Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2009
Дмитрий Александрович Ланко — кандидат политических наук, доцент кафедры европейских исследований факультета международных отношений СПбГУанкт-Петербургского государственного университета, автор книги “Процессы глобализации, регионализации и локализации вокруг Балтийского моря”. Живет в Санкт-Петербурге. В журнале “Нева” публикуется впервые.
Соотечественники как национальный миф
Британский историк Эрик Хобсбом за свою жизнь собрал огромное количество мифов, которые рассказывают о себе представители разных наций. Это и не удивительно. Ведь он родился в еврейской семье, жившей в Египте, который был тогда английской колонией. Часть детства провел в Вене — бывшей столице огромной многонациональной империи. Другую часть — в Германии, безуспешно пытающейся прийти в себя после болезненной процедуры национального объединения, завершившейся разгромом в Первой мировой войне. После прихода Гитлера к власти его семья бежала в Лондон — столицу еще более обширной и еще более многонациональной, к тому же все еще существующей империи.
Так что к наступлению совершеннолетия он успел услышать больше национальных мифов, чем любой из его сверстников. Для того чтобы изложить это знание научным языком, ему потребовалось почти шестьдесят лет. Зато теперь его книгой зачитываются тысячи историков, политологов, социологов, психологов и антропологов во всем мире, в том числе в России. И впечатление от книги не портит даже тот факт, что ее автор уже после распада Советского Союза во всеуслышание заявил, что двадцать миллионов жертв сталинских репрессий были бы оправданы, если бы привели в итоге к светлому будущему — коммунизму. Как говорится, дедушка старый, ему все равно.
Национальных мифов существует великое множество. Например, говорят, что у нации должна быть своя территория, хотя бы далекая прародина, даже если сегодня там представителей данной нации проживает крайне мало. Это, конечно, миф: ведь у цыган, например, не существует представления о собственной территории или далекой прародине, что не мешает им быть цыганами. Говорят об общем языке, однако швейцарцы говорят на четырех разных языках и не перестают при этом чувствовать себя швейцарцами. Говорят об общей религии, не объясняя, впрочем, как быть с американцами, для которых свобода совести является национальной идеей.
А уж сталинский тезис об общности экономического уклада и вовсе не выдерживает никакой критики: ведь давно доказано, что, если чукча перестает пасти оленей, переезжает в Москву и устраивается на работу в транснациональную корпорацию, он не перестает при этом быть чукчей. И вместе с тем национальные мифы, приведшие в двадцатом веке ко Второй мировой войне, продолжают жить и в новом тысячелетии. Например, большинство наций верят в свой золотой век, когда активно развивалась национальная культура, язык, наука. Так, русский золотой век пришелся на начало девятнадцатого века, когда Пушкин писал свои бессмертные строки, параллельно обогащая русский язык неологизмами.
Аналогично многие нации верят в то, что они разделены. Например, большинство венгров знают, что полтора миллиона их соплеменников проживают в соседней Румынии. Однако это не значит, что Венгрия и Румыния стоят на пороге войны. Конечно, в Венгрии тоже есть радикалы, призывающие к национальному воссоединению, однако они не выражают мнения большинства. Для большинства же венгров сочувствие к своим сородичам, проживающим за рубежом, является просто подсказкой, не дающей забыть о том, что они — венгры. Так же и большинство русских сочувствуют своим “братьям” в Сербии, хотя лишь немногие из них готовы бросить налаженный быт и отправиться помогать сербам на деле.
Национальные мифы помогают формировать и сохранять нацию. Ведь нация, как писал французский социолог Эрнст Ренан, — это ежедневный плебисцит. Пока большинство представителей данной нации верят, что они — нация, они ею и являются. А верить в это им помогают национальные мифы. И если тот или иной миф сознательно уничтожается, то и сохранность нации оказывается под угрозой. Для Советского Союза уничтожение одного из важнейших национальных мифов привело в итоге к невозможности создать “советский народ” — мечту идеологов времен застоя. В самом деле, как можно бороться за народное единство, если любой представитель этого народа, уехавший на постоянное место жительства за рубеж, тут же объявлялся предателем?
Вот если бы пионеров в школах заставляли собирать продукты питания для поддержки “соотечественников за рубежом”, глядишь, и желающих уехать было бы меньше, и единство советского народа было бы крепче. И в советских газетах о бедственном положении эмигрантов следовало бы писать не в значении “так им, предателям, и надо”, а с подтекстом: “бедненькие соотечественники, как же им там плохо”. Однако история не знает сослагательного наклонения. И сегодня можно только гадать, чем была вызвана такая недальновидность советского руководства. То ли хронической недальновидностью, проявлявшейся у советских руководителей и в других вопросах, то ли наоборот.
Может быть, Ленин и Троцкий в свое время боялись именно возникновения советского национализма, который станет главным препятствием на пути к мировой революции. А потому и завещали потомкам ненавидеть эмигрантов лютой ненавистью, чтобы не формировался важный национальный миф, чтобы не возникло советской нации. А уж потомки выполнили ленинский завет, несмотря на то, что он не отвечал новым требованиям строительства социализма, а затем и коммунизма “в отдельно взятой стране”. Ничего, кроме следования ленинскому завету, не приходит в голову, когда пытаешься найти объяснение, почему Сталин так мечтал о советском национализме, даже орден Суворова учредил, хоть Суворов и был классовый враг, а к эмигрантам продолжал относиться по-ленински.
В итоге советской нации не получилось, а Советский Союз развалился. И руководство новой России немедленно приступило к формированию национальных мифов. Та часть руководства, что происходила из бывших советских руководителей — потому что учла ошибки вождей времен застоя и перестройки. А та часть руководства, впрочем, сравнительно небольшая, что происходила из бывших диссидентов — потому что стремилась действовать в пику тому, что было в Советском Союзе. Так что по национальному вопросу в России сформировался полный консенсус. Различные представители элиты могли до хрипоты спорить о том, был ли распад СССР великой катастрофой или великим счастьем, но важность национальных мифов признавали все.
