Публикация Еле-ны -Зиновьевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2009
Чеховиана: сб. статей / Науч. совет РАН “История мировой культуры”, Чехов. комис. М.: Наука, 1990. — Из века ХХ в век ХХI: итоги и ожидания /(отв. ред. А. П. Чудаков). – 2007. – 681 с.: ил.
Новый сборник “Чеховианы” (вып. 11) — это своего рода подведение итогов изучения творчества Чехова за прошедшие сто лет, а также выявление актуальных проблем, которые встают перед наукой в новом столетии. В основе сборника — материалы конференций 2004 года, посвященных 100-летию со дня смерти писателя, в частности, международной конференции “Век после Чехова”, которая прошла в Мелихове. В книге восемь разделов: “Неизвестный Чехов” (сюда включены письма Чехова вдове полтавского генерал-губернатора Н. И. Янковской, с которой писатель познакомился в Ницце в 1897 году); “Чехов сегодня”; “Историко-литературный контекст”; “Мемуаристика как источник”; “Вопросы поэтики”; “Интерпретации и литературные связи”; “Документы, факты, версии”; “Памяти А. П. Чудакова”. Исследователями рассматривается широчайший круг вопросов: это и общеевропейское понимание такого феномена культуры, как Чехов, “русский европеец”, веривший в свободу и творчество отдельных личностей, в их инициативу и ответственность; и проблемы перевода чеховских текстов, специфика их литературоведческих интерпретаций в англоязычных странах. На примере конкретных произведений Чехова анализируются особенности его поэтики, осмысливаются идеи и темы его творчества, роль подтекста в пьесах Чехова. Представлены критические разборы современных интерпретаций чеховских произведений. Ученые обсуждают, какими сегодня должны быть биография Чехова и комментарии к его произведениям. Актуально ли? “Как ни трудно дается это признание, но практически на наших глазах коренным образом изменилась ситуация присутствия Чехова в общем сознании. В повседневном культурном обороте уже не существует более или менее цельного образа писателя, основанного на знании хотя бы основных фактов его жизни и времени, в котором эта жизнь прошла, — что еще недавно предписывалось культурным каноном. Его заменяет обрывочная, случайная и часто искаженная информация, прорастающая в головах совершенно произвольными контекстами и мифами. Модно сегодня любыми подручными средствами снижать до полного развенчания тот естественный пиетет, с которым почти столетие произносилось имя писателя. При этом контексты, в которых имя писателя возникает, бесконечно далеки от реального Чехова и его времени. Сколько же знания фактов жизни Чехова, ее фактуры – деталей, подробностей, имен — и культуры этого знания — нужно нам сегодня? Режиссерам, выдающим на гора бессчетные “вариативные”, как это называется на продвинутом языке науки, толкования чеховских пьес? И актерам, играющим их, — порой абсолютно химерные — метафоры и варианты? Но тогда уж и зрителям, потребляющим их совместную продукцию, к которой текст, написанный писателем, зачастую имеет лишь косвенное отношение?” (И. Гитович, Москва). Авторы статей ставят перед собой благородную задачу: вернуть современного читателя, носителя уже совсем другого языка, к писателю позапрошлого века, вернуть и читателю богатый неуловимыми ныне нюансами “исчезающий текст” Чехова, защитить тонкого, умного писателя от уплощенного восприятия, от графоманов, от вывертов кинорежиссеров и режиссеров театральных. Тема выпуска была подсказана его ответственным редактором А. П. Чудаковым (1938–2005). Выдающийся филолог, ученый с мировым именем был уверен, что современным исследователям необходимо возвратиться к изучению факта, документа, к историко-литературному подходу в анализе. Этой задаче отвечают и помещенные в сборник архивные материалы: неизвестные ранее письма критика и писателя В. Кинга-Дедлова (1856–1908) Чехову, и собранные воедино отклики современников на смерть писателя, и статьи, отражающие проблемы рецепции чеховского творчества и самой его личности в начале ХХ века. Посвящая эту работу памяти А. П. Чудакова, составители в один из разделов “Чеховианы” включили некрологи, воспоминания его друзей и коллег, фотографии, а главное — малоизвестные (вышедшие лишь за границей) или непубликовавшиеся статьи самого ученого. Среди авторов сборника — ученые-чеховеды России, Болгарии, Великобритании, Германии, Италии, Канады, США, Украины, Эстонии.
