К 180-летию со дня рождения Л. Н. Толстого
Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2009
Алла Полосина — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Музея-усадьбы Л. Н. Толстого «Ясная Поляна».
Двадцать восемь есть особенное «совершенное» число
Число «двадцать восемь» Л. Н. Толстой считал для себя счастливым. В 1878 году в незаконченном наброске «Моя жизнь» он пишет: «Я родился в Ясной Поляне, Тульской губернии, Крапивенского уезда, 1828 года 28 августа. Это первое и последнее замечание, которое я делаю о своей жизни не из своих воспоминаний. Через три месяца мне будет пятьдесят лет, и я думаю, что стою на зените своей жизни». Действительно, к этому времени Толстой достиг не только зенита жизни, но и «вершины -искусства».
Без особого риска ошибиться отметим, что к своему дню рождения и к дням рождения близких или знакомых Толстой относился почти безучастно. Записи в дневниках, упоминания в письмах об этом событии редки, немногим больше дюжины. Фиксации дат дней рождения сопрягаются с биографическими фактами, размышлениями, чтением книг, с горечью по уходящему времени… Так же единичны воспоминания современников о днях рождения писателя.
В художественных произведениях «совершенное» число иногда совпадало с исторически значимыми событиями, например, в «Войне и мире»: «С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы».
В 1840–1850-е годы постоянным корреспондентом Толстого была его «милая», «дорогая и чудесная», «добрая и бесценная» тетка Т. А. Ергольская, с которой он переписывался на французском языке. Из писем к ней можно узнать, как праздновались и праздновались ли дни рождения Толстого в эти годы. Так, в письме 1845 года из Казани, датированном 25–28 августа, Толстой сообщил только, что «переменил факультет и перешел на юридический», так как считал, что «применение этой науки легче и более подходяще к ‹…› частной жизни, нежели другие». Он доволен своим решением, строит планы на будущее: «Выезжать в свет не буду совсем. Буду поровну заниматься музыкой, рисованьем, языками и лекциями в университете. Дай Бог, чтобы у меня хватило твердости привести эти намерения в исполнение». Как известно, твердости и воли ему не -хватило.
Одно из первых упоминаний о дне рождения в дневнике связано со стремлением молодого Толстого совершенствоваться на основе философско-этической системы американского просветителя Бенджамина Франклина, весьма популярного в России в начале XIX века Толстой вел «франклиновский журнал» — дневник, в котором в целях самосовершенствования разбирал свои недостатки, ограничивая свою душевную жизнь нравственными правилами, четко определенными в «журнале для слабостей». 22 августа 1851 года он подводит первые итоги: «28 мое рождение, мне будет 23 года; хочется мне начать с этого дня жить сообразно с целью, которую сам себе поставил. Обдумаю завтра все хорошенько, теперь же принимаюсь опять за дневник с будущим расписанием занятий и сокращенной Франклиновской таблицей. Я полагал, что это педантство, которое вредит мне; но недостаток не в том, а стеснить размашистых движений души никакой таблицей нельзя. Ежели таблица эта могла подействовать на меня, то только полезно, укрепляя характер и приучая к деятельности; поэтому продолжаю тот же порядок. С восхода солнца заняться приведением в порядок бумаг, счетов, книг и занятий; потом привести в порядок мысли и начать переписывать первую главу романа [└Четыре эпохи развития“]. После обеда (мало есть) татарский язык, рисование, стрельба, моцион и чтение». Две недели спустя, 4 сентября 1851 года, он пишет в дневнике: «28-го минуло мне 23 года. Много рассчитывал я на эту эпоху, но, к несчастию, я остаюсь все тем же, в несколько дней я успел переделать все то, чего не оправдываю. Резкие перевороты невозможны». Как видим, и на этот раз твердости и воли ограничить «размашистые движения души» ему не хватило. Тут важно отметить, что уже пришло понимание того, что нет -таких правил, которые были бы пригодны на все случаи жизни, включая «франклинов-скую таблицу».
