Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2009
Дмитрий Яковлевич Травин родился в 1961 году в Ленинграде. В 1983 году окончил экономический факультет ЛГУ. Публицист, журналист, заместитель главного редактора еженедельника «Дело». Живет в Санкт-Петербурге.
Ресурсное проклятие России
Богатства сегодняшней России в значительной степени основаны на притоке нефтедолларов. В 1998 году, когда нашу страну настиг азиатский финансовый кризис, когда спекулятивный капитал стал в массовом порядке утекать за границу и когда в конечном счете случились дефолт и девальвация, мировые цены на нефть упали до 12 долларов за баррель. За минувшие десять лет они возросли примерно в десять раз. Нетрудно понять, насколько крепче благодаря этому стала наша национальная валюта. Нетрудно понять, насколько государству легче в таких условиях выполнять свои обязательства перед пенсионерами, бюджетниками и малоимущими гражданами. Нетрудно понять и то, насколько легче бизнесу обеспечивать общество сравнительно хорошо оплачиваемыми рабочими местами.
На нефтедолларах основывается рост реальных доходов населения. На нефтедолларах основывается и политическая стабильность страны, поскольку к богатым властям народ относится гораздо лояльнее, чем к бедным. Словом, благоприятная конъюнктура мирового рынка энергоносителей обернулась для многих из нас хорошим подарком. Хотелось бы подчеркнуть, что действительно для многих. Конечно, львиная доля выгоды достается крупному бизнесу, но экономика так устроена, что удержать все деньги в одних руках невозможно. Поэтому нефтедолларовое благосостояние постепенно расползается по стране.
Тем не менее ни в коем случае нельзя говорить об однозначно позитивных последствиях этой ситуации. Макроэкономические связи чрезвычайно сложны, и даже самые приятные вещи имеют, увы, свою оборотную сторону. От притока нефтедолларов часть общества серьезно страдает. Минусы для них перевешивают плюсы. Богатство оборачивается бедностью.
Кроме того, нефтедолларовое изобилие имеет еще и косвенные отрицательные последствия. Золотой дождь расслабляет правителей. Он создает у них в головах представление о том, что можно вечно сидеть на нефтяной игле, отказываясь от реформ, от адаптации нашей экономики к требованиям XXI столетия. Точнее, вряд ли они думают, что подобная благоприятная конъюнктура будет сохраниться вечно, но по примеру французского короля Людовика XV говорят: «После нас хоть потоп». На век их правления богатств хватит, а что станется с Россией дальше, волнует далеко не каждого из тех, кто стоит во главе страны.
В этой связи некоторые экономисты и политологи говорят даже о так называемом ресурсном проклятии. То есть о том, что стране, богато обеспеченной природой, приходится в борьбе за место под солнцем даже труднее, чем стране, у которой ничего нет, и где люди понимают, насколько благосостояние зависит именно от их труда. Конечно, нельзя здесь вести речь о жесткой предопределенности. В мире существуют примеры стран, неплохо обеспеченных природными ресурсами и в то же время во всех смыслах динамично развивающихся. Но тем не менее нефтедолларовое изобилие играет с нами сегодня злую шутку.
В этой статье мы попробуем последовательно рассмотреть, что происходит с нефтедолларами, приходящими в Россию, кто выигрывает от этого изобилия, кто и почему от него проигрывает, а также какой оказалась судьба так называемого второго этапа российских реформ в эпоху высоких цен на черное -золото.
Куда идут нефтедоллары
Осенью 2007 года впервые за долгое время разговоры об угрозе нарастающей инфляции стали в России выходить на первый план. Казалось бы, эта проблема давно должна была уйти в прошлое. Печальные уроки 90-х годов многому нас научили, и в элитах сформировался негласный консенсус, согласно -которому денежная эмиссия считается весьма опасным инструментом макроэкономического регулирования, а потому «печатный станок» следует держать под жестким контролем. Более того, ни главу Минфина Алексея Кудрина, ни главу Центробанка Сергея Игнатьева никак не отнесешь к числу популистов, желающих выбросить на рынок побольше рублей. И тем не менее наметившаяся еще в конце прошлого десятилетия тенденция снижения темпов инфляции вдруг сошла на нет.
Зимой в России только и разговоров было о росте цен. Ведущие политики с жесткими нотками в голосе требовали от подчиненных остановить инфляцию. В научных кругах искали объективные объяснения данного процесса, все чаще кивая на мировой рынок продовольствия и вводя в оборот новое словечко «агфляция». А оппозиция указывала на то, что в ценах и тарифах все чаще «сидят» огромные взятки чиновникам, причем происходит это при полном попустительстве правоохранительных и антимонопольных органов.