В девяностые годы “национальную идею” искали открыто, последние десять лет о ней говорить перестали, однако на практике ничего не изменилось. Существует национальный миф о собственной территории — значит, не отдадим ни пяди российской земли японцам. Существует миф об общности языка — будем заставлять всех чиновников писать букву “ё”, хотя их в школе учили обратному. Существует миф об общности религии — будем святить зенитно-ракетные комплексы. Существует миф о Золотом веке — будем всенародно праздновать юбилей Пушкина, как десять лет назад. Или Гоголя, как сегодня. Существует миф о разделенной нации — значит, будем поддерживать соотечественников за рубежом.
Как это часто было в Советском Союзе и как это часто случается в современной России, первыми в защиту соотечественников за рубежом выступили так называемые силовики. Впрочем, завышенная роль армии и спецслужб в политике — это не только российская проблема. В свое время идеолог норвежского движения за мир Йохан Гальтунг, благодаря которому за последние полвека Осло часто становился площадкой для подписания важнейших мирных договоров, включая несколько соглашений между Израилем и Палестиной, подсчитал, сколько военных заседает в парламентах демократических стран. И прослезился. Ведь за двадцать лет между шестидесятыми и восьмидесятыми годами их количество выросло почти вдвое.
Неудивительно, что в девяностые годы, когда еще никто за пределами Петербурга не слышал о Владимире Путине и когда никому не приходило в голову называть силовиков важнейшей группой давления в российской политике, военные и спецслужбы все равно играли в политике большую роль. В конце концов, именно благодаря генералам Грачеву и Лебедю штурм Белого дома в 1991 году провалился, а в 1993 году — удался. После этого генералам-десантникам разрешалось делать в России все что угодно. Кто хотел — баллотировался в президенты и губернаторы. Кто хотел — вовсю использовал подконтрольные государству СМИ, благодаря чему при крайне низкой популярности армии в обществе к десантникам продолжали относиться более чем уважительно.
Именно благодаря силовикам, когда российская армия ушла с территорий Эстонии, Латвии и Литвы, а военные пенсионеры там остались, российское государство обратило на эту проблему внимание. И не просто обратило внимание, но и начало выплачивать российским военным пенсионерам в Прибалтике повышенную пенсию, одновременно рассказывая в тех же подконтрольных государству СМИ о том, как плохо живут российские военные пенсионеры в окружении оголтелых националистов, из которых и состоит большинство коренного населения Эстонии, Латвии и Литвы. На то, чтобы платить военным пенсионерам, проживающим в России, пенсию такого размера, денег у российского государства не было.
Постепенно от военных пенсионеров российское государство перешло к положению всего русскоязычного населения в Прибалтике. Благо им платить пенсию было не надо, а вот политических дивидендов на их защите можно было получить очень много. Положением русскоязычного населения в Прибалтике пользовались и Владимир Жириновский, когда ему надо было выиграть парламентские выборы в 1993 году, и Геннадий Зюганов по аналогичному поводу в 1995 году, генерал Лебедь на президентских выборах 1996 года, и Юрий Лужков накануне парламентских выборов 1999 года. Естественно, правящая партия не отставала от оппозиции: о положении русскоязычного населения в Прибалтике говорили и Борис Ельцин, и Владимир Путин, и Дмитрий Медведев. А также Виктор Черномырдин, Сергей Шойгу и Борис Грызлов.
В принципе в борьбе за положение русскоязычного населения в Прибалтике нет ничего плохого. Однако непонятно, почему российская элита, борясь за права русских в Прибалтике, при этом игнорировала их положение в закавказских и среднеазиатских республиках, а о положении русских на Украине заговорила лишь после “оранжевой революции”. Представляется, что так получилось потому, что прибалтийские республики с самого начала поставили целью вступить в НАТО, а у государств СНГ такой цели в девяностые годы не было. А российские силовики всегда выступали против расширения НАТО, хотя и не могли внятно объяснить, чем же оно так угрожает России.
В самом деле, в 1999 году в НАТО вступили Польша, Чехия и Венгрия, а что изменилось? И что изменилось в 2004 году, когда в НАТО вступили еще семь государств? На это российские силовики почему-то не дают ответа. Лишь продолжают твердить о том, что НАТО приближается к границам России, а это почему-то опасно. А что здесь опасного? Вот от границ Афганистана НАТО всегда был далеко, что не помешало альянсу ввести туда войска в 2002 году и начать хозяйничать на афганской земле. Так или иначе, в девяностые годы российские силовики активно привлекали внимание общественности к положению русскоязычного населения в Прибалтике, пытаясь убедить западных коллег в том, что страны, где нарушаются права человека, принимать в НАТО никак нельзя.
Какое-то время западные коллеги даже прислушивались к мнению России. Например, после падения “железного занавеса” в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе был учрежден пост верховного комиссара по правам человека, который по традиции занимали голландцы, поскольку именно голландская корона оплачивала существование этой должности. Поначалу, пока этот пост занимал Макс ван дер Стул, он активно следил за тем, чтобы в Прибалтике не нарушались права русскоязычного населения, за что прибалты дразнили его “московской марионеткой”. Однако когда срок его полномочий истек, этот пост занял Яап де хооп Схеффер, будущий генеральный секретарь НАТО, и ситуация коренным образом изменилась.
