Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2009
Владимир Федорович Армеев родился в 1952 году. Доцент Новосибирского электротехнического института. Живет в Новосибирске.
Налоговая полиция,
или Классический русский
эндшпиль
Туманное средневековье. Великий Френсис Дрейк повторил после Магеллана кругосветную экспедицию в конце XVI века. Открыл Огненную Землю, пролив между Атлантикой и Тихим океаном, который до сих пор носит его имя. После этого завернул на западное побережье Латинской Америки, набил золотом трюмы кораблей своей экспедиции и благополучно ушел в Англию. Удивительно, но “выхлоп” его мероприятия был один к сорока семи, то есть на один фунт своих вложенных в дело стерлингов Англия получила 47 единиц той же валюты. Как видно из истории — это очень круто и крайне редко, а в наше время — теоретически невозможно. За эти достижения Дрейк получил титул лорда и звание вице-адмирала флота.
А не поторопился ли я? Насчет “теоретически невозможно”. А вот в России это оказалось практически возможно, в конце XX и начале XXI века, иметь прибыль один к шестидесяти пяти на один вложенный рубль получать 65 рублей прибыли, причем систематически, а не приключенчески разово. И это в рамках государственной организации. Именно такую рентабельность давала налоговая полиция России. А получила…
Полиция для советского человека — это ярко выраженный карательный орган. Будь то полиция при царском режиме или полиция на оккупированных Гитлером территориях. В общем, полиция для русского — это всегда плохо, это террор, бесправие, надругательство, издевательство и, безусловно, — капитализм. И какую же надо иметь смелость (или наглость), чтобы ввести в обиход повседневной жизни столь исторически себя скомпрометировавший термин.
Другое дело — милиция. Это и звучит мягче, и “моя милиция меня бережет”. Как-то привычнее, добрее (это для тех, кто туда ни разу не попадал). Но Хасбулатов, как Председатель Верховного Совета РФ, принял решение об образовании именно полиции. Это и смело, и вызывающе, и угрожающе — налоговая полиция, точнее, Федеральная служба налоговой полиции (ФСНП) Российской Федерации.
Но почему все-таки “полиция”, понятие, как говорилось выше, исторически негативно в России отягощенное. Хотя милиция, очевидно, тем более не подойдет, поскольку милиция — это милитаризованные отряды, ориентированные на поддержание общегосударственного правопорядка.
Итак, определение новой правоохранительной организации должно отражать ее ориентацию на работу в сугубо рыночных политико-экономических условиях, с одной стороны, и должно подчеркнуть полную автономию, независимость от уже существующих правоохранительных структур. С учетом всего этого термин “полиция” — это емко и по сути.
Реально независимость этой новой структуры власти определялась и гарантировалась двумя факторами: департамент налоговой полиции подчинялся напрямую только премьер-министру, и полиция наделялась полными правами ведения оперативно-розыскной деятельности (ОРД).
Все это сделало ее, пожалуй, самым могущественным фискально-репрессивным органом власти, стратегически сориентированным на борьбу с серьезными налоговыми и финансовыми преступлениями сограждан, отчаянно рвавшихся к богатству.
А что же в это время, в начале 90-х XX века, происходило в экономике страны? Лучше всего ее состояние задолго до этого описал Иван Константинович Айвазовский в своем бессмертном произведении “Девятый вал” в 1850 году. Великий провидец. Вглядись. Кучка мужественных коммерсантов-бизнесменов ведет отчаянную борьбу в стихии бурно и дико зарождающегося рынка. Кругом бушующие волны стагнации, инфляции, пенные гребни рэкетиров и мошенников. Сзади надвигался неминуемо роковой девятый вал налоговой полиции. Но мы в них верим, смельчаки уцелеют, проскользнут и среди многочисленных рифов Налогового, Административного, Гражданского и Уголовного кодексов, хоть и на обломках своего бизнеса, доплывут, не утонут. Конечно, правда, не все. Кого-то девятый вал прихлопнет или выбросит на эти самые рифы.
Хотя уже и нет налоговой полиции, но “Девятый вал” — это полотно и просовременный малый и средний бизнес. Классика — на то она и классика, своей актуальности не теряет: в 1998 году эта огромная безжалостно-неотвратимая и беспощадно уничтожающая волна дефолта, сейчас — волна мирового экономического кризиса.
В начале 90-х мало кто представлял, что у нас в государстве должно быть, а чего быть не должно. Думали, рынок придет, и все само собой утрясется, он все отрегулирует сам.
Власть активно взялась за перевод экономики на рыночные рельсы. Но любому здравомыслящему человеку было понятно, что этот переходной процесс, с учетом ментальности русских, обязательно пойдет экстравагантно. Тем более что у нас не было никакого опыта в этой сфере, а мировоззрение преобладало розово-совковское. С точки зрения культуры рынка мы были, безусловно, дикими, а как следствие — только дикий рынок могли создать (хотя “были” звучит очень оптимистично). Возникла реальная угроза тотального экономико-правового беспредела, экономика отрущобилась. И про какие налоги в таких условиях можно говорить? Где тот светлый образ добросовестного налогоплательщика? Это же куда смешнее и наивнее, чем светлый образ строителя коммунизма. Всю эту базарно-нравственную вольницу необходимо было укротить, ну хотя бы притормаживать ее дикий галоп. Того и гляди, “Русь-тройку” опять понесет. Ведь какой русский не любит быстрого обогащения на дармовщинку. Это ментально-сокровенно со времен Емели.
