Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2009
Галина Иннокентьевна Лахман родилась в Магнитогорске. Окончила институт им. И. Е. Репина (Академия художеств). Живет в Санкт-Петербурге.
Время собирать камни, или молодежь и окружающая среда
Первого апреля 2009 года в Петербурге, на площади перед Финляндским вокзалом был взорван памятник В. И. Ленину. Дыра, полученная в результате взрыва, достигает около метра в диаметре. По оценкам экспертов, ущерб был бы намного больше, если бы взрывчатку закладывали профессионалы. Памятник “Ленин на броневике” является монументальным произведением скульптуры советского периода. Авторы памятника: скульптур С. А. Евсеев и архитекторы В. А. Щуко и В. Г. Гельфрейх. Скульптура считается одним из лучших изображений вождя мирового пролетариата
Я не поклонник ни философской, ни политической деятельности Владимира Ильича. Более того — противник. Отдавая должное его феноменальному организаторскому таланту, его блестящему уму, думаю тем не менее, что в истории России не существовало индивидуума, который бы так страстно ненавидел свою страну и свой народ, так целенаправленно и изощренно подвергал его унижению и уничтожению. Не могу без содрогания вчитываться в страшные цифры статистики: за годы cоветской власти погибли от голода, замучены в лагерях миллионы и миллионы людей. За каждой искалеченной жизнью, за каждым расстрелянным и замученным тянется шлейф несчастных судеб их родных и близких. Именно Ленин открыл кровавые шлюзы, именно он низвел до нуля цену человеческой жизни, именно он растлил умы многих поколений, ниспровергая роль и христианской культуры, и культуры общечеловеческой, именно с него начинается история массового вандализма в нашей стране. Но…
Нравится мне это или нет, а история России ХХ века связана с именем и деятельностью Ильича. И памятник у Финляндского вокзала — это и произведение искусства, и страница истории моей страны, и частица моего города. Если бы этот памятник погиб, утрата была бы невосполнима. Но и сейчас взорванный “Ленин на броневике” кажется мне кораблем, получившим опасную для плавания брешь. Черная дыра в бронзовой скульптуре — это черная дыра нашего общественного сознания, подобная черной дыре в земной атмосфере, нарушающая озоновый слой. И тает жизнь планеты, и угасает людское сознание. Приметы этого угасания сегодня в нашей стране видны повсюду.
Где бы мы ни находились, в Петербурге ли, в столице России или заштатном провинциальном городе, взгляд непременно наткнется на надпись, извещающую о том, что здесь был… В лучшем случае нас ознакомят с глупостью и наивностью неизвестного художника. В худшем напомнят основы нецензурной лексики. И в том и в другом случае молодые люди, а именно они являются авторами подобных сочинений, не отягощены интеллектом и ничего нового поведать миру не в состоянии. Незримое присутствие пассионарной и агрессивно настроенной молодежи не оставляет нас ни на улицах, ни в подъездах домов, ни в общественном транспорте, ни в вестибюлях метро. Вандалы рядом и вокруг нас. Наши дома расписаны непристойностями. Скамейки и сиденья в общественном транспорте искорежены и обезображены. Можно смело утверждать, что в любом городе, городке или поселке непременно найдутся варварские отметины. “Бытие определяет сознание”, — учили нас. Значение этого постулата общество примеряет на себя каждый день. Нас окружает конкретная среда, сформированная как результатами общественного труда, так и нашим отношением к окружающему миру.
Проявления вандализма не только прочно вошли в нашу жизнь, но и прочно закрепились в нашем сознании. Искореженные парковые скамейки, разрушенные детские площадки, раскуроченные автобусные и троллейбусные остановки. Разрисованные нелепыми орнаментами и надписями фасады домов, нецензурная речь, звучащая изо всех углов, — все это стало привычными атрибутами нашей жизни. Циничная истина “Ломать — не строить” находит все большее применение.