Вместо того чтобы критиковать Эстонию и Латвию за нарушения прав русскоязычного населения, ОБСЕ начала критиковать Россию за Чечню, миссии ОБСЕ в Риге и Таллине были ликвидированы, а будущий президент Эстонии, тогда министр иностранных дел Тоомас Ильвес вздохнул с облегчением, сказав, что “избавление от ОБСЕ открывает для Эстонии дверь в НАТО”. Так и случилось. Эстония, Латвия и Литва вступили в НАТО, Россия разочаровалась в ОБСЕ, так и не ратифицировав адаптированный договор об обычных вооружениях в Европе, а через несколько лет и вовсе выступила с идеей о создании “новой архитектуры безопасности в Европе”, призванной заменить якобы устаревшую ОБСЕ. В общем, кампания по борьбе за права русскоязычного населения провалилась.
В чем же была суть требований России? Дело в том, что на момент распада Советского Союза в прибалтийских республиках проживало значительное русскоязычное население: в Эстонии оно составляло треть населения, в Латвии — почти сорок процентов, в Литве — всего десять процентов. Литовцы сочли, что десять процентов населения, к тому же не объединенные общей идеей, не представляют угрозы для доминирования этнических литовцев в политике страны. Соответственно, гражданство Литовской Республики было предоставлено всем, кто проживал на ее территории в августе 1991 года. А вот Эстония и Латвия, где русских в августе 1991 года проживало много больше, побоялись предоставить им право голоса.
Тогда-то в России и родился миф, что в Эстонии и Латвии гражданство дают только этническим эстонцам и латышам, а русских превращают в неграждан, после чего злобно дискриминируют. Однажды по одному из российских телеканалов показали даже женщину, которую представили как сотрудника прокуратуры и которая целый час объясняла, что статуса негражданина в международном праве не существует, а, соответственно, Эстония и Латвия, вводя такой статус, нарушают международное право. На самом деле ни Эстония, ни Латвия, стремившиеся в Европейский союз и НАТО, и подумать не могли о том, чтобы предоставлять гражданство по этническому принципу, а остальных награждать действительно не существующим в международном праве статусом негражданина.
В действительности они поступили гораздо умнее. Во-первых, гражданство Эстонии и Латвии было автоматически предоставлено тем людям, которые проживали на территории этих стран до 1940 года, когда Эстонская и Латвийская Республики вошли в состав Советского Союза. Вне зависимости от национальной принадлежности этих людей. То есть русские, жившие в Эстонии и Латвии до 1940 года, а также их потомки получили гражданство на тех же правах, что и этнические эстонцы. А таких русских в этих странах проживало немало, и были они в основном потомками староверов, бежавших от реформы Никона в относительно либеральные Эстонию и Латвию. Там правили немцы-протестанты, которым и дела не было до внутренних конфликтов в Русской Православной церкви.
Всех остальных записали в иностранцы, в полном соответствии с международным правом. Иностранцы могли взять гражданство любого другого государства; на деле же это означало гражданство Российской Федерации, поскольку страны Запада не горели желанием предоставлять свое гражданство русским, живущим в Эстонии и Латвии. Правда, в каждой стране Запада существует квота на предоставление статуса беженца, некоторые русские, жившие до распада Советского Союза в Прибалтике, воспользовались этим и “бежали” на Запад. Другие переехали в Россию, где им был предоставлен статус вынужденных переселенцев, причем российское государство помогло им с жильем и работой. Естественно, по мере скромных в первой половине девяностых бюджетных возможностей.
Некоторые получили гражданство Российской Федерации и продолжали жить в Эстонии и Латвии. Правда, первые пять лет после провозглашения независимости им приходилось каждый год продлевать вид на жительство, однако тем, кто продержался пять лет, выдавался постоянный вид на жительство. С постоянным видом на жительство можно жить в стране без ограничений, наниматься на любую работу, кроме государственного сектора, и даже голосовать на выборах, правда, только в местное самоуправление. Однако большинство так называемого русскоязычного населения поспешило отказаться от российского гражданства и получить от эстонских и латвийских властей “паспорт иностранца”.
Этот уникальный документ дает на территории Эстонии и Латвии столько же прав, сколько российский паспорт, с той лишь разницей, что гражданам России, имеющим временный вид на жительство в Эстонии и Латвии, можно отказать в его очередном продлении под тем или иным предлогом. И тогда им пришлось бы уезжать в Россию. А лиц с паспортом иностранца нельзя выгнать в Россию, потому что они и тут никому не нужны. Более того, право на безвизовый въезд в Россию эстонские и латвийские “иностранцы” получили лишь пару лет назад, а до этого должны были получать визу, как и эстонские и латвийские граждане. Получается, что Россия одной рукой боролась за права этих людей в международных организациях, а другой — не пускала их на свою территорию.
Иностранцы в Эстонии и Латвии, как граждане России, так и нет, имеют право получить гражданство этих стран. Для этого нужно получить постоянный вид на жительство, а для того — прожить в стране по временному виду на жительство не менее пяти лет, затем прожить еще пять лет по постоянному виду на жительство, после чего сдать два экзамена: на знание государственного языка и на знание конституции страны. В самих этих экзаменах нет ничего сложного, автор этих строк как-то пытался сдать экзамен на гражданство по эстонскому языку и не обнаружил особых сложностей, хотя прожил в Эстонии всего год. Экзамен на знание конституции сложнее, но и ее при желании можно выучить.
Таким образом, получение гражданства занимало в Эстонии и Латвии одиннадцать лет: пять лет по временному виду на жительство, пять лет по постоянному виду на жительство и еще около года на сдачу экзаменов и оформление документов. На деле же все произошло гораздо быстрее. Ведь, с одной стороны, на Эстонию и Латвию давили международные организации, которые действительно считали такую ситуацию ненормальной. С другой стороны, перед эстонскими и латвийскими политиками во весь рост стояла проблема 2003 года, когда для большинства иностранцев истекло бы одиннадцать лет со дня получения первого временного вида на жительство. Естественно, принять такое количество народа в гражданство за один год было бы невозможно.
