Публикация Елены Зиновьевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2009
Олег Сивун. Бренд: Поп-арт роман. М.: Колибри, 2009. — 256 с.
В финале автор сообщит (если кто-то не понял): “Поп-арт — это не жанр искусства, это способ осознания действительности”. Способ выбран нетривиальный: автор проводит своего героя (молодого человека двадцати семи лет, своего ровесника), а заодно и читателя по самым большим, фактически тотальным лабиринтам нашего времени — по лабиринту информации и лабиринту потребления. Вехами на этом пути избраны всемирно известные бренды. Каждой главе (а их 26) предшествует эпиграф, затем следует эссе-исследование — подробная история появления бренда, его развития, современное состояние, затем — Punctum, размышления героя о своем отношении к предлагаемому товару и реальной (или мнимой) значимости этого товара в современной — и в своей собственной — жизни. В качестве дополнения присущие современному аудивизуальному, клиповому мышлению штришки: Soundtrаk, звуковая дорожка — музыкальное произведение, ассоциирующееся у героя с соответствующим брендом, возможный видеоклип — Bonus и как резюме и одновременно знак, указывающий на источник информации к размышлению, — Packshot и Слоган. Безымянный герой романа — эрудированный (это понятно с первой главы, посвященной Andy Warhol’у — королю и апологету поп-культуры), рефлектирующий молодой человек в поисках себя в мире навязываемого потребления, в мире вымышленных ценностей, унифицированных штампов. Трогательные попытки отстоять свою “самость” — подчеркнутая нелюбовь к автомобилям, к фотографированию, привязанность к старой модели мобильного телефона, постоянные ссылки на свою “несовременность”. Констатация своей зависимости от стандартных представлениях об удовольствии, когда этикетка на бутылке виски важнее содержимого этой бутылки, когда посещение в McDonald’s радует, несмотря на то, что тамошняя еда вызывает рвоту. Тревожное ощущение себя копией кого-то: “Я постоянно копирую чей-то стиль, чью-то манеру разговаривать и писать, чью-то манеру одеваться, чью-то мимику и чьи-то жесты, у меня почти не осталось ничего своего”. Осознание своего одиночества в мире, где люди способны сопереживать друг другу только посредством телевизора, где совершенно неинтересно, что скажут другие или ты сам, а интереснее виртуальный земной шар Google Earth. Емкие характеристики современной действительности, мира потребления и самого актуального из искусств — рекламы. От анализа индивидуальных психологических нюансов безымянный герой переходит к обобщающим, социально значимым заключениям. Так, дитя 90-х годов, когда все делилось на USA и Совдепию, он пытается понять, почему он совершенно охладел ко всему русскому, даже к тому, что Совдепией не является. А можно ли не любить все американское, если USA входят в жизнь поколения next с самого рождения, когда младенцам одевают подгузники Pampers? А какими вырастут нынешние дети, находящиеся под влиянием сразу двух сказочных миров — мира сказок и мира рекламы? В романе, опубликованном летом 2008 года в журнале “Новый мир”, содержится и предвидение надвигающегося кошмара: “Мне вообще кажется, что все эти электронные деньги станут рано или поздно причиной какого-нибудь тотального экономического кризиса всей финансовой системы”. А могло ли быть иначе, если “современная экономика — это всемирная игра в покер, блеф чистой воды”. Предельно честный, нелицеприятный взгляд автора на предлагаемые современным миром ценности — это прекрасный повод задуматься вместе с героем: неужели “покупать и наслаждаться купленным — это все, на что способен человек в ХХI веке, чтобы попытаться сделать себя счастливым”.
Юдит Герман. Летний домик, позже. Пер. с нем. А. М. Мильштейна. М.: ОГИ, 2009.— 240 с.
Герои историй “Летний домик, позже”, как правило, молоды, им еще нет и тридцати лет, все они находятся в неком переходном периоде, напоминающем паузу между учебой и работой, в пограничной ситуации перемены и выбора будущего. Это истории о любви и неприкаянности, о сбывшемся и несбывшемся. Лейтмотивом рассказов является беспокойство, которое испытывают сами герои рассказов либо оно от них исходит. “Зима иногда мне о чем-то напоминает. О настроении, которое было у меня однажды, о желании, которое я почувствовала? Я точно не знаю. Холодно. Пахнет дымом. Снегом. Я оборачиваюсь и прислушиваюсь к чему-то, что не могу услышать, на языке у меня слово, которое я не могу выговорить. Какое-то беспокойство, знаешь? Ты знаешь. Ты скажешь: то, что не имеет имени, называть не стоит” (“Женщина с острова Бали”). Безотчетные чувства, не подлежащие контролю разума влечения, нарушают привычный ход жизни, мыслей, поступков и ставят героев перед необходимостью принимать какое-то решение. Самое легкое — отложить решение на потом или уклониться от него совсем. Ураганы проходят мимо, но от безвозвратных потерь болит душа. Это очень “нежные” истории, потому что речь в них идет о тончайших, едва осознанных движениях души. Так, несмотря на всеобщую доступность тел в богемной среде, жизнь души оказывается важнее давно ставшего рутинным секса. Характерно название одной из новелл — “Конец чего-то”. Что-то, что позволяет героям узнать нечто о себе самих, погрузиться в себя, отойти от привычной суеты перед чем-то непонятным, что надвигается и кажется большим, может произойти и на любимом туристами острове в Карибском море, и в маленьком городке на севере Норвегии. Но чаще всего “смятение чувств” настигает героев в Берлине, родном городе автора. Есть и петербургская история, отправляющая нас в начало прошлого, ХХ века. “Петербургские истории, старые истории, я хочу их рассказывать, чтобы выйти из них и пойти дальше”, — говорит двадцатилетняя героиня-рассказчица (“Красные кораллы”). Это книга об утраченных возможностях и неосуществленных желаниях, о том следе, который они оставляют в душе человека. И хотя у игры “представим-себе-чью-то-жизнь” нет правил, смутные чувства, что настигают героев рассказов — мужчин, девушек, стариков, укладываются в четкие, хорошо прописанные сюжеты. Хороший перевод усиливает впечатление от книги.