Весна не принесла облегчения. Ни один царедворец из кремлевской администрации не может сказать что-нибудь типа «зима тревоги нашей позади, к нам с солнцем Йорка (нового президента Медведева?) лето возвратилось». Независимая (в отличие от российских официальных структур) ОЭСР прогнозирует на текущий год для России рост цен в размере 13 %, тогда как в 2007 году он составил 11,9 %.
Корни сегодняшней инфляции прорастают не из отдельных ошибок государственной экономической политики и даже не из ситуации, сложившейся на мировом рынке (хотя все это, конечно, важно). Ростом цен в России обернулся рост богатств. Постепенно все больше на первый план выходит понимание того факта, что инфляцией мы расплачиваемся за большие доходы от продажи нефти и газа, а также за тот приток иностранного капитала, который наметился в связи с формированием стабильного и перспективного российского товарного рынка.
Недавно еще можно было делать вид, что нефть и газ приносят выгоду лишь олигархам, тогда как российский народ в целом по-прежнему живет бедно. Сегодня на фоне растущих цен (в том числе на товары широкого потребления) подобный вывод представляется крайне ошибочным. Существуют механизмы, посредством которых нефтедоллары расползаются по всей стране и серьезно меняют макроэкономическую ситуацию. Инфляция же является одним из важнейших индикаторов, свидетельствующих (даже при возможном недоверии к официальной статистике, постоянно рапортующей о росте реальных доходов населения) о том, что в России сегодня формируется единый фронт получателей нефтяной ренты, включающей в себя миллионы людей от олигархов до уборщиц.
Что же происходит с нефтедолларами в России и как их приток связан с ростом инфляции? Дело в том, что значительную часть приходящей на российский рынок иностранной валюты Центробанк скупает ради пополнения своих международных резервов. Покупка эта осуществляется на те рубли, которые эмитируются (в просторечии — «печатаются») специально для данной цели. Иначе говоря, чем большую величину составляют доходы от продажи наших ресурсов на мировом рынке, тем больше новых денег приходится «делать» Центробанку. Таким образом, получается, что, несмотря на сложившийся относительно опасности значительной денежной эмиссии консенсус, г-н Игнатьев постоянно продолжает прибегать к услугам «печатного станка».
А может ли он этого не делать? Может. Однако данный случай ярко демонстрирует, что в экономике не бывает однозначно правильных и однозначно неправильных решений. Каждое имеет свою оборотную сторону. В частности, если Центробанк не будет скупать валюту для пополнения своих международных резервов, давление большой массы долларов на российском рынке приведет к подъему рубля, становящегося в такой ситуации «дефицитным».
С точки зрения простого гражданина России, подобная перспектива, естественно, выглядит неплохо. Мы становимся богаче, можем больше покупать импортных товаров, чаще путешествовать за границей, останавливаться в лучших отелях и обедать в дорогих ресторанах. Однако, с точки зрения россий-ского товаропроизводителя, такое богатство — страшное зло. Дорогой рубль делает более дорогими (в сравнении с импортом) и производимые нами товары. Если Центробанк не удержит своими действиями доллар от падения, многие российские предприятия потеряют конкурентоспособность и прекратят свое существование. А вместе с ними прекратят свое существование и многие рабочие места. Сократится рост ВВП, появятся кризисные зоны. Неожиданно обнаружившееся богатство россиян в долгосрочной перспективе обернется бедностью.
Все вышесказанное, впрочем, не означает, что политика Центробанка — единственно правильная. В конце концов, дорогой рубль стимулировал бы рост производительности труда на российских предприятиях. Не все они закрылись бы, многие вынуждены были бы приспособиться к условиям жесткой конкуренции. Однако данную проблему мы сейчас затрагивать не будем. Ограничимся пониманием той логики, которой следует ведомство г-на Игнатьева.
Итак, скупая нефтедоллары, Центробанк в большом количестве эмити-рует рубли. Если после девальвации 1998 года международные резервы -России -составляли $ 12 млрд, то в момент, когда пишется эта статья, они достигли $ 550 млрд. Куда же разошлись рубли, на которые эта валюта была скуплена?
Часть денег изымается государством посредством налогообложения. Причем российская фискальная система построена таким образом, что значительный упор делает именно на взимание разного рода платежей с тех, кто имеет отношение к природным ресурсам и продуктам их переработки. Во-первых, существует специальный налог на добычу полезных ископаемых. Во-вторых, тем, кто вывозит продукцию за рубеж, приходится платить экспортные таможенные пошлины. Наконец, в-третьих, государство взимает акциз, которым облагается бензин.
Уходящие в бюджет деньги растекаются по всей стране. Во многом именно они формируют инфляцию на потребительском рынке. Рост цен означает, что российская экономика перегрета, что она в существующих условиях не способна удовлетворить столь быстро растущий спрос на товары: начиная от простой, относительно дешевой колбасы и заканчивая стройматериалами, используемыми для возведения домов с дорогостоящими квартирами.
