Публикация Елены Зиновьевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2010
Дом Зингера
Александр Проханов. Холм: Роман. М.: Вагриус, 2008. — 384 с.
Герой романа, писатель Михаил Коробейников, в круговороте дней и разнородных чувств. Он наблюдает разгон ОМОНом “Марша несогласных” на Тверской; сшибается в телепередаче “К барьеру” в неистовой схватке с Немчиновым, заявившем в одном из газетных выступлений, что “советские люди по складу своему рабы, бездельники, недочеловеки, обреченные на естественное вымирание”; отмечает свой день рождения в кругу дружной и многолюдной семьи. Случайные встречи, смутные воспоминания, восхитительные откровения во сне шлют ему странные импульсы, побуждающие ехать во Псков, где ему суждено совершить духовный подвиг: соединить “разорванные русские времена”, сотворив некую мистерию по символическому собиранию русских земель в Священный Холм, с которого и начнется возрождение великого Российского государства. “Священная география Пскова уже влекла его своими городищами и погостами…. Там было нечто о русской истории, которая оставила на псковских камнях и реках свои огненные поцелуи”. Один, на старой “Волге”, он отправляется выполнять свою миссию: собирать горсти земли, несущие в себе живую память русской истории, Место для обряда холмотворения выбрано сразу: под Старым Изборском, в чистом поле, именуемом в народе Сшиб, там, где сшибались в старину немцы и русские, где сохранились камни, обозначавшие погребение русских воинов, павших от немецких мечей. Постепенно проясняется и маршрут: свои отпечатки на псковской земле оставили Киево-Новгородская Русь, Московское царство, империя Романовых, “красная империя” СССР, Россия современная. От Труворова городища под Старым Изборском, куда причалил свой челн сподвижник Рюрика, до памятника воинам шестой парашютно-десантной роты, что целиком погибла в Аргунском ущелье во время второй чеченской войны. От мест, где появились на свет первая на Руси христианка, равнопрестольная княгиня Ольга и Владимир Красное Солнышко — креститель Руси, до святых могил двух молитвенников, недавно упокоившихся в псковской земле, — Иоанна Крестьянкина, погребенного в монастырских пещерах Печерского монастыря, и Николая Гурьянова — на острове посреди Псковского озера. Погружению в историю сопутствуют неприглядные, страшноватые реалии современной российской действительности: черные скелеты животноводческих ферм, вырубаемые леса, уплывающие в Европу из нищей России нефтяные цистерны с надписями “ЛУКОЙЛ” и “ЮКОС”, дележ под элитную застройку и бензоколонки псковских земель, перепрофилирование под элитные отели и пансионаты детских садов и пионерских лагерей. Больная, продажная, пьяная Россия. Уроки практической магии или святотатства в Михайловском — оживление Пушкина и его жены. Явление гламурного красавца Немчинова в образе Александра Невского во Псков — драматически завершившаяся циничная акция “по работе с электоратом”. Готовность районной администрации отдать под немецкое кладбище территорию, где Александр Матросов накрыл своей грудью фашистский дот, и даже заменить памятник Матросову на какого-нибудь Ганса. “Зачем воевать? Плати деньги — и получай все, что захочешь. Ваши тогда на └тиграх“ и └пантерах“ к нам тогда прикатили. А теперь все можно за денежки”. Всеобщий хмельной кураж на острове, где жил и похоронен старец Николай Гурьянов, своим молением за землю Русскую не сумевший предотвратить пьяную погибель рыбачьей деревни. Пьяная драка между чеченцами и русскими в харчевне азербайджанца, перешедшая в разбой на улицах Пскова. И противостояние поколений: выступивших на защиту Знамени свободы ветеранов, когда-то героев, а ныне слабосильных старцев, и их внуков, бойцов ОМОНа. Злые, страдальческие зарисовки. Колоритные портреты личностей, легко угадываемых за слегка измененными фамилиями: сенатор Парусова, талантливый телеманипулятор Соломонов, тот же Немчинов. Загадочные насельники земли Псковской: то ли святые, то ли безумцы, то ли кудесники, то ли тати — волхвы, провидцы, мечтатели, болеющие за землю Русскую. Герой романа наделен автобиографией писателя, он также посвятил много творческих сил воспеванию могущества советской империи, от которого остались шлак и окалина, он также окунался в кошмары войн и вихри революций: Афганистан, Никарагуа, Эфиопия, Ангола. Он был в Чернобыле, в воюющей Чечне, у Дома Советов в 1993 году. И он так же, как и Проханов, дает жесткие оценки Ельцину и Горбачеву. Множественность линий: далекое прошлое, день вчерашний, современность, размышления героя — не утяжеляют стройную композицию романа. Некоторую хаотичность в текст вносят многократно повторяющиеся, многократно переформулированные размышления героя о цели своей миссии, своего рода страстные, эмоционально напряженные заклинания, призывающие все к тому же: сберечь страну от разорения и распада, сохранить русскую цивилизацию, вернуть народу былую мощь и величие. Но и эти заклинания передают сложную гамму чувств, настроений, сомнений и ожиданий, в эту гамму входит и личностное покаяние героя, покаяние, без которого взятая им очередная горсть земли остается мертвой. Покаяние по Проханову — это не всеобщее, а значит, абстрактное, признание вины за деяния предков, а покаяние конкретного человека за то, что он сделал — или не сделал — сам. За свирепое вторжение в природу, за вольное или невольное небрежение к родным, друзьям, учителям, к полузабытым женщинам, за неверный выбор жизненного пути, за опрометчивые поступки, за разрушительную силу своего творчества, магически воздействующего на реальность. Ритмически это очень организованный текст. Исторический экскурс, очередная коллизия дня текущего, осмысленная связка места действия с приносимым покаянием. В ритмическом построении существенная роль отводится озеру, на берегу которого, в пансионате поселился Коробейников. Псковское озеро с изменчивым свечением воды: от бирюзового фаворского света до багрового, кровавого. Озеро, хранящее в себе исчезнувшее время, каждое случившееся на земле событие, каждую судьбу, каждый бой, каждую земную молитву, становится соучастником замысла героя. Оно остро реагирует и на проводимые в пансионате “мероприятия”, сатирически и ярко изображенные в романе, и на состояние души героя. В решающий момент именно озеро возвращает герою веру в задуманное и волю к действию. Проханов возводит свой Холм, в том числе великолепной живописью слова, многоцветностью и точностью метафор. И раз “русская история рассечена, каждый отрезок кровоточит, ненавидит соседний, не желает с ним слиться, отторгает его”, то А. Проханов обратился к духовной энергии прошлых и настоящих поколений, выступавших в своем временном отрезке не друг против друга, а за — за Русскую землю, за право жить и благоустраивать ее.
Катарина Хакер. Бедолаги: Роман. Пер. с нем. М. Зоркой. М.: Текст, 2009. — 368 с.
