Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2009
Марина Цветаева. Письма к Анне Тесковой. МУК “Мемориальный Дом-музей Марины Цветаевой в Болшеве”, 2008, 512 с., ил. Составление, подготовка текста, комм. Л. А. Мнухина. Вступ. ст. А. Главачека
Вообще мне на заочность везет,
мое царство…
Марина Цветаева
В октябре 2008 года вышло новое издание “Писем к Анне Тесковой” Марины Цветаевой, сделанное на основе машинописных копий Вадима Морковина1, инженера, поэта, беллетриста. Это первое полное издание писем к Тесковой. Читатели со стажем знают два предыдущих — 1969 года, подготовленное В. В. Морковиным2, и издание 1991 года, с комментариями И. В. Кудровой. Многие лакуны, сделанные Морковиным при первой публикации (сохранилась машинопись с его пометами, с зачеркнутыми фрагментами текстов писем), касались лиц, в то время еще не умерших; публикатору показалось, что лучше отказаться от обнародования этих частей текста. Они могли задеть дочь Цветаевой, Ариадну Сергеевну; есть здесь и строки о бегстве из Франции С. Эфрона, о тогдашнем режиме в СССР. Чтобы читатель смог осмыслить характер некоторых купюр первого издания писем, приведу фрагмент: “Открыла одну вещь: К‹ерен›ский Царем был очарован — как все хоть раз с ним говорившие, и Царь был К‹ерен›ским — очарован, ему — поверил — как вся Россия”. Ценно шрифтовое выделение незнакомых частей текста, особенно необходимое для тех, кто прочел первые издания книги. Ясно, насколько полный текст отличен от опубликованного ранее. Конечно, остается интерес к рукописям писем, вероятно, хранящимся в Чехии. Было бы странно, чтобы чехи, сохранившие две машинописные копии, выполненные В. Морковиным, не сохранили и подлинники.
Нынешняя полная публикация писем была осуществлена благодаря Литературному архиву Музея национальной письменности в Праге и “Мемориальному Дому-музею Марины Цветаевой в Болшеве” и его директору — Зое Николаевне Атрохиной. Физическое осуществление проекта не было бы возможно без поддержки Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям (М. В. Сеславинский), а также “ЗАО “Ретемп” (генеральный директор В. А. Максецкий). Подготовил издание Лев Абрамович Мнухин, библиограф, составитель и публикатор многих сочинений Цветаевой, в частности семитомника. Книга писем снабжена подробными комментариями, библиографией, указателем имен и упоминаемых произведений Цветаевой, что, безусловно, драгоценно особенно для молодых людей, недавно познакомившихся с творчеством Цветаевой, для кого издания 1969 и 1991 годов недоступны. Кроме того, новое издание писем выгодно отличается тем, что знакомит читателя с неизвестными ему именами русской эмигрантской культуры, интересными фактами из жизни русского зарубежья. Чтение примечаний, особенно подробных и умных, не менее занимательно и сможет заинтересовать не только культурных читателей, но и цветаеведов (многие неизвестные ранее фрагменты писем заставляют задуматься и требуют разгадки).
Восхищают художественное оформление книги с видами Праги и Парижа на обложке (художник А. Р. Сайфулин), качество бумаги и красота шрифта. В книге помещена вклейка с фотографиями. Здесь не только уже известные портреты Цветаевой, но и совсем незнакомые читателю видовые открытки с цветаевскими подписями. Например, отзываясь на культурные события международной Парижской выставки, посылая видовую открытку с изображением одинокого букиниста на набережной Сены на фоне Нотр-Дама, Цветаева пишет Тесковой 14 июня 1937 года: “А это — мой павильон. И фон и передний план. А сижу — сама я: в другом образе…”, противопоставив свое одиночество и погруженность в природу двум выставочным павильонам: советскому и немецкому — метафорам жизни и смерти, как увиделись они ей, оба чуждые, чужие, непринятые.
“Письма к Тесковой” — это и быт, и бытие Марины Цветаевой, и наряду с мольбой о помощи, звучащей почти в каждом письме, слышится рассказ поэта о самом дорогом и насущном: о взрослении Мура и Али, о семейных сложностях, о литературе и природе, о дружбе со Слонимом, о смерти Рильке и Маяковского, о круге чтения, отдельном любимом мире, о творчестве.
