Публикация Елены Зиновьевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2009
Даниил Гранин. Причуды моей памяти. — М.: Центрполиграф, 2008. — 441 с.
Воспоминания, размышления, короткие заметки, собранные на протяжении жизни. Никакой формальной хронологии событий. Последовательность эпизодов подчиняется лишь причудливо выплывающим из глубинных закоулков памяти воспоминаниям и собственным ассоциациям автора. Контрастно сочетая “высокое” и “низкое”, конкретное и отвлеченное, быт и Бытие, перемежая серьезное и грустное с нелепым, смешным, анекдотичным, автор постоянно меняет ритм изложения. Судьба подарила Д. Гранину встречи (а с кем-то и дружбу) со многими выдающимися деятелями науки и искусства — О. Берггольц, Д. Лихачев, М. Аникушин, А. Иоффе, Н. Тимофеев-Ресовский, Д. Шостакович… Были встречи и с теми, кто строго пекся “о руководящей роли компартии”: много точных характеристик партийных начальников, оценка их деятельности. В памяти живут герои книг, эпизоды, не вошедшие в литературные произведения, в том числе страшные подробности войны и ленинградской блокады. И любопытные детали послевоенной жизни. И непосредственные впечатления о советских людях за границей и иностранцах в Ленинграде, о Ванге, о Болгарии, о чехах в Праге 1968-го. В записных книжках сохранились лирические пейзажные зарисовки, подсмотренные житейские ситуации, слышанные благоглупости, лингвистические нелепицы “великого” и “могучего”… А еще Д. Гранин размышляет о сложных философских вопросах: религиозная вера и неверие, смысл жизни человека, вечные вопросы понимания сущности таких категорий, как совесть, стыд, покаяние. Временной промежуток — от 30-х годов ХХ века до наших дней. В своих новеллах автор передает и гнетущую атмосферу послевоенных 40-х годов, и ее воздействие на человеческие судьбы, и “странности” наших дней. Беспощадны его мастерские “штрихи”, рисующие современную действительность. Ему ведомы все перипетии новейшей истории от Сталина до Путина. Лауреат Государственной премии, Герой Социалистического Труда, кавалер многих орденов, лауреат многих премий, почетный гражданин Санкт-Петербурга. “Той страны больше не будет, история ее не написана, но она окончена. На ее землях появилась совсем новая страна, с новыми законами, новыми богами, новой географией, адресами…” Ему одинаково интересны обе страны. С высоты пережитого смотрит он на требования эпохальных “текущих исторических моментов”, не очерняет прошлое и не идеализирует его, а рассказывает о нем настолько беспристрастно и честно, насколько это вообще дано человеку. Когда-то, фиксируя воспоминания ленинградцев, переживших блокаду, Даниил Гранин заметил, “что рассказчики многое не в состоянии воскресить и вспоминают не подлинное прошлое, а то, каким оно стало в настоящем. Это “нынешнее прошлое” состоит из увиденного в кино, ярких кадров кинохроники, книг, телевидения. Личное прошлое бледнеет… Нелегко преодолевать эрозию памяти, тем более что казенная история противостояла индивидуальной памяти”. Очищая прошлое от нынешнего налета, в каждый момент разного, писатель не перестает пристально наблюдать и за новейшими временами и нравами.
Чжан Юн. Дикие лебеди: Три дочери Китая / Пер. с англ. Р. Шапиро. — СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2008. — 640 с.: ил.
Одна из самых известных книг о Китае ХХ века, впервые опубликована в Великобритании в 1991 году (премия “Британская Книга года”), переведена на 32 языка. До сих пор на китайском языке роман не издан: не вписывается в рамки официальной версии истории современного Китая, не согласуется с мифом о великом кормчем Мао, который поддерживается и сегодня, в “искаженном” свете изображает роль коммунистической партии в послереволюционном Китае. Хотя в современном Китае за чтение и обсуждение романа в частном кругу людей не преследуют, но на упоминание о нем в СМИ наложено вето. Книга автобиографичная, в ней автор повествует о бабушке, о матери, о себе самой и о бушевавших вокруг них бурях: войны, иностранные вторжения, революции, тоталитарная тирания. Юн Чжан родилась в 1952 году в элитарной коммунистической семье. В годы культурной революции ее отец был репрессирован и после того, как вынужден был сжечь свою библиотеку, впал в безумие. До отъезда в Великобританию в 1978 году Юн Чжан успела побывать “барышней из благополучной семьи, “красным охранником” — хунвейбином, “босоногим врачом”, рабочей, студенткой, преподавателем английского языка и, наконец, выиграть стипендию на обучение в Англии. Жительница запертой горами и реками провинции Сычуань увидела на Западе совершенно иное общественное устройство, впервые задумалась об общечеловеческих ценностях, о свободе мысли, свободе личности, о самоуважении как составляющей национальной идеи. Небывалой вольностью, нарушением всех принятых на родине табу для нее оказался даже обычный пикник, простая возможность посидеть на траве без надзора официальных лиц. Переход к европейскому мировосприятию шел параллельно с постижением темных сторон китайской истории ХХ века. Благодаря начавшейся в Китае либерализации шлюзы человеческой памяти приоткрылись, многое, ранее запретное, скрытое от нее, она узнавала от матери. История одной семьи сквозь призму драматических событий в Китае изображена с эпической неторопливостью и вместе с тем ярко и эмоционально. Насыщенные жизнью сцены, некоторые из них могли иметь место и столетия назад. Многоликий Китай — от суровых заснеженных маньчжурских степей до полудикой субтропической Юньнани. Невыдуманные человеческие драмы. Юн Чжан точна и беспристрастна в оценке общественно-политических событий и предельно честна в раскрытии самоощущения людей, попавших под колеса истории. “Не ведая ни жалости, ни гнева”, ведет она рассказ о трагическом и прекрасном в судьбе своего древнего народа. Потому что можно критично относиться к правящему режиму в своей стране, разделять ценности иного мира, но и сохранять любовь и уважение к своим соотечественникам, к Родине. Работать над книгой ей помогал муж-англичанин. Непостижимый Китай становится более понятным, увиденный как изнутри, так и глазами человека с европейским менталитетом.
