Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2009
Валерий Георгиевич Попов родился в 1939 году в Казани. Окончил ЛЭТИ (1963) и ВГИК (1970). Автор двадцати семи книг прозы. Лауреат премий: им. Довлатова, им. Володина и им. И. П. Белкина. Председатель Союза писателей Санкт-Петербурга.
Без Толстого нельзя
Когда я впервые, еще школьником, оказался в Ясной Поляне, я должен был, как нормальный отличник, испытывать священный трепет: оказался там, где родился и прожил почти всю жизнь наш самый главный писатель! И я, понятно, нужный трепет испытывал… но многое уже тогда поразило и озадачило меня. Что-то не лезло в привычные школьные представления о классике, который всегда был прав, творил лишь великое и доброе. Первое, что поразило меня: обычная дворянская усадьба… но нет главного дома, где прошли младенческие годы писателя, о которых он написал в знаменитой повести “Детство”, сразу принесшей ему славу. Стоят два боковых флигеля — в одном из них Толстой и жил, и писал, и делился своими великими идеями с великими гостями, а на месте главного дома нет ничего, лишь слегка поднимается земля, где был фундамент. А где дом? Улетел? Проиграл Лев Толстой в карты? Такая страсть у него действительно была, особенно в молодости, — и потом он долго не мог расплатиться с долгами. Но с домом — другая история…
Так где же яснополянский дом? А Толстой его продал! Находясь в Севастополе на артиллерийском бастионе, командуя батареей в самом пекле боев под огнем турок, французов и англичан, показывая чудеса храбрости, он не считал это чем-то исключительным, а думал главным образом о переустройстве мира, о торжестве справедливости в государстве и армии. Читая официальный армейский журнал “Русский инвалид”, он приходит в ярость, едва ли не большую, чем при виде врагов: столько лжи, в том числе и о событиях, которые происходили на его глазах, печаталось в этом журнале! Казалось бы, что ему чужие заботы — аристократу, графу, офицеру с репутацией смельчака? Воюй! Красуйся! Побеждай! А он в отчаянии от того, что солдат живет в нищете, пищевое его довольствие наполовину разворовывается… вот о чем надо писать! Это был уже писатель Толстой, будущая душа и совесть России, по виду пока не отличимый от своих приятелей-офицеров, пока только надоедающий им, желающим отдохнуть и развлечься после боев, своими непрестанными серьезными разговорами и проектами. Но уже виден гигант духа, который для достижения своей цели усовершенствования жизни не остановится ни перед чем!
Нет денег на издание задуманного им журнала? Не колеблясь, он дает распоряжение: продать дом в Ясной Поляне. Дом, в котором он вырос, провел детство, о котором гениально написал. Все это уже неважно для него, цель у него — всегда впереди!
Дом покупают, разбирают и увозят. Остается лишь некоторая “припухлость земли”, которую с некоторой неловкостью показывают экскурсантам: поступок этот как-то не очень ложится в тот “сладко-елейный” образ русского классика, которым кормят массы.
Для меня же эта “припухлость”, возле которой я долго стоял, начиная наконец-то чувствовать подлинного Толстого, — лучший памятник великому человеку, которого невозможно было ни испугать, ни остановить! Деньги для журнала он таким образом достал, но когда “разрешительные бумаги” дошли до Николая I, тот, безошибочно предвкушая беспокойства, которые может принести власти этот безумный граф, журнал запрещает. Толстой в ярости! С тех пор он — непримиримый враг царя и государства. Хотя он продолжает доблестно воевать, сомнения и мучения рвут его душу, под огнем он сочиняет радикальные проекты о переустройстве армии, государства, общества.
Война проиграна. Николай I умер еще раньше, предчувствуя позор. Толстой выходит в отставку и в 1855 году возвращается из Севастополя. Он появляется в редакции “Современника”, где его, автора “Детства” и “Севастопольских рассказов”, восторженно встречают. Есть известный, можно сказать, хрестоматийный снимок: Толстой среди знаменитых русских писателей. Рядом с ним — Тургенев, Григорович, Гончаров, Дружинин. Молодой, бравый Толстой, еще в военной форме, с лицом сильным, но некрасивым, глядит хмуро и независимо. “Не хочет знать никаких традиций!” — пишет о нем Иван Панаев, один из издателей “Современника”. Однако — об устройстве жизни Толстой думает чрезвычайно много. Ему всего 28 лет, а он уже хочет управлять движением общества, в 1856 году он пишет статьи “О военно-уголовном законодательстве” и “О фермерстве”. Смелые идеи о переустройстве деревенской жизни он выдвигал еще в “Утре помещика”, написанном в 1852 году.
11 мая 1856 года Толстой явился в Министерство внутренних дел с проектом освобождения яснополянских крестьян. Не добившись толку в министерстве, он едет в Ясную Поляну и сообщает крестьянам о намерении их освободить. При этом он стоит за то, чтобы земля осталась за помещиком. Он требует от правительства четкости в этом вопросе — иначе несоразмерные надежды крестьян на получение всей земли, не найдя подтверждения, приведут к бунту. Землю, по идее Толстого, помещик должен сдавать в аренду наиболее толковым мужикам для образования ферм, а остальные, неспособные, оставшись без земли, будут наемной силой на фермах. Идея резкая, радикальная, как всегда у Толстого, — но ничегонеделание грозит пожаром, — это он, находясь среди крестьян, чувствует с особой, толстовской проницательностью и пытается решить с присущей ему смелостью. Не зря он на охоте стрелял медведя в упор и умел кинжалом зарезать волка на скаку, прямо с коня.
