Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2008
Владимир Федорович Армеев родился в 1952 году. Доцент Новосибирского электротехнического института. Живет в Новосибирске.
ЗАКАЗНИК… ЭТО ДЛЯ КОГО
Термин “заказник” мне долго был непонятен, пока я не вспомнил старинный русский оборот: “дорога мне туда заказана”, то есть запрещена, в силу гарантированно тяжелых, суровых последствий. Сразу все встало на свои места.
В России вся территория (любые территории) кем-то и в какой-либо форме охраняются от всего остального народа. Но есть места, их довольно много, которые охраняются особо. Чтобы не путать с местами, “не столь отдаленными”, которые тоже охраняются особо, их называют “особо охраняемые природные территории” (ООПТ). Среди них заповедники, национальные парки, заказники и так далее, всего семь основных категорий. В Новосибирской области на сегодня ни заповедников, ни национальных парков нет (природой не вышли), зато заказников хватает. Из тридцати районов области почти каждый имеет свой заказник (их в области двадцать четыре).
В мире существует устоявшаяся практика: “закрывать” от любой формы эксплуатации порядка 10 % территории страны, как бы оставлять ее в полной неприкосновенности. Много это или мало, наверное, никто толком не ответит.
Ряд зарубежных авторов вообще считают, что для любой страны мира около 20 % земельных фондов должны составить резерваты, сохранившиеся в состоянии, близком к природным режимам, нетронутым человеком. В степных зонах — это 35–40 % земли, только так можно обеспечить оптимальное экологическое равновесие.
Так в Японии в конце ХХ века особо охранялось 14 % площади суши, в США — 12 %, в Англии — 9 %.
В Новосибирской области заказники должны поддерживать численность популяций в объеме, необходимом для сохранения генетического разнообразия видов в их естественной эволюции. При этом в них должна быть создана оптимальная плотность “заселения”. Как известно, общая численность вида должна состоять не менее чем из 1000 особей для обеспечения его генетического разнообразия. Иначе — инбридинг и конец. Генетическое разнообразие — это, по существу, основной критерий “выкраивания” территории заказника, именно поэтому под него должны выделяться обширные площади. Для многих иностранных национальных парков рациональной считается площадь порядка 200 тысяч гектаров.
Если вокруг особо охраняемой территории видовое разнообразие фауны значительно беднее, то и в заказнике оно неминуемо сокращается, пока не достигнет равновесия с “окружающей средой”. Причем, что самое главное, чем меньше площадь заказника, тем быстрее это произойдет. Ну, и вполне понятно, чем более “шустрые” звери и птицы живут на охраняемой территории, тем больше должны быть ее размеры (для лосей — одно, для бурундука — другое). Если все это учесть при организации заказников, то можно надеяться на сохранение всего живого — будем терять не более 1 % генетического фонда за сто лет. Вот это и есть цель создания ООПТ.
Новосибирская область под заказники отвела 7 % своей территории, что, кстати говоря, соответствует 40 % всей территории Бельгии и, в свете сказанного выше, в целом весьма солидно.
По большому счету заказник — это форма охраны природной среды и природных ресурсов. Так, биологические заказники (они доминируют в Новосибирской области) призваны сохранять численность и разнообразие всех видов фауны и флоры для поддержания естественного экологического баланса. Например, в области существуют определенные природные зоны с ярко выраженными природными особенностями животного, растительного мира, ландшафта. Их, вообще говоря, немного (уж никак не 24), но они есть — Присалаирье, Бараба, Кулундинские степи и так далее. Они известны, имеют экологически понятные, четкие отличительные признаки. Но почему же у нас все-таки число заказников почти равно числу районов?
Заказники возникли и бурно стали расширяться в РСФСР в 20-е годы на основе интенсивного кооперативного объединения охотников (“Сибпушнина”, различные охотсоюзы). Нэп — надо много хорошего меха. Но коллективизация прихлопнула кооперацию. Сталин стал интенсивно создавать другие особо охраняемые территории. О заказниках надолго забыли. Лишь в конце 50-х, когда сформировались устойчивые элиты на всех уровнях иерархии советско-партийной системы управления, заказники начали возрождаться. В соответствии с принятыми в конце 50-х — начале 60-х годов законами и положениями облисполкомы (крайисполкомы) получили возможность создания заказников “на местах”. Конечно, они были в этом очень заинтересованы (включая уровень райисполкомов и райкомов). Ведь кесарю кесарево. Надо иметь место с гарантированной охотничьей добычей. Вот и начал каждый секретарь райкома (райисполкома) пробивать для своего района (для себя, для своих, для услады старших товарищей) заказничек, свое местечковое “Завидово” (вдруг начальство что-либо закажет). И вот тут-то термин “заказ” приобретает истинный большевистский смысл “талон-заказа”, заказа, который всегда будет гарантированно выполнен для вышестоящей номенклатуры, ну, и для себя, любимого. А вот остальным тут все заказано.
