Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2009
Евгений Игоревич Алехин родился в 1985 году в г. Кемерове. В 2004 году стал финалистом литературной премии “Дебют”, получил специальный приз “Голос поколения” от Министерства культуры. Публиковался в сборнике “День святого электромонтера”, в журнале “Октябрь”. Живет в Москве.
Бредовые рыцари
Мы, наверное, уже немного выпили перед тем, как поехать с Лешей на Пионерку. Мне тогда оставалось чуть больше месяца до семнадцати, а ему только-только исполнилось восемнадцать. Мне оставался один экзамен в школе, а ему диплом в технаре. Мы поехали в поселок Пионер, в гости к его сестре Жене и ее мужу Васе. Я с ними познакомился на Лешином дне рождения. С Женей мы, как тезки, особо подружились.
Так, купили несколько бутылок паленой водки, несколько полторашек пива, сидели и пили. Там еще была бабка, Васина мама у них тоже жила. Леха сказал ей:
— Это со мной Женек, он хороший парень, к тому же поэт. Пишет стихи и поэмы.
Так мы сидели и пили в этой деревенской избушке. Потом мы с Лехой пошли в баню, мылись, говорили, парились, выбегали, ныряли в бочку с холодной водой, потом опять парились.
— Неплохо бы бабу, — потом сказал Леха.
— Знаешь, куда здесь можно сходить?
— Уже поздно. Надо было с ними заранее.
— Ну и ладно, сам себя удовлетворишь, да все нормально будет. Он на меня посмотрел настороженно.
Я:
— Только не надо мне гнать эту телегу, что ты нормальный пацан и что ты не делаешь этого…
Он расслабился и сказал:
— Странно. Ты первый мой знакомый, который так об этом говорит.
— Бог ты мой, а я-то думал, мы живем в двадцать первом веке.
Мы сдружились с Лехой еще сильнее. Все эти пьяные разговоры, в которых нет видимого смысла, на деле помогают проникнуть к человеку.
Потом мы оделись. Я курил в оградке, когда подъехал какой-то тип на “БМВ”. Леха стоял и говорил с ним на дороге. Смеялись. Было необычно видеть здесь такую машину, может, этот парень у своего отца взял покататься? Потом задняя дверца открылась, оттуда вышел еще один парень, судя по тому, как с ним говорили, лоховатый. И тут я не заметил, как начался шум.
— Дайте мне бабу! — кричал Леха.
— Леша отпусти! Это моя дырка!
— Нет, не твоя!
Парень, который вылез первый, смеялся.
Я вышел за калитку, чтобы все это рассмотреть. На заднем сиденье еще сидела пьяная проститутка, Леша тянул ее на себя, а Лоховатый Парень пытался загородить. На крики выбежала Женя.
— Женя, скажи ему, — кричал Лоховатый Парень, — скажи, что это моя дырка!
Я тоже стоял и смеялся. Никогда такого не видел.
Женя теперь пыталась оттащить Леху, он кричал:
— Нет, мне нужна баба!
Вышел еще Вася, и мы все оттащили Леху. Я заметил, что его сильно повело.
— Меня?
Мы пошли выпить еще.
Когда вышли покурить, я и Леша, в следующий раз, он сказал:
— Я же совсем забыл!
— Что?
— Вон сосед напротив, Сютин, он должен мне тыщу рублей.
— За что?
— Да он, урод, сидел на зоне, петухом был. Петушарой был, понятно?
— Ну, раз петушарой, тогда все ясно.
Мне не очень все это нравилось, хотя во всем этом было что-то манящее. Мы перешли дорогу, там стоял такой же деревенский домик. Лаяла собака. Зашли в небольшую веранду, там с двух сторон было по большой раме, в каждой много маленьких квадратных окошечек. Леха постучал в дверь.
— Что надо? — спросил недовольный женский голос через какое-то время.
— Где сынок? Сютин где?!
— Нету его. Уходите! Ночь на дворе!
— Как это нету?!
— Нет его дома!