Не встретив никакой поддержки своим идеям, Толстой едет в Европу, которая тогда многим русским представлялась царством свободы, передовых идей. Он смело общается в Лондоне с Герценом, первым вольнодумцем той поры, чье имя в России нельзя даже произносить. Толстой сообщал Герцену: “В 1856 году я начал писать повесть с известным направлением и героем которой должен быть декабрист”. При его буйной непримиримости замысел романа о декабристе-бунтовщике был естественным.
Но до первого его великого романа — “Войны и мира” — было еще далеко. Он пишет несколько сугубо идейных вещей, во многом основанных на заграничных впечатлениях: “Люцерн”, “Альберт”. Но они проходят абсолютно незамеченными. Неудачной была и написанная в 1859 году повесть “Семейное счастье”. Кажется — слава Толстого, завоеванная “Детством” и “Севастопольскими рассказами”, закатилась навсегда.
В 1860 году он едет за границу с братом Николаем, больным чахоткой. Прежде умер от чахотки и другой брат — Дмитрий. Толстой чувствует и в себе признаки той же болезни. Николай, с ужасом и отчаянием, со словами: “Ну что же это такое?”, умирает у брата на руках. Именно с этого отчаяния и начинается толстовское богоборчество, признание всего мирового порядка — несправедливым, не только на земле, но и на небесах.
В 1860 году во Флоренции он знакомится с князем Сергеем Григорьевичем Волконским, одним из вождей и организаторов восстания декабристов, недавно вернувшимся из ссылки. Герой для романа о декабристах есть!
В феврале 1861 года Александр II издает манифест об отмене крепостного права и освобождении крестьян. Но, как и предсказывал Толстой, непродуманность, неподготовленность, непрактичность этого шага приводят к большим волнениям среди крестьян, подавляемых войсками.
12 апреля Толстой пересек русскую границу: он не мог оставаться в стороне. Он подал прошение на имя министра народного просвещения об учреждении журнала “Ясная Поляна”. Он еще надеется как-то разрешить противоречия, всем помочь. Журнал разрешили.
В начале мая тульский губернатор назначил хозяина Ясной Поляны мировым посредником. Мировые посредники должны были улаживать конфликты между крестьянами и помещиками при разделе земли и отпуске дворовых на волю. Сам Толстой разделил свою землю с максимальной щедростью: он дал каждому освобождаемому семейству по три с третью гектара, то есть самые большие наделы, которые можно дать по закону. Конфликты крестьян с помещиками он чаще всего решал в пользу крестьян. Уездное дворянство направило жалобу на Толстого министру внутренних дел. “Меня и бить хотят, и под суд подвести”, — пишет Толстой Боткину.
Одновременно он занимается и образованием крестьян. “Покуда не будет большего равенства образования — не бывать и лучшему государственному устройству… В моем участке на 9000 душ в нынешнюю осень возникла 21 школа”.
Именно в это время полиция берет Толстого под негласный надзор.
В 1862 году, когда он, подозревая у себя чахотку, лечился в башкирских степях кумысом, жандармы произвели обыск в Ясной Поляне. Они искали тайную типографию и запрещенные воззвания. Не нашли, но, как это принято у жандармов всегда, — даже не извинились. На возмущенное письмо Толстого Александру II (“царю-освободителю!”) тот даже не ответил. Некоторое время после этого, в ожидании новых обысков или даже ареста Толстой держал под рукой заряженные пистолеты — и, без сомнения, открыл бы стрельбу (для офицера — дело привычное). Потом хотел уехать из страны, где “любой мальчик, которому не понравится мое лицо, может посадить меня на скамью перед судом, а потом — в острог”. Но, сдержавшись, не уехал, а в надежде на гармонию и счастье женился на дочери доктора Берса, восемнадцатилетней Софье Андреевне. И наступает несколько лет успокоения, любви, относительного умиротворения — и именно этому мы отчасти обязаны появлением одного из самых великих творений литературы — “Войны и мира”.
Роль Софьи Андреевны в жизни Толстого огромна. Она самоотверженно служила ему. По много раз переписывала все его романы после помарок мужа… эту гору листов даже страшно представить! И в то же время — никогда его до конца не понимала и зачастую тайно не одобряла. “Как он противен мне со своим народом!” — писала она в дневник буквально через несколько месяцев после женитьбы.
Толстой в эти годы пишет и другие замечательные произведения: “Казаки” — в 1862 году, “Холстомер” — в 1863-м, но главным всепоглощающим делом было для него создание эпопеи. Сперва он думает писать лишь про декабристов, но осенью 1863 года решает начать роман с событий Отечественной войны 1812 года и нескольких предшествующих этому лет.
Из чего строится великий роман? Конечно, в первую очередь из того, что было близко Толстому. Мать и отец изображены в романе как княжна Марья и Николай Ростов, наиболее симпатичные и нам и в конце романа поженившиеся. Весьма колоритный, но не слишком приятный отец Андрея Болконского — старый князь, срисован с деда по матери Н. С. Волконского. Но не все так просто у великого писателя. Его идеи и чувства переданы разным персонажам. Известно весьма озадачивающее признание Толстого: “Наташа Ростова — это я”. По замыслу Толстого, главные выразители его идей в романе — Андрей Болконский и Пьер Безухов. Удались ли эти образы? Не слишком ли нагрузил их Толстой своим задачами, остались ли они при этом естественными или лишь иллюстрируют своей жизнью идеи романиста? Помню, что в легкомысленной моей молодости воспринимал их с трудом.