Существующие заказники с лихвой (по крайней мере, по количеству) охватывают все экологически уникальные зоны области. Но никакой принципиальной, научно обоснованной схемы размещения и образования таких территорий не было и нет.
Что же из себя представляет заказник? Прежде всего — это довольно обширная территория от примерно 9 тысяч (в Куйбышевском районе) до 128 тысяч гектаров (в Сузунском). Для сравнения, в Томской области — от 235 тысяч гектаров. В целом же общая площадь заказников Томской области составляет 1910,2 тысячи гектаров, что равно 6 % территории и на 200 тысяч гектаров больше всей территории Новосибирской области. Тюменская область имеет 5236,4 тысяч гектаров особо охраняемых территорий (3,6 % площади области), а на Алтае 27 заказников занимают 4 % площади края.
Доминирующее биологическое назначение заказников Сибири — это воспроизводство (сохранение) животных (от медведя до колонка) и птиц (боровой и водоплавающей дичи) в экологически оптимальной нише. Меньшее, второстепенное значение имеет охрана редких и исчезающих видов растений. Почему второстепенное? Да потому, что, если ты попадешься навстречу экологу второй категории (это те, кто в основном и работают в заказниках, по крайней мере, по ним рыскают на “Буранах” и “уазиках”) с букетом экзотических цветочков, даже из самой-самой Красной Книги, он на тебя и внимания не обратит. А вот если с ляжкой косули, то сразу поймешь, что в заказнике первостепенно.
Заказник должен работать, работать совместно с людьми, его обслуживающими. И, следовательно, должны быть взаимоувязаны критерии оценки труда людей в заказнике и критерии “жизни заказника”. А что на деле?
Сегодня в каждом заказнике существует две “вертикали” власти: областная и федеральная. Они де-юре совершенно независимы, поэтому сказать, которая из них “главнее”, невозможно, а уж на которой из них лежит большая ответственность за состояние заказников — тем более. В соответствии с федеральным законом вся ответственность за заказники, включая их финансирование, лежит на областной власти, создавшей эти заказники. На основании этого закона в Новосибирской области разработан аналогичный закон об ООПТ. К сожалению, охрана (особо охраняемых) возлагается на “специально созданные для этой цели учреждения”, которые создаются и упраздняются (или реорганизуются) с периодичностью в несколько лет. Но, что самое интересное, с изменением организационной структуры управления изменяются и права (должностные инструкции) работников заказников. Так, например, в 2000 году для охраны одного из заказников области предусматривалось три государственных егеря с тремя карабинами СКС и сорока патронами. Кстати, этот заказник не самый большой — порядка 80 тысяч гектаров. Годовой объем финансирования порядка 300–400 тысяч рублей.
Позже функция охраны заказников передается службе охотничьего надзора соответствующего района. Кстати, ее сотрудники, в соответствии с областным положением заказника, имели очень широкие права вплоть до досмотра транспорта и личных вещей, задержания граждан и транспортных средств, при праве ношения служебного и личного оружия, применении слезоточивого газа и служебных собак. Словом, им вменялись все права государственных инспекторов по охране государственных (не областных, заметьте) природных заповедников и национальных парков, которые очень досконально прописаны в “Федеральном законе об особо охраняемых природных территориях”. При этом об этих правах слова нет в областном законе. Вот и получается, что граждане получали, по существу, вместо “общего режима — строгий”. Да, в соответствии с законом особенность режима охраны заказника определяется исполнительной властью субъекта Федерации. И сделали режим охраны заказников в Новосибирской области однозначно соответствующим особенностям охраны государственных заповедников. А по Сеньке ли шапка?
А я-то все никак не мог понять, в чем отличие заказников от заповедников. Так вот и получается, что в части “режима” разницы никакой не было до 2005 года. Разница заключается лишь в части использования территорий в народнохозяйственных целях. В заказниках частично хозяйственная деятельность разрешена: вспашка полей, сенокосы, заготовка дров и тому подобное. В заповедниках — “заповедь на все”. Хотя практически в заказниках крестьяне не ограничены в своей хозяйственной деятельности, могут делать все, включая сбор дикоросов, заготовку кормов и топлива, браконьерство.