Объективные факторы (например, удорожание товаров на мировом рынке продовольствия) составляют лишь часть причин, из-за которых все это происходит. Ведь есть и субъективные причины того, что российская экономика не может переварить всех этих денег. Например, в России очень трудно открыть свой бизнес, процесс сопровождается чудовищными бюрократическими препонами и значительными взятками. Поэтому между моментом возрастания платежеспособного спроса и моментом, когда экономика худо-бедно начинает на него откликаться, проходит много времени. За это время неудовлетворенный спрос оборачивается ростом цен. Бюрократизация не проходит безболезненно для обывателя. Каждый день переплачивая в магазине при покупке товаров, он фактически делится своими доходами не только со вздувающим цены продавцом, но и с тем чиновником, который своей жадностью тормозит рост предложения.
Помимо бюджетных денег, большую роль на потребительском рынке играют и те средства, которые попадают в карманы людей, работающих в добывающем секторе экономики, а также тех, которые обслуживают спрос, создаваемый этим сектором. Не следует думать, будто за нефть и газ получают -зарплату лишь бурильщики отдаленных уголков Западной Сибири.
Гиганты российского энергетического бизнеса постоянно расширяют занятость в крупных городах. Они все больше средств вкладывают в работу с финансами, в маркетинг, в пиар, в непрофильные виды деятельности (от строительства до спорта и масс-медиа). Они нанимают целые охранные подразделения, оплачивают консалтинговые услуги, приобретают разного рода технику, возводят офисы. Люди, работающие в этих офисах, в свою очередь, обзаводятся автомобилями и квартирами, кладут деньги в банки. Рост банковских депозитов позволяет расширять программы кредитования, что, в свою очередь, стимулирует спрос на машины, недвижимость, обеды в бистро и ресторанах, дорогостоящие медицинские и образовательные услуги. Ну и, естественно, те, кто эти услуги оказывает, тоже включаются в массовую гонку за продуктами, предлагаемыми россиянам обществом всеобщего потребления.
Объективным показателем того, насколько широко растекаются нефтедоллары по стране (или, по крайней мере, по крупным городам), может служить не только инфляция, но, скажем, образование пробок на дорогах. С каждым годом проехать по Москве или Петербургу становится все труднее. Кто-то вкладывает свою часть «нефтедолларового пирога» в новенький «Мерседес», а кто-то в подержанный «Опель», но в целом масштабы потребления, бесспорно, возрастают.
Описанная выше картина характерна в целом для любой страны, имеющей большие доходы от эксплуатации природных ресурсов. Выгоду получают как те, кто в той или иной форме обслуживают высокодоходный бизнес, так и те, кто имеют долю через посредство государства. Но есть у России и своя специфическая часть приобретателей выгоды, связанная с широко распространенной коррупцией. Или, если быть точным, эта специфическая часть имеется не только у России, но у многих богатых ресурсами стран третьего мира — Венесуэлы, Нигерии, Саудовской Аравии, Туркменистана и т. д.
После широко известного дела Ходорковского (2003 год) российский бизнес (особенно нефтяной) стал хорошо осознавать необходимость делиться своими доходами с теми, кто может от имени государства создать ему серьезные проблемы. Среди рентополучателей теперь оказываются не только чиновники, от которых зависит развитие бизнеса (как в 90-е годы). Сегодня к их числу присоединились многочисленные работающие на государство лица, которые не принимают решений, выгодных компаниям, но могут легко принимать решения, способные эти компании погубить. Среди них — фискальные чиновники, таможенники, офицеры силовых спецслужб, следователи, сотрудники, следящие за безопасностью дорожного движения, борцы против распространения наркотиков, люди, которым поручено охранять природу, предотвращать пожары и бороться с возникновением эпидемий и т. д. Один лишь список тех, кто может прийти, пригрозить и потребовать свою долю «нефтедолларового пирога», уже поражает своей длиной.
А у каждого из лиц этого списка есть семьи. Все они также выносят собранные с производителей деньги на товарный рынок и включаются во всеобщую потребительскую гонку, способствующую перераспределению нефтедолларов в самые разные, порой чрезвычайно далекие от Западной Сибири регионы и отрасли. Некоторые наблюдатели отмечают сегодня, что самые богатые особняки в элитных зонах Подмосковья строят не бизнесмены, а государственные служащие, особенно из числа работников силовых органов.
Впрочем, так называемых олигархов никак не стоит списывать со счетов при учете того, куда идут нефтедоллары. За последние годы их капиталы резко возросли, о чем свидетельствует, например, регулярно составляемый список миллиардеров журнала «Форбс». Но в целом распределение нефтяных денег ни в коей мере лицами из этого списка не исчерпывается.