И при этом — великолепная россыпь второстепенных персонажей, живущих естественно и свободно, убедительных и бесспорных. Кроме упомянутых княжны Марьи и Николая Ростова, это и старый Ростов, добродушный, хлебосольный и бестолковый. И старый Болконский, отец Андрея, при всей его непривлекательности, достоверен абсолютно. Да и красавец Анатоль Курагин абсолютно убедителен, с его жалким переспрашиванием в конце каждой своей фразы: “А?” А уж старший брат его Ипполит, великосветский идиот, невозмутимо произносящий абсолютно бессмысленные реплики и приводящий всех в шок — ну просто как живой! Восторг и хохот.
То есть, как понимаю я, Толстой сел за стол, чтобы воплотить свои великие идеи, которые нам уже теперь не кажутся важными, и “напоролся” со своими идеями на свой гений, на свой талант — и в результате написал не совсем то, что планировал, но что зато до сих пор с увлечением читается во всем мире.
Включив в роман войну 1812 года, Толстой шел все глубже и глубже, изучил гору материалов. Потом им вдруг овладела идея — противопоставить характеры Наполеона и Александра I. Роман постоянно менялся, вбирая в себя новое и неожиданное. Добросовестный Толстой едет на поле Бородинской битвы — и это приводит к изменению прежних планов… Он собирается закончить к 1866 году, но не заканчивает. Софья Андреевна записывает в дневнике: “Левочка всю зиму раздраженный, со слезами и волнением пишет”. Да, нелегко было ей рядом с гением! Роман, который ей пришлось читать и переписывать много раз, пугал ее, был несимпатичен: “Вероятно, дальше будет опоэтизирована революция, которой, как ни прикрывайся христианством, Лев Николаевич, несомненно, сочувствует”.
Вот у Толстого появляется идея “народной войны”. “Народ — главный герой”. И сотни страниц безжалостно перемарываются автором — а Софья Андреевна, естественно, должна быстро, дабы не раздражать гения, их переписать.
1 ноября 1867 года. “Рукопись, 3 тома, готова наконец”. Он почему-то верил, что четвертый том пойдет легко. Но он легко не пошел. Вышел из печати в марте 1868 года.
Толстым снова овладели радикальные идеи и тревога, что их не поймут или поймут неправильно. Весь 1868 год Толстой доделывал роман, писал историко-философские отступления. Читать их нелегко. Это, так сказать, нагрузка. Но если бы не был одержим Толстой своими идеями — получили ли бы мы великий роман? В прессе тех лет была карикатура: стоят бочка меда с надписью “Роман” и бочка дегтя с надписью “Философия”, и Толстой, неприятно усмехаясь, льет ложку дегтя в мед.
4 марта 1869 года вышел пятый том. Шестой том вышел из печати 12 декабря 1869 года
В 1873 году вышло издание — “Сочинения графа Толстого в восьми частях”. Для этого издания Толстой переделал роман. И не без пользы. Пожалел нас, читателей! Прежние шесть томов были сведены в четыре, военно-теоретические и историко-философские отступления с некоторыми сокращениями были выделены из основного текста и отнесены в приложение: если кто очень уж захочет — пусть прочтет… И так, если считать с 1856 года, года появления замысла: какие-то семнадцать лет — и роман готов! И вот — перед нами наконец знаменитое творение, которое властно царит в литературе и в жизни уже более ста лет. Могучее произведение! Могучее даже в том смысле, что трудно поднять… А надо ли?
Готовясь к написанию этой статьи, я решил быстренько просмотреть все тома… определенное отношение к этому роману сложилось у меня еще в школьные годы, когда нас принуждали писать стандартные сочинения… Правильно написал Тургенев про этот роман: “Есть вещи невыносимые, а есть вещи удивительные”. Чего больше? Я начал читать… и не мог оторваться! Настоящий боевик!
В великосветском салоне Анны Шерер сразу завязывается узел: хозяйка предлагает влиятельному Василию Курагину выдать своего беспутного сына Анатоля за безропотную, но богатую Марью Болконскую — и как потом неожиданно это разовьется! Тут же встречаются Пьер Безухов, большой и неуклюжий, незаконный сын богатого екатерининского вельможи, и его друг, благородный Андрей Болкон-ский, брат той самой княжны Марьи, вокруг которой тут плетутся интриги. Несчастный Пьер мучается, не зная, чем заполнить жизнь, и заполняет ее безумными дебошами с тем же Анатолем Курагиным, и Пьера высылают из Петербурга в Москву. Начало бурное!
Патриархальное московское общество гораздо симпатичнее петербургского. Чудесная семья старого графа Ростова. Хоть он и граф, но отношения внутри семьи — и с окружающим миром — отличаются добродушием, хлебосольством и простотой. В семье все любят друг друга — веселая Наташа, общая любимица, ее старший брат Николай (которому Толстой отдал черты своего любимого отца) и младший брат, симпатичный Петя. Приемная бедная родственница Соня отличается некоторой замкнутостью, скрытностью: все же она чужая, это чувствуется. Семья Ростовых — главный “котел” романа, в котором закипают и варятся почти все главные события.