Каждый вечер, возвращаясь с работы, я застаю на своей лифтовой площадке стайку подростков: соседских мальчишек, их друзей и подружек. Каждый раз, я стараюсь не раздражаться и не замечать горы окурков, шелухи и батареи пивных бутылок и банок. Стараюсь не слышать их незатейливую брань, неуклюже втиснутую в незамысловатую речь. Стараюсь не делать замечаний, не читать нотаций. Большую часть этих ребят я знаю по именам, они — дети моих приятелей. Обычные нормальные ребята, всегда здороваются и со мной, и с моими соседями. Когда они учились в школе, то пользовались моей библиотекой и приходили ко мне за книгами. Сейчас учатся в вузах, иногда приходят с просьбами помочь сделать курсовики.
Но далеко не всегда наши встречи заканчиваются полюбовно. Так совсем недавно, ступив на лестничную площадку, я вновь встретилась со своими старыми знакомыми. Они были изрядно навеселе. Вид площадки, залитой вином, пивом и мочой, вызвал, мягко говоря, чувство справедливого негодования. Рядом с моими знакомцами — хорошенькие девушки, разгоряченные вином, и юноши, бравирующие мускулами и примитивной бранью. Им было хорошо. Помятый и потрепанный вид моих юных знакомых, железные двери, громыхающие в ночи, и голоса на повышенных тонах красноречиво говорили о том, что увещевания и убеждения бесполезны. Ситуация проста и понятна: пятница, вечер, родители на даче — ура, свобода!.. В четыре часа ночи моему терпению пришел конец. Кстати, соседям тоже. Укрощая приступ крайнего раздражения, я четко высказала молодым людям, что в данный момент думаю о них. Меня выслушали. И дали решительный отпор. Девушка-милашка, явно красуясь перед своими поклонниками, заявила, что мне и моим соседям достаточно было вежливо попросить их вести себя не столь громко, и тогда бы они охотно откликнулись на нашу просьбу. Нагло глядя мне в глаза, девушка утверждала, что ее родители, в отличие от меня, не имеют ничего против ее ночных развлечений. “Общество” с интересом наблюдало за развернувшейся полемикой. Пришлось мне поинтересоваться, почему же ее ночные бдения регулярно проходят на нашей территории, а не там, где живет она и ее толерантные родители. Я выразила желание немедленно познакомиться с ними и заодно выяснить их мнение на сей счет (девушка живет в нашем многоквартирном подъезде несколькими этажами выше). Я шла ва-банк. Я предложила юному обществу проделать это совместно. Меня поддержали жители соседних квартир, вышедшие на площадку, но, увы, предложение мое успеха не возымело. Накал страстей явно сник.
Финал беседы завершился трагикомично: вручив ночным гостям веники и совки для мусора, мы разбрелись по своим квартирам. Рано утром, уходя на работу (по роду занятости мне часто приходится работать в выходные дни), я встретилась со своей юной знакомой. Не поднимая глаз, она и ее приятельницы старательно терли швабрами полы нашего коридора. Энергичная женщина средних лет с сердитым и заспанным лицом, не церемонясь в выражениях, руководила действиями своих подопечных. И я поняла, что кто-то из моих соседей все-таки познакомился с ее мамой или папой.
Однако этот случай едва ли не единичен. Как правило, мы опускаем глаза и проходим мимо молодых людей, распивающих пиво у подножия памятника Ф. М. Достоевскому, мимо юношей с баллончиками краски в руках, расписывающих каракулями улицы города. Проходим мимо, потому что варварство и вандализм — неотъемлемые составляющие нашего бытия. А окружающая нас среда молча сносит наше равнодушие и спокойствие и мстит растлением молодых душ наших детей и внуков.
В 455 году произошло событие, трагическое для римской культуры: в результате военных действий вандалов во главе с королем Гейзерихом Рим был взят. Многие памятники античной и христианской культуры были уничтожены. С особой жестокостью уничтожались святыни и храмы. Так в сознание человеков пришло это панятие — вандализм. Возникновение термина “вандализм” приписывают аббату Грегуару. В 1794 году на заседании конвенции Генеральных штатов он прочитал “Доклад о разрушениях, творимых вандализмом, и средствах их предотвращения”. В своем выступлении Грегуар призывал самым суровым образом пресекать уничтожение памятников искусства. В Х–ХI веках понятие “вандализм” укрепляется в литературе” как синоним разрушения произведений искусства и архитектуры. Владимир Даль определяет вандализм как поступок “грубый, противный просвещению и образованности” и не соответствующий моральным нормам. Большая Советская энциклопедия трактует вандализм как бессмысленное уничтожение культурных и материальных ценностей.
