Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2009
Жанна Анатольевна Голенкородилась в 1973 году в Москве. Окончила филологический факультет МГОПУ им. М. А. Шолохова и Литературный институт им. М. А. Горького. Публиковалась в журналах «Вопросы литературы», «Новый мир», «Московский вестник», «Филологические науки», «Литературная учеба», «Юность», Балет», «Вестник Литературного института» и др.; в газетах «Линия», «Литературная газета» и др. Член СП России. Живет в Москве.
«Молодежное
сознание»
for ever
1. «Автора — приласкать. Рукопись — не печатать»
|
Ну что я скажу желторотому Заочнику, который кропает стишки Без году неделю? Он приходит ко мне на обед Со своей ахинеей о звездах, Деревьях, свиньях, лошадях. П. Малдун. Обед с Панчо Вильей |
Если вдруг, следуя той или иной молодежной программе, социальной моде или творческой необходимости, задаться целью собрать (или прочитать уже кем-то собранную) «критическую» подборку «молодых» о такой же «молодой», новейшей отечественной, но поэзии (о ее роли, месте и т. д. в литпроцессе), — нужно приготовиться к худшему.Впечатления, результаты напомнят тебе какой-нибудь конкурс, на котором ты был или в качестве журналиста, или члена жюри, где двести двадцать два конкурсанта, десять дней июньской жары, три тура, два просмотра в день по три часа утром и четыре часа вечером, а в результате «не присуждено Гран-при, из двадцати пяти наград только четырнадцать нашли своих обладателей, и среди этих четырнадцати призерствобольшей половины весьма и весьма сомнительно»[1]. (Это о IX Международном балетном конкурсе в Москве в 2001 году, на котором я была в качестве журналиста от «Нового мира».)
Казалось бы, и двадцатилетних-тридцатилетних «критиков» (по крайней мере, регулярно пробующих себя в этом виде) достаточно. И их послужные списки «вселяют оптимизм». И анализ — анализ небольшоголитсегмента, незатертого борзописцами. А в результате чтения-редактирования-созвонов-переговоров-переписки, как правило, две трети «сходит с дистанции», -оставшийся десяток материалов, n-количество раз переписанных, «еще будет дорабатываться», а актуальнейшим с трибуны подборки становится разговор уже не о новейшей поэзии.
Что с нашей «молодежной» критикой? Или лучше спросить: каково ее состояние? Применимы ли к ней понятия: «жанры», «статус»? Или она всего лишь «задний дворик»?
Почему в решении заданной темы (как и любой другой, связанной с литературой двадцатилетних-тридцатилетних) самая распространенная мелодия — стон бояр из «Князя Игоря» «Погибли мы, пропали мы…»: «Жизнь ужасна. Нас не принимают, не понимают, не печатают, не читают, стихи молодых никому не нужны…»? (Последнее тем более странно, если вспомнить соответствующие литературные мероприятия, число которых уже грозит уровню.) Отчего после экспозиции «не просто быть молодым» — лишь столбики «любимых стихов» с комментариями? А такие тексты — типичны. А ты, естественно, ищешь типичности иной, когда критик для своей литературно-художественной статьи отбирает из жизненного материала среди десятка однородных, в данном случае поэтических, имен — одно, но продиктованное не подсказками подруг, приятельскими отношениями или тем, что «его/ее стихи запали в душу» (как мотивируют выбор многие авторы), а продиктованное правильной постановкой вопроса/проблемы (что важнее для художника, нежели решение), продиктованное временем, как пример найденных/познанных жизненных закономерностей.
Желательнее имена-характеры, имена, чье творчество способствует созданию образа — образа сегодняшнего двадцатилетнего поэта, образа новейшей поэзии, а не персонажи и действующие лица, смонтированные в «телефонный справочник» и подаваемые в качестве любимых героев.
Что сказать на «всхлип» о цветочках, звездах, свиньях, лошадях? В чем здесь «новейшесть», «молодость»? Об этом, конечно, писали (и не только «молодые») и в веке двадцатом, и девятнадцатом, и т. д., как уже писали обо всем. И, конечно, ни одну тему закрыть нельзя. Но в веке девятнадцатом до Пушкина не было Пушкина. И желательно, чтобы в творчестве века двадцать первого ощущался двадцать первый век.
Оглянись-ка парень,
Люди гибнут и справа, и слева,
И посередке.
А у тебя на уме — одни триолеты.
В этой стране жизнь покруче,
Чем все твои звезды, лошадки,
деревья.
О чем ты вообще пишешь?
Ты что, газет не читаешь?