Через год, в 1852 году, особенное число 28 августа сопрягается с сомнением в себе, с неуверенностью в завтрашнем дне: «Мне 24 года; а я еще ничего не сделал. Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, что я борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность». Эти муки сомнения связаны с понятным для всех авторов ожиданием ответа от редактора «Современника» Н. А. Некрасова, которому 3 июля он отправил рукопись «Детства». Уже на следующий день пришло ответное письмо, которое обрадовало Толстого «до глупости» и открыло ему «будущность». Тут уместно вспомнить, что сомнение, отрицание достоверности всякого познания, скептицизм становятся для Толстого главным принципом исследования мира. «Скептицизм — есть я», записал он на полях в разных «Отрывках без заглавия» (1847–1852). В «Отрочестве» Николенька Иртеньев признается, что «ни одним из всех философских направлений» он «не увлекался так, как скептицизмом». Еще долго Толстой останется во власти серьезного увлечения этим направлением философской мысли. В 1857 году в Париже, предоставленный самому себе, он запишет в дневнике, что ночью его мучило «вдруг пришедшее сомненье во всем. И теперь, хотя оно не мучит меня,— продолжает он, — оно сидит во мне. Зачем? и что я такое? Не раз уж мне казалось, что я решаю эти вопросы; но нет, я их не закрепил жизнью» (дн. 7/19 марта). Впоследствии это толстовское «сомненье во всем» отразится во всей полноте в его мировоззрении.
В письме из Пятигорска 28 августа 1853 года Т. А. Ергольской, кроме новости о работе над «Казачьей повестью» («Казаки») и продолжением «Отрочества», Толстой сообщает ей, что его «литературные занятия плохо подвигаются или, лучше сказать, не подвигаются вовсе. Состояние неуверенности, и опасений, и надежды, в котором я нахожусь, — признается он, — нарушают ровность и спокойствие духа, необходимые для того, чтобы работать с успехом и охотою». Неуверенность в себе — признак скептицизма — по-прежнему не оставляет его. Одним из мотивов его дневников этих лет было сомнение и постоянная внутренняя борьба с ним.
Параллельно из дневника за 28 августа 1853 года, кроме творческих, можно узнать другие подробности этого дня в Пятигорске: утром он пишет «Казачью повесть», потом по случаю своего дня рождения ходил в тир, «ездил в колонию и водил Машу [сестру] на бульвар. Весело не было. Труд только может доставить мне удовольствие и пользу». Тут Толстой сходится во мнении с Вольтером, который считал, что «жизнь становится сносной только благодаря работе».
День рождения Толстого в 1855 году совпал с историческим событием штурма Севастополя. Город доживал последние дни. 27 августа писатель участвовал в отражении штурма Малахова кургана. Взятие кургана решило судьбу города и войны. В письме к Т. А. Ергольской 4 сентября 1855 года из Севастополя он пишет: «Дорогая и чудесная тетенька! 27-го в Севастополе произошло большое и главное дело. Я имел счастье и несчастье прибыть в город как раз в день штурма; так что я присутствовал при этом и даже принял некоторое участие, как доброволец. Не пугайтесь: я почти не подвергался никакой опасности. 28-е, день моего рождения, второй раз в моей жизни было для меня памятным и печальным днем: в первый раз, 18 лет тому назад, это была смерть тетушки Александры Ильиничны[1]; теперь — потеря Севастополя. Я плакал, когда увидел город объятым пламенем и французские знамена на наших бастионах; и вообще во многих отношениях это был день очень печальный».
В дневнике за 28 августа 1857 года нет ничего особенного. Отражен обычный ход вещей: круг общения (сестра, брат, Ергольская), круг чтения, творческие планы: «29 лет. Встал в 7, Машенька ездила в Спасское. ‹…› Свиделись мы с ней таки холодновато. Права тетенька, что она не виновата во вкусе к этой среде; ‹…› Сережа уехал. Мы с ним больше и больше сходимся. ‹…› Тетенька прелесть. Все советы ее золото правды. ‹…› Читал вторую часть └Мертвых душ“, аляповато. └Отъезжее поле“ надо одно писать».