— Откройте, я знаю, что он дома.
Леха вдруг стал ужасен. Мне было жутковато.
— Где он? Вы в погребе его прячете?
— Ты что, придурок ненормальный?! — кричала тетка из-за двери. — Вали домой!
Леха долбил в дверь.
— Где этот педрила?!
— Вали отсюда!
— Откройте! откройте! где он?!
Леша выбил несколько окошек, и тогда я вдруг перестал волноваться. Меня подхватила волна удивительного. Откуда-то сбоку еще лаяла и все норовила дотянуться до меня собака, но ей не хватало цепи. Я подошел и крикнул на нее:
— Заткнись!
Она укусила меня за ногу, я рассмеялся и пнул ее. Не со злостью пнул, а просто пнул, даже с жалостью, она ведь не знала, что мы с Лешей бредовые герои, бредовые рыцари без страха и упрека, внутри у нас сидит бредовый героизм, что нам предначертано судьбой совершать бредовые подвиги. Собака заскулила, залезла обратно в будку да там осталась. Леша тем временем выбил все окошки с одной стороны веранды.
— Подожди, подожди, можно мне маленько? — спрашиваю.
И со второй стороны берусь я. Бью в первое маленькое окошко, но промахиваюсь, попадаю только в деревянную рейку. Кулаку больно. Второй раз — и опять в рейку.
— Да что это такое! — бью с локтя. В результате вываливается вся рама.
— Ни хрена себе, ты начудил! — кричит Леха.
За дверью все еще слышна эта тетка, непонятно, что кричит, ясно одно: она недовольна. Мы с Лехой выходим за калитку, идем, обнявшись, нам очень смешно, нам хорошо, летние звезды горят. Мы все смеемся и никак не можем остановиться. Проходим несколько улиц, но нам никто не встречается. Мы возвращаемся обратно в дом, Женя нам что-то объясняет, но мы не понимаем ни слова, все остальные уже говорят не на том языке, мы допиваем водку, а потом меня кто-то назойливо тычет в спину.
Я сплю, мне неинтересно, у меня вертолетики в голове, я катаюсь на каруселях. Но мне повелительно говорят:
— Проснись. Вставай.
Я нахожу в себе силы и отвечаю:
— Не стоит. Я хочу немного подумать.
— Вставай, сука!
Голос мне не знаком. Я поворачиваюсь и вижу огромного толстого мента. Рядом с ним небольшой ухмыляющийся хрен не в форме. Мне не хочется ни смотреть на них, ни тем более разговаривать с ними. Я отворачиваюсь, но мне дают по спине. Я сажусь на кровати.
— Давай собирайся.
Я вижу сонного похмельного Леху, который сидит на кресле и ничего не понимает. Лицо у него опухшее. Он сидит и вяло пытается натянуть штанину на ногу одной рукой, второй — держится за голову.
— Собирайся!
Начинаю надевать штаны. Потом кофту. Чувствую, что надо тянуть время. Ищу что-то в течение секунд сорока.
— Быстрее! — говорит здоровый. Второй все стоит да ухмыляет свою рожу. Из другой комнаты слышу невнятные голоса Жени и Васи.
— Не видишь, что я собираюсь, — нервно говорю.
Здоровый хватает меня за шею:
— Не выводи.
Мне тяжело дышать, я с трудом:
— Да дай мне носки найти.
Потом нас сажают в машину, в собачник. На улице рассвет, свежее красивое утро. Только я далек от этого — не чувствую себя свежим и красивым. Рядом с ментовским бобиком стоит седая тетка:
— Да, это они! Эти уроды! Заберите их отсюда подальше!
Тут я понимаю, что нас сейчас повезут в милицию. Мое лицо само собой принимает скорбное выражение.
— Ты что, — говорит Леха, — ну у тебя и морда.
— Так, просто.
Потом он:
— Значит, так, Женек. Я возьму на себя эту хреновину. Если что, меня переклинило, я полез, а ты пытался меня оттянуть, но я тебе веек. В таком духе.