П. Малдун
В результате самым «новейшим» (если не «молодым») на этом «поэтическом» фоне выглядит, например, ирландский поэт Шеймас Хини (р. 1939) и его сборник «Пересадка на кольцевую» (2006) о человеческом прошлом (пересадка на «кольцевую» не просто переход с одной, «прямой», ветки метро на другую, а смена суетных устремлений возвращением «на круги своя», к себе, к своей памяти) и о человеческом настоящем (на «DistrictandCircle» — станции пересадки в лондон-ском метро с Дистрикт-лайн на Кольцевую — в 2005 году террористы взорвали бомбу, сочетание «Di-strictandCircle» и с этим связанное надолго заполнили СМИ).
Вывернутой уцепившись рукой за кольцо,
Отданный в плен ускорениям
и перегрузкам,
Мельком отцовское вдруг узнавая лицо
В собственном образе, вытянутом
и тусклом, —
Дальше и дальше, во мглу подземелья…
Рывок,
Скрежет короткого железа
и шум приглушенный
Автоматической двери — палубы
вздрог —
Как в центрифуге, разгон — и раскачка
вагона…
Днем и ночью вот так в бесконечную
глубь галерей
Неудержимо нестись
колеей неизменной —
Сжатым в тесной толпе узнаваемых
смутно теней,
Отражаясь в стекле, за которым скалистые
стены
Плачут сыростью, — сквозь
сумасшедшую смену
Черноты и мерцанья — и беглые вспышки
огней.
Хотя, разумеется, у каждого своя подача времени, построение образа.
2.
«Молодежное сознание»
for ever
«Распалась связь времен». «Порвалась дней связующая нить». «У времени вывихнуты суставы». «The time is out of joint». Варианты
перевода |
«Слон» — буддийская притча о слоне и четырех слепцах, столкнувшихся с ним и захотевших описать его на ощупь.
«Слон» — художественный art-фильм Г. ванСента, показывающий современных подростков в современном мире; это общество, мир вообще, понимаемый/описываемый каждым по-своему.
Это новейшая поэзия двадцатилетних-тридцатилетних, где «новейшесть», «молодость», «молодежность» не синонимиче-ский ряд, не стандартный запрограммированный набор-маркер.
П. Успенский, А. Вавилов, В. Горева, Н. Михайлова, А. Бокарев, Е. Никитин, А. Гончуков… — не «актуальная» поэзия, участники различных литературных мероприятий, авторы «толстых» журналов.
Им не хватает «новейшести», «молодости»? Нет инновационности и готовности к радикальным трансформациям наличного социокультурного состояния, когда «мы вот-вот прорубим окно прямо в таинственный мир Невозможного!»? Зато «молодежности» достаточно. Так что можно благодаря социокультурной модели «молодежного сознания»[2], нет, не описать «слона» — попытаться ответить/прояснить некоторые вопросы.
Немалая часть (часть типичная но, как правило, остающаяся без исследователь-ского внимания) нашей новейшей поэзии двадцатилетних-тридцатилетних есть ти-пичная «подростковая» поэзия. Так получается.
Лирический герой этой поэзии — типичный «подросток в идеале».
Не так? Так дайте другие стихи.
Получается, невзирая на все революции, перестройки, хаосы, модерны, постмодерны, плюрализмы, ацентричности и т. д., подросток, вернее, его сознание, вернее, социально-психологическое определение его сознания — const. Различны, в зависимости от времени, лишь формы решения (переводы) гамлетовских вопросов — формы бунта, но тогда мы говорим о «поколении». Это, конечно, если подростковый период — самый важный период: особенности его протекания накладывают отпечаток на всю последующую жизнь — имеет место быть. Данное «приобретение человечества» (П. П. Блонский), научное внимание к которому началось только в конце XIX — -начале XX века, есть образование историческое, от уровня развития общества варьируются особенности протекания и продолжительность подростковости. При неблагоприятных условиях данный этап -(самый неустойчивый, изменчивый) имеет тенденцию сокращаться, составляя часто тонкую полоску между окончанием полового созревания и наступлением окончательной зрелости. И, наоборот, высокий социальный, культурный и т. д. уровень жизни удлиняет настоящий период, но переходя нередко, как, в частности, сегодня у нас и в развитых западных странах, в фазу «обратной стороны медали» — «лонгирование молодости», означающую искусственное задерживание этапа взросления по причине отсутствия у государства для молодежи соответствующего социального статуса/рабочих мест, а значит, места, перспектив/будущего в жизни общества. «Всё в этом мире размерено, мечено — / делать мне нечего, делать мне нече…» (А. Евст-ратов).