Из письма к Т. А. Ергольской 28 августа / 9 сентября 1860 года можно узнать, что Толстой с братом Николаем приехали в Гиер, французский город на южном побережье в Провансе, что море в четырех верстах от города видно из окон, что «климат здесь прекрасный», что «три дня стоит прекрасная погода, и говорят, что она здесь все время такая». «Уверен, — пишет Толстой, — что сегодня вы вспоминали меня чаще обыкновенного по случаю дня моего рождения. А я начинаю этот день письмом к вам». Толстой начал день своего рождения с письма к «дорогой тетеньке». Как он закончился, остается неизвестным.
1862 год — год решения проблемы семейного счастья. Толстой был взволнован, влюблен, тяготился одиночеством. Это отражено в дневнике 28 августа 1862 года, повторяющийся мотив которого слово «напрасно»: «Мне 34 года. Встал с привычкой грусти. Пако[2] с букетом писем и цветов. <…> Поработал, написал напрасно буквами Соне. Обедал напрасно у Печкина, дома вздремнул. ‹…› Приятный вечер у Тютчевых. Сладкая успокоительная ночь. Скверная рожа, не думай о браке, твое призванье другое, и дано зато много». «Написал напрасно буквами…»: Софья Берс слова по буквам не разгадала. Безусловно, на памяти роман «Анна Каренина», в котором Кити буквы расшифровала. Восприятие себя как «скверной рожи» свидетельствует о том, что Толстой еще не утратил особенности молодости придавать большое значение внешности, к этому прибавились неуверенность в себе, желание быть любимым и романтическое представление о том, что женщины любят красивых, — все это выразилось в заниженной самооценке. Но ведь и княжна Марья тоже казалась себе не-красивой, когда смотрелась в зеркало. «Пако с букетом писем и цветов» — в день 28 августа все Берсы прислали ему письма с поздравлениями. Так, Л. А. Берс, мать С. А. Толстой, напомнила ему, что «в старину Левочка и Любочка танцовали в этот день, теперь же, на старости лет, не худо нам вместе попокойнее отобедать в Покров-ском в кругу ее семьи, вспомнить молодость и детство». Прозорливая старшая сестра С. А. Толстой, Е. А. Берс, в предчувствии особого значения «совершенного» числа в жизни Толстого, пишет: «Лев Николаевич, поздравляю вас с днем вашего рождения, и так как 28-го числа с вами всегда замечательное случается, то желаю вам, чтобы вы нынче, проснувшись, вдруг почувствовали, что вы большой». Что же замечательного происходило 28 августа с Толстым до 1862 года, что знала Е. А. Берс и не знают биографы?
28 августа 1881 года Толстой пишет в дневнике, что «не мог удержаться от грусти, что никто не вспомнил». Житейским фоном этой записи в дневнике была перспектива переезда в Москву, душевным — особо серьезное настроение в связи с религиозными исканиями, творческим — работа над рассказом «Чем люди живы». 4 сентября -последовало продолжение: «Умереть часто хочется. Работа не забирает». Как мы помним, только труд, разумеется, литературный доставлял Толстому удовольствие и пользу.
В день 56-летия, 28 августа 1884 года, пришло осознание того, что «добро и мир слабо, но вошло в семью», а вечер прошел за чтением книг: «Мне 2х28 лет. Наши уехали в Тулу провожать Веру Шидловскую. Я рад, что один, читал о древних персах Michelet. Хорошие мысли. Нездоровится. Приятно, дружно с женой. Говорил ей истины неприятные, и она не сердилась. Вечером читал Maupassant. Забирает мастерство красок; но нечего ему, бедному, писать».
