Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2008
Аркадий Анатольевич Бартов — прозаик, драматург, эссеист. Родился в 1940 году в Ленинграде, окончил Ленинградский политехнический институт и Ленинградский государственный университет. Печатался в самиздате Ленинграда, Москвы, Риги и в эмигрантских изданиях, в журналах “Аврора”, “Нева”, “Звезда” (Санкт-Петербург), “Знамя”, “НЛО” (Москва), “Родник” (Рига), “Урал” (Екатеринбург), “Собеседник”, “Комментарии” и др., в ряде сборников и альманахов. Вошел в “Антологию мирового рассказа” (Белград, 1992), антологию писателей ленинградского андеграунда “Коллекция” (СПб., 2004) и в антологию “Русский рассказ XX века” (М., 2005). В России вышло десять книг. Печатался и переводился в Австрии, Германии, США, Франции, Израиле, Югославии, странах Балтии. Член Союза писателей Санкт-Петербурга и международного клуба писателей и художников “Dada Lama Orden” (Берлин), Международной федерации русских писателей (Мюнхен), Русского ПЕН-центра (Москва). Живет в Санкт-Петербурге.
Рассказы
Записки графа де Монтолона.
Из цикла “Жизнь и подвиги Наполеона Бонапарта
Смерть императора. Вместо предисловия
5 мая 1821 года на острове Святой Елены умирал великий император Франции Наполеон I. Он шевелил губами, но почти ничего нельзя было услышать: за окнами Лонгвудского дома, где неподвижно лежал Наполеон, свирепствовал шторм. Ураганный ветер вырывал с корнем деревья, снес несколько усадеб на острове и сотрясал дом императора.
Вокруг постели Наполеона находились: маршал Бертран с женой, генерал граф де Монтолон с женой, генерал Гурго, любимый корсиканец императора Сантини, слуга Маршан и еще кое-кто из прислуги. О чем вспоминал великий император Франции перед смертью? Свите, столпившейся у постели Наполеона, удалось разобрать несколько слов умирающего:
— Великолепная Грассини, госпожа Браншю, мадемуазель Жорж, госпожа Пермон, маркиза Бьянка, Пикарди, Тереза Кампани, мадам Элеонора Денюэль де ла Плэнь, Мари Валевски… о, Мари Валевски…
Вспомнил ли перед смертью император о своих двух женах — Жозефине и Марии-Луизе?
— Нужно позвать священника исповедовать императора, — шепотом сказал маршал Бертран.
Все вышли из покоев императора. Последним вышел граф де Монтолон. Несколько месяцев перед смертью Наполеон диктовал ему свои мемуары.
Священник провел наедине с императором целый час. Он же потом и соборовал Наполеона. Выйдя из покоев императора, все слышали, как священник прошептал: “Он великий грешник”.
В шесть часов вечера 5 мая под завывание ветра, бушевавшего на острове, великий император Франции в возрасте пятидесяти одного года скончался.
После смерти Наполеона его вещи были отправлены в Англию. В Лондоне были выставлены: экипаж императора, короткие кашемировые штаны, кофейник, а также такие удивительные предметы, как золотой скребок для языка и щетка для мытья. Великий английский поэт Джордж Гордон Байрон видел некоторые из этих вещей и был настолько ими впечатлен, что изготовил себе их копии. Коллекционирование реликвий, связанных с именем Наполеона, началось задолго до периода романтизма. После смерти императора деревья вокруг его могилы на острове Святой Елены были распилены и пущены на сувениры. Через много лет к этим и другим артефактам присоединились и записки графа де Монтолона, которые он продолжал писать и после смерти императора. Эти записки хранились вначале в одном из европейских монастырей, но затем попали в частную коллекцию книготорговца из Филадельфии Розенбаха. Несколько лет назад в Музее французского искусства в Нью-Йорке они были выставлены на обозрение.
Сейчас эти записки впервые публикуются на русском языке.