Михаил Елизаров. Библиотекарь: Роман. — М.: Ад Маргинем, 2007. — 448 с.
Фантасмагорическая история на тему, которая на бывшем пространстве Советского Союза будет волнующей, злободневной, противоречиво трактуемой еще не одно десятилетие — ностальгия по советским временам. Фантазийные и идеологические построения (а последние, несомненно, в романе также присутствуют), несмотря на все сюжетные, детективные и мистические завитушки, укладываются в достаточно четкую схему. На поверхности это выглядит так: несколько человек уже в постсоветское время открыли удивительные суггестивные свойства книг давно забытого, малочитаемого автора производственных романов Д. Громова (1910–1981), среднего писателя из плеяды безвестных социалистических реалистов. В его книгах “добро торжествовало с мучительным постоянством: в рекордные сроки поднимался металлургический комбинат, цех перевыполнял план и брал новое обязательство, зерно по осени золотыми реками текло в колхозные закрома. Зло перевоспитывалось или упекалось в тюрьму”. При соблюдении некоторых обязательных условий (оригинал прижизненного издания, Непрерывность и Тщание чтения) эти книги превращались в мощное психотропное оружие. Они приобрели у почитателей-фанатиков символические названия, в зависимости от направленности воздействия. Книга Памяти воскрешала вымышленное прошлое, наполненное яркими реалиями советских времен. Книга Терпения действовала как обезболивающее. Книга Радости приводила в эйфорию. Книга Власти давала возможность прочитавшему ее диктовать другим свою волю. Книга Силы наделяла невиданной мощью даже умирающих. Книга Ярости превращала в бесноватого воина. Постепенно вокруг первооткрывателей необыкновенных книг сложились мощные кланы, а затем под эгидой Совета и разветвленная структура из более мелких образований — библиотек и читален. Интриги, конкуренция между организациями ведут к бесконечным битвам. В круговерть борьбы попадает Алексей Вязинцев, молодой человек, приехавший с Украины в провинциальный русский городок, чтобы продать квартиру умершего дяди, и вместе с квартирой унаследовавший Книгу Памяти и должность библиотекаря широнинской читальни. А что за сюжетной канвой? Энергетической подпиткой из минувшего далёка пользуются обретшие второе дыхание маразматические старухи из дома престарелых; обнищавшие и униженные интеллигенты, усиленные ветеранами афганской войны и бывшими офицерами, не желающими изменять советской присяге; “лагерная гвардия” — “парашники”, “козлы”, “вафлеры” — и присоединившиеся к ним бомжи и спившиеся люмпены. За воображаемое прошлое цепляются постсоветские отщепенцы и маргиналы, не вписавшиеся в современную действительность или не желающие смириться с ее утратой, а также люди одинокие, бессемейные, с душевным надломом. Показательна реакция молодого Вязинцева, самая первая, самая естественная: он сознает, что попал к людям больным, маниакальным, восторженным и чудовищно жестоким. Под давлением обстоятельств, преодолевая отвращение и внутреннее сопротивление, он читает “магические опусы” и совсем не желает принимать ненужную ему ответственность за читальню. Гипнотическое воздействие книги все-таки оказывают и на него, безработного с двумя высшими образованиями и неопределенным будущим, — в конце концов, он тоже родом из советского детства: пионерская зорька, алое звонкое счастье, трепещущее на стройной мачте флагштока на берегу синего моря, фруктово-ягодное мороженое по семь копеек… И завораживающая сила лирических песен советской поры: Пахмутова и Добронравов, Баснер и Матусовский. Отношение к прошлому у героя книги неоднозначно, как неоднозначно оно и у автора, тоже из поколения нынешних тридцатилетних. Для них страна, в которой находятся одновременно два детства — подлинное и вымышленное, — единственная настоящая Родина. Это двойственное чувство приводит героя в западню, уготованную ему агрессивными апологетами прошлого. Когда заветное Семикнижие с последней, считавшейся утерянной книгой Смысла оказывается в руках истинной предводительницы дома престарелых (характерно — бывший доцент кафедры научного коммунизма), молодого человека заточают в бункер в Цитадели полуживых маразматиков. Ибо чтобы прошлое не поблекло, его нужно постоянно подпитывать, перечитывая книги, одну за другой, без перерыва, без еды, не зная ни сна, ни отдыха. И будет жить советская Родина. После краткого бунта герой смиряется с участью бессмертного хранителя Родины, навсегда погребенного в подземелье. Так неизжитое прошлое губит будущее: навязывая свои иллюзорные представления о былых временах, отцы и деды обрекают молодое поколение на безысходность. В книге можно искать и другие смыслы, не такие прямолинейные и явственные, но не хочется. Потому как молодому Вязинцеву неуютно и страшно в широнинской читальне в первые дни, так неуютно и противно читателю этой книги. И дело не только в беспросветности и обреченности главного героя и его друзей из читальни, сгущающейся по ходу действия мрачности повествования, или в согласии или несогласии с авторской позицией (допускающей разночтения). Нет, слишком много кровавых боен: в карьерах, на пустырях и стройках, в доме престарелых. Сотни участников, мученические смерти, порубленные конечности, обезображенные лица, искалеченные трупы. Экзотическое оружие — цепы, косы, топоры, вязальные спицы, подшипники… Такие же экзотические доспехи — противни, гипс, раскрашенный кровавыми подтеками. Босх, воплощенный в слове. Зачем? Любое объяснение обернется домыслом. Читать, однако, неприятно. И все-таки “Большой Букер-2008”. А значит, и криптороман, и ироничная пародия на ностальгию по советским временам, и притча о ложной ностальгии и варварском настоящем, и книга скорби по вышвырнутому на помойку прошлому, фиктивному настоящему и невозможному будущему. Скорее всего, как и после прочтения Книги Памяти пресловутого Д. Громова, каждый увидит в романе М. Елизарова свой смысл.