В заказниках юга и юго-востока области я знаю места обитания сурков. Особой заботы требует какой-то серый сурок из Красной Книги, но я его не видел, а вот рыжих и бурых — битком. Крестьяне, например, во время покоса забивают сурков палками, а ловят капканами, петлями и еще одним способом, который даже у Сабанеева не описан.
Самый простой способ — петля. Она делается из нихромовой проволоки, раньше из такой делали спирали для электроплиток, устанавливается на выходе норы, привязывается к толстой (с руку) крепкой палке. Главное — не должно быть “человеческих” запахов. Сурок выскакивает из норы — и все. Если сразу толком не задавится, то может столько земли “накопытить”, что потом не поймешь, где нора. Вход полностью может быть завален землей, причем “с горой”.
Но наиболее практично-экзотичен другой способ, не знаю, как его назвать. Более всего подходящий термин — “на кол”. Судите сами. Берется арматурина толщиной около дюйма и длиной сантиметров сорок. Один конец затачивается. Нора сурка от входа идет вглубь не под большим углом. Во всяком случае, эту “пику” можно вбить в тропку лаза тупым концом под небольшим углом. Таким образом, острие арматурины находится на тропе в норе (сантиметров двадцать от входа), при этом острый конец возвышается над тропкой, сантиметров на три-пять. Из норы сурок выберется свободно, а вот если на всей своей скорости заскочит в норку, то… так на колу и останется. В норе у сурка заднего хода нет. Чем ему больнее, тем сильнее будет рваться в глубь норы, все сильнее насаживаясь на пику.
Крестьяне меня убеждают (сам не пробовал), что сало сурка полезнее барсучьего. А вот мясо этой дичины специфичное, требует особой подготовки перед употреблением. После освежевания тушку бросают в ручей, привязав за лапку к какой-либо ветке. Так тушка промывается в течение суток в проточной воде. Мясо даже просто отварное становится отменно вкусным, особенно со свежим ядреным апрельским хреном. Не говорю уж о барбекю.
В 2005 году произошла очередная реорганизация системы управления ООПТ. Был создан Департамент природных ресурсов и охраны окружающей среды. А вскоре была создана (учреждена администрацией) Областная экологическая инспекция, находящаяся в ведомственном подчинении указанного выше департамента. Именно эта инспекция и является на сегодня единственным легитимным управляющим заказников в части рационального использования животного и растительного мира на уровне области. Именно ее инспекторы работают сегодня “на земле” (официально — экологи первой и второй категории). Всего их около пятидесяти.
Но, что странно, права у экологов в заказниках значительно скромнее, чем были у охотнадзора. И они определены не губернатором, а лишь начальником департамента. Да, при охране заказника они имеют право “проверять”, “задерживать лиц”, “составлять акты”. Но права на досмотр личных вещей и транспортных средств (тем более их задержания) по должностной инструкции они не имеют. А об оружии — и речи нет.
И тут возникает интересный вопрос. Термин “задержание” относится к вооруженным, циничным и дерзким людям в хорошей физической форме, а де-юре эколог не имеет права сам быть в заказнике на работе с оружием. Никакими документами наличие оружия у эколога не регламентировано. Он сам подлежит задержанию как “гражданин с ружьем” (если такое при нем имеется). Вот так казус. Это и смешно, и глупо, и очень опасно. Ведь если такой эколог в одиночку встретит парочку браконьеров “за работой”, то есть вероятность, что с ним поступят, как с косулей. И еще нюанс: все права эколога распространяются только на флору и фауну заказника. Вне его — ни-ни. В настоящее время деятельность экологов определяется по следующим показателям: проверка заказников; учет животного мира; изготовление кормушек, солонцов, галечников, аншлагов; заготовка сена и веников; подрубка осин. Причем все показатели плановые. Особый интерес вызывает показатель “борьба с браконьерством”. Так в 2007 году было зарегистрировано экологами 59 случаев браконьерства в заказниках области. Почти по всем фактам материалы передаются в РОВД. В основном регистрируют нарушения режима с формулировкой: “задержан гражданин с ружьем” (25 фактов). Но есть и повеселее: “подростки палками убили двух косуль”. Вот это детки. Я читал раньше, что братья Лыковы могли в тайге догнать косулю, но ведь это многолетняя тренировка и тренировка с раннего детства, а тут на тебе, ребята из простых крестьянских семей, из сибирской глубинки (да у них, наверное, в школе уроков физкультуры никогда не было), а такая выносливость и сила. А ведь косуля даже по хорошему снегу идет со скоростью “Бурана”. Попадаются в заказниках и очень “удачливые”: “убой трех лосей”, “убой пяти косуль”. Как, говорилось выше, в части принятых мер по фактам браконьерства в большинстве случаев — это передача документов в РОВД. Но бывает, что применяются и другие, может быть, даже более действенные меры. Так по факту “задержание двух браконьеров, добыча — заяц” принятые меры — “реализация совместно с Управлением ветеринарии и фитосанитарного надзора в административном порядке”, короче, сожрали зайца, причем совместно. Да ладно уж, как говорится в известной интермедии: быть у колодца, да не напиться? Тем более что дело было в феврале. Да и полазь-ка по лесу по этим сугробам, тут не только “реализацию” зайца, но и дополнительно кое-что произведешь “совместно”.