В современном мире это понятие стало синонимом хулиганства. Оно обозначает порчу какой-либо собственности: общественной, частной или коммунальной. С 1997 года российский Уголовный кодекс дает определение этому виду преступлений. Появляется статья, определяющая наказание за “осквернение зданий или иных сооружений, порчу имущества на общественном транспорте или в иных общественных местах”. Уголовный кодекс РФ содержит несколько статей, связанных с уничтожением и порчей материальных и культурных ценностей. Это надругательство над могилой, “умышленное уничтожение, разрушение или повреждение памятников истории и культуры”. Социологи и психологи многих стран все чаще обращаются к исследованию феномена разрушения. В настоящее время понятие вандализм — это и вытоптанные газоны, и полные мусора городские парки и пригородные леса, и погромы магазинов и кафе во время массовых беспорядков, и разрушение стадионов и спортивных сооружений во время футбольных матчей. Стараясь подвести эти поступки под классификацию уголовных кодексов и определяя вандализм как нанесение намеренного ущерба того или иного вида собственности, зачастую юристы вынуждены констатировать непреднамеренность этих поступков: мол-де, юные варвары не осознают ни сути, ни последствий, ни ответственности за содеянное.
Государство, в свою очередь, пытается реагировать на проявления вандализма ужесточением карательных мер. Согласно УК РФ, молодой человек может быть привлечен к ответственности в возрасте 14 лет за поджог и с 16 лет — за участие в диверсиях и беспорядках; здесь мы подходим к вандализму с “лицом” идеологическим. Он может означать протест против существующего института власти. Обычно усилению этой разновидности вандализма сопутствуют социальные революции и общественные катаклизмы. Пример: разрушенное здание Бастилии, символ королевского суда. За период Великой революции во Франции было уничтожено 168 памятников архитектуры и искусства. До 1917 года в России насчитывалось около 78 тысяч церквей и 1253 монастыря. В 1991 года осталось около 7,5 тысяч церквей и 16 монастырей (Алексий II. Речь раввинам г. Нью-Йорка. 13.11.91).
Не в этих ли разрушениях причина прогрессирующего вандализма в современной России, ни в них ли его истоки? Как известно, в любом обществе при глобальных его изменениях именно молодежь, в силу несформировавшегося отношения к жизни и основным жизненным ценностям, наиболее уязвима. Социальная нестабильность вызывает в ней защитную реакцию, и такой реакцией становится агрессия в разных ее проявлениях: от граффити до погромов. К тому же за годы перестройки культурно-просветительный аспект в воспитании молодежи претерпел значительные изменения. Выросло целое поколение петербуржцев, не знающих, где находится Эрмитаж или Русский музей, никогда не читавших Достоевского, не помнящих ни строчки из Пушкина. Что уж говорить о миллионах россиян, не видевших северную столицу?!.
А тут еще и расслоение общества на богатых и бедных, расслоение, при котором богатыми стали далеко не лучшие представители рода людского. Произошло смещение культурно-нравственного понятия, что такое хорошо и что такое плохо, дали крен в сторону материального обогащения.