Нижеприведенное философское рассуждение из дневника за 28 августа 1886 года, свидетельствующее о постоянных исканиях, соотносится с главной идеей будущего трактата «О жизни»: человека освобождает от смерти духовное рождение. «Главное заблуждение жизни людей то, что каждому отдельно кажется, что руководитель его жизни есть стремление к наслаждениям и отвращение от страданий. И человек один, без руководства, отдается этому руководителю, — он ищет наслаждений и избегает страданий и в этом полагает цель и смысл жизни. Но человек никогда не может жить, наслаждаясь, и не может избежать страданий. Стало быть, не в этом цель жизни. -А если бы была, то — что за нелепость: цель — наслаждения, и их нет и не может быть. А если бы они и были,— конец жизни, смерть, всегда сопряженная с стра-данием. Если бы моряк решил бы, что цель его — миновать подъемы волн, — куда бы он заехал? Цель жизни вне наслаждений и страданий. Она достигается, проходя через них. Наслаждения, страдания — это дыхание жизни: вдыхание и выдыхание, пища и отдача ее. Положить свою цель в наслаждении и избежании страданий — это значит потерять путь, пересекающий их. Цель жизни общая или духовная. Единение. -Только».
28 августа 1890 года Толстой записал в дневнике: «63-й год мне. И совестно, что то, что 1890 : 63 = 30, и что 28 лет моей женитьбе, что эти цифры представлялись мне чем-то значительным, и я ждал этого года как знаменательного. Встал поздно. Первое -впечатление тяжелое — бабы, пришедшей за лошадью, которую опять отняли у нее для кумыса. Но я несправедлив был, зол». Далее он пишет о событиях вчерашнего и сегодняшнего дней, о том, как невесело со старшими детьми, о чтении Бьёрнсона -(«хорошо, очень трагично»), о «ругательном» письме из Америки, о прогулке на -Козловку и пр. Что знаменательного ждал Толстой от сочетаемости цифр «1890 : 63 = 30» и 28-летия женитьбы, на основании одних только текстов определить невозможно. Во всем этом есть какая-то тайна. Для нас, читателей, этот год знаменателен произведениями, которые писатель бросил на алтарь литературы: «Плоды -просвещения», «Послесловие к └Крейцеровой сонате“», «Франсуаза», «Дорого -стоит» и др.
Вот любопытная запись в дневнике за 28 августа 1891 года, очень похожая на криптограмму: «28 А. Я. П. 91. Е. б. ж.», которая, впрочем, без труда расшифровывается. Насколько она лаконична, настолько «полнокровно» описание этого дня в воспоминаниях «У Толстых» известного московского ученого-физика А. В. Цингера, где рассказано, как прошло 63-летие Толстого: «В доме некоторая непривычная парадность. Дочери и племянницы Льва Николаевича с гостящими барышнями идут утром в сад и в лес, чтобы нарвать цветов для букетов, которые и ставятся в зале. Лев Николаевич с ласковой шутливостью принимает поздравления. └Я родился в двадцать восьмом году, двадцать восьмого числа, — говорит он между прочим, — и всю мою жизнь двадцать восемь было для меня самым счастливым числом. И вот только недавно мне пришлось узнать, что и в математике двадцать восемь есть особенное «совершенное» число. Вот вы, математик, знаете вы, что такое — «совершенные» числа?“ Зная про эти свойства чисел, я не помнил, что 28 — число совершенное. └Вот, вот, совершенные — это такие числа, которые равны сумме всех чисел, на которые они могут делиться. 28 делится на 14, на 7, на 4, на 2 и на 1; 1+2+4+4+7+14 = 28. Это очень редкое свойство. Из первой сотни, кажется, только 28 и есть, а следующее совершенное число что-то 400 с лишком“. (В действительности наименьшие совершенные числа суть 6, 28, 496, 8128… Не помню, откуда Лев Николаевич узнал о совершенных числах и почему он, насколько помню, забыл про 6.) Днем съезжаются гости. Незадолго до обеда приезжает чета Фигнеров. ‹…› Немного спустя, слышу, Лев Николаевич говорит с А. М. Новиковым как раз по моей специальности: Лев Николаевич припоминает одну курьезную арифметическую задачу, и Новиков старается объяснить ее решение: └Артели косцов надо было скосить два луга; один вдвое более другого. Половину дня вся артель косила большой луг. После полудня артель разделилась пополам: первая половина осталась на большом лугу и докосила его к вечеру до конца, а вторая половина косила малый луг, на котором к вечеру остался участок, скошенный на другой день одним косцом, проработавшим целый день. Сколько косцов было в артели?“ Я впутываюсь в дело. Берем клочок бумаги, чертим. На чертеже Лев Николаевич сразу ясно понимает неожиданную простоту задачи. └Ах, как хорошо,— говорит он. — Теперь все совершенно просто и ясно“. И Лев Николаевич идет рассказывать задачу гостям за почетным столом графини. └Левочка, право, это, кажется, никому не интересно“, — замечает графиня. ‹…› Веселый вечер кончается рано. Гости разъезжаются среди теплой августовской ночи». Добавим к сказанному, что камер-фрейлина царского двора А. А. Толстая в письме от 25 августа 1891 года, поздравляя Толстого с днем рождения, пожелала, чтобы новый год его жизни стал «богат работою, любовью и верою, все в больших размерах». Он ответил ей: «Благодарствуйте, дорогой друг, за ваше поздравленье, вашу память обо мне. Мне всегда это очень приятно и особенно от таких любимых людей, как от вас. И какие хорошие ваши пожелания. Кабы сбылась из них хоть малейшая часть! Стремлюсь именно к тому, чего вы для меня желаете: быть хоть сколько-нибудь любовно полезным -людям».