Появился еще один контролирующий заказники орган, но уже федерального уровня, подчиненный Министерству сельского хозяйства, — Федеральная служба по ветеринарному и фитосанитарному надзору, которая в соответствии с приказами министерства имеет право проверки любых мероприятий, проведенных “в области охраны, воспроизводства, использования объектов животного мира… на особо охраняемых природных территориях регионального значения”.
В свете таких чеканных фраз сразу понятно, что “реализацию” экологам надо проводить именно с этой службой. А если без шуток, то действительно экологи совместно с ней проводят десятки проверок в год по каждому заказнику. Кроме того, к совместным проверкам привлекаются РОВД и лесхозы. Общее число проверок по заказникам колеблется от 62 до 246 (данные за 2007 год). Так в ходе проверок в заказниках области в 2007 году обнаружено девять убитых лосей, из них три были убиты одновременно, и тридцать пять косуль.
По каждому заказнику существует положение, определяющее его статус и особенности его эксплуатации. Так если в большинстве ООПТ запрещена всякая охота, то в некоторых из них разрешено “уничтожение в течение круглого года ворон, волков, бродячих собак”. Правда, не оговаривается, кому это разрешено. Вообще-то теоретически нахождение с оружием в заказниках не запрещено, если его ношение и транспортировка соответствуют “Закону об оружии”. Но, увы, практика такова, что в заказниках обыскивают даже “мирно пашущие трактора”. Особенно “безумствовали” охотоведы из Охотнадзора (структура Россельхознадзора). Вот уж кто чувствовал себя королями в заказниках. Зимой — это табун снегоходов, все в маскхалатах, за спиной расчехленные карабины. Прямо карательный отряд. Правда, сейчас им работа в заказниках заказана, ибо все функции охраны ООПТ возложены, как говорилось выше, на Областную экологическую инспекцию, то есть их “полномочия переданы “территориям”. Кстати, Рыбнадзор в структуре Россельхознадздзора также на сегодня упразднен не только в заказниках, но и вообще.
Не забывается присказка еще времен гражданской войны: чем меньше карателей, тем толще партизаны. А русский мужик во многом до сих пор чувствует себя как партизан. Сосед срубил в лесу девять осинок (на жерди), притащил их к себе на огород на лошадке. Завалился забор на огороде, сгнили жерди. Так тут же прибежал красномордый пузатенький мужичонка с просроченным удостоверением лесника и вкатил ему штраф в девять тысяч рублей. Сейчас сосед партизанит грамотнее. В общем, Охотнадзор покрасовался: за десять лет в этом заказнике лосей не осталось.
В режиме заказника (заказников) есть еще одно серьезное ограничение: в них разрешено передвижение транспорта (для “иногородних”) только по дорогам общего пользования. То есть из деревни А в деревню Б вы (грибник или ягодник) ехать можете, а вот свернуть с дороги в приглянувшийся вам колок, где белые грибы и грузди “стоят стеной”, не имеете права. Хотя практически лично мне не известны случаи, чтобы людей за это штрафовали. Да, обыскать машину — обыщут, но не более. Но все-таки свернул в лес — ты уже виноват. И вообще, простому человеку заказники лучше, как зайцу, обегать стороной.
Кстати, о зайцах. Особый режим охраны заставляет местных вырабатывать и особые способы охоты, охоты “по-тихому”. Это в основном петли и капканы. Например, петли на зайца. Исконно русский, традиционный способ ловли косых. Ну, что кажется проще. Нашел заячью тропу, а в конце зимы они набиты по всему лесу, ставишь над ней петлю из нихрома (да хоть из медной проволоки), привязываешь к толстой палке или к дереву, и все, жди. Так можно поставить десятки петель, ждать неделями, и… ничего. А вот аборигены ставят три петли — гарантировано три зайца.