Умирает старый вельможа Безухов. Вокруг его портфеля с завещанием, который лежит под подушкой, разворачивается нешуточная борьба, которую Толстой чрезвычайно увлекательно и смешно изображает. Неожиданно для всех главным и единственным наследником оказывается внебрачный сын вельможи Пьер Безухов! Он сразу же становится завидным женихом и желанным гостем во всех домах. Старый Курагин, которого мы увидели с самого начала в салоне Анны Шерер, один из главных интриганов романа, тут же ловко женит растерявшегося увальня Пьера на своей красавице дочери Элен. Брак этот потом долго мучает Пьера: Элен оказывается холодной и порочной.
В Лысых Горах, родовом имении, Болконский, старый князь, в прошлом знаменитый и могущественный, оставшийся теперь не у дел, мучает своими капризами безропотную дочь Марью. Особенно куражится он, когда старый Курагин привозит сватать своего сына-красавца за добрую, но некрасивую Марью. Сцены эти читаются с содроганием сердца. Неужели Марья достанется этому негодяю? Уж он устроит ей! Как говорится: “Куда смотрит Толстой?” Но он смотрит правильно: Марья решает пожертвовать своей жизнью ради ухода за больным отцом и отказывает Анатолю. Сердце буквально разрывается: неужели ей, привлекающей нашу симпатию и сочувствие, всю жизнь страдать с самодуром отцом и никогда не повстречать хорошего человека? Нет — замечательные ее качества будут вознаграждены… но сколько придется перестрадать ей и другим персонажам и нам вместе с ними! Толстой весьма умело строит роман — все нынешние сериалы и “женские романы” рядом не стоят!
Тем временем начинается война с Наполеоном (пока еще только в Европе, а не у нас). Благородный Андрей Болконский, направляясь воевать, заезжает проститься с отцом в Лысые Горы. Тут же находится и его жена, которую он явно не любит, хотя она скоро должна родить. Андрей, получив от отца письмо к Кутузову, уезжает на войну.
Был мир — а вот и война! Андрей полон возвышенных чувств и мыслей. Преклоняется перед гением Наполеона — и жаждет спасти от него Россию.
Толстой с большим знанием и беспощадной иронией показывает бессмыслицу и абсурд в штабе русских (а также французов), где все увлечены не победой над врагом, а победой своих интриг и продвижением по службе. Толстой дает замечательную карикатурную галерею штабных деятелей. И тут та же мелкая суета и выгода, как в салоне Анны Шерер, с которого начинается роман.
Благородный Болконский в сражении под Аустерлицем со знаменем в руках увлекает солдат в атаку и падает раненый. Наполеон, объезжая поле битвы, видит Андрея с древком знамени в руках и, как всегда напыщенно и фальшиво, ставит его в пример своим воинам. Наполеон в романе — почти карикатура… Так же, кстати, как и Александр I… Невозможно без хохота читать сцены его явления перед народом в Кремле, когда он, случайно выронив из руки с балкона бисквит, велит подать их много и с приподнятым чувством (вот я какой!) кидает бисквиты в народ… и ловкий мастеровой, отбив плечом шуструю старушку, перехватывает бисквит. Вот так! Хотел Толстой написать торжественные портреты — а вышло издевательство. Гений удержу не знает. Болконский тоже, как и Толстой, переходит от восхищения к презрению — хотя Наполеон, увидев, что он жив, велит доставить героя в госпиталь. Не помогает! Иллюзии Болконского рухнули. Наконец, выпущенный из плена (уже все считают его погибшим), он неожиданно появляется в Лысых Горах — но тут во время родов умирает его жена, успев подарить ему сына Николеньку. Но Болконский больше не верит в жизнь! Такие ужасные состояния посещали не раз и Толстого — чем он и поделился со своим героем.
Роман называется “Война и мир”.Толстой собирался их противопоставить — но “мирная” жизнь ничуть не тише войны. Пьер Безухов, убедившись, что жена изменяет ему с бывшим его приятелем, отчаянным Долоховым, вызывает Долохова на дуэль, не умея фактически держать пистолет. И — великолепный и точный ход Толстого — именно Безухов неожиданно, как часто бывает в жизни, тяжело ранит Долохова!
Долохов уже весьма заметен в романе — безжалостный, хладнокровный, гений зла. И вдруг оказывается, что он нежный сын, любящий свою нищую мать и сестру-горбунью. И именно отважный Долохов в конце романа спасет Пьера из французского плена… но сколько еще до этого всего случится! Все сюжетные линии выстроены Толстым расчетливо — и напряженно. А пока Долохов, поправившись, оказывается в Москве, в чудном и добром доме Ростовых, делает предложение красавице и бесприданнице Соне, родственнице Ростовых. И, получив отказ, с холодной яростью мстит — обыгрывает в карты простодушного гусара Николая Ростова, фактически разорив их семью! Но потом именно это разорение и бедность приведут любимого всеми честного и доброго Николая к счастливому концу… у Толстого ничего зря не пропадает!
