Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2009
Александр Мотельевич Мелихов родился в 1947 году. Окончил математико-механический факультет ЛГУ. Кандидат физико-математических наук. Известный прозаик и публицист. Живет в Санкт-Петербурге.
Юбиляр-ювелир
Перед нашими глазами промелькнули и почти уже растаяли во мгле времен целых три литературных эпохи: социалистическая, перестроечная, постмодернистская. И параллельно с ними — или перпендикулярно? — уже много десятилетий живет и разрастается независимый и абсолютно оригинальный мир Валерия Попова. Он и в семьдесят, словно не чувствуя возраста, выдает на-гора книгу за книгой, по-прежнему искрящиеся остроумием и зоркостью, по-прежнему ошарашивающие фантасмагоричностью.
В чем же источник этого поистине кавказского долголетия? Да в том самом мире, который он же для себя и сотворил из подручного и подножного материала,— сотворил собственный прелестный мир, бесконечный источник радости, и собственную эпоху, в которой он единовластный правитель и верховный судья. В таких-то условиях чего бы и не жить и не писать: счастье это будет пребывать с ним всегда, покуда он жив, обретая четвертое, пятое и одиннадцатое дыхание! Застолбив свое мироздание демонстративным девизом “Жизнь удалась!” еще в 1980 году, Попов упорно обращает в золото искусства все, что с ним происходит, не обходя и самые мучительные трагедии.
И вот — в автобиографической книге “Горящий рукав” (М.: Вагриус, 2008) он решился наконец рассказать о том, как ему это удавалось и во что обходилось. Назвать, однако, эту книгу документальной нельзя: в ней не столько перечень фактов, сколько перечень вдохновений, пойманных автором с самых ранних дней своего сотворения, начиная с детской ванночки. Этот “перечень восторгов” читаешь с радостью и азартом болельщика: вот, оказывается, как вырастает писатель! Вот когда еще он, оказывается, почуял, что в мире нет пустяков — взгляд художника может и груду мусора превратить в сундук с драгоценностями.
Но ведь нам много лет благородные гуманисты давали понять, что дело литературы — оплакивать человеческие страдания? Попов думает иначе: “Задача литературы — приучить людей пить страдания не из лужи, а из драгоценного сосуда”.
Оказывается, слоган “Жизнь удалась!” не столько констатация факта, сколько декларация о намерениях: не сдавайся, жизненный успех не в том, чтобы избежать страданий, а в том, чтобы их эстетизировать. И в этом отношении жизнь Валерия Попова действительно удалась!
Его биографическая книга имеет для рецензента тот серьезный недостаток, что, начиная проглядывать ее в поисках нужных цитат, не удерживаешься и перечитываешь вновь. Детские воспоминания лирически очаровательны, воспоминания перестроечные публицистически увлекательны, а картины литературного мира Ленинграда, на мой взгляд, обладают буквально историко-литературной ценностью. Какую Атлантиду мы потеряли!
Пишущий эти строки давно вынашивает мечту каким-нибудь образом подвигнуть музей истории более или менее современной литературы “ХХ век”, пока еще не совсем поздно, приняться за собирание литературного фольклора. Ибо легенды, слухи и даже сплетни являются чрезвычайно важной компонентой литературной жизни и даже в какой-то степени стимулом творчества. Не менее важными элементами литературного мира служат колоритные персонажи, которые своими произведениями едва ли обратят на себя внимание историков, но без которых литературная жизнь была бы гораздо более тусклой.
“Горящий рукав” Валерия Попова я положил бы в основу этого культурного проекта, если слово “проект” способно придать мечте солидность. Однако помимо культурной ценности книга Попова обла-дает и ценностью, я бы сказал, психотерапевтической. Он с предельной убедительностью демонстрирует нам, что каждый живет в том мире, который сам сумеет собрать — собрать из людей, событий, воспоминаний, слов… Главное, слов! На протяжении вольнотекущей книги автор не раз возвращается к своей излюбленной мысли, что метким словцом можно защититься едва ли не от любой потери. Вот, например, его отец, крупный ученый-селекционер, при переезде теряет с воза стул: “Ничего, он на четырех ногах — догонит”.