Выбирается открытое место (озеро, поляна), через которое проходит тропа. К поляне она всегда выходит из кустиков. И заяц, прежде чем преодолеть это открытое пространство, обязательно остановится в начале тропы, оглядится и потом достаточно энергично перебежит (проскачет) открытое место. Если на поляне просто поставить петлю — он ее увидит и обежит. Поэтому в начале тропы, при ее выходе из зарослей, по обе стороны втыкаются вертикально в снег (не глубоко) две палочки и связываются между собой белой ниткой так, что нитка оказывается натянутой над тропой. Заяц на фоне белого снега ночью эту нитку не видит (он ночной житель). Как только он врежется в нитку, палочки бьют его по голове, по ушам. Испуг. Он одурело делает мощный прыжок, а вот там, в конце прыжка, и стоит петля. Все. Конечно, “давленое” мясо хуже “стреляного”. Но в заказнике-то много не постреляешь. А тут всегда зайчатинка. Кстати, в старину на Руси готовили только заднюю часть зайца — седло, а переднюю не ели, считая ее “собачатиной”. Но я разницы не чувствую.
В заказниках постоянно ведется учет численности животных для контроля динамики воспроизводства. Так Департамент природных ресурсов и охраны окружающей среды в рамках государственного задания проводит зимний маршрутный учет по следам (лось, косуля), учет водоплавающей и боровой дичи, учет околоводных видов животных (бобр, ондатра, выдра, норка), а также сурка, барсука и лисицы. Ведется даже учет полезных хищных птиц. Что интересно, стоимость учета этих хищников составляет за год 118 080 рублей, в то время как учет водоплавающей дичи на перелете — 42 240 рублей. В целом выполнение функций учета объектов животного мира в пределах ООПТ области обходится в восемьсот с небольшим тысяч рублей.
Для анализа вся учетная информация поступает во Всероссийский научно-исследовательский институт охоты и звероводства, находящийся в Новосибирске. Этот институт ведет учет, контроль и анализ состояния фауны на территории не только заказников, но и всей области с целью определения плотности того или иного вида на отдельных территориях, включая ООПТ. Дело в том, что каждая популяция животных и птиц должна находиться как бы в “напряжении”. Понятно, что если численность популяции сильно возрастает, то это приводит к негативным для нее последствиям: особи становятся более слабыми, возникают болезни, а при высокой плотности — эпидемии. Что мы и имеем, например, сегодня с популяцией бобра. Во многом благодаря усилиям указанного института в область были завезены и адаптированы эти зверьки. И они так успешно прижились, так расплодились (не будет преувеличением сказать: “размножаются, как бобры в Новосибирске”), что сегодня их необходимо отстреливать, причем необходимо “изъять из природы” до 17 % от их общей численности, именно для поддержания популяции в напряжении с целью ее сохранения.
Вслушайтесь, какой необычный, музыкально-махновский оборот — “изъять из природы”. Так мог говорить только Лева Задов. А ведь я это взял из официальных документов, из отчетов экологов-охотоведов. Насколько базарно-бандитский — “пустить в расход” — и настолько иезуитско-элегантный — “изъять из природы”. А суть одна — убить.
И вот как-то приезжаю в свою деревню, у меня там избушка. Май, солнечно (но к вечеру), безветренно, тепло. Свистнул по трубе корешам. Пока растопил русскую печь, вскипятил самовар (на сосновых шишках), нарезал и отварил спаржу, пацаны подлетают. Радость встречи и предстоящей хорошей русской выпивки, весело. Они уже где-то сидели, “отдыхали” перед этим. Привезли полведра отварной бобрятины и шесть свежесоленых бобровых шкур. Это почти полмешка (в подарок). Выпили, закусили бобрятиной со спаржей. Мясо нежнейшее (свеженина), вкус — потрясающий. Седло барашка, или филей теленка, или свиная шейка — и рядом не лежали ни по вкусу, ни по нежности. Парни уже столько бобров набили, что дома у всех холодильники забиты. Но мне ведь тоже хочется “изъять из природы”. Посидели, вечереет. Самое время для бобриной охоты. Им разъезжаться (они из других деревень), а мне страсть как охота подбить бобра.
Короче, они дают мне “наколку”. Километрах в пятнадцати (я это место знал) — речушка, там бобровая плотина. Это угодье пока не трогали. Единственное неудобство — нельзя подъехать близко, машину надо оставить почти за километр. Но “для бешеной собаки сто верст — не крюк”. Я бегом в машину — и “по газам”. Благо винтовку еще из нее не вытащил и патроны тоже там. Все для бобров! Не теряем времени на сборы.
Для особо рьяных радетелей природы особо подчеркиваю: это не “явка с повинной” и не “чистосердечное признание”. Все, что я пишу, — это художественный вымысел.