Чем больше будет оседать денег в России (особенно при растущих ценах на нефть), тем выше (при прочих равных) будет инфляция. Один из возможных способов ее торможения — «выталкивание» денег наружу. Андрей Илларионов, — бывший советник Владимира Путина по экономике, давно уже советовал активно расплачиваться по старым внешним долгам. В целом Россия это -делает, но потребность втакого рода расходах не безгранична. Поэтому сегодня все большую популярность приобретает другая идея — покупка зарубежных активов. Сенат США уже озаботился недавно проблемой проникновения российских денег в Америку. И это не случайно. Скорее всего, в ближайшие годы данная проблема по объективным обстоятельствам будет становиться все более актуальной.
Кто проиграл
от притока нефтедолларов
В сегодняшней России многие люди выигрывают от высоких цен на энергоносители и от того потока нефтедолларов, который устремляется в страну из-за рубежа. Об этом шла речь в моей предыдущей статье. Однако есть немало и тех, кто от роста богатств проигрывает. Порой даже человек, формально выигрывающий, оказывается в то же время проигрывающим.
Яркий пример — ситуация на рынке недвижимости. Хорошо известно, что значительная часть денег в любой быстро богатеющей стране направляется на спекулятивные цели. Объясняется это тем, что при росте доходов населения многое дорожает, а потому ценности, купленные сегодня, в обозримой перспективе можно будет перепродать с заметной выгодой. Некоторое время в России были чрезвычайно популярны валютные спекуляции. Однако в по-след-ние годы Центробанк контролирует курс рубля, никаких серьезных скачков -этого курса не происходит, а потому такого рода спекуляции оказываются бесперспективны. В результате большие деньги устремляются на рынок -недвижимости.
Первоначально квартиры взлетели в цене, поскольку стремление улучшить свои жилищные условия в начале 2000-х годов продемонстрировали многие россияне, начавшие прилично зарабатывать в условиях быстрого роста ВВП и притока нефтедолларов. Однако как только стало ясно, что инфляция в сфере недвижимости намного опережает средний уровень инфляции, сюда устремились спекулятивные капиталы. Квартиры стали приобретаться не только для проживания, но и для перепродажи. Даже в том случае, когда купленная недвижимость не используется, она приносит большой доход владельцу благодаря росту цен. А ведь квартиру, не использующуюся для проживания собственной семьи, можно сдавать в аренду! Неудивительно, что доходы владельцев недвижимости намного превышают процент по депозитам. При этом риск подобных вложений (в сравнении, скажем, с риском инвестиций в акции компаний) не слишком велик.
Быстрый рост цен стимулирует спекулятивные вложения на рынке недвижимости, а спекуляции, в свою очередь, подстегивают инфляцию. В последние же годы на рынке недвижимости стал действовать еще один проинфляционный фактор — развитие ипотечного кредитования. Люди, которые вчера не могли скопить денег на квартиру, сегодня покупают ее с рассрочкой платежей. Спрос возрастает, но предложение жилья растет далеко не столь быстрыми темпами. Отсюда — еще больший рост цен и еще больший соблазн спекуляций.
В этих условиях даже представители среднего класса обычно говорят, что улучшение жилищных условий стало для них невозможно. Получается парадокс. Страна богатеет. Многие россияне начали жить намного лучше. Но жилье оказалось недоступным. Люди могут тратить все больше денег на питание, одежду, автомобили, бытовую технику и путешествия, но приобрести основу основ — собственную крышу над головой — не способны.
Еще один пример социальных проблем, возникающих на фоне растущего богатства, — это судьба тех слоев населения, чьи доходы увеличиваются медленнее, чем цены. Особенно актуальна эта проблема для многих из тех, кто получает деньги из государственного бюджета.
Дело в том, что инфляция — естественный рыночный процесс. Цены растут сами по себе в зависимости от соотношения спроса и предложения. Но повышение выплат бюджетникам, пенсионерам и получателям социальной помощи требует принятия политических и административных решений, которые могут запаздывать, могут не учитывать всех тех, чьи доходы обесценились, а также могут быть не точны из-за неточности статистического учета инфляции.
При том относительно невысоком росте цен, который был в России еще недавно, все эти проблемы представлялись не такими уж страшными. Но стоит государству сегодня, при ускоряющейся инфляции «забыть» про какую-нибудь категорию граждан, последствия окажутся весьма серьезными.
Нарастание связанных с инфляцией проблем оказывается чрезвычайно значимым даже на фоне нефтедолларового изобилия. Так, согласно социологиче-скому опросу, проведенному в июне 2008 года «Левада-центром» — одной из наиболее авторитетных исследовательских структур страны, 82 % россиян -испытывают беспокойство в связи с инфляцией. Для сравнения отметим, что год назад рост цен тревожил лишь 64 % опрошенных.
Неудивительно, что в такой ситуации все чаще на повестку дня в России встает вопрос о том, как минимизировать негативные последствия притока нефтедолларов. В предыдущей статье я уже писал о трудностях борьбы с инфляцией и о том, что ужесточение монетарной политики Центробанка может привести к снижению конкурентоспособности российской экономики. Но помимо антиинфляционных мер, есть и другие подходы к решению возникающих проблем.
