Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2009
Елена Владимировна Душечкина — литературовед, доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы Санкт-Петербургского университета. Автор монографий “Стилистика русской бытовой повести XVII века (└Повесть о Фроле Скобееве“)”, “Русский святочный рассказ: Становление жанра”, “Русская елка: История, мифология, литература”, “Светлана: Культурная история имени” и более 150 работ, посвященных истории русской литературы и культуры. Живет в Санкт-Петербурге.
“Петербург — трясина”:
Петербург в восприятии
Чехова
В название этой статьи включена фраза А. П. Чехова, известная по тексту некролога, написанного публицистом М. О. Меншиковым в 1904 году. Это название отчасти провокационно: “Петербург — трясина” — одна из многочисленных оценок Чеховым Петербурга. До нас дошло очень много его высказываний о российской столице, и они часто противоречат друг другу. Разобраться в том, каким был образ Петербурга в сознании Чехова и как складывались его отношения к этому городу и с этим городом, и составляет цель моей работы.
Оценка Чеховым того или иного места всегда специфична: каждое место, в котором Чехов бывал, получало характеристики, включающие в себя самые разнообразные критерии. Это и климат, погода, природа, растительность, пейзаж и пр.; это и люди (их облик, одежда, поведение, мимика, культурный и интеллектуальный потенциал); это и удобства или, наоборот, неудобства данного места для проживания (трактиры, еда в них, магазины и их содержимое, цены на продукты и вещи) и т. д., и т. п. На основании этих критериев и составляется то, что можно назвать чеховским образом того или иного места. Все, с чем Чехов встречался, становилось в его отражении принадлежностью места, характерной и характеризующей его чертой. Так, можно говорить о чеховской Москве, Ницце, Ялте, Одессе, Биарицце и даже Баденвейлере, который Чехов за месяц пребывания в нем, в течение последних дней своей жизни, успел охарактеризовать достаточно полно. Это относится и к Петербургу.
Отзывы Чехова о Петербурге многочисленны и могут показаться неожиданными. Так, например, в письме Вл. И. Немировичу-Данченко от 20 ноября 1896 г. Чехов писал: “Твою нарастающую антипатию к Петербургу я понимаю, но все же в нем много хорошего; хотя бы, например, Невский в солнечный день или Комиссаржевская, которую я считаю великолепной актрисой”. Невский в солнечный день и Комиссаржевская для Чехова — одинаково ценные (и совершенно равноправные) принадлежности Петербурга, его составные части, определяющие его облик.
Чехов никогда не жил в Петербурге, но почти с самого начала своей писательской деятельности поддерживал с ним тесные связи. Н. А. Лейкин, издатель “Осколков”, в которых Чехов печатался с 1882 г., почти с самого начала их сотрудничества непрестанно звал его в Петербург. Чехов отказывался от поездки, ссылаясь на отсутствие денег. “Вы советуете мне, — писал он Лейкину в октябре 1885 г., — съездить в Петербург <…> и говорите, что Петербург не Китай… Я и сам знаю, что он не Китай и <…> давно уже сознал потребность в этой поездке, но что мне делать? Благодаря тому, что я живу большой семьей, у меня никогда не бывает на руках свободной десятирублевки…”
Первая поездка Чехова в столицу состоялась только перед Рождеством 1885 г., куда его привез Лейкин “на свой счет в вагоне 1 класса”, поселил его у себя, сам показывал ему столицу (Петропавловскую крепость, балаганы на Марсовом поле, Сенной рынок, здание Св. Синода и пр.); водил обедать к лучшим рестораторам — к Борелю на Большую Морскую, к Палкину на Невский проспект и пр. Члены редакции “Осколков” и ряд других литераторов неожиданно для самого Чехова оказали ему радушный прием; издатели журналов приглашали его сотрудничать, предлагая гонорары гораздо выше тех, что он получал до сих пор. Чехов побывал в редакции “Петербургской газеты” (издаваемой П. А. Гайдебуровым), где, по его словам, “был принят, как шах персидский” и где впо-следствии не раз печатался. В этот приезд он познакомился с А. Н. Плещеевым (их первая беседа продолжалась шесть часов), с сотрудником “Осколков” В. В. Билибиным, с которым подружился на всю жизнь, Д. В. Григоровичем, В. П. Бурениным и другими. Чехов был в восторге от Петербурга; по приезде домой писал Лейкину: “Все мое питерское житье состояло из сплошных приятностей, и немудрено, что я видел все в розовом цвете… Даже Петропавловка мне понравилась”.