А винтовочка-то “Remington”, оптика тоже американская, патрончики испанские с экспансивными пулями. Доехал. А дальше почти километр по вязкой свежей пахоте — пёхом. Ранние сумерки.
Поле как бы горбом. Метров пятьсот до горба и столько же вниз. Как только поднялся, сразу увидел плотину и прудок. Но ёлки-палки, место вокруг плотины совершенно открытое: ни кустов, ни деревьев. Стоит только одинокая береза метров в двадцати от воды, да и та толщиной с голову пятьдесят шестого размера. Но что делать. Сумерки плотнеют. Без остановки подхожу к запруде и сразу саперной лопаткой (пацаны подучили) начинаю ее разбивать. Сооружение очень прочное. Вроде деревца, толстые сучья, а все “спаяно” почти в кирпичную кладку. Но вот сделана небольшая пробоина, и вода весело понеслась хорошим ручьем. Пока рубил (лопатка со всех сторон заточена, как бритва), сумерки сгустились.
Взмокший от работы, плюхнулся за березу. Охота курить, но нельзя. Слышно, как журчит мой рукотворный ручей. До темноты осталось недолго. Буду сидеть, пока хоть что-то видно в перекрестье оптики на зеркале пруда (оно значительно светлее окружающего ландшафта). А ведь еще надо столько тащиться по этой мокрой пахоте и темноте. И вдруг на воде появилась черная кочка, плывущая в сторону плотины. Я медленно поднял винтовку, смотрю в прицел — это мокрая меховая голова бобра. Не видеть меня он, конечно же, не мог, но все-таки плывет. Директор, значит. Ответственность. Как только почуял, что уровень пруда падает, — сразу поплыл на проверку состояния своего гидротехнического сооружения. Следом наверняка прибудет главный инженер и главбух подтянется.
Голова уже в перекрестье прицела, нежное нажатие спускового крючка, и… она исчезла. Но шлепок пули об нее я слышал явно, промаха быть не могло (расстояние-то всего метров тридцать). Ребята предупредили, что бобер, даже гарантированно убитый, все равно затонет. Я про это забыл. Надо было подождать, пока он подплывет к запруде и стрелять его там. А сейчас он занырнул (утонул) посреди пруда. Уже почти стемнело. В спешке забыл из избушки захватить болотные сапоги. И что? Лезть в неизвестный пруд в ботинках, ночью, одному? А вода ледяная, дна не знаю. Да его надо еще найти под водой. Задача опасная и рискованная. Решил уехать и вернуться утром.
По дороге еле вызвонил одного из своих товарищей (поздно, все спят). Договорились, что я за ним заеду в шесть тридцать.
Какой я все-таки умница, что успел растопить по приезде русскую печь. Зашел в холодную избу, положил руку на лежанку печи, а она уже нежно-ласково теплая. Все. На печь матрац, подушку, батистовую простынь, разделся и сам туда же.
Проснулся, как и договаривались, в шесть. На дворе светло, птицы уже вовсю поют со страху. Бегом, в машину гидрокостюм и пулей к Паше. До него километров пять. В общем, пока то да се, на пруду оказались около восьми. Подходим, издали увидели, что посередине пруда торчит из воды как бы штык от штыковой лопаты. Паша спрашивает: что это там торчит? Я, когда уходил ночью, ничего такого не видел. Подошли. А это здоровенный бобриный хвост.
Паша надел мои гидроползунки и осторожно начал входить в воду. Когда добрался до бобра, вода была ему почти по грудь. Хорошо, что ночью я не полез. Потрогал осторожно хвост и кричит: “Ты кого убил? Ты же ихтиандра застрелил! Он тут дайвингом спокойно занимался, а ты его — пулей”. Ну, и шуточки! Паша дернул за хвост, а он не поддается. Еще, еще. Потом рывком. Бобер, даже смертельно раненный (пуля попала под самый череп), успел на дне ухватиться зубами за какую-то корягу. Грузно, с трудом Паша поволок его к берегу. А на сушу мы его уже вдвоем еле-еле вытащили. Такого я никогда не видел и уже не увижу — бобер величиной почти с человека.
Мы его попробовали поднять. Ну, подняли. Но через пахоту до машины мы его даже вдвоем не дотащим. Как выяснилось потом, в нем мяса было чистым весом — 52 килограмма. И что делать? Паша говорит: “Давай освежуем тут и утащим по частям”. А у нас не то что рюкзаков, пакетов даже нет. Как эти части таскать? На мне была хорошая армейская куртка. Из нее и двух жердин из запруды мы сделали носилки и вполне сносно, без надрыва, дотащили трофей до машины. Но это надо было видеть: два мужика по раскисшему полю прут носилки, а на них лежит здоровенное мокрое лохматое чудище.