Юрий Поляков. Гипсовый трубач, или Конец фильма. — М.: Астрель: АСТ, 2008. — 381 с. — (Геометрия любви)
Юрий Поляков пишет смешно. О капитализме с нечеловеческим лицом, об уродливых гримасах социализма, об абсурдных, нелепых, трагикомических фактах и явлениях жизни нынешней и минувшей. Он пишет смешно, как… Русских сатириков, чьи произведения разошлись на цитаты, можно перечислить по пальцам. Но, пожалуй, не стоит сравнивать Ю. Полякова с кем-нибудь из них. Он пишет смешно, как… Юрий Поляков. Многие фразы из его романа наверняка станут крылатыми. “Вы знаете, в чем назначение мужчины? В том, чтобы вырастить из половой партнерши идейную соратницу!” “Учитель — это не профессия, а разновидность нищеты”. “Это только бездарность страдает от геморроя, а талант всегда страдает от власти. Любой”. “Счастлив художник, хоть недолго побывавший под запретом! ‹…› Гонимость, а не талант и тем более не трудовой стаж — вот что дает настоящую славу!” Блестящие диалоги, неожиданные реакции собеседников, непредсказуемые, смешные отклики на реплики. “Я согласился писать сценарий, а не развратничать”. — “Ночь с двумя одинокими бухгалтершами — это не разврат, это акт благотворительности!” Для изображения “сексуальных декадансов” и “животных мероприятий” используется обилие нетривиальных эвфемизмов, придающее эротическим сценкам комический эффект. Ни малейшей скабрезности, вульгарности и тем более уж ненормативной лексики. (А зачем она нужна мастеру? Чтобы влиться в мейнстрим?) С искрометным юмором выявляет Поляков парадоксальность привычных житейских ситуаций. Трезвомыслящий писатель со здоровой психикой и нормальными, близкими и понятными большинству сограждан нравственными критериями. Никакого пафоса или обличительных поз. Немало критических стрел в этом романе выпущено в сторону творческой интеллигенции. Очевидно, главный редактор “Литературной газеты” слишком долго вблизи наблюдал за метаниями творческой интеллигенции, проникал в суть ее ползучих политических обид. Действительно, почему кому-то дают от Союза писателей двушку в панельном доме, да еще рядом с гремучим шоссе, а другим — просторные квартиры окнами в парк? И гонит тогда негодующего литератора обида на советскую власть к Белому дому, чтобы защитить его от путчистов, как два года спустя новые несправедливости снова тянут литератора к Белому дому, теперь уже “чтобы оберечь легитимных народных избранников от озверевшего законно избранного президента, но у него (литератора) не оказалось денег даже на метро”. Да и главные действующие лица располагают к тому, чтобы поближе присмотреться к загадкам творческой души. Автор популярных эротических женских романов (надо же на что-то жить, а “женский роман — бизнес серьезный, и баб к нему подпускать нельзя!”) и скандально известный режиссер отправляются за город в подмосковный Дом ветеранов культуры писать киносценарий по рассказу первого — “Гипсовый трубач”. Простодушно-трогательная история о первой любви пионервожатых в пионерском лагере перелопачивается в конъюнктурный сценарий, легкомысленные сатурналии пионервожатых и воспитателей приправляются страшилками про КГБ. Все, чтобы напомнить нашей беззаботной капиталистической молодежи о мрачных временах страшной Совдепии. Соавторы постоянно пикируются, трепетный литератор, небогатый, и не очень хорошо сохранившийся 46-летний мужчина и его более зрелый собеседник, напористый, с бьющей через край энергетикой кинорежиссер. Они рассказывают друг другу множество смешных и грустных историй, вспоминают любимых женщин и случайных знакомых. Размышляют о превратностях судеб крупных советских чиновников и чиновниц, партийных и творческих работников. Обдумывают сюжеты для романов и рассказов, разрабатывают новый жанр в литературе — эротическую фантастику, сюжет — покупка оргазмов знаменитых любовников мировой истории. Задумываются над особенностями памяти: “…теперь вот многим кажется, будто при советской власти даже в вытрезвитель по решению Политбюро забирали”. Обсуждают провиденциальные намеки в фильме “Добро пожаловать, или Посторонним ход воспрещен”, где директор пионерлагеря Дынин символизирует советскую власть, а юный беглец Инночкин — неблагодарную советскую интеллигенцию, которая всегда ненавидела государственный порядок, но жалованье хотела получать день в день. А Митрофанов, большой начальник, — тот же Горбачев со своей перестройкой. Он снимает Дынина (старую номенклатуру), разрушает установленный порядок и зовет всех купаться в неположенном месте, а те от нетерпения начинают прыгать через реку — из социализма — в капитализм! Но упоительное единение претендентов на будущие лавры на Каннском фестивале длится недолго. Их творческий экстаз и размеренное бытие нарушают события, связанные с большой игрой, ставка в которой — собственность на землю в историческом заповеднике. И тут уж вся россыпь новых реалий, в лабиринты которых коммерческие порывы завели директора Дома ветеранов, где все еще шуршат зажившиеся на свете, желающие сохранить самодостаточность безобидные “осколки старого мира”.