Но ведь относительно недавно, в период проклятого тоталитаризма и “развитого (читай — болотного) социализма”, подобные явления массовых разрушений в нашей стране были крайне редки. Почему? А потому, что за годы советской власти в стране был создан социальный институт, защищающий интересы подрастающего поколения. Работали спортивные секции, многочисленные кружки и студии: фото, художественные, театральные. И все они были бесплатные. И это действительно было настоящим завоеванием социализма. С приходом же перестройки все изменилось: секции и кружки стали платными. Да и образование становится платным, чему свидетельство — вопиющая коррупция в школах и вузах. Таким образом, рушатся сформированные ранее стереотипы поведения; героями молодежи становятся в лучшем случае Прохоровы с их куршавелями, в худшем — люди типа Саши Белого из кинофильма “ Бригада”. Подражание последним, в купе с жаждой самоутверждения любой ценой, порождает комплекс Герострата. Подобно Герострату или герою “Золотого храма” Юкио Мисимо, сжигающих храмы ради личной известности и славы, молодежь разрушает храмы и памятники архитектуры. В какой-то мере эти разрушения являются способом проверки сил общественных устоев и авторитета общественных норм. И вновь возникает вопрос: почему юношеский вандализм приобретает столь оглушительные масштабы? И вновь мысленно возвращаюсь к взорванному Ленину…
Еще свежи воспоминания, когда под восторженный рев толпы уничтожали памятники революционным и капээсешным вождям. Не питая симпатии ни к одному из них, я утверждаю: многие из уничтоженных памятников — подлинные произведения искусства, созданные талантливыми скульпторами и архитекторами. Беда в том, что настоящий художник тем и велик, что может приподняться над обыденностью и современностью, может создать нечто принадлежащее вечности, что не способен в силу своей зашоренности увидеть рядовой обыватель.
Я — архитектор. Каждый памятник и постамент, стоящий на улицах, площадях и скверах любого города, я оцениваю с профессиональной точки зрения. Я вижу, как памятник “держит” пространство площади, как формирует и ее, и окружающую архитектурную иили ландшафтную среду, вижу, какую единицу масштаба задает он этой среде и соразмерна ли эта единица масштаба окружающей застройке. Я вижу уровень эстетического восприятия того или иного сооружения. Иными словами, памятник решает многочисленные задачи, которые мы воспринимаем невербально, на уровне подсознания.
Вспомним, как 22 августа 1991 года был снесен памятник Ф. Э. Дзержинскому на Лубянской площади в Москве. Памятник являлся неотъемлемой частью прекрасно сформированного ансамбля Лубянской площади. Место, где памятник был установлен, и его высота были строго выверены, а пропорции хорошо прорисованы. Говоря профессиональным языком, памятник формировал и “держал” пространство. Но вот разъяренная толпа свергает монумент. И площадь пуста и безлика. Заметьте, это не 1917 год, а 1991-й.
Отношение к Ф. Э. Дзержинскому в нашей истории неоднозначно. И по сей день нет ответа, кем он был: злодеем или спасителем. Кто он: человек, чьи руки обагрены кровью невинных, или добрый дядя, забирающий детей с улицы и дающий им хлеб и кров? По данным официальной статистики, в 1922 году в России было 7 миллионов беспризорников (Е. Г. Слуцкий. “Беспризорность в России вновь грозная реальность”). Скольких он спас? И разве за преступления людей несут ответственность их изображения, в том числе и эта работа известного скульптора Евгения Вучетича?..
Если бы каждая последующая ступень эволюции уничтожала бы портреты и изображения политических предшественников, какими бы они ни были, мы бы никогда не узнали, как выглядели Нерон или Наполеон, Ричард III или Екатерина II, слабовольный Николай II или кровожадный Сталин. И этот список, естественно, можно длить и длить. Но стала бы интереснее и содержательнее наша жизнь без этих гранитных и бронзовых ликов?
В Италии стоит памятник Муссолини, в Англии — Кромвелю. Эти памятники не просто отдельным личностям, в них — история великих стран. Потому и борьба с памятниками — это борьба с историей… Знает ли сегодняшняя молодежь историю нашей страны? Трудно сказать, но если в России, где фактически нет ни одной семьи, которую бы не ранила война с фашизмом, многие молодые люди не могут ответить на вопрос, в какое время она проходила и кто в ней участвовал — вопрос риторический.