Женская драматургия Серебряного века / Сост., вступ. ст. и коммент. М. В. Михайловой. СПб.: Гиперион, 2009. — 568 с.
Мы поразительно мало знаем о женщинах-драматургах первой трети ХХ века. А массовый приход в драматургию женщин в начале ХХ века был столь нагляден, что это вызвало опасения даже у такого лояльного писателя, как Чехов, в шутку предложившего собрать вместе да сжечь всех “баб с пьесами”. Вступительная статья так и называется “└Бабы с пьесами…“ в эпоху модерн”, — в заголовок вынесена часть фразы А. Чехова. Мужчины начала ХХ века явно были не готовы к энергичному “вторжению” женщины в русскую культуру, тем более в драматургию. Во вступительной статье М. Михайлова прослеживает, что же на самом деле происходило в женской драматургии того времени, какие попытки предпринимались писательницами для расшатывания мужского литературного канона и противостояния мужскому засилью в драматургии, какой отзвук получили в женской драматургии идеи феминизма, каковы были героини пьес, какой резонанс в критике и обществе вызывали “женские изделия”. Но главное — в сборнике впервые собраны пьесы русских писательниц Серебряного века. Отбор пьес (всего 18) производился по линии гендерной ориентированности. Были выбраны или авторы, в чьих драматургических опытах затрагивались проблемы социокультурного осуществления роли женщины, возможностей женской идентичности, авторы, которые создавали автомиф, или те, кто сознательно, как Гиппиус, отказывался от выявления своего женского “я”. Среди авторов есть имена известные — З. Гиппиус, Тэффи, Т. Щепкина-Куперник, а есть и такие, кто до сих пор находится в тени своих современниц — А. Мирэ, А. Мар, Н. Лухманова.
Мина Полянская. Foxtrot белого рыцаря. Андрей Белый в Берлине. СПб.: Деметра, 2009. — 192 с.
Книга посвящена трагическому эпизоду в жизни Андрея Белого в пору его последнего пребывания в Берлине (1921–1923), пребывания, сопровождавшегося танцами в немецких забегаловках, в основном вошедшим тогда в моду фокстротом. Автор исследует “танцевальную” ситуацию и послевоенного Берлина времен “потерянного поколения”, и своеобразную реакцию Белого на разрыв с женой — Асей Тургеневой и с немецким антропософом Рудольфом Штейнером. Андрей Белый — крупнейший мистик, поэт и прозаик ХХ века во время двухлетнего пребывания в Берлине поставил “писательский рекорд”: им было опубликовано 16 книг. В книге рассказывается и о берлинских встречах с Н. Берберовой, М. Цветаевой, В. Ходосевичем, А. Толстым, И. Эренбургом и другими. Использована хроника тех дней: берлинская периодика 1921–1923 годов, эмигрантские газеты, бюллетени, рекламы и журналы, повествующие о феномене русской литературы Берлина 20-х годов ХХ века.
Римма Старовойтова. Воспоминания. Челябинск: Цицеро, 2009. — 136 с.
Ничто не указывает на обложке, что воспоминания эти принадлежат матери Галины Васильевны Старовойтовой, депутата Государственной Думы РФ, яркой, деятельной участнице российской политической жизни 90-х годов. Римма Яковлевна Старовойтова (в девичестве Потапова) повествует о полувековой истории своего родного города Челябинска, о родословных родителей, о событиях в жизни своих братьев и сестер, о своей судьбе и о детстве двух девочек, своих дочерей, старшей — Гаи Войтаты, как она называла себя в детстве, и младшей — Ольги. В памяти Р. Старовойтовой сохранились семейные предания, личные впечатления о доме, наполненном доброжелательством, шутками, трудами. Огромная семья, праздники и повседневные заботы. В наше время редко кто знает свои родовые корни: сказались семьдесят лет нарочитого забвения. Бабушки Риммы Яковлевны были откровенны, им нечего было скрывать от своих детей и внуков. Историю своей семьи Р. Старовойтова ведет от конца ХIХ века, с бабушки Александры Ивановны Тимофеевой (1870–1944), семья которой в очередной — дореволюционный — голод в Поволжье отправилась за лучшей долей из Нижнява, на Южный Урал, в Челябинск. В Челябинске в 1923 году родилась сама Римма, в 1946-м — ее старшая дочь, Галя. Двумя годами позже родители увезли девочку в Ленинград, куда реэвакуировали из Челябинска Кировский завод, где работал Василий Степанович Старовойтов, главный конструктор самоходных артиллерийских установок. Родословные: мать Риммы Яковлевны — из нижегородских мещан, отец — из уральских казаков, родители мужа — из белорусских крестьян, отец мужа, бывший батрак, активно участвовал в раскулачивании. На долю каждого из старшего поколения выпали лишения, борьба за существование — свое, своей семьи, детей. Вечная сказка нелегкой русской жизни. Оглядываясь на прошлое, Римма Старовойтова с удивлением и гордостью говорит о своих сверстниках: “Конечно, наше поколение — стальное”! Ее испытания начались после смерти отца — мать, оставшаяся с шестью “ртами” на руках, вынужденный переезд в барак, не приспособленную для житья халупу. Но, в общем-то, жили, как и все, скромно. Работали, учились, радовались и горевали. Мечта Р. Старовойтовой получить образование в Ленинграде закончилась крахом: накануне войны было введено платное обучение в вузах, она вернулась в Челябинск, работала во время войны на химфармзаводе, вышла замуж, уехала с мужем в Ленинград. А там — коммуналки. На четыре семьи одна раковина, на все — умывание, бритье, стирку, варку, мойку, купание ее детей. Редкие походы в баню: с двумя детьми управиться трудно. Дефицит сахара, картошки. Самодельные игрушки для девочек. И — взаимопомощь, добрые отношения между людьми, только-только выбравшимися из ада войны, блокады. Реалии обыденной довоенной действительности, тыловой жизни военных и — памятные еще многим живущим ныне — трудности послевоенных лет, — именно об этом рассказывает в своих непритязательных воспоминаниях Р. Старовойтова, мать крупного политического деятеля новой России. А провел первые две недели своей жизни будущий политик в широкой мелкой плетеной корзине из-под белья. Р. Старовойтова доводит свои воспоминания до весны 1968 года, до свадеб дочерей, состоявшейся в один день. Есть и еще одна глава: “Последний день жизни Гали”, — горестный рассказ матери о страшно-печальном дне 20 ноября 1998 года.