Николай Рыленков. Пчела. Изд. подгот. В. С. Баевский. — Смоленск (б. и.),
2008 — 84 с.: ил.
В книге представлены тридцать лучших стихотворений Николая Ивановича Рыленкова (1909–1969). Поэт родился в деревне Ломня на Смоленщине, в Смоленске шло интенсивное становление его как поэта, в этом городе он обрел и вечный покой. Так что появление сборника на родине поэта, где сохранились его архивы, где живут знавшие его люди, закономерно. “Пчела” — название авторское. “Уж не поднять поникшего чела, // Взгляд все туманней, плечи все сутулей, // Но я всю жизнь трудился, как пчела, // Что мед по капле носит в общий улей. // В угрюмой келье, где чуть внятный зов // Смущал мои раздумья не однажды, // Я изреченья древних мудрецов // Переписал для утоленья жажды. // И пусть всю ночь я не встаю с колен, // Когда душа сомненьями язвима, // Я внес в твой мед, мой Днепр, мой Борисфен, // Эллады аромат и горечь Рима.// Неужто лишним правнуки найдут // Мой безымянный, мой печальный труд?” Поэт задумал свою книгу по примеру рукописной “Пчелы” — так называли в Древней Руси распространенные сборники нравоучительных изречений отцов и учителей церкви, древнегреческих, византийских и русских авторов, притч, афоризмов, исторических анекдотов, библейских легенд. И — размышлениий на темы морали. Работу Рыленкова над “Пчелой” остановила смерть. Данный сборник — попытка воссоздать замысел поэта. Идет ли речь в стихотворении о Ветхом Завете, Евангелии, Древнем Риме, вся представленная лирика — в конечном счете это раздумья поэта о недалеком прошлом, об истории России, о своем поколении и о собственном, уже прожитом пути. Покаянная лирика второй половины 50–60-х годов: горькие думы о грузе ошибок, о грузе совести, грузе вины. “Как бы ясен был мой закат, // Как бы вечер был свеж и светел, // Если б мог я вернуть назад // Те слова, что бросал на ветер. // Но они уносятся прочь, // Не дают душе утоленья, // И не могут ничем помочь // Эти поздние сожаленья”. Не только переосмысление прошлого, переоценка советского культурного наследия волновали поэта в последние годы жизни (стихотворения, посвященные Ахматовой, Пастернаку). С самого начала до самого конца лирика Рыленкова разворачивалась как поэзия природы и любви. “Прелесть застенчивой русской природы” отражена и в этом сборнике. Представлена лирика любовная и военная. Рыленков тщательно работал над своими стихами. В книге приведены факсимиле автографов ряда стихотворений, позволяющие до известной степени составить представление о творческой мастерской поэта. О жизненном и творческом пути недооцененного поэта рассказывается в заключающей сборник статье.
Щепкина-Куперник Т. Л. Избранные стихотворения и поэмы / Сост. Д. Рейфилд. — М.: ОГИ, 2008. — 360 с.