Я вовсе не за то, чтобы устанавливали памятники тиранам. Было бы странно, если бы с позиции сегодняшнего дня общество выступало бы за установку памятников Гитлеру, Сталину, Мао Цзе-дуну… Однако в Италии, например, принят закон: если памятник установлен и прошел испытание временем, сносить его нельзя. Поэтому в этой стране можно увидеть и памятник Гитлеру, и памятник Федору Полетаеву — борцу антифашистского Сопротивления. По-моему, это здорово! Никому же не приходит сегодня в голову уничтожить парадный портрет, например, VII или VIII веков. Или под лозунгом “Долой тиранов!” уничтожить изображения царей, которые правили до советской власти… Но… Вспомним, сколько замечательных памятников снесено и уничтожено в нашей стране. А в Петербурге? Кто не знает площадь Восстания, бывшую Знаменскую. Когда-то эту площадь украшали Знаменская церковь и памятник Александру III работы Паоло Трубецкого. Сегодня — безликий обелиск, посвященный юбилею победы над фашизмом. Смотрю на фотографию прошлых лет: невозможно сравнить вид дореволюционной Знаменской площади с тем, что представляет она сегодня. Убрав уникальный, неповторимый памятник Александру III, заменив его на тиражированное изображение победы, наш замечательный город не обрел ничего, кроме еще одной серой отметины провинциальности. Вы спросите: какая связь между снесенными памятниками и разгулом молодежного варварства? А вот какая. По некоторым оценкам, ущерб от действия вандалов только в Санкт-Петербурге составляет около 30 % затрат, которые приходятся на ремонт и восстановление жилищно-коммунального сектора. Например, в 2007 году на ремонт и покраску фасадов, было выделено из городского бюджета 15 миллионов рублей. Треть этой суммы пошла на ремонт и восстановление жилого фонда в исторической части города. И, как правило, ущерб окружающей среде наносится молодыми людьми в возрасте от 14 лет и старше, то есть теми, кто рос в эпоху перемен, в стране по имени Россия, не знавшей своего лица.
Особого вида цинизм проявляют юные вандалы в отношении к кладбищам. Осквернение мест захоронений становится ужасающей действительностью. Поваленные кресты. Расколотые надгробия. Раскуроченные могилы. Подобные явления наблюдаются по всей России. Вот лишь малая толика этих преступлений.
2008 год. В Москве злоумышленники повредили два надгробия на кладбище Марьина Роща. Задержаны двое москвичей 24 лет от роду. В Нижнем Новгороде неизвестные вандалы облили черной краской 9 надгробных памятников на Ново-Сормовском кладбище, в так называемом “татарском квартале”. Опять Москва: на Рублевском кладбище повреждены 60 могил. Бесчинствовали молодые люди. Милиция установила их имена. Это двадцатилетние Лысов и Семенов, ранее принимавшие участие в сожжении часовни на том же кладбище. Петербург. Осквернено Стрельнинское кладбище. Разрушено более 20 могил.
Май 2008 года. Поселок Дружная Горка Гатчинского района Ленинградской области. В результате действий трех молодых людей, семнадцатилетней девушки и двух парней около восемнадцати, пострадали 62 памятника и 30 крестов. Если поднять статистику по стране, несомненно, этот ужасающий список будет продолжен.
Почему я рассматриваю, казалось бы, взаимоисключающие друг друга аспекты: величественные памятники и скромные кладбищенские надгробия? Да потому, что и то, и другое объединяет одна сущность — память. Кто из нас знает генеалогические дерева своих родов? Если кто и знает — в лучшем случае до третьего колена. Многие ли из нас чтят память умерших? Ходят на кладбища, ухаживают за могилами, тем самым поддерживая связь времен. Многие ли из нас задумываются над тем, что жизнь и смерть — это неразрывное целое одного процесса, основа любого эпоса любого народа. Основа любой культуры — память и уважение своих предков. Отсутствие уважения к мертвым порождает отсутствие уважения к живым. Может быть, поэтому молодые с таким ожесточением громят города мертвых, продолжая начинание предшествующего века по уничтожению своих корней, своего прошлого.
Нельзя сказать, что государство ничего не делает, что его правоохранительные органы не борются с этим злом. Растет и количество колоний для правонарушителей, общество старается защититься. Но, несмотря на снижение возрастного ценза при привлечении к уголовной ответственности, количество правонарушений среди молодежи неуклонно растет. Исследования показывают, что акцент на карательных санкциях зачастую вызывает обратную реакцию и усиливает проявление агрессии и протеста. Вместе с тем ограничение карательных мер и одобрение обществом толерантных форм поведения снижает проявление деструктивных способов утверждения личности.