Урок на всю жизнь! Однако оружие это обоюдоострое — слово фальшивое, фальшивая интонация ранят изощренный слух знатока гораздо мучительнее, чем тупо-ватый слух невежды.
Обычная, но оттого не менее горькая подростковая драма: папа с мамой разъезжаются. И мама вдруг начинает писать компенсаторные рассказы: “Женщина средних лет с умным волевым лицом сидела за столом и что-то писала. Вдруг в круг света, очерченный абажуром настольной лампы, решительно вошла девочка с круглым лицом и пытливыми глазами. “Я не понимаю, мама, — взволнованно заговорила она. — Как может человек ради своих удобств оставить свою семью, бросить детей?” Это пытка лишь для тонкого уха.
Да и отец, которого мальчик навещает в какой-то нелепой Суйде, от смущения тоже изображает бодрый советский фильм… Но кто не обманул — выступивший из тьмы белый гусь, из клюва которого шел пар. И будущий писатель безошибочно понял: “Запоминай! Это драгоценность!”
Дар художника может обратить в драгоценность каждую глупость, каждую неудачу. Мальчик из хорошей семьи, желая подладиться к приблатненным одноклассникам, просит закурить, и малолетний паханок, оказывая эту любезность, незаметно поджигает ему рукав. И тем самым дарит название будущей книги!
Этим от Адама до наших дней и занимается литература — ужасное и безобразное превращает в забавное или трагиче-ское, то есть прекрасное. Автору “Горящего рукава”, правда, ближе первый метод — нагнетание трагизма представляется ему чем-то искусственным, однако люди ничего без пользы для себя нагнетать не будут: трагедия тоже способ примирения с миром. Да, мир ужасен, соглашается трагедия, чтобы тут же воскликнуть: но мы-то до чего прекрасны!
Конечно, в искусстве главное — красота, преображение унылого и жуткого в смешное и восхитительное. Но пресловутое “содержание” иногда и само по себе чего-то стоит. В “Горящем рукаве” даже и документальную ценность представляет яркий отпечаток бурной эпохи, называемой “шестидесятыми”. Попов — один из активнейших ее участников, увидевший ее изнутри и ее передавший вовне.
Он разворачивает перед нами роскошную галерею то более, то менее знаменитых питерских писателей и поэтов и о каждом задумывается, какими средствами тот защищается сам и чем очаровывает других. И приходит к выводу, что одного литературного таланта, как правило, недостаточно для успеха — нужны и еще какие-то социальные дарования. У Марамзина был избыток напора и недостаток терпения, Вольфу, наоборот, недоставало напора — он умел слишком уютно уживаться в собственном прелестном мирке (что-то подобное можно сказать и об Уфлянде). Горышин чересчур желал быть матерым мужиком от суглинка…
Однако лучше перейти к удачникам. Битов “безошибочно вычислил: “Надо строить не только буквы, но и людей!”” В каждой новой его вещи “все четче и безжалостней обозначена группа людей, которая обязана застонать от счастья”. “Числишь себя интеллигентом? Читай!” Довлатов — умел заставить всех говорить о его экстравагантностях и тем самым превращать в своих литагентов. Бродский — “мучительная стеснительность, переходящая в высокомерие и дерзость, уже тогда начал четко устраивать свою судьбу”; “в багрец и золото одетая лиса” — не в поэзии, разумеется, в социальном мире.
Попов при этом никого не осуждает, лукавством своих персонажей он иногда просто любуется. Единственное, чего он не прощает — напыщенности, дутого пафоса.
Судя по “Рукаву”, кажется, только успех Кушнера был достигнут без дополнительных средств социального внушения: “Душа, которая летит к нам на крыльях рифмы, вот что интересней всего. И если эта душа щедра, широка, нежна — поэта полюбят все, не только специалисты по поэзии”.
