Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2009
Андрей Владиславович Шацков родился в 1952 году в Москве. Окончил Московский инженерно-строительный институт. Публиковался в журналах “Москва”, “Смена”, “Наш современник”, “Юность”, “Дружба народов”, “Молодая гвардия”, “Литературная учеба”, “Российский колокол”, “Северная Аврора” (Санкт-Петербург), “Бег” (Санкт-Петербург), “Второй Петербург” (Санкт-Петербург), “Наука и религия” и др. Член Союза писателей России, Международного союза журналистов. Действительный член Академии российской словесности
И выпал снег
А снег упал, и так давно лежит
Сомнениям и мукам неподвластный,
Что кажется, белесый саван сшит
Любви неповторимой и прекрасной,
Бушующей о пору осенин —
Прозрачную и яблочную пору,
Когда Всевышний дланью осенил
Тех, кто пришел к венчальному престолу!
Российский быт мятежен и суров.
Ни для кого с младенчества не ново,
Что сменится октябрьский Покров
Пуховым платом зимнего покрова…
Под Новый год земля опять бела.
Опять в промерзших колеях дорога.
Здесь было много света и тепла,
Хотя их не бывает слишком много.
Весной забьют хрустальные ключи.
Но, чтоб дожить до Пасхи причащенья —
Есть таинство Рождественской ночи,
И Иорданской проруби Крещенья.
И есть любовь, которая была
Иконной “нерушимою стеною”.
И выпал снег… Земля опять бела ,
Как два крыла, простертых надо мною!
Стихи о зимнем одиночестве
Опять зима, за наши за грехи
Великие, и те, что весят мало…
Я достаю из ящика устало
Написанные к случаю стихи.
Они в тиши хранились целый год.
В них затаилось несколько отточий.
Я их писал в преддверье горькой ночи,
Когда опять зима ко мне придет.
А ты уйдешь — последняя любовь.
Верней не ты, а тень былого счастья,
Которое не вечно, как причастье,
А требует усилий вновь и вновь
Исповедальных
ма2етной души.
Которая, как раненая птица,
Должна из горней выси возвратиться
На наши ледяные рубежи…
О, как не в пору выпал первый снег!
Не вовремя, не к месту, не по чину.
Я не узнал глубокую причину
За что меня на холода обрек,
Как исстари писали — “тяжкий рок”,
И щурились значительно и строго…
В России к одиночеству дорога —
Кратчайшая из всех земных дорог.
Я научился праздновать один
Все даты, все свершения былого.
И верить в силу собственного слова,
Как в голос крови и слова родни!
И, может, мне за что-то повезет
Прожить от одиночества до лета,
Которое пребудет — и поэта
От хлада одиночества спасет!
Сага о пятидесятых
Вечер. Приблизились сказки.
Месяца выглянул лик.
Библиотека. Салазки.
Книги везем на двоих.
И озаряется память
Светом ребячьей любви…
Сумерки. Легкая заметь.
Голуби и воробьи.
Бабушка, длится разлука,
Но предъявляет права
Всеми забытая штука —
Пятидесятых Москва…
Боже, когда это было?
Взглядов чужих сторонясь,
Бабушка в церковь ходила.
Вилась иконная вязь.
Щелкает стрелка.
Трамваю
Нету в былое пути…
Бабушка, я забываю
Добрые руки твои.
Стихли “Сокольников” марши.
Не замерзает каток…
Я уже сделался старше
Бабушки,
лет на пяток.
Право, не ведаю —
близкий
К Сретенью путь?
Но с тобой
То поминальной запиской,
То стихотворной строкой
Будем под сенью метели
Длить без конца диалог…
Лягут в снега иммортели
На перекрестье дорог.
Размышление в апреле
В сказку — верь, в пророчество — не верь.
Не ищи конца сакральной фразы…
Вот и снова на дворе — апрель,
Глазуновский отрок сероглазый.
Тает в горле дней простудных ком,
И мороз не бегает по коже,
Но больную память — сквозняком
Грусть земли провянувшей тревожит.
На погост несу печали хмель —
Сок берез, перерожденный в брагу.
Постоим с тобой вдвоем, апрель,
Опершись на мамину ограду.
Это только кажется — слова
В тленной жизни ничего не значат.
Литию услышит синева
И над обелисками заплачет.
Здесь, среди родительских суббот
Почиет великая эпоха.
Все на свете минет и пройдет,
Только б не минуло раньше срока.
Только б раньше срока не прошло
То, что от родимого причала
Уводило, мучило и жгло,
И обратно в детство возвращало —
Где звучит апрельская свирель.
Всяк душа живая славит Бога…
В сказку — верь, в пророчества — не верь,
Бренным дням не знай, не ведай срока.