Так чего же хочет наша молодежь? Во что она верит? И верит ли хоть во что-нибудь?! Недавно я смотрела телевизионную программу, посвященную открытию православного храма в одной из колоний. Храм построен силами заключенных. И находится он на стыке границ колонии для пожизненно осужденных и колонии, где отбывают наказание за менее тяжкие преступления. Посещение храма и общение со священнослужителями — единственная ниточка, связывающая этих несчастных с другой, нелагерной жизнью, единственное место общения с нормальными людьми. Священники храма пытаются по возможности облегчить их участь и направить их помыслы в нужное русло. Настоятель храма сетовал, что горько осознавать, сколько иными были бы жизненные пути этих людей, найди они дорогу к Храму прежде, чем пошли они на разбой. А ведь у многих путь к преступлению начинался с элементарного вандализма, с разбитой витрины, низвергнутого креста.
Слушая настоятеля, я вновь уверилась в том, что воспитание, просвещение, образование — единственный путь к созданию достойного общества. Чем больше внимания уделяет общество молодежи, тем большим вниманием молодежь отвечает обществу на проявленную о ней за боту. К сожалению, большая часть молодежи нашей страны, от 14 до 18 лет, находится вне контекста культуры, тогда как сам термин “культура”, известный еще с античных времен, и означает “возделывание, взращивание, привитие благородных качеств, влияющих на дальнейшее развитие индивида”. Говоря о контексте “культура”, я имею в виду и культуру быта, и культуру поведения в соответствующих условиях и обстановке.
Во Франции существуют специальные образовательные программы, в которых до сознания подростков доносят сведения, какая часть средств расходуется государством, муниципалитетами и прочими государственными структурами для ликвидации последствий юношеского вандализма. При этом подчеркивается, что потраченные средства могли бы пойти на улучшение жизни и молодежи, и общества в целом.
А кто же занимается воспитанием и взращиванием молодой поросли в нашей стране? Недавно по каналу “Культура” я слушала выступление замечательного детского поэта Юрия Энтина. Еще недавно его песни пела вся страна. Нынче же из ста двадцати песен, написанных Энтиным за последние десять лет, ни с экранов телевизоров, ни в кино, ни в театре не прозвучало ни одной. Зато на всевозможных музыкальных конкурсах малышки с серьгами и пирсингом в ноздре, подражая взрослым, поют песни о несчастной любви. Печально и то, что “Культура” — единственный телеканал в стране, где более или менее регулярно говорят о проблемах молодежи. Если же эти проблемы поднимаются другими телеканалами, то исключительно в связи с криминалом.
Слава Богу, далеко не всякий вандализм ведет к криминалу. А если бы мы имели элементарное гражданское мужество, если бы не проходили равнодушно мимо дурных, а то и злобных попыток молодых оболтусов обратить внимание на себя наше внимание, сколько несчастий можно было бы избежать…
Не так давно я с институтскими приятелями ехала в метро. Было поздно. Но людей в вагоне было еще много. Наше внимание привлекли трое подростков: девушка с двумя молодыми людьми. Они стояли у входа в вагон и всячески мешали входящим и выходящим пассажирам. Модно одетые, они громко и вызывающе развязно разговаривали, украшая свою речь нецензурной бранью. Пассажиры молча косились в их сторону, тяжело вздыхали и молчали… Ни один из них не сделал замечания молодым людям. Чувствуя полную безответственность, они совершенно распоясались. Один из них, в роскошной белой куртке, достал маркеры и стал расписывать двери и стены вагона. Двое других оглядывали присутствующих с победоносным видом. Среди пассажиров было много мужчин так называемого репродуктивного возраста, то есть мужчин в расцвете лет. Но никто из них даже не попытался остановить подростков. Все дружно делали вид, что ничего не происходит. Моя попытка изменить ситуацию успеха не возымела: подростки даже не удостоили меня взглядом. И тогда мой приятель вытащил цветные фломастеры (что только не лежит в карманах художника) и спокойно и сосредоточенно стал разрисовывать роскошную белую куртку. Молодые люди были так заняты собой, что ситуацию оценили не сразу, а когда поняли, что происходит… На молодого человека было жалко смотреть. Он открыл рот, и то, что он произнес, рассмешило всех окружающих. “Что вы делаете! Что я скажу родителям,— едва не плача, произнес он. — Они же меня убьют!” Нам надо было выходить. На прощание мы посоветовали ему рассказать родителям, чем он занимался с друзьями в метро и почему дяденька разрисовал ему куртку. Куртка действительно была безнадежно испорчена, и мне было жаль ее. Жаль было и ее владельца, в глазах которого стояли слезы. Наверное, наши действия были непедагогичны. Но, может, только так и следует поступать. Не увещевать и не читать нотаций, не тащить немедленно в милицию, не обвинять во всех грехах и много других “не”, которые никакого успеха не приносят…