А потому «и ничего не происходит, / ничего не происходит заново, / еще раз ничего не происходит»(Н. Михайлова).
Тридцатилетний «подросток» из романа «TeenSpirit» В. Депант — «Дети мира, неспособные сразу / Безоговорочное принять поражение» и которым «невыносимо больно, когда после семи исполняется тридцать» (В. Горева) — сегодняшний -типаж.
Качественное существование. И новое поколение имеет (если, конечно, имеет) возможность «искать себя», получить должное образование, но никак не гарантии и уверенность в завтрашнем дне. Помимо геронтократии (а значит, ограниченности пропорциональных «самопоиску» должностей), изначальные дифференциальные социальные качества «молодежи» в нашем мире — место в структуре общественных отношений, сложившихся на момент становления нового поколения; способность наследовать, воспроизводить настоящую «структуру», участвовать в ее совершенствовании/преобразовании; состояние нравственного и физического здоровья, которым новая генерация располагает по сравнению со сверстниками из других стран и с предыдущими поколениями — либо неясны, либо на нуле, либо со знаком минус. А поскольку данные «качества» формируют ценностные ориентации — вектор развития личности, — стоит ли удивляться отсутствию этих «ориентаций» у новой генерации, неуверенности в выборе позиции и «пространства борьбы»?
«Я не слепец, но где мой поводырь, / чтобы сказать, куда мне шаг направить?»(А. Кокин).
Стоит ли удивляться чувству«горечи над пустотою, / над медью пофигизма» (Д. Колчин), где «я стала бояться быть старше / и думать как-то иначе» (В. Горева).
Да, прежние ценности, привычно воспринимающиеся как общеустановленные, почти как национальная/государственная идея, в нынешней отечественной экономико-политической обстановке — «в пост-советском парнике»(А. Вавилов) — не -работают, новых — достойных по сравнению с прошлыми — пока нет и быть не может. «Нынче… новые традиции… / Наслаждайся парником!» (А. Вавилов).
Они и наслаждаются…
Я такой же, в сущности, бездельник,
как и он: гуляя под мостом —
вечно без занятий и без денег, —
дожидаюсь светлого потом.
Покурю на корточках. А не до-
ждусь, не дотерплю — все ничего…
А. Бокарев
…Все же, как ни крути, кроме
кладбища, в нашей округе
Не найти для проснувшейся совести
правильных мест.
Я, увы, не смогу рассказать тебе все
по порядку —
На «Порядок» смотреть залезаю
в толковый словарь.
Видно, тот, кто писал мою жизнь, —
допустил опечатку
Где-то в двадцать четвертой главе
на странице «Январь» ‹…›
В. Беляев
Индивидуальные же «ценности» — «Скажи мне, что ты переживаешь как наивысшую ценность твоей жизни, и я скажу тебе, кто ты» (Э. Штерн) — отменить, разумеется, невозможно.
На основании такого «переживания» Штерн сформулировал шесть типов лич-ности.
На сегодняшний день согласно социологическим опросам (поскольку сознание «молодых» эгоистично и оценивает проблемы через призму своего вечного «Я» вместо «Мы», статистическая кривая трансформации ценностной структуры молодежного сознания есть одна из кривых к выводам и о самом сознании) основное большинство нашей «смены», к сожалению, экономический и политический типы с культом денег—пользы-власти. Что, к счастью, почти не распространяется на нашего лирического героя и, возможно, его создателя: протагонизм автора и героя ведь тоже не исключен. Герой (и автор?) или фигура эстетическая, или социальная, или религиозная.
…Не я ли ‹…› один,
как блудный народ Моисея, бродил
и вдруг оказался без мыслей и сил
под светом звезды нагловатой?..
Не сладить с промерзшей до корня
строкой.
Здесь дворнику нечего делать киркой
и ломом своим, и лопатой.
А. Бокарев
Описывая «подростка в идеале» и «юность как таковую», отечественные и западные психологи (Ст. Холл, К. Бюлер, Э. Торндайк, Э. Штерн, К. Коффка, З. Фрейд, Ж. Пиаже, Э. Эриксон, Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, Д. Б. Эльконин, П. Я. Гальперин, В. В. Давыдов, Л. И. Божович, Б. Г. Ананьев, Е. И. Степанова и др.) и социологи антропоцентрической- -направ-ленности (Э. Гидденс, А. Турен, Ж. Т. Тощенко, О. И. Карпухин, Г. А. Чередниченко, Е. Н. Вежновец и др.), понимая, что на возрастные цифры особенно полагаться не следует, нашли иные пути, предложили ряд гипотез установления возрастных периодов и соответствующих им понятий.Следуя этому ряду, можно не только проследить формирование отдельных сущностей, определить искомое, но и -вывести соответствующие методологические тождества (в частности, сознание = ведущая деятельность = психологиче-ский возраст = среда (переживание среды, роль среды)) плюс через аккумулирование типичных (const) признаков/свойств категории сознание и понятия молодежь/подростковый возраст, юность построить две промежуточные модели «молодежного сознания» (психологическую и социологическую), составляющие вместе с философской (экзистенциальной) моделью главную — социокуль-турную.