У отдельных политиков Эстонии и Латвии есть огромное количество недостатков, но назвать их временщиками никак нельзя. Именно поэтому проблемой 2003 года они озаботились лет за пять до ее наступления. И разработали планы досрочного принятия в гражданство своих стран для части иностранцев. Чтобы немного иностранцев получили гражданство еще в 2000 году, немного — в 2001-м и так далее и чтобы на 2003 год их осталось тоже немного. Так или иначе, к 2004 году большинство иностранцев в Эстонии и Латвии должны были стать гражданами этих стран; как оказалось, именно в этом году Эстония и Латвия вступили в Европейский союз и в НАТО. Однако и сейчас, пять лет спустя, в этих странах проживает довольно много иностранцев.
Кто-то из них, в первую очередь пенсионеры, просто не смогли выучить эстонский или латышский язык. Правда, Ленин говорил, что учиться никогда не поздно, но на деле учить иностранные языки в юном возрасте оказывается много проще, чем в пожилом. Кто-то не видел в гражданстве никакой выгоды. В самом деле, если человек имеет востребованную специальность, не связанную с работой в государственном секторе, например столяр, он всегда найдет себе работу. В Эстонии и Латвии, как и в России, сегодня наблюдается переизбыток менеджеров и недостаток рабочих рук. Зачем же такому человеку тратить время на изучение государственного языка и сдачу экзаменов на гражданство, если он может в это время совершенствовать свое профессиональное мастерство?
Кому-то надо часто ездить в Россию, либо по делам бизнеса, либо навещать родственников. И тем, у кого был паспорт иностранца, в российских посольствах в Таллине и Риге всегда охотнее давали российскую визу, чем гражданам Эстонии и Латвии. А пару лет назад Россия и вообще разрешила им въезжать без визы. В общем, можно найти полсотни причин, почему тот или иной человек так и не сдал экзаменов на гражданство в Эстонии и Латвии. Однако в каждом случае причина индивидуальна и никак не связана с националистической политикой этих стран. Несмотря на это, и после 2004 года Россия продолжала критиковать Эстонию и Латвию за то, что они отказываются предоставлять гражданство представителям русскоязычного населения.
И это при том, что сама Россия еще в 2002 году приняла новый закон о гражданстве, по которому будущие граждане страны также были обязаны сдавать экзамен на знание государственного, в данном случае русского языка. Впрочем, нельзя сказать, что политика России по поддержке русскоязычного населения в прибалтийских республиках совсем уж не изменилась по сравнению с девяностыми годами. Ведь тогда приток вынужденных переселенцев из Прибалтики вызывал нешуточную озабоченность у российских чиновников. Вынужденным переселенцам надо было помогать с жильем и работой, а бюджетных денег и без того ни на что не хватало. В результате целью российской политики было обеспечение для них нормальных условий жизни в самих прибалтийских республиках.
В начале нового века россияне с подачи президента Путина озаботились демографическими проблемами. В словаре россиян появились такие слова, как “материнский капитал”. Был отменен налог на наследство. Власти с помпой провели год ребенка, а следом за ним — год семьи, хотя логичнее было бы сделать наоборот. Однако даже если бы россияне послушались своего президента и все как один начали делать детей в год ребенка и регистрировать отношения в год семьи, все равно эти новые россияне превратились бы в рабочую силу для российской экономики лишь через двадцать лет. А работать надо уже сейчас. Выход был найден в политике по содействию добровольному переселению соотечественников из-за рубежа.
Теперь российская политика была направлена не на то, чтобы добиться от Эстонии и Латвии нормальных условий жизни для русскоязычного населения, а на то, чтобы объяснить соотечественникам, что нормальных условий жизни в Эстонии и Латвии все равно никогда не будет, а потому надо переселяться в Россию. Кстати, эта политика сработала. Не в плане миграции соотечественников, которых переселилось в Россию катастрофически мало. Зато у тех, кто остался жить в Эстонии и Латвии, отношение к России значительно улучшилось. Ведь еще в Советском Союзе было известно, что в Риге жить лучше, чем в Калуге. Уж не знаю, почему именно Калугу избрали в качестве объекта сравнения сочинители того старого анекдота.
И пусть не говорят борцы за права русскоязычного населения в Эстонии и Латвии, что в Советском Союзе совсем не было свободы. Что большинство русскоязычных заставили ехать на работу в Прибалтику. Что они такие же жертвы советской политики, как те эстонцы и латыши, которых угоняли в Сибирь в 1940 году. Получить распределение в Прибалтику считалось в Советском Союзе крайне престижным, за эти места люди дрались в буквальном смысле этого слова. Таллин, который тогда еще писался с одной буквой “Н”, и Рига считались почти Европой, да и взгляды там были гораздо либеральнее. Те высказывания, за которые в Москве и Ленинграде можно было получить путевку на целину, в пивных прибалтийских городов считались нормой.
А после распада Советского Союза русскоязычное население в Эстонии и Латвии попало под двойное влияние советской пропаганды и пропаганды этих новых независимых республик. С одной стороны, советская пропаганда намертво впечатала в сознание людей, что они живут в самой лучшей стране на свете. С другой стороны, эстонская и латвийская пропаганда после распада Советского Союза изо дня в день объясняла всем жителям этих стран, что теперь, когда они избавились от власти коммунистической партии, в которой всем руководили старые маразматики, жизнь станет еще лучше. В результате они поверили, что они живут в лучшей из лучших стран мира. А в России процветают преступность и коррупция, там бедность, нарушаются права человека и совсем нет демократии.
В общем, к началу нового века большинство русских в Прибалтике были уверены, что в Эстонии и Латвии их, конечно, дискриминируют, но в России — еще хуже. Они, мол, все-таки живут в Европе, а за восточной границей люди еще зубы по утрам чистить не научились. И приток российских туристов в Эстонию и, особенно, в Латвию их не мог переубедить, потому что известно, как себя ведут туристы из любой страны, когда оказываются за границей. А вот политика по содействию переселению соотечественников — смогла. Особенно помогло то, что иностранцам из Эстонии и Латвии наконец-то разрешили безвизовый въезд в Россию. Они сами приехали и кое-что увидели. Правда, не все, ведь другой анекдот, уже из постсоветских времен, учит не путать туризм с эмиграцией.