Проведя в Петербурге две недели и живя у Лейкина, двадцатипятилетний Чехов, в то время один из многих авторов юмористической периодики, был буквально ошеломлен. Ошеломлен приемом, оказанным ему столичной литературной и издательской публикой. Ошеломлен городом, его живостью и деловитостью, наконец, еще не виданной им купеческой роскошью лейкинского дома. Письма, написанные им сразу после возвращения из столицы, демонстрируют едва ли не потрясение Чехова от оказанного ему приема: “Поездка в Питер и праздничная галиматья совсем сбили меня с толку <…> Видимые мною порядки петербургских редакций воспеваю, где только возможно. Вообще воспеваю весь Петербург. Милый город, хоть и бранят его в Москве. Оставил он во мне массу самых милых впечатлений. <…> Ведь жил я у Вас, как у Христа за пазухой. <…> Путаница в голове несосветимая: Невский, старообрядческая церковь, диван, где я спал…”; “А ел-то и пил я у Вас! Точно я не в Питере был, а в старосветской усадьбе…” — писал он Лейкину 28 декабря 1885 г. в день возвращения домой. Дяде, Митрофану Егоровичу, Чехов рассказывал о той же поездке с явным удовольствием и не без хвастовства: “…перед Рождеством приехал в Москву один петербургский редактор и повез меня в Петербург. Ехал я на курьерском в 1 классе, что обошлось редактору недешево. В Питере меня так приняли, что потом месяца два кружилась голова от хвалебного чада. Квартира у меня была там великолепная, пара лошадей, отменный стол, даровые билеты во все театры. Я в жизнь свою никогда не жил так сладко, как в Питере. Расхвалив меня, угостив, как только было возможно, мне дали еще денег рублей 300 и отправили обратно в 1 классе” (М. Е. Чехову 11 апреля 1886 г.). Оказанный Чехову в Петербурге прием сильно польстил его честолюбию.
Однако гораздо важнее другое: неожиданно для Чехова оказалось, что в Петербурге его знают и ценят. Именно Петербургу принадлежит честь открытия Чехова. Неизвестно, сколько времени он бы еще печатался в “малой” прессе, если бы не Петербург, оценивший его и заставивший (наряду с известным письмом Д. В. Григоровича) изменить отношение к своей писательской деятельности, осознать ее как призвание. Поездка сильно повлияла на его самоощущение как писателя: с этих пор он стал отделять себя от “малой” прессы. “Я был поражен приемом, который оказали мне питерцы. Суворин, Григорович, Буренин… все это приглашало, воспевало… и мне жутко стало, что я писал небрежно, спустя рукава. Знай, мол, я, что меня так читают, я писал бы не как на заказ…” (брату Александру 4 января 1886 г.).
В апреле 1886 г. Чехов снова приехал в столицу, где он теперь, по его словам, “был модным человеком”. Писал оттуда брату Ивану о своей светской жизни: “Сегодня я буду на вечере у Суворина, где будут └все“, с Григоровичем во главе. Сейчас иду завтракать к Голике — очень милый человек <…> Завтра, вероятно, буду в Павловске”. В этот приезд он побывал у Д. В. Григоровича, жившего в дворовом флигеле дома 38 на Большой Морской. Тогда же состоялось его знакомство с издателем газеты “Новое время” А. С. Сувориным, с которым у него надолго установились тесные деловые и дружеские отношения. Пригласить Чехова в “Новое время” посоветовал Суворину Григорович, первый маститый писатель, обративший внимание на молодого литератора. Началось долгое и плодотворное сотрудничество Чехова в суворинской газете, редакция которой сразу попросила его под первым же напечатанным у них рассказом поставить не псевдоним, а настоящую фамилию. После третьей поездки в Петербург в том же 1886 г. в письме М. В. Киселевой Чехов уже более трезво, осторожно и с некоторой иронией оценивает свою столичную популярность: “В Питере я становлюсь модным, как Нана. В то время, когда серьезного Короленко едва знают редакторы, мою дребедень читает весь Питер. Даже сенатор Голубев читает… Для меня это лестно, но мое литературное чувство оскорблено… Мне делается неловко за публику, которая ухаживает за литературными болонками только потому, что не умеет замечать слонов, и я глубоко верую, что меня ни одна собака знать не будет, когда я стану работать серьезно” (письмо от 13 декабря 1886 г.).
С этих пор Чехов вплоть до обострения его серьезной болезни (в апреле 1897 г.) приезжал в столицу ежегодно, а иногда по несколько раз в год. На первых порах, еще не зная питерских литературных нравов, опасался попасть впросак, нарушить правила “хорошего тона”. Показательна в этом отношении его фраза в письме брату Александру от 31 января 1887 г.: “Узнай, прилично ли мне читать публично в пользу Литера<турного> фонда, который собирается выписать меня в Питер для участия в литературном вечере? Узнай обиняком, подходцем, не называя имени. Именно узнай, на каком счету эти вечера и не считается ли участие в них моветонством?” Эта трогательная забота о своей репутации привела в конце концов к той воспитанности и тактичности Чехова, которую отмечают многие его мемуаристы.