— Ага.
Мы все едем, и едем, и едем, настроение лучше не становится, говорить неохота, к нам подсаживают какого-то алкаша, нас привозят куда-то. Вот так мы и оказались в милиции какой-то там деревни, то ли Ягуновка, то ли Ялыкаево, неважно, что-то на эту букву. Нас закрыли за решеткой, минут через пять пришли снова эти двое, которых мы еще не успели и не успели бы полюбить, вывели алкаша. Толстый ему:
— Ну что такое? Ты же обещал не трогать ее больше!
— Да я это, я все… ну, мужики, понимаете…
Тот, который не в форме:
— Нет, не понимаем, она сказала, что ты опять ударил ее в челюсть.
Толстый:
— Что нам делать? Ты что, не можешь запомнить, что жену бить нельзя?! Что с ним делать?
— Мы тоже ударим его в челюсть, — они вели себя, как в кино. Мол, крутые ребята. Алкаша немного полупили, отпустили, а потом уже соизволили обратиться к нам.
Сначала вывели Лешу, увели, потом привели, потом вывели меня. В соседней комнате посадили на стул, спросили имя и фамилию. Я сказал, что меня зовут Рома Молчанов. В прошлый раз меня задержали — с этим именем прошло все гладко, я счел его за счастливое имя.
— Где живешь?
— Ленинградский, тринадцать–десять.
Тип без формы вышел, толстый остался. Без формы вернулся:
— Там же Ефимович живет.
Ага, значит, у них тут есть компьютер? Шикуют ребята. Я хотел было соврать, что это мой отчим, а на него оформлена квартира, но толстый уже поднял меня и ударил под дых. Мне вспомнился мой первый опыт общения с милицией: мне было четырнадцать, я ходил на хоккей, на игру я внимания не обращал, зато там было чище и безопаснее, чем в дешевых кабаках, и веселее было пить пиво. Я сочинял матерные кричалки, и мы их с народом орали. Один раз я себя почувствовал совсем комфортно: сидел себе, положив ноги на сиденье впереди своего, щелкал семечки на пол, когда ко мне подошел мент и сказал:
— Все, пошли отсюда!
— С какой стати?
— Пошли, я сказал!
— Почему я должен идти? Тогда он схватил меня и повел.
— Я хоккей смотрю, разве не видно? — бормотал, я упираясь.
Тогда он меня вывел, там рядом стояли еще менты. Мой новоиспеченный друг спросил:
— Ты что, принял меня за пожарного? Ты думал, я пожарный? — и ударил в лицо.
Мне тогда не сыграло на руку, что я выглядел старше своих лет и, пытаясь изобразить скептическое отношение к миру на лице, был похож скорее на наркомана.
— Я милиционер, ты понял?
— А что тогда форму пожарного надел?
Пока закрывался от ударов по лицу, получил такой удар в пах, какого больше не пожелаю получить. Этот тип был настоящий псих. Я присел и уже не слышал, чего он там говорил, мне было все равно. Его оттащили от меня сослуживцы, я встал и, спотыкаясь, пошел, думая: ну чем ему не нравятся пожарные, весьма полезная профессия? Он еще хотел меня зацепить пинком по заднице, но его держали, и он не дотянулся. Учитель по праву рассказал мне потом, как на мента подать в суд, но нужно было ходить по медэкспертизам, а я выпил на следующий день пива и спирта и положил на это все. Теперь, когда этот толстый мент ударил меня, я очень пожалел, что положил тогда. Не надо было класть. Тем не менее я сразу вспомнил и свою фамилию и свое имя.
— Учишься или работаешь? — спросили у меня.
— В школе. Заканчиваю то есть сейчас.
— Теперь уже не закончишь, — усмехнулся Толстый. Мне эти слова его не понравились. — Ладно, хватит пока.