Биография Чехова: итоги и перспективы: материалы международной научной конференции / Сост. Н. Ф. Иванова; НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2008. — 232 с.
В сборник включены доклады участников конференции, состоявшейся в Новгородском государственном университете им. Ярослава Мудрого в декабре 2006 года. Казалось бы, что нового можно обнаружить в биографии Чехова? Внешне она обильно документирована: издано 12 томов писем, тома воспоминаний. Но на сегодняшний день нет ни одного признанного жизнеописания Чехова, и вряд ли кто мог и может утверждать, что постиг внутренний мир писателя. При всей кажущейся открытости и внешней простоте его биографии: не проигрывался в карты, не воевал, не принимал участие в дуэли, не стоял на эшафоте и не был на каторге, не боролся с властями и цензурой — многое остается скрытым, ибо он никогда не выставлял свою жизнь на всеобщее обозрение. Ряд представленных материалов вносит дополнительные штрихи в биографию Чехова, воссоздает историю биографических и литературных контактов писателя, выявляет отражения жизненных реалий и конкретных лиц из окружения писателя в его произведениях. В поле зрения исследователей оказываются и особенности устной речи писателя, и своеобразие восприятия им Италии, и история присуждения Пушкинской премии Чехову (1888), и воспоминания мелиховских крестьян о деяниях Чехова. Но больше внимания докладчики уделили вопросам проблемным, в том числе проблеме достоверности информации, содержащейся в мемуарах и в прижизненной прессе. Так, публикации ошибочных, искажающих действительность сведений в газетах и журналах вызывали порой возмущение у самого Чехова. А воспоминания М. Горького инициировали бурную полемику среди литераторов и близких Чехову людей. Но проблемы создания биографии связаны не столько со знанием фактов, сколько с концепциями личности и биографии писателя, предложенными биографами. Рассматривается опыт наиболее спорных биографий Чехова: приземленная, семейно-бытовая хроника Д. Рейфилда, остроумная литературная мистификация Б. Штерна, американские пьесы “из жизни Чехова”. Биография вообще, а биография писателя в особенности, всегда есть легенда. Но, размышляют исследователи, развенчивая одни мифы, заменяя их другими, сумеют ли новые биографы прояснить, в чем обаяние чеховской личности, очевидное для всех знавших его? И выдержит ли серьезная чеховская драма, обыкновенная история, скептическую, расслабленно-ироническую атмосферу века двадцать первого? Или одна из главных линий чеховской биографии: самосотворение своей личности, сосредоточенное нравственное усилие, ставшее доминантой чеховского художественного мира, — отойдет на периферию?
Философия А. П. Чехова: международная научная конференция (Иркутск, 27 июня — 2 июля 2006 года): материалы / Под ред. А. С. Собенникова. Иркутск: Изд-во гос. ун-та, 2008. — 279 с.