Иногда пребывания Чехова в Петербурге ограничивались несколькими днями (даже одним днем, без ночевки), иногда были достаточно продолжительными (до месяца). (В 1888–1889 гг. Чехов даже обдумывал переезд в Петербург с семьей.) Чехов ездил бы в Петербург и чаще, если бы позволяли время и обстоятельства, о чем свидетельствуют его многочисленные замечания в письмах к своим петербургским знакомым и сожаления о невозможности приехать в столицу. Так, он писал А. Н. Плещееву 30 декабря 1888 г.: “В Москве скучно и скучно… <…> Хочу опять уехать в Петербург и, вероятно, буду у Вас в январе (если пустит здоровье)”; о том же он сообщал А. С. Суворину 11 декабря 1891 г.: “Мне хочется приехать в Петербург”; ему же 28 июля 1893 г.: “Я немедленно прикатил бы к Вам в Петербург — такое у меня теперь настроение…”; жене Суворина, Анне Ивановне, 28 марта 1899 г.: “…если бы не было так далеко и холодно, то я приехал бы в Петербург…” Едва ли не столь же часты сожаления Чехова о невозможности в ближайшее время посетить столицу: С. Н. Худекову 7 января 1900 г.: “Слухи о том, что зимой я буду в Петербурге, к сожалению, не достоверны”; В. Ф. Комиссаржевской 13 ноября 1900 г.: “…сильно рассчитывал быть в Петербурге, но кое-какие обстоятельства не пустили меня туда…”; О. Г. Чеховой 15 октября 1901 г.: “Приехать в Петербург, к великому моему сожалению, я не могу, так как в последнее время здоровье мое немножко развинтилось, приходится уезжать на юг!” Не раз в его письмах встречаются и сожаления о необходимости срочно покинуть столицу: Л. А. Авиловой 17 января 1996 г.: “…я должен был неожиданно уехать из Петербурга — к великому моему сожалению”; В. Н. Аргун-скому-Долгорукову 10 февраля 1896 г.: “Сегодня я уезжаю в Москву. Увы! Не хочется уезжать, да нужно”; Н. А. Лейкину 24 июля 1897 г.: “Уезжать мне ужасно не хочется” и пр.
Письма Чехова, написанные перед планируемой поездкой в столицу, изобилуют сообщениями о том, что скоро (часто с указанием точных дат) он собирается в Петербург: Лейкину 16 февраля 1886 г.: “Весной или в начале лета мечтаю побывать в Петербурге”; Плещееву 15 января 1889 г.: “Я приеду в Питер 21 или 22-го янв<аря>”; А. С. Суворину 13 декабря 1891 г.: “…приеду к Вам или 17-го, или же на второй день праздника”; Е. П. Егорову 20 декабря 1891 г.: “26-го декабря уезжаю в Петербург, где буду жить до 10-го января”; С. А. Андреевскому 25 декабря 1891 г.: “В Петербурге буду после 27-го”; А. С. Суворину 10 января 1895 г.: “Я приеду в Петербург в Великом посту”; А. А. Тихонову (Луговому) 28 декабря 1895 г.: “В Петербурге я буду в январе и повидаюсь с Вами”; А. С. Суворину 29 декабря 1895 г.: “В Петербурге я буду 4 января и самое позднее 5-го” и мн. др. Эти его планы не всегда реализовывались.
Первое время, приехав в Петербург, Чехов останавливался у Лейкина на Троицком пер., дом № 18 или в гостиницах. Часто бывал на Спасской, в доме № 1, где проживали Плещеевы. С 1888-го по 1891 год обычно жил у Суворина в его собственном доме на Эртелеве пер., 6. Иногда, стремясь к более сосредоточенной жизни, предпочитал номера или гостиницы, в частности “Россию” (на Мойке) и “Ho2 1tel d’Angleterre” (на Исаакиев-ской пл.), но творческая работа в Петербурге у него не ладилась, а жизнь в номерах наводила скуку: “Сейчас сижу в скучнейшем номере и собираюсь переписывать начисто конченный рассказ. Скучаю”, — писал он Ф. О. Шехтелю в марте 1887 г.
Каждый приезд Чехова в Петербург приносил ему новые связи и оставлял новые впечатления. Перечислить всех его петербургских знакомых почти невозможно. Со многими из них он встречался в Петербурге, Москве и других местах, регулярно переписывался, обсуждал с ними литературные планы и литературную жизнь, отзывался о них в письмах и беседах, принимал участие в их жизни. С некоторыми вскоре расходился, со многими дружил годами. Это писатели (В. В. Билибин, Н. С. Лесков, Я. П. Полонский, М. Н. Альбов, Р. Р. Голике, И. Л. Леонтьев (И. Щеглов), В. А. Тихонов, И. Н. Потапенко, К. С. Баранцевич, П. П. Гнедич, Л. И. Пальмин, А. И. Куприн и мн. др.); артисты (П. М. Свободин, М. Г. Савина, В. Ф. Комиссаржевская, В. Н. Давыдов, Л. Б. Яворская и др.); художники и архитекторы (А. И. Лебедев, С. Эрбер, И. Е. Репин, И. И. Левитан, Ф. О. Шехтель, И. Э. Браз и др.).