И опять встает вопрос о соотнесении менталитетов власти и народа. О политике мы говорили выше. А вот в экономике все с точностью до наоборот. Власть вынуждена создавать институты, которые работают с негативным отображением менталитета народа. Воздействия этих властных структур направлены против вектора векового чаяния масс — это сладкая жизнь, теплая печь и все по справедливости.
Вот на этих предпосылках и возникла неотвратимо необходимая идея создания налоговой полиции. Задача, безусловно, чрезвычайно сложная, требующая тщательного осмысления и достаточно смелого оперативного решения в чрезвычайных условиях экономико-правовой неопределенности, почти хаоса.
Назначение новой структуры — борьба с налоговыми и финансовыми преступлениями посредством уголовно-процесуальной деятельности.
Весной 1993 года вышло положение Верховного Совета Российской Федерации за подписью его председателя “О прохождении службы в органах налоговой полиции Российской Федерации”, а летом — “Закон о федеральных органах налоговой полиции”.
Этим законом перед полицией ставилось три основных задачи: “пресечение налоговых преступлений… и обеспечение безопасности налоговых инспекций… пресечение коррупции в налоговых органах”. Подписан закон Президентом Российской Федерации.
И процесс пошел. Прежде всего нужны кадры. До возникновения ФСНП в рамках государственной налоговой инспекции существовало Управление налоговых расследований, формировавшееся по разнарядкам сотрудниками тогдашнего ФСБ и милиционерами. Так в Новосибирске в этот орган было откомандировано шесть чекистов и шесть сотрудников МВД. Этот костяк основал налоговую полицию и начал формировать штат.
В сотрудники полиции тогда принимали в основном отставных армейцев, которых было очень много. В армии в это время началась, как всегда, реформа, пошли дикие сокращения и просто вал добровольных увольнений офицеров. Этим людям в погонах куда-то надо было деваться. Вот они и шли в полицию, и их брали. Приходили устраиваться даже полковники, но на их воинские звания внимание не обращали, зачисляли в штат младшими лейтенантами налоговой полиции. Кстати, это первое офицерское полицейское звание людям, пришедшим со стороны, считай с улицы, присваивал директор департамента. Четыре последующие, включая майора, — начальник управления, подполковника и полковника — опять директор, генеральские звания — только президент. В конечном счете штат полиции и был сформирован на 90 % из этих отставников.
Но что значит набрать штат из бывших военных. Что знает и понимает в работе налоговой полиции в направлении, например, оперативной работы отставной капитан-танкист? Да он об этом понятия не имеет. И что делать? Делать нечего, надо тогда учить самим. А учебников нет, методических пособий для налоговой полиции тоже никто заранее не написал. Вот и пришлось самим на общественных началах, у кого был опыт оперативной работы, разрабатывать курсы лекций, самим их читать после работы по вечерам, объясняя, что такое агент, как вербовать, какие задачи ставить, как общаться с агентурой. Сами же разрабатывали экзаменационные билеты, принимали экзамены. Ставили двойки, проводили переэкзаменовки. Для изучения финансовых и экономических аспектов оперативной работы нанимали за деньги аудиторов для чтения лекций. А юридическое образование? С юридической точки зрения действия оперативника должны быть строжайше выверены, ведь за каждым из них, считай, стоит прокурор, можно сказать, “дышит ему в затылок”. Поэтому и проводилась серьезная юридическая подготовка.
И действительно, в ста случаях из ста актов выемки (изъятия) документации из фирм к прокурору поступала от этого юридического лица жалоба о противоправных действиях оперативников полиции. Но за десять лет прокуратура не предъявила ни одной претензии оперативникам по их действиям. Так были выкованы уникальные, надежные кадры оперативных работников налоговой полиции.
Самое главное и первостепенное для полиции — это организация работы оперативной службы, подразделения, добывающего первичную информацию, в том числе и через вербовку агентуры. Это острие работы всей конторы. У оперативников даже выслуга лет идет из расчета один месяц службы за полтора выслуги.
Вот оперативников и надо в первую очередь учить и готовить, развивать грамотное оперативное чутье на налоговые преступления. Он должен понять и оценить источник информации. Ведь агент — лицо достаточно безответственное. Он может сотруднику столько всего “насвистеть” в надежде на свои 10 % от суммы преступно сокрытых и возвращенных государству налогов, только уши развешивай. Поэтому оперативник должен не только владеть методами оперативно-розыскной работы, но и серьезными знаниями хозяйственной и финансово-экономической специфики предмета своего оперативного интереса. Он должен суметь определить не просто уклонение от уплаты налогов, а — и это самое главное — разглядеть, если угодно, почуять, признаки умысла как основного индикатора уголовного преступления. Для этого они тесно взаимодействовали с “оперативно-технической службой” управления, которая обеспечивала оперативное наблюдение, прослушивание и подслушивание, просматривание и подсматривание, словом, все оперативно-технические действия, предусмотренные в оперативно-розыскной работе, для того, чтобы дать оперативнику “ниточку”.
Просто неуплата или недоплата налога — это дело налоговой инспекции. Да и называется это не налоговое преступление, а “недо2имка”. А вот для идентификации уголовной составляющей должен быть доказан умысел, преднамеренное составление определенных схем ухода от налогообложения полного или частичного. И не разовое использование этой схемы, а систематическое ее применение.
Только такая аргументация убедительна и для прокурора, и для последующей передачи дела в суд. В этом и есть суть налогового уголовного преступления и суть работы налоговой полиции. Но чтобы собрать такие доказательства, как говорил генерал-лейтенант налоговой полиции, начальник УФСНП, “не одни тапки сносишь”.
