “Элдриджа” начинает и замыкает рассказ о повелителе молний, о правде и вымыслах, связанных с именем выдающегося изобретателя.
Леонид Соколов. Осторожно: “украинство”! М.: Фонд ИВ, 2009. — 352 с.
Острые полемические работы современного львовского историка. Три раздела: Публицистика. История “украинства”. История Галиции. Поле битвы — история, вокруг которой в современной Украине кипят серьезные страсти. “В головы украинских обывателей настойчиво вдалбливают, что Россия — это страна, не имеющая никакой тысячелетней истории, а основанная только во времена Петра I; страна, которая украла название, герб и флаг; населенная потомками народов, защищаясь от которых китайцы строили Великую Стену, а именно └москалями“ и └кацапами“. Эти └кацапы-мясники“ только то и делали, что истребляли бедных украинцев десятками миллионов, а кроме того, уничтожали духовные сокровища украинцев, скрывая от них такие └известные всему миру факты“, что украинский язык древнее греческого и латинского, что по-украински писали еще в VI–VII веках до Рождества Христова, что название └украинцы“ происходит от └уктриян“ — граждан украинской прадержавы Трояни”. Так были ли москали на протяжении всей истории главными врагами украинцев? Рассматриваются наиболее значимые этапы становления государства, носившего разные имена — Российская империя, СССР: Древняя Русь, вхождение Украины в Московское государство (Переяславская рада 1654 года), крушение Российской империи в 1917-м и СССР в 1991 году. А также причины появления украинского сепаратизма, его развитие, бойцы, победы и поражения; вопросы языкознания. Оружие, избранное автором в этой битве: факты, цитаты из работ украинских и российских историков веков XIX и ХХ, лидеров украинского движения позапрошлого и прошлого веков и современных публицистов Украины, западных политиков и политологов, фрагменты из публикаций в прессе XIX–XX веков, мемуары. Материалы как мало известные широкому читателю, так и общедоступные, имена знакомые и мало что говорящие. Среди последних – идеологи украинского сепаратизма, внесшие фундаментальный вклад в теоретическое обоснование отдельности украинцев от великороссов, Ф. Духинский (1816–1893) и М. Грушевский (1866–1934). Теория основоположника “украинцев” Ф. Духинского, утверждавшего, что великороссы или “москали” вообще не являются славянами, а принадлежат к народам “туранской ветви”, то есть угро-финским и урало-алтайским, а значит, антагонизм между “славянской польско-русской и финно-монгольской московской культурой” неизбежен, имеет широкое хождение в современной Украине. В общем, похитили москали-финны название Русь, обобрали украинцев. Данная концепция, коренным образом менявшая всю историю славян, в свое время критике особенно не подвергалась: русская либеральная интеллигенция обладала склонностью, которая впоследствии дорого обошлась и ей самой, и России в целом, — одобрять и поддерживать все, что было направлено против существующего строя, в том числе и политическое украинофильство. Под критический прицел львовского историка попадают и украинофилы, и сепаратисты прошлого и настоящего, и В. Ленин с его жаждой мировой революции, перед которой интересы народов значения не имели, и компартийная номенклатура, предавшая двадцать лет назад страну и народ. В книге собраны работы конца 90-х — начала 2000-х годов, но актуальности они не утрачивают. История, вопросы о языке — это только средство, чтобы посеять вражду между русскими и украинцами. Один из первостепенных вопросов, на которые отвечает автор: кому выгодна эта вражда? Украинский “сепаратизм” зародился в середине XIX века, в 1858–1861 годах: в период подготовки восстания поляками против России малороссы Юго-Западного края России и галицийские русины, находившиеся под властью Габсбургов, должны были сыграть свою роль в восстановлении Польского государства. Украинская национальная идея, основанная на утверждении о полной национальной отдельности украинцев от великороссов, объявляющая Россию главным врагом Украины и как следствие этого ставящая целью отрыв Украины от России, использовалась в начале ХХ века Австро-Венгрией и Германией. Цель — устранение России как соперника на мировой арене. В наше время продолжатели сепаратистов обслуживают интересы глобального господства США. Сепаратистский эксперимент практически подтвердил теоретически давно просчитанный результат: отделение Украины от России обернется бедой для самой Украины. Лозунги украинского сепаратизма никогда не находили поддержки на российской Украине, доказывает автор. Так чья мечта сбылась в 1991 году? Вековечная мечта украинского народа о независимой и самостийной Украине? “Как будто народ веками только и мечтал о массовой безработице, нищете и собственном вымирании”. Или тех, для кого “европоцентризм по-украински сплошь и рядом означает способ личного обогащения путем расхищения западных кредитов?” И