Заявленная тема – философские воззрения Чехова – непроста, хотя бы потому, что традиционно философия в литературе рассматривается как мир идей. Чехов же подчеркнуто сторонился идеологии, у него не было учения, как у Л. Толстого, его герои не приводят аргументов “за” и “против” идеи, как в романах Ф. Достоевского. Он не был связан ни с одним из философских направлений своей эпохи и не писал философских трактатов и писем. От ответа на вопросы своих адресатов о вечных тайнах и определяющих законах бытия чаще всего, особенно в последние годы, старался уходить, порой отделываясь шуткой. Не случайно же в Философской энциклопедии нет статьи о Чехове. И все-таки в настоящее время между литературоведами как будто достигнуто общее согласие, что философское начало у Чехова есть. И искать его, как полагает В. Катаев, следует не в пересказе или иллюстрации тех или иных философских тезисов (этим Чехов наделяет многих своих героев) и не в прямом авторском теоретизировании (отсутствие этого отличает его от большинства его предшественников и современников в русской литературе). Речь должна идти об особой концептуальной основе художественного мира Чехова, о философском гнозисе писателя и о тех философских (и нефилософских) источниках, которые этот гнозис формировали. В своих изысканиях авторы обращаются к таким темам, как философия стоиков в мирообразе Чехова, как синтез ницшеанства и народнопоэтической стихии в драме “Три сестры”, как отношение Чехова к позитивизму — программе “малых дел”, получившей с середины 80-х годов ХIХ века широкое распространение в России, как соотношение творчества Чехова и художников европейского экзистенциализма. Немало внимания уделено пространству и времени (переплетению циклического и линейного) в произведениях Чехова. Творчество Чехова вносит коррективы в устоявшийся стереотип, будто русский человек — человек пространства: художник зафиксировал и отразил метаморфозу духовно-онтологического самоопределения русского сознания — переориентацию с привязанности к пространству на резонанс с ускоряющимся временем. Гносеология, онтология пространства и времени, вера, антропология, интертекстуальность, коллизия человек и культура, коммуникативное пространство произведений Чехова… И о каких бы сложных материях ни шла речь, авторы всегда рассматривают конкретные произведения, обнаруживая в них неожиданные (для неискушенного читателя) философские обертоны. Вписывая сочинения Чехова в философ-ский контекст, авторы, как правило, подчеркивают нестатичность мировидения Чехова, демонстрируют трансформацию взглядов Чехова на окружающую его действительность, на задачи художника и методы их решения. Среди авторов много сибирских исследователей, что закономерно: конференция проходила в Иркутске.
Чеховские чтения в Ялте: вып. 12. Мир Чехова: звук, запах, цвет. Сб. науч. тр. / Дом-музей А. П. Чехова в Ялте. Симферополь: Доля, 2008. — 284 с.
Звук лопнувшей струны, стук топора, крик чайки – все эти звуки прочно связаны в современном сознании с именем Чехова. Современникам писателя чеховский мир звуков и чеховской тишины открылся после спектаклей Художественного театра. В 1880–1890-е годы компоненты, благодаря которым создавался сложный и разнообразный художественный мир Чехова, редко привлекали внимание современных ему читателей. Из всего ряда деталей они видели прежде всего зрительные, а потому говорили о живописности его прозы. Понимание, насколько богат и плотен мир Чехова, какими важными составляющими являются в этом многомерном, объемном художественном мире визуальные и звуковые образы, тактильные и обонятельные ощущения, как усложнялся, рос набор красок, звуков, запахов в произведениях Чехова, пришло позднее. Порою зафиксированные им детали, подробности, включая, разумеется, разнообразные запахи, звук и цветовые оттенки, только создают некий фон, порой приобретают определенное семантическое значение. Все зависело от тех задач, которые он как художник ставил перед собой. Тезис о знаковости деталей в литературном ландшафте Чехова разделяется всеми чеховедами. В структуре и содержании сборника отражены все аспекты заявленной тематики. Исследуя вербальный, живописный и музыкальный языки писателя, их взаимодействие, авторы обращались к “малой прессе” 1880–1890-х годов, к русской лирике середины — конца ХIХ века, к трудам по истории и теории искусств и, конечно, к прозе и драматургии Чехова, к его эпистолярному наследию. Они рассматривали, какие изобразительные и экспрессивные функции, какую смысловую нагрузку выполняет у Чехова цвет, цветовая гамма в литературном пейзаже, в портрете, в описании обстановки действия. И какая символика заключена в колористической насыщенности или обесцвечивании художественного пространства. И многозначащие выводы, которые можно сделать, обратив внимание на желтые и зеленые бумажки, которые доктор