28 августа 1892 года в толстовском дневнике записи отсутствуют, но сохранились воспоминания писательницы Л. Я. Гуревич об этом дне: «Вспоминается день рождения Толстого, 28 августа [1892 года] ‹…› Был чудесный солнечный день. Деревья, окружающие поляну с цветником перед домом, стояли не шевелясь, уже тронутые золотом, и дикий виноград у веранды заалел. Мы с Марией Львовной собирали в букеты осенние цветы, чтобы поставить их на стол, и она напевала протяжную народную песню. В доме и во флигеле были гости… После обеда приехали из своего имения Фигнер с женой, Медеей Фигнер, тульский губернатор Зиновьев с дочерьми и еще другие гости. Вечером Фигнер пел арию Ленского и цыганские романсы, по просьбе Татьяны Львовны, а потом Фигнер с Медеей пели дуэт: └Далеко, далеко…“ И Толстой так наслаждался пением. Позже играли в petits-jeux и много смеялись. Наконец гости разъехались, а домашние еще долго не расходились, обмениваясь впечатлениями. Помню, кто-то стал забавно передавать претенциозные замечания одного из уехавших, который и в доме Толстого не смог отделаться от обычного самодовольства и ломанья. Толстой остановил: └Ах, братцы, нехорошо это у нас выходит: принимаем гостей, услаждаемся, а как они со двора — начинаем злословить!.. Неблагородно выходит!“ Все на минуту притихли, но потом кто-то сказал: └Да как же быть, когда этакий ломака. Ведь смешно!“ Засмеялись, заговорили было о другом, но скоро вспомнили еще одно изречение ломаки. Толстой опять остановил. Но в сторонке вдруг невольно заговорили о том же. └Как, опять?.. — воскликнул со смехом Толстой. — Ну, видно, не совладать… Валяй его в три кнута, ребята!..“ И все хохотали до упаду, уже не над гостем, а больше сами над собой и бог знает еще над чем…»
66-летие запечатлено в дневнике 28 августа 1894 года: «Вот и 66 лет. Вот и тот срок, который казался мне столь отдаленным; а работа катехизиса (статья └Христианское учение“) далеко не окончена, и никакой новой не начато. Оба дня, вчера и нынче, мне было очень грустно по вечерам».
Дневник 3 сентября 1903 года: «28-е прошло тяжело. Поздравления прямо тяжелы и неприятны — неискренно земли русской и всякая глупость. Щекотание тщеславия, слава богу, никакое. Авось нечего щекотать. Пора». «Земли русской» — эта фраза, ставшая клише, из предсмертного письма И. С. Тургенева, который считал Толстого «едва ли не самым замечательным человеком современной России» и призывал его вернуться к художественному творчеству: «Друг мой, великий писатель Русской земли — внемлите моей просьбе».