можно ли считать независимой страну, которой извне диктуют решения даже по таким вопросам, как уровень тарифов в коммунальной сфере? “Пока публика на площадях Москвы и Киева выясняла, кто кого грабит, самих же и ограбили — и └суверенных“, и └незалежных“”. Украинцы от распада пострадали больше, чем великороссы, — считает автор. Но пришло ли отрезвление? Вопрос остается открытым. Одно из основных направлений, по которым сегодня ведется пропагандистская обработка сознания украинцев, — формирование негативного образа России и русских, фальсификация истории. А примеры эффективного промывания мозгов присутствуют в книге. На протяжении веков коренные жители Галиции, с XIV столетия оказавшейся под чужеземным владычеством, считали себя русскими, русинами, а свою землю — Червонной Русью. В конечном итоге последовательными усилиями властвовавших в Галиции австрийцев, поляков и “советов” галичане были-таки превращены в отдельный нерусский народ. Если в австрийской Галиции общерусское национальное сознание искореняли поляки и австрийцы, то на российской Украине это сделали большевики, официально разделив русский народ и оставив название “русские” только за великороссами. К концу 80-х годов прошлого века мало кто знал, что до 1917 года термин “русские” являлся обобщающим названием для великороссов, малороссов и белорусов, то есть для всех восточных славян, предки которых создали русское государство — Русь. Но тогда все-таки говорили о трех братских народах, а теперь нам настойчиво внушают мысль, что украинцы и “москвиты” (россияне) всегда были совершенно чуждыми и враждебными народами. Но как бы ни делили русские народы на белорусов, украинцев, русских, единым по своему происхождению остается их язык, как единой является и их общая история. “Но невозможно спрятаться от своего прошлого и обмануть подлинную историю, которая все равно проявит себя в реальной жизни”. Сейчас, считает автор, речь о возвращении исторической памяти. Выбор у нас не велик: либо превратиться в навоз, в удобрение, на котором будет произрастать чужое благополучие, либо отстаивать свои собственные национальные интересы, что возможно только на пути воссоздания русского единства, совместными усилиями великороссов, малороссов, белорусов.
Геннадий Коваленко. Великий Новгород. Взгляд из Европы. XV — начало ХХ века. СПб.: Европейский Дом, 2010. — 456 с.: ил.
Расположенный на северо-западных рубежах русских земель, на пересечении торговых путей, Великий Новгород уже в древности находился в поле пристального внимания европейцев как важная контактная зона между всей Русью и Западной Европой. Связи с Новгородом нашли отражение в памятниках древнескандинавской письменности. Но подлинное “письменное” открытие Новгорода европейцами произошло только в XV веке, с началом накопления в Европе сведений о России и распространения информации о ней. С Новгородских земель начиналось знакомство с далекой загадочной Московией и ее культурой. Через Новгород пролегали дороги купцов, дипломатов, путешественников, ученых, профессиональных военных, просто авантюристов. Московия представлялась им то экзотической страной, европейской Индией, то серьезным политическим или военным соперником, то выгодным торговым партнером, то объектом научного интереса. Менялось направление культурных связей Руси с Европой. Если в XV столетии в них преобладали итальянцы, то в веке XVI “фрягов” заслонили “немцы”, и пальма первенства перешла к выходцам из Германских земель. Традиционно особый интерес к Новгороду проявляли шведы. В начале XVII века этот интерес усилился: подписав договор со шведами, новгородские власти вынуждены были взять на себя и переговоры со шведами, в том числе и по вопросу о кандидате на престол. Одно из наиболее интересных сочинений о Смутном времени в России (“История о Великом княжестве Московском”) оставил шведский дипломат Петр Петрей, очевидец и “репортер” русской Смуты. Он стал первым западным автором, утверждавшим, что “варяги эпохи викингов были шведского происхождения”, это утверждение легло в основу концепции, положившей в XVIII веке начало не разрешенному и поныне ожесточенному спору о происхождении Рюрика. В записках иностранцев зафиксированы ключевые события новгородской истории: покорение Новгорода Москвой в XV веке: ликвидация Немецкого подворья по приказу великого князя Ивана III, означавшая конец участия Новгорода в Ганзейском союзе; русско-ливонские войны конца XV–XVI веков. В XVI веке самым ярким событием стал опричный разгром и террор, учиненные Иваном Грозным. Эта тема присутствовала в XVII–XIX веках во всех иностранных сочинениях о России. Обширную литературу о России породила и Смута. Иностранные наблюдатели собирали и информацию разведывательного характера, экономическую и военную. Их интересовало политико-административное устройство Московии и Новгорода, специфика самодержавия и религия, нравы и обычаи