Естественно, вечером шашлык. Как только приехали и разделали тушу, нужные куски мяса я бросил в проточную воду. За два часа до ассамблеи уже порционные куски замариновал: легкий фречь из шампанского класса брют, лимон, обилие лука, специи. Соль в конце. Уголья из сухих березовых поленьев (без коры). Соус бешемель со сморчками. В процессе готовки с мяса на шампурах капает на уголья расплавленный жир и вспыхивает. Я заливаю это пламя березовым соком, что придает дыму необычайно приятный аромат. Перед подачей, когда шашлык уже готов, он посыпается пряной рубленой зеленью и обязательно фламбируется коньяком “Камю”.
Сами понимаете, про гастрономические качества такого блюда писать бесполезно, ни у кого не получится.
Вот все это и есть — “изъять из природы” бобра. Хотя, думается, и всех остальных изымать из природы не менее увлекательно и вкусно. Так, для наших заказников барсука (тоже очень вкусно) начнем изымать, когда его численность достигнет полутора штук на тысячу гектаров, а вот косуль должно быть десять штук на такой же площади.
То же относится и, например, к лосю. По нему критическая плотность составляет четыре особи на одну тысячу гектаров. В случае превышения этой цифры необходим отстрел до 10 %.
Хотя мне кажется, что за лосей сильно беспокоиться не стоит. На них, кроме охотников, и волков хватает. Недаром, как говорилось выше, в некоторых заказниках разрешен их круглогодичный отстрел. Но крестьяне умудряются уничтожать этих хищников и без стрельбы в заказнике.
… Было начало декабря. Постояло несколько морозных дней. Отпустило, заяц интенсивно забегал. Я встал на лыжи и решил пройтись по талам. Это прибрежные низины почти непроходимые, сплошь заросшие тальником, калиной, черемухой, все это увито хмелем, плетями ежевики. Словом, гуляй да гуляй. Территории их довольно обширны по берегам реки Берди. Продираюсь я через эти дебри. Но иду не просто так, иду по едва улавливаемой лыжне (ночью был сильный снегопад). Мне просто стало интересно: ну, какой дурак, кроме меня, может таскаться в этих дебрях, зачем? И вдруг прямо натыкаюсь на висящий на прочном капроновом шнуре на высоте метра какой-то комок. Из-за ночного снегопада на нем шапка снега. По размеру кусок — чуть меньше стакана. Привязан шнур к толстому черемуховому суку.
Огляделся кругом, ничего не понимаю. Ударил палкой по комку, снег слетел с него, присмотрелся. Это был кусок промерзшего мяса. Что это, для чего? Почесал, почесал “репу”. Ничего не понимаю. Но лыжня уходила дальше, в глубь зарослей. Я туда же. Минут через пятнадцать (хватило, чтобы порвать маскхалат) через кусты вижу издали какой-то серый, довольно толстый столб, высотой примерно под метр семьдесят (с человека). Толщиной он явно диссонировал с окружающим: не было в этой забоке таких толстых стволов. Издали можно было его принять за высокий пень, скорее обломок осины. Такие попадаются в других местах, в осинниках. Но здесь… А лыжню как раз туда и потянуло. Метрах в трех разглядел, что серое — это шкура. Подошел вплотную. Передо мной на задних лапах совершенно вертикально стоял мощный серый зверь. Взяла оторопь. Подумал: наверное, собака, овчарка. Морду я пока не видел. Она покрыта шапкой снега. Видно лишь, что она “смотрит” вверх. Но самое жуткое — из этой снежной шапки выходил туго натянутый капроновый шнур, привязанный на высоте метров двух к толстому суку.
Первое, что пришло в голову: кто-то повесил этого бедного Шарика. Я ударил палкой по голове зверя. Удар, как о деревяшку: проморожена. Но снег слетел с головы, и я увидел… оскаленную волчью морду с широко раскрытой к небу пастью, забитой снегом. В нее и уходил тугой капроновый шнур. Сценка почти из Босха. Жутко. Ничего не понимаю. Ударил палкой по туловищу — деревяшка, весь проморожен. Задние лапы почти прямые. От удара голова и туловище слегка качнулись в сторону, но шнур снова ее вернул на место, а ноги не шелохнулись. Концы лап утопали в снегу. Я разгреб палкой снег вокруг лап. Обе лапы зажаты скобами мощного капкана. И я все понял.