Для историков она — биограф актрисы Ермоловой и автор мемуаров о петербургской театральной жизни девятисотых годов; для любителей драматургии — автор непревзойденных переводов Ростана (особенно пьесы “Сирано де Бержерак”), Лопе де Вега и комедий Шекспира. Для чеховедов — один из наиболее интересных и интимных собеседников А. П. Чехова. Но мало кто знает, что Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874–1954) была также незаурядной — а до революции и известной — поэтессой. Скандальной была и ее личная жизнь: обаятельная, влюбчивая, любвеобильная, она умудрялась надолго сохранять привязанность своих grandes passions, и мужчин, и женщин. За некоторыми незначительными исключениями, из написанного Щепкиной-Куперник до 1917 года почти ничего не переиздавалось, и на ее обширное наследие даже не ссылались. Закат популярности можно объяснить тем, что начиная с 1924 года ей прилепили другой ярлык, переквалифицировав ее в переводчика и театрального мемуариста. Может быть, мрак неизвестности спас ее, ее миновали ссылки, аресты, мученичество. В этой книге, подготовленной известным английским славистом Дональдом Рейфилдом, собраны ее лучшие стихотворения и поэмы, многие из которых издаются впервые. Д. Рейфилд (род. в 1942 году) — профессор Лондонского университета, автор книг “Жизнь Антона Чехова”, “История грузинской литературы”, “Сталин и его палачи”, соредактор “Дневника А. С. Суворина”. Десять лет назад, работая над наследием Чехова и Суворина, он наткнулся на огромные архивы Т. Л. Щепкиной-Куперник и был очарован ее творческим обликом. Тогда он дал себе клятву, что когда-нибудь восстановит в русской культурной памяти “забытую поэтессу”. Свое обещание он сдержал. Во вступительной статье “Забытая поэтесса: Татьяна Львовна Щепкина-Куперник” он пишет: “Целый ряд русских поэтесс начала ХХ века, многие из которых работали в жанре сапфической поэзии, сегодня возвращены читателю. Мы можем заново оценить Аделаиду Герцык, Софию Парнок, Поликсену Соловьеву, можем даже убедить себя в реальности существования Черубины де Габриак. Среди них Т. Л. Щепкина-Куперник была поэтессой если не бесспорно более крупной, то, по крайней мере, и более плодовитой, и более популярной; а личная же ее жизнь вызывала тьму пересудов. Она к тому же пережила большинство своих современниц. Среди опубликованных ею стихов, как вошедших в сборники, так и рассыпанных по периодике, не меньше дюжины не испортили бы репутации ни Анненского, ни Ахматовой, ни Цветаевой, а две поэмы, одна из которых автобиографическая, а другая на смерть Блока, являются серьезным вкладом в жанр поэмы”. Эпиграф к своей обстоятельной статье о жизни и творчестве поэтессы составитель взял из машинописного текста конца 40-х годов прошлого века, обнаруженного в архивах Щепкиной-Куперник: “Это будет много лет спустя, может быть, в XXI, может быть, в XXII веке — так, в 2125 году… какой-нибудь критик — вернее всего, женщина… захочет воскресить несколько забытых теней и начнет заниматься моими уцелевшими сочинениями… Ей захочется знать, о чьих глазах писала я, кого я ласкала в белые ночи, с кем скиталась по Европе, свободная и счастливая, как ветер…” Но энциклопедические словари и сборники будут об этом молчать. Только трепет и женственность переживаний немного затронут ее и в этих старомодных формах, после многовекового забвения. И она напишет прелестную статью, озаглавив ее “Забытая поэтесса”.
Гоголь Н. В. Нужно любить Россию. О вере и Государстве Российском /
Сост., коммент. и вступит. Ст. В. А. Воропаева. — СПб.: Русская симфония,
2007. — 560 с.: ил. — (Серия “Книжные памятники из фондов Библиотеки
Академии наук”)
В книге собраны основные духовные произведения Н. В. Гоголя (1809 — 1852) второй половины 1840-х годов: “Выбранные места из переписки с друзьями”, автобиографическая проза (“Авторская исповедь”), а также религиозно-нравственные сочинения писателя последнего периода его жизни. В приложении помещены статья С. П. Шевырева, подытоживающая споры современников Гоголя о “Выбранных местах из переписки с друзьями”, — опубликованные впервые в 1847 году, они взорвали “образованное общество”, что выразилось в гневном письме В. Белинского; отзыв святителя Игнатия (Брянчанинова) об этой книге; статьи православного публициста М. О. Меньшикова; а также работа современного нам исследователя В. А. Воропаева. Составители считают, что у многих поколений русских читателей Гоголь был отнят, а литературоведы — и дореволюционные, и, особенно, советские — предвзято освещали творчество, жизнь и весь внутренний облик Гоголя. Редко бралось в расчет православное миросознание писателя, явственно видное в сочинениях, письмах, свидетельствах современников, многочисленных документах. Гоголя как начинателя святоотеческой традиции в русской литературе, как религиозного мыслителя и публициста и даже автора молитв не знали и его современники. Духовная проза Гоголя оставалась неопубликованной, а “Выбранные места…” были восприняты неверно. Именно здесь лежат корни домыслов о психическом заболевании Гоголя, о причинах сожжения им второго тома “Мертвых душ”, о “реакционности” влияния отца Матфея и тому подобное. Многие домыслы оказались весьма живучи и дошли до наших дней. Доминировало восприятие Гоголя как классического писателя-сатирика, блестящего юмориста, обличителя человеческих и общественных пороков. В начале ХХ века проявилась другая крайность: религиозно-мистическая критика рубежа ХIХ–ХХ веков изображала его едва ли не болезненным фанатиком, неким мистиком со средневековым сознанием, одиноким борцом с нечистой силой, а главное — полностью оторванным от Православной церкви и даже каким-то образом противостоящим ей. В дальнейшем духовной биографией Гоголя занималось исключительно русское зарубежье. В. Воропаев: “Новизна предложенного нами подхода к биографии и творчеству Гоголя заключается прежде всего в том, что мы рассматриваем их сквозь призму религиозного миросознания писателя. Гоголь был православным христианином, и его православие было не номинальным, а действенным — без учета этого мы мало что поймем в его жизни и творчестве… Настоящее исследование — попытка наметить вехи духовной биографии Гоголя, особенно в его связях с русским монашеством”.