Старцев, Ионыч, вечерами вынимал из своих карманов — плата за визиты, рубли и трехрублевки. Они осмысливали чеховскую звуковую картину мира, где в равной степени важны и бытовые звуки и шумы, и природные: звуки вне дома и внутри его, возникающие ранним утром и в вечерние сумерки, реальные и воображаемые. И значение звукового фона, музыки и музыкальности в пьесе “Дядя Ваня”. А почему в прозе Чехова так часто поет соловей? Какие смыслы имело пение соловья — важный знак и реальный образ русской литературы — в произведениях Чехова? Звуки, их организация, партитура — одна из важнейших составляющих поэтики Чехова. Художественно оправданы у Чехова и знаки одорологические. Ароматы и запахи в повседневной жизни Чехова играли огромную роль, что нашло отражение и в творчестве. Ассортимент доминирующих запахов у Чехова можно представить в контексте таких культурологических срезов, как запахи природы, запахи цивилизации, запахи пошлости, “ароматы” любви, запахи болезни и смерти. Он составил свой ароматический букет счастья — “запах счастья”: сирень, розы, дорогие сигары в сочетании с естественными весенними ароматами, как, например, запах оттаявшей земли. И он дал возможность почувствовать запах денег: духи, ладан, ворвань. Запах купюр, побывавших в дамских кошельках, в карманах священнослужителей и купцов. Уникальным значением в его произведениях обладают парфюмерные запахи: они несут не только знак социальной принадлежности героя, но и раскрывают его характер, текущее психологическое состояние, предопределяют дальнейшую судьбу. Литературно-ольфакторный анализ широко представлен на страницах сборника. Исследователи отмечают значение чеховских открытий, в том числе “неслучайность” использования в многослойных текстах Чехова цвета, звуков, запахов, игру с ними, сочетание реального и символического, для эстетики и поэтики модернистов. Каждое поколение читателей и исследователей рассматривает чеховскую картину мира в новом ракурсе, наиболее соответствующем характеру и тенденциям искусства своего времени. Свою лепту в новое видение чеховского мира внесли и участники конференции в Ялте, филологи и театроведы Украины, России, Германии, Италии, США, Швеции.
Чеховские чтения в Ялте: вып. 13. Мир Чехова: мода, ритуал, миф. Сб. науч. тр. / Дом-музей А. П. Чехова в Ялте. Симферополь: Доля, 2009. — 368 с.
На 29-й международной конференции “Чеховские чтения в Ялте”, состоявшейся в Доме-музее А. П. Чехова в апреле 2008 года, филологи, культурологи, музейные работники Украины, России, Крыма, Казахстана, США и Германии постигали многоплановый мир Чехова в таких параметрах, как мода, ритуал, миф. Изучение художественного мира неизбежно и органично дополнялось обращением к личности Чехова, стремлением постичь своеобразие его времени и вместе с тем осознать, что значит чеховское наследие в нашей сегодняшней жизни. Со времени написания Чеховым своих произведений прошло больше века — изменились наши представления, знания, бытовые реалии, само устройство жизни… Понять сегодня исторически адекватно написанное Чеховым, не зная окружающей его жизни – от важных событий эпохи до “мелочей быта”, — достаточно трудно. Исследователи восстанавливают культурный контекст “чеховской эпохи”, неотделимый от его творчества. В первом разделе рассмотрена мода — как предмет художественного изображения и как элемент повседневной жизни писателя: реалии дамского мира в чеховском творчестве, используемые им метафоры костюмного “жанра”, костюмные сюжеты и ситуации в жизни Чехова — гардероб, вкусы, предпочтения самого писателя. Представлены также костюмные “силуэты” семьи Чехова и его окружения, в том числе О. Л. Книппер-Чеховой, всегда являвшейся образцом тонкого понимания законов моды и хорошего вкуса, как в повседневной одежде, так и в сценических костюмах. Сам Чехов был необыкновенно внимателен к дамской моде, что закономерно: большое внимание дамской моде уделяли юмористические журналы, в которых в начале 1880-х годов сотрудничал Чехов. Интересными источниками наблюдений и выводов стали модные дамские журналы чеховской поры, различные мемуары, переписка Чехова и его ранние сочинения. Затронуты и “модные” идеи той поры, как, например, отклик Чехова в рассказе “Человек в футляре” на полемику между публицистами М. Меньшиковым и В. Розановым по поводу “моды на невинность”, понятую Чеховым как реакцию не только на женскую, но и на правовую эмансипацию. Во втором разделе исследуются особенности проявления и интерпретации ритуалов у Чехова. Это такие события в жизни чеховских героев, как свадьбы и родительские благословения, именины и юбилеи, похороны и поминки, юбилеи и церковные службы, а также рутинный ход жизни — общение со знакомыми и домочадцами, чаепития. Обращение к этим сторонам жизни чеховских персонажей неожиданно выявило огромное количество текстов, где ритуалам принадлежит