Наталья Трауберг. Сама жизнь. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2008. — 440 с.
Наталья Леонидовна Трауберг (1928–2009) — известнейший переводчик Честертона, К. С. Льюиса, П. Г. Вудхауза, именно она открыла для русского читателя “другого” Честертона — христианского писателя и мыслителя. Собранию статей, записок, интервью предпослано обращение Н. Трауберг к читателю: “В книге собраны разные статьи и заметки, в той или иной форме — размышления, однако намного больше историй о том, что Пушкин называл └странными сближениями“. Когда эти рассказы появлялись в журналах, их неизменно считали мемуарами. Как раз мемуаров я побаиваюсь по нескольким причинам — это и соблазн беспощадности, и соблазн самохвальства, и сбой памяти, и, наконец, то, что └мы не знаем всей правды“. Мне хотелось не столько поделиться воспоминаниями, сколько утешить и даже обрадовать читателей, напомнив о бытовых, будничных чудесах, показывающих, что мы — не одни и не в бессмысленном мире”. Записки Н. Трауберг включают многое. Это и воспоминания — о детских годах, что прошли на Большой Пушкарской, одной из центральных улиц Петроградской стороны в Санкт-Петербурге, и два года, с 1934-го по осень 1936-го, оставили то ощущение рая, которое нужно для дальнейшей жизни. О “киношном мире”, который ей, дочери именитого кинорежиссера Л. Трауберга, довелось узнать изнутри, увидеть слабости тех, кто помогал создавать советский миф. Она пишет о временах и нравах, о странной ностальгии по “хорошей жизни”, которой не было ни в “ужасные” 60-е, ни в “мерзкие” 70-е, ни в “страшные” 80-е. У нее была стойкая идиосинкразия по отношению к советской власти. “Корень советского зла — не в материализме или марксизме, а в том, что каждый может над кем-нибудь издеваться”. Она предлагает вспомнить, какая она, советская власть, “не в сентиментальных песнях и не в абберациях памяти, а в очереди, в коммуналке, в непрестанных и злых советах, в крике гардеробщиц, подавальщиц и продавщиц — словом, в том, что несчастные, измордованные люди норовят пнуть любого, кого не боятся… Грубили на моих глазах все семьдесят с лишним лет, а сейчас — все-таки меньше”. Свою роль в таком мировосприятии сыграли и воспитание, и обстоятельства личной жизни, и круг общения, и постепенно сложившаяся мировоззренческая позиция. Книга, лишенная строгой хронологической канвы, дает четкое представление о том, как формировалась личность человека, отвергающего тоталитаризм во всех его проявлениях. Н. Трауберг категорически не приемлет “главный закон падшего мира: к другим беспощадность, к себе вседозволенность”. Это очень интеллектуально-напряженная книга. Бытовые эпизоды, рассказы о близких людях (а среди них были и о. Александр Мень, и С. С. Аверинцев, и Томас Венцлова, и о. Георгий Чистяков) перемежаются философскими размышлениями о категориях добра и зла, о нравственности, о сострадании, о духовности. Глубоко религиозный человек (к Богу, к православной церкви она пришла еще в детстве), Н. Трауберг размышляет о настоящих и мнимых христианских ценностях, о святых и фарисеях, которых она встречала в разных конфессиях, о новейшем “религиозном возрождении”. Она мыслит цитатами и аллюзиями: Евангелия (иногда это просто ссылки на тот или иной стих), послания апостолов, тексты Честертона, К. Льюиса, Ч. Додда. Безоглядно влюбленный в филологию, “эту загадочную науку”, человек, Н. Трауберг поместила в эту книгу статьи разных лет, посвященные любимым авторам: Честертону, К. Льюису, Вудхаузу, Д. Сэйерс, Ч. Уильямсу, Д. Остин. “Сама жизнь” — воспоминания и вызванные конкретными событиями размышления идут в одной сцепке с краткими и емкими оценками классиков советской литературы, с рецензиями на современные “бестселлеры” и вызвавшие резонанс кинофильмы. И если что-то в самой книге покажется неясным, недоговоренным, то ответы, проясняющие взгляды автора на прошлое и настоящее России, ответы, уточняющие некоторые коллизии на жизненном пути автора и ее отношение к встреченным на этом пути людям, читатель найдет в цикле интервью, завершающем книгу.