горожан. С изменением политической ситуации интересы наблюдателей претерпевали эволюцию, все больше внимания обращалось на повседневную жизнь, на достопримечательности Новгорода, конкретно-исторический пласт дополнялся историко-философским осмыслением. Долгое время Новгород представал перед восхищенными взорами иностранцев как “удивительно большой город”, не уступающий по величине Риму и Лондону. Отмечалось удобное и красивое местоположение города, обилие церквей и монастырей, труднопроходимые дороги среди болот и их постепенное улучшение, а также изобилие и дешевизна рыбы. В целом город еще долго сохранял свой облик и в дальнейшем и продолжал удивлять иностранцев величием и красотой. Превращение Новгорода в провинциальное захолустье началось после окончания Северной войны: изменилось стратегическое значение Новгорода, он перестал быть действующей крепостью, в упадок пришел и некогда богатый новгородский торг. Строительство железной дороги в XIX веке довершило его судьбу: он перестал быть перевалочным пунктом между двумя столицами. Новгород становится для иностранцев “тенью великого имени”, “дряхлым разрушающимся прадедом русских городов”. Остается только собирать мифы, легенды, предания, в том числе о былой новгородской вольности как альтернативе абсолютизму, и не только российскому. Всего в книге представлено 99 оригинальных текстов, два из них не атрибутированы. Первое целостное и довольно достоверное описание Новгорода принадлежит фландрскому рыцарю, советнику и камергеру герцога бургундского Гильберу де Ланнуа, побывавшему в Новгороде в 1413 году: он застал город в лучшее время его существования. Среди авторов и С. Герберштейн, имперский посол, посетивший Русь в 1517 и 1526 годах: его “Записки о Московии” являются одним из наиболее полных и достоверных описаний Московского государства XVI века. Наиболее полные историко-географические и этнографические отображения Новгорода XVII века содержатся в сочинениях немецкого ученого-энциклопедиста А. Олеария. Уникальными являются заметки шведского ученого Ю. Спарвенфельда (конец XVII века). В них речь идет о новгородских раскольниках и расправах над ними: во второй половине XVII века Новгородские земли стали одним из оплотов староверия. Содержательные заметки о Новгороде (религия, образование, быт и нравы новгородцев) оставил студент Хельсинкского Александровского университета Паасикиви (премьер-министр Финляндии в 1918 и 1944–1946 годах; с 1946 года — президент). В 1891 году он стажировался в Новгороде. Естественно, воспринимать большинство записок следует критически. Изображение России неизбежно было неполным, пристрастным и в целом негативным. Европа красила Россию и русских, “неверующих и безбожников”, в мрачные цвета, поскольку русская культура, религия и обусловленные ими традиции и нравы существенно отличались от западноевропейских. Оценки, выводы, параллели и характеристики зависели от личной позиции, которая определялась социальной, политической или религиозной принадлежностью автора. Часто сказывалось непонимание и незнание языка, обычаев, нравов. Влияли и состояние международных отношений, образование и воспитание путешественника, цель поездки, прочитанное и услышанное им ранее, настроение, погода, время года, бытовые обстоятельства. Так, одним нравились русские женщины, другие находили их непривлекательными. Кому-то бросались в глаза невзрачные деревянные лачуги и обветшалые каменные дома, кто-то замечал красивые кирпичные строения. Но все отмечали хорошее состояние церквей, поскольку “из всех видов построек русские больше всего заботятся о церквах”. К вопросу о достоверности свидетельств иностранцев. Так, сообщенные ими данные о погубленных Иваном Грозным новгородцах сильно разняться: от 27 тысяч до 700 тысяч, при том что население Новгорода в то время составляло 30 тысяч человек. Р. Скрынников определяет число погибших в 2170–2180 человек. “Нет народа, о котором было бы выдумано столько лжи, нелепостей и клеветы, как о народе русском”, — заметила как-то Екатерина II. Представленные в книге сочинения наглядно показывают, как складывался образ России на Западе. Среди многочисленных иностранных сочинений о России нет специально посвященных Новгороду. Разделы, относящиеся к его истории и культуре, прошлому и современности, как правило, являются составной частью общих описаний московского государства. Может быть, поэтому тема становления и развития имиджа Великого Новгорода в Европе до сих пор не была предметом специального исследования. Это первый систематизированный свод описаний Великого Новгорода в памятниках европейской письменности XV — начала XX века, отражающих историю и культуру Великого Новгорода в контексте европейской истории, а также его взаимодействие со странами Запада. Каждый текст предварен справкой об авторе работы, даны подробные комментарии, представлена обширная библиография.