Конечно, в разговоре о литературе необязательно учитывать (и эта известная традиция) внелитературные факторы — время, место, социум, политику, психологию, философию, культуру, историю и т. д. — вообще или столь непросто определяемый компонент внутренней формы культуры — «субъективную» социокультурную категорию «молодежное сознание» — в частности. Но тогда есть риск, опять же известный, что многие вопросы останутся без ответа или будут решены половин-чато.
В настоящий момент для построения «порядка из хаоса» (И. Пригожин), по-лу-чения «объемной» картины действительности и человеческой реальности как -никогда следует учитывать максимум свойств человека, отраженных в макси-муме «сечений». Нужен интегральный синтез науки и культуры. И не случайно, -отвечая на вопрос «Каково сегодня место литературоведения в системе гуманитарного знания?»[3], Ц. Тодоров настаивает на важности отношений между литературой и прочими элементами общественной жизни — на важности связи литературоведения с гуманитарными науками, прежде всего с историей, поскольку видит в этом свидетельство-отражение смены одного периода в истории литературоведения (периода «идеологического контроля» и «требований независимости») — другим, новым, позволяющим вспомнить (именно вспомнить, ведь данный подход архетипичен, «переводы» разные): литературные произведения живут смыслом, который создают; смысл раскрывается, только если мы объединяем произведения с их контекстом — историей идей, нравов, чувств, историей общества. Поэтому не стоит в наши дни специалистам той или иной гуманитарной сферы пренебрегать огромным вкладом в познание человека, который внесли писатели в своих романах, стихах, пьесах (или режиссеры в своих фильмах, вспомним «феноменологию детства» кинематографа Ролана Быкова или тему подростковости в картинах Динары Асановой).
Вместе с тем и интерпретация литературного текста требует от нас знания психологии, философии, истории и т. д., обуславливая тем самым нынешнее предназначение литературы в универсальности, способности обращаться ко всем и каждому, нежели в обособлении, дифференцированности от других дисциплин.
Например, прозу столь популярных у нас Уэльбека и Бегбедера без привлечения социологии, экзистенциализма и психологии пытаться адекватно трактовать — бесперспективно. Не представляя истории страны, общественной и политической обстановки, невозможно понять, уловить все «смыслы» в произведениях, например, современных североирландских поэтов: Д. Махуна, П. Малдуна, М. Лонги и др. Их «мыслительный процесс» есть отклик на события в своей стране. И «хотя они невиновны в беспорядках, североирландцы понимают их причины и следствия, видя в стихотворчестве акт самоизлечения, сознательно не сгущая краски, но и не обособляясь (что их бы не красило) от мира, в котором они живут»[4], — так нобелевский лауреат Ш. Хини заканчивает свою статью «Смещение: Поэты Северной Ирландии», одну из «Трех эссе», «сделанных» на стыке литературы, со-циокультуры, философии, истории и политики.
Конечно, на практике к поэзии данные требования, прежде всего модель «молодежного сознания», применять сложнее в силу специфики рода, поэтому, разрабатывая ее, для полноты, убедительности -иллюстративного ряда я изначально брала отечественную и зарубежную прозу двадцатилетних-тридцатилетних, где свободы маневра больше. Тем не менее сложность исполнения не перечеркивает универсальность предложенного вектора.
Ошибкой было бы полагать, что подросток есть вечно щенячья радость.
Это эпоха романтизма в истории человечества. Период «бури и натиска». Хаос, столкнувшийся с требованиями общественной жизни. Стремление быть и считаться взрослым («я готова что есть мочи и сил / Настоящий холод, как настоящую молодость, / вырастить, вынести» (Н. Михайлова)) при понимании -невозможности такового, при ощущении отсутствия ниши в системе «больших», сопротивления со стороны действительности.
Потому что наш «герой» / «детё мира» с «веду-щей типом деятельности» (А. Н. Леон-тьев) — «Руками, распростертыми в безверии, / Изображать мельницу на безветрии»(В. Горева) — еще социально незрел: материально зависим, профессионально неподготовлен?