Для примера приведу одну простенькую схемку. Сразу хочу оговориться. Все сценки реальной финансово-хозяйственной, налоговой и криминальной жизни будут описаны от “первого лица”. Но “я” — это не я. Эти эпизоды — наблюдения за жизнью моих друзей-коммерсантов, за жизнью крайне нервной, неустойчивой, рискованной и в общем трагичной. Ломались карьеры, семьи, психология, здоровье.…
Ко мне из Кузбасса систематически приезжал за товаром один парень. Партии товара брал не вагонные, но довольно приличные, автомобильные: “КамАЗ”, супер “МАЗ”. Словом, по нескольку десятков тонн за раз. Когда предварительно с ним оговаривали сделку и заключали договор, он предложил рассчитываться наличкой. Для любого коммерсанта это всегда заманчиво, тем более у меня в этот период (равно, как и сейчас) с наличкой было туго, если не сказать, что она нужна была позарез. Я бы согласился с радостью, но меня насторожило (а позднее и спасло) то, что эта фирма работала на бюджетных (из регионального бюджета) деньгах. Да, богатеть по-настоящему возможно только на них, но и вероятность серьезных проверок гарантирована — сто процентов. Включая самые страшные — “встречные”, на которых в случае любой махинации провал обеспечен. А к тому же расчет наличными для любых фискалов — красная тряпка, призыв к броску.
Этот менеджер — высокий, стройный, симпатичный парень, прекрасно одет, даже с некоторым лоском преуспевающего бизнесмена: темно-синий костюм тонкой шерсти, дорогущий галстук натурального тяжелого шелка, золотые запонки со вставками, видимо, горного хрусталя, импортные золотые часы на отечественном золотом же браслете. Кейс от Erich Krause. Картинка. И при всем при этом очень обаятельный, с легкой, едва заметной симпатичной развязанностью. Но “сын ошибок трудных” и многократных меня уже научил: обаятельный человек — это, скорее всего, разведка, контрразведка, оперативная разработка или мошенничество. Словом, выбирай, что тебе больше подходит. И если не бойся, то опасайся и будь предельно осторожен.
И предчувствие меня не обмануло. Как-то с ним пришло сразу несколько фур. Товара почти на вагон. Сумма сделки весьма приличная. Погрузились, аккредитив в банке перевели на счет моей фирмы, и, когда оформляли счет-фактуры, он меня и просит: давай в фактурах, укажем более высокие цены, а не те, по которым сделка была реально проведена. Все понятно. Он предъявит бюджету к оплате значительно большую сумму, чем реальные затраты, а маржу себе. Все так тривиально и одновременно обреченно провально. Просьба звучит не раз, и чем дальше, тем настойчивее. Вплоть до того, чтобы я ему дал счет-фактуру даже без подписей, только на ней печать нашей фирмы. Но я — категорический отказ. В дальнейшем сделки естественно прекратились. Я уже и забыл про все это, как вдруг звонок от моего кузбасского визави. Голос несколько напряженный, таким же, правда, стал и мой после его вопроса: “К тебе приезжала налоговая полиция из Кузбасса, выемку делали? Жди, приедут. Трясут все фирмы, с которыми я работал, встречные проверки. Меня, похоже, посадят. Так что готовься”. Конечно, мне стало слегка не по себе. Хоть у меня с ним и было все чисто, но любая проверка — это нервы, риск, боязнь. Да и вообще, уж если начали копать, то накопают. Но хорошо, хоть предупредил. Меня, конечно, уберегли от проверки безнал и отсутствие у подельника моих липовых фактур. Но за ним, по всей видимости, стояла система из липовых фактур. А это уже умысел налогового преступления, по недоплате налога на добавленную стоимость и налогу на прибыль, подлог и мошенничество. Букет для налоговой полиции как раз по ее подследственности.
При образовании налоговой полиции в 1993 году к ее компетенции была отнесена только одна статья Уголовно-процессуального кодекса (УПК) РСФСР, и то не вся, а в пределах первых пяти пунктов (ст. 162.1–162.5): от неподачи декларации о доходах до незаконного предпринимательства в сфере торговли. Но в 2002 году, после введения нового УПК РФ, поле деятельности расширилось непомерно. К ее подследственности было отнесено аж двадцать восемь статей УПК: от мошенничества до бандитизма и хищения оружия. Вообще-то это довольно странно. Полномочия существенно расширили, а через год в 2003 году полицию ликвидировали без объяснения причин.
Российские бизнесмены начала–середины 90-х — весьма специфический народ. Нарисовать психологический портрет тогдашнего коммерсанта довольно сложно, но были общие основные черты. Это прежде всего склонность к авантюризму. Бизнесмену без этого, конечно, нельзя, потому что деньги лежат там, откуда их очень тяжело взять. Если б они лежали по-другому, то их забрали бы уже до тебя. Кроме того, при реализации любой серьезной коммерческой схемы, несмотря на затраченный тобою труд, вложенные тобой твои деньги, никто не даст гарантии, что эта схема сработает и ты получишь прибыль. Бизнес — это всегда работа в условиях неопределенности и повышенного риска. А если человек рискует почти всегда и очень серьезно, то очень вероятно, что он рискнет и в игре с налогами. Это просто очевидно.
Кроме того, это люди решительные, напористые, хитрые и зачастую с весьма неплохим образованием, достаточно последовательные и очень неробкие. Но прежде всего они умели не только “держать удар”, но и ответить на него. И если у кого-либо нужных качеств не хватало, то бесконечные форс-мажоры нашей экономической жизни, плавно перетекающие по времени друг в друга, превращали такого человека в социального форс-минора — бомжа.