То хорошее, что соотечественники увидели в России, можно охарактеризовать одним словом — масштабность. Например, в Северо-Восточной Эстонии который год строится порт Силламяэ. Он дает работу не только жителям самого города Силламяэ, но и ближайших к нему Нарвы и Кохтла-Ярве. А в пятидесяти километрах оттуда, но уже по российскую сторону границы строится порт Усть-Луга. Причем порт Усть-Луга в несколько раз больше, чем порт Силламяэ. Вот соотечественники и поверили, что в одном порту Усть-Луга хватит работы для жителей и Силламяэ, и Кохтла-Ярве, и Нарвы, и еще из Таллина кое-кто сможет приехать. Ведь для русскоязычных жителей Эстонии самое страшное — это потерять работу. А в России работы, как им кажется, сколько угодно.
В самом деле, там, где в Эстонии работает один трактор, в России — двенадцать мужиков с лопатами. Вот и безработица в России меньше. Однако в России вместо одного трактора работают двенадцать мужиков с лопатами именно потому, что нанять двенадцать мужиков стоит дешевле, чем арендовать трактор. Во всяком случае, так было когда-то. А когда двенадцать мужиков стали требовать зарплату больше, чем стоит арендовать один трактор, российское государство все равно не озаботилось покупкой тракторов, а вместо этого вложило деньги в политику по содействию добровольному переселению соотечественников. В надежде, что соотечественники приедут и будут копать за ту зарплату, за которую российские мужики уже копать отказываются.
Однако соотечественники в Прибалтике этого еще не поняли. Для них самое главное — найти работу. А о том, что бывает работа с зарплатой на уровне прожиточного минимума, они просто не думают. Потому что в Эстонии и Латвии такого не бывает. Бывают пенсии на уровне прожиточного минимума. Но не зарплаты. Но узнать об этом они смогут только после того, как переедут жить в Россию. А пока они верят, что Россия — великая страна, где любой может найти себе работу. И вообще, верят они, в России жить хорошо. А вот в Эстонии и Латвии жить плохо. Тем более что правительства Эстонии и Латвии в последнее время не очень активно доказывают своему русскоязычному населению обратное. То памятник из центра Таллина перенесут, чтобы русским негде было праздновать День Победы. То вместо спасения страны от мирового финансового кризиса передерутся из-за того, кому именно следует поручить эту работу. В самом деле, в Латвии после начала мирового финансового кризиса сменилось уже два правительства, в Эстонии — одно. А в России премьер-министр Путин как сидел, так и сидит. С точки зрения соотечественников, это доказывает, что у Путина есть план и что этот план нравится большинству российского населения. В общем, политика по содействию переселению соотечественников удалась. Еще бы пару лет — и количество переселившихся измерялось бы не тысячами, а десятками тысяч. Помешал кризис. Во всяком случае, так говорят. Именно из-за кризиса перестал выходить журнал “Балтийский мир” — пожалуй, лучшее из существовавших пропагандистских изданий.
Однако представляется, что проблема не только в кризисе. Политика в отношении соотечественников не удалась, потому что за более чем пятнадцать лет ее существования российское государство так и не определилось, что же является целью этой политики. Как говорится, трудно искать черную кошку в темной комнате, когда ее там нет. Сегодня в мировой практике существует, по крайней мере, три вида политики, которую условно можно назвать политикой по отношению к соотечественникам. Первая модель, американская, направлена на формирование профессиональных и прочих сообществ, которые использовали бы английский язык, общаясь внутри сообщества. Сегодня трудно отрицать, что английский — язык международного общения, значит, эта политика удалась.
Умерший полгода назад Сэмюэль Хантингтон называл два типа профессиональных сообществ, говорящих на английском языке. Во-первых, это так называемая давосская культура. В нее входят те лидеры делового мира, которые ежегодно собираются в Давосе на Всемирный экономический форум, а также миллионы бизнесменов и менеджеров по всему миру, для которых достичь такого уровня в профессиональной деятельности, чтобы поехать в Давос, стало бы венцом карьеры. Этих людей объединяют не только карьерные амбиции и использование английского языка в профессиональной деятельности, но и особая манера поведения, особые способы ведения бизнеса, методики деловых переговоров, даже схожесть в демонстрируемых элементах личной жизни.
Во-вторых, это так называемая клубная культура интеллектуалов. К ней принадлежат ученые и преподаватели высших учебных заведений по всему миру, верящие в необходимость международного сотрудничества в целях достижения значимых научных результатов. Представители клубной культуры интеллектуалов также схожи в своих карьерных устремлениях, использовании английского языка, моделях поведения. Причем это сообщество предъявляет к своим членам даже более жесткие требования, чем давосская культура. Менеджеру высшего звена коллеги по цеху простят насилие в семье, если это не мешает ему выполнять деловые обязательства. А вот ученого за это могут и исключить из “клуба”.
Благодаря тому, что важнейшие с точки зрения Америки профессиональные сообщества используют в своем общении английский язык, они разделяют и некоторые американские ценности, которым в некоторых других языках даже и названия нет. Например, по-русски выражение “религиозное предпочтение” звучит коряво, а вот в английском языке словосочетание “religious preference” используется широко. И все, кто использует английский язык в своей повседневной деятельности, знают это выражение и постепенно начинают понимать ценность свободы совести — один из краеугольных камней американского общества и культуры. Аналогично можно сказать и о словосочетании “сексуальная ориентация”, и о понятии “самовыражение”.