В семнадцать, нет, ничего не нужно,
все очень хочется или не очень,
обыкновенно чуть-чуть простужена,
ну и пусть, потому что жизнь,
нет, не кажется бессрочной,
но, кажется, все-таки прочная вещь.
Героем в поношенных джинсах
с дырою
забавно себя ощущать в мировом
контексте, ища, как пропавшую Трою,
свой правильный город и свой огород,
в котором уж некуда складывать
камни…
А. Каримова
С другой стороны, ты «остро, как запах хлорки» (А. Кащеев), осознаешь (переживаешь) и то, что желанный-отталкивающий мир, среда — абсурдны, это жизнь, «похожая на кому — / Вне нас, без нас, над нами, по-другому» (Н. Дегтерев), «во вселенской скорби, / в несъедобной ва-нили, во мраке стен монастырских» -(М. Александр). Это жизнь во времена Третьей мировой, предсказанная Платоновым, Замятиным, Оруэллом, Хаксли, подробно сегодня описанная тем же -Бегбедером или Уэльбеком в одном из романов.
Что там внутри? Страхи? Желания?
Как их вытащить на божий свет?
Новому испытанию —
Старое «нет».
Гложет, гложет нас кто-то.
Изнутри, прямо из сердца съедает.
Разъел плоть, кровь, общество.
Чего-то не хватает.
Кажется, я заболталась.
Так вы говорили, Третья мировая еще не начиналась?
В. Горева
На краю воображения,
По кайме уничтожения
Ходишь, ум, убог и наг,
Колобродишь кое-как,
Славный маленький оборвыш,
Повседневности найденыш,
Канцелярский скучный мышь,
В ящик песенки свистишь!
И чего тебе заботы:
Бытия перевороты,
Словно мутная волна? —
Бездна бездною полна.
Знай свой хаос одинокий,
Безнадежно однобокий ‹…›
П. Успенский
Поэтому, компенсируя «переживание среды»[5], ты отвечаешь ей — «жизнеотрицанием» (негативизмом), где «ключевое переживание» (Л. С. Выготский) есть одиночество.
Желтизна фонарей. Снегопад,
снегопад, снегопад… Постою
у дверей, и назад, и назад, и назад. А за дверью она, или друг, или черт
Знает кто… Положа руку на сердце, бьющееся под пальто, не
хотелось войти никогда, а хотелось уйти навсегда,
навсегда, навсегда; в одиночество и…
в одиночество ‹…›
Одиночество. Ночь. Желтизна фонаря и бра… «Так прощайте», и — прочь! «До свидания», и — мне пора! «На минутку», и — вон!
«Остаюсь, решено», и — айда!
А. Дьячков
Я один в пустой квартире,
Дверь закрыта на замок,
Я в таком огромном мире
Потерялся и замолк.
Видно, осень наступила,
Я, наверно, рад тому,
Я нашел, что очень мило
Находиться одному ‹…›
Б. Надыров
Одиночество плюс следующая, помимо вышеозначенной, симптоматика психологического возраста подросткового периода: чужесть, непонятость, враждебность к себе/окружающим («агрессивная самозащита»), снижение работоспособности, разочарованность («пассивная меланхолия»)/неудовлетворенность в жизни, окружающем, окружающих, где воспринимается в основном отрицательное, приводя к мысли о самоубийстве.
Смерть написана повсюду:
пальцем потным на стекле,
трещинками на посуде,
тонким ногтем на скуле.
А. Бокарев
Черный кофе поет
Прахом черных смолотых зерен.
Смолоду смолоты зерна черные,
Черная жидкая смерть…
И ноет душа по-черному,
Сердце силится умереть.
От тоски умереть, от жестокости.
Н. Михайлова
Здесь же — влечение к тайному, необычному, запрещенному (к тому, что выходит за пределы привычного, упорядоченного). Дневник как «свободное убежище». Компания как поиск друга, того, кто тебя поймет.
Последнее Ш. Бюлер называет «потребностью в дополнении», определяя отрочество и юность на основе психическойпубертатности (биологической потребности в дополнении:«Я» раскрыто для встречи с «Ты»). Но и тут, в частности, в подростковой любви, к сожалению, больше минорности. Наверное, поэтому «от слова └девушки” веет сухим распадом» (М. Александр).