Михайлов день
Как это трудно, Господи, начать
Писать стихи на согнутом колене
В момент предзимней, беспробудной лени,
Когда на всем — отчаянья печать
Лежит
по перелескам и дворам.
По рекам и вершинам небоскребов,
Когда воспалено больное небо
Стихами, что уходят по утрам
В небытие, минуя желтый лист
Прихваченной “по случаю” бумаги.
И умирает осень — тать в овраге.
И смрад ее дыхания нечист.
А было время — песен и стихов…
В Михайлов день с небес спускалось вёдро.
И чернотроп торили тройки бодро,
И было недалече до снегов
Порош,
что, вдохновение даря,
Летели на деревья и опушки.
И, как мальчишка, радовался Пушкин,
Перевернув листок календаря
Веленевой бумаги гербово2й,
Которая годна для манускрипта…
Но выделялась подпись и постскриптум:
“Прочти сие, желанный ангел мой!”
И мчался всадник, лошадь горяча,
Успеть, пока не высохли чернила,
Перемахнуть заветные перила,
От радости нахлынувшей крича.
“В Михайловском встречать Михайлов день…”
Пусть эта аллегория по праву
Приумножает пушкинскую славу,
И разомкнет осенних будней сень!
Предстояние
Этот август, нарушивший сонный покой,
Разогнавший ветрами полынными одурь…
Слышишь, во2роны грают за Доном-рекой?
Видишь, му2тят сомы под обрывами воду!
В малахае упрятав и лоб, и глаза,
Отгоняя докучного слепня камчою,
Нависает над Русью степная гроза.
Полыхает огнем горизонт кумачово…
Но все ближе гремит путево2й бубенец.
Весь в пыли и дорожной невысохшей грязи
С волчьих бродов несется усталый гонец,
Упредить о нашествии Дмитрия-князя.
Этот август тебе, как и осень, к лицу.
Это чувство тревоги до боли знакомо.
Слышишь, звезды стучат,
словно дождь по крыльцу?
Видишь, тропы уводят до Дона от дома!
Утоли мне печаль и тоску утоли.
Одари на прощанье узорчатым стягом,
Чтоб в серебряных росах легли ковыли
Под размашистым конного воинства шагом.
И, пока над Россией звенят стремена,
Да пребудет одна у России потреба:
Чтобы вдо2сталь хватило на все времена
Благодатного, вольного, синего неба!
Август
Н. Ш.
Жгут сухую ботву.
Над полянами август кружится.
Молодая картошка
Остыть не успела в золе.
Нам с потерею лет,
И с потерею лета ужиться —
Невозможно никак,
Потому что светло на земле.
Все мечталось:
Прожить ну хотя бы полсотни, и баста!
А потом, как позволят врачи,
Как свершатся дела.
Но опять ворожит
За окошком рябиновый август.
И высокие полдни
прозрачней слюды и стекла.
И звучит все нежней,
Твой по-прежнему девичий голос.
И в копне твоих рыжих волос не видна седина.
И по-царски цветет
Золотой, как они, гладиолус.
А быть может, что это
Прощально горит купина2.
И над лентой реки,
Что несет на закат свои струи
Меж кустов ивняка
По песчаному ложу скользя.
Я тебя на бегу,
Словно юность свою, поцелую,
Позабыть про которую
В августа пору нельзя.
Тяжелеют плоды,
Осыпая сады и дороги,
Уводящие в сутемь предзимья
И холод зимы.
Жгут костры.
Поздний август подводит итоги…
Ставший вечностью август,
В котором останемся мы!
Раздумье
Метет листва последнею порошей.
Все непроглядней темень поутру.
Жизнь ежится шагреневою кожей
На северном простуженном ветру.
В минувшем — земляничная поляна
Где каждый куст — завороженный клад.
И чудится: царевна-несмеяна
Отводит молча ходики назад.
О, прошлого исчерпанная тема,
Звенящая пустою сулеей.
С Петра и Павла — времени проблема,
Украденного ими и Ильей.
Мне эти два часа — не Бога ради
Вернет судьба, когда настанет срок
Шиповником в родительской ограде
Укореняться в горестный песок.
Чтоб вспомнилась веселая планета
Где я — другой, в другое время жил.
Моя страна — восьмое чудо света,
Где от межи полцарства до межи,
Где от напева древнего — истома
Соленой влагой мучает глаза.
И где второго августа — весомо
Грохочет неуемная гроза.
Где все простое — не бывало сложным.
А сложное не мучило во снах.
Где было все… Но все осталось в прошлом,
Запекшимся коростой на губах,
Пригнувшим вниз губительною ношей
Стихов, не досягнувших до мечты…
Жизнь ежится шагреневою кожей,
И вянут за оградами цветы!