И вот, зная и учитывая указанные психологические особенности поведения этих пионеров капиталистического труда, законодатель прозорливо предположил, что в случае каких-либо репрессивных действий эти ребята просто так не сдадутся, а окажут даже и физическое противодействие. Именно поэтому в структуре каждого управления налоговой полиции была предусмотрена служба “физической защиты”. Народ их “любовно” окрестил — “маски-шоу”. Это здоровенные парни, нагловато-высокомерные, презрительно отдающие приказы, в черной форме, черных шапочках с тремя дырками на морде, с пистолетами и автоматами.
Вещевое обеспечение налоговой полиции, на их сленге — “вещевка”, было весьма скудным. О чем говорить, если даже полное обмундирование генерала он сам по “крупицам” собирал для себя несколько лет. А вот физзащита была экипирована безукоризненно, даже как-то злодейски-щеголевато. Хотя это, наверное, и правильно, ведь она лицо полиции, которое чаще всего, по крайней мере в фильмах, видит обыватель. Да и непосредственно в работе, в охраняемых, особенно вневедомственной охраной (милицией), коммерческих структурах и банках, такая форма — серьезный для этой охраны сдерживающий фактор неподчинения или оказания сопротивления. Кроме формы, служба физической защиты имела и огромные права в части физического и боевого воздействия на своих клиентов, в случае их противодействия. Но, пожалуй, самое экзотическое — она имела официальное право разоружить, устранить любую охрану, включая милицию, на обслуживаемом объекте. И реально неоднократно разоружала. Такие права полицейских для милиции — это совершенно шокирующая новость, для них это беспредельно возмутительно: подумать только — разоружить милицию! Но повозмущались-повозмущались — проглотили и успокоились или затаили и затаились. Полицию невзлюбили.
Физзащита, кроме прямого физического воздействия, использовалась и для оперативной работы. Еще до выемки документов она изучала подозреваемую фирму, которую разрабатывает оперативная служба. Оперативник и группа физзащиты изучают обстановку в этой фирме, выясняют, кто ее охраняет, кто за ней стоит, кто ее “крышует”. Физзащита собирает максимум оперативной информации по предстоящей работе и составляет для начальства “объективку”. По ней руководство принимает решение о необходимости участия физзащиты в данной выемке. Из опыта работы службы — участие физзащиты необходимо почти в ста процентах случаев изъятия документов.
Для облегчения работы службы, для снятия лишней раздражительности и возможной конфликтности в Новосибирском УФСНП даже было разработано свое ноу-хау. До прихода налоговой полиции, заранее до “крышующих” доводилась, через какие-либо посторонние источники информация о предстоящей проверке налоговой инспекции, именно инспекции, а не полиции. И под этой легендой полицейские довольно спокойно входили в помещение фирмы. Охрана тоже была спокойна. Ну, а когда вошли, выгнать не посмеют, да уже и не смогут.
За десять лет существования Новосибирского управления физзащита ни разу не применяла оружия по своей теме, а вот физические действия при проникновении в офис в ответ на физическое противодействие и, особенно, при изъятии документов — дело было нередкое.
В 95 % случаев выемки документов это изъятие проводилось с участием сотрудников службы физической защиты.
В общем, так на практике сложилось, что физзащита всегда выезжает на выемку вместе с операми.
Действительно, положим, приходят ко мне в офис два опера (поодиночке не ходят — боятся) в гражданском. Говорят: дайте нам такие-то документы. Хорошее дело. Это для чего: чтобы их “лепила” (следователь) подобрал мне наиболее подходящую статейку из УК. Я над ними посмеюсь и пошлю вместе с их предписанием на изъятие “по старой ветке”. А вот когда вместе с ними, а вернее, перед ними входят маски, обвешанные оружием и наручниками, то мысль хоть и работает лихорадочно-напряженно, но невольно начинаешь уже почти лебезить и почти угодливо предъявлять требуемые бумажки.
Опера накидают твои документики в несколько картонных коробок, которые они предусмотрительно привезли с собой, выпишут тебе повесточку и опись изъятого, и поехали. Правда, предупредят, чтобы завтра с утра кто-либо от фирмы явился в полицию, например бухгалтер, и систематизировал по хронологии и другим удобным для работы службы документальных проверок критериям всю документацию. Этому работнику еще надо с собой иметь толстую иголку и прочные нитки, чтобы сброшюровать и прошить пачки документов по составам твоих преступлений.
Однажды со мной все это и произошло: несколько коробок из-под печенья с моими документами оказались в налоговой полиции. На следующий день бухгалтер поехала с утра в полицию и вернулась только к вечеру. Естественно, доложила о проделанной там “работе”, а потом, чуть ли не с восхищением, стала мне живописать, до чего полицейские вежливые, предупредительные, интеллигентные и чуть ли не ласковые. Видать, общалась с кем-то из бывших чекистов, менты-то — те проще. Меня это просто разозлило. И чтобы ее привести в чувства, адекватные нашей весьма опасной ситуации, сказал, что они так же вежливо и предупредительно подведут ее к камере или к стенке. С ней я, конечно, перегнул, но в отношении себя… — жирный вопросительный знак, усиленный восклицательным.