В 1908 году от официального чествования своего 80-летия Толстой отказался. Политическим фоном этого события, кроме циркулярного распоряжения московского градоначальника о недопущении чествования дня 80-летия Толстого в низших и средних учебных заведениях Москвы и «устранения из обсуждения в собраниях Московской городской думы и управы каких бы то ни было вопросов по поводу чествования 80-летия», было опубликованное обращение Синода к верующим с призывом «воздержаться от участия в чествовании гр. Л. Н. Толстого» как «упорного противника православной веры». В Ясной Поляне в день 80-летия было оживленно: корреспонденты, фотографы, кинематографисты. Вокруг дома и в парке множество народа. Настроение праздничное. Толстой въехал к обеду в зал в кресле на колесах и был в «умиленном духе» -(А. В. Гольденвейзер).
По случаю 80-летия писатель получил более двух тысяч телеграмм и несколько -сотен писем от различных лиц, письма и телеграммы из-за границы от писателей Шоу, Гауптмана, Киплинга и др. Любопытно отметить, что «Письмо лицам и учреждениям, приславшим поздравление ко дню восьмидесятилетия» Толстой передал в печать в газеты. А вот на письмо и подарок от табачной фабрики товарищества «Оттоман» (Петербург), которая к 80-летию писателя выпустила папиросы с его именем и портретом, он ответил лично. В письме от 28 августа фабрика, поздравляя Толстого с днем рождения, сообщала о посланном ему в подарок ящике папирос. «Это лучшее, чем может похвалиться наша фабрика», — писали ее владельцы. «Получил ваше милое письмо и подарок. Очень сожалею, что не могу принять его, так [как] с тех пор, как уже более 20 лет оставил куренье, как дело вредное, всегда предостерегал всех от этой дурной привычки и печатно и изустно. Пожалуйста, поверьте мне, что мой -отказ принять подарок нисколько не уменьшает мою благодарность вам за ваши -добрые чувства ко мне. Прекрасный присланный вами ящик, в который были -положены коробки с папиросами, я оставлю у себя как память о вас, для размещения моих бумаг; самые же папиросы возвращаю назад. Одну коробку с папиросами жена моя взяла для помещения в музей, в который она собирает все относящиеся -до -меня предметы. Повторяю мою просьбу не принять это возвращение в дурную -сторону».
Описание дня рождения 28 августа 1909 года дано Толстым в дневнике: «Вчера вечером не было ничего особенного. Проснулся рано. Ходил. Кажется, ничего не записал. С утра приехали Маклаков, Цингер, Семенов. ‹…› Приехали Дима [Чертков], Гольденвейзер, Марья Александровна [Шмидт], Иван Иванович [Горбунов-Посадов]. Обед, и ужасно, ужасно, мучительно тяжело. ‹…› И весь вечер мучительно тяжело. Уйти? Чаще и чаще задается вопрос. Только с Цингером хороший, для меня полезный разговор о математике, высшей геометрии, и с наивным Митечкой об уголовном праве. Очень уныло, грустно».
28 августа 1910 года дневник начинается с записи: «28 авг. Е. б. ж.», затем перечислены разные факты этого дня: «Жив. И здоров. Гулял с учителем, хорошо говорил. Потом ребята — яблоки. Дома поправил Правдивость [глава «Правдивость» в «Пути жизни»] и письма малоинтересные. Ходил в Треханово. Очень хорошо было на душе. Опять ребяткам яблоки. ‹…› Вечером не удержался — возразил Софье Андреевне, и началось». Будет небезынтересно привести в параллель толстовской записи дневниковую запись его жены: «28 августа. Рождение Льва Николаевича, ему 82. Чудный, ясный, летний день. Встала тревожная, ночи не сплю; пошла поздравить мужа, но разволновалась. Пожелала ему долго прожить, но без всяких обманов, тайн, -наваждений, — главное, к концу жизни по-настоящему просветлеть. Он сделал тотчас же злое лицо; он, бедный, одержим и считает себя с Чертковым на высшей ступени совершенства. Бедные! Слепые и гордые». Последние фразы важны, поскольку они проливают свет на глубокий разлад в семье, достигший предела. Не будем копать глубже. Никакие авторитетные свидетельства еще долго близко к истине подойти не дадут.