Андрей Болконский, возродясь к жизни, влюбляется на балу в Наташу Ростову… но невыносимый его отец (абсолютно, кстати, достоверный и убедительный, в отличие от главного персонажа Андрея) выступает против этой женитьбы (как и почти против всего), требует подождать хотя бы год. И Андрей соглашается и уезжает на год за границу. Конечно, отец его еще тот. Но — хочется застонать: зачем же уезжать? Нужно было остаться тут, рядом с Наташей! А он, оскорбленный (на Наташу-то за что?), проводит год за границей. И Наташе, доведенной за это время до отчаяния, вдруг мерещится, что она влюблена в красавца Анатоля Курагина — она даже собирается с ним бежать. И Андрей, вернувшись, отворачивается от нее! А о своем-то поведении он не подумал? Толстой, великий мастер, умеет помучить нас… Терпите! А в жизни что — легче?
Зато Пьер, когда все (начиная с Андрея) отвернулись от Наташи, мчится к ней, всячески утешает и даже говорит, что женился бы на ней, если бы не был связан… и к концу романа, после множества приключений, женится! Добро — самое главное, а не условности, правила и даже модные идеи! Толстой, может, и думал о другом, проповедовал, что считал тогда нужным… но, как у художника, у него победила живая жизнь, победила доброта. Счастливый своим поступком, Пьер едет в санях по Москве и видит в небе грозную комету, предвестницу страшной войны 12 года.
Снова война. Голод русской армии, брошенной в Европе. Денисов (под его командованием служит Ростов) захватывает, чтобы спасти своих гусар, чужой обоз, идущий с пропитанием к пехоте. Впереди суд. Денисов специально попадает под пулю, чтобы оказаться в госпитале, страдает не столько физически, сколько морально, каяться гордо отказывается… но под давлением неизбежности, смирив гордый дух, пишет прошение государю о помиловании — но не получает его. Толстой пишет войну замечательно, с глубоким сочувствием и знанием. Драмы и опасности здесь не только извне, со стороны врага — но и внутри, меж своими, и они особенно мучительны. Вот в чем особая жестокость войны! Картина войны разворачивается Толстым постепенно, с неумолимым нарастанием опасности — и отваги. Этот самый Денисов (Толстым тут изображен знаменитый Денис Давыдов) по ходу войны становится гениальным партизаном, действующим со своим отрядом в тылу врага и дерзко захватывающим уже вражеские обозы, когда Наполеон оказался в России.
Все линии романа проведены Толстым тщательно, и — в чем его гениальность — у нас чаще всего не возникает никакого сомнения в достоверности происходящего: он настолько точно и полно знает жизнь, что поиск правдоподобных обстоятельств не составляет для него труда. В случайном кавалерийском рейде Николай Ростов спасает Марью Болконскую, после смерти старого князя оказавшуюся в беде, захваченную взбунтовавшимися крестьянами, — и с этого начинается их счастливая любовь, закончившаяся после многих злоключений женитьбой. Эмоционально все безошибочно. Мы настолько уже прониклись любовью и сочувствием к этим простодушным, несчастным и трогательным героям, что душа наша не позволит нам сказать: так не бывает. Нет! — радостно осознаем мы — так бывает! И так должно быть! Наше горячее сочувствие героям романа — главная причина великого успеха этого сочинения. А ведь прежде надменный и гордый Андрей Болконский, случайно встретив на постое Николая Ростова, простодушно и увлеченно рассказывающего о прошедшем сражении, пренебрежительно оценивает его. Роман, развиваясь, покажет нам, как холодный Болконский не прав: именно Николай составит счастье несчастной Марьи, сестры Андрея! У гениального Толстого (как это чаще всего бывает и в жизни) добрые и честные люди все же в конце концов оказываются оценены и вознаграждены — и в этом главное удовольствие от чтения этого романа.
Пьер, горячий, волнующийся, но абсолютно непрактичный, сугубо штатский, едет на поле сражения и оказывается в самом пекле Бородинской битвы. Его глазами мы видим это сражение. Сперва это кажется нелепостью: почему Толстой “отдает бинокль” именно в эти столь неопытные руки? Но больше некому. Мастерство Толстого и тут безошибочно. Отдай он голос одному из воюющих — мы увидели бы один узкий участок, а нелепый Пьер мечется и успевает увидеть многое. Удается ли ему что-то понять? Почти ничего. И по тем убеждениям, с которыми писал Толстой, и невозможно что-либо понять и предвидеть в столь грандиозном сражении и тем более как-то им управлять. Идея ненужности и даже вредности сильной управляющей воли в сражении и даже в войне — идея-фикс Толстого. Он упорно — и убедительно показывает, как якобы гениальный Наполеон, придерживаясь поставленных планов, проигрывает равнодушному, инертному Кутузову, который ничего не планирует, а действует по обстоятельствам, а точнее, отдается течению. От него все требовали не отдавать Москвы — а он, видя, что войска измождены, Москву отдал и вообще исчез из поля зрения противника. Наполеон, которому был “отдан очередной ход”, лихорадочно метался, делая одну ошибку за другой, а Кутузов отдыхал, наблюдал и ждал — и дождался разложения и бегства французских войск. Правильно ли это? Множество возмущенных военных теоретиков — и практиков — могли яростно возражать против этого (и возражали), приводили примеры тщательной подготовки сражения, примеры героизма. Они правы по-своему, Толстой — по-своему. И — таков уж произвол гения — Бородинскую битву все мы теперь знаем — по Толстому.