Только меня почему-то повели не обратно в клетку, а закрыли в маленькой комнатке. Там было темно, только окошечко, откуда шло совсем немного света. Там был стол, но не было видно, чистый ли он, поэтому я, боясь всяческих паразитов, не рискнул к нему прикоснуться. Полчаса, час или, может, полтора я просто ходил из стороны в сторону, хотя разгуляться было особо негде, со своим огромным и страшным сушняком садился на корточки, потом уставал сидеть, вставал, когда уставал стоять — ходил. Когда я уже не мог терпеть сушняк, я покричал маленько в окошечко, мне открыли дверь и вывели меня в сортир. Там, к счастью, оказалась раковина, я напился невкусной воды, хорошенько умылся и вымыл руки. Завели обратно, и я опять начал метаться и думать, что же теперь, как же так, Господи, для чего теперь, ну за что ты мне такое? Ты решил напомнить мне о своем существовании, Господи, мать твою? Ну, зачем мне это? Как я теперь выпутаюсь? Как университет и все такое? Я все ходил, и думал, и думал, и думал, но ничего, понятно, придумать не мог. Ходил и ходил. И тут до меня дошло, как бы вам сказать? ну, что я уже минут двадцать хожу со злостной утренней эрекцией. Постепенно все мои мысли о том, как все безнадежно, вытеснил лик медсестры из порнушки, которую я смотрел уже достаточно давно, но не бесследно. Медсестра, уже голая, сидела сверху на парне, а на заду у нее была помада от поцелуя. Так вот, она так искренне играла (?) удовольствие. Теперь я ходил как никогда возбужденный, в наименее располагающих к этому условиях. Все эти милиции и деревни на букву Я перестали существовать. Ладно, думаю, руки в туалете я помыл, кожную заразу занести себе не должен…
…Но через какое-то время вернулись все размышления по поводу участи, а в довесок к ним еще появилось чувство собственной нелепости. Какое-то время боролся с нелепостью, потом забыл о ней, и все мысли направились на сложную мою ситуацию. Как к единственно доступному собеседнику, пришлось обращаться опять к Богу. Ну, сделай так, чтобы все обошлось, я буду вести себя иначе. Нет, не идет. Помоги мне, не забывай обо мне, как я забывал о тебе. Опять не то. Помоги! Кто из нас, в конце концов, Бог? Я стоял, пытаясь подобрать правильную формулировку, пока не устал и не вытянул руку, чтоб опереться на стену. Зажегся свет. Здесь, оказывается, был выключатель. Чисто, даже обои есть, что это за комната такая? Я уселся на стол, который оказался обычной партой. При свете все стало казаться сначала оптимистичным, но потом я посмотрел на свои кулаки, поцарапанные, со сбитыми казанками, и вспомнил опять, почему я здесь.
То пытаясь заснуть, то вставая, то садясь, то расхаживая, но ни на минуту не прекращая бурный внутренний монолог, я провел несколько часов в этой милой комнате. Пока меня не отвели к участковому. Он оказался весьма интеллигентным на вид мужиком лет тридцати.
— Ну, присаживайся.
Я подумал, как много людей начинают разговор со слова НУ. И я тоже, ладно, посмотрим.
— Рассказывай.
— Что рассказывать-то?
— Что вчера случилось? Да ты не волнуйся так.
— Да это меня просто так трясет. Выпил вчера, почти не поспал, а сегодня почти не пил воды.
— Куришь?
— Да.
Он дал мне сигарету. Я закурил, стало лучше, только рука у меня сильно тряслась.
— И что вы там делали?
— То есть?
— Зачем вы приехали туда с Алексеем? На Пионерку?
— Так. В гости к его сестре.
— Знаю к кому. Сейчас они тоже здесь. Они здесь часто бывают. Тебе бы вообще не стоило туда ехать, ты же неглупый парень. Они там пьют, потом их привозят к нам. Сейчас и Вася, и Женя тоже у нас.
— А они-то что начудили?
— Не важно. Лучше расскажи, что вы вчера начудили?
— Ну, выпили немножко.