Причины поездок Чехова в столицу бывали как деловые (улаживание дел с издателями, работа над постановкой пьес и пр.), так и неделовые (встречи с петербургскими знакомыми), а кроме того (не в последнюю очередь), желание отдохнуть от напряженной работы, которую он вел дома: в Москве, а потом — в Мелихове, о чем он однажды написал Суворину: “Мне хочется приехать в Петербург, хотя бы для того, чтобы два дня лежать в комнате неподвижно и выходить только к обеду” (письмо от 11 декабря 1891 г.). В Петербурге Чехов занимался издательскими делами, бывал в редакциях, встречался с литераторами, артистами, художниками, посещал литературные вечера, театры, концерты, репетиции, юбилеи, передвижные выставки, ходил в гости, в рестораны, в маскарады, навещал семью брата — Александра Чехова (писателя А. Седого), снимался в фотографических мастерских, катался на лодке по Неве… Бывал иногда и в пригородах столицы — в Павловске, в имении Лейкина на Тосне (деревня Ивановское, ныне город Отрадное) и др. Чехова зовут в столицу — да, дела, но одновременно с этим (а может быть, иногда и в большей степени) потребность в общении со знакомыми, разговоры, новости, кутежи, наконец, чего ему как человеку живому и общительному не хватало в Москве, а потом — в Мелихове. Как вспоминал И. Н. Потапенко, Чехов приезжал в Петербург, как на гастроли. Это находило отражение и в его письмах: “В Питере я отдыхал, т. е. целые дни рыскал по городу, делая визиты и выслушивая комплименты, которых не терпит душа моя. Увы и ах!” (М. В. Киселевой 13 декабря 1886 г.); “Здравие мое в Питере поправилось. Вчера до четырех часов утра я ездил по всяким Аркадиям и наливал себя шампанским…” (А. И. Смагину от 4 января 1892 г.). Поездки с Петербург превратились в необходимые для него отдушины.
Чехов часто являлся инициатором встреч со своими петербургскими друзьями и собратьями по перу. Уже находясь в Петербурге, писал В. Л. Кигну (Дедлову) 2 ноября 1892 г.: “…отвечаю из Питера, куда я попал совсем случайно и ненадолго. <…> Я был бы очень рад повидаться с Вами”; М. О. Меньшикову 10 января 1896 г.: “Я в Петербурге и хочу Вас видеть. <…> Мы могли бы вместе позавтракать, или пообедать, или поужинать” и др. Именно Чехов положил начало “беллетристическим обедам” в ресторане “Малый Ярославец” (Б. Морская ул., 8), чем гордился и о чем писал брату Михаилу 13 января 1893 г.: “Вчера в Татьянин день был обед └беллетристов“; обед вышел блестящий (перечисляются присутствовавшие), с Горбуновым и с выпивкой. <…> Обед выдумал я, и теперь беллетристы будут собираться обедать ежемесячно. После обеда ездил в └Ливадию“, ночевал у Атавы”. О том же писал он Л. А. Авиловой 1 марта 1893 г.: “…а зимою жил в Петербурге и даже положил основание └обедам беллетристов“”. Участниками беллетристических обедов были И. И. Ясинский, С. Атава (С. Н. Терпигорев), П. П. Гнедич, Вас. Ив. Немирович-Данченко, Д. Н. Мамин-Сибиряк, И. Ф. Горбунов, Д. В. Григорович и др. В результате “Малоярославец” превратился в своеобразный клуб беллетристов.
Чаще всего, особенно на первых порах, Чехов бывал доволен своими посещениями столицы. 10 мая 1886 г., после второй поездки, писал брату Александру: “Я только что вернулся из Питера, где прожил 2 недели. Время провел я там великолепно”; 4 апреля 1888 г. в письме двоюродному брату Георгию (Г. М. Чехову) сообщал: “Я недавно вернулся из Питера. <…> Столько приходится видеть прекрасных людей и семей, что душа радуется”; “Здесь весело”, — писал он брату Михаилу 13 января 1893 г.; о той же поездке по возвращении в Мелихово рассказывал Лейкину в письме от 28 января 1893 г.: “Жилось мне в Питере весело, и я храню о моих тамошних знакомых самое благодарное воспоминание. Все точно по уговору старались, чтобы мне жилось весело и беззаботно” и др.
Находясь вне Петербурга, Чехов испытывал потребность постоянно чувствовать связь с этим городом, стремился быть в курсе петербургских дел, новостей, литературных и общественных, слухов — всего того, чем живет столица. 28 марта 1899 г. писал А. И. Сувориной из Ялты: “Я получаю много писем и с утра и до вечера слушаю разговоры, и мне отчасти известно, что делается у Вас”. В письмах к своим петербургским знакомым регулярно расспрашивал о новостях. “Напишите, что нового в Петербурге, о чем говорят, кто будет министром и кто за кем ухаживает”, — писал он Е. М. Шавровой-Юст 27 декабря 1899 г., а 4 марта 1899 г. в письме А. С. Суворину откликнулся о студенческих волнениях в столице: “О студенческих беспорядках здесь, как и везде, много говорят и вопиют. Получаются письма из Петербурга, настроение в пользу студентов”.
После всего сказанного выше может возникнуть представление о необыкновенной расположенности Чехова к Петербургу, о любви его к этому городу: “милейший Питер”, как он сказал однажды.