особая конструктивная роль; соответствующая тематика часто вынесена в заглавия чеховских произведений. Речь шла о специфике чеховского ритуала, о ритуальном поведении и ритуальном (клишированном) мышлении его героев, о ритуале как власти над сознанием, о разрушении и саморазрушении традиционной ритуальности и образовании новой, порой абсурдной регламентации в литературном чеховском мире. Третий раздел сборника посвящен мифу и мифологии в мире Чехова. Источниками сопоставлений стали образы и сюжеты из русской фольклорной мифологии, античной и христианской мифологии, а также классической литературной традиции ХIХ века. Авторы подвергают разбору мифологический подтекст, почти незаметно входящий в ткань художественных произведений, мифологические параллели в реалистических чеховских текстах, особенности отражения в творчестве писателя устойчивого усадебного мифа-символа русской литературы и центрального мифа русской культуры — “мифа о поэте”, мифологизирующие рецепции чеховской драматургии. Внимание исследователей было обращено не только к мифопоэтическому пласту творчества Чехова, но и к личности Чехова или каким-то моментам его биографии, мифологизируемым современными постановщиками, кинофильмами и книгами, все в большем количестве выходящими у нас и на Западе. Новацией в этом сборнике стала очевидная в ряде работ полемика с комментариями в академическом чеховском 30-томнике. Многолетняя традиция проведения исследовательских конференций на базе мемориального музея определила характер материалов четвертого раздела, основой его стали материалы с крымской тематикой.
Заключительные разделы обоих сборников включают тезисные обзоры очередных “Чеховских чтений”, в том числе основные положения докладов, оставшихся за пределами соответствующего издания; перечень конференций, проводимых с 1954 года до настоящего времени; перспективный план ялтинских конференций до 2015 года; список научных трудов “Чеховские чтения в Ялте”.
Диалог с Чеховым: Сборник научных трудов в честь 70-летия В. Б. Катаева / Отв. ред. П. Н. Долженков. М: Изд-во Моск. ун-та, 2009. — 392 с.
Творчеством А. Чехова Владимир Борисович Катаев, профессор, заведующий кафедрой истории русской литературы филологического факультета МГУ, почетный академик Международной академии наук педагогического образования, заслуженный деятель науки Российской Федерации, занимается почти полвека. Он автор более двухсот пятидесяти работ по русской литературе, многие из которых посвящены систематизации “расширяющейся вселенной” Чехова. Он участвовал в подготовке академического Полного собрания сочинений и писем Чехова. В современном отечественном чеховедении уже сложилась школа профессора Катаева. Ученики и последователи у него есть и в России, и за рубежом. Его работы имеют фундаментальное значение для понимания чеховской прозы и драмы. Поначалу Катаев исследовал прозу Чехова с особым вниманием к тому, как проявился в ней образ автора, а затем сам Чехов и его герои все больше рассматривались им в контексте спутников, окружения, связей. Не отрываясь от почвы — чеховской прозы, исследуя ее скрупулезно, системно, В. Катаев постоянно выходил и выходит в большой чеховский мир, исследуя его на всех уровнях (и макро-, и микромира), от монады (отдельной новеллы) до совокупности всего, цельности. “Проблема интерпретации, захватив Катаева, не отпустит его и будет сама предписывать темы и ракурсы исследования, расширять его фронт, включая те сферы, где интерпретация правит бал, — драматургию Чехова и театр. Мир Чехова делался все более объемным и сложным; вечное движение становилось его законом; составляющие его оказывались нераздельны” (Т. Шах-Азизова). Он восставал против однозначных оценок творчества Чехова, ибо “произведение, как мир, неисчерпаемо для познания, поэтому в принципе немыслимы “окончательные” интерпретации” (В. Катаев “Проза Чехова: проблемы интерпретации”). Отдавая дань учителю и коллеге, авторы сборника пишут о его смелом новаторском подходе к знакомому материалу, о вдумчивости, с которой он прослеживает путь, проделанный писателем, раскрывает сложность простоты чеховского искусства. Но лучшим выражением признательности ученому, открывавшему другим исследователям многообразие путей постижения чеховской эпохи, творчества и личности Чехова являются их работы, включенные в данный сборник. Материал сгруппирован в двух разделах. В первый (“Чехов. Чеховская эпоха”) вошли статьи, посвященные исследованию поэтики Чехова, интерпретации его произведений, изучению многообразных связей писателя с эпохой. Во втором разделе литературные связи Чехова с его предшественниками, современниками и преемниками в России и за рубежом (Гоголь, Достоевский, Лесков, Диккенс, Мопассан, проза русского зарубежья “третьей волны”, Л. Улицкая) рассматриваются в контексте актуальных проблем теории и истории литературы.