— Это я понял, — он подумал, подумал, подумал: — Вам повезло, что я вам попался. Попался бы кто другой, вы бы по групповухе, — здесь я невольно хмыкнул, — на пару лет бы загремели.
— За что?
— Как? Вы там такой погром устроили. Собака полудохлая, из будки не выходит. Раму выбили, непонятно чем.
— А…
— Вот тебе и а. Еще повезло тебе, что несовершеннолетний… Ладно, напишем так: ты у нас будешь как свидетель, Леша же твой просто перепил и чего-то напутал. Ты пытался его остановить, но не получилось. Ему должно повезти, на первый раз простят. Тебе повезло, что я с ним знаком.
Мы немного подумали, как это оформить. Потом написали бумаги, какие надо. И участковый сказал мне, что через пару дней мы должны поехать, извиниться, включить свои способности, чтобы понравиться этой тетке, вставить стекла. И велел мне выметаться.
— А Леха? — спросил я, чувствуя себя идиотом.
— А Леха твой суда будет ждать. Но ему там нормально, они там всем семейством, скучно не будет.
— Вот как!
Мне хватило мелочи на один автобус, а до дома надо было с пересадкой. На втором я проехал несколько остановок, пока контролерша меня не выгнала. Дальше я шел пешком почти час, пришел домой уже около восьми вечера. Слава Богу, дома никого не было. Я посмотрел на себя в зеркало: лицо у меня было странное и не очень привлекательное. Зато я выглядел серьезным, повзрослевшим. А под глазами были мешки, да и сама рожа была слегка сиреневая. Тут я вспомнил, что нужно сделать: пошел на кухню и выпил две кружки воды. Засыпая, чувствовал себя младенцем.
Леха пришел не на следующий день, как я ожидал, а через день. Пришел с новостями.
— Дали три месяца условно, — сказал он. — Только тебя еще ждет самое интересное.
— Что? И почему, кстати, в милиции оказались Женя с Васей?
— Ну, Васина мама, как увидела, что нас забирают, решила тоже накатать заяву на Васю с Женей заодно. Написала, что они над ней издеваются. Что Вася с топором бегал за ней. Всякую чушь.
— А такое было?
— Ну… Нам всем троим по три месяца условно. Я тебе не об этом хотел рассказать. У нас с тобой проблемы.
И он рассказал. Они вышли с суда, прогулялись, выпили, зашли еще в один ларек. Купили еще водки, выходят, а там стоит Витя — пьяный в говно. Это второй сын этой седой тетки, помимо этого петуха, у нее есть сынок Витя, бывший боксер, не в порядке с головой. Она сыну немного пожаловалась. Он еще ко всему держал этот ларек, в котором Леша, Женя, Вася купили водки. Стоит он там с двумя дурами приятелями. Как увидел, так и с ходу веек Лехе. Леха побежал, сиганул в кусты. Тот достал пистолет и начал палить, слава Богу, был пьян, не попал. Витя за неимением другого человека дал пару раз Васе. Леша же бежал и бежал.
— Еще с утра мы с дядей Валерой съездили с ним на стрелу, вроде все в порядке, только Витя, может быть, еще подъедет к нам. Он знает, где мы живем…
— Это плохо.
— И тогда нам не повезет…
— И еще Витя хочет познакомиться со мной?
— Это точно. Что нам не сиделось? Ныряли бы себе до утра в эту бочку вонючую. Так мне подумалось, что по логике я теперь — самый интересный для Вити человек.
Взялся непонятно откуда, наделал ерунды и даже по голове не получил. Не.
Мы весь вечер сидели на лавочке, возле Лешиного подъезда, решив, что сначала Витя поедет к Лехе в случае чего. Леха не знал, на какой он может приехать машине.
— Снимет тачку и катается весь день. Водиле кинет денег.
Мы сидели и ждали. Один раз подъехала “Волга”. Вдруг у Леши лицо побледнело, он весь побледнел:
— Это он.
— Где?
— Вон.