И опять я возвращаюсь к нам, взрослым, к нам, отцам и матерям уже несопливых, но еще не оперившихся чад. Ведь зачастую мы сами подталкиваем молодых к поступкам, от которых сами же и страдаем. Как-то по ТУ (куда ж без него) в программе “Подробности” хорошенькая представительница СМИ интервьюирует юного художника, поклонника техники “граффити”. Молодой человек чувствует себя героем. Интервью смотрится поэтично. Особенно тогда, когда юноша объясняет мотивы своих действий, рассказывая, как рано утром с баллончиками краски в руках он выходит из дома. В это время весь мир принадлежит ему. Мое воображение тут же нарисовало другую картину. Ранним утром молодой человек с ведром воды и шваброй в руках направляется к местам своих художеств. Его сопровождает представитель правопорядка или волонтер, в обязанности которого вместо службы в армии входит охрана города и городской среды от вандалов. И молодой человек старательно смывает следы “творчества” себе подобных. И тогда город принадлежит нам. Мечты, мечты…
Другой пример. Два года назад в Магнитогорске проходил первый всероссийский конкурс художников “граффити”. Фундаментальный бетонный забор некоей воинской части был любезно предоставлен администрацией города для проведения монументально-художественного эксперимента. Сие событие громогласно освещалось в южноуральской прессе, и я, проведав о нем, с интересом ознакомилась с участниками конкурса. Как выяснилось — ни одного профессионала. Ни у кого нет художественного образования. Никто после конкурса не поступил ни в Академию художеств, ни в Академию барона Штиглица, ни в Суриковское училище, ни на какой-либо факультет дизайна.
О бедные железобетонные плиты, измазанные цветной какофонией, бездарной и безвкусной! Они и представить себе не могли, что подвергнутся такому насилию. Так и стоит этот несчастный забор, якобы призванный украсить город, по сей день, уродуя своим видом не только городскую среду, но и без того незатейливые вкусы горожан.
А теперь представьте, что по такому же принципу проводятся конкурсы среди музыкантов, скажем, скрипачей или пианистов, а среди них нет никого, кто знал бы, что такое сольфеджио, не говоря уже о том, владеют они искусством игры или нет. Представили? Дикость, не правда ли? Почему же она дозволена среди так называемых монументалистов, почему им, не обученным азам живописи и рисунка, позволяют выставлять себя на всеобщее обозрение? У меня нет ответа. Но знаю, что конкурсы, подобные магнитогорскому, приводят к тому, о чем я уже говорила: испоганенным фасадам домов, вагонов метро, афиш и реклам — всего, что составляет городскую среду.
Я вовсе не против, чтобы раз в полгода или раз в год художники “граффити” состязались в своем мастерстве, но — в определенных, специально отведенных для этого местах. Пусть потом победитель соревнований получает право расписать какой-нибудь брандмауэр, только срок жизни подобной росписи — полгода, от силы — год. Через год данное произведение уничтожается, и на его месте появляется новое. Имя победителя становится достоянием общественности и обеспечивает ему прижизненную славу. Ура!..
В советское время брандмауэрные поверхности фасадов отдавались для росписи художникам-монументалистам. В те годы “славы КПСС” меня безумно раздражали сцены из жизни рабочих и колхозников, которые настигали повсюду. И все же проблемой украшения городской среды тогда занимались профессионалы, а теперь — вандалы! Кто бы мне сказал, что пройдет лишь десятилетие, и я с ностальгией буду вспоминать некогда ненавистных мускулистых и пустоглазых героев труда, сочла бы его чокнутым, ан на тебе…
Вот мы и подошли к выводу: вандалами одновременно могут быть и государство, в лице своих чиновников, и индивидуумы, чьи юные лица нам уже известны. И Санкт-Петербург, к моему глубокому сожалению, тому печальный пример.