Якоб, герой романа “Бедолаги”, возвращается из Нью-Йорка в Берлин накануне 11 сентября 2001 года, дня теракта в Америке, счастливо избежав гибели. Вместе со своей женой он переезжает в Лондон, где ему предлагают перспективную работу. Молодая пара являет собой образец благополучия. Они хороши собой, у них престижная работа, симпатичные друзья, отличная квартира в Берлине, превосходный дом в Лондоне, насыщенная приятным времяпровождением жизнь. Параллельно развиваются три сюжетные линии: будни материально обеспеченных европейцев, криминального дна Лондона, социально неблагополучной семьи. В каждом из этих густонаселенных персонажами сюжете присутствует свой драматизм. А когда линии жизни молодой успешной женщины, квартирного вора, торговца наркотиками, безуспешно пытающегося скрыться от своих подельников, и маленькой болезненной несчастной девочки окончательно переплетутся, повествование выльется в некий бытовой триллер. Но главное в этой книге все-таки не сюжет. Катарина Хакер родилась в 1967 году, она принадлежит к числу наиболее известных молодых авторов Германии. Ее книга “Бедолаги” была удостоена высшей литературной награды Германии — Немецкой книжной премии (2006). В одном из интервью писательница сформулировала свое авторское кредо так: “Я пишу о том поколении, которое появилось на свет примерно с 1965-го по 1975 год, и хочу рассказать, что для этого поколения типично”. Типичные черты тридцатилетних западноевропейцев в значительной степени и определяют суть конфликтов, обозначенных в романе. В этой книге все герои, независимо от социальной принадлежности, от материальной обеспеченности поразительно одиноки, каждый замкнут на себе, на своих переживаниях, чувствах, желаниях. У всех — свои смутные страхи, и надежды, и разочарования, которыми они и не желают делиться с вроде бы близкими людьми. Равнодушие и скука убивают любовь, пустоту заполняют тайные страсти, странные привязанности. Превалирует желание ни во что не вмешиваться, не замечать, что рядом, за стеной, страдает избиваемая отцом девочка, что где-то, далеко-далеко, идет война. И всегда есть отговорка: да, я ненавижу насилие, но нельзя допускать в свой мир все, к чему чувствуешь отвращение. “Какое дело, что англичане зверствуют в Ираке и расстреливают детей, — зло усмехается, внутренне протестуя против такого равнодушия, один из героев, англичанин. — Да никакого, наверно. Главное, что у нас-то все в порядке”. Мировые события: теракт в Нью-Йорке, подготовка к войне в Ираке и ее начало, война в Афганистане, — являются в романе многозначащим фоном. Конечно, герои романа испытали сильный стресс от крушения башен-близнецов в Нью-Йорке, они боятся терактов в Лондоне, в метро, в аэропортах, боятся иракских бомб, для кого-то призывы газеты “Гардиан” в преддверии войны в Ираке запасаться одеялами, батарейками, свечами и консервами являются руководством к действию. Но постепенно паника сходит на нет и… Агенты влияния, война в Афганистане, разрушенные дома, сгоревшие люди, наспех захороненные трупы, боевики “Талибана” и “Аль-Каиды” в недоступных горах, названия и явления уже воспринимаются как сюжеты и драмы телесериала, вроде шоу “Большой брат”. К. Хакер дает очень емкую, неоднозначную картину мироощущения склонных к самоуспокоенности европейцев в современном бушующем мире. Для русского читателя особенно любопытную: это взгляд изнутри европейского сообщества. Фактически вне внимания российского читателя остается и такая важная для немцев проблема, как урегулирование имущественных вопросов в Германии после падения Берлинской стены. Именно этими вопросами занимается Якоб. Вернуть вычеркнутое прошлое своих предков пытается еще один герой романа, Андраш, которого родители еще в детстве переправили из Венгерской Народной Республики в Западный Берлин, к родственникам. Еще одной важной темой в книге является тема отношения детей и родителей: у каждого из героев в детстве есть свои скелетики в шкафу. “Всякое детство — неважно, счастливое или нет, — есть история выживания и отчуждения, изгнания и стыда”. Раскрыта эта тема наиболее широко в разворачивающейся в книге истории маленькой Сары и ее брата Дейва. В финале кому-то, вольно или невольно, придется вылезти из кокона безучастности, активно вмешаться в жизнь. Надолго ли? Вопрос остается открытым. Главное, что хотела сказать своей книгой К. Хакер, она предельно точно сформулировала в интервью: “Будьте способны к действию и не ведите себя так, словно вас ничто не трогает и не задевает”.
Ренэ Герра. Младшее поколение писателей русского зарубежья. СПб.: Издательство СПбГУП, 2009. — 116 с. — (Избранные лекции Университета; Вып. 98)
Сейчас уже сложно представить, что еще в 1970–1980-х годах творческое наследие писателей первой волны русской эмиграции, эта яркая страница в истории мировой культуры ХХ века, было для современников настоящим “белым пятном”. Русские поэты, художники, писатели были не нужны ни родине, ни Франции, где понятие “эмигрант”, тем более “белоэмигрант”, имело некий негативный оттенок. Потомственный французский дворянин Ренэ Герра (р. в 1946 году) — крупнейший специалист по истории культуры русской эмиграции ХХ века, изучению которой он, единственный из современных ему славистов, посвятил 40 лет. Он не только историк литературы, но и свидетель эпохи. Многолетние дружеские отношения связывали “француза, который взял на себя миссию не дать пропасть памятникам великой культуры”, со многими творцами русского зарубежья. С 1967-го по 1972 год Р. Герра был литературным секретарем Б. Зайцева (1881–1972), ставшего в конце жизни патриархом российской словесности. Немало рассказал любознательному юноше о блистательном довоенном русском Монпарнасе и Ю. Терапиано (1892–1980), русский поэт младшего поколения эмигрантов. В книжном собрании Р. Герра находятся все основные издания русской эмиграции, многие из них с автографами авторов. В настоящей книге опубликованы лекции, которые ученый в 2009 году прочел слушателям Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов. Представлено широкое полотно литературной жизни русских Парижа, Берлина, Праги, Белграда. Эмигрантская печать — недолговечные журналы, альманахи, сборники; кружки и литературные объединения; полемические баталии и литературные войны между различными группировками и между географическими центрами эмиграции; отношения между писателями и поэтами внутри русской эмиграции; соприкосновения и отталкивания с культурой принявшей их страны тогда и ныне. И, конечно, отношение изгоев, вольных и невольных, к советской литературе, к старой и новой России. Р. Герра показывает, какой богатой и разнообразной была литературная жизнь русской эмиграции: каждую неделю в Париже, с 1924 года “столице” русского литературного зарубежья, проходило больше литературных вечеров, чем в Ленинграде или Москве. Р. Герра рассказывает об известных и малоизвестных представителях культуры русского зарубежья, о том, как сложились их судьбы, в том числе тех, кто решился вернуться в Советскую Россию. Среди персонажей его лекций и представители старшего поколения, сохранившие и за рубежом свой, хоть и узкий круг читателей, — те, кто родился в XIX веке и уехал из России уже известным. Это они унесли в эмиграцию Серебряный век, продолжившийся там до конца 30-х годов. И “дети страшных лет России”, родившиеся в начале ХХ века или чуть раньше и начавшие пробивать себе дорогу в литературу на чужбине, — младшее “незамеченное” поколение эмигрантов первой волны. Р. Герра подробно рассказывает, как складывались отношения между старшим и младшим поколениями литераторов-эмигрантов в борьбе за существование: вопреки распространенному мнению никакой “враждебности” в отношении “старших” к “младшим” не было. Настроения, чувствования, переживания, образ жизни двух поколений. И у каждого эмигранта — изгоя по определению, человека без родины — был свой жестокий, суровый опыт выживания в чужой и чуждой среде, и у каждого — своя Россия, сохраненная в памяти или воображаемая. Исследователь русской эмиграции первой волны, беспрецедентного исторического явления в мировой истории, не устает восхищаться подвигом, который своей жизнью и творчеством совершили русские эмигранты. Несмотря на трагичность их положения, нищету, невостребованность, одиночество, неприкаянность и оторванность от родной земли и языковой стихии, никто из русских не утратил своего самосознания и сохранил свою культурную, в том числе и языковую, живую память. И в итоге они триумфально вернулись на родину своим творческим наследием. С учетом того, что эмигрантская ветвь русской литературы все еще остается terra incognita и в России, и за рубежом, данная книга — источник уникальной информации по истории русской словесности ХХ века. Около сотни имен — известных, а в основном малоизвестных. За каждым — судьба человеческая и творческая, жизненные испытания и духовные искания. А примечания (годы жизни упоминаемых в тексте писателей, полная библиография книг, выпущенных в России и за рубежом), выполненные научным редактором сборника, завкафедрой литературы и русского языка СПбГУП Ю. В. Знобиным, дополняют и корректируют далеко не полные и несовершенные справочники и энциклопедии по истории русского зарубежья, вышедшие в последние два десятилетия.