Я увидел здоровенького мужика и вжался в себя. Этот мужик выходил из машины, я видел это в угрожающем рапиде, как в фильмах. Я приготовился встать, пойти ему навстречу, получить, но это было не так-то просто. Не такой уж смелый я парень.
— Нет, это не он. Я ошибся, — сказал вдруг Леха. Он был очень рад.
Потом, ночью, я лежал у себя в кровати, с открытым окном, отбивался от комаров и прислушивался, не подъезжает ли кто к дому. Он бы мог просто разгромить мне веранду. Но мне нужно бы было выбежать поскорее на улицу, чтобы перепало мне, чтобы не вылез отец и не получил тоже по лицу. Если этот Витя действительно не очень дружен с головой, ждать можно было всего. Я и сейчас очень отчетливо помню свои ощущения, когда мимо дома ехала любая машина, хотя прошло два с половиной года. Иногда я вспоминаю очень четко какой-то момент из этой вечности под одеялом в ожидании. Или из той вечности в милиции, потом уже все было легче, все подобные ситуации, но тогда все было по-настоящему. Частичка меня так и осталась там, в ожидании, взаперти, в страхе. Недавно Басалаев, мой куратор и препод по режиссуре, сказал, не помню, что именно иллюстрируя этим примером, короче, сказал он, что, если бы любой из нас бежал за троллейбусом, как волк в “Ну, погоди!” с головой, застрявшей в дверях, нам бы запомнился зрительный ряд в мельчайших деталях. Запомнили бы каждую морщинку на лицах пассажиров. Может, в этих словах был смысл.
Мы еще два дня провели таким образом, ожидая худшего, потом немного успокоились. У Лехи на балконе были стекла, мы взяли их с разрешения его бати, взяли стеклорез и поехали на Пионерку.
Мы шли, как партизаны, боясь напороться на Витю. Удачно дошли до Васи. Он только один был дома.
— Вы, — говорит, — за каким хреном приехали? Оставляйте стекла и валите. Сегодня будет Витя, вы получите таких дюлей, что без больницы не обойдетесь. Я сам вставлю стекла.
Мы немного отпирались для виду. Показали, что мы не особо трусы, потом пошли обратно.
— Только давай пойдем по другой дороге, — сказал Леха, когда мы остались одни. — А то встретим этого говнюка.
— Ладно, — мне меньше всего на свете хотелось с ним видеться.
Пошли какими-то полями, короче, черт знает где. Шли так, чтобы уже точно не встретить его. Мы шли километра три по полям и по оврагам, курили, смеялись, болтали, два новорожденных. Правда, мне приходили в голову подловатые мысли, мол, зря обращался к Богу, все получилось хорошо, только непонятно, в долгу ли я перед ним? Я старался отгонять эти мысли мухобойкой. Это же чудесно: мне бесплатно дали очень полезный опыт, я смогу оберегать себя от плохих ситуаций. Каждый должен получить такой опыт, но я его получил довольно безболезненно.
Мы уже вышли к дороге, потом подошли к остановке. Ждали автобуса, все еще не веря в свою удачу.
Я стоял и курил, а Леха зашел помочиться за остановку. Мимо медленно ехала машина, единственная за все время.
Леша вышел, увидел ее и сразу спрятался. Потом вышел:
— Там сидел Витя.
— Да ну?
— Говорю тебе.
По его виду я поверил.
— Теперь точно говорю. Нам повезло, что он меня не заметил. Тебя-то он не знает. Давай лучше ждать за остановкой. Вдруг он обратно поедет.
И мы стали ждать автобус за остановкой. Леха сидел на корточках напряженно, а потом облегченно рассмеялся, а я подхватил его.
Первый месяц я ходил в кольчуге целомудрия, как мне казалось.
Было так, будто я уже поумнел и будто больше не попаду в подобную ситуацию. Чушь.