Николай Стариков. Кризис: Как это делается. СПб.: Питер, 2009. — 304 с.: ил.
Политический обозреватель журнала “Консерватор” показывает, кто и зачем организовал мировой финансовый кризис: обвал цен на нефть, падение котировок, крах известных (и малоизвестных) банков и компаний. А куда, собственно, делись деньги? Почему вдруг их не стало почти у всех наших банков? Куда делась эта самая ликвидность? Расшифровываются замелькавшие в СМИ непонятные, прикрывающие суть происходящих событий термины: загадочные фьючерсы, деривативы, капитализация и, конечно, акции, ипотека и пресловутая ликвидность. Автор дает очень четкое представление о современном финансовом мировом устройстве. А так как на сегодня доллар — главная валюта человечества, то путь, естественно, ведет в США, где бал правит отнюдь не государство, а ФРС — Федеральная резервная система, первая в человеческой истории частная лавочка, получившая право печатать деньги. Производитель бумажек, не связанных с реальным золотым стандартом. Эта независимая от правительства организация была создана в декабре 1913 года, а в августе 1914 началась Первая мировая война. История ХХ века, история войн и вооруженных конфликтов, история России от революции до наших дней, современные политические, военные, экономические, идеологические баталии рассматриваются сквозь призму интересов ФРС. А интересы эти заключались и заключаются в том, чтобы обеспечить безбедное для себя существование за счет остального мира. Сначала надо было разорвать путы золотого стандарта, которые не давали ФРС и ее владельцам развернуться во всю ширь и залить мир потоком ничем не обеспеченной наличности. Уничтожить всех конкурентов бумажки-доллара, всех, кто способен держать свою валюту, имеющую стабильное золотое обеспечение. Если первичной задачей ФРС за пределами США стало сокращение государств-конкурентов, в том числе и дореволюционной России, и СССР, то внутри страны цели поставлены были такие же, только в отношении банков и других финансовых институтов. Автор рассказывает почти детективные истории о нынешних жестоких схватках между ФРС и немногими сохранявшими от нее независимость банками и компаниями США, вставшими перед дилеммой: по-хорошему продать (в срок и по дешевке) или по-плохому обанкротиться, в чем помогают в содружестве ФРС и Минфин США. Названия этих гигантов у всех на слуху. Все “этапы большого пути” владельцев ФРС к мировому господству, считает Н. Стариков, проходили, проходят и будут проходить путем искусственной организации кризиса, будь то обвал на бирже, падение курсов валют и ценных бумаг или война, заказные убийства. И вот в настоящее время мировая экономика спланирована так, чтобы США потребляли на порядок больше, чем производят. Всегда грустно, когда речь идет о процессах, где объектом манипуляции является и твоя страна. Впрочем, американское государство с его политической и экономической системой, особенностями его выборных механизмов тоже рассматривается автором как инструмент для достижения группой неизвестных лиц мирового господства. (Удивительно, но никто не знает фамилий владельцев ФРС, можно лишь догадываться.) Вот конкретная иллюстрация. Подписал 4 июня 1963 года Джон Кеннеди президентский указ, согласно которому давал право Министерству финансов США выпустить долларовые купюры под залог серебра, имевшегося в казне, тем самым мягко выводя ФРС из сферы печатания денег и возвращая печатный станок в руки американского государства. А правда о том, кто и зачем спустя полгода убил Кеннеди, неизвестна до сих пор. Можно, конечно, скептически отнестись к очередной теории заговора, целью которого является мировое господство. Однако аналитические выкладки, представленные на страницах книги, слишком убедительны. Даются и ответы на самые злободневные вопросы: что было сделано властями США, чтобы кризис обязательно случился? Как Запад обвалил цену на нефть? Кто и зачем на самом деле организовал в СССР гладомор? Зачем Украина перекрыла газовый вентиль российскому газу? Кому везла свои танки “Фаина”? Почему политическая система США напоминает сломанную рулетку? Самостоятелен ли Б. Обама в своих решениях? За что США не любят Венесуэлу, Иран и Ирак? Порой ответы на поверхности, например, почему бензин в России дороже, чем в Америке? Да почему, что он дорог и в успешной Норвегии. Да потому, что наши бюджеты формируются из нефтяных налогов, американский — за счет эмиссии доллара. Иной раз насущные вопросы требуют более подробного разговора. Например, что такое демократия и почему она никогда не победит во всем мире? И почему тех, кто не желает жить в мире, достатке и счастье, Империи Добра и ее друзьям приходится бомбить, любя по-отечески, перевоспитывать бомбами и кока-колой неразумных тоталитарных деток по всему свету. Югославия, Ирак, Афганистан, Южная Осетия. Круг тем, затронутых в книге, обширен. Международные организации и их “независимые” рейтинги, где именно противники США и Запада выглядят очень и очень плохо. Сторожа ФРС, заветной иглы “Кощеевой смерти”, — СМИ, в свободу которых верят только упертые либералы. Череда событий, предшествующих кризису 2008–2009. Искусственный спрос на доллары. Парадоксы долга США. Реалии ХХI века, где уже не золото и даже не бумажки, а виртуальные числа на мониторе компьютеров стали формой расчетов. Мир изменился, констатирует автор. Мир доллара, который мы знали, умер, и доллар никогда не будет тем всесильным зеленым “змием”, которого мы знали раньше. А пока идет борьба, обычная политическая борьба за ресурсы, за нефть, газ и борьба за будущее каждой страны и всей планеты. Мир пытается сбросить долларовое иго. О торговле за свои деньги заговорили и Россия, и арабы, и китайцы. Возможно, сейчас на наших глазах происходит судьбоносное сражение, оружием в котором являются валюта, деньги. В контексте общего кризиса рассматривается и положение России в современном мире, как страны, проигравшей “холодную войну”, сумевшую за последние годы обрести путем умелых маневрирований суверенитет дипломатический, но не экономический, а значит, вынужденную пока платить дань нынешней “Орде” — играть по их правилам, покупать их виртуальные бумаги. Чтобы не очень простые материи стали доступны читателю, автор порой сознательно упрощает ситуацию, пользуется выразительными аллегориями, аналогиями. Широко использованы интернет-издания. Но, главное, знакомство с книгой позволяет из мозаичных, разрозненных сообщений СМИ самостоятельно складывать четкую картину современности, разобраться в мнимых странностях внутренней и внешней политики нашего государства, в природе возникающих конфликтов.