Первый подход (с ним довольно часто приходится сталкиваться при разговорах с простыми гражданами) состоит в следующем. Ту выручку, которая приходит в страну благодаря продажам нефти и газа, надо тратить на покупку за рубежом инвестиционных товаров. Одни предлагают ремонтировать дороги (старая шутка гласит, что в России есть две главные проблемы — дураки и дороги), другие — приобретать оборудование и технологии для промышленных предприятий, третьи — строить жилье и т. д.
Проблема, однако, состоит в том, кто будет делать такого рода закупки.
Если государство предпримет меры к тому, чтобы сконцентрировать в своих руках максимум нефтедолларов (скажем, посредством повышения таможенных экспортных пошлин или путем национализации энергетического сектора экономики), то решения станут принимать чиновники. Это неизбежно приведет к расширению масштабов и без того страшной российской коррупции. Ведь чиновник будет иметь возможность закупить товары у одной зарубежной фирмы или у другой. Выбор в пользу конкретного поставщика (как показывает опыт) делается за так называемые «откаты», то есть часть потраченных -государством денег возвращается про-давцом в Россию — но не в карман -государству, а в карман тому чиновнику, который обеспечил закупку товаров именно у данной фирмы.
Если же речь в предложениях такого рода идет об осуществлении закупок иностранных инвестиционных товаров российскими компаниями, получающими нефтедоллары, то они будут это делать лишь в том случае, когда это выгодно. С одной стороны, надо заметить, что уже сейчас импорт быстро растет. Но с другой стороны, если, скажем, спекуляции на рынке недвижимости (о которых шла речь выше) оказываются выгоднее, невозможно заставить компанию инвестировать в строительство дорог, окупаемость которых весьма проблематична.
Предложения насчет массовой закупки иностранных товаров свидетельствуют о том, что многие россияне до сих пор размышляют об экономике как о едином государственном хозяйстве, которое существовало до эпохи Михаила Горбачева, причем полагают, будто в таком хозяйстве существует возможность поставить под контроль чиновников, ищущих личную выгоду. Подобные представления, конечно, несколько наивны, но влиятельные лоббисты могут попытаться воспользоваться ситуацией для того, чтобы погреть руки на -«откатах».
Значительно больший интерес представляет второй подход к решению связанных с нефтедолларами проблем. Некоторые влиятельные экономисты предлагают воспользоваться ростом богатств государства и снизить налоговую нагрузку на экономику. На первый взгляд логика здесь безупречна. Вместо того, чтобы наращивать социальные расходы, подстегивающие инфляцию, мы облегчим участь российского бизнеса. При низких налогах появятся новые фирмы, усилится конкуренция, расширится предложение товаров, и этот рост предложения станет лучшим ответом на порожденный нефтедолларами рост спроса. Инфляция остановится, поскольку под давлением конкурентов продавцы не смогут вздувать цены.
Однако и это, казалось бы, разумное решение может создать проблемы для российской экономики.
Во-первых, не следует забывать о том, что динамика цен на нефть — вещь плохо предсказуемая. Сегодня они растут, а завтра могут начать падать. Что же касается фискального бремени, то его легко менять лишь в одну сторону. Снижению налогов все, конечно, рады, но если завтра из-за ухудшения конъюнк-туры рынка энергоносителей придется снова их повышать, принять решение окажется не так-то просто. Российские власти, привыкшие отдавать дань популизму, могут в такой сложной ситуации предпочесть не повышение налогов, а рост заимствований, что в конечном счете способно поставить под угрозу финансовую стабильность.
Во-вторых, российская экономика, как полагают многие эксперты, сегодня перегрета. Иначе говоря, она развивается столь быстро, что потенциала для ускорения роста в краткосрочной перспективе уже не имеет. Если это так, то снижение налогового бремени приведет не столько к развитию производства, сколько к еще более активному вложению свободных денежных средств в различные спекулятивные операции. Жилье станет еще менее доступным для среднего класса, а на фондовом рынке вздуется огромный «пузырь», который рано или поздно с треском лопнет, нанеся ущерб экономике в целом.
Таким образом, получается, что как закупки товаров за границей, так и снижение налогов, не являются оптимальным способом «переваривания» поступающих в российскую экономику нефтедолларов. В этой ситуации наибольший интерес, как мне кажется, представляет третий подход, распространенный преимущественно в кругах демократически ориентированных политиков и экономистов.
Они обращают внимание на то, что важнейшей причиной перегрева, о котором было сказано выше, является катастрофическая бюрократизация всей российской хозяйственной системы. Стремление бизнеса расширить производство постоянно упирается в необходимость длительных согласований с чиновниками. И, естественно, эти согласования не обходятся без взяток и «откатов». Так, например, для того, чтобы развернуть массовое жилищное строительство, бизнесу необходимо получить земельные участки под застройку. Без этого никакие деньги не сработают. А выделение участков — прерогатива чиновников.