Всемирно известный художник Михаил Шемякин, чьи памятники установлены в Венеции, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Москве, дарит Петербургу несколько своих скульптур. Можно по-разному относиться к творчеству этого художника, можно вести бесконечные споры: таким должен быть памятник Петру I, что в Петропавловке, или не таким, бесспорно одно: все его произведения отмечены печатью гения.
Однако отношение горожан к произведениям Шемякина неоднозначно. Только ленивый не посидел или не постоял на коленях монумента. Только ленивый не потер ладонью лысую голову Петра. И колени, и голова бедного самодержца вытерты и отшлифованы ладонями страждущих. Такое “внимание” к бронзовому Петру — отсутствие элементарной культуры не только отдельных горожан, но и отцов города, не оградивших памятник от последних. Могут возразить: стопа святого Петра (собор св. Петра в Риме) тоже отшлифована прихожанами. Да, это так, но и римские власти, и Ватикан строго следят за состоянием скульптуры. И в случае необходимости незамедлительно принимают меры по ее защите и восстановлению. Территория Петропавловской крепости тоже охраняется государством, только со времени установки шемякинского Петра я никогда не видела и ни от кого не слышала, чтобы страж правопорядка вмешался и разогнал сидящих на нем по двое, по трое, а то и целыми семьями “петербуржцев и гостей нашего прекрасного города”. Стражи порядка делают вид, что ничего не замечают. А и правда: зачем милиции дополнительная суета, если городские власти сами делают вид, что ничего не происходит?!
Второй пример: еще один шемякинский памятник — “Первостроителям Петербурга” (архитектор Вячеслав Бухаев). Блестящая идея — увековечить память первых зодчих российской столицы: Андреаса Шлютера, Жана Батиста Леблона и Доменико Трезини. И это не просто памятник. Это памятник — покаяние, памятник — надгробие, памятник — благодарность потомков. Настоящие могилы этих великих зодчих уничтожены, никто не знает, где они похоронены… Вот уже пять лет памятник стоит в сквере у Сампсониевского собора. За это время бронзовый стол исчез, от гранитной арки отбили четыре бронзовых барельефа, металл сдали на переплавку — три из четырех барельефов были найдены в скупке цветного металла. Стол разыскали в антикварном магазине. И тут, как и с Петром, вандалами выступили не только молодые разрушители, не только скупщики цветных металлов, но и власти города: долгое время памятник “Первостроителям Петербурга” не стоял на учете ни в Музее городской скульптуры, ни на балансе — в районной администрации его как бы не было вовсе.
А знаменитые сфинксы на набережной Робеспьера? Увы! У них та же участь.
И вот апофеоз административного вандализма: каток на Дворцовой площади. Теперь-то мы знаем, чего стоит подобное мероприятие. Оно стоит утраченной решетки вокруг Александровской колонны. Сбитых с решетки или покалеченных бронзовых орлов.
Интересно, а если бы за их ремонт платили не мистические меценаты, не мы, исправные налогоплательшики, а те, кто принял решение: катку быть. Например, уважаемый губернатор города, уважаемый начальник Государственной инспекции охраны памятников, уважаемые депутаты и чиновники Закса. Не сомневаюсь, таких “ошибочных” решений было бы намного меньше.
И откуда же, спрашиваю я себя, у молодого петербуржца появится любовь к родному городу, если в погоне за популистской славой и удовлетворением собственных амбиций, не исключая и меркантильных, градоначальники демонстрируют всему миру, что им не жалко ни Дворцовой площади, ни Александровской колонны, ни ограждающей ее решетки с орлами — символами России. Подобные действия — проявление вандализма власти. И что в сравнении с ними ущерб, причиненный наивными художниками “граффити”? Сдается, ущерб от них ничуть не меньше, чем причиненный отдельными вандалами…
Стоит заглянуть в мировую паутину, и ты можешь получить ответ практически на любой вопрос, но только на один вопрос нет ответа: как сегодня, в век нанотехнологий и постоянно растущего информационного поля, ликвидировать вандализм в молодых сердцах и умах?