Австралийская рыбка
У меня есть брат, которому девять лет. Мне недавно исполнилось девятнадцать. Мы сидели с ним перед телевизором, и брат держал меня за руку, немного улыбаясь, но и он волновался. Он держал меня, потому что мне было страшно. Вернее, держал, чтобы я не боялся. Дело даже и не в страхе, меня просто трясло. У меня что-то не в порядке, я не могу воспринимать некоторые штуки. А в телевизоре научная программа: парень рассказывал, что он проглотил личинку червя, червь там растет, а парень его подкармливает, эксперимента ради.
— Может, выключим? — спрашивает Ваня.
— Нет, я еще терплю.
Он улыбнулся. К горлу уже маленько подступало, но я пока держался. Ничего страшного, говорил я себе. Ты должен это выдержать. Будь мужчиной, трус, будь мужчиной, твой папа в этом возрасте был уже женат! А ты боишься червей! Они показали, до каких размеров дорос червяк. Я издал звук.
— Ты чего-то бледный, — Ваня горд. У него ответственная миссия. Он сейчас старший товарищ.
— Я вытерплю.
Ваня пожал плечами. Интересная передача только набирает обороты. Ай да передача! На экране появилась женщина. О, знаете, дело было так. Мы с мужем поехали в отпуск. Да, мы частенько ездим в отпуск с мужем. Все было отлично, пока у меня не вздулась такая штуковина на голове. Неприятно. Болела страшно. Да, ну и врач извлек у меня из головы личинку мухи. Он положил ее в баночку и отдал мне на память. Показали баночку с личинкой. Я встал и запрыгал. Ваня смотрел на меня:
— Выключать?
— Нет.
Это становится интересным. Странное дело, сам я могу рассказывать такие вещи, могу видеть кровь, пару раз сдавал кровь за деньги. Но когда мне рассказывают что-то такое, это невыносимо. На биологии я частенько пребывал в панике. Еще я всегда боялся прививок, уколов и прочей ерунды. То есть если в меня вставляли иглу, чтобы взять крови, — пожалуйста, мне не жалко. А вот вводить мне чего-то — увольте! У меня спрашивали медсестры, почему это я такой зеленый. Я с другой планеты, отвечал я. И я желал в те моменты оказаться на другой планете. Я бы легко поменял эту планету с уколами, прививками, биологией, рассказами историка на другую планету, пусть с безобразной гравитацией, с некрасивыми и умными девушками, но без этих ужасных штук. А еще историк-то наш школьный, он любил поболтать не по теме. Отменный пивной алкоголик и неплохой рассказчик. Одну историю он лучше бы не рассказывал. Про его знакомого, у которого была жена того. Один раз Знакомый Историка проснулся ночью, а жена сидит с ножом и смотрит на него. Мне, говорит, уже несколько раз снится, что ты мне изменяешь. Потом она начала гнать все больше. Оказалось, что в юности она уже побывала в дурничке. Короче, Знакомый Историка, боясь, что его зарежет жена, свалил на несколько дней к своим знакомым — не знаю, были ли они знакомы с историком, но это не столь важно. Еще не знаю, о чем думал сам этот человек, но уж о ребенке если и подумал, то явно неосновательно! Когда он пришел домой, то застал жену глядящей в одну точку. Сына она проткнула вязальными спицами насквозь в нескольких местах, в результате чего тот, естественно, умер. Вот что рассказал историк. А я выбежал в коридор. Но не успел добежать до туалета. Меня вырвало на лестнице. Мне пришлось убирать.
И теперь мы сидели перед телевизором с братом. С ним все в порядке. Со мной — нет. Итак, я уже прошел два уровня. Червя в желудке и личинку мухи в голове. Что будет дальше? Что они еще могли придумать? Австралийская рыбка. Я, говорит парень, был в Австралии. Купался в реке. И… помочился в воду. Да, помочился в небольшой речке, но тут испытал такую боль! Парню в мочеиспускательный канал заплыла австралийская рыбка. Рыбка длиной двенадцать (!) сантиметров была у него в члене почти целиком! Вы проверялись на венерические болезни? Наверное, то, что случилось с парнем, куда менее приятно, чем соскоб! И даже, думаю, чем (Боже упаси) катетер! Эту рыбку привлек запах мочевины. Это объясняет эксперт. Ай да эксперт! Рыбка заплыла и раскрыла шипы. Чтобы ее не вытащили. Принцип гарпуна. Хорошо ловится австралийская рыбка! Даже лучше, чем рыбка-бананка. Я никогда не поеду в Австралию. Мне не интересна Австралия, там все равно слишком жарко.