Собрав все прелести и, скажем так, необычности своих героев в роскошный букет, Попов преподносит его нам, воочию демонстрируя: “Дивное было время! А какие люди!” И мы начинаем радостно озираться: ведь наверняка и сейчас они не хуже — надо лишь быть таким же щедрым и жадным до впечатлений, как автор этой захватывающей книги.
И искать их рядом с собой, не прислушиваясь к бубнам за горами. “Обязательная победа — главная беда москвичей… Наш холодный-голодный Питер дает гораздо лучшую закалку”. “Растить морковь? Только в Питере. Продавать? Только в Москве. И — мигом оттуда”.
“Горящий рукав” — очень нужная книга для поддержания скудеющего питерского патриотизма. Прочитав ее, кое-кто из петербуржцев, может быть, и заинтересуется той морковью, которая растет у него под окном.
Как это делал и делает Валерий Попов, чья жизнь действительно удалась.
Хотя далось это ой как нелегко…
Ведь легко провозгласить даже не право — обязанность человека быть счастливым, когда ты молод и успешен, а вот когда и годы, и судьба, и даже ход истории обращаются против тебя… Именно в последние годы Попов оказал себя как русский богатырь. Я подчеркиваю русский, потому что именно в России мало ценится чисто рациональное мужество, целеустремленность, лишенная лихости, бесшабашности. Валерий Попов всегда старался демонстрировать нам, что бесшабашность, более надежное средство от жизненных невзгод, чем бессильное по большому счету планирование.
Однако кажется, только в последней своей повести “Нарисуем” (“Октябрь”, 2009, № 3) он сумел отыскать не только оборонительную, но и созидательную функцию для бесшабашности в мирное время. Для этого, правда, понадобилась очень экзотическая профессиональная деятельность — добыча полезных ископаемых методом взрыва. Это новый и важный шаг в поисках персонажа, который воплощал бы взгляды автора на то, в чем заключается мудрость жизни, и персонаж этот ярок и достоверен вплоть до забубенных прибауток. Жаль только, что Попов вот уже целые десятилетия обходит своим художественным вниманием другого прототипа, которого каждый день видит в зеркале, — я имею в виду самого Валерия Попова.
Несмотря на то, что его героя-рассказчика тоже зовут Валерием Поповым, настоящий Валерий Попов пока что наделяет его лишь частью, и, может быть, даже и не самой главной, своих реальных качеств. Его литературное “я” часто выглядит обаятельным недотепой, остроумным и наблюдательным раздолбаем, вроде героев Довлатова. Но Довлатов-то поступал последовательно, практически изгоняя со своих страниц подлинные трагедии, он придумал сказку о современном Иванушке-дурачке, который именно благодаря раздолбайству постоянно выходит сухим из воды. Довлатов создал мир, в котором легкомыслие не карается так жестоко, как в реальном мире. Попов же в своих последних вещах показал более чем впечатляюще, что в реальном мире легкомыслие карается неизмеримо более беспощадно, чем подлость.
Но сам его герой-рассказчик почти всегда выдерживает ровную интонацию, ему практически никогда не изменяет его прославленное остроумие. Такого героя можно чтить, им можно восхищаться, но любить его трудно: слишком уж он неуязвим, в отличие от нас, какими мы все открываемся самим себе. Дорогой юбиляр! Решись наконец предстать перед нами без сверкающей кольчуги воли и остроумия, позволь увидеть тебя растерянным, отчаявшимся, нелепым — и мы полюбим тебя еще сильнее. Мы убедимся, что и ты всего лишь человек, а потому позволим и себе расслабиться, не тянуться перед тобою в струнку, стараясь показать, что и мы не слабаки.
Хотя до тебя нам все равно не дотянуться.
Зато когда мы увидим, что и ты так же мал и слаб, как мы, когда мы увидим, какой ценой тебе дается жизнь в кольчуге, мы зауважаем тебя вдесятеро сильнее. И, что еще более важно, поверим, что и нам такое под силу, если постараемся. Ибо человеку подражать можно, а сверхчеловеку нет.
Дорогой Валера, прошу тебя — будь человеком!