Эрленд Лу, Петтер Амундсен. Органист: Роман / Пер. с нор. И. Стребловой. СПб.: Издательская группа “Азбука-классика”, 209. — 448 с. + вклейка (48 с.)
Вопреки заявленному на обложке анонсу: “Тайна личности Шекспира по версии Эрленда Лу”, личность Шекспира меньше всего волнует авторов. Все внимание уделено дешифровке сложных кодов, содержащихся в произведениях, опубликованных в первом издании сочинений Шекспира 1623 года: в предисловии “To the Reader”, в пьесе “Цимбелин” и, главным образом, в пьесе “Буря”. Последняя до 1623 года нигде раньше не печаталась и идеально подходила для манипуляций с текстом, предпринятых через шесть лет после смерти “автора”. Читатель попадает на празднество криптографии. Числовая символика, необычное использование заглавных и строчных букв, преднамеренные опечатки, лишние пробелы, нарочито перепутанная нумерация страниц, замена общепринятых английских букв на латинские и греческие, геометрические фигуры, символы звездного неба, акростих, телестих, хроностих… “Замысловато все это и слишком сложно”, — неоднократно констатирует Эрленд Лу, норвежский писатель, призванный помочь Петтеру Амундсену, человеку разнообразных талантов: органисту, импортеру желатина и франкмасону, с подготовкой его открытий для последующей публикации. Несмотря на повторы основных положений новой теории, предложенная система дешифровки доступнее не становится. Даже самый страстный любитель игры в шифры и числа потратит не один день, чтобы освоить доказательную базу. Ключи в текстах скорее для опытного дешифровщика тайных кодов, чем для обыкновенного читателя. Трудности усугубляются тем, что для дешифровки в книге используются английские тексты. Их перевод приводится только в тех случаях, когда составляет важную часть аргументации. Отрывки же из пьес Шекспира даны в основном без перевода по той причине, что в криптографической системе, разбору которой посвящена эта книга, употребляются отдельные слова и предложения. Одним Шекспиром дело не ограничивается: хитроумно спрятанные в текстах Шекспира сообщения подводят к книгам самого Бэкона, к манифестам розенкрейцеров, к эпитафиям к надгробиям, к картинам Пуссена и Гверчино. И только собранные все вместе намеки, подсказки, указания приведут исследователя к маленькому островку у атлантического побережья Канады — Оук-Айленду, где давно ведутся поиски неведомых сокровищ. Книга — совсем не роман в привычном понимании этого слова, разве что указание не принимать все совсем уж всерьез — построена в форме беседы: Эрленд Лу вопрошает, недоумевает, сомневается. Петер Амундсен выдает одну версию за другой, растолковывает коды. Трудные для Амундсена вопросы задает Лу: для чего создатели кода все это затеяли? Зачем было тратить столько времени и усилий на то, чтобы запрятать свои сообщения в тексты Шекспира? Зачем вся эта таинственность? Что же скрыто на самом деле на острове Оук-Айленде: шекспировские рукописи, ковчег Завета, документы проектов общеевропейского значения? Нет ответа, или он не внятен. А что Шекспир? Не более чем подставная фигура, порождение и, возможно, главное творение английского розенкрейцерства, первостепенную роль в котором играл Фрэнсис Бэкон, он же наиболее вероятный автор шекспировских пьес. И все-таки усложненная, вызывающая порой раздражение своей запутанностью версия Петтера Амундсена имеет право быть. Среди бесконечных символов, формул, чертежей разбросана очень любопытная информация о Шекспире и его времени. Нечасто россий-ский читатель имеет возможность взглянуть на факсимильные копии шекспировских текстов. И несомненно одно: эпоха Шекспира была много сложнее, чем мы себе ее представляем, не все идеи могли быть озвучены публично, использование литературных, живописных, скульптурных произведений для шифровки знаний было делом обыкновенным. А вот расшифровывать тайные послания очень трудно. И в любом, самой странном на первый взгляд исследовании может быть заключена крупица истины.
Эдвард Лукас. Новая Холодная война. Как Кремль угрожает России и Западу. СПб.: Питер, 2009. — 320с.: ил.