Эта модель политики по отношению к соотечественникам условно называется американской, однако ее используют и в других странах. Франция довольно успешно строит профессиональные сообщества, использующие французский язык. Для этого созданы как государственные учреждения, например, организация Франкофонии, так и формально неправительственные организации, пользующиеся вместе с тем широкой поддержкой французского государства, например “Альянс Франсез”. Испания в тех же целях поддерживает Организацию испаноговорящих стран и Институт Сервантеса. В Великобритании есть Британский совет, в Германии — Институт Гёте, в той же Латвии — Латвийский институт. В России для этих целей есть Росзарубежцентр.
Вторую модель политики в отношении соотечественников можно условно назвать израильской. Разумеется, Израиль в полной мере использует тот факт, что за пределами этого небольшого ближневосточного государства существует огромная и хорошо организованная еврейская диаспора, которая в ряде стран является важной группой давления, оказывающей существенное влияние на процесс принятия политических решений. Однако важнейшей целью израильской политики в отношении соотечественников является все-таки их переезд на постоянное место жительства в Израиль. О том, как эта политика осуществляется, можно прочитать в романе Дины Рубиной “Синдикат”. И, несмотря на все организационные проблемы, политику эту также можно признать успешной.
В качестве третьей модели политики в отношении соотечественников следует назвать китайскую. Для современного Китая с его перенаселением эмиграция является не только допустимым, но даже и необходимым процессом. При этом китайцы, уезжающие на постоянное место жительства за рубеж, активно участвуют в политике и экономике тех стран, в которых они нашли себе новый дом, не забывая при этом и об интересах Китая. В тех же США китайское лобби является сегодня ничуть не менее влиятельным, чем еврейское. Значительные иностранные инвестиции, которые Китай получил в последние десятилетия и которые позволили ему стать второй экономикой в мире, пришли в страну, главным образом, благодаря китайцам в Америке, Европе, России и других странах.
Российская Федерация пытается строить свою политику в отношении соотечественников по всем трем моделям, забывая о бесперспективности погони за тремя зайцами. Созданию русскоязычных профессиональных сообществ по американской модели способствует Росзарубежцентр. Когда-то он был общественно-частной организацией, сочетающей элементы неправительственной организации и государственного учреждения. В те времена его работа была гораздо более эффективной, чем сегодня. Правда, вполне возможно, что это происходило по естественным причинам. Ведь после распада Советского Союза на постсоветском пространстве возникло сообщество предпринимателей, разделяющих общие ценности и использующих в своем общении русский язык.
Сегодня тех предпринимателей частично перестреляли их же коллеги в строгом соответствии с теми общими ценностями, которые они некогда разделяли, а частично они сменили красные пиджаки на строгие деловые костюмы, выучили английский язык или наняли переводчиков, подредактировали свои ценности и присоединились к давосской культуре. Так что, может быть, постепенное исчезновение международного русскоязычного делового сообщества связано с естественными причинами. Однако представляется, что определенную роль в этом процессе сыграла и реструктуризация Росзарубежцентра, проведенная в рамках путинской административной реформы. Отказавшись от своей неправительственной составляющей, центр потерял и часть своей эффективности.
Возвращению соотечественников по израильской модели способствует политика содействия их добровольному переселению. Политика эта появилась недавно, поэтому судить о ее результатах пока рано. Тем более что выше уже говорилось о том, что благодаря кризису в этой сфере все может легко измениться. Однако непонятно, каким образом эта политика сочетается с попытками создавать за рубежом русскоязычные профессиональные сообщества. Ведь профессиональное сообщество могут создать только успешные люди, которые вряд ли переедут на постоянное место жительства в Россию. А если и переедут, то на должность более высокую, чем у них была в прежней стране проживания, и уж точно не для того, чтобы копать канаву.
Конечно, можно иметь две политики: одну в отношении успешных соотечественников, которые в перспективе создадут за рубежом русскоязычное деловое сообщество, а другую — для менее успешных, которые поедут за успехом в Россию. Однако это представляется делом крайне сложным. И проблема даже не в том, что на две политики у России не хватит средств, ведь даже в сытые годы денег на работу с соотечественниками выделялось недостаточно. Проблема в том, чтобы скоординировать усилия. В условиях существующего государственного аппарата Российской Федерации эта задача представляется крайне сложной. К сожалению, современное российское государство слишком часто одной рукой поддерживает инициативы, которые запрещает другой.
Ситуация еще более усложняется, когда выясняется, что российская политика по работе с соотечественниками ставит перед собой еще и третью цель — формирование русской диаспоры за рубежом в соответствии с китайской моделью. Россия поддерживает “русские” политические партии в тех же прибалтийских республиках. В Латвии партии “За права человека в единой Латвии” и “Центр согласия” даже представлены в парламенте, в Эстонии, правда, Русская партия в Эстонии и Объединенная левая партия не смогли добиться аналогичных успехов. Зато русские активно участвуют в работе других партий и избираются в парламент по спискам, считающимся “эстонскими”. Существует даже проект создать фракцию русскоязычных депутатов в Европейском парламенте.
Однако до реализации цели этой политики пока так же далеко, как и до формирования русскоязычных профессиональных международных сообществ, и до массового переселения соотечественников в Россию. Ведь цель этой политики — сделать русских и в Прибалтике, и в других странах влиятельной группой давления, иначе говоря, создать “русское лобби”. И вот здесь начинаются проблемы. Депутаты парламентов, чиновники министерств, влиятельные бизнесмены российского происхождения есть во многих странах Европы. А подлинное “русское лобби” не складывается. Представляется, что причина неудачи — в отсутствии в этих странах русской диаспоры. То есть не просто русских, но русских, объединенных общими ценностями, целями, интересами.