Наполеон Бонапарт и мадемуазель Жорж
Весной 1803 года Первый консул Франции Наполеон Бонапарт пригласил актеров к себе в Мальмезон, чтобы они сыграли пользующийся тогда большой популярностью спектакль “Ночи Дорины”. Жена Наполеона Жозефина была в это время на курорте в Пломбьере, где лечилась от бесплодия. Во время спектакля Первый консул обратил внимание на актрису Веймер из “Comedie FranCaise”, играющую в пьесе главную роль. Сценическое имя актрисы было мадемуазель Жорж. Голова, плечи и тело ее были так прекрасны, что просились на картину. Наполеон пригласил актеров на обед, усадил мадемуазель Жорж рядом с собой и любезно ухаживал за ней. Неожиданно консул, сделав неловкое движение, опрокинул графин с вином на мадемуазель и увел облитую соседку в свои апартаменты. Их отсутствие было долгим. Мадемуазель Жорж вспоминала позже: “Он снимал с меня одежды одну за другой, изображая горничную так похоже и так изящно, что нельзя было устоять. Он притворялся ребенком, припадал к груди, чтобы соблазнить меня. Это не был консул, это был влюбленный, oн обнимал так нежно и уговаривал так настойчиво, что его страсть передалась мне…” Актриса приходила к Наполеону около двух лет, вызывая сильное беспокойство Жозефины. На последнем их свидании в декабре 1804 года Наполеон был задумчив, и, не отвечая на ласки мадемуазель, внезапно оделся и покинул ее. Больше они не встречались.
Впоследствии, много лет спустя, Александр Дюма спросил мадемуазель Жорж, почему Наполеон оставил ее. “Он покинул меня, чтобы стать императором”, — с гордостью ответила актриса. Комедиантка вскоре после свидания с Наполеоном уехала за границу, в Санкт-Петербург, где стала любовницей царя Александра, а Наполеон в парижском соборе Нотр-Дам провозгласил себя императором.
Некоторые обстоятельства написания письма
о переделе мира, отправленного императором Франции
Наполеоном I русскому императору Александру I
2 февраля 1808 года
“Ваше Величество, — начал писать 2 февраля 1808 года в парадном мундире и при сабле император Франции Наполеон I за своим бюро письмо русскому императору Александру I, и на этом месте камердинер Констан ввел в его покои мадам Элеонору Денюэль де ла Плэнь, — армия в 50 000 человек, — продолжал писать император, — наполовину русская, наполовину французская, частью, может быть, австрийская, направившись через Константинополь в Азию, еще не дойдя до Евфрата, заставит дрожать Англию и поставит ее на колени перед континентом, — император Наполеон I оглянулся на мадам де ла Плэнь, — я могу начать действовать в Далмации, Ваше Величество, — на Дунае, спустя месяц после нашего соглашения армия может быть на Босфоре, этот удар отзовется в Индии, и Англия подчинится, — продолжал писать император и, уже не оборачиваясь, предложил мадам де ла Плэнь снять платье, — я согласен на всякий предварительный уговор, необходимый для достижения этой великой цели, но взаимные интересы обоих наших государств должны быть тщательно согласованы и уравновешены, — продолжал писать император и велел мадам де ла Плэнь лечь в постель, — все может быть подписано и решено до 15 марта, к 1 мая наши войска могут быть в Азии и войска Вашего Величества в Стокгольме, тогда англичане, находясь под угрозой в Индии и изгнанные из Леванта, будут подавлены тяжестью событий, которыми будет насыщена атмосфера, — император отвлекся от письма и достал из ящика бюро пачку банковских билетов, — Ваше Величество и я, — продолжал писать император, — предпочли бы наслаждаться миром и проводить жизнь среди наших обширных империй, оживляя их и водворяя в них благоденствие путем развития искусств и благодетельного управления, но враги всего света не позволяют нам этого, — на этом месте письма император пересчитал банкноты, которые достал из бюро: их оказалось девяносто шесть. — Мы должны, Ваше Величество, увеличивать наши владения вопреки нашей воле, — продолжал писать император, — мудрость и политическое сознание велят делать то, что предписывает судьба: идти туда, куда влечет нас неудержимый ход событий,— император оглянулся и увидел, что мадам Элеонора Денюэль де ла Плэнь, обнаженная, уже лежит в постели. — В этих кратких строках, — продолжал