Александр Скафтымов. Собрание сочинений: В 3 т. Самара: Изд-во “Век # 21”, 2008. Т. 3. — 540 с. — (Российская филология ХХ века)
Третий том сочинений выдающегося литературоведа, профессора Саратовского университета Александра Павловича Скафтымова (1890–1968) содержит его статьи о Лермонтове, Достоевском, Л. Толстом и Чехове. Это и труды, давно обретшие статус исследовательской классики, и работы, ранее не переиздававшиеся или сохранившиеся в рукописях. Открывает сборник статья “Лермонтов и Достоевский” (1916), которой А. Скафтымов дебютировал в печати как исследователь русской литературы. До него вопрос о связи творчества Лермонтова и Достоевского почти не затрагивался. Уже отмечено, что путь Скафтымова к исследованию чехов-ского творчества закономерно шел от наблюдений над русской прозой, особенно от статей о Достоевском и Л. Толстом. Последней и самой большой любовью Скафтымова стал духовно близкий ему А. Чехов. Его он “открыл” для себя в конце 30-х годов. Основное внимание исследователь уделял разбору чеховских пьес, осмыслению драматургической поэтики писателя. Главным открытием Чехова-драматурга Скафтымов считал новый тип конфликта, порожденного не столкновением антагонистических страстей и интересов, но столкновением желаний и интересов каждого из действующих лиц с гнетущим всех общим “сложением жизни”. Драматизм будней, серой повседневности и “мелочей жизни” враждебно противостоит высоким порывам человеческого духа. Такое понимание конфликта дает глубокое объяснение сущности “подводного течения” в пьесах Чехова. Статьи А. Скафтымова о драматургии А. Чехова: “Драмы Чехова”, “О └Чайке“”, “О единстве формы и содержания в └Вишневом саде“ А. П. Чехова”, “Пьеса └Иванов“ в ранних редакциях”, “К вопросу о принципах построения пьес А. П. Чехова” — образуют единый цикл. Работы зрелые, незавершенные, реконструированные покоряют проникновением в сердцевину художественного мира А. Чехова, глубиной, ясностью и четкостью мысли исследователя. Примыкает к этому циклу и единственная статья Скафтымова о прозе Чехова “О повестях Чехова └Палата № 6“ и └Моя жизнь“”. Литературоведы единодушны в мнении, что цикл статей А. П. Скафтымова о Чехове — одно из выдающихся достижений советской литературной науки. И не случайно его имя названо первым в ряду исследователей послевоенного десятилетия.
Шалыгина О. В. Проблема композиции поэтической прозы (А. П. Чехов — А. Белый — Б. Л. Пастернак). М.: ОБРАЗОВАНИЕ 3000, 2008. — 243 с.