В своей статье “Гоголь: опыт духовной биографии” профессор В. Воропаев, стремясь избежать крайностей и однобокости в оценках, рисует образ Гоголя как глубоко православного человека, который через настойчивые духовные искания приблизился к пониманию Истины. Книга издана по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, в одном из своих выступлений выразившего надежду, что “нашим современникам открывается подлинный лик Гоголя как великого духовного писателя России”.
Эрлих С. Е. Метафора мятежа: декабристы в риторике путинской России. —
СПб.: Нестор-История, 2009. — 274 с.
Жонглировать историческими образами, параллелями — главный риторический прием политиков всех мастей, всех времен, всех народов. Для России начала ХХI века таким выразительным образом в политической риторике стало восстание декабристов — событие, до конца в нашей истории до сих пор не осмысленное. Прихотливые кульбиты метафоры мятежа в современном общественном сознании и стали темой данного исследования. Для анализа ситуации выбраны наиболее яркие случаи конфликтов “неодекабристов”, вольных или невольных претендентов на это звание, с “вертикалью власти”. 14 декапреля на НТВ — “спор хозяйствующих субъектов по поводу телекомпании НТВ” (2000–2001). Дело “об экономических преступлениях” Ходорковского (2003–2005) Дело о “политическом хулиганстве” 39 “нацболов-декабристов” (2004–2005). “Оранжевая” попытка марша несогласных (2005–2008). Соответственно — оживление метафоры, триумф метафоры, отказ от метафоры и ее дискредитация. Исследуются два вопроса: анализ информации — пропагандистского “вброса”, что осуществляется через СМИ противоборствующими бойцами идеологического фронта, и — второй — каким образом властная и оппозиционная риторика преобразуется во “мнении народном”. Фактически это одно из первых исторических исследований, созданное на основе источников, размещенных в сети Интернет: интернет-вариантов печатных и электронных СМИ и высказываний индивидуальных пользователей Интернетом. Кажется, представлены и рассмотрены все материалы, где есть упоминание о декабристах в контексте истории давней и дня сегодняшнего. Среди авторов — фигуры известные, именитые и безымянные, скрывающиеся за псевдонимами. Многообразие и многочисленность представленных в Интернете медиа позволяют адекватно изучать различные аспекты “вброса” информации в пропагандистских целях, выявлять стратегии работы оппозиционных и правительственных политтехнологов с исторической памятью. Различные технологические инструменты фиксируют спонтанную реакцию интернет-народа на “злобу дня” и “на преданья старины”, а также на метафорическое отождествление прошлого и настоящего. Показано, каким не всегда предсказуемым образом информационный вброс преобразуется в сознании массы интернет-пользователей. Палитра мнений: одобрительные и нелицеприятные отзывы о декабристах века ХIХ и отождествляемых с ними “неодекабристах”, о целях восстания, о возможных позитивных или негативных последствиях победы декабристов для России, о соразмерности наказания, о правомочности параллелей Путин — Николай I, да и вообще, кого на самом деле разбудили декабристы? — противоречива и пестра. Скажем только, что усвоенные из советской школы однозначные, идеологические и идеалистические трактовки событий 1825 года значительно поколеблены. Тускнеет, а порой и получает неожиданные антигероические очертания и образ декабристов. Удивляют горячность, заинтересованность, неожиданная острота суждений именно безымянных участников дискуссии. Сам автор исследования в идеологические бои не вступает: он над схваткой. Свою задачу он выполнил: продемонстрировал, какие небывалые прежде возможности изучения массового сознания открылись перед учеными благодаря современным информационным технологиям.