писать император, — я вполне раскрываю перед Вашим Величеством свою душу, тильзитский договор должен регулировать судьбы мира, быть может, при некотором малодушии Ваше Величество и я предпочли бы верное и наличное благо лучшему и более совершенному состоянию, но так как англичане решительно противятся этому, то признаем, что настал час великих событий и великих перемен, — император Наполеон взглянул на часы, — относительно времени и места нашего свидания, на котором будет достигнуто окончательное соглашение об условиях раздела, то предоставляю себя в полное распоряжение Вашего Величества, — император привстал, явно торопясь закончить письмо.— Если Ваше Величество может приехать в Париж, то этим доставит мне большое удовольствие, если Ваше Величество пожелает остановиться лишь на полдороге, то отмерьте циркулем на карте середину пути между Петербургом и Парижем, и я неукоснительно явлюсь на место свидания в условленный день”,— на этом месте император расписался, запечатал письмо, вызвал своего камердинера Констана, велел отдать письмо послу Коленкуру для отправления в Петербург и, не снимая мундира и сабли, пошел к мадам Элеоноре Денюэль де ла Плэнь.
Напрасное ожидание Наполеоном Бонапартом
во французском лагере в Булони тумана над Ла-Маншем
16 апреля 1804 года первый консул Франции Наполеон Бонапарт, ставший через два дня императором Наполеоном I, ждал сырого и свежего весеннего тумана над Ла-Маншем, который, по прогнозам химика и физика Жозефа Луи Гей-Люссака, занимавшегося научным исследованием атмосферы, должен окутать море. Наполеон Бонапарт, скрестив руки на груди, шагал по берегу залива, пристально всматриваясь в серо-жемчужную дымку на горизонте, так и не превращавшуюся в туман. Воздух был бледно-лазоревым, а море — спокойным, как расплавленное стекло. На расстоянии одного кабельтова в сторону Викотского мыса виднелась эскадра злейшего врага Наполеона — Англии. Уже высоко стоявшее солнце освещало белые виллы Булони и зеленые склоны холмов. “Мне нужно было только три дня туманной погоды, а два из них уже прошло, — и я бы стал хозяином Лондона, парламента, Английского банка, а следовательно, всего мира”, — сказал себе Наполеон Бонапарт. Наполеону нужны были всего “три туманных дня”, чтобы дать возможность французскому флоту ускользнуть от английской эскадры и высадить армию на английском берегу, пройти от места высадки до Лондона, войти в столицу, завоевать Англию, а затем и весь мир. Два дня уже прошло, а Наполеон все ходил по берегу Ла-Манша. Он еще и еще раз перечитывал прогноз Гей-Люссака, но туман все не наступал. Минуты и часы проходили медленно. Иногда Наполеон застывал, смотря застывшим и ледяным взглядом в сторону ненавистной ему Англии, и становился неподвижным, как статуя, только глубоко дыша и наполняя свои легкие свежим морским воздухом. Вода в бухте Булони темнела и делалась похожей на полированную сталь. Но не было и признака тумана. Скалы берега Па-де-Кале и стены расположенной там крепости постепенно таяли в сумерках. Там и сям виднелись пятна света, которые, отражаясь в воде, становились похожими на длинные сверкающие рапиры. Солнце склонялось к горизонту, на поверхности моря была всего лишь мелкая рябь. Белые облака торопились на запад, не задерживаясь над Булонью. Наконец вся бухта потонула в темноте, только вдалеке оставались чуть видны сигнальные огни английской эскадры. Только контуры окружающих скал вырисовывались так же четко, как под лучами солнца. Темный воздух и ночное море сливались друг с другом, и в них играли отблески многих тысяч звезд. А туман все не наступал. Наполеона Бонапарта ждало много других, не терпящих отлагательства дел. “Тумана не будет”, — решил Наполеон и поздно вечером уехал в Париж, чтобы уже 18 апреля 1804 года успеть подписать постановление Сената, дающее первому консулу Наполеону Бонапарту титул наследственного императора Франции, а через семь месяцев в соборе Нотр-Дам возложить на себя корону императора. Великая армия Наполеона не высадилась в Англии. Наполеон так и не дождался тумана. Французский химик и физик Жозеф Луи Гей-Люссак дал будущему императору Наполеону Бонапарту неверный прогноз. Англия была спасена.