Научная монография по истории и теории русской литературы ХIХ — начала ХХ века. Рассматривается связь философии времени и архитектоники на материале произведений А. П. Чехова, Андрея Белого, Б. Л. Пастернака. Работа доступна только для тех, кто хорошо знает предмет — онтологию и телеологию, владеет терминологией, материалом, понятиями. Притом в литературоведении даже и на сегодня не существует конвенционально признанного понятия “поэтическая проза”, термин подчас используется в таком расширительном понимании, что охватывает почти всю область художественной (за исключением риторической) прозы. Разночтения наличествуют и в трактовке понятия “телеологическая композиция”. Автор дает свои определения. Скрупулезно рассматриваются классические работы по теории композиции и разработки по телеологической теории композиции, осуществлявшиеся в России в начале ХХ века группой теоретиков, близких к формализму (А. Реформатский, М. Петровский, В. Жирмунский, Б. Томашевский, Ю. Тынянов). Приводятся выдержки из трудов представителей немецкого искусствознания (Б. Зейферта, Г. Вельфлина, О. Вальцеля), оказавших влияние на русский формализм и эстетику начала ХХ века. Основные мотивы, намеченные в первой, теоретической части “Телеологическая теория композиции и время”, варьируются и развиваются на разнородном художественном материале. Отдельная глава посвящена поэтике А. Чехова — философии времени и функциям ритма в чеховской прозе (“А. П. Чехов. На границе “поэтичности”). Показано, как философское и эстетическое значение художественного опыта А. Чехова постепенно проявляет себя в соотнесении с опытом работы со временем в “поэтической прозе” А. Белого и Б. Пастернака.
Михаил Чехов. Путь актера: Жизнь и встречи. М.: АСТ; АСТ МОСКВА, 2009. — 560 с.
Михаил Александрович Чехов (1891–1955), актер, режиссер, педагог, заслуженный артист республики (1924). Почти полтора десятилетия (1913–1927) жизнь его была неразрывно связана с МХТом. В 1928 году эмигрировал, жил за рубежом: Германия, Латвия, Великобритания, США. Играл в театре, снимался в кино. Биографию начал писать в возрасте 36 лет. О своем знаменитом дяде, единственном, кого любил, перед кем преклонялся его отец, воспоминания М. Чехова крайне скудны, но именно он подбирал после смерти отца (1913) в хронологическом порядке переписку отца с братом, Антоном Чеховым, переписку, полную юмора, взаимной любви и глубоких мыслей. Не лишенный писательского дара, М. Чехов оставил яркие портреты легендарных театральных деятелей: Станиславского, Вахтангова, Мейерхольда, Немировича-Данченко, Таирова. Любимый ученик К. Станиславского, он принадлежал к школе психологического искусства Художественного театра, обладал огромной силой актерской заразительности и на каждом спектакле оставался “чудом, которое нельзя разгадать”. И все-таки были периоды, когда он “не переносил себя как актера. Как громадную организованную ложь воспринимал я театральный мир. Актер казался мне величайшим преступником и обманщиком”. Исследуя проблемы актерской психотехники, переосмысливая законы театрального творчества, открытые К. Станиславским, М. Чехов разработал оригинальную “теорию имитации” (“подражая” сложившемуся в его фантазии образу, актер постепенно сливается с ним, достигая полного перевоплощения). В настоящее издание вошли его работы разных лет: “Путь актера”, “Жизнь и встречи”, “Воспоминания о Рахманинове”, “О системе Станиславского”, “О технике актера”, “Беседы, заметки”.
Чеховский вестник / Ред. кол.: В. Б. Катаев и др. М: МАКС Пресс, 2008. — Вып. 22 — 136 с.
Чеховский вестник / Ред. кол.: В. Б. Катаев и др. М: Издательство Московского университета, 2008. — Вып. 23. — 168 с.
Информационно-библиографическое издание содержит сведения о новых публикациях, посвященных Чехову, о постановках спектаклей и фильмов по его произведениям, о посвященных ему научных конференциях и о жизни музеев его имени; наличествует библиография литературы о Чехове. Заслуживает внимания объявление о подготовке кафедрой истории русской литературы филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова ретроспективной библиографии работ о Чехове за 1961–2005 годы на русском и иностранных языках: всех желающих приглашают к сотрудничеству.
Публикация подготовлена Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги Санкт-Петербургский
Дом книги (Дом Зингера) (Санкт-Петербург, Невский пр., 28,
т. 448-23-55, www.spbdk.ru)