Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2009
* * * Старуха, накопивши злости,
В тугом коричневом пальто,
Крича, перемывала кости
Властям российским. Но никто,
Увы, ее не слушал. Рядом
Лишь собрались с округи псы
И, сев кольцом, веселым взглядом
Заката стерегли часы.
А мимо паства в храм шагала,
И, кепки натянув на лбы,
Студенты пили, и… “Шакалы! —
Кричала старая. — Жлобы!
Страну какую развалили!
Продали, сволочи…” — а псы,
Зевая, сладостно скулили,
Дышали, облизав носы.
Им дивно было, что с авоськой
Она была как злобный гном,
Как человеческая Моська
Под историческим Слоном.
* * * Где юноша кричал: “Все устарело!
Вот наша эра, а твоей конец!” —
Там старец отвечал: “Не в этом дело,
А в том, что ты пока еще юнец…”
Но первый не сдавался и упрямо
Ломил вперед, пока в конце концов
В пути его не проглотила яма,
Таких же резвых полная юнцов.
Они сидели в яме и, похоже,
Негодовали на коварный рок.
Пока какой-то старикан прохожий,
Подав клюку, им вылезть не помог.
* * * Остыло сердце, опустились руки —
К чему им сила, если нет оков?
И все плоды безделия и скуки
Лежат на кладбище черновиков.
И стало ясно: все намного проще.
Величие растет из простоты.
И лучше всех потуг воскреснуть — мощи,
И хороши увядшие цветы.
* * * Цели солнечные не звали нас,
Мы смотрели вперед иначе.
Наша молодость шла по развалинам,
То посмеиваясь, то плача.
По заросшим бурьяном плитам,
Среди призраков бывших строек,
Как разумный товарищ Шлиман,
Охладевший к советской Трое.
СТАРИКИ
Они ко мне приходят молодыми.
Часы, визжа, ломаются во мне,
И я ползу в своем эстрадном дыме
К купавшимся в пороховом огне.
Теперь для нас все чаще судьбы эти –
Всего лишь кадры черно-белых лент.
Всего лишь кадры черно-белых лет,
Тянувшихся так медленно и в цвете.
* * * Время уходит, тикая,
С грохотом канонады.
Какое-то все не великое.
А может быть, так и надо.
ПОСЛЕ ТОГО
После того, как меня душили подушкой,
Я запросто ртом хватаю отравленный воздух.
После того, как выпита энная кружка,
Я не задумываюсь о пьянящих звездах.
После того, как любовью меня огрело,
Я ослеп на глаз
И оглох на одно ухо.
После того, как на меня повесили тело,
Я шарю на вешалке белую ризу духа.
И пространства хромающий ослик
Тащит время в своих вьюках.
Что еще будет после
В моих руках?..
* * * Ведь жизнь минует, как и все приятное…
Потратив суммы, понеся суму,
Когда-нибудь я встречу необъятное
И наконец его приобниму.
* * * Февраль был солнечный. Из окон шел сквозняк.
Закутавшись в халат, я вспоминал о днях,
Когда еще не жил на этом свете.
Историки, фиксируйте! Сейчас
Проснется мощь, таящаяся в нас:
В царе, в толпе, в послевоенном лете,
В кольчугах и зеленых кителях,
В газетах, облигациях, рублях,
Монастырях, лубянках и этапах.
Проснется на мгновение во мне,
И я услышу, как трещит в огне
Столица, и услышу древний запах.
Но все утихнет и уйдет потом.
С горы летит эпохи снежный ком,
Чтоб где-нибудь сорваться и разбиться,
А будни отвлекают, и — смотри! —
Проснется ли в тебе “2003”?
Я рад, что хоть во мне годам не спится.
* * * Мы полны зла и страха,
И душонка мелка,
И свободы рубаха
Ей еще велика.
Силясь вышагать в ногу,
Спотыкаясь и злясь,
Мы не видим дорогу,
Часто бухаясь в грязь.
Велика, волочится
Не рубаха, а рвань.
И живет, копошится
В дырах всякая дрянь.