Почему, кстати, нелепый, огромный, беззащитный Пьер, находясь в самом пекле сражения, даже не ранен? Тут, конеч-но, рука Толстого: Пьер должен досмотреть битву, он нужен писателю и потом. Андрей же Болконский, опытный воин, получает смертельную рану, и даже не на передовой, а в резерве, успев, правда, продемонстрировать гордость и честь, “не поклонившись” случайной гранате, принесшей ему смерть. Гордый, но не добрый, не завоевавший нашей любви, ни с кем не связанный тесно душой… поэтому, может, и гибнет. По воле автора? Загадка. Разлюбил? Разочаровался? И — убил?
Как правильно писал Виктор Шклов-ский (сочинивший, кстати, о Толстом огромную книгу), читателя убеждают в до-стоверности персонажа именно ненуж-ные, необязательные, “лишние” детали — а Андрей весь состоит из конструкций нужных, обязательных (честь, долг)… а где — неповторимая индивидуальность? Мне кажется, тут стоит вспомнить Чехова (который Толстого обожал), и, однако… “Никогда идея не родит живой образ. Только образ может родить идею”. Даже Толстому не удалось такое — создать живое из неживого, реального человека из абстрактных идей. Поэтому лично мне было скучно читать про Болконского и писать про него школьные сочинения. Мне кажется, сам Толстой сильно с ним заскучал. Болконский и деревню реформирует (прям как автор), и работает с великим реформатором Сперанским… но Сперан-ского, мелькнувшего вскользь (влет Толстой бьет без промаха), мы сразу видим, хоть и неприязненно… а “рупор” автора и манекен — носитель авторских задумок и идей Болконский Андрей так и не ожил… поэтому Толстой его и убил?!
Авторская кухня Толстого увлекательна почти так же, как и роман. Конечно, рачительный Толстой не бросил Андрея как ненужный, отслуживший футляр. Каждый серьезный писатель, если у него есть душа (а без души не станешь серьезным писателем), привязывается к своим героям, старается помочь им, вразумить, обогреть. Я бы сказал: чем больше автор старается помочь героям, чем больше окружающей благодати дарит им — тем симпатичней писатель, тем приятней (и полезней) его читать.
И Андрей не превращается в прах просто так. Благодать жизни успевает коснуться его. Мир полон хороших людей — без этой уверенности, я думаю, нет смысла садиться за роман — только это “топливо” не даст “замерзнуть” и читателям, и героям.
Москвичи бегут из Москвы, оставленной нашими войсками. Ростовы нагружают своим добром (как сейчас бы сказали — антиквариатом) несколько возов, но когда Наташа Ростова узнает, что не на чем вывозить наших раненых, она тут же без колебания приказывает все выбросить и положить на возы несчастных. Роль Наташи в романе очевидна — доброта, непосредственность, женственность. Великий романист Толстой, разумеется, должен показать, что добрые порывы угодны Богу и непременно вознаграждаются. Пусть в жизни не всегда так, но в хороших романах — всегда. Поэтому жизнь проходит почти бесследно, а великие книги остаются как вдохновляющий пример. И Наташа вознаграждена: одним из этих раненых оказывается князь Андрей Болконский. Во многом из-за нее (из-за нелепой и отчаянной интрижки ее с Курагиным) погибли их любовь и счастье с Андреем… теперь у нее есть возможность “отмолить” этот грех. В хорошем романе (да и в жизни тоже, если ее любить) всегда дается такая возможность, и Толстой так трогательно (и точно) это рисует, как это не удается никому… поэтому, видимо, в поисках положительных эмоций книги его будут читать и читать, пока общая неграмотность не охватит все население… наше общество, надо признать, к этому стремительно двигается. А Толстой щедр. Он дарит Андрею на смертном одре встречу с самыми близкими людьми — сестрой Марьей и сыном Николенькой. Но гордец Болконский и на смертном одре не изменяет себе. После всех его “великих ролей”, которые он разыгрывал (адъютант Кутузова, великий реформатор деревни), теперь он разыгрывает последнюю свою “великую роль” — умирающего (перед которым все должны преклоняться) и общается с близкими надменно и свысока.
Сперва задумав Андрея чисто схематически (рупор и исполнитель толстовских идей), великий художник постепенно наделяет его странным, неудобным, трагическим характером (похоже, срисованным со своего собственного) — и перед нами сложный, неоднозначный, загадочный образ, а вовсе не “иллюстрация”. Так работают великие — начав порой с “подножных” идей, попадают затем во власть своего гения и оставляют образы великие и таинственные, переживающие века.
Только немногие могут сейчас сказать, какими такими политические идеями, которые по-настоящему жгли его тогда, руководствовался Данте Алигьери, когда писал “Божественную комедию”, какие такие гвельфы с какими гибеллинами боролись тогда… все это давно уже забыто — а великое произведение будоражит нас своей гениальностью до сих пор.
Так же и с Толстым, и с “Войной и миром”. Любящие родственники (Наташа, Марья, Николенька) изо всех сил помо-гают умирающему, переживают его смерть — и тем самым и очищаются, и поднимаются. Андрей умирает таким же одиноким и гордым, каким жил.