Никонов А. П. Судьба цивилизатора. Теория и практика гибели империй. —
М.: ЭНАС; СПб.: Питер, 2008. — 360 с. — (Точка зрения)
От потопа до наших дней — таков временной охват в этом широкомасштабном исследовании. Свободное плавание по геополитическим пространствам. В центре — Древний Рим. Многие черты: демократия, закон, общественная договоренность о допустимых налогах плюс острое ощущение свободы личности — передались по наследству от Древнего Рима западной цивилизации. Значительная часть человеческого сообщества живет по римским законам, и думает, как древние римляне. Вместе с римскими достижениями мы унаследовали и проблемы Рима, и характерные для него кризисы, конфликты. Как раньше, так и теперь сталкиваются волны Разума и Дикости, Просвещения и Невежества, Цивилизации и Варварства, Прогресса и Традиции, в авторской интерпретации синонимами этих противоборствующих сторон являются Город и Деревня. По мнению автора, в настоящий момент завершается очередной цивилизационный цикл, наличествуют все ужасные симптомы гибели цивилизации, в перспективе — торжество варварства. (Что говорить о старушке Европе, уже и Четвертый Рим, США, фактически развалился под давлением мексиканцев, латиносов, испаноязычных народов, носителей другого, не римского менталитета.) Поняв, от чего погиб первый проект Объединенной Европы — великий Рим, мы осознаем, что происходит с нашей цивилизацией в настоящем, не грозит ли ей крушение, аналогичное тому, что произошло с Древним Римом под давлением варваров. Анализируя на примере Древнего Рима социально-экономические и политико-психологические условия формирования, расцвета, заката и гибели великих империй, автор предлагает свою оригинальную и остроумную модель развития Цивилизации. Он подвергает критике устоявшиеся гипотезы причин гибели Рима. И уж точно не роскошь сгубила Рим, а скорее пропасть между низкими научно-технологическими возможностями того времени и масштабными военно-экономическими цивилизаторскими задачами, стоящими перед империей, финансовый кризис, вызванный несоответствием потребностей разросшейся империи и ее технологическими возможностями. Прозрачные параллели с днем сегодняшним… Очень сочно, вкусно, с любовью о пишет А. Никонов о Древнем Риме. Огромный объем информации. Занятные факты, технические достижения, юридические коллизии, особенности образования, образ жизни, меняющиеся со временем нравы римлян. Хроника Пунических войн. Выразительные портреты героев и антигероев древности: великие воины и политики Спицион Африканский Старший, основатель и зачинатель эпохи гуманизма, и продолжатель его дела Спицион Африканский Младший, мракобес и реакционер Катон, такие разные императоры, отвратительный Ганнибал и его грозные братья — ужасные Газдрубал и Магон. Ссылки на историков, в первую очередь античных — Тит Ливий, Плиний Младший, Полибий. Возвращаясь к наиболее значимым для него тезисам, автор старается, чтобы читатель не потерялся в красочных описаниях, не заблудился бы на солнечных улицах Рима, на окраинах ойкумены, чтобы, следя за жизненными перипетиями героев, не упустил в гуще событий основное направление. Такой важной для него темой является и вековое противостояние двух античностей, противоположных по своей ментальности, — Экстатической и Сдержанной, Карфагена и Древнего Рима, злобных пунийцев и благородных римлян. И все-таки главной темой книги остаются люди. Точнее, перерождение, перепрограммирование под воздействием изменяющихся условий людского сознания, в свою очередь меняющее облик цивилизации. С интересом к человеку связано и внимание к мелким психологическим деталям, к живым человеческим реакциям. “Изучая исторический материал, вдруг натыкаешься на какую-то деталь, какой-то мелкий психологический штрих, который вдруг неожиданно ярко, словно фотовспышка, высвечивает ситуацию, делая ее объемной и узнаваемо-человеческой. Ты вдруг отчетливо понимаешь время, место и суть дела…” Парадоксы являются с легкостью необыкновенной: высказывания о колониализме, о нациях, о национальной культуре, о патриотизме… (“Защита своей родины, своей стадной территории — священный долг любого павиана”. И развернутая аргументация: естественно-животные корни человеческого поведения). Неожиданные сравнения деятелей прошлого с хорошо знакомыми лицами современного политического Олимпа. Автор ядовит и беспощаден, задирист, порой груб. Досталось всем: и США, и Европе, и современному Карфагену (а отнюдь не третьему Риму) — бывшему СССР, и России, и третьему миру… И элите, и люмпенам, и интеллигенции, и народникам-антиглобалистам… и Фоменко, и Гумилеву. А что в позитиве? Гимн Потребительству, Комфорту, Урбанизации, Глобализму, Космополитизму. Да здравствует Пятый Рим, новая глобальная империя!
Воронов В. Г. Иван Старов — главный архитектор эпохи Екатерины Великой. —
СПб.: Искусство-СПБ, 2008. — 608 с.: ил.
Крупнейший знаток истории архитектуры И. Э. Грабарь назвал И. Старова (1745–1808) одним из одареннейших зодчих мира. Творчество этого мастера — первая и самая яркая страница истории русского классицизма. Один из первых выпускников Императорской академии художеств, он стал основоположником русского классицизма в гражданском и культовом зодчестве, блестящим градостроителем. Им созданы такие жемчужины архитектуры, как Таврический дворец и Троицкий собор Александро-Невской лавры в Петербурге, дворец графа Бобринского в Тульской губернии, Богородицкий собор в Казани, многочисленные дворцы для русской знати. По его планам реконструировано 15 и создано 7 новых городов, в том числе Екатеринослав, Херсон, Николаев, Воронеж, Севастополь… Старов был активным проводником екатерининских идей строительства новых городов на юге России. Находясь в течение сорока лет на государственной службе, он занимал самые ответственные в градостроительной сфере посты: был членом “Комиссии о каменном строении Санкт-Петербурга и Москвы”, затем возглавлял “Контору строений ее императорского величества домов и садов”. Это значит, что практически все более или менее значимые постройки эпохи не проходили без активного участия Старова. В общей сложности им выполнено свыше 140 архитектурных проектов. Далеко не все проекты зодчего сохранились до наших дней. Утрачено немалое число творений мастера. Обстоятельной биографии зодчего не существует, не было и исчерпывающего исследования его творчества. Немногое, что было напечатано, слишком сжато по изложению, да и устарело. В настоящем издании дан подробный искусствоведческий анализ большинства из его работ. По возможности максимально восстановлена биография. Деятельность зодчего представлена на широком фоне общественной и культурной жизни России: события и нравы эпохи, характеры и деяния современников Старова — его учителей, покровителей, друзей, коллег. Отдельная глава посвящена родственникам и потомкам зодчего, также оставившим зримый след в истории Государства Российского. В книге свыше 350 иллюстраций — старинные и современные фотографии, архивные планы, чертежи, живописные и графические работы, обширный справочный аппарат.