Дело в том, что представители русскоязычной элиты этих стран слишком много ссорятся между собой. Причем часто они ссорятся именно из-за российской помощи. Конечно, поддерживать материально политические партии, идущие на выборы в другом государстве, неприлично, и этим Россия не занимается. Однако можно оказать поддержку неправительственным организациям, эти организации станут популярными среди соотечественников, а когда подойдет время выборов — они и укажут соотечественникам, за какие партии следует голосовать. Это, конечно, тоже не совсем честно, поскольку противоречит принципу невмешательства одного государства во внутреннюю политику другого, однако законами не запрещено, и, вообще, все так делают.
Россия бы тоже так делала, если бы не главная, по словам президента Медведева, проблема российского государства — коррупция. Организации соотечественников получают помощь от российского государства не в соответствии с тем, какая организация делает добро для большего числа соотечественников, а исходя из того, какая организация занесла “откат” большему числу российских чиновников. Естественно, в таких условиях никому не выгодно создавать прозрачные правила выделения грантов российского правительства зарубежным организациям соотечественников. А значит, не существует четкой иерархии организаций соотечественников, все они считают себя самыми лучшими, следовательно, все они постоянно ссорятся между собой.
Соотечественники, не принадлежащие к элите, это отлично видят, а потому предпочитают не голосовать на выборах за партии, претендующие на то, чтобы представлять их интересы. И у “русских” партий в Эстонии сегодня нет ни одного места в парламенте не потому, что большинство русских в этой стране до сих пор являются иностранцами и не имеют права голосовать. А потому, что большинство русских в Эстонии предпочитают дистанцироваться от конфликтов внутри русскоязычной элиты и проголосовать за Центристскую партию бывшего премьер-министра Эдгара Сависаара, который, конечно, эстонец, но кто-то из его родственников был русским, и об интересах русских он хотя бы на словах печется.
Однако конфликты внутри русскоязычной элиты этих стран — только надводная часть айсберга. В самом русскоязычном обществе существуют конфликты гораздо более серьезные, чем драки по поводу дележа российской помощи. Выше уже говорилось о том, что в Эстонии и Латвии проживает довольно значительная группа староверов. У них присутствуют и общие ценности, и общие интересы, и общие цели, и иерархия, и именно из их среды могла бы выделиться подлинная элита, представляющая интересы русского меньшинства в этих странах. Более того, все они являются гражданами своих стран по праву рождения, следовательно, могут занимать в них любые, в том числе и высшие, выборные должности.
В отличие от русских, приехавших жить и работать в Прибалтику в советские годы, староверы живут там не одно столетие и прекрасно владеют государственными языками этих стран. Вот только отношение к российскому государству у них далеко не однозначное. При царе к ним плохо относились, поскольку они были раскольниками, советские власти к ним плохо относились, потому что они верующие, новая российская власть активно поддерживает политику объединения церквей, что для прибалтийских староверов, не приемлющих даже и старообрядческую церковную иерархию, категорически неприемлемо. Да и святить зенитно-ракетные комплексы или центры развития нанотехнологий их вера запрещает.
Те, кто приехал в Эстонию, Латвию и Литву уже в советское время, тоже не представляют собой однородной группы. Ведь большая часть из них приехала строить заводы, а меньшая — заниматься партийным строительством. Однако именно эта меньшая часть претендует сегодня на то, чтобы встать во главе русскоязычного населения данных стран, именно они являются основными получателями денег, которые российское государство выделяет на поддержку соотечественников. Почти двадцать лет назад этим людям удалось сплотить большинство русскоязычного населения в Интердвижение и повести их на борьбу за сохранение Советского Союза. В Эстонии Интердвижение даже сделало попытку, правда неудачную, насильственного свержения Совета Министров Эстонской ССР.
Представляется, что во второй раз сплотить русскоязычное население этим людям уже не удастся. Старшее поколение еще помнит поражение Интердвижения и не очень хочет повторения тех событий. Кроме того, двадцать лет назад Интердвижение защищало существующий государственный строй — Советский Союз, а сегодня бывшие парторги толкают соотечественников на борьбу с вполне легитимными государственными режимами. Да и эстонский национализм, вкупе с латышским, явно пошел на убыль. Если в романтический период восстановления независимости многие эстонцы и латыши даже пытались спровоцировать этнический конфликт, то в настоящее время национализм уступил в их поведении место прагматичному подходу.
Наконец, за почти двадцать лет независимости в Эстонии и Латвии выросло новое поколение русских, которые вообще не помнят Советского Союза. С одной стороны, благодаря их молодежному максимализму и отсутствию негативных воспоминаний о неудаче Интердвижения этих людей гораздо проще мобилизовать на акции протеста, в том числе и перерастающие в уличные беспорядки. Именно молодые люди устраивали уличные беспорядки в Таллине и других эстонских городах в апреле 2007 года, когда правительство приняло решение о переносе памятника советскому воину-освободителю. Именно молодые люди, правда, на этот раз и русские, и латыши, устраивали беспорядки в Риге и других городах Латвии в январе 2009 года из-за антикризисной программы правительства.
Однако создать диаспору на основе одной лишь молодежи едва ли возможно. Во-первых, молодежный максимализм с возрастом уступает место зрелому прагматизму, и вчерашние борцы против дискриминации русскоязычного населения завтра могут осознать все преимущества этой самой дискриминации. Во-вторых, в Эстонии русские политики средних лет успешно участвуют в работе преимущественно эстонских политических партий, а в Латвии предпочитают создавать собственно русские политические партии. У молодежи все наоборот: в Эстонии действительно существует два молодежных сообщества: этническое эстонское и русскоязычное, а вот в Латвии для молодежного сообщества характерен высокий уровень межэтнической интеграции.