Однако отношение Чехова к Петербургу было более сложным и неоднозначным и менялось с течением времени. Как заметил И. Н. Потапенко, “Петербург был для Антона Павловича чем-то желанным и в то же время запретным”. Петербург не только радовал, но и утомлял Чехова. Утомлял людьми (в том числе и теми, которых он ценил и которых он любил). Чехов томился своей праздной жизнью, своим ничегонеделанием (как он полагал), бывал угнетен той зависимостью от друзей-петербуржцев, в которую попадал, тотчас же приехав в столицу. Писал Л. Я. Гуревич 9 января 1893 г.: “Я каждый день собираюсь к Вам, но я слаб, как утлая ладья, а волны носят меня не туда, куда нужно”. И тогда он торопился домой работать и иногда неожиданно не только для других, но и для самого себя уезжал из столицы. “Из Петербурга я бежал, потому что стало вдруг противно ничего не делать и изображать гостя”, — писал он В. В. Билибину 2 апреля 1895 г., и тогда же А. С. Суворину: “Я бежал из Питера. Одолел угар. Изнемог я, да и стыдно всё время было. <…> Я был зайцем, которого трепали гончие”. Поэтому случалось, что приезжал в столицу тайно, без оповещения знакомых. Так, 20 февраля 1895 г. писал Е. М. Шавровой-Юст: “P. S. Сообщу по секрету: с 30 янв<аря> по 16 февр<аля> я прожил в Петербурге”. Встречаются в письмах Чехова и жалобы на петербургскую скуку: “В Петербурге скучновато” (А. И. Урусову 29 декабря 1892 г.); “В Петербурге скучно. Хочется в деревню” (В. А. Гольцеву 30 декабря 1892 г.); “В Петербурге холодно, рестораны отвратительные, но время бежит быстро. Масса знакомых” (Л. С. Мизиновой 28 декабря 1892 г.).
Большую роль (и не только в последние годы, когда он уже был серьезно болен) в оценке Чеховым Петербурга играл климат. Южанин по рождению, он плохо переносил холодную сырую погоду, часто жалуясь на нее: “В Петербурге холодно…” (Л. С. Мизиновой 28 декабря 1892 г.); “Я в Петербурге. Холодище здесь собачий, подлый” (А. Л. Вишневскому 11 июня 1899 г.); “В Петербурге я был, но недолго. Было холодно, скверно, и я не остался даже переночевать; приехал в пятницу и уехал в пятницу” (А. С. Суворину 26 июня 1899 г.); “Был в Петербурге, снимался в двух фотографиях. Едва не замерз” (О. Л. Книппер 16 июня 1899 г.); “Я был в Петербурге. Едва там не замерз” (М. Горькому 22 июня 1899 г.). И Горького же, которого опекал, предупреждал о гибельности петербургского климата для его здоровья: “Мне не нравится, что Вы долго жили в Петербурге — там легко заболеть” (25 ноября 1899 г.). В воспоминаниях Л. А. Авиловой сохранилась фраза Чехова: “Не люблю Петербурга, — повторил Чехов. — Холодный, промозглый весь насквозь”.
Да и петербургское общество в каких-то отношениях раздражало Чехова. Порою он характеризовал Петербург как город мелочности и фальши, сплетен и слухов, в том числе и о нем самом. Иногда писал об этом с юмором (как, например, А. С. Суворину 5 марта 1889 г.: “Если верить всему тому, что теперь говорят обо мне в Петербурге, то я истекаю кровью, сошел с ума, женился на Сибиряковой и взял 20 миллионов приданого”), а иногда и с раздражением: “Среди петербургской литературной братии только и говорят, что о нечистоте моих побуждений” (ему же 25 октября 1891 г.). Недоброжелательность к людям и любовь столичных жителей к сплетням звучат и во фразе, адресованной Л. А. Авиловой: “…не верьте всему тому дурному, что говорят о людях у Вас в Петербурге”. Встречаются в отзывах Чехова и весьма суровые суждения о петербургских литераторах и артистах: “В Петербурге скучно, сезон начнется только в ноябре. Все злы, мелочны, фальшивы, на улице то весеннее солнце, то туман” (М. П. Чеховой 12 октября 1896 г.); “Петербургские литераторы и актеры очень ревнивы и завистливы, и притом легкомысленны” (Немировичу-Данченко 2 декабря 1899 г.). Раздражала Чехова и излишняя, с его точки зрения, общественная и политическая активность петербуржцев, о чем он писал Л. А. Авиловой 27 апреля 1899 г.: “О, если б Вы знали, матушка, как не вяжется с моим сознанием, с моим достоинством литератора это учреждение — суд чести! Наше ли дело судить? Ведь это дело жандармов, полицейских, чиновников, специально к тому судьбой предназначенных. Наше дело писать и только писать. Если воевать, возмущаться, судить, то только пером. Впрочем, Вы петербуржица, Вы не согласитесь со мной ни в чем — уж такая моя судьба”.