Гнев, охвативший генерала Наполеона Бонапарта
во время его экспедиции в Египет
21 июля 1798 года в селении Эмбабе в Египте, после того, как армия генерала Наполеона Бонапарта наголову разбила мамелюков, к генералу пришел молодой египтянин, родственник шейха Александрии Сиди Мохаммеда эль-Кораима, и пригласил генерала на похороны своей матери. Бонапарт милостиво принял приглашение и вместе со своей свитой присоединился к похоронному шествию.
Присмотревшись к окружающим, генерал обнаружил отсутствие гроба и спросил об этом молодого человека. Последний указал ему на свою мать, идущую в процессии среди других и столь же спокойную и даже веселую, как и прочие, только очень худую. Генерал Бонапарт выразил юноше свое удивление и спросил, как он мог его так обмануть, сказав, что мать умерла, в то время как она жива и здорова. Ответом было, что только что совершилось похоронное обильное пиршество, на котором только его мать ничего не ела, так как уже несколько дней голодала и готовилась к смерти. Ее решили похоронить, потому что она достаточно пожила и пора ее убить, что они с братом скоро и сделают, на что мать согласилась с удовольствием.
Услышав все это, Наполеон Бонапарт страшно разгневался. Он приказал разогнать похоронную процессию, убрать молодого египтянина с глаз долой, его мать хорошо накормить, а шейха эль-Кораима распорядился арестовать и в случае отказа шейха дать за себя большой выкуп отрубить ему голову.
Сам генерал скоро забыл об этом происшествии и начал строить планы дальнейшего похода.
Причина, по которой императрица Мария-Луиза
стала носить длинные панталоны
Утром 15 июня 1811 года императрица Мария-Луиза, жена императора Наполеона I, встала не слишком рано, так как накануне поздно легла. “Красная дама”, то есть горничная, одетая в красное платье, подала ей в постель первый завтрак — горячий шоколад с пирожным. Для утреннего туалета появлялась дама с каталогом в руках, в котором содержались изображения всех платьев императрицы и образцы тканей. Для приемов Мария-Луиза предпочитала темные тяжелые ткани и фасоны, которые скорее скрывали, нежели открывали ее тело. Это соответствовало ее строгой морали и шло к ее пышной фигуре. Но сейчас ей предстояла утренняя прогулка по парку Тюильри, где она обычно гуляла, любуясь деревьями и собирая фиалки, или играла в салочки, поэтому императрица надела легкое платье и сандалии, а на голову — берет с пером a1 la Генрих IV.
В это утро по совету придворной дамы, вдовы герцога де Монтебелло, Мария-Луиза решила проехать на лодке по прудам парка. Когда Мария-Луиза входила на лодку, случилось событие, из-за которого императрица чуть не потеряла сознание. Подул ветерок и приподнял платье Марии-Луизе.
— Уверена, что я показала мужчинам свои ноги, — рассказывала позже императрица герцогине де Монтебелло.
Мария-Луиза так расстроилась, что с ней произошел легкий обморок. В тот день Мария-Луиза не выходила из своих покоев, даже не вышивала золотом покрывало и особенно грустно играла на своей любимой арфе.
С тех пор императрица стала носить длинные хлопчатобумажные панталоны и этим вошла в историю моды.
Крик в ночи
30 ноября 1809 года в Тюильри Наполеон I объявил императрице Жозефине, что акт о разводе с ней должен быть подписан 15 декабря. Он надеялся, что Жозефина уже в течение нескольких лет должна была свыкнуться с мыслью о разводе. Император должен иметь наследника, и для этого ему надо заключить новый брак.