И вот после таких нехитрых процедур подготовительной обработки документы попадают в службу документальных проверок. У сотрудников-налоговиков там опыт огромный. И они начинают проверку документов на предмет выявления нарушений и налоговых недоплат. Составляют акт налоговой проверки и передают его “яйцеголовым” в экспертное управление. Именно здесь выявляют признаки состава налогового преступления. Определяется наличие умысла, преднамеренно разработанной схемы ухода от налоговых выплат и кратность ее использования в хозяйственно-финансовой деятельности фирмы. Это и есть основной конек в работе полицейских: доказать умысел.
На этом этапе налоговой проверки полиция с клиентом почти не общается. Могут, конечно, вызвать для дачи каких-либо пояснений или чтобы притащил какую-либо недостающую бумажку, но это не в системе. Меня, правда, вызывали.
Большой кабинет, за столами человек восемь налоговиков-полицейских, у всех компьютеры, перед некоторыми сидят хорошо одетые (в верхней одежде), чуть удрученные, но все еще достаточно активно что-то объясняющие три-четыре женщины, похоже, главбухи различных фирм, глаза грустно-вопросительные. Но больше всего меня удивил здоровенный плакат, стилизованный под известный со времен гражданской войны: мужик с перекошенной, злобной мордой в буденовке тычет тебе корявым пальцем в рожу и орет: “Ты записался добровольцем?”. Так вот, все то же, только подпись на плакате не вопросительная, а утвердительно-повествовательная: “Ты пока на свободе, пока до тебя у нас не доходят руки”. “Жизнеутверждающее” полотно для клиентуры. Но когда присел перед столом своего эксперта и увидел, что у него там лежит, то понял: до меня их руки уже дотянулись. И два плакатных “пока” — это, похоже, уже не для меня. На столе лежала пачка моих проброшюрованных документов. Пачка нетолстая, пальца два, но из нее торчало не меньше десятка закладок, узких беленьких полосок бумаги, на разных “страницах” и по всей толщине почти равномерно. Мне объяснять не надо: каждая закладка — фактик в копилку известного деяния. Стало очень грустно: ведь таких пачек у этого дяди не одна картонная коробка. Да-а, этот лысый и безликий устроит мне аудит “на конной тяге”, то есть по полной схеме.
Ну вот и как после этого не напиться, хотя бы для того, чтобы притушить страх и приглушить испуг?! “Их мало с опытной душой, кто крепким в качке оставался”, — вот уж воистину. Ну и думать, думать и думать. Прежде всего надо изыскать способ ознакомиться с “закладками” еще сейчас, до того, как они поступят в экспертную службу. Готовиться надо заранее. Но как?
Экспертная служба с клиентурой не работает. Дает свое заключение, и все передается в соответствующий отдел следственной службы. А там следаки. Вот они тебя могут затаскать. Только и знаешь, что подписываешь каждую страницу протокола допроса: “…с моих слов записано верно, мною прочитано”. Дата, подпись.
Они, конечно, тебе дадут ознакомиться и с актом, и с заключением, но тут трепыхаться почти бесполезно. Следователь к каждому пункту заключения экспертов “прилепит” нужную статейку и — заключительный аккорд — обвинительное заключение предварительного следствия.
А новосибирская полиция вообще была хваткая по числу выдачи на-гора уголовных дел. В общероссийском рейтинге по результативности своей работы она стабильно занимала места в первой десятке — это из 89 регионов. Очень высокий показатель. Для примера: Москва стояла обычно на третьем месте. Это при условии, что финансовые обороты Москвы и Новосибирска несравнимы. Следовательно, и по числу потенциальных уголовников, включая налоговых, Новосибирску со столицей не тягаться. Мало того: к концу своего жизненного пути Новосибирское управление надежно закрепилось в первой пятерке. Что было достигнуто только благодаря зоркому глазу и мертвой хватке полицейских. Ведь экономико-географическое положение области теоретически не способствовало расцвету махровой налоговой уголовщины. Для разведения таких клумб в регионе должна быть развита прежде всего добывающая промышленность: лес, углеводороды, уголь, руды. В Новосибирской области этого нет, а места в рейтинге все равно занимали лидерские. Для сравнения: Новосибирск — восьмое место, Томская область — шестьдесят третье, Алтай — семьдесят восьмое.
Вообще-то прямое ранжирование всех регионов России в аспекте эффективности работы полиции не совсем корректно, и руководство полиции это понимало. Как можно сравнивать Кемеровскую область, где денег “куры не клюют”, и Алтайский край, где загибается последняя деревня? Что можно взять с шахт и рудников, и что можно взять с нищего колхоза? Небо и земля. Чем больше в регионе денег, тем больше соблазнов их украсть, тем потенциально эффективнее может работать ФСНП. А если денег нет, то работа полиции только раздражает население. Поэтому для оценки эффективности деятельности полиции руководство решило разбить все регионы России на три категории: богатых, средних и бедных. К первой отнесли регионы-доноры: Красноярск, Иркутск, Кемерово и так далее. К середнякам, в частности, отошел Новосибирск, а к доходягам — Тува, Чечня и прочие дотационники.
К первой категории отошло порядка 20 регионов. Туда, например, попал и Татарстан. Там нефть, порядок, Шаймиев и деньги. Полиция работала весьма эффективно — все время в первой десятке рейтинга. Но вот денег из Татарии центр не видел: Казань не давала Москве ни копейки, все оставляла у себя. Но ее больно-то и не трясли. Ведь идет середина 90-х — война в Чечне. А если еще и татары обидятся… Мягко говоря, всем будет уже не до налоговых преступлений и поступлений.