“Отнимите у меня писанье — просто не буду жить, не захочу, не смогу. Только писаньем уцелела в Сов‹етской› России. Только тетрадью живу все эти годы за границей. Это — моя судьба. Труда для себя и здоровья для своих — больше мне, в чистоте сердца, не нужно ничего”, — пишет Цветаева в сентябре 1926 года, как будто предчувствуя день, когда отнимут. “Как беззащитны умершие! Как рукопись! Каждый может сжечь”, — пишет она 12 марта 1935 года, комментируя невыход в “Последних новостях” своей статьи “Посмертный подарок”, посвященной памяти погибшего поэта Николая Гронского и его поэме “Белла-Донна”. “Видали ли Вы немецкий фильм └Leise flehen meine Lieder“ (по-французски └Symphonia inacheve2e“) — из жизни Шуберта? Вот — прекрасная трагедия поэта, а моя — уродливая, и, может быть, отчасти из-за ее уродства и плачу. Там — его └не любит“, верней — его любя, от него уходит прелестная девушка, и он остается один — с песнями. А от меня уходит, не любя, моя дочь, которой я отдала двадцать один год жизни, т. е. всю свою молодость”, — делится Цветаева с Тесковой 21 ноября 1934 года. Уход Али из дома лишал Марину Ивановну ее песен, ее любимой работы, потому что весь день тратился на дом и заботы о семье. Ценя дочернюю словесную одаренность, Марина Ивановна не могла принять в ней всего остального, прежде всего ее жажды самостоятельности, ее веселости, общительности, советскости. “Я никогда не была ни бессмысленной, ни безмысленной, всегда страдала от └компании“, вообще всегда была — собой”, — пишет Цветаева в письме 24 ноября 1933 года, где огорчается Алиному отчуждению. А начиналось это письмо с рассказа о своем неписании стихов (не берут), с реакции на вручение Бунину премии Нобеля, где между строк читаются и осознание Цветаевой собственного поэтического таланта, и потребность признания. “Презираю всякое любительство как содержание жизни”,— заявляет Цветаева в письме от 20 января 1936 года. С 1913 года она ощущала себя профессиональным писателем, и ее презрение к дилетантам понятно. А речь в письме шла о будущем дочери. Именно новое издание писем к Тесковой показывает, насколько ухудшение отношений с Алей повлияло на цветаевское поэтическое затишье. И все же Марина Ивановна старалась найти время хотя бы для прозы. “Спасаюсь — в одиночество тетради”, — признается Цветаева Тесковой в письме 1936 года, где рассказывает о своей прозе “Нездешний вечер”, над которой тогда работала, посвященной смерти поэта М. Кузмина. Таких ранее неизвестных, важных высказываний в книге много.
Уехав в Париж, Цветаева все время мечтала вернуться в Прагу, романтически вспоминая только лучшее, поэтизируя этот город, давший многие стихотворения сборника “После России”, ее гениальные поэмы — Горы и Конца, поэтизируя свою чешскую корреспондентку, соименницу Ахматовой. “Мне нужны Вы и Прага: Вы, т. е. Прага, Прага, т. е. Вы”,— признавалась она в одном из писем. В другом письме читаем: “…всегда когда вижу что-нибудь красивое, редкое, настоящее — думаю о Вас и хочу видеть это с Вами”. Тесковой сообщает Марина Ивановна о своих пристрастиях в литературе и в жизни, о своей писательской работе. “Спасибо от всего сердца за участие, действуют в жизни сей только лирики”, — отмечает Цветаева в летнем письме 1926 года, присоединяя Тескову к поэтам и к тем, кто неподдельно любит стихи (шла речь о сохранении ежемесячного чешского пособия).
Среди занимательных фрагментов, вошедших в новое издание, — описание покупки волшебной кастрюльки со свистком: “… купила кастрюльку — Litor, волшебную, со свистком, к‹отор›ая все варит в 15 мин‹ут›, самые огнеупорные супы. ‹…› Волшебство. Когда вещь готова, кастрюлька свистит. Но если тотчас же снять крышку — взрывается на тысячу свинцовых пуль. Не только самовар, но самострел”. Это как раз тот случай, когда быт превращается в бытие, потому что это быт Цветаевой, у нее все — в рифму или построено “на созвучьях” (самовар — самострел). Она радуется купленной кастрюльке, а читатель — тому, что она сможет писать!