Вот как вспоминает о последовавшей за этим объявлением душераздирающей сцене ее очевидец префект двора де Боссэ.
“После позднего обеда и последовавшего за ним разбора деловых бумаг,— рассказывает де Боссэ — был подан кофе, и Наполеон, взяв у дежурного пажа чашку, сделал знак, что желает остаться один. Наступала ночь, и дворец погружался в сон. Внезапно из гостиной, где находился император, раздались отчаянные крики императрицы. Камер-лакей, полагая, что ей дурно, хотел открыть дверь. Я помешал ему, заметив, что император позвал бы на помощь, если бы считал это необходимым. Я стоял около двери, когда Наполеон сам распахнул ее и, увидев меня, быстро сказал: “Войдите, Боссэ, и закройте дверь”. Я вошел в гостиную и увидел распростертую на ковре императрицу, испускавшую жуткие крики, стоны и жалобы. “Нет, нет, я не переживу этого”, — повторяла Жозефина. Еще раз вскрикнув, несчастная потеряла сознание. Наполеон был в чрезвычайном волнении, глаза его были полны слез. “Достаточно ли вы сильны, — обратился ко мне император, — чтобы поднять Жозефину и снести ее по внутренней лестнице в ее покои, чтобы там оказать ей ту помощь, которую требует ее состояние?” С помощью Наполеона я поднял ее и понес, а он сам, взяв со стола канделябр, открыл дверь гостиной и освещал мне путь. Чтобы не уронить императрицу, я сильно ее обхватил, но когда она почувствовала, что я делаю усилия, чтобы удержаться на ногах, то сказала мне шепотом: “Вы слишком крепко держите меня”. Тут я понял, что нечего опасаться за ее здоровье и что она на самом деле ни на минуту не теряла сознание.
Я оставил их наедине в покоях императрицы и ушел, но, когда хотел уже ложиться спать, был вызван императором, который попросил у меня еще чашечку кофе. Принеся кофе, я нашел Наполеона и Жозефину уже успокоившимися и в объятиях друг друга”.
15 декабря 1809 года в присутствии всей императорской семьи и высших придворных сановников император и императрица подписали акт о расторжении их брачного союза.
Любовные приключения Марии-Луизы, эрцгерцогини Пармы,
Пьяченцы и Гуасталлы, являющиеся следствием ссылки ее мужа, императора Наполеона I, вначале на остров Эльбу, а затем и на остров Святой Елены
и особенно участившиеся после смерти императора
Мария-Луиза Австрийская после того, как ее законного мужа, императора Франции Наполеона I, сослали вначале на остров Эльбу, а затем и на остров Святой Елены, из-за тоски по императору, а также благодаря своим физиологическим потребностям предалась любовным приключениям.
Обер-гофмейстер герцогства Пармы, Пьяченцы и Гуасталлы Марешаль приписывал патологические физиологические потребности Марии-Луизе, которая с возрастом теряла внешнюю привлекательность, приобретая все больший сексуальный аппетит. Эти потребности значительно возросли после кончины императора Наполеона I, а затем и смерти первого министра герцогства, генерала Адама Найпперга, с которым Мария-Луиза вступила в морганатический брак.
Дважды овдовев, эрцгерцогиня почувствовала себя очень одинокой и вынуждена была довольствоваться тем, что имелось под рукой.
Проще всего было заводить романы в стенах собственного дома. Именно таким был роман герцогини с ее поваром Руссо. Мария-Луиза капризничала, привередничая при выборе еды. То она не хотела моркови, а желала зеленых бобов, а то вместо жареной телятины требовала куриное рагу. Эти препирательства были не чем иным, как любовной игрой, которая заканчивалась в спальных покоях эрцгерцогини.
Нередко эрцгерцогиня после сытного обеда слушала в Палаццо Дукале из своей ложи пение местного тенора Жюля Леконта. После спектакля Мария-Луиза приглашала Леконта на ужин, продолжавшийся всю ночь, а на следующий день певец просыпался в постели эрцгерцогини.