Саксонова И. Х. Ах, мода! Ах, Париж! или мода в мире парижской жизни
ХIХ века. — СПб.: Издательство “Российская национальная библиотека”,
2008. — 237 с.: цвет. ил.
Восхитительные в своей наивной прелести и изяществе графики картинки из парижских журналов мод 1830–1850-х годов: LE BON TON, Modes de Paris, LE MONITOR DE LA MODE, MAGASIN DES DEMOISELLES. Наряды для балов, для визитов, для дома, для верховой езды, для прогулок. Всевозможные шляпки — капор, чепец, тюрбан, ток, берет. Перчатки, сумочки, чулочки, туфельки, нижнее белье. Мелочи, которые создают моду. Великолепное, в цвете, воспроизведение. Так могли одеваться героини произведений Гюго, Бальзака, Флобера, Готье, Жорж Санд, Эжена Сю, а также Гоголя, Тургенева, Гончарова. (Какая же русская дама не любит парижскую моду?) Исторических лиц в альбоме нет, но неизбежны ассоциации с героями книг, историческими персонажами эпох “июльской монархии”, времен Луи-Филиппа, революций 1830 и 1848 годов, Наполеона III, времен романтизма и реализма. Впрочем, автор предостерегает от идеалистических представлений: даже не все представители “beau monde” могли позволить себе такие дорогие наряды. Другое дело, что стилистически идеальные, элегантные наряды служили образцом для подражания модницам и модникам былых времен. От модников, эволюционируя, образчики переходили к широкой публике. Этот альбом-исследование уникален: достаточно сказать, что даже в крупнейших библиотеках журналы мод (даже российские, позднейших времен) практически недоступны: истрепаны, сохранились фрагментарно. Кроме того, систематически построенного альбома всех типов женского и мужского костюма на протяжении ХIХ столетия не существует. Книга этот пробел частично восполняет. И. Саксонова, сотрудник Российской национальной библиотеки, автор и соавтор нескольких широко известных библиографических справочников по мировому изобразительному искусству, знаток истории русской книги и искусствоведческих журналов ХIХ века, обнаружила папки с вырезками из старинных журналов мод почти случайно, в библиотеке Эрмитажа. “Возможно, как и в наше время, любопытные дамы и девицы вырезали их для того, чтобы показать картинки портнихам, модисткам и белошвейкам — что именно носят самые модные особы в столице тогдашней моды, в Париже. Возможно, это были не просто дамы и девицы, а члены императорской фамилии, все возможно…” Книга о моде ХIХ века — ее первый опыт “в легком жанре”, и очень удачный. Исторические и литературные экскурсы соседствуют с практическими сведениями: что с чем можно было носить, а что никак, ну никак не сочеталось; как надевались перчатки, шляпки, обувь; какие ткани, отделки использовались. Наши представления о прошлом моды основаны на смеси воспоминаний о музейных коллекциях, о театральных костюмах и костюмных кинофильмах, более точные связаны с картинами и гравюрами соответствующего периода, с печатными изданиями того времени. Представленные в книге модные картинки в обрамлении информационно насыщенного, содержащего множество малоизвестных подробностей увлекательного текста дают возможность понять дух того времени, вдохнуть аромат эпохи.
В семье родилась девочка. Женщины России в фотографиях конца ХIХ —
начала ХХ века. Альбом. — СПб.: Информационное объединение “Лики”;
“Лики России”, 2007. — 504 с.: ил.
Идея книги-альбома (автор-составитель Т. Н. Рыхлякова) проста и оригинальна: перебирая старые фотографии, как в семейном альбоме, всматриваясь в лица и окружающие детали, проследить шаг за шагом всю человеческую жизнь — от рождения девочки до ее взросления, создания собственной семьи и, наконец, достижения преклонного возраста пожилой женщины, когда все повторяется сначала и на руках бабушки окажется ребенок. Детство; Образование; Барышни; Свадьбы; Мамы; Жены; Благотворительность; Вдовы; Женщины в профессиях; Женский мир; Эмансипация; Религия; Война; Бабушки. Через собирательный женский образ и многоликую женскую судьбу воссоздается, по существу, жизнь всего российского общества в один из самых напряженных исторических периодов слома традиционного уклада страны. И, конечно, сквозь мглу времен проступает женское лицо былой России, притягательное и обаятельное. В очерках, сопровождающих фотографии, широко использованы воспоминания, дневниковые записи, письма и прочие свидетельства людей, живших на рубеже ХIХ и ХХ веков. Приводятся статистические сведения, документы, материалы исследований дореволюционных и современных историков, отрывки из художественных произведений. В главе “профессии” под фотографиями известных особ указаны также даты жизни. Все фотографии аннотированы; полные сведения, кроме описания сюжета, содержат информацию о фотографе, времени и месте съемки. Не всегда можно определить, кем выполнен снимок, и тогда в аннотации проставлена фамилия главы фотомастерской. Фотографии предоставлены Центральным государственным архивом кинофотодокументов Санкт-Петербурга.
Публикация подготовлена
Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги Санкт-Петербургский
Дом книги (Дом Зингера) (Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)