Достаточно сложными были отношения Чехова с театральным Петербургом. Новаторство чеховской драматургии давалось столичным театрам и публике с трудом. В 1889 г. в Александринском театре начались репетиции пьесы Чехова “Иванов”. В письме Суворину, курировавшему этот театр, Чехов растолковывал смысл пьесы; специально приезжал в Петербург, чтобы участвовать в ее постановке. Осознавая ее необычность, Чехов опасался провала, однако премьере “Иванова” сопутствовал успех. С успехом шли на сцене Александринского театра и водевили Чехова “Медведь” и “Предложение”. Осенью 1896 г. в том же театре началась подготовка к постановке пьесы “Чайка”. Чехов приехал в Петербург, присутствовал на репетициях и видел, что режиссер и артисты не понимают того, что они играют. “Пока “Чайка” идет неинтересно”, — писал он сестре. Удовлетворяла Чехова только В. Ф. Комиссаржевская, игравшая Нину Заречную. Премьера состоялась 17 октября и была воспринята Чеховым как провал. Он тяжело переживал это событие; в вечер после спектакля написал брату Михаилу: “Пьеса шлепнулась и провалилась с треском. В театре было тяжелое напряжение недоумения и позора. Актеры играли гнусно и глупо”. В дневнике Суворина есть запись: “Пьеса не имела успеха. Публика невнимательная, разговаривающая, скучающая. Я давно не видел такого представления. Чехов был удручен”. Чехов действительно был травмирован премьерой “Чайки”. Не раз впоследствии возвращался к этому событию, и думается, что на его отношение к столице история с “Чайкой” имела немалое влияние. 22 февраля 1901 г. во время пребывания Художественного театра на гастролях в столице он писал О. Л. Книппер: “Мне кажется, что сей город скоро надоест вам всем и опротивеет свою холодностью, своим пустозвонством…” Ей же 16 марта 1902 г., тоже, во время гастролей, о петербургских рецензентах: “А ты, дурочка, не верь этим пошлым, глупым, сытым рецензиям нелепых людей”.
Показательным представляется отношение Чехова к Петербургской академии наук. 8 января 1900 г. Чехов, наряду с другими восемью литераторами, был избран в число почетных академиков в учрежденный при Отделении русского языка и словесности Академии наук Разряд изящной словесности. Это событие подействовало на него двойственно. В тот же день он написал А. С. Суворину из Ялты: “…академики сделали всё, чтобы обезопасить себя от литераторов, общество которых шокирует их так же, как общество русск<их> академиков шокировало немцев. Беллетристы могут быть только почетными академиками, а это ничто не значит, все равно как почетный гражданин города Вязьмы или Череповца: ни жалованья, ни права голоса. Ловко обошли! В действительные академики будут избираться профессора, а в почетные академики те из писателей, которые не живут в Петербурге, т. е., которые не могут бывать на заседаниях и ругаться с профессорами”. В Ялте Чехов был в дружеских и даже теплых отношениях с археологом, автором трудов по иконописи, академиком Н. П. Кондаковым. И вдруг 19 января 1900 г. с явной иронией он сообщил В. М. Соболевскому, что Кондаков “уезжает в Петербург, чтобы засесть там в Академии, — и рад”. Ирония, судя по всему, была вызвана не столько личностью Кондакова, сколько отношением Чехова к петербургской академической среде вообще. Вроде бы Чехов был доволен и даже польщен тем, что его избрали академиком, и в письме к Г. И. Россолимо (от 21 января 1900 г.) не возражал против того, чтобы указание на его академическое звание было включено в юбилейный сборник, посвященный врачам, кончившим Московский университет в 1884 г. У него вызывало возражение само звание “почетный академик”, в котором он (явно несправедливо) ощущал некоторую неполноценность. 23 января писал на ту же тему А. С. Суворину: “Насчет академии Вы недостаточно осведомлены. Действ<ительных> академиков из писателей не будет. Писателей-художников будут делать почетными академиками, обер-академиками, архиакадемиками, но просто академиками — никогда или не скоро. Они никогда не введут в свой ковчег людей, которых они не знают и которым не верят. Скажите: для чего нужно было придумывать звание почетного академика?” В этом высказывании отразилось и раздражение Чехова против академической науки (а центром ее всегда был Петербург), и уязвленность, отстаивание достоинства художника, ценящего свою деятельность уж, по крайней мере, не ниже академической науки. Впрочем, эта серьезная фраза заканчивается характерной для Чехова мягкой иронической добавкой: “Как бы ни было, я рад, что меня избрали. Теперь в заграничном паспорте будут писать, что я академик. И доктора московские обрадовались. Это мне с неба упало”. Чем завершилось пребывание Чехова в звании академика, широко известно: два года спустя после описываемых событий он вместе с В. Г. Короленко отказался от этого звания после распоряжения царя аннулировать избрание в почетные академики М. Горького.