Многие живописания семейного быта удивляют поэзией изложения. Марина Ивановна пишет о елке 1929 года: “Елка все-таки была (и есть) — с прошлогодними и самодельными украшениями. ‹…› Мур целый месяц болел (грипп и затяжной бронхит), сегодня в первый раз вышел. Они оба — Аля и он — сияют. Сияю и я — елочным их сиянием”. И рядом, чуть выше — фраза: “Я все-таки единственный живой поэт за границей”. У нее было это осознание собственной величины, и она чувствовала себя такой одинокой новогодней елкой и даже как-то написала об этом стихами… Вообще, письма к Тесковой — это хроника жизни Цветаевой, жизни между тетрадью и рынком, между заботами о доме и рассуждениями о ремесле, между прозой “Дом у Старого Пимена”, “Лесной Царь” и рассказом о несходстве с Алей, между небом искусства и парижским реальным небом, нависавшим заботами о литературных делах, о новой лирической прозе, о том, что эмиграция вытесняет в ней поэта… Анна Тескова была тем адресатом, которому Марина Ивановна могла написать о многом, что ее волновало (и не забывала спросить Тескову о самочувствии “внутри тела и внутри души”). Анна Антоновна была корреспондентом, необходимым не поэту, а человеку-поэту, которому приходилось выполнять множество домашних дел, добывать деньги, искать заработка, думать о здоровье мужа и детей… Это Тесковой напишет Цветаева: “Люди устраивают революции, чтобы дешевым, хотя и кровавым, способом внешнего переустройства избавиться от необходимости внутреннего перерождения”. Самое удивительное, что этот афоризм возник в контексте критического рассказа о школьном учении Мура! К воспитанию французских детей Цветаева относилась без симпатии: “Здесь детей кормят почти исключительно хлебом и шоколадом, по2ят — вином. Целый день сладкое и холодное. Одевают в тряпки зимой и в шерсть — летом. На шее, в июле и в январе, неизменный шарф. Ноги — зимой — синие. Не нравятся мне французские дети, а еще меньше — их родители”. О своем сыне она сообщала ранее в другом письме: “Никто его не пропускает без изумленного возгласа или взгляда. Он, среди французских детей, не из другой страны, а с другой планеты”. Тескову Мур заочно звал тетей Аней и благодарно писал ей письма, а она посылала ему подарки.
Безусловно, новое издание “Писем к Анне Тесковой” — огромное событие для культурных читателей не только в России и, скорее всего, главное событие цветаевского 2008 года, года восьмидесятилетия издания последней прижизненной книги Цветаевой “После России” (1928), созданной в период переписки с Тесковой. Из этого сборника публикатор писем Лев Мнухин выбрал для издания в приложении к письмам цикл “Деревья”, посвященный Тесковой. Посвящение вызвано тем, что Тескова была для Марины Цветаевой земным ангелом и добрым другом, собеседником, соединенным с воспоминанием о чешской природе, о Праге, самой любимой после Москвы. В приложении к книге писем помещены также “Автобиография” 1929 года, некоторые архивные документы, помогающие читателю яснее представить этот период биографии Цветаевой, переживания 1937 года, связанные с бегством из Франции С. Я. Эфрона.
Книга писем издана с большой любовью к Цветаевой. “Письма к Анне Тесковой” интересны, поэтичны, подлинно человечны. Читатель оценит бездну эпистолярного таланта Цветаевой, сердечную доброту, отзывчивость, ум и духовную красоту адресата, вызвавшего к жизни поток цветаевской речи. Новое обращение к творческому наследию Марины Цветаевой позволяет услышать живой голос великого поэта.
1 См. адресованные ему письма Цветаевой: Собр. соч. в семи томах. М., 1993–1994. Т. 7. С. 651–653. Цветаева обращалась к Морковину в 1938 году с просьбой о поиске своих произведений (она приводила в порядок свой архив перед отъездом в Россию).
2 Еще одна публикация — репринт с издания 1969 года — была сделана в Иерусалиме в 1982 году Обществом друзей Марины Цветаевой.