Э. Шпрангер объясняет данное тем, что любовь в этот период есть нечто двухчастное. Две ее стороны — эротика и сексуальность — переживания, глубоко различные для сознания подростка, принадлежащие разным слоям психики. Подростковая эстетическая любовь (эротика) равна вере в идеал, вере в любимого человека, но источник такого чувства скорее не реальное лицо, а собственная внутренняя жизнь. Согласованность же обеих сторон (сексуализация эротического) пока невозможна: индивид еще недостаточно развит, кроме того, это необратимо разрушит идеальную любовь. Уже разрушило: «Любовь на помойке. / Посуда от губ твоих в мойке» (А. Дузькрятченко). «И то, что я внутри тебя оставил, / Наружу бьет — потусторонний крик…» (А. Гончуков). «Любовь глупа, как Интернет, / И коротка, как провод мыши» (А. Фридман).
Конечно, расхождение «мечты и действительности» характерно для всех, с той только разницей, что как бы ни складывалась «жизнь» нашего «героя», вернее, его автора, он (они) все равно всем своим существом направлен(ы) в будущее. Особенно если принадлежит автор к типу людей с высоким уровнем самоконтроля, способных активно формировать и воспитывать себя, преодолевая усилием воли тревоги и кризисы. Такой тип (на фоне двух первых вариантов отрочества — бурного и плавного — от Шпрангера) способен для отстаивания своего «Я» против власти «больших» не просто на различные асоциальные проступки и делинквентность поведения, свойственные периоду.
После премьеры «Оглянись во гневе» слова, действия Джимми Портера пресса, критики обсуждали столь горячо, словно Джимми был не вымыслом, а реальным лицом.
Родился новый социальный, психологический тип, и все это почувствовали.
Пожалуй, в нашем случае одушевлять, ставить знак равенства между создателем и созданием было бы рискованно. Блок рядом со строчками «Ты мне в любви призналась жарко, / А я упал к ногам твоим» на полях «прозаично» добавил: «Ничего такого не было». Ничего такого, наверное, не было бы и здесь, не знай хронологический возраст (вот он и пригодился) наших авторов, тех самых «двадцатилетних-тридцатилетних», и не совпадай он с психологическим возрастом наших «героев», их подростковостью, в отдельных случаях началом юности, что соответствует, при всей размытости возрастных границ, тем же примерно двадцати-тридцати (да, тридцати, в силу «лонгирования молодости») годам. Кроме того, нельзя исключать и упоминавшийсяпротагонизм. Поэтому поставим «пока».
В то время как остальные выбирают при знании абсурда, как правило, формы бунта — отстранение («Черный хлеб, и черный чай, / да бегущий кран на кухне. / Ничего не замечай, / даже если небо рухнет» (Д. Румянцев, Омск) или принятие по ситуации («При осознанье общего каюка / В нем явны отрешенность и покой» (В. Ива-нов)), и это уже достаточно проиллюстрировано, другой поэт — «политический тип» с культом «власти» и «высоким уровнем самоконтроля» — выбирает или романтический бунт переустройства (заканчивающийся, правда, конформизмом и опять-таки отстранением или принятием по ситуации). Или бунт переустройства — нигилизм.
‹…› Но покуда на дне колодца видно небо, что над тобой — сердце бьется, как прежде, бьется, а верней, продолжает бой. Это значит, что я не сгину, как бы ни был резон высок — оттого ли, что выстрел в спину предпочтительней, чем в висок ‹…›
Р. Кусимов
Смотри, а мы уже отстали
От стада.
А в голове — кусочки стали…
Так надо.
Туман стоит над черепами.
Красиво!
Сфотографируйте на память
Нас, ивы.
Все позади: мосты и споры…
Нам прямо.
А впереди одни заборы
И ямы.
Наверное, мы не зря рискнули.
Ты рада?
Не бойся. Это просто пули.
Так надо.
Мы окропили эту местность
Собою.
Все ближе, ближе неизвестность
И сбои…
Все ближе, ближе водопады
И бури. ‹…›
А. Вавилов
Словно следуя концепции Ж. Пиаже и рассматривая мир с точки зрения его изменения/спасения, приписывая себе в этом существенную роль, двадцатилетний-тридцатилетний субъект строит соответствующий план будущего. Он записывается в соответствующую организацию (благо по стране тысячи МПО на любой вкус). Становится «санькей». Играет в революционность.
…Мы спешим
туда, где пали сотни поколений.
И на обоях, в камерной тиши,
Рисуют недописанные тени.
А. Вавилов
Но «серьезная игра» (Э. Штерн) — нечто среднее между детской игрой и ответственной деятельностью «больших», где закаляешь силы, пытаешься разобраться в своих интересах, — по окончании твоей адаптации/социализации в обществе — закончится. Из нигилизма тоже можно сделать скачок в принятие мира (что по Ницше) или принятие по ситуации (что по Ясперсу). Как говорит главный герой фильма К. Шахназарова «Курьер»: «Мы перебесимся и станем, как вы».