Особое место в отзывах Чехова о Петербурге занимает ставшее едва ли не традиционным для русских писателей сравнение Петербурга с Москвой и с российской провинцией. Порою это проявлялось в чеховских полушутливых фразах, как, например, в насмешке над петербургскими докторами и пациентами в письме Лейкину от 4 марта 1886 г.: “Что у Вас, петербуржцев, за манера фаршировать себя всякого рода белладоннами, коденами и бимутами? Побойтесь Бога, если не боитесь за свой желудок! Это Вас так петербург-ские доктора приучили… У нас в Москве Вы не разгулялись бы так по части аптеки…” Но по преимуществу это бывали серьезные размышления, затрагивающие сущность и роль обеих столиц в российской жизни. Чехова привлекали свойственная ему самому деловитость Петербурга и затхлость Москвы: “Был я недавно в Питере. Хороший, деловой город. Москва спит и киснет. Все мы застыли и уподобились желе” (Л. Н. Трефолеву 14 апреля 1888 г.). Встречаются высказывания о скуке в Москве и живости жизни в Петербурге: “В Москве скучно и скучно… <…> Хочу опять уехать в Петербург…” (А. Н. Плещееву 30 декабря 1888 г.). “Московские болота” — так он характеризует в другом месте московское житье (Н. А. Лейкину 22 марта 1885 г.). Отсюда мысль о тлетворном воздействии на человека Москвы и оздоровляющем — Петербурга. Так, 9 мая 1885 г. он написал Лейкину о брате Александре, переехавшем в Петербург: “Вот Вам еще новое доказательство московской тлетворности: ушел человек из Москвы, попал в Питер, где иные порядки, и стал лучше…” 23 апреля 1888 г. отреагировал на сообщение в письме артиста В. Н. Давыдова: “Вы уже совсем бросили Москву, а я все-таки рад, что Вы уехали <…> В Питере народ хотя и черствее, но умнее и более способен ценить такую силищу, как у Вас”. Отсюда и жалобы Чехова на отсутствие в Москве интересного общества, в котором он так нуждался: “В Москве мне разговаривать не с кем, и я рад, что в Петербурге у меня есть хорошие люди, которым не скучно переписываться со мной” (А. Н. Плещееву 9 октября 1888 г.). И, наконец, решительное восклицание в письме Ф. О. Шехтелю от 14 декабря 1891 г.: “Вон из Москвы! 9 месяцев в году буду проживать на хуторе и за границей, а остальные 3 — в Москве и в Питере, в отелях”.
В сопоставление Чеховым Петербурга и Москвы включался еще один важный компонент, связанный с тем, где лучше, достойнее и полезнее жить писателю, где больше и адекватнее писатель может узнать жизнь. С одной стороны, он считал, что писатель должен если не жить, то бывать в Петербурге регулярно (что сам он и стремился делать), ибо именно в Петербурге издаются главные литературные журналы, формируется литературная репутация, там расположено большинство солидных издательств, там создается и проходит апробацию большая литература: “В Петербурге Вам следует побывать для того, чтобы познакомиться с тамошней литературой, себя показать и поскучать. Нельзя пишущему человеку сидеть на одном месте. По моему мнению, Вам необходимо бывать в Петербурге раз в год”, — писал он Н. М. Ежову 26 ноября 1892 г. Не жить постоянно, а именно бывать. Не без назиданий Чехов писал брату Михаилу 13 января 1893 г.: “Ты обещал Поповым пожить в Петербурге не менее недели. Если это так, если ты в самом деле хотел пожить тут неделю, то почему же ты уехал? Предубеждение к Петербургу — вещь довольно непохвальная в интеллигентном человеке. Чтобы убедиться в том, что он и в самом деле плох и хуже Москвы, надо пожить в нем, а ты и одного дня не пробыл”. Одно время Чехов собирался если и не переехать в Петербург на постоянное житье, то, по крайней мере, месяцами жить в нем. Однако этим его планам не суждено было реализоваться. Не без некоторого сожаления он писал Н. А. Лейкину 22 марта 1885 г. “Будь я жителем Петербурга и участвуй в Ваших с Билибиным измышлениях, я принес бы пользу, ибо сообща думается легче… Но увы! Питерцем быть мне не придется…”
Но с другой стороны, Петербург, как считал Чехов, не дает (и не может дать) писателю достаточно материала для литературного творчества, и потому нужно как можно чаще ездить по России и видеть жизнь как можно большего количества мест. Здесь Чехов близок Лескову, считавшему, что всем молодым писателям надо уезжать из Петербурга и восклицавшему: “Подальше от Невского проспекта!” И потому в письме И. Л. Леонтьеву (Щеглову) 9 июня 1888 г. Чехов выразил сомнение по поводу его судьбы как драматурга: “За сим боюсь, что из Вас выйдет не русский драматург, а петербургский. Писать для сцены и иметь успех во всей России может только тот, кто бывает в Питере только гостем и наблюдает жизнь не с Тучкова моста”; а позже (17 декабря 1901 г.) советовал В. С. Миролюбову: “Вам необходимо уехать из Петербурга теперь же — в Нерви или в Ялту уехать. Что у Вас, у хорошего, прямого человека, общего с Розановым, с превыспренно хитрейшим Сергием, наконец, с сытейшим Мережковским?” Чехов подмечал и, кажется, одобрял распространяющееся мнение о предпочтении, отдаваемом писателями провинциальной жизни, о чем писал В. Л. Кигну (Дедлову) 4 февраля 1894 г.: “Говорят, Вы совсем оставили Петербург? Когда-то умственная публика стремилась в столицы, теперь же происходит совсем обратное движение. Редкий пишущий не мечтает теперь о деревен-ской тишине, о своем хуторке и т. п.”. О том же с иронией писал Лейкину 16 апреля 1893 г.: “Вы спрашиваете, когда я в Петербург? Эва! Да кто теперь в Петербург ездит?” Поставленная в заглавие моего доклада цитата связана именно с этими убеждениями Чехова. Приведу ее в полном виде: “Петербург — трясина. Отсюда надо бежать. Надо с корнем вы-рвать себя из этой почвы — вот как вырывают редьку… Иначе пропадешь”. “Болотная” топика, которая применялась по отношению к Москве (“болото”, “желе” и вообще — застой), в данном случае проявилась и в оценке Петербурга.