Ватаняр Ягья. Мысли нараспашку. СПб: Европейский Дом, 2008. — 620 с.
Вот уже более пятнадцати лет Ватаняр Саидович Ягья принимает активное участие в политической жизни Санкт-Петербурга, где его предки осели еще в ХIХ столетии. Политик, парламентарий, доктор исторических наук, он возглавляет кафедру мировой политики на факультете международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета, выпускником которого является сам. Жизнь, политика, преподавание и наука — для него неразделимы, одно дополняет другое. Он гордится тем, что был вместе с теми, кто утверждал демократию в Петербурге, кто 20 августа 1991 года, впервые после 1917 года, официально водружал над Мариинским дворцом вместо большевистского государственного стяга бело-сине-красный флаг России, а также тем, что сделал немало полезного для петербуржцев, города и России как депутат регионального парламента и на посту главного советника мэра Петербурга. Более чем полтора десятилетия В. Ягья на практике занимался и занимается развитием международных связей Петербурга, он входил в состав официальных делегаций города и России в переговорах с зарубежьем по самому широкому спектру мирополитических и межгосударственных проблем, а также и межрегиональных отношений. За эти годы он неоднократно давал интервью, отзывался на злободневные темы в СМИ, выступал на парламентских конференциях, на форумах неправительственных организаций, принимал участие в переговорах и в беседах с посещавшими Петербург зарубежными делегациями. В данной книге собраны публицистические материалы за 90– 2000-е годы, публиковавшиеся ранее в газетах и журналах Петербурга, статьи, выступления и интервью, сделанные по горячим следам. Включены и те статьи, в которых автор не выглядит в выгодном свете. Эти материалы отражают остроту борьбы, полемичность дискуссий, происходивших в России в последние десятилетия. В них — переживания, ощущения, мысли, дела, поступки и чаяния самого В. Ягья и его коллег по университету, по Смольному и Мариинскому дворцу, его избирателей. И конкретные политические коллизии разных лет, поиски путей решения сложнейших вопросов. Жизнь настолько стремительна, считает автор, что многое из того, что было даже совсем недавно, уходит в забвение. Калейдоскопически сменяющиеся события общество порой не успевает оценить достаточно весомо. Цель публикации состоит в том, чтобы воссоздать атмосферу того времени, ибо ныне, по мнению В. Ягья, появилось немало писаний, опошляющих и очерняющих произошедшее в 90-е годы ХХ века и в начале нынешнего столетия. Представленные на страницах сборника материалы, запечатлевшие ход недавних событий и острых дискуссий, проникнуты живым дыханием текущей российской истории, и они интересны как свидетели того, что происходило в стране, в мире, в нашем городе и какой отклик это встречало. Все это было и остается частью российской истории. Автор убежден, что в настоящее время в центральных СМИ, где преимущество имеют московские политологи и политтехнологи, не представлен весь спектр мнений и научных оценок происходящего в мире, в стране. Он рассчитывает, что голос из Петербурга поможет хоть в какой-то мере преодолеть москвоцентризм.
Михаил Свердлов. Василий Никитич Татищев — автор и редактор “Истории Российской”. СПб.: Европейский Дом, 2009. — 344 с., ил.
До сих пор историки не знают, что правда, а что нет в “Истории Российской” Василия Никитича Татищева (1686–1750). Достоверны или нет так называемые “татищевские известия” — ссылки историка на Раскольничью и Иоакимовскую летописи? Восходят ли сообщения Татищева о Древней Руси, Руси домонгольской к несохранившимся письменным памятникам или вымышлены автором? Ведь других сведений, кроме как содержащихся в работах Татищева, об этих источниках нет. В новейшей историографии утвердились две крайние точки зрения на труды Татищева: “изобретения”, “фальсификации” и — тщательное штудирование подлинных летописей. Гиперкритическое отношение к изысканиям Татищева распространяется и на его личность: принадлежал к захудалому роду, брал мзду, замешан, виновен. Эти инсинуации автор монографии опровергает. Старинный боярский род Татищевых, происходивший от князей смоленских, состоял в родстве с домом Романовых, сам Татищев являлся дальним родственником Анны Иоанновны. Обвинения в мздоимстве были сочтены неубедительными еще Петром I. Во всех перипетиях своей жизни, на военном и административном поприще, Татищев продолжал служить государю и государству, но не вышестоящему вельможе. Одним из видов такого служения стало и написание Татищевым первого обобщающего научного труда по истории России. А что именно Татищев — первый российский историк, подтверждает и А. Л. Шлёцер (1735–1809), немецкий историк, состоявший на российской службе и очень неоднозначно относившийся к труду Татищева: “Татищев — русский. Он отец русской истории, и мир должен знать, что русский, а не немец являлся первым творцом полного курса русской истории”. Не подлежит сомнению и эрудиция Татищева, хорошо знакомого с работами западных и восточных историков и хронистов, с трудами античных авторов. На протяжении всей жизни он собирал редкие книги и старинные рукописи, направленный по делам государственным в Швецию, изучал в Упсале древнескандинавские исторические источники. “От многих знатных и ученых людей известился, что обрел много полезного”. Хорошо знал Татищев и распространенные в его время философские и общественно-политические теории — Макиавелли, Гоббс, Локк. Автор данной монографии, посвященной одной из сложнейших проблем отечественной истории — источниковедению и текстологии “Истории