Из своих собратьев по перу Толстой поздравил с днем рождения в 1878 году А. А. Фета: «Поздравляю вас с днем рожденья. И теперь не забуду поздравлять вас к 23 [ноября]. И желаю не забывать этого раз 12. Больше не надо ни для себя, ни для вас. До свиданья. Ваш Л. Толстой». В 1893 году он поздравил Д. В. Григоровича с 50-летием его литературной деятельности. «От всей души поздравляю вас, дорогой Дмитрий Васильевич. Вы мне дороги и по воспоминаниям почти 40-летних дружеских отношений, на которые за все это время ничто не бросило ни малейшей тени, и в особен-ности по тем незабвенным впечатлениям, которые произвели на меня, вместе с └Записками охот-ника“, ваши первые повести. Помню умиление и восторг, произведенные на меня, тогда 16-летнего мальчика, не смевшего верить себе, — └Антоном Горемыкой“, бывшим для меня радостным открытием того, что русского мужика — нашего кормильца и — хочется сказать: нашего учителя, — можно и должно описывать, не глумясь и не для оживления пейзажа, а можно и должно писать во весь рост, не только с любовью, но с уважением и даже трепетом. Вот за это-то благотворное на меня влияние ваших сочинений вы особенно дороги мне, и через 40 лет от всего сердца благодарю вас за него. От всей души желаю вам того, что всегда нужно вообще, но что нам, старикам, нужнее всего в мире: побольше любви от людей и к людям, без которой еще кое-как можно обходиться в молодости, но без которой жизнь в старости — одно мученье. Надеюсь, что празднование вашего юбилея особенно будет содействовать исполнению моего желания. Искренно любящий вас Лев Толстой». Это письмо было оглашено 31 октября на чествовании писателя в Обществе поощрения художеств.
В художественно-философском наследии Толстого имеется произведение, которое было ему особенно дорого, — это «Детство». Оно начинается с описания утра Николеньки Иртеньева спустя три для после его десятилетия. А мы, помня о главном принципе творчества Толстого — автобиографичности, можем только сожалеть о том, что никогда не узнаем, как прошел день рождения Николеньки. «12-го августа 18…, ровно в третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки, в семь часов утра Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой — из сахарной бумаги на палке — по мухе. Он сделал это так неловко, что задел образок моего ангела, висевший на дубовой спинке кровати, и что убитая муха упала мне прямо на голову. Я высунул нос из-под одеяла, остановил рукою образок, который продолжал качаться, скинул убитую муху на пол и хотя заспанными, но сердитыми глазами окинул Карла Иваныча. Он же, в пестром ваточном халате, подпоясанном поясом из той же материи, в красной вязаной ермолке с кисточкой и в мягких козловых сапогах, продолжал ходить около стен, прицеливаться и хлопать».
Традиция праздновать дни рождения на Руси была распространена среди знати. В многодетных крестьянских семьях часто не помнили, кто когда родился. Зато дни именин почитались свято. Народ в старину праздновал именины по церковному кален-дарному году, который весь строился на праздниках и святцах. Все знали, когда у кого в семье или у близких День ангела и готовились к этому дню. Описания празднования именин встречаются в произведениях А. С. Пушкина, Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого и др.
В «Детстве» (глава «Стихи») поэтически описана вся прелесть подготовки детей ко Дню ангела бабушки. Володя приготовил «нарисованную черным карандашом головку какого-то турка в чалме». Этот рисунок «нынче же, в День ангела бабушки, должен был быть ей поднесен». Николенька тоже думал, что «лучше бы было ему преподнести головку, чем то, над чем он трудился». Ему пришло в голову написать ей стихи на этот случай, и он тотчас же «прибрал два стиха с рифмами, надеясь так же скоро прибрать остальные». Эта мысль ему очень понравилась, и на все вопросы об этом предмете он отвечал, что непременно поднесет бабушке подарок, но никому не скажет, в чем он будет состоять. Против его ожидания оказалось, что, кроме двух стихов, придуманных сгоряча, он ничего дальше не мог сочинить. Он стал читать стихи в книгах домашней библиотеки, но ни Дмитриев, ни Державин не помогли ему. Напротив, они еще более убедили его в неспособности к стихам. Зная, что Карл Иваныч любил списывать стишки, Николенька стал «потихоньку рыться в его бумагах и в числе немецких стихотворений нашел одно русское, принадлежащее, должно быть, собственно его перу».