В целом полиция, конечно, давала стране деньги, и очень хорошие, — о ее “рентабельности” говорилось в начале статьи. Только Новосибирское УФСНП давало миллиарды и миллиарды. Для правительства это очень заманчиво: затраты на полицию копеечные, а тучные миллиарды идут и идут.
Затраты действительно копеечные. В материальном плане региональная полиция влачила весьма жалкое существование. Центр денег не давал, за десять лет для них не построили ни одной квартиры, из положенного обмундирования — одни шевроны. Порой нечем платить за аренду служебных помещений, того и смотри, выгонят алчные и злобные арендодатели. Плюс систематическая задержка заработной платы. А где компьютеры, автомобили? Да там же… Словом, нищенствовали.
Тем временем власть входит во вкус — давай денег, давай денег. И, естественно, чем дальше, тем больше. У нее возник некоторый крен в понимании места и роли этого органа. Она постепенно переместила акценты: не борьба с налоговыми преступлениями и создание через это более или менее здоровой экономики, как мыслились изначально цель и функции налоговой полиции, а вышибание из бизнеса денег любой ценой. Для этого власть делает беспрецедентный шаг, разрешает полиции идти на сделки с налоговой преступностью за деньги, по сути — единолично проводить финансовую амнистию.
Схема проста. Вот ты, например, попался. Над тобой плодотворно поработали все службы полиции. Возбудили уголовное дело, нарыли фактов и свидетельств. Предварительное следствие окончено. Прокурор вот-вот выпишет тебе “направление”. В общем, у тебя уже “небо с овчинку”, да и на нем уже скоро появятся правильные, геометрические фигуры. И тут тебя вызывает большой полицейский начальник с лампасами. С документами в руках он тебе показывает, как глубоко ты погряз… Почитай, говорит, ты же грамотный, все очевидно и для тебя, и для суда, куда дело завтра и передаем. И тут почти риторический вопрос от генерала: что тебе лучше — идти в тюрьму, или ты заплатишь эти деньги? Конечно, конечно, дайте несколько дней, я займу, я заплачу. Оговорили сумму, по видам налогов она уже досконально расписана. Но до конца не верится: неужели, если заплачу эту сумму, меня уже не будет преследовать полиция? Но генерал убедителен. У нас, говорит, таких, как ты, тысячи, какой смысл вас преследовать, нам надо идти дальше, за новенькими. Ты-то нам зачем: рассчитались, и по рукам, товарищ — “отработанный материал”.
Вот такую уникальную возможность дали налоговой полиции. И тогда государству (власти) пошли большие деньги. Из которых немного, но перепадало и полиции. Пусть 3 % от возвращенных государству сумм, но это позволяло организации выживать: покупать компьютеры, автомобили, платить за аренду. Конечно, если бы платили процентов семь, как позднее службе судебных приставов, то полицейские чувствовали бы себя в “шоколаде”. Ну хоть так, и то жить можно.
Работа налоговой полиции, как ни странно, не ориентировалась специально на какие-либо, пусть даже очевидно крайне криминализированные отрасли народного хозяйства. Для середины 90-х это прежде всего производство и сбыт алкогольной продукции. А не занимались серьезно потому, что государство такую работу специально не санкционировало. Впрямую оно не сказало: “Занимайтесь водкой”. Все телодвижения в этом направлении УФСНП инициировало самостоятельно без поощрения этой работы со стороны государства. Вот по-настоящему серьезной работы здесь и не велось. Государство почему-то не дало специальных полномочий полиции заниматься этим рынком, рынком производства и реализации ликеро-водочной продукции.
Но хватало и другой работы. Это серьезная и очень эффективная работа по “недо2имкам”. Здесь юридические и экономические права полицейских были, по сути, безграничные, если не сказать, беспредельные.
Весьма нередки были случаи, когда налоговая инспекция не могла справиться с каким-либо налогоплательщиком. Из года в год у него переходит и накапливается задолженность по налогам. Ну нечем ему платить. Оборотных средств нет, счета в банках пусты. Миллионные долги по налогам. Вот налоговой полиции и предписали заниматься такими ребятами. Для этого полиции дали беспрецедентное право изымать имущество должника, продавать его на аукционе и вырученными суммами гасить долги по налогам этого добросовестного налогонеплательщика. Вот он, оскал стальных зубов капиталистических реформ. А сознание-то у нас совковое: ну не плачу и не плачу, а что мне за это сделают? Машину не отберут, квартиру — тем более. А тут вдруг все по-другому — оперативно, безжалостно, безысходно и как следствие — страшно. За что боролись?
У “недо2имщика” — завод, он его директор со сталинских времен. В смуту приватизации эти директора подмяли все заводы под себя и уже в условиях новой общественно-экономической формации сидят, как короли: зарплату рабочим не платят, все, что можно, сдали в аренду, арендная плата — черным налом. Налоги не платят тем более. И сидят эти жирные рантье спокойно “припеваючи-припиваючи”. И вдруг — гром! — пришла налоговая полиция.
Конечно, ему живописуют с документами в руках его сиротски-безнадежное положение. Полиция знает, что “оборотка” у этой “сироты” есть, где-то она “вчерную” крутится, но сейчас это неважно, в это никто вникать не будет. Интересуются другим: “У тебя есть персональная машина?” Конечно, есть. Вот полицейский ее и изымает, описывает. Кроме того, изымает компьютеры из кабинета, из приемной, да и вообще из всей бухгалтерии. Описать и изъять он мог абсолютно все, начиная от столов и стульев и кончая персональным сейфом. Вот сила, сила власти.