Многочисленные преграды для развития бизнеса связаны также с его лицензированием, с начислением налогов, с контролем, осуществляемым различными государственными организациями (таможней, пожарной охраной, службой по борьбе с наркотиками и т. д.). Некоторые из этих организаций используются бандитами для осуществления рейдерских захватов успешных предприятий. А угроза рейдерства, в свою очередь, снижает интерес российских фирм к расширению бизнеса.
Таким образом, по-настоящему эффективным способом развития производства в России могли бы стать либерализация и дебюрократизация экономики. При устранении барьеров, препятствующих развитию бизнеса, нефтедоллары оказались бы реальным стимулом к появлению новых фирм, к активизации конкуренции, к увеличению объемов ВВП. В таких условиях и снижение налогового бремени могло бы дать определенный эффект.
Российское руководство, бесспорно, все это понимает. Однако практически любые попытки либерализации хозяйственной системы за последние годы оказывались безуспешными. И это — не случайно. Слишком многие влиятельные силы в России заинтересованы в сохранении -высоких бюрократических барьеров, -поскольку они «кормятся» с бизнеса. Настоящая свобода предпринимательства несовместима с той своеобразной рентой, которую извлекают чиновники, контролирующие экономику.
Изменить положение дел могли бы, наверное, демократизация российской политической системы и расширение свободы масс-медиа. Однако общество сейчас не стремится давить на власть в этом направлении, поскольку в целом преимущества, извлекаемые из изобилия нефтедолларов, по-видимому, перевешивают те проблемы, о которых говорилось в данной статье. Люди полагают, что жизнь стала лучше благодаря Владимиру Путину, и не поддерживают оппозиционных политиков, придерживающихся иной точки зрения.
Как остановились
российские реформы
Российские экономические реформы прошли в своем развитии несколько -этапов.
В начале 90-х годов ХХ века главной задачей преобразований была либерализация хозяйственной системы. Предприятия становились независимыми от государства, формировалась частная собственность, появлялась рыночная конкуренция. Этот этап Россия прошла более-менее успешно. Однако, справившись с либерализацией, реформаторы не сумели обеспечить финансовой стабильности.
В середине 90-х годов главной макроэкономической задачей стала борьба с инфляцией, поскольку при быстром росте цен невозможен был никакой рост ВВП. В это время практически никто не думал об углублении реформ, о переходе к новому этапу рыночных преобразований. Речь шла, по сути дела, о выживании постсоветской экономики, о закреплении изменений, осуществленных президентом Борисом Ельциным и ведущим экономистом-реформатором Егором Гайдаром.
Относительная финансовая стабильность появилась в России лишь к началу нынешнего столетия. Начался экономический рост, сбежавший капитал стал возвращаться в страну. В этот момент активизировались разговоры о втором этапе реформ, благо феноменальная поддержка обществом нового президента Владимира Путина обеспечила, помимо финансовой, еще и политическую стабильность.
Однако по-настоящему успешной оказалась в этот период лишь налоговая реформа министра финансов Алексея Кудрина. Были снижены ставки основных -налогов. В обложении личных доходов граждан государство отказалось от прогрессивной шкалы, что сильно упростило весь фискальный механизм и способствовало легализации значительной части заработков, платившихся раньше так называемым «черным налом».
В тот момент декларировалось осуществление еще ряда важных реформ. Но некоторые из них вообще не были даже начаты, а некоторые оказались выхолощены и в итоге не оказали практически никакого воздействия на развитие экономики. Существуют разные мнения о том, почему второй этап российских экономических преобразований постигла столь печальная судьба, но, думается, в основе всего лежат две причины. Во-первых, рост ВВП и приток нефтедолларов показали Путину, что страна может какое-то время успешно развиваться без всяких реформ. Во-вторых, в кремлевском руководстве возобладали идеи так называемого макроэкономического популизма, хорошо известного по опыту многих стран Латинской Америки и Азии.
Отсутствие новых реформ действительно пока не сказывается негативно ни на весьма значительном росте российского ВВП, ни на высокой степени поддержки населением Владимира Путина и нынешнего президента Дмитрия Медведева. Однако торможение важных преобразований, увы, не проходит бесследно. Сегодня можно выделить несколько кризисных зон, в которых нарастают серьезные проблемы. Некоторые из них дают о себе знать уже сегодня, некоторые обернутся для властей головной болью в средне- и долгосрочной перспективе.
Первая кризисная зона — это возможность широкомасштабной номенклатурной (или, как иногда говорят, спонтанной) приватизации.