Герцогиня прибирала к рукам и тех, кто был рангом повыше. Так, швейцарец Цоге был воспитателем ее сына Вильгельма Монтенуово от Адама Найпперга. Мария-Луиза посещала занятия сына, а затем уединялась с воспитателем в его комнате.
Граф Луиджи Санвитале был камергером эрцгерцогини. Она познакомилась с графом на приеме в герцогском дворце Колорно. В черном фраке, шелковых чулках и узких панталонах граф выглядел очень привлекательно. Он стал камергером эрцгерцогини, а затем и ее любовником. Вскоре она выдала свою дочь Альбертину Монтенуово замуж за графа Санвитале, чтобы всегда быть рядом с любовником-зятем.
К этому времени Мария-Луиза уже постарела. Высокая, грузная с оплывшим лицом, изборожденным глубокими морщинами, с большими, вечно красными глазами и оттопыренными нижними губами, как у всех Габсбургов, с почти беззубым ртом, она продолжала менять любовников.
Этот процесс ненадолго остановился, когда герцогиня познакомилась с дипломатом графом Карлом Бомбеллем, ставшим первым министром герцогства Пармы, Пьяченцы и Гуасталлы. Герцогиня вступила с графом Бомбеллем в морганатический брак. Затем любовные приключения Марии-Луизы продолжились.
Все эти любовные связи Марии-Луизы, эрцгерцогини Пармы и бывшей императрицы Франции, являлись следствием ссылки ее первого мужа, императора Наполеона I, вначале на остров Эльбу, а затем и на остров Святой Елены.
История возникновения, распространения и тушения
пожара в Москве во время пребывания там императора Наполеона I
Пожар в Москве, то есть процесс горения городских зданий, возник по замыслу московского генерал-губернатора графа Федора Васильевича Ростопчина, который 14 сентября 1812 года вооружил горожан, передав жителям арсенал, открыл казенные кабаки, отворил тюрьмы и распустил арестантов, разбросал по городу антифранцузские афишки, вывез все пожарные насосы, которых в Москве было числом до 1600, снабдил поджигателей горючими веществами и банками с керосином, а 40 французов и немцев, живших в городе и отказавшихся поджигать, выслал из Москвы в Нижний Новгород, предварительно некоторых из них окатив водой, заставив принять слабительное и наказав розгами, сказав при этом принцу Евгению Вюртембергскому: “Лучше разрушить Москву, чем отдать ее”, а своему сыну: “Поклонись Москве в последний раз, через полчаса она запылает”, то есть Ростопчин имел в виду, что начнется химический процесс, при котором освободится столько тепла, что продукты реакции будут накаливаться и светить, образуя пламя; кроме того, пожар в Москве начался также из-за беспечности отдельных жителей города, разводивших огонь в печах, хотя в теплое время года полицейскими распоряжениями это запрещалось, и бросавших окурки и спички в домах, которые, за исключением кремлевских дворцов, церквей и нескольких сот домов, принадлежавших богатым дворянам, были в основном деревянными, и поэтому огромный город, правда, большей частью покинутый жителями и лишенный всякой защиты от огня, сделался жертвой первой же искры, последствия от которой обнаружил утром 15 сентября Наполеон, при звуках “Марсельезы” вступивший со своей гвардией в Кремль; “Наконец-то я в Москве, в древнем дворце царей, в Кремле!” — воскликнул он и поднялся на колокольню Ивана Великого, чтобы на досуге посмотреть на Москву; было тепло, погода стояла хорошая, подымалось солнце, и были отлично видны Кремль, Китай-город и Гостиный двор, Белый город, окруженный каменной стеной, и Земляной вал, и только император собрался все хорошо рассмотреть, как вдруг увидел, что над Гостиным двором показался дымок, который все увеличивался; Наполеон послал графа Сегюра и маршала двора Дюрока с несколькими генералами выяснить, в чем тут дело; “Пожар, сир”, — сказал вернувшийся первым маршал двора Дюрок и пояснил, что загорелся казенный винный склад в Гостином дворе, который горел весь день 15 сентября, а затем пожар перекинулся на другие части