А везучий Пьер, переодевшись простолюдином, уходит из роскошного своего дома, попадает в жуткие передряги, французы его чуть не расстреливают (но не расстреливают же!), душевно сходится то с французом-завоевателем (чудеснейший человек), то с народным мудрецом Платоном Каратаевым, завоевавшим его сердце мудрым смирением… и автор все сохраняет и сохраняет ему жизнь. Нужней оказался, чем Андрей. Притом сцены передряг Пьера абсолютно достоверны, будто ты сам мечешься по горящей Москве! Мороз по коже от сцены расстрела французами тех людей, которых они схватили, объявив поджигателями, вовсе не будучи в этом уверены… а что поделаешь — начальство требует поджигателей. “Правда — первая жертва любой войны”, как сказал кто-то из мудрых. Солдаты волнуются и страдают не меньше тех, кого они ставят к стенке! Сцена пронзительная и абсолютно достоверная! И происшедшая (что она действительно произошла, мы верим абсолютно) всего лишь за шестнадцать лет до рождения Толстого!.. Гений.
И потом — великолепная сцена. Денис Давыдов, один из авторов и главных исполнителей партизанской войны, собирается соединиться с таким же отрядом Долохова, чтобы напасть на обоз отступающих французов. И тут курьером (от третьего командира, которого они в компанию брать не хотят) приезжает юный Петя Ростов, младший брат Николая, восторженный, чудный мальчик, прорвавшийся таки в армию и мечтающий о подвиге!.. Погибнет — конечно, погибнет! — страдаем мы. Ночь перед сражением, таинственные (в глазах Пети) картины, волшебный звук сабли, который точит ему казак. Жизнь — показывает Толстой — так прекрасна, что даже и смерть, часть нашей жизни, тоже замечательна! За одну эту сцену Толстого хочется расцеловать… но борода мешает. И вот — упоительная атака. Все мы трусы — но когда читаешь про эту атаку — хочется быть там! А еще Толстой-философ бубнил что-то против войны… а Толстой-художник — как написал! Конечно, Петя, безрассудно кинувшись вперед, погибает. Но что за жизнь (и смерть) без куража!.. Толстой наполняет нас великим счастьем этой жизни.
В той же схватке Долохов, нехороший, злой человек, который соблазнил жену Пьера Элен и которого Пьер на дуэли чуть за это не убил, — именно Долохов освобождает Пьера из французского плена. Величайшая мудрость, справедливость, доброта этой жизни — вот итог.
На этом роман, в сущности, кончается. Далее автор умело и убедительно сводит концы с концами, дает читателю то, чего он страстно ждал (почти теряя надежду) на протяжении всего романа… без этой “награды” роман не привлечет миллио-ны читателей — а читателей у Толстого даже больше. Все нынешние “женские” и “семейные” романы строятся на этом ожидании — но насколько у Толстого это напряженнее — и чувствительнее!
Женится ли наш любимый, добрый и простодушный Николай Ростов на трогательной, почти святой княжне Марье? Полностью разорившись, Ростов одер-жим гордыней: а вдруг скажут, что он “сватается к деньгам”?..
Женится! И они живут, окруженные детьми. Ростов прекрасно ведет хозяйство, спасает поместья от разорения.
Не останется ли одна бедная, потерявшая жениха Наташа Ростова? Это явно любимый образ автора — он вложил в нее столько нежности, красоты, самопожертвования. Неужели — одна останется, пропадет? Не пропадет! Что же за автор такой, если хорошее у него не ценится? Толстой — хозяин рачительный. Выйдет Наташа замуж! И не за кого-нибудь, а за Пьера Безухова — второго наиболее привлекательного (после Наташи) персонажа романа, наделенного автором многими достойными качествами. На то и роман, чтобы все достойное в конце торжествовало. Так, кстати, часто бывает и в жизни: достойное находит в пару себе не менее достойное… А если в жизни бывает не всегда так — тем хуже для жизни.
В эпилоге Толстой, конечно, спохватывается: а где же его великие общественные идеи? Он ведь о декабристе задумывал роман! Сперва Болконского для этого готовил — но тот пошел другим путем. И в эпилоге делает декабристом Пьера Безухова — кого же еще? Тот тоже вечно беспокоился о переустройстве общества, даже в масонах побывал. И вот Безухов ездит в Петербург на какие-то тайные совещания. И Николенька, Болконского сын, смотрит на него с восхищением.
Принесли ли декабристы счастье себе (не говоря уже о своих близких)? Большой вопрос. Если бы Толстой дальше пошел — наверняка и декабристам досталось бы неслабо. Великие идеи Толстого (во многих из них он сам разочаровался) мы можем не разделять — но без них бы не было великолепных романов. И “Война и мир” — самый великолепный из них.
Некоторые, например, больше любят написанную позднее “Анну Каренину”.
Некоторые, например, ругают еще больше, чем “Войну и мир”, самый поздний роман “Воскресение” — за еще большую навязчивость и дидактичность.
Толстой прожил долго — и написал еще множество сочинений. В конце жизни стал отрицать литературу и перешел на статьи и проповеди. Но написал после “Войны и мира” и много замечательных произведений, которые я обожаю. “Смерть Ивана Ильича”. Впервые о смерти так. Так страшно… и так бесстрашно.
“Хаджи Мурат”. Послал подальше все свои проповеди — о ненасилии, о смирении — и дал волю чувствам, “дал волю воле”, написал лихую рубку, отчаянную свободу, воспел врага–чеченца “Хаджи Мурата”, показал под конец жизни свою силу и неподвластность чему-либо и кому-либо.