Понятие номенклатурной приватизации возникло еще в СССР в конце 80-х годов, когда предприятия получили большую степень самостоятельности, но оставались при этом в руках государства и управлялись менеджерами, заинтересованными в том, чтобы как можно большую часть собственности и финансовых активов переложить к себе в карман. После осуществления программы массовой приватизации в 1992–1994 годах возможности такого рода злоупотреблений сократились, но отнюдь не исчезли полностью.
Сегодня самые большие возможности осуществления номенклатурной приватизации существуют в нереформированной социальной сфере.
Яркий пример этого — высшая школа России. Руководители высшей школы (ректоры, деканы и другие лица, организующие прием абитуриентов) зачастую как бы «приватизируют» свои университеты. Формально они остаются государственными, но коммерческую выгоду от якобы бесплатного российского образования извлекают частные лица.
Хорошо известно, что поступление на многие престижные специальности связано с дачей взятки. Руководители высшей школы декларируют необходимость сохранения бесплатного образования под предлогом предоставления равных возможностей всем абитуриентам вне зависимости от того, есть ли у них деньги, но на самом деле платить все равно приходится. Только не государству, а частному лицу, обеспечивающему поступление. В некоторых случаях имеет место взятка в полном смысле этого слова. В некоторых — деньги формально платятся преподавателям за дополнительные уроки, которые те дают абитуриентам (репетиторство). В некоторых — сохраняется имевшийся еще в СССР «обмен услугами», когда, скажем, ректор принимает в университет сына влиятельного человека, который, в свою очередь, способен оказать поддержку ректору в решении важных вопросов.
Существует два способа решения данной проблемы. Первый — расширение платной формы обучения. Второй — введение единого государственного экзамена (ЕГЭ) по окончании средней школы.
Расширение платной формы обучения наряду с якобы бесплатной сохраняет возможность получения взяток, а потому устраивает и государство, и руководство университетов. Что же касается ЕГЭ, то внедрение этого механизма вызвало резкое отторжение со стороны ректоров, поскольку зачисление абитуриентов по результатам экзамена, проводимого государством вне университета, фактически лишает их возможности использовать должность в интересах личной наживы. Правда, справедливости ради следует отметить, что ЕГЭ не дает возможности выявить творческие способности абитуриента, и в этом смысле критика со стороны ректоров обоснована.
Другой пример того, как должность используется в личных целях, — нереформированная система здравоохранения. Российские больницы сегодня находятся в ужасающем состоянии. Бесплатное здравоохранение оборачивается катастрофической нехваткой средств. Врачи и другой медицинский персонал зарабатывают мало. Мест в палатах не хватает. Питание больных крайне скудное.
Осуществленное еще в 90-х годах чисто формальное внедрение страховой медицины ничего, по сути дела, в этой системе не изменило. Поэтому пациенты вынуждены постоянно доплачивать из собственного кармана за услуги, которые вроде бы должны быть бесплатными.
Правда, механизм оплаты «бесплатного» в данном случае существенно отличается от того, который распространен в университетах. Помимо руководителей медицинских учреждений, пациенты вознаграждают врачей, которые делают им операции, медицинских сестер, осуществляющих -различные процедуры, нянечек, перестилающих постель. Деньги могут платиться за то, чтобы лежать на удобном месте в палате, а не в больничном коридоре, за то, чтобы получить для переливания до-нор-скую кровь, которой постоянно не хватает, и т. д.
Во многих случаях эти платежи являются со стороны пациентов добровольным вознаграждением медицинского персонала. Однако сей факт вряд ли кардинально меняет суть процесса, поскольку подобная система делает рынок медицинских услуг закрытым, неконкурентным, а значит, в целом некачественным. Люди не могут за свои деньги получить такие условия лечения и содержания в больницах, какие им хотелось бы. Они вынуждены тем или иным образом приспосабливаться к той системе, в которую попадают не по своему желанию.
Третий пример из данной «кризисной зоны» связан уже не с социальной сферой, а с неосуществленной военной реформой. Перевод российской армии на профессиональную основу так и не был полностью осуществлен. Формирование частей, состоящих из контрактников (военнослужащих, выполняющих свои обязанности за деньги по контракту), не отменяет практики призыва. Правда, срок службы призывников ныне сокращен с двух лет до одного года. Возможно, это несколько снизит опасность так называемой «дедовщины» — издевательств и насилия, которым подвергались парни, только что пришедшие в армию, со стороны тех, кто служил уже второй год.
Тем не менее многие молодые люди служить в армии не хотят. Как потому, что все-таки опасаются издевательств, так и потому, что не хотят терять год, необходимый им для учебы и начала карьеры. Поэтому широкое распространение получает практика дачи взяток офицерам, осуществляющим призыв в военкоматах, за отсрочку службы и врачам, которые могут предоставить призывнику справку о негодности для службы в армии по медицинским показаниям. Таким образом, торможение военной реформы имеет последствия, важные отнюдь не только для армии. По сути дела, на этой основе сформировался огромный рынок взяток, позволяющий многим офицерам и врачам извлекать доход из своей должности.