А возможно, что соответствующий «интерес» фазы романтических стремлений к концу ее перерастет в «романтическую доминанту» (Л. С. Выготский), определяющую практический выбор основной жизненной линии.
В каждом из нас спит hero —
Мы все одинаково слышные:
Вот сидим вроде бы вне мира,
А поезд предательски дышит, дышит…
Е. Ивлева
Делались же и делаются попытки отдельными молодыми литераторами всерьез заняться политикой. Стать «профессиональными революционерами».
Я развею сомненья патронами,
Пистолет зарядив по весне…
Профиль Сталина рядом с иконами
В кабинете моем на стене.
А. Вавилов
Но в любом случае определяющее начало в сумме с другими новообразованиями через кризис приведет к изменению установки по отношению к окружающему, знаменуя начало юности (фазы «жизнеутверждения»), поскольку (и здесь нарушим иллюстративную линию — процитируем А. Кушнера)
‹…› хаос — заготовка вещества,
Строительный несметный материал,
Подручная основа волшебства,
Чудесная возможность всех начал.
Открываются новые источники позитива. Ослабевают усилия/искания, связанные с мировоззрением, профессией, формированием собственной личности, уступая место более спокойному темпу прогресса. На смену первым переживаниям приходит любовь, «сознательно направленная на дополняющее └Ты”». Общее беспокойство еще остается, но это не столько беспокойство отчаяния, возникающее против воли, сколько радость душевной энергии, растущей мощи, когда «вот она — вожделенная dolcevita, заслужил, получай сполна» (Р. Кусимов).
Мы читаем другие стихи.
Конечно, как структура жизненного пути изменяется в ходе исторического -развития от поколения к поколению, так те или иные признаки/свойства той или иной возрастной ступени в некоторые моменты времени могут или отсутствовать, или быть присущи ступени другой, смеж-ной. -В част-ности, отдельные особенности, -приписываемые Ст. Холлом, Э. Шпрангером, Л. С. Выготским, Д. Б. Элькониным, -Л. И. Божович и другим подросткам начала XX века, Е. И. Степанова в конце XX века относит или к младшему юношескому возрасту, или к юности как таковой. Сама же юность, до сих пор не имеющая конкретного места в системе возрастов, в начале прошлого века рассматривалась большинством ученых как начальные звенья зрелости. Все это позволяет не только судить о закономерностях психофизиологического и интеллектуального развития человека в разные отрезки жизни и истории, но еще раз доказывает и мощный скачок в развитии жизни социума, и обусловленную этим тенденцию увеличения возрастных границ анализируемых здесь периодов, и связанные с этим «достижения» цивилизации в адрес молодежи.
Да, на каждое правило есть исключение. Помимо «лонгирования молодости» (своего рода аномалии), ключевые критерии зрелости/взрослости — семья, профессиональная работа — «работают» не всегда, особенно в сложное время. Джимми Портер имел семью, работу, но остался «протестующим индивидуалистом», романтиком, символическим «подростком», сравниваемым с Гамлетом, Жюльеном Сорелем, героями «потерянных» и т. д.
И цитатная нарезка есть цитатная нарезка. И, возможно, при другом иллюстративном ряде выводы о «молодежном сознании» нашего лирического героя (и его авторов-ровесников) были бы другими.
Но пока типичное «молодежное сознание» конца ХX — начала XXI века есть сознание подростковое, сознание переходного периода и в плане времени (стык веков), и в плане развития (отрочество — переходный период в жизни человека), и в плане философии (экзистенциализм — философия кризиса, распада).
Всегда больные тяжелым недугом переходной поры — отсутствием созидающей философской системы, потому спасающиеся в экзистенциализме, полагали и делали художественные произведения адекватной, идеальной формой воплощения собственных идей; стремились постигнуть бытие в нерасчлененной целостности субъекта и объекта, как переживание субъектом своего «бытия-в-мире»; определяли корень человеческого существа через смерть, страх, решимость, совесть, то есть через «пограничные ситуации»; подчеркивали в феномене времени определяющее значение будущего и рассматривали его в связи с такими экзистенциалами, как «решимость», «проект», «надежда», подчеркивая этим личностно-исторический характер времени, утверждая его связь с человеческой деятельностью, исканием, напряжением, ожиданием; исключительно у них историчность человеческого существования — в поиске себя во времени, в которое «заброшено», с которым вынуждено считаться; единственно у них свобода — сама экзистенция, а бунт — единственное решение против абсурдного мира.