В-третьих, несмотря на неудачи, российская политика по содействию соотечественникам в Прибалтике продолжает рассматривать в качестве основных партнеров тех, кто выше был назван бывшими парторгами. Эти люди разделяют общие ценности, цели и интересы с российскими чиновниками, благодаря чему им удается уже который год доказывать российскому правительству, что именно они достойны представлять интересы всего русскоязычного населения своих стран. Однако молодежь современных Эстонии и Латвии не разделяет данных ценностей, целей и интересов, а следовательно, едва ли сможет сплотиться вокруг них. Имеется в виду — сплотиться для долговременной работы, а не для разовых акций, на которые молодежь готова идти за кем угодно.
Кроме различий по происхождению на староверов и иммигрантов советского периода, по социальному положению на бывших рабочих и на бывших партийных деятелей, а также по возрасту, в Прибалтике существует и еще одна важная разделительная линия, не позволяющая русскоязычному населению превратиться в диаспору, — по идентичности. Пожалуй, эта проблема наиболее острая, и даже осознание ее не привело пока к ее разрешению. Существование такой проблемы можно проследить даже в нашей статье: здесь соотечественники иногда называются русскоязычным населением, иногда — просто соотечественниками, иногда — просто русскими. А ведь это — три очень разные социальные группы, хотя и пересекающиеся между собой.
К русскоязычному населению относятся все жители прибалтийских республик, родным языком которых является русский язык. При этом они могут быть и русскими, и украинцами, и белорусами, и евреями. В конце концов, они могут быть даже этническими эстонцами — на северо-востоке Эстонии, где для подавляющего большинства населения русский является родным языком, есть этнические эстонцы, не владеющие при этом эстонским. Однако такое определение оставляет за кадром тех, для кого русский является языком, который они обычно используют в повседневном общении, включая и деловое, однако не является языком родным. Эти люди разделяют общие интересы с русскоязычным населениям, однако не принадлежат к нему.
К этой группе относятся, например, родственные эстонцам финно-угорские народы: марийцы, удмурты, коми и другие. Когда-то они переехали в Эстонию в надежде поселиться среди представителей родственного народа, причем в гораздо лучших экономических условиях, чем у них на родине. Однако разница между эстонским и марийским языками ничуть не меньше, чем между русским и английским, и многие представители финно-угорских народов просто не смогли его освоить. В результате для эстонцев эти люди — русскоязычное население, потому что они умеют говорить по-русски, но не по-эстонски. А для русских эти люди — не русскоязычное население, поскольку их родным языком является марийский, удмуртский или коми.
Аналогичная ситуация складывается и у представителей других народов, не родственных эстонскому. В том числе и у тех, кто переехал в Прибалтику уже после распада Советского Союза. Например, для грузин, которые приехали в Эстонию после “революции роз” с целью научиться демократии, да так и остались. Государственными языками они не владеют, предпочитая общаться по-русски. При этом русскоязычное население не считает их своими, а эстонцы и латыши, хоть и сочувствуют им и не относят к русскоязычному населению, считать их своими также отказываются. Впрочем, грузинам и представителям других народов, в том числе финно-угорских, это и не нужно. В конце концов, в Эстонии и Латвии существует хоть и малочисленная, но интегрированная грузинская диаспора, в Эстонии есть марийское и удмуртское землячества, вот только русской диаспоры нет.
К соотечественникам, согласно проекту российского федерального закона, относятся все бывшие граждане Российской империи, Российской Республики, Советского Союза и Российской Федерации или их прямые потомки по нисходящей линии. Главное условие — чтобы этот человек проживал за границей и “признавал свою духовную и культурную связь с Россией”. Таким образом, в понятие соотечественников входят и этнические эстонцы, и латыши, которые по какой-либо причине ощущают духовную и культурную связь с Россией. Например, если процитированный выше законопроект вступит в силу, то соотечественники получат специальные документы, по которым они смогут въезжать в Россию без визы. Более того — на тех же правах, что и граждане России.
Эта поправка очень важна. Ведь даже если между двумя странами существует безвизовый въезд, пограничник при въезде все равно имеет право спросить о целях визита в страну. А в случае неудовлетворительного ответа, например, если въезжающий заявит, что хочет стать нелегальным иммигрантом, то его можно и не пустить. А соотечественника, как и гражданина России, не пустить в Россию нельзя. А на вопросы пограничников, если они вообще будут заданы, он должен удивленно поднимать брови и молчать. Естественно, если этот закон вступит в силу, многие этнические латыши и эстонцы, которым по делам бизнеса надо часто ездить в Россию, неожиданно “ощутят духовную и культурную связь” с Россией. На такой основе диаспору не построишь.
Кто относится к русским — и вовсе не понятно. У каждой нации есть свои “маркеры”, по которым она делит людей на своих и чужих. Чтобы быть немцем, надо родиться от немца-папы и немки-мамы. Чтобы быть французом, надо родиться во Франции. Чтобы быть американцем, надо иметь американский паспорт. А вот что надо, чтобы быть русским? Хорошо бы, конечно, родиться от русского-папы и русской-мамы, причем в России, и иметь российский паспорт. Однако в Эстонии русским может запросто считаться человек, родившийся от эстонца-папы и украинки-мамы в Латвии, и имеющий гражданство Чехии. Универсальных, признаваемых всеми “маркеров русскости” не существует даже в России. А значит, и на почве национализма русская диаспора в Прибалтике едва ли сложится в ближайшие годы.
Подводя итоги, можно сказать, что политика по защите соотечественников — такой же миф, как и другие национальные мифы. У этой политики нет четко обозначенной цели. То ли она должна помочь соотечественникам построить счастливую жизнь за рубежом, то ли все-таки вернуться в Россию. У этой политики нет и четко обозначенного объекта. То ли она призвана защищать соотечественников, то ли русскоязычных, то ли русских. Однако этого и не нужно. В конце концов, политика по защите соотечественников больше нужна нам, тем, кто живет в России, чем самим соотечественникам. Ведь ее наличие позволяет нам ощутить себя единым целым: кому-то русскими, а кому-то и россиянами. Да и просто ощутить себя людьми: ведь людям свойственно кого-то защищать.