Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2010
Александр Петрушкин
Александр Петрушкин родился в 1972 году в городе Озёрск Челябинской области. Публиковался в журналах “Урал”, “Транзит-Урал”, “Крещатик”, “Уральская новь”, “Уральский следопыт”, “День и ночь”, “Аврора”, “Нева”, “Дети Ра”, “Воздух”, “Знамя”, “Text only”, “Топос”, “Полутона”, “Новые облака”, в “Антологии современной уральской поэзии: 1997–2003”, в других альманахах и сборниках. Куратор проектов культурной программы “Антология”. Координатор евразийского журнального портала “МЕГАЛИТ” http://www.promegalit.ru/
* * *
как ни смотри война воде война
из дыма руки тянутся до дна
на кухне авраам и иафет
застыли ищут старых сигарет
(в смысле тень) глядит на тень
себя
снег — 20 темная пора
картавая как речь моя похмелье
война войне почти что очищенье
почти что ощущение поры
которая несется вдоль горы
дым вырывает норы из норы
ковчег плывет но мимо говори
как ни смотри вода воде война
он вынимает тело из огня
и смотрит удивительно двоих
не различая разделяя их
о деревянный стыд веретена
ковчег еще принадлежит корням
почти что ощущение вины
водой сочится из войны страны
как ни смотри — с кузнечьих
их колен
но руки — чувствуешь? —
проходят мимо стен
ощупывай у матери живот
и изнутри смотри на оборот
я говорю ты говоришь и многорук
последний сон внутри
у всех подруг
которые почти (что?) поняли тебя
дым вырывает дыры и с огня
сдувает наших жен как пузыри
они плывут насквозь и вдоль
страны
* * *
лучшее что случалось это вагоны
те в которых едут молчать потому что
наговориться успел под завязку до горя
выпустите меня в кыштыме
или в последнее море
всегда ощущал москву как дорогу в гадес
посередине последний коцит — садовый
омега всех одиночеств большая малость
яблоко которое висит над водкой
я — знаешь? — в доле
на бмв доплывает харон до дома
гладит по голове сына как я в вагоне
узнавая на ощупь совсем немосковский стыд
не знаю что там говорит про любовь и братство
кент с балканской звездой и их диалекты
на выходе в тамбур или в жидкий Аид
он рисует нолик мир нарисует крестом
по мокрому и земляному взлетают рельсы
главное умение говорить с завязанным языком
до — посредине — и главное после смерти
ПЕРВОУРАЛЬСК. СВЕРДЛОВСК-СОРТИРОВОЧНЫЙ
Александру Павлову
вода холодная ее
вода холодная как хрусть
а небо небом хоть и груз
а на вокзале чемодан
он с боем взят таджику дан
вокруг его толпа цыган
у тьмы в кармане спит наган
свернувшись в маленького спит
он не умеет говорить
и потому темна до дна
идет вода пешком одна
и электрички вдоль воды
сшибают свет или столбы
петух стоит петух орет
шестерка слева пьет и пьет
ты едешь в никакой Париж
ну почему же ты молчишь
Господь что справа не удел
он ловко умереть сумел
свернувшись в маленького он
на верхней полке за кулем
* * *
сшибают свет или столбы
петух стоит петух орет
шестерка слева пьет и пьет
ты едешь в никакой Париж
ну почему же ты молчишь
Господь что справа не удел
он ловко умереть сумел
свернувшись в маленького он
на верхней полке за кулем
* * *
засматриваясь в водный крест и в прорубь
перечеркнут за день
он пересматривал себя — пока за мышь возилась вьюга
метель себя переждала и переплавила
испуга
предвосхищенье — он входил под своды теплых снегопадов —
чужой еврей — степной калмык —
и большего уже не надо
на то смиренный человек пересчитал свои убытки
и Бог смотрел из всех прорех — как ленин
в первомай с открытки
он пересматривал свое: хозяйство темные дороги
никчемное но ремесло ранетки
высохшие ноги
он перемалывал себя переменял себя и льдины
вдоль черных яблонь и пруда
горелой глины
на то смиренный человек клевал свои прорехи богу
и холод говорил как смех но
по-другому
нельзя и всходит из воды как сталь сквозь овны
все тот же точный человек
ранету кровный
* * *
за половину дат своих я спрашивал а он молчал
переходи пере-хоть-что умывши руки до костей
денщик проснулся ну и что он слышит хруст
пустых гостей
переходил переводил с французского доязыка
двоих солдат чем рассмешил он встал пока в
округ ходил — он впал в густые облака
он впал в сосновую постель в погибель
тварей и друзей
его везли издалека и гроб в харбин от колчака
парил начав лишь говорить
в пустынной волостной дороге
и на байкальском переходе
он вымыл ноги
начал пить.
* * *
летает шариком над домом
и выше дочки только тать
идем искать
все улетело улетело
осталось мокрое лишь тело
и выше кожи только тать
летим летать
без оболочки дочь Вийона
стоит в холодном незнакомом
без почвы тьме верстает мрак
и слову прах
под снегом под пургой под белым
вийон и дочка все без тела
и дети тычат пальцем в окна
там Бог в нас
идет — но видят только дети
считалочка — ты будешь третьим…
а выше слова только тать
пора порхать
невинность опыты вийона
и дочка ходит незнакомым
ему путем и только снег
накроет всех
* * *
за разговором (разговором измеришь ты)
по бету в храме стоит иосиф его прямы
пути и путы (снег начался) летит сквозь лоб
и бога косновенье ртутно
как оборот
по речи
хаббала зима и астана
и смотрит в тело не глазами его страна
когда есть смерть мы не забыты и слава бо
г остается как постскриптум
читает бо
и только речь нам не спаситель и демиург
когда есть смерть мы расстаемся
уже без рук
когда есть смерть
ты произносишь (и несешь)
tehom-хосек
и воды небо в водах носят
как стыд
на всех