Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2009
Ольга Олеговна Петрова родилась в 1969 году в Ленинграде. Автор четырех книг стихов. Преподает в СПбГУ.
* * *
Приезжай, я тебе покажу этот Город:
каждый житель его тут вполне отчужденный
от него самого; и искомканный ворох
рукописных бумаг ветер улицей темной
до рассвета гоняет, дворов не минуя,
непреложно, надрывно, ознобно и сладко,
ты увидишь мою обреченность немую
ненавидеть его несмешные загадки.
Это ложная память ответ подослала —
сколько раз ты ступал на дождливую фазу
этой невской земли? О, владеющий славой!
Город-призрак, его ты не видел ни разу.
То общение — с мифом, общение — с текстом,
голограмма застывших во тьме силуэтов;
неподвижность игры, эфемерное бегство,
и бог весть, что еще означает все это.
Это город-пасьянс, это город-ллхимик,
эта ритмика грез — корректурная правка,
не достойными средствами и не плохими —
лишь нечаянно можно довраться до правды.
Подо льдом ноет невский сосуд варикозный —
не чета он реке твоей вольно воспетой,
и Коломна хранит воспаленную прозу —
ты, владеющий тайной, почувствуешь это!
Запредельным ответом таящий молчанье,
ничего априорно взамен не дающий,
окончательно неуловимый, случайный,
поглощающий время, фантомы несущий, —
этот Город — лишь замысел: ныне и присно.
Все попытки постичь — повлекут неудачу.
Может быть, ты сумеешь, владеющий смыслом —
ты не тронут его заклинающим плачем!
* * *
И я привыкаю к тому,
что звонкая память моя —
твоя золотая обитель.
И плавятся, тают, поют
медового воска края,
и тянутся сонные нити,
и нет тебя больше нигде
за гранями этого сна,
где август свернулся клубочком;
и в стылой осенней воде
в свое отраженье весна
уткнулась каштановой почкой.
Слова ускользают из строк,
и явь на пороге чудес,
и путаница полнолуний:
все кстати, да только не впрок…
с тобою, и все-таки без…
и стрелки назад повернули.
Я словно сама себе снюсь,
и в Городе, странно чужом,
сама же себя и теряю…
И прячется в сумерках блюз
бездомным янтарным лучом —
за листьями и фонарями.
* * *
Не молчи, не таи, не скрывай пожелтевшее фото.
Эта верхняя нота — пожалуй, неверная нота.
Бой часов не настигнет. Комета хвостом не заденет.
Это — призрак, фантом, дежа вю, атавизм, сновиденье.
Это ладожский лед по Неве — отстраненно и чинно.
Для любви (как и не для любви) не бывает причины.
Гулким голосом памяти нас не единожды звали.
Тот, кто ставит условия нам, тот нас любит едва ли.
Это смутные сумерки — трещина между мирами.
Это просто страница последняя у Мураками.
Это — только сегодня, оно же — вчерашнее завтра.
Это ложь, что на удочке служит приманкой для правды.
Это злая привычка, что нас возвращает на круги
(вот такие ошибки обычно возводят в заслуги).
Это царство теней, где разносится эхо — не песни.
Это пустошь, где в прятки играют “быть может” и “если”.
И от этой сумы так отчаянно ноет ключица,
и мы сами мешаем тому, что могло бы случиться.
Но вращенье Земли отучает толочь время в ступе:
мы очнемся не в прошлом. И утро такое наступит.
* * *
Там над крышами — ангел:
да, похож. Но — не ты.
Я тебя вспоминала
от беды до беды,
от страданья к страданью,
в смутный миг нелюбви,
в ожиданьи желаний
из венозной крови.
Фаворит межсезонья,
номинальный король,
в эпизодах спросонья
ты сыграл свою роль.
И на теле Фонтанки
лишь мурашки воды…
Там над крышами ангел:
да, похож… Но — не ты.
* * *
Где-то есть этот дом — то ли дом, то ли сон,
то ли вальс, то ли блюз…
То ли я, то ли ты, то ли мы — в унисон:
не боюсь… не боюсь!
Не боюсь, ибо слышит душа — то ли звук,
то ли отзвук небес —
не забудь: где-то есть этот дом и вокруг —
то ли сад, то ли лес.
Но срывается лист — опрокинулся свет —
то ли вниз, то ли ввысь…
Нам с тобой не успеть — то ли времени нет,
то ли сил… Улыбнись!
Там, за облаком или за этим углом —
то ли след, то ли путь:
где-то есть этот дом… где-то есть этот дом…
не забудь… не забудь…
* * *
Какими сияли звездами…
Какими дышали сказками…
Ничто никому не воздано.
Никем ничего не сказано.
Бесславен полет над полночью.
Не жду. Не зову. Не сетую.
Бессмысленны и беспомощны
крыла, в рукава продетые.
Печаль занавешу веками,
улыбкой невыразимою.
Летать над водою некому —
вода зарастает зимами.
Действительность — в стиле аниме —
не в самом ближайшем доступе…
твой эльф оказался ангелом? —
приснится ж такое, господи!
* * *
В далеком туманном Уэльсе,
где рай для людей и овец,
жил Патрик из рода Уэлсли —
поэт, ипохондрик, мудрец.
И доктором старым, но зрячим
ему для леченья была
прописана зимняя спячка:
от холода, боли и зла.
В Уэльсе чудная природа.
Валлийские овцы в чести.
Собаки старинной породы
стада помогали пасти.
Но спать — не отбрасывать тени.
И Патрик решается впрок
пополнить запас сновидений:
назначить пастуший оброк.
Не сыром, не мясом, не шерстью,
а с каждого взять только сны:
по несколько снов — пять ли, шесть ли —
и так дотянуть до весны.
Обидно и горестно, если
упустит он ценную дань! —
подумал наш юный Уэлсли
и утром отправился вдаль.
…Ни разу никто не заплакал,
платя этот странный оброк…
А Патрику снилась собака,
смешная пастушья собака —
до самой весны! — лишь собака
породы вельш корги пемброк.