Александр Шарымов. Предыстория Санкт-Петербурга. 1703 год. Книга исследований. Издание второе, исправленное и дополненное. СПб.: Геликон Плюс, 2009. — 784 с.: ил.
Книга исследований филолога, журналиста и литератора Александра Матвеевича Шарымова (1936–2003) — сборник очерков, рассказывающих о многовековой истории Озерного края, конкретнее — об истории земель Приневья, на которых в 1703 году был основан Санкт-Петербург. Из авторского предисловия: “Несмотря на относительную молодость города на Неве, в истории его есть немало └темных пятен“, начиная с самого момента его основания 16 мая 1703 года. Однако загадки, связанные с судьбой Приневья, начали рождаться задолго до этого. Первый раздел книги обращен ко многовековой истории Озерного края, как еще называют приневские и соседствующие с ними земли. Не скажу, что подобной задачи никто не ставил, однако факты этой истории разбросаны по многим трудам и сочинениям. Здесь они — в краткой, разумеется, форме — сведены вместе, причем с учетом новейших исторических исследований, гипотез и теорий. Второй раздел посвящен облику невских берегов, который они имели в момент прихода на них солдат Петра I. Он построен на анализе ряда новгородских и шведских писцовых книг, а также карт, выполненных в XVI–XVIII столетиях. Содержание второй книги определено ее общим названием └1703 год“. Это — его хроника от января до декабря. Она открывается рассказом о взятии солдатами Петра I Ниеншанца. В центре хроники — исследование о закладке Санкт-Петербурга, а также о множестве проблем, связанных с этим моментом и не до конца нашими историками разгаданных. Скажем, об участии Петра I и в основании будущей столицы, и в проектировании начальной Санктпетербургской крепости. А тут еще разговор идет о людях, которые принимали участие и в этом проектировании, и в строительстве первых кораблей Балтийского флота, а также о тех, кто уже имел отношение к зарождающейся петербургской торговле… Таким образом, книга эта есть своего рода вступление в трехсотлетнюю историю нашего города”. В первой части книги, “Предыстория Санкт-Петербурга”, представлена история Озерного края (а это и Приневье, и Ладога с Рюриковым городищем и остальными поселениями Поволховья и Приильменья) — от времен, когда Приневье стало освобождаться от ледника до конца 1702 года, кануна основания Санкт-Петербурга. Реальная история Приневья началась в районе 8–9 тысяч лет назад, именно такой возраст насчитывают обнаруженные в крае стоянки древних людей. До 1300 года почти неизвестны письменные источники о землях, на которых в 1703 году был основан Санкт-Петербург. Вот почему столь ценны строки шведской “Хроники Эрика”, где упомянуто о возведении на Охтинском мысу первой на питерской земле крепости — Ландскруны. Но сведения об этих северных землях зафиксированы и у античных авторов. Через приневские земли совершил поход Андрей Первозванный — об этом рассказал нам автор “Повести временных лет” — Нестор. На этих землях обитали разные народы, в том числе и варяги-русы. Здесь берет начало Древняя Русь: уже в IX веке эти земли стали частью объединенного Олегом Волховско-Днепровского государства — Киевской Руси. Подробно освещены и бытность Озерного края до прихода Орды, дела карельские и новгородские, и столкновения с орденом, и конец Новгородской республики, и шведский период Приневья. Бурная история изложена на основании сохранившихся документов. Вторая часть, “1703 год”, повествует о том, что представляли собою река Нева и ее дельта к той поре, когда на их берега пришли солдаты Петра I. Провокативны уже названия глав: Был ли Петр I основателем Петербурга? Был ли Петр I автором начального плана крепости? Что вообще происходило на Неве в 1703 году, и чем он завершился? Книга, обе части ее по форме поданы как хроника событий: год, факты, имевшие место быть, цитаты из сохранившихся источников, сведения из работ современных исследователей позднейших времен, их точки зрения, комментарии автора.