Российской”, подробно анализирует обе редакции труда Татищева. Первую, написанную на “древнем наречии”, и вторую, переведенную на современный Татищеву язык и обойденную до настоящего времени вниманием историков. Изучение вычерков и дополнений, сделанных Татищевым во второй редакции 1748–1750 годов, позволило исследователю определить степень достоверности так называемых “татищевских известий”, выявить методы использования Татищевым исторических источников, соотнести их с особенностями исторического исследования в первой половине ХVIII века. И отследить — что он “не так сказал”. И почему. Автор монографии показывает, как “татищевские известия” отразили сложнейшую природу исторического познания. Это и литературная составляющая, продолжившая традиции летописей как историко-литературных произведений. Это и избыточная по отношению к историческим источникам информация. Это и воздействие на Татищева философских концепций Г. В. Лейбница и Х. Вольфа, их идей особого значения интуитивного познания, возможности и непротиворечивости как критериев истинности идей, возвышения возможного до пренебрежения действительностью. Следование этим принципам позволяло домысливать исторические события в качестве правдоподобных. Автор наглядно показывает, что теоретические взгляды Татищева на историю как науку вполне соответствовали концепциям его времени, показывает и как первый российский историк, руководствуясь интуицией и рациональным мышлением, следовал им на практике, строго придерживаясь при осмыслении и интерпретации исторических фактов монархических принципов. В верности выбранной им общественно-политической позиции историк окончательно утвердился при воцарении Анны Иоанновны: “Довольно всяк благоразсудный видеть может, колико самовластное правление у нас всех протчих полезнее, а протчие опасны”. Отдельно рассматривается выполненный Татищевым перевод-интерпретация русско-византийских договоров Х века. Раскрытое Татищевым социальное, политическое и правовое содержание русско-византийских договоров Х века стало основой его военно-политической и династической истории Руси в едином контексте с другими государствами Европы не только в Х веке, но и в последующее время. Фактически этот труд заложил основы для дипломатического и терминологического анализа, используемого и современными историками. Все работы Татищева рассматриваются с учетом обширнейшей историографии второй половины ХVIII — начала ХХI века. И — сколько страсти у историков, какой разброс мнений! Нет, не напрасно первый русский историк и источниковед три столетия назад настаивал на необходимости написания “изъясненной” “истории руской”, поскольку она нужна “не токмо нам, но и всему ученому миру, что чрез нея неприятелей наших, яко польских и других, басни и сусчие лжи, к поношению наших предков вымышленные, обличатся и опровергнутся”. Данная монография, при уважительном отношении автора к не совпадающим с его выводами мнениям историков, развевает басни и лжи вокруг Татищева — крупного ученого-историка начального периода становления мировой исторической науки.
Александр Рыбалка, Андрей Синельников. Тайны русских соборов. М.: Эксмо, 2008.— 320 с.: ил. — (Загадки и тайны)
В своей книге “Тайны готических соборов” французский алхимик, спрятавшийся под псевдонимом Фулканелли, раскрыл людям ХХ века глаза на истинный смысл символики европейских соборов. Он доказал бесспорное наличие алхимических ребусов и масонских знаков, зашифрованных в скульптурном декоре и витражах. Готические соборы Европы заговорили. А какие тайны скрывают древнерусские соборы? Имеются ли на их стенах, в их убранстве знаки, символы и эмблемы, подобные тем, которыми вольные каменщики украсили соборы Европы? И вообще, КТО, ЗАЧЕМ и КАК строил храмы Руси домонгольской? Отсчет каменной летописи Руси ведется со времен Юрия Долгорукого, конкретная дата — год 1152-й: Спасо-Преображенский собор в Переславле-Залесском, церковь Бориса и Глеба в Кидекше, Георгиевский собор в Юрьеве-Польском… И в поисках ответов авторы отправились в Залесскую Русь, известную в исторической литературе как Владимиро-Суздальская Русь. На первый взгляд версии и гипотезы авторы выдвигают фантастические. Начало каменного строительства на Руси они связывают с возвращением на Русь из Иерусалима Андрея Боголюбского (ок. 1111–1174). Он же Андре де Монбар, он же Великий Магистр тамплиеров. Опять тамплиеры, — усмехнется читатель. Но у авторов своя система доказательств. И если летописные источники до 1149 года умалчивают о жизни Андрея Боголюбского, то следует обратиться к другим, например, не к официальным — никонианским, а к старообрядческим житиям святых. “В нашем Отечестве есть все. Надо только искать как следует”, — утверждают авторы. А если верить житиям святого благоверного князя Андрея, то он “многия лета в святая Земли Иерушалиме Граде бываху у святого Гроба в посте и молитве, яко бе Шоломон царь, во храме его Святая Святых”. Лет двадцать провел русский князь в Святой земле, мог и занимать достаточно высокую ступень в иерархической лестнице владычествующего там ордена тамплиеров. Со времен правления Андрея Боголюбского пришел на Русь и культ Богоматери, и новые храмы посвящались уже не Софии (Премудрости Божьей — Троице), а исключительно Богородице. Алтари всех храмов, воздвигнутых этим князем, украшала одна и та же символика — якорь. Тогда же был введен на суздальской земле так называемый “зооантропоморфный скульптурный декор”. Горгулии, крокодилы, львы, павлины, загадочные птички и зверюшки на стенах древнейших русских храмов — та же зооморфная и антропоморфная символика, масонская