В своем интервью на сайте BBCRussian.com Лукас, классик кремлинологии и идеолог Новой Холодной войны — начавшейся в ХХI веке новой эры конфронтации Запада и Кремля, утверждал, что его книга никогда не выйдет в России. Напечатали. Книга написана до выборов нового Президента России, до начала мирового финансового кризиса, но актуальности не утрачивает: текущий поток событий не уносит подводные камни, омрачающие отношения Россия–Запад. Лукас рисует образ России как врага, в который раз нависшего над Европой. Кремлевская политика опасна и для Запада, и для России, считает он. Главная беда, по его мнению, в том, что Кремль, виртуозно управляя экономическими рычагами, богатеет и завоевывает власть в мире. Самое сильное оружие Кремля — энергоресурсы. Проведя скрытую национализацию нефтяной и газовой отрасли, Кремль требует странную вещь — выстраивать деловые отношения с ЕС в области энергетики по принципу “взаимной выгоды”, что подразумевает, что основная прибыль достается России. Российские газо- и нефтепроводы (имеющиеся и планируемые) ведут к усилению геополитического могущества России. Внешнее экономическое влияние на Кремль, в том числе на его внутреннюю политику, минимально. Играя на разногласиях между старыми членами ЕС и новыми, вспыльчивыми и непредсказуемыми, Россия расширяет сферу своего влияния в организациях Евросоюза. Она старается вернуть себе право контроля в своей бывшей империи. Она вносит разлад в когда-то неодолимый, прочный Североатлантический союз. В России нет ни политической свободы, ни гражданских прав, частная собственность беззащитна. Экономический путь развития, избранный Кремлем — авторитарная, ксенофобская и искаженная версия капитализма, — ведет в тупик. Восстановление политической власти центра не приведет к эффективным результатам. Возрождается советская идеология. Наблюдается исторический ревизионизм: русские ищут позитив в своем прошлом. А неделя крушения империи зла, ставшая одной из самых счастливых в жизни Э. Лукаса, названа Путиным “величайшей геополитической катастрофой”. “Но самый тревожный симптом заключается в том, что наиболее образованная российская молодежь не разделяет либеральные идеалы, как то оптимистично прогнозировали западные мыслители, а имеет жесткие взгляды — антиамериканские, националистические, патриотические”. Все заявленные положения строго аргументированы: факты, события, люди. Много “но”… Разбирая букет экономических болезней России, Э. Лукас практически не говорит ничего нового, что бы открыто ни звучало в нашей стране: неэффективная экономика, полусоветская социальная сфера, неокрепшая демократия, хроническая коррупция, негативные демо-графические тенденции, нестабильный Кавказ, нерешенные проблемы малого и среднего бизнеса. С гражданскими свободами вообще плохо, отмечает Лукас: российские граждане предпочитают гражданским свободам стабильность, проблемы нарушения прав человека, свободы СМИ совершенно не волнуют самих россиян. Не лучше обстоят дела и с оппозицией: “Либерально настроенные оппозиционные лидеры могут завоевать благодарных слушателей в Брюсселе или Вашингтоне, но их партии в России в большинстве своем напоминают беспорядочное собрание вздорных неудачников, авантюристов и чудаков”. Не приживается западная политическая система на российской почве, констатирует Лукас. И никогда Россия не будет “нормальной” страной. Усомнившись в возможностях изменить российский менталитет, Э. Лукас тем не менее противопоставляет “хитрый” Кремль — исключительное сосредоточение политической, бюрократической, юридической и экономической власти, главным образом состоящей из числа ветеранов КГБ, которых возглавляет Путин, и измученный коррупцией и истосковавшийся по сильной и компетентной власти народ. Он дает свою картину становления кремлевской власти после Ельцина, свою версию того, “как КГБ захватил власть в России”, как усилился. При этом сам с осторожностью и сомнением относится к ряду своих предположений. Он раздражен тем, что новое, истинное лицо Кремля Запад замечать не желает. Причина: российский рынок слишком привлекателен для деловых людей Запада. Капиталисты стали попутчиками Кремля и действуют в сговоре с ними. Что им нарушение прав человека в России, они прощают даже плохое обращение с собой, например, пересмотр соглашений ельцинских времен в пользу Кремля. Грустно, грустно смотреть, как разобщена Европа, как Кремль выстраивает свои отношения с отдельно взятыми странами, как охотно западные бизнесмены идут на поводу у своих кошельков, вынуждая свои правительства проявлять, пренебрегши “общеевропейскими интересами”, лояльность к России. Неоднократно Лукас сам себе противоречит. С одной стороны, Россия слаба, живет за счет достижений СССР и изрядно устаревшего ядерного арсенала, а новое “энергетическое оружие” Кремля, как и другие его тактические приемы, в ряде случаев оказывалось не только тупым, но и неэффективным. С другой стороны, Россия — реальная угроза Западу. Поддержка Западом “цветных революций”, по Лукасу, вмешательством во внутренние дела стран не является, а вот все выступления русскоязычного населения с протестом против учений НАТО в Крыму, против курса Ющенко на разрыв с Россией он рассматривает как акции, “инспирированные ФСБ и ГРУ”, как грубейшие нарушения “свободы выбора” народа Украины. Взаимоотношениям России и ее ближайших соседей, прошлым и нынешним, Лукас отводит много места, что закономерно. Главной ареной Новой Холодной войны Лукас считает Восточную Европу, и самые богатые и самые сильные свободные страны мира должны поддерживать маленькие государства, такие, как Грузия, Украина, Молдавия, Эстония, которые находятся под угрозой, исходящей от России. Он обстоятельно рассказывает, как в значительной степени была изжита прошлая глубокая вражда между Венгрией и Румынией, Македонией и Болгарией, Польшей и Литвой. И с удовольствием выискивает проблемы в отношениях между Россией и ее ближайшими соседями. Ареной борьбы является и история. У него своя, как правило, парадоксальная и неожиданная для российского читателя точка зрения на прошлое и настоящее. Как эта, например: “Германии пришлось иметь дело лишь с двенадцатью годами немецко-фашистской диктатуры. В ее истории куда больше достойных эпизодов, которые можно противопоставить той страшной эпохе: установление в 1949 году континентального либерализма, первый на континенте таможенный союз и много других культурно-литературных и научных достижений XVIII и XIX веков. Сложнее найти моменты славы в русском пантеоне”. (Задумайся, читатель!) Изучать историю по Лукасу, конечно, нельзя. Надо искать другие источники. Наверное, иностранцам действительно трудно разобраться в российской истории, прошлой и настоящей. Различия существенны на понятийном уровне: в английском языке не существует понятий, тождественных по смыслу русским словам “государственник” и “державность”. Способен ли Лукас вообще просчитывать варианты развития событий на территории бывшего СССР, в мире? За год до событий августа 2008 года он писал: “Примечательно, что часть 700-тысячного населения Южной Осетии стала трудоустраиваться и работать в Грузии, где они находят не авторитарную этнократию, расписанную кремлевской пропагандой, а развивающееся и толерантное общество. Несмотря на растущие кремлевские субсидии, исторические симпатии Южной Осетии к Москве могут увянуть”. За год до начала мирового финансового кризиса он дал почти идиллическую картинку западной экономической системы: уважение к закону, безопасность ведения бизнеса, предсказуемость поведения партнеров, неотвратимость наказания за отдельные, нехарактерные проступки: коррупцию, взяточничество, нарушение законов. Лукас, пугающий Запад и Россию “кремлевской угрозой”, не является пророком ни для России, ни для Запада. Но главный тезис, красной нитью проходящий через всю книгу: Европа и Америка, объединяйтесь, объединяйтесь перед лицом возродившейся России — находит свой отклик на Западе. Читать Лукаса интересно: он дает яркую, детальную картину очень противоречивого мира, где между разными странами существуют объективно обусловленные притяжения и отталкивания, интересы противоположные и общие, где право на существование своего, независимого, “правильного” или “неправильного”, “нормального” или не вписывающегося в западноевропейские притязания государства надо отстаивать. Читателю придется сопоставлять даже не две, а несколько точек зрения на узловые моменты мировой истории, прошлой и настоящей: авторскую, усвоенную из российских СМИ и школьных и вузовских учебников и свою собственную.