Конечно, прямо сейчас этот конфискат никто никуда не потащит. Но после описи и оформления необходимых юридических документов все имущество де-юре уже принадлежит налоговой полиции. Вот так быстро: “Было ваше — стало наше”. Тут же оформляется документ о сдаче этого имущества налоговой полицией на ответственное хранение бывшего его владельца. И пусть только что-либо пропадет: будешь платить безусловно больше, чем утащил. Психологически это очень сильно. Осталось определить только срок этого “ответхранения”. Именно “ответ”, поскольку все зависит от ответа должника на вопрос: через сколько дней погасишь недоимку? Именно этот срок и есть срок ответственного хранения. Тут любой ветеран сталинских пятилеток разовьет энергию комсомольцев-добровольцев и в оговоренный срок притащит в полицию платежку о переводе нужной суммы в инспекцию.
Для проведения таких операций у полицейских заранее все имущество должников было распределено по трем группам. Первая — безусловно самая психологически-травматичная для фигуранта: автомобиль, компьютеры, оргтехника, мебель. Вторая — это то, что предприятие-должник содержит на своем балансе, прежде всего соцкультбыт: Дом культуры, детские сады, спортивный комплекс. Третья — основное производство.
На практике, конечно, до третьей группы конфиската дело не доходило. Редко доходило и до второй. В основном вся работа ограничивалась первой группой — как бы более персонифицированного имущества.
А в каком правовом поле находилась фигура-должник? Что она могла противопоставить, как ей противодействовать цивилизованным, правовым путем “стальному” поезду налоговой полиции? Конечно, это прежде всего жалоба прокурору на “противоправные” действия полиции по изъятию документов, что парализует (якобы) работу фирмы. Но это все бесполезно, о чем говорилось ранее. Кстати, даже после выемки полиция позволяла представителям фирмы работать с арестованной документацией, но только на ее территории и без права изъятия каких-либо бумаг.
Но был и другой легитимный ход — подача искового заявления на налоговую полицию в арбитражный суд, что использовала почти половина подследственных фирм. Но при чем здесь арбитраж? Ведь ему подследственны только экономические споры. Налоговая полиция на этапе предварительного следствия счета фирмы блокировать не могла, воздействовать на финансовые потоки фирмы с целью их ограничения полицейские полномочий не имели. То есть через это финансово-значимые убытки фирме УФСНП нанести не могло, а как следствие — нет повода и для арбитражных разборок. Тут экономического спора возникнуть не может.
Так в чем дело? Ведь в управлении для таких разборок был специально организован правовой отдел с весьма “нехилыми” юристами. Но факт: арбитраж иски удовлетворял, несмотря на квалифицированное противодействие указанной службы. Вряд ли арбитражные суды имели какие-либо особые симпатии к бизнесменам, вставая в основном на их сторону, когда те “бодались” со всемогущей государственной структурой.
А дело вот в чем. Вернемся к примеру вышибания недо2имок из какого-то завода по схеме принудительной организации “ответственного хранения”. Схема, как мы отмечали, довольно сильная. Но я директор, и мне — если у меня крутится какое-либо более или менее рентабельное производство, идет выпуск готовой продукции, плюс получаю серьезные деньги за сдаваемые в аренду огромные площади — просто смешно, что конфискуют табуретки и счетные машинки. Тут же куплю новые, последних моделей. Для меня это копейки, включая “тачку”. Забирайте, пожалуйста, не жалко. Все это несравнимо с миллионными долгами по налогам. Но для особого оптимизма повода нет. Полицейские идут на склад готовой продукции и прокручивают с ним схему “ответхранения”, то есть, по существу, арестовывают всю готовую продукцию. Этим автоматически ставятся по угрозу срыва коммерческие схемы предприятия. Это же делают со складами сырья и комплектующих. Все: производство встало. И тут убытки для завода грядут смертельные. Но одновременно — вот он, повод для очень серьезного иска в силу вопиющего нарушения Гражданского кодекса. На такое пренебрежение к закону ни один арбитражный суд не пойдет, в той или иной степени иск будет удовлетворен.
Вот такую не оговоренную никаким законом, не свойственную ей, но предписанную властью работу приходилось выполнять полиции, по существу, подменяя судебную власть и работу службы исполнения судебных решений еще до возникновения таковых. Но так развивалась страна, так развивался бизнес, так власть получала деньги. Опять “мы диалектику учили не по Гегелю” — как было у нас при переходе от капитализма к социализму, так все повторилось и при переходе от социализма к капитализму.
Обладая такими гигантскими возможностями, полиция теоретически могла львиную долю всех предприятий пустить с молотка, опять перераспределить почти всю собственность страны. Но, правда, только теоретически, а практически просто могла “урыть” любое предприятие. Вот поэтому так соблазнительно попытаться использовать ее в конкурентной борьбе. Да и сами полицейские очень активно и широко использовали противостояние конкурирующих и их конкурентную неприязнь. Конечно, наивно думать, что кто-то пришел, настучал на своего конкурента, и полиция заработала по указанному адресату. Нет: “стукачу” необходимо было представить убедительную информацию — положим, копии платежек, накладных, счет-фактур, по которым бы “читался” факт налогового преступления или приготовления к нему. Информация анализировалась, перепроверялась, и, если все подтверждалось, оперативники с физзащитой — на выемку, а “стукач”-конкурент — расширять свой бизнес. Вот она, загадочная русская душа с ее особенной, возвышенной духовностью.