символика, что в европейской архитектуре той эпохи. Авторы проводят раздел между настоящими строителями, организаторами и исполнителями масштабных проектов и спекулятивным, сиречь умозрительным, сегодняшним масонством. Предвестники вольных каменщиков — тамплиеры, масоны, розенкрейцеры — рассматриваются ими как хранители секретов каменного зодчества, восходящих к древнеегипетским пирамидам, к Соломонову храму в Иерусалиме, как создатели строительных бригад, обученных работе по единым, необходимым на крупных стройках стандартам. Аналогом европейским ложам, гильдиям вольных каменщиков на Руси стали артели и дружины. У русских и западноевропейских строителей были общие учителя, одинаковые знания языков символики и тайных знаков, алхимии, мистики, “высоких строительных технологий”. Тайны древних строителей пришли на Русскую землю из Иерусалима, с мастерами из свиты Андрея Боголюбского. (Это только в силу крайней тенденциозности нашей официальной историографии одна из ярких страниц прошлого нашего отечества — активное участие Руси в крестоносном движении — аккуратно вычленено из исторической памяти в массовом сознании.) Каменное строительство имело высокий статус и сакральную направленность: оно символизировало государственную мощь и имперскую идеологию. Так было в романской и готической Европе, где строить из камня стали с 1200 года. Так было и во Владимире, и в Москве. Авторы отвечают на все заданные вопросы: кто, зачем, как. Книга — увлекательное расследование, в ходе которого открывается старинный русский секрет каменного литья. Благодаря этому секрету камень становился мягким, податливым, как пластилин или глина, а застыв, уже не поддавался ни отбойным молоткам, ни каменным или чугунным ядрам, ни — в новейшие времена — бульдозерам. Вот оно, стратегическое значение древнего секрета. Секрет, унаследованный от тамплиеров и хранимый их последователями на Соловках, искал в “дикой Московии” Аристотель Фиорованти, его выведывал у соловецких монахов Филипп Колычев (впоследствии митрополит всея Руси Филипп), а получив, так и не отдал Ивану Грозному. Ходил за ним на Соловки, прихватив с собой государя Петра I, сержант бомбардирской роты Михаил Щепотев. Секретная технология древних, которую с ХII века до середины ХV использовали создатели белокаменных строений Владимиро-Суздальской и Московской Руси, не единственное открытие авторов. Есть немало и других, которые они сделали, расшифровывая “тайнопись” соборов Древней Руси, ансамбля Соловецкого монастыря, Московского Кремля, венецианского собора Сан Марко, Страсбургского собора, княжеского дворца в Дубровнике, скульптурного убранства Оксфорда. Да, а почему в 1320-х годах исчез “европейский” зооантропоморфный скульптурный декор? Не отголоски ли это костра в Париже, где закончилась вместе со смертью Великого Магистра тамплиеров Жака де Моле легендарная эпоха храмовников?
Светлана Махлина. Семиотика культуры повседневности. СПб.: Алетейя, 232 с. — (Серия “Миф. Религия. Культура”)
Мы живем в мире, в котором повсюду существуют знаковые системы, по этим системам мы, часто даже совсем неосознанно, ориентируемся. Особые языки, языки знаков пронизывают всю повседневную жизнь человека: на них говорят с нами привычные вещи, жилища, одежда, знаковость присуща манере поведения, речи. По манере говорить, держаться, одеваться, есть, обустраивать свое жилище мы определяем принадлежность человека к определенной общности — социальной, культурной, этнографической, географической. Знание кодов своей среды помогает нам ориентироваться — и добиваться успеха — в жизни. Свойства знаков и знаковых систем изучает семиотика — наука, возникшая на рубеже ХIХ–ХХ веков в недрах лингвистики, наука, методология которой давно вышла за пределы одной науки. Исследовательница вводит нас в мир странноватых на первый взгляд дисциплин. Кинесика — наука о жестах, мимике, телодвижениях. Окулесика — наука о языке глаз и визуальном поведении людей во время общения. Аускультация — наука о слуховом восприятии звуков и аудиальном поведении людей в процессе коммуникации. Гастика — наука о знаковых и коммуникативных функциях пищи и напитков, снадобий и угощений. Ольфакция — наука о языке запахов, смыслах, передаваемых с помощью запахов, их роли в коммуникации. Терминологические азы освоить нетрудно, а по сути, автор приглашает нас в увлекательное путешествие по странам и континентам от глубокой древности до наших дней. Это чрезвычайно информативная книга: исторические экскурсы, легенды, факты, современные реалии, научные выводы. Каждый народ и культура имеют свои исторически сложившиеся особенности. Например, есть культуры, любящие касания, у некоторых народов тактильная практика строго регламентирована. Разность тактильного поведения может привести к трагическим последствиям при контакте людей разных культур. И вот оказывается, что гаптика — наука о касаниях — очень полезная дисциплина. Многообразие знаковых систем присутствует и в гастике. Знаковые блюда и напитки разных стран. Обязательные, соответственно оформленные кушанья разных народов, сопровождавшие самые важные в жизни человека (вне зависимости от этнической, национальной принадлежности) события — рождение ребенка, свадьба, похороны. В каких-то культурах (в нашей, русской, например) обрядовые яства забыты, в других сохраняются по сей день. Гастика — это и наука о происхождении, видоизменениях застольного этикета, искусстве приема гостей и обольщения людей, и мировая история столовых приборов. Все знаковые системы автор рассматривает в их взаимосвязи и исторической изменчивости. И если речь идет об