Владимир Чиков. Наш человек в Ватикане, или Посол чужой страны. М.: Кучково поле, 2009. — 640 с.: ил.
Нет, не только Штирлиц-Исаев достоин считаться вершиной советской разведки. Для героя этой книги, советского разведчика, невымышленного, реального, не было барьеров. Его способность адаптироваться, впитывая культуру и традиции разных народов, была поразительна. Ни один разведчик не имел столько псевдонимов и столько гражданств. Почти два десятилетия, со второй половины 30-х годов прошлого века по 1954-й, он работал в 13 странах мира, носил более 20 чужих имен, фамилий и псевдонимов. Он добывал ценнейшую политическую информацию и при этом ни разу не “засветился”. “Человек с тысячью лиц” говорил и думал на десяти языках, с одинаковым успехом выдавал себя за аргентинца и за уругвайца, за кубинца и француза, за мексиканца и боливийца, за поляка и испанца. В странах Латинской Америки его принимали за своего: смуглая кожа, иссиня-черные волосы, темные глаза (караимские гены). Но самой лучшей маскировкой для него была естественность манер и поведения. С неимоверной легкостью осваивал новые гражданские профессии. Оказавшись в 1949 году в Италии как гражданин Коста-Рики, Теодоро Кастро (такое имя он носил тогда) обратил на себя внимание видных политических деятелей маленького латиноамериканского государства, которые приезжали в Рим. Им нравился оборотистый соотечественник, и ему предложили организовать поставку крупных партий кофе в Европу. А через некоторое время он стал Чрезвычайным и Полномочным Послом Коста-Рики в Италии, Ватикане и Югославии. Ни до, ни после него в истории не было случая, чтобы разведчик-нелегал возглавил посольство. Да не своей страны, а чужой. И не в одном государстве, а стразу в трех. Он вошел в доверие к папе римскому Пию XII, был 18 раз принят им и получил из его рук за заслуги перед католической церковью орден Мальтийского креста. Он был настолько зашифрован, что даже советский посол в Италии в информации для МИДа охарактеризовал его как “реакционера и открытого недруга СССР”, а министр иностранных дел СССР в 1951 году публично назвал его “цепным псом империализма”. Долгое время личность героя повествования была окутана тайной, и это рождало о нем различные слухи и домыслы. Имя его стало известным только в конце ХХ столетия, и то как ученого. В основу книги легли подлинные факты и документы из жизни советского разведчика Иосифа Ромуальдовича Григулевича (1913–1988). Это документально достоверная книга: подлинные события, рассекреченные документы, долгое время хранившиеся за семью печатями в стальных сейфах КГБ СССР, расшифрованные, специфические для разведки термины, реальные, с сохранением подлинных имен, действующие лица (в том числе высшее руководство разведки СССР). А еще Троцкий, Сталин, Берия… Иосиф Григулевич родился в 1913 году в Тракае, как подпольщик сформировался в буржуазной Литве. Предложение привлечь молодого перспективного литовца к сотрудничеству за кордоном исходило от Е. Стасовой, являвшейся в 1927–1937 годах председателем ЦК Международной организации помощи борцам революции (МОПР), в начале 30-х годов ХХ века Григулевич стал работать на Советский Союз. Автор книги много раз встречался и беседовал с Григулевичем, с его друзьями, с контактировавшими с ним лицами, работал с архивами Службы внешней разведки. В книге нет ни погонь на машинах, ни пальбы из пистолетов. От этого рассказ о деятельности Григулевича не становится менее увлекательным. Политическая разведка — это прежде всего состязание интеллектов. Без напоминаний и указаний центра Григулевич знал, что актуально, а что нет, какая внешнеполитическая проблема требует дополнительного освещения, а какая в этом не нуждается. Его интересовали текущая расстановка сил на политической арене, истинные цели и интересы других стран, реальное, а не заявленное публично отношение к той или иной проблеме, опасности и угрозы для СССР, возможные компромиссы. Григулевич имел аналитический ум и феноменальную память, он мог делать математически точный просчет различных вариантов действий и возможных последствий от них, сохраняя хладнокровие и высокую конспиративность, в опасных ситуациях он мгновенно принимал нестандартные решения. Он работал во времена строгие, жесткие, со всевозможными ограничениями в идеологическом порядке, он был человеком Идеи и верил в идеалы социализма, в его прогрессивную роль. В 1954 году он, помимо своего желания, был отлучен от разведывательной жизни за кордоном и внутри страны. Но после службы в разведке Григулевич нашел себя в науке: защитил кандидатскую диссертацию, потом докторскую, стал членом-корреспондентом Академии наук СССР. Крупнейший специалист по истории католицизма, лучший знаток Латинской Америки, он оставил более тридцати книг по истории и культуре латиноамериканских государств, о религии и папстве ХХ века, об истории инквизиции и Ватикане. Как ученый он при жизни получил признание и известность среди соотечественников, но признание его заслуг в той области, в которой ему не было равных, — в политической разведке, очевидно, еще впереди.
Линн Пикнет, Клайв Принс. Леонардо да Винчи и Братство Сиона. М.: Эксмо, 2009. — 544 с.: ил.