Набоков говорил, что настоящий -писатель по одному квадратному метру по-верхности земли должен уметь определить время года, суток, местность с точ-ностью до пересечения меридиана с параллелью.
В приведенных строчках/четверостишиях, если не знать, когда, кем они написаны, можно рассмотреть лишь «молодежного» (не «молодого»: «молодость», как известно, в искусстве есть прорыв, инновация, а этого здесь нет), не «новейшего» (XXI век не выражен, в лучшем случае время присутствует на уровне деталей), вненационального автора. Все.
Может быть, «наш» поэт не «настоящий писатель»?
Это вопрос другой. Наш «писатель» — писатель начинающий.
Но что благодаря межвременью и подростковости просматривается четко — это традиция.
Время движется опрятно,
Все по кругу, как лошадка
Тащит маленьких детишек,
Громко фыркая на жизнь.
П. Успенский
Связь переживших потрясения—пе-ре-стройки-перевороты девяностых, до сих пор вкушающих «результаты», с другими двадцатилетними-тридцатилетними, в ком также отразился распад связи времен, кто через крушение светлых надежд осво-бодился от представлений старого мира, но не выстрадал своим личным опытом -новой общей идеи, а в готовом виде -ни-че-го -принять не мог. В этом если в не «двой-ном религиозном», то в творческом -«мо-лодежном сознании» основа ти—пологической близости наших поэтов с «гневными», -«потерянными», гамлетами-художниками символизма (неоромантизма) и т. д.
«Молодежное сознание» forever. Различны, в зависимости от времени, лишь формы решения (переводы) гамлетовских вопросов — формы бунта, но тогда мы говорим о поколении.
Однако и формы бунта исчислены, и поколения, взращенные в одинаковых социально-исторических условиях, похожи. И представитель генерации в жизни, литературе — двадцатилетний-тридцатилетний протестующий индивидуалист (как и романтический метод, его описывающий) — архетипичен: он по-прежнему все «разносит по умам / тленный бред существования, / и от скуки сам себя / все казнит непониманием, / мир, как кашу, не любя» (П. Успенский).
Переводы разные. Вернее, уровень перевода. Уровень текста.
Возможно (и скорее всего), «наши» авторы перебесятся и станут, как все.
Возможно, они не оформятся в лите-ратурное течение. Но как поколение, литературное поколение — социологический, хронологический, демографический, символический, социокультурный и т. д. факт — они уже есть.
источники цитируемых текстов
Малдун П. «Оглянись-ка парень…» // Иностранная литература. 2007. № 6.
Хини Ш. «Вывернутой уцепившись рукой за кольцо…» // Иностранная литература. 2007. № 6.
Михайлова Н. // Нева. 2008. № 7.
Горева В. // Нева. 2008. № 7.
Вавилов А. // Нева. 2008. № 1.
Бокарев А. «Я такой же, в сущности, бездельник…» // Пролог, http://www.ijp.ru/razd/at.php&failn=00867; «Смерть написана повсюду…» // Арион. 2007. № 2, http://magazines.russ.ru/arion/2007/2/bo.html; «…не я ли ‹…› один, как блудный народ Моисея бродил…» // Пролог. http://www.ijp.ru/razd/pr.php&failp=07300600867.
Беляев В. «Все же, как ни крути, кроме кладбища…» // Нева. 2008. № 1.
Жумагулов Е. «Никто не виноват, в том, что созвездий зрелый виноград вращается над нами в хороводе…» // Дружба народов. 2006. № 11, http://maga-zi-nes.russ.ru/druzhba/2006/11/zhu5.html.
Евстратов А., Кокин А., Кащеев А., Каримова А., Дегтерев Н., Александр М., Дузькрятченко А., Гончуков А., Надыров Б., Румянцев Д. (Омск), Иванов В. // Пролог. 2007.
Никитин Е. «Жить в темноте и тесноте и сравнивать по слепоте…» // Знамя. 2007. № 12. http://magazines.russ.ru/znamia/2007/12/ni7.html.
Успенский П. «На краю воображения…» // Нева. 2008. № 1.
Дьячков А. «Желтизна фонарей. Снегопад, снегопад…» // Нева. 2008. № 7.
Кусимов Р. «…но покуда на дне колодца видно небо, что над тобой…» // Крещатик. 2007. № 2, http://magazines.russ.ru/kreschatik/2007/2/ku4.html.
Фридман А. «Любовь глупа, как Интернет…» // Нева. 2008. № 1.
Ивлева Е. «В каждом из нас спит hero…» // Нева. 2008. № 1.