ольфакции, науке о запахах, то история благовоний будет представлена от Древнего Египта, от лаборатории обольстительницы Клеопатры до современной ароматерапии. Другой тип семиотики повседневности — собственно семантика окружающих человека предметов и явлений: жилище, интерьер, предметы обихода, костюм. Для наших предков дом являл собой модель мира, образ родины, выполняющий защитную, сакральную, эстетическую, социальную и ритуальную функции. У каждого народа эта модель соответствовала своим культурным стереотипам быта. Какие же незримые знаки, вобравшие в себя опыт поколений, сохранились сегодня в наших жилищах? Оказывается, их очень много. С историей культуры связана и семантика предметов. Каждый человек, даже не сознавая этого, включен в незримый диалог с вещами, окружающими его в интерьере и воздействующими на него, на его близких. Цвет в интерьере. Интерьер и Фэн-шуй. Интерьер советских коммунальных квартир, хрущевок. Путешествие по мемориальным квартирам классиков отечественной литературы — Державин, Пушкин, Достоевский, Некрасов, Чехов. По страницам романов западноевропейских писателей — М. Пруст, Б. Шоу. И даже жилой интерьер как отражение и утверждение героя нашего времени — на примере романов Оксаны Робски. Закономерно: языки повседневности получают претворение в искусстве, в свою очередь искусство влияет на языки культуры. Многозначным феноменом, своеобразным социокодом, определенным знаком личностных особенностей, что несет в себе обширную информацию о человеке, является и наш костюм. И вот — знаковость костюма на примере молодежных субкультур: хиппи, панки, скинхеды, растафари, готы, рейверы. Происхождение и значение характерных аксессуаров, деталей одежды, причесок. И — связи традиционного и современного. О каких еще знаковых системах и их составляющих — знаках рассказывается в книге? Семиотика тела — татуировки, знаки-признаки от древности до современности. Япония, Новая Зеландия, индейцы, современные продолжатели. Понимают ли молодые люди, что и зачем рисуют на своем теле? Семиотика сексуальности — сексуальная привлекательность мужчин и женщин в изменяющейся динамике по странам и континентам: трансформация представления о физической красоте мужчин и женщин от древности до нашего времени. Имя как социальный знак. Знаковые особенности денег. Городской двор, реклама, товарные знаки… Прекрасное пособие для познания смыслов, скрывающихся в повседневности.
Мурашова Н. В., Мыслина Л. П. Дворянские усадьбы Санкт-Петербургской губернии. Южное Приладожье: Волховский и Кировский районы. СПб.: Алаборг, 2009. — 368 с.: ил.
Южное Приладожье (современные Кировский и Волховский районы Ленинградской области) — это обширная равнина, простирающаяся от Невы до Свири. Южный берег Ладожского озера, Невы, Свирь, реки Сясь и Паша. Каждый метр невских берегов, как и южного берега Ладожского озера, словно в копилке, хранит историю России с древнейших времен до наших дней. Когда-то здесь проходила часть древнейшей водной дороги “из варяг в греки”, из “варяг в булгары”. Опасность водной стихии — а Ладога коварна: мели, тяжелая волна, камни, — заставляла оборудовать отводные каналы вдоль южного берега озера. Вокруг каналов разрослись селенья, появились усадьбы. Сейчас почти все старинные усадьбы запущены, а сведения о них скудны, немногочисленны и разрозненны, подчас и недостоверны. Об истории Южного Приладожья, о располагавшихся когда-то на ее земле усадьбах и идет речь в этой книге. Повествование о дворянских усадьбах — это и рассказ об их создателях — архитекторах и владельцах, о постройках и парках, об исторических этапах их формирования. Чтобы приблизить далекое прошлое, пробудить в памяти события, людей, архитектурные сооружения тех лет, авторы предлагают, как в старину, проехать по Шлиссельбургскому тракту. И начинают путешествие по историческим местам из Шлиссельбурга — он же Орешек, Нотебург, Петрокрепость. На этом пути будут и другие города — Старая Ладога, древнейший город Руси, Новая Ладога, ровесница Санкт-Петербурга. В своей работе исследователи опираются на сведения из архивных документов и литературных источников, на результаты натурного обследования 1991, 1994 годов, на собственные впечатления и изыскания. Любопытны приложения. Например, списки дворян Новоладожского уезда — составляли их для проведения различных выборов (наши современные представления об отсутствии в России самоуправления ошибочны). Годы 1780,1792, 1830, 1916. Фамилии, пробуждающие смутные воспоминания о каких-то важных событиях прошлого: Бестужевы, Корсаковы, Головины, Мордвиновы. Среди приложений и списки дворянских усадеб. Согласно этим спискам, в начале ХХ века на территории нынешнего Кировского района насчитывалось 30 усадеб, на территории современного Волховского района в конце ХIХ века было 58 усадеб. И где все это? Какие-то поместья давно поглощены современным городом, где-то расположились наши садоводства, где-то — развалины, а где-то не сохранились и они. Книга иллюстрирована. Идиллические картинки, запечатленные на старинных фотографиях и рисунках, изображают неспешную жизнь наших предков. На современных фотографиях 90–2000-х годов можно видеть нынешнее состояние чудом уцелевших построек — усадебные соборы (некоторые даже отреставрированы), деревянный господский дом, дом священника, домик управляющего, бывшая приходская больница, бывшая почтовая станция, мостики, старинные пруды и живописные группы деревьев — останки былых парков.
Публикация подготовлена Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера) (Санкт-Петербург, Невский пр., 28, т. 448-23-55, www.spbdk.ru)