Настоящая работа была опубликована на Западе в 1996 году. Именно тогда, в конце второго тысячелетия, стали появляться многочисленные исследования, содержащие новые гипотезы о происхождении и истории христианского учения и еретических учений. (Широкая публика ознакомилась с новыми идеями по книге Дэна Брауна “Код да Винчи”, но это популяризаторская, упрощенная версия новейших изысканий: отнюдь не судьба почившей в бозе династии Меровингов и ее возможные претенденты на папский или французский престол волнуют современных исследователей.) Авторы данной книги прокомментировали научные труды своих предшественников, проштудировали мифологическое наследие древних культур, обратились к гностическим евангелиям, давно отвергнутым отцами церкви из чувства самосохранения, поскольку в них был дан совершенно иной образ христианства, в поддержке которого они не были заинтересованы. Главной загадкой “Великой Европейской Ереси” для авторов книги являлось необъяснимое поклонение “еретиков” — во многих случаях до фанатизма — Марии Магдалине и Иоанну Крестителю. Загадкой казалось и то, что об этих персонажах христианской истории в ортодоксальных Евангелиях содержится неоправданно скудная информация, хотя один крестил Иисуса, другая явилась первой свидетельницей ключевого события христианства — Воскрешения. Путешествуя сквозь время и пространство: сначала от Леонардо да Винчи до настоящего времени, затем назад, за пределы эпохи Возрождения через Средние века к Палестине первого века, — авторы проводят масштабное исследование темного мира европейской ереси. Братство Сиона — катары — тамплиеры — розен-крейцеры — масоны. Сложная сеть оккультных и масонских групп, от Древнего Египта до наших дней. Верования, вожди, объекты поклонения, символика, таинства. История возникновения различных оккультных учений, тайных орденов и религиозных организаций, этапы их развития. В историческом контексте, в свете религиозных и философских идей, сформированных на основе верований многих культур: греческой, персидской, иудейской, древнеегипетской и даже религий Дальнего Востока, они рассматривают взаимоотношения Магдалины и Иисуса, Иоанна Крестителя и Иисуса. И в конце концов обнаруживают, что в основе еретических учений множества совершенно разных групп были одинаковые — или подобные — таинства, восходящие к древним мистериям, героями которых являлись “умирающие и воскресающие” боги. Осирис, Таммуз, Дионис, Аттис. Суть таинств, призванных оплодотворить землю, заключалась в священном браке богини-жрицы и человека-воплощения бога, в помазании, которое осуществляла жрица перед действительной или символической смертью “бога”, в конце концов и в сексе как высшем священнодействии в культах древних. В христианской легенде такой языческой жрицей выступила Мария Магдалина. Концепция авторов: Иисус был жрецом египет-ской религии, тайным адептом, которого Мария Магдалина инициировала через ритуал священного секса, секса как средства духовного просвещения и преображения. Она не только олицетворяла языческое учение, к которому принадлежали и она, и Иисус: для большинства еретического подполья Мария Магдалина, носительница Священного Женского Начала, была самой богиней Исидой. Именно она, а не апостол Петр, ее ярый антагонист и ненавистник, основатель Римской церкви, являлась равноправной сподвижницей Христа. Отличные от обозначенных в канонических Евангелиях отношения связывали Иоанна Крестителя и Иисуса. Главу мощного религиозного учения и его ученика, отколовшегося от учителя. Чтобы пролить свет на прижизненное и посмертное соперничество двух школ, двух лидеров, авторы снова обращаются к широко распространенным среди народов Средиземноморья египетским мистическим учениям. Авторы намеренно оставляют в стороне политические распри двухтысячелетней давности, в результате которых возобладала власть Церкви апостола Петра, но указывают на причины, по которым христианство вышло и распространилось далеко за пределы Иудеи: его гибридный характер, смешение некоторых аспектов иудаизма и языческих элементов. По их мнению, более жесткая иудейско-христианская ветвь возобладала над египетско-христианской. Возобладала в ходе беспощадной битвы между Римской церковью, основанной Петром, и еретическим подпольем, которое принадлежало Марии и отказывалось признать власть папы. В течение веков сохранялась секретная летопись Великой Ереси — закодированная в произведениях искусства, в якобы христианских картинах и росписях (от Леонардо да Винчи до Жана Кокто), в символике готических соборов Европы. Несут ли подобные исследования реальную угрозу христианству, Римской церкви и, как следствие, корням всей западной культуры? Авторы считают, что нет. Новую историю христианства следует рассматривать как необходимый для вступившего в ХХI тысячелетие человечества урок толерантности. Возникают и другие вопросы, не затронутые в данной книге, но логически вытекающие из утверждения авторов, что Великая Ересь и ее адепты существуют и в наши дни. Не означает ли публикация подобных книг то, что Великая Ересь выходит из подполья? И не проявляется ли потаенный, веками скрываемый от официальной церкви (с ее женоненавистничеством — преследование ведьм, греховность секса, ограничение женщин в правах) культ Марии Магдалины в наши дни: женщины-политики, пасторы, священнослужители? Ведь и в раннехристианской церкви женщины выступали в роли священников и, по меньшей мере, были равны мужчинам.
Базиль Кербле. Русская культура. Этнографические очерки. Пер. с франц. СПб.: Европейский дом, 2008. — 208 с.
Традиционные формы русской культуры (такие, как жилище, народные промыслы, ярмарки, особенности крестьянского питания) не отягчены излишним вниманием к себе со стороны зарубежных ученых. Нужно не просто интересоваться русской культурой, но и любить ее, чтобы посвятить свою жизнь исследованию далеко не самых ярких страниц русской жизни, как это сделал Базиль Кербле (1920–2004). Ученый-гуманитарий, экономист и социолог, французский профессор, в родословной которого переплетены русские, персидские, болгарские корни, глубоко изучил особенности жизни и труда русского крестьянства, его ремесла и торговлю, его духовные ценности и нравственные устои. Он мастерски, с поразительным вниманием к деталям поведал о русской избе и торговле пушниной, о российских ярмарках и о колхозных рынках. В настоящий сборник включены работы Б. Кербле 60–70-х годов прошлого века: “Изба вчера и сегодня”, 1973; “Эволюция крестьянского питания в России (1896–1960)”, 1970; “Торговые ярмарки и внутренний российский рынок в первой половине XIX века”, 1966; “Охотники и мехоторговцы в России в начале ХХ века”, 1978. Ученый сосредотачивался на малоизученных сюжетах истории русской культуры: проанализировал, как сказались индустриализация и коллективизация на традиционном питании русских крестьян; впервые в этнографической литературе рассмотрел российский внутренний рынок начала XIX века как единое целое, не только функционирование отдельных ярмарок: Нижегород-ской, Харьковской, Ирбитской, но и взаимосвязи между ними; совершил путешествие по следам соболя — от места, где тот попался в капкан, до обнаженных плеч светской дамы в роскошном салоне где-нибудь в Санкт-Петербурге или Баден-Бадене. А попутно дал масштабную картину встречи двух цивилизаций в эпоху продвижения русской колонизации все дальше на восток, за драгоценной пушниной, подробно запечатлев самый малоизученный период — начало ХХ века. Но наибольший интерес для неспециалистов, для тех, кто хочет обратиться к истокам отечественной культуры, представляет работа “Изба вчера и сегодня”. В первой ее части приведены основные характеристики традиционной избы, во второй рассмотрены количественные и качественные изменения в организации жилья и хозяйства крестьян после коллективизации. Традиционная изба была описана многими авторами, но по степени конкретизации материала, посвященного русской избе, в отечественных исследованиях аналогов нет. И хотя тип жилища, именуемый избой, в основных чертах существовал уже в X–XI веках, о чем свидетельствуют раскопки в Москве и Новгороде, Б. Кербле избирал точкой отсчета XIX век, чтобы с возможной полнотой определить, что конкретно изменилось в технике строительства, в организации интерьера или комфорте избы за XIX–XX века. Подробно и талантливо он рассказывает о деревянных домах не только лесных районов России, но и тех домах из бревен, что продвигались вместе с крестьянами и казаками все дальше и дальше, к южным и восточным рубежам Российской империи. Она такая разная, “деревянная Россия”, “настоящую”, “типичную” традиционную избу можно встретить разве что в книжках. Автор рассматривает различные типы крестьянских жилищ, великое разнообразие которых обусловлено региональными особенностями, климатом, наличием строительных материалов, характером хозяйственной деятельности и даже временем постройки. Он рассказывает о том, какие строительные материалы использовали насельники различных регионов России, в том числе казаки и сибиряки, для постройки своих жилищ, какими техническими приемами владели, как располагали в усадьбе и обустраивали внутри жилые помещения и хозяйственные пристройки, в каких санитарно-гигиенических условиях жили и какими представлениями о бытовых удобствах руководствовались. Остается только дивиться, как разумно, продуманно, целесообразно строили свой быт наши предки. Спектр сведений, приводимых автором, чрезвычайно широк. От рационалистических — например, таких, как использование для построек нарочно не обтесанных бревен: дерево дольше сохраняется, если не нарушать структуру годовых колец. До сведений, связанных с суевериями, — например, обычай после бани бросаться в озеро или вываляться в чистом снегу был продиктован желанием избежать козней нечистой силы, способной погубить любовь, превратить ее в пар. Очерки Б. Кребле необычайно информативны, строятся они на огромном фактическом материале, взятом из самых разных источников. Исследования его не устарели и по сей день, служа необходимыми базовыми источниками не только для тех, кто желает окунуться в старину или времена более близкие, но и для тех, кто хочет вникнуть в суть изменений, происходивших и происходящих в Восточной Европе.