Вадим Басс. Петербургская неоклассическая архитектура 1900–1910-х годов в зеркале конкурсов: слово и форма. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2010. — 487 с.: ил.
В начале ХХ века в качестве главного течения русской архитектуры утверждается неоклассика. Причины этого традиционно усматривают в политике и идеологии, в изменениях общекультурного климата эпохи, в утверждении “пассеизма”, то есть пристрастия к прошлому при безразличном или враждебном отношении к настоящему. Но автор считает, что недооцененной остается роль внутрипрофессиональных факторов: архитектурный корпус обладал и обладает собственной системой ценностей, собственным языком и способом мышления. “Зачастую точка зрения изнутри и извне архитектурного корпуса предполагает абсолютно различные ценности. Особенно наглядно это различие обозначается в начале ХХ века, когда налицо одновременно и активное самоутверждение цеха, и все возрастающее внимание критики к вопросам архитектуры. Более того, на 1900–1910-е годы приходится окончательное становление архитектурной критики в ее современном понимании и постепенное утверждение ее в качестве инструмента общественного влияния на зодчество — влияние “извне профессии””. В книге исследуются профессиональные механизмы утверждения классики на материале петербургских конкурсов 1900–1910-х годов, которые являлись одной из основных составляющих архитектурного процесса начала ХХ века. Рассматривается конкурсная практика этого периода, освещаются некоторые вопросы профессионального сознания, связь принципов и ценностей архитекторов с классической традицией. Проанализированы мотивы и стратегия участия архитекторов в конкурсах, сформирован круг “постоянных конкурентов”, в который вошли непременные участники состязаний того периода. Знакомые имена: А. Белогруд. Ф. Лидваль, И. Фомин, В. Щуко, И. Китнер. Особое место уделено проблеме заказа и судейства. Подробно анализируются материалы и документы, относящиеся к важнейшим архитектурным состязаниям начала ХХ века, в том числе к конкурсам на застройку местности Тучкова буяна, зданий Государственной думы и Центральных установлений Министерства торговли и промышленности, на реконструкцию Николаевского вокзала. Конкурсные, в том числе и нереализованные, -проекты являли собой примеры неоклассической архитектуры, примеры самые показательные в формально-стилистическом, композиционном, образном, градостроительном отношениях. Даже оставшиеся неосуществленными, эти работы оказывали влияние и на современную им строительную и проектную практику, и на последующее развитие зодчества, тем более что реализации многим из них помешали лишь историко-политические обстоятельства. Для современников же их осуществление было делом ближайшего будущего, и такие здания входили в тот образ городской среды, на который ориентировались при проектировании новых построек. “Классический выбор” осуществляли представители старшего поколения архитекторов, которые сами не были ни “ретроспективистами”, ни “неоклассиками”. Но эта архитектурная элита России являлась носителем профессиональных — классических — ценностей, она передавала новым поколениям эти ценности в архитектурных мастерских, одобряла классические устремления молодых коллег в архитектурных состязаниях. Показательно, что неоклассицизм отнюдь не сводился к выбору ордерного языка в разных версиях. Новые постройки отнюдь не были прямым продолжением классицистического зодчества 1760–1830-х годов. Характерная черта классического образа мышления состояла в интересе к градостроительной, ансамблевой проблематике, во внимании к контексту, к “месту”. Зодчие ориентировались не на локальный ансамбль, но на глобальный контекст, более того, не просто на средовую реальность, но и на синтетический, умозрительный образ города, “сотканный” из наличной застройки, изображений и текстов. Сейчас, когда резко меняется городской архитектурный ландшафт, градостроительная деятельность тех, кто создавал прекрасный облик северной столицы, заслуживает пристального изучения. В завершающем книгу разделе предпринимается попытка применить предложенный инструмент к анализу советской неоклассики. Приложения: документы, примечания, библиография, именной указатель.
Публикация подготовлена
Еленой ЗИНОВЬЕВОЙ
Редакция благодарит за предоставленные книги
Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера)
(Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)