Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2009
* * *
Где баню чтят, целую каравай,
Живут, готовы в петлю друг за друга,
Любимцы неба, верящие в рай.
Они одни, все выстояв, умеют
Незлобиво дороги поминать,
Креститься лишь от грома и имеют
Обыкновенье долго запрягать.
Я в этом же. Я русская. Я каюсь,
Роняю голову: я весь свой краткий век
С завидным постоянством собираюсь
Писать, как бог, и жить, как человек.
Детство
Туда, где медведиц и псов края,
Где летом развинченной колесницей
Гремит то римлянин, то Илья.
И трудно представить себе надежду,
Которая держит планету, как нить.
И невозможно, что неизбежна
Минута, когда перестанешь быть.
А верится лишь, что живые пластинки,
Что полнится море от чьих-то слез,
Что под ногами визжат снежинки,
Когда шагаешь по ним в мороз…
И есть у всего особенный запах,
А мир стремится к фигурам лун,
Ядра, что сверкает у белки в лапах,
Ядра, что седлает искусный врун.
И Пушкин таится в тетрадной клетке,
И ладят на равных в душе пока
Закон, упавший яблоком с ветки,
И бог с отверстием для шнурка…
Зима
С зимою, чей мне норов так постыл,
Три месяца, как слабые абзацы,
Я б вымарал, не щадя чернил.
За избы, что похожи на утробы,
Шипенье вьюг, оглохшие леса,
За то, что бродят, как вино, сугробы,
Что темный бор вбуравлен в небеса,
Что так прозрачны все ее ужимки,
Что воровато утро подошло,
Что в санный след слагаются снежинки
И колеёй клеймят мое чело,
Что эта тишь от края и до края —
Лишь мой удел: как хочешь, раскрои!
За то, что сердце, вырваться желая,
О пальцы ударяется твои.
Журавель
Я чудо-птиц без варежек ловлю!
Пойду здороваться. Наверное, зимою
Несладко на Урале журавлю.
Стоит красавец, мерзнет, возвышаясь,
Ни повести крылом, ни покричать.
Косится вниз, с надеждой выпрямляясь…
Давай-ка, милый, воду доставать.
Веду его за цепь — а ну-ка, бойкий!
Мы кланяемся. Иней в три кольца.
И льется — чище неба, звонче тройки,
Живая — донести бы до крыльца!
Облита льдом звенящая бадейка,
Колодец тихо дышит — пар идет,
Мороз щекочет, стынет телогрейка,
А птица деревянная поет…
Все путаней до родины дорога,
А мне, признаться, снится иногда,
Что я скольжу, петляю меж сугробов
И плещется на валенки вода…
Испуг
И рожок мой, доселе беззвучен,
Тронул заводь, и ветер вскочил,
Обернувшись на оклик уключин.
И хрустальною дробью роса
В воздух утренний, подслеповатый,
Как под купол — певцов голоса…
Белка ствол обняла воровато
И нырнула в пучину листвы,
Кроны ахнули, облако вспеня,
И испуг с быстротой тетивы
Начертал на утесе оленя,
Что, Земли замедляя виток,
Покачнул ее медным копытцем,
И надорванный рогом восток
Брызнул кислой брусничной водицей.
Время
Не сжато дрессированной спиралью,
Не врыто сундуком в седое дно,
Не стиснуто расчерченною далью,
Но вложено под первый шум столиц,
Как жила под ногою лозохода,
Что пухнет на боках у кобылиц,
Что светится на яшмовых разводах.
Не сгружено в вертящийся сосуд,
Но вплетено, как гиканье и стоны
В буравящий зенит и полночь кнут,
В прожилки лет, целующих иконы;
Замедлено однажды, чтоб потом
Удвоиться в двужильном горемыке,
Прожилками парить, дрожа листом,
И отражаться в круге луноликом.
Ожидание
Мол, на каждого есть умиленье,
Будет день — и любому оно
Явит путь для иного движенья…
Только жди его, стопы кромя,
Чтоб соблазн отделить от кочевья,
По ночам нарочито шумя…
Поутру, отирая виденья,
Кинусь к ставням, зерна не найдя,
К скорлупе растревоженных окон.
Мир затихнет, уста разведя,
И струится над ним из высока
Прямо в очи мне тонкий мосток,
Различим до гвоздя и поленца…
И, склевав отраженный восток,
Убегает петух с полотенца.