Любопытно отметить, что получатели взяток умеют чрезвычайно быстро адаптироваться к любому изменению ситуации и извлекать из этого изменения личную выгоду. Например, им удается извлекать выгоду даже из того, что по стране прошел слух о намерении властей вновь вернуться к двухгодичной системе службы призывников. Некоторые молодые люди, опасаясь того, что придется вновь служить два года вместо одного, готовы давать взятки не за получение отсрочки, а, наоборот, за то, чтобы обязательно быть призванными именно сейчас. Естественно, офицеры, осуществляющие призыв, с радостью этим пользуются, хотя данный слух вряд ли имеет под собой хоть сколько-нибудь серьезные основания.
Перейдем теперь к анализу второй кризисной зоны, возникшей в России из-за торможения необходимых стране реформ. В данном случае речь идет не столько о проблемах, которые чувствуются обществом уже сейчас, сколько о тех, которые возникнут со временем, хотя при проведении серьезных преобразований их можно было бы предотвратить.
Первый пример из этой области — пенсионная реформа. Сегодняшние российские пенсионеры получают от государства крайне мало денег, и механизмов, с помощью которых можно было бы кардинальным образом изменить положение дел, не видно. Увеличение выплат пожилым людям в значительной степени зависит от того, насколько богатым будет российское государство (а это, в свою очередь определяется притоком нефтедолларов), и от готовности властей потратить деньги на пенсионеров, а не на военные нужды или правоохранительную деятельность. Скорее всего, в рамках традиционно существующего в России механизма государство сможет в лучшем случае обеспечить индексацию пенсий в соответствии с реальными темпами инфляции.
Однако для того, чтобы печальная судьба нынешних пенсионеров не постигла тех, кто станет завершать свою трудовую жизнь в обозримом будущем, была разработана модель реформы, согласно условиям которой россияне получали возможность накапливать средства, из которых формируется фонд, обеспечивающий им выплату достойной пенсии в перспективе. Значение этой реформы определялось тем, что для накопления будущей пенсии не обязательно было производить дополнительные выплаты из личных средств. Некоторая часть денег, отчисляющихся сегодня в государственную пенсионную систему, должна была пойти на личные накопительные счета работающих граждан вместо того, чтобы использоваться для содержания нынешнего поколения пенсио-неров.
Правда в этот разумный механизм с самого начала была заложена «бомба», способная его взорвать. Ведь потерю денег, зачисленных на личные накопительные счета работающих граждан, государство должно было нынешнему поколению пенсионеров компенсировать за счет каких-то иных источников. А «лишние финансовые средства» найти всегда трудно. В итоге люди, родившиеся ранее 1967 года, были исключены из участия в механизме, созданном пенсионной реформой. Фактически это означает, что те, кто выйдут на пенсию в ближайшие два десятилетия, разделят судьбу нынешних стариков — нищих и полностью зависящих от нестабильных возможностей государства.
И, наконец, еще один пример реформ, отсутствие которых негативно скажется в будущем на российской экономике. Речь идет о состоянии дел в нефтегазовой отрасли промышленности.
Вместо того, чтобы продолжить приватизацию и демонополизацию отрасли, российские власти в последние годы фактически взяли курс на новую национализацию. От серьезных преобразований в «Газпроме» отказались вообще. Что же касается нефтяной промышленности, то значительная часть имущества контролировавшегося Михаилом Ходорковским ЮКОСа перешла к государственной компании «Роснефть», а принадлежавшая Роману Абрамовичу «Сибнефть» оказалась куплена государственным «Газпромом».
Опыт последнего десятилетия показывает, что частные компании управляются в России лучше, чем государственные. Менеджмент в этих компаниях больше соответствует западным стандартам. В них гораздо меньше воруют. Они меньше тратят средств на непрофильные цели и больше занимаются обеспечением своих доходов в будущем. Что же касается таких государственных компаний, как «Газпром» и «Роснефть», то они мало внимания уделяют разработке новых месторождений. И это не удивительно. Управляющие ими чиновники не имеют стимула заботиться о том, как будет идти бизнес через 15–20 лет, поскольку данный бизнес им не принад-лежит.
Соответственно, перспективы развития нефтегазовой отрасли России могут оказаться довольно мрачными. Если в обозримом будущем не произойдет каких-то перемен, курица, несущая сегодня для российского бюджета золотые яйца, утратит эту свою замечательную способность.
Впрочем, потеря «халявы» не трагедия, а лишь стимул к созданию конкурентоспособной экономики. Скорее всего, нашей стране предстоит после расставания с легкими нефтедолларовыми доходами пройти все же через новый этап реформ. Этап этот будет более болезненным, чем мог бы быть в том случае, когда государство целенаправленно осуществляет преобразования в удобный для общества момент[1]. И все же нет сомнений в том, что реформы будут осуществлены.