В этих талах осенью и зимой большое количество зайцев. Вот за ними и наведываются серые. Бежит, а тут висит кусок хорошего мяса. Волк слегка подпрыгивает, хватает, начинает заглатывать его, и по мере проталкивания куска по пищеводу он как бы “лезет” по шнуру вверх, все сильнее и сильнее, вставая вертикально. А под шнуром с мясом, на земле замаскирован капкан. И даже попав в капкан задними лапами, он продолжает заглатывать мясо все глубже и глубже, пока не встанет строго вертикально. Вот такая тихая охота в заказниках.
Создание системы ООПТ служит важнейшей гуманитарной цели — сохранению среды обитания человека. Новосибирская область по части заказников в Сибирском регионе наиболее близко “продвинута” к мировым стандартам. В современных условиях создание новых охраняемых зон — задача крайне трудная в материальном, юридическом и социальном аспектах.
Психологический аспект функционирования даже действующих заказников не так прост, ибо отношение местного населения к усилению режима контроля над его (населения) средой обитания, естественно, всегда крайне отрицательное. Какому пастуху понравится, когда в поле к нему подъезжает черный “Гранд чероки”, из которого вылазят мордастые ребята в натовском камуфляже (егеря заказника, как они любили представляться) и начинают потрошить переметные сумки на его лошадке (производится личный досмотр и досмотр транспортного средства). Местному населению это не надо. И оно всегда будет такому режиму (режиму заказников) латентно противостоять.
Когда большевистско-советские бонзы создавали заказники, они, естественно, никого не спрашивали, мнение народа, проживающего на территории заказника, их совершенно не интересовало. Но сегодня попробуйте спросить народ, проживающий на территории предполагаемого заказника: “Хотите ли вы жить на территории заказника?”
Ответ предсказуем. Для местного мужика жить в заказнике — это лишние страхи и неприятности. Едет он на тракторе из леса, тащит телегу чурок. Его обязательно остановят, обшмонают кабину, еще и пригрозят: мол, смотри, у нас не забалуешь, ты у нас “под колпаком”. Кому это надо? Если провести референдум на эту тему среди местного населения, очевидно, что после него большинство заказников придется прикрыть, если прислушаться к “гласу народа”.
Какой-то простачок в Интернете пишет: поскольку заказники просуществовали уже несколько десятков лет, то “выросло целое поколение людей, воспитанных в традициях уважения к ним”. Уважение! Уважение каторжника к кандалам? Вот противоречие интересов личности и государства, а к этим противоречиям власть должна относиться серьезно. Тем более что выход из этой ситуации прост, он уже найден и существует в практике ООПТ.
Просматривая “положения” о заказниках Новосибирской области, я с удивлением обнаружил, что в одном из них разрешается охота для местного населения на три дня по таким-то видам птиц. Вот он, не кнут, но пряник. Действительно, если разрешить местному, именно местному населению охотиться в заказнике (регламентировав количество дней, время года, число трофеев, вид дичи и т. д.), то психологическое отношение людей к заказнику изменится на 1800 С. Они почувствуют себя элитой охотничьего мира. Они сами будут отлавливать любых браконьеров и пачками их тащить к егерям. Получится как бы заказное (заказническое) казачество: “сами имеем, но сами и охраняем”.
Число заказников должно определяться по числу уникальных природно-ландшафтных зон. Заказник не может быть маленьким, мелким. А именно такие сегодня доминируют в области. Они не в состоянии обеспечить генно-видовое разнообразие и воспроизводство фауны. Необходимо создавать крупные по площади, а следовательно, более эффективные с точки зрения экологии резерваты. Пусть их будет меньше, но с общей площадью порядка 10 % площади области.
На сегодня фактически в заказниках охранно-репрессивные функции выполняют четыре организации. Две областного уровня (областной администрации) и две федерального (в рамках Госсельхознадзора). Не много ли? Хотя вроде как юридически — это компетенция областной экологической инспекции, что четко прописано в ее уставных документах. Именно она отвечает за эффективность работы заказника и выполняет особую охрану этой государственной собственности. Но, как ни странно, профессионально-правовой статус эколога практически не определен, да и вообще он не состоит на государственной службе (не является государственным служащим). Это просто нелепость.
В соответствии с буквой Федерального закона об особо охраняемых территориях заказники должны иметь свою администрацию (дирекцию), что не продублировано в областном законодательстве. Действительно, должна быть единая областная администрация ООПТ, сосредоточившая в своих руках не только все права по организации эффективного функционирования заказников, но и несущая полную и всестороннюю ответственность за их содержание.