Известностью, влиянием он превосходил всех. К нему, в Ясную Поляну, шли косяком как всемирные знаменитости, так и простые люди. В какой–то момент к каждому (если он не жлоб) приходит ощущение: живу не так, надо что–то менять. И шли к Толстому! И он единственный говорил обо всем прямо и бесстрашно, не боялся ничего и никого, брался разрешать самые неразрешимые вопросы — и от него уходили просветленные. Создалось даже широкое общественное движение — “толстовство” (которое, кстати, сам Толстой люто ненавидел). Призывая к действиям — он почти сразу же видел несовершенство программ, убогость исполнения — и разочаровывался люто, писал, насмешливо презирая (тут тебе и великий реформатор Сперанский, и масоны). Общество вынуждено создавать свои муля-жи — законы, департаменты, церковь. Толстой безжалостно со всем этим расправился (а кстати, и с семьей, ячейкой общества, тоже). Согласно своим идеям, он отрекся от всей своей графской собственности (правда, в пользу супруги), но и ее мучил упреками: зачем она богата, когда народ бедствует? И в конце концов из–за этих и других непримиримых противоречий ушел из семьи. И умер, как бы сейчас сказали, бомжом в доме начальника железнодорожной станции Астапово. Но за агонией его следил весь мир! Более популярной и значимой фигуры не было (да и есть ли?). Гению чаще всего не удается жизнь ближняя, окружающая — но жизнь великая, вечная, всемирная создается им безошибочно. Взять тот же облик Толстого: “опрощение”, крестьянская рубаха, ходил босой, пахал… Облик, резко отличный от общепринятого, бросающий вызов. Как бы сказали нынешние — “отличный пиар”!
Сколько анекдотов о нем! “Сидит босой Толстой, пишет. Входит шикарно одетый дворецкий: “Пахать-с подано, ваше сиятельство!” Анекдоты — признак сверхпопулярности. И лидеры тут — Толстой и Чапаев — люди, что сильнее всего врезались в сознание общества.
К нему и при жизни шли толпы, и сейчас в Ясную Поляну идут и идут. Прошлой осенью, 9 сентября, в день его рождения, и я был в Ясной Поляне, вместе с многочисленными читателями-почитателями и почитателями-писателями. Ходил, волновался, смотрел. Вот из этого флигеля темной ночью (доверяясь только личному врачу Маковицкому, которого он взял с собой) он вышел, чтобы бежать из этой жизни (которой он, наверное, дал больше всех — но с которой так и не примирился). Куда он направлялся? Одна из его тайн. По наиболее популярной версии — на Кавказ, на Терек, где прошла лихая его молодость, — тот край он считал олицетворением свободы. Нашел бы он там свою мечту? Нет, конечно. Он и сам это понимал. Но сдаться, смириться — не в его натуре, даже в 82 года.
На краю оврага стоит домик кучера. Туда-то он и пришел ночью, в темноте, разбудил кучера, велел запрягать. Конюшня недалеко. Там, кстати, и сейчас стоят кони, фыркают, бьют копытами. Вот тарантас, в который он сел (или точная его копия). Понимал ли Толстой, что собирается на тот свет? Наверно, догадывался. Страшное волнение — стоять там, рядом с тарантасом, вдыхать лошадиный дух. Судьба Толстого захватывает нас чуть ли не сильней своей собственной судьбы! Потом появился крестьянский мальчик с фонарем… Ну. Поехали! Была полная тьма. Некоторое время мальчик с фонарем шел впереди под дождем, освещая дорогу… Потом Толстой, сжалившись, его отпустил. Все.
Потом была агония, за которой следил весь мир. Потом — всенародные похороны и странная (так велел сам Толстой) могила. Могила — вызов!
Не только он боролся с официальной фальшью — она люто ненавидела его. Многие его шедевры, которые мы теперь знаем чуть ли не наизусть, не были опубликованы при его жизни! “Отец Сергий” опубликован лишь в 1911 году, рассказ “После бала” — в 1912-м. Некоторые острые публицистические его статьи публиковались сначала за рубежом на английском и лишь потом в России. Он не думал о том, чтобы напечататься и угодить, он думал лишь о том, чтобы сказать то, что считал необходимым. Так что Солженицын имел в Толстом моральную опору, ему было с кого брать пример.
Когда стоишь у его странной, какой-то дикой могилы — простой холмик у аллеи, никак не оборудованный, не украшенный никаким памятником, даже без креста, — испытываешь не умиротворение, а тревогу. Вечный бунтовщик Лев Толстой не угомонился и после смерти, даже могила его — вызов обществу, которое он ненавидел и с которым боролся. Вызов светским обычаям, церкви, государству. “Прекратите лгать, прекратите мучить людей — и пока справедливость не наступит, я против вас!” — так я понял и почувствовал последнюю волю Толстого, не успокоившегося даже за могильной чертой. И этот протест его, беспрерывный поиск совершенства, и привлекает до сих пор сердца человечества — к этой странной могиле, мимо яблоневых садов, потом среди лесных зарослей идет множество народу, особенно 9 сентября, в день рождения писателя. Идет и местное население (соседство с Толстым влияет на них очень сильно), идут и приезжие из всех городов и стран. Самый большой моральный авторитет у всех живущих — Толстой. Выше только Христос. Пройдя со взволнованными людьми до могилы Толстого, обратно идешь серьезный, собираясь начать правильную, добрую, осмысленную жизнь. Эти чувства и заставили меня сесть за стол и написать об этом, как понимаю… Без Толстого нельзя.