В «Отрочестве» (глава «Новый взгляд») из разговора Катеньки с Николенькой видно, что в честь именин бабушки был устроен бал: «она важная, но совсем не серди-тая; напротив, очень добрая, веселая. Коли бы ты видела, какой бал был в ее име-нины!»
В «Юности» (глава «Князь Иван Иваныч») Николенька нанес визит князю Ивану Иванычу, который спрашивал, пишет ли он «стихи, как те, которые написал в именины -бабушки».
В «Войне и мире» незабываемы именины у Ростовых двух Наталий — матери и меньшой дочери Наташи. Как впервые появляется Наташа? Сначала слышен «бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула», а потом «в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что-то короткою -кисейною юбкою, и остановилась посередине комнаты. Очевидно было, она -нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко». В дальнейшем ей не раз придется совершать поступки «нечаянно, с нерассчитанного бега», и именно -поэтому она — любимая героиня многих читателей. Наташа Ростова переполнена жаждой жизни, и в этом секрет ее обаяния. За один только день своих именин она -успевает пережить и перечувствовать столько, что другой девочке хватило бы на -полгода.
Мотив именин в «Войне и мире» повторяется в разных коллизиях. Так, в Николин день, в именины князя Николая Андреевича, «вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду. Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne (силою нарушить приказ (франц.)), как он сказал княжне Марье, и вошел к князю».
Надежда «женитьбы на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису, и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами — Жюли и княжной Марьей. ‹…› В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его».
Толстой впечатляюще пишет о том, как «родные Ростовых и Болконских иногда съезжались гостить в Лысые Горы семьями, на своих шестнадцати лошадях, с десятками слуг, и жили месяцами. Кроме того, четыре раза в год, в именины и рожденья хозяев, съезжалось до ста человек гостей на один-два дня. Остальное время года шла ненарушимо правильная жизнь с обычными занятиями, чаями, завтраками, обедами, ужинами из домашней провизии».
В «Декабристах» непревзойденно передано особое «именинное чувство», которое испытывает герой Петр Иваныч: «Помните ли вы это радостное чувство детства, когда в ваши именины вас принарядили, повезли к обедне, и вы, возвратившись с праздником на платье, на лице и в душе, нашли дома гостей и игрушки? Вы знаете, что нынче нет классов, что большие даже празднуют, что нынче для целого дома день исключения и удовольствий; вы знаете, что вы одни причиной этого торжества и то, что бы вы ни сделали, — вам простят, и вам странно, что люди на улицах не празд-нуют так же, как ваши домашние, и звуки слышнее, и цвета ярче, — одним словом, именинное чувство. Такого рода чувство испытал Петр Иваныч, возвратившись из церкви».
У Толстого, кроме «именинного чувства» в «Декабристах», в «Войне и мире» встречается «целый день именинное» лицо Наташи и «именинное утро» старого князя, когда он был в «одном из своих самых дурных расположений духа».
В семье Толстых существовала традиция праздновать не только дни рождения, но и именины. Например, 22 августа 1884 года праздновали именины С. А. Толстой с «почтовым ящиком», «было хорошо», а 12 января 1898 года — именины Т. Л. Толстой в Москве. По этому поводу Толстой записал в дневнике: «Вчера праздновали Танины именины — тяжело».
Наконец, из письма к Т. А. Ергольской 26 июня 1852 года из Пятигорска мы узнаем, что Толстой «был представлен [к Георгиевскому кресту] 17 февраля (мои именины)». В награде ему отказали за отсутствием его в cписке представленных к отличию, то есть он как волонтер не был включен в списки на награду. Для нас же в этом контексте важно то, что именины Толстого были 17 февраля.