— Нормально, все нормально, все очень хорошо, — бормотал я.
— Осторожнее! — Ваня показывает взглядом, чтобы я не сломал ему рыбку. Тьфу, руку. Я ослабляю хватку. Все нормально, думаю, какой я молодец, что никогда не мочился в воду. Как чувствовал. Я всегда выходил на берег. Мне казалось, что это может быть заразным для меня, если я начну мочиться в воду. Я понимал, что, наверное, многие так делают, и ничего, но сам так никогда не делал. И правильно, вон как мужика за это наказали!
Они рассказывают дальше. Я уже не очень улавливаю смысл. Ваня смотрит на экран, на меня, на экран, на меня. У меня гудит в ушах, но я дотерплю, дотерплю. Дотерплю!
— Ты чего? — спрашивает Ваня.
— Что?
— Евген, очнись!
— Я в порядке.
— Все, мы справились, передача закончилась.
— Понятно.
Реклама. Я отхожу в туалет, меня маленько шатает. Но я выдержал! Мне не стало дурно! Не началась истерика, как когда я увидел сюжет о вирусе Эбола. Там показывали людей, у которых через поры текла кровь. И рассказывали про вирус. Я нормально просмотрел тогда, но зашел в комнату и сломался. Я валялся по полу, рыдал, бил кулаками в пол. Меня трясло минут двадцать. Но сейчас я выдержал три сюжета! Пусть не таких жутких, не таких волнующих, но тоже не сахар. Меня не вырвало, я не потерял сознание! Я толстокож, я накатал себе нормальную человеческую броню! Конечно, у меня чуть помутнело в глазах, и я затормозил немного, но этого с кем только не бывает. Я вышел из туалета и умылся. Первый поединок я победил, это дорогого стоит!
— Идите есть! — орет батя из кухни.
Я заглянул на кухню. Гм, у меня даже остался аппетит! Мы уселись. Я, Ваня, батя, Люба. Я отправил себе в рот первую ложку супа.
…И вскочил. В коридоре я надел первые попавшиеся ботинки, выскочил в палисадник, упал на траву на локти и стравил эту ложку супа, а с ней вместе и завтрак под яблоньку. Потом лег на спину и расслабился. Был теплый летний день.
Эта моя проблема как-то связана с тем, что я трус? Я потрогал себя за подбородок и опять огорчился, что у меня растет не густая борода, а куцая щетинка, как у татарчонка. И баки не растут!
Связано ли это с моей трусостью, эти мои заморочки? С тем, о чем отец так любит рассказывать? Он говорит, что, когда мне было лет пять-шесть, я боялся смотреть даже мультфильмы. Диснеевские. То есть как только напряженный момент, я хлоп голову под подушку или встану и пойду в другую комнату.
— Ты куда?
— Да мне чего-то стало неинтересно, — отвечал я.
Хотя, честно говоря, это я и сам помню. Вот так я лежал, смотрел на небо, думая, потихоньку отходил. Разбудил меня Ваня, когда я досматривал серию приключений невероятно храбрых уток, и мне почти не было страшно. Оказывается, я уснул, пригревшись на солнышке.
— Давай, Евгеша, вставай, — говорил он и тряс меня за плечо, — вставай, блевун.
— Мне было видение! Я больше не стравлю по пустякам.
— Ну, конечно! Сто раз еще стравишь, — он улыбался подловато.
— Нет. В следующий раз получится.
И мы пошли в дом, я и мой смелый (он уже может смотреть даже фильмы ужасов) девятилетний брат. Но отнюдь не во всем смелый, так-то он не меньший трус, чем я или вы.