Чехов, объездивший почти всю страну, видел замкнутость как Москвы, так и Петербурга, не отражающих жизнь большой России и не живущих этой жизнью. 4 октября 1888 г. в письме А. Н. Плещееву он высказал свое мнение по этому поводу: “Его └Дачный муж“ (имеется в виду пьеса Леонтьева (И. Щеглова). — Е. Д.) в Москве успеха не имел, но, по всем видимостям, будет иметь его в Петербурге и в провинции. В Москве непонятны ни Павловск, ни дачный муж, ни дачная прислуга, ни департаментная служба. <…> Ведь, кроме турнюров и дачных мужей, на Руси есть много еще кое-чего смешного и интересного”. В этом отношении очень важной представляется и фраза в письме к А. С. Суворину от 28 июня 1888 г., написанном в Сумах: “Под влиянием простора и встреч с людьми, которые в большинстве оказываются превосходными людьми, все петербургские тенденции становятся необыкновенно куцыми и бледными. Тот, кто в Петербурге близко принимал к сердцу выход Михайловского из └Северного вестника“, или ненавидел Михневича, или злился на Буренина, или плакался на невнимание и отсутствие критики и проч., тот здесь, вдали от родных тундр, вспоминает о Петербурге только в те минуты, когда, ознакомившись с просторами и людьми, заявляет громогласно: └Нет, не то мы пишем, что нужно!“ А все это, вместе взятое, действует на нервы чудодейственно”.
Самодостаточность и отсюда равнодушие обеих столиц раздражала и удручала Чехова. Во время голода и участия в кампании помощи голодающим писал Суворину: “Если бы в Петербурге и в Москве говорили и хлопотали насчет голода так же много, как в Нижнем, то голода не было бы” (письмо от 22 января 1892 г.).
И все же в то время, когда Чехов уже практически не ездил в Петербург, он писал М. П. Чехову 5 марта 1901 г.: “Против жизни в Петербурге я ничего не имею, это хороший город, к нему легко привыкнуть, как к Москве…” — и решительно возразил О. Л. Книппер в своем письме из Ялты 11 марта 1901 г.: “Ты пишешь, что я не люблю Петербурга. Кто тебе это сказал? Петербург я люблю, у меня к нему слабость. И сколько воспоминаний связано у меня с этим городом!”
Что же касается творчества Чехова, то его можно назвать одним из самых “непетербургских” писателей. Действие чеховских рассказов (за некоторым исключением — “Тоска”, “В ландо” и ряд др.) обычно происходит в провинциальном городе, в усадьбе, деревне. Петербург в них упоминается лишь как место, где прежде герои служили (“Страх”), где герои и героини учились или воспитывались — в университете, консерватории, институте благородных девиц (“Палата № 6”, “Дядя Ваня”, “Моя жизнь”, “Дама с собачкой”), куда они уезжают из глуши, чтобы начать новую жизнь (“Невеста”), где живут знаменитые певцы (“Огни”) и т. д. Но это всегда неслучайные и значимые упоминания, характеризующие как героев, так и специфику российской жизни и той роли, которую в этой жизни играет Петербург. Едва ли не единственным произведением зрелого Чехова, бо2льшая часть действия которого происходит в Петербурге, является “Рассказ неизвестного человека”. Здесь представлен резко отрицательный образ российской столицы, не только формирующей у чиновников специфическую “петербургскую наружность” (“узкие плечи, длинная талия, впалые виски, глаза неопределенного цвета и скудная, тускло окрашенная растительность на голове, бороде и усах”), но и создавшей “особую породу людей, которые специально занимаются тем, что вышучивают каждое явление жизни; они не могут пройти даже мимо голодного или самоубийцы без того, чтобы не сказать пошлости”. Однако не только пошлость, но и фальшь, жестокость и беспощадность столицы и населяющих ее людей раскрывается на протяжении всего рассказа неизвестного человека.
После обострения туберкулеза в марте 1897 г., когда Чехов во время горлового кровотечения был госпитализирован в Московскую клинику профессора Остроумова, поездки в Петербург из-за запретов врачей стали значительно реже, хотя его связи со столицей не прерывались до конца: Чехов переписывался с друзьями и знакомыми, интересовался столичными новостями. Последний раз он посетил столицу в начале декабря 1903 г.
3 июня 1904 г. тяжело больной Чехов с женой уехал в Германию, на горный курорт Шварцвальда Баденвейлер, где через месяц скончался. 5 июля гроб с телом Чехова отправили в Россию. Было решено, что вначале он будет привезен через Вержболово в Петербург, откуда его повезут далее в Москву. Однако из-за оплошности организаторов гроб Чехова был встречен на Варшавском вокзале столицы всего лишь несколькими репортерами. Иначе было в Москве. Здесь гроб с телом писателя несли на руках через весь город к Новодевичьему кладбищу. Процессия останавливалась у всех мест, связанных с именем Чехова, и там служили литии. Так случилось, что Петербургу — городу, открывшему Чехова как писателя, городу, первому признавшему его талант, Петербургу, с которым у Чехова было связано множество воспоминаний, так и не суждено было проститься с ним.