Да, над бизнесменами полиция имела безграничную власть, наверное, поэтому ее управления по стране возглавляли в основном бывшие чекисты (хотя чекистов бывших не бывает), процентов на восемьдесят. Остальные, естественно, выходцы из милиции — например, в Красноярске, в Чите. Эти должности под звание генерал-лейтенанта налоговой полиции. Но даже в высших кругах полиции не обошлось без курьеза: начальник Нижегородского УФСНП был перед занятием этого кресла в чине старшего лейтенанта милиции. Но — “не в свои сани не садись”. Вскоре выгнали из полиции с треском.
Вообще текучесть кадров “имела место быть”. Серьезно работала Служба собственной безопасности, и если возникали подозрения или выявлялись факты коррумпированности какого-либо работника, то ему предлагали просто уволиться, если дело еще не дошло до прокурора. Взыскания в виде понижения в должности, а тем более в звании не практиковались вообще.
Многие увольнялись и из-за несоответствия реальной работы полицейского “романтическому” представлению о ней — ведь с миллиардами работают. Вот новичок думает: и я подлатаюсь, когда начну с буржуями работать напрямую, коттедж построю. А тут надо серьезно и напряженно работать, да еще и следят за тобой пристально. Такое не по мне, уйду. Другие просто не были готовы к столь тяжелым профессиональным нагрузкам. Тоже уходили. Писали рапорта об увольнении и по результатам регулярных инспекторских проверок на профессиональную пригодность. Но оставался костяк, который добросовестно тащил свой воз — не за ордена и медали, которых, кстати, за десять лет не дали никому из почти пятисот сотрудников областного управления! В общем, власть для этой службы на поглаживания была скупа, не была полиция ею обласкана. Да и отношение народа не как к челюскинцам. Бизнесмены и реальный сектор экономики относились боязливо-настороженно: полиция могла их в любой момент прихлопнуть (любого из них есть за что, что они и сами прекрасно знали). А всему остальному народу или “фиолетово”, или злорадно-мстительное веселье: понахапал, наворовал у простого народа — вот теперь и покрутись, как клоп над свечкой. Наш менталитет.
Налоговая полиция являла собой реальную угрозу бизнесу любого уровня, включая олигархов, уклоняющихся от уплаты налогов. Поэтому, естественно, что на эту структуру систематически оказывалось мощное давление. И продавили, и “дело пошло”. Сначала полицию лишили возможности проведения налоговых проверок: эту работу монопольно стала выполнять налоговая инспекция. Что само по себе значительно затруднило и усложнило выявление налоговых преступлений, снизило оперативность и эффективность работы.
Вторым был нанесен удар по работе с недо2имками. При возникновении службы судебных приставов — а именно к ним перешла эта функция — возвращение налоговых задолженностей на основании судебных решений.
Выхолостили суть. И вроде как бы налоговой полиции делать больше нечего. “А налоговые преступления”, скажете вы? Эти статьи стали подследственны ОБЭПу — отделу по борьбе с экономическими преступлениями, то есть органам МВД. Естественно, после всего этого:
Указ
Президента Российской федерации
вопросы совершенствования
государственного управления
в российской Федерации
В целях совершенствования государственного управления… постановляю ‹…›:
3. С 1 июля 2003-го:
а) упразднить Федеральную службу налоговой полиции Российской Федерации. ‹…›
Вот и все.
Правительство создало ликвидационную комиссию, определило срок ликвидации — до 1 января 2004 года.
В процессе работы этой комиссии были уничтожены все архивы с делами оперативного учета, делами агентуры… Ведь столько было сделано за десять лет, а все оказалось ненужным. Классический русский эндшпиль. И люди в погонах опять побрели кто куда, со своими нарушенными ожиданиями и утратившей силу очередной присягой.
Создание новых властных структур — это признак определенного кризиса власти. Имеющимся властным инструментарием она не может добиться определенных целей, в основном ею самой же и поставленных. Кризис этот — следствие конфликта между целями власти и ментальностью народа или его значимой части в той или иной исторической ситуации. Одно из основных качеств, определяющих менталитет русского человека, — неповиновение, в нас это просто “запаяно”. Вот на него и ориентируются репрессивные структуры, будь то опричнина, Смерш и налоговая полиция.
Все эти структуры создавались “оперативно”, то есть под решение каких-то “текущих” задач. Но что самое интересное — они столь же оперативно и уничтожались. При этом никто, нигде и никогда не декларировал — задачи-то выполнены, цели-то достигнуты? Опричников разогнали, Смерш распустили, налоговую полицию упразднили. Это принципиальная черта менталитета российской власти: более или менее ясно, для чего создается та или иная властная структура, и совершенно неведома цель, с которой она уничтожается. Все молча. Воровато-торопливо — концы в воду.
Русская нация на сегодня издергана, психо-, интеллектуально-, политически неустойчива, неуверенна в себе. Ну, что такое — то мы с Хрущевым строим коммунизм, то с Ельциным — капитализм. Это что? Бесконечные поиски счастья, светлого будущего? И все это, по существу, на нервах одного поколения. Откуда при этом возьмется законопослушный гражданин? Так получаются только бесхребетные, скользкие и вороватые приспособленцы.
Великий кормчий, управляя Поднебесной, сказал, что каждое поколение должно иметь свою войну. Ну, это просто про нас. Мы только так и жили. И за это поимели столько разбитых судеб, суицида, спившихся, бомжаты, психов. Но пенять не на кого. Все в нас, все — это мы. Это наш менталитет, менталитет нашей власти, а значит, все это будет и дальше: метания, стенания и классический русский эндшпиль.