Владимир Лисовский. Санкт-Петербург: очерки архитектурной истории города:
В 2 т. СПб.: Коло, 2009.
Т. 1. Классический город. — 464 с.; ил.
Т. 2. От классики к современности. СПб.: Коло, 2009. — 584 с.; ил.
В основу композиции текста положен хронологический (стилистический) принцип: история архитектуры Петербурга от основания города до наших дней представлена как ряд последовательно сменявших друг друга (а иногда существовавших и одновременно) стилей и художественных направлений. Для автора, известного историка архитектуры нашего города, важно не просто изложить известные и малоизвестные факты, назвать имена, обрисовать памятники, но и связать их во времени и в пространстве. Он дает читателю возможность почувствовать логику их взаимосвязи, понять закономерности, в соответствии с которыми формировался город, складывались художественные направления и стили, влиявшие на облик отдельных зданий и целых районов. Рубеж, разделяющий два тома, проходит по середине XIX столетия. В первом томе речь идет о двух великих стилях — барокко и классицизме. Воспетый Пушкиным “строгий, стройный вид” был придан Петербургу в основном классицизмом. Выдающиеся мастера классицизма драгоценными жемчужинами сумели вписать в новую панораму Петербурга блестящие произведения своих предшественников, зодчих, работавших в духе барокко. Классическая эпоха в истории Петербурга создала шедевр грандиозного градостроительного искусства высочайшего уровня; именно поэтому исторический центр города включен в Список всемирного культурного наследия. “Сравнивать шедевры искусства по степени их художественного совершенства — занятие бесперспективное. Но, право, сопоставляя Петербург с европейскими столицами, давно уже прославившимися своей красотой, невольно приходишь к выводу, что город, каким он пришел к середине XIX века, выделяется среди них особенно последовательно выраженными цельностью, завершенно-стью, гармонической ясностью пространственной структуры классического центра. Это не удивительно: не в пример своим собратьям Петербург создавался в очень короткий срок, как будто “на одном дыхании”, что и отразилось на его облике”. Во втором томе архитектурная история города прослеживается на протяжении полутораста лет: от середины XIX века, когда классицизм уступил свое место иным стилистическим направлениям, до нашего времени. Основная масса строений, образующих ныне живую ткань исторического города, — это памятники указанного периода. Многие из них, относящиеся к эклектизму или “национальному” стилю, модерну или неоклассицизму, революционному романтизму или конструктивизму, справедливо признаны достойными государственной охраны наряду с прославленными сооружениями классической эпохи. Их создавали талантливые мастера, передававшие творческую эстафету от поколения к поколению. Серьезное внимание в книге уделено современной архитектурной практике и связанной с ней проблеме охраны ценнейшего градостроительного наследия, справедливо вызывающего повышенный общественный интерес. Свою точку зрения на дальнейшую судьбу классического Петербурга автор изложил в эпилоге, помещенном во втором томе. “Ситуация “дежа вю”, сложившаяся в современной архитектурной практике, вплоть до мелочей повторяет ту, что была характерна для Петербурга прошлого рубежа веков, когда сообщения о новых искажениях классического лица столицы помещались в журналах и газетах под заголовком “Текущие вандализмы”, ставшим вполне привычным. Сопоставление происходящего на наших глазах с тем, о чем писали сто лет назад, подкрепляет невеселую истину, гласящую, что “история ничему не учит”. Взгляд историка города на нынешний этап развития города весьма пессимистичен. “Падение культуры, в том числе архитектурной и градостроительной, достигло такого уровня, что ниже его — уже только пещерная мораль и полное беспамятство. К сожалению, не приходится сомневаться в том, что искажения классического лица Петербурга, состоявшиеся на сходе первого десятилетия нового века, будут продолжаться. Но это будут количественные добавления к тому качественному урону, который Петербург испытал в первые годы XXI века. Печально, но факт: нынешнее поколение петербуржцев не смогло уберечь красоту старого Петербурга, в большей его мере”. И все-таки В. Лисовский далек от желания навязывать читателю свое видение анализируемого материала или свои оценки конкретных памятников и современных построек. Наоборот, хочет, чтобы книга и осмотр памятников в натуре помогли читателям сформировать свой собственный взгляд на данный предмет. Во введении к двухтомнику помещен обзор наиболее важных изданий по истории города, во второй том — указатели: именной, предметный, топографический.
Чувствительные путешествия и прогулки по Невскому проспекту. Составление, вступительная статья и примечания А. М. Конечного. СПб.: Издательский дом “Петрополис”, 2009. — 280 с.: ил.
Своеобразный художественный путеводитель по Невскому проспекту первой половины XIX века. Почти два столетия назад талантливые литераторы, обладавшие зорким взглядом и склонностью к размышлениям, поделились со своими современниками своими впечатлениями об особом мире главной улицы российской столицы. “Этот проспект, — сообщал один из первых историков Петербурга А. Башуцкий, — обширное поле для наблюдений нравоописателя и умствований философов, открывает им быт, занятия, страсти и слабости жителей почти всех разрядов”. Отрывок из книги А. Башуцкого “Панорама Санктпетербурга” (1834) и очерк Г. Т. Северова (Полипова) “С-Петербург в начале XIX века” (1903) помещены в приложении к сборнику. Это своего рода необходимая приправа к публикуемым текстам, ценнейшим, а иногда и единственным источникам по повседневной жизни города и главной его улицы в первой половине XIX века. А основой книги стали произведения воистину малоизвестные. Это “Чувствительное путешествие по Невскому проспекту” (1828), которое совершил “сантиментальный путешественник”, литератор, переехавший из Москвы в столицу на службу в Коллегию иностранных дел, П. Л. Яковлев (1789–1835). Это “Прогулка по тротуару Невского проспекта” (1824), о которой подробно рассказал Ф. В. Булгарин (1789–1859), журналист и издатель “Северного архива”. И очерк прозаика и этнографа В. И. Даля (1801–1872) “Жизнь человека, или Прогулка по Невскому проспекту” (1843). И увлекательные “Прогулки по Невскому проспекту” (1846), любопытнейшие зарисовки писателя 1810-х годов Е. И Расторгуева, сведений о котором не сохранилось. Все вышеупомянутые авторы особое внимание уделяют торговле и уличным вывескам, местам развлечений и увеселений, уличной жизни проспекта и его обитателей, нравам и обычаям горожан, транспорту, гостиницам, кафе… Пишут они остроумно, иронично, легко: диалоги, забавные сценки, участниками которых являются петербургские обыватели и пешеходцы минувших времен, современники авторов. Из глубины веков проступает былая, кипучая жизнь Невского, и при толике воображения нынешний читатель может различить тени прошлого в знакомых, незнакомых нам домах и почувствовать хранимое ими дыхание прежних обитателей. И нетрудно заметить, как актуально звучат язвительные, насмешливые голоса из прошлого. “Найдется ли в Париже хотя одна вывеска на чужом наречии? А у русских в столице, не только на Невском проспекте, но и по всем главным улицам всего Петербурга, все вывески, все надписи на французском языке, как бы Петербург был вовсе не русский. Не жалко ли и вместе с тем не смешно ли видеть, что даже простые русские торговцы русскими национальными товарами, торговцы, не знающие ни на каком иностранном языке, подражая моде и обыкновению, делают также у себя вывески на французском языке. Русские мещане, даже русские крестьяне свои имена и фамилии коверкают французскими буквами. Не смешное ли ослепление, из любви ко всему иностранному, унижать отечество и свой язык” (Е. Расторгуев). К середине XIX века жанр “путешествий” и “прогулок” по Невскому исчезает. Подобные описания больше не будут встречаться в отечественной литературе, Невский проспект станет лишь фоном для бытовых очерков. Немало любопытных сведений читатель найдет и во вступительной статье к книге.
Книжная лавка писателей. 75 лет. СПб.: Изд-во “Книжная лавка — клуб писателей; Изд-во “ВИС”, 2009. — 160 с., ил.
Издание юбилейное. В первый раз подобное издание в Санкт-Петербурге было осуществлено в XIX веке, это, второе, в XXI. Подобное математическое несоответствие (как ни высчитывай, вычитанием 75 лет никак не попадешь в век XIX) не должно смущать: не все поверяется арифметикой, есть еще и традиция. Традиция создавать при книжных магазинах своеобразные клубы, где могли собираться “ученые и литераторы, делать выправки, выписки и взаимно совещаться”, сложилась в Санкт-Петербурге в начале XIX века. Первой такой коммерческой структурой, ставшей в то же время и первым клубом петербургских писателей, ученых и художников, можно назвать Книжную лавку В. Плавильщикова, открытую в январе 1813 года на Садовой улице. Но история петербургских Книжных лавок еще старше, она восходит к первой, появившейся в 1714 году на Троицкой площади в Гостином дворе, рядом с типографией. Подробности существования подобных петербургских учреждений, бытия их владельцев и посетителей можно найти на “Исторических страницах” настоящей книги. А известная всем петербуржцам и гостям города Книжная лавка на Невском, 66, напротив Аничкова дворца, была открыта в 1934 году по решению I съезда советских писателей. Даже в блокадные дни, несмотря на бомбежки и артобстрелы, Книжная лавка, расположенная на наиболее опасной стороне Невского проспекта, продолжала работать. “У прилавков не было пусто — читатели в ватниках и шинелях перебирали книги, выискивая самую нужную, и уносили свою покупку как ценность, как хлеб насущный. Книги тоже были оружием, и все это понимали”, — вспоминала В. Кетлинская. Книжная лавка никогда не была просто магазином. Писатели относились и относятся к ней как к чему-то родному, домашнему. Здесь писатели назначали друг другу встречи, знакомились с новыми книгами, обменивались мнениями о книгах и о писательских делах, встречались с читателями. Довоенных архивов в Лавке писателей не сохранилось. Но ныне живущие завсегдатаи Книжной лавки — писатели, поэты, ветераны-покупатели — делятся своими воспоминаниями, охватывающими более чем полвека. Эссе, очерки, стихи. Очень живые, непосредственные, окрашенные доброй интонацией воспоминания, в которых предстают былые времена и нравы: времена книжного дефицита, легендарный писательский отдел при Книжной лавке, доступ куда имели только члены Союза писателей, курьезные случаи. Но Книжная лавка никогда не являлась и элитным магазином: здесь горожане и гости города могли купить книги ленинградских писателей и встретиться с ними в лавке, своим “нерыночным” ассортиментом, особой теплой атмосферой привлекает она петербуржцев и гостей города и ныне. Немало добрых слов в книге сказано в адрес М. И. Подрядчиковой, с 1961-го по 2003 год руководившей Книжной лавкой и за 42 года своей деятельности превратившей ее в культурный центр, в работе которого принимали участие творческие союзы города. Это очень культурно, красиво изданная книга. Факсимильное воспроизведение ряда текстов — А. В. Аресеньев, “Первая книжная лавочка в Петербурге при Петре Великом”, 1887 год; “Букинисты Ленинграда”, статья из газеты “Правда” 1944 года. Великолепный иллюстративный ряд. Старинные гравюры и фотографии с видами Невского. Вид торгового зала и писательского отдела в разные годы, сменяющийся интерьер. Уникальные снимки, запечатлевшие встречи писателей с читателями, очереди за автографами к О. Берггольц, А. Прокофьеву, А. Чепурову… Фотографии из архива Лавки писателей, из частных архивов, из архива М. Подрядчиковой: А. Ахматова, Б. Пастернак, В. Панова, В. Кетлинская, Г. Горбовский, С. Михалков, Е. Евтушенко, М. Дудин, Л. Куклин, Д. Лихачев, Д. Гранин, А. Кушнер… Фотографии с презентаций книг и Вечеров памяти… Целая галерея портретов лауреатов Государственных премий СССР и РСФСР, некоторые фотографии помечены 1941 годом. Коллективные портреты разных лет работников Лавки… В пору величайшей транскоммерческой агрессии последних десятилетий коллектив магазина, его руководители — М. Подрядчикова, В. Игнатьев, Н. Балбукова — сумели отстоять право Книжной лавки занимать престижное место в центре Петербурга. В настоящее время Книжная лавка внесена в Красную Книгу Санкт-Петербурга.
Публикация подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги Санкт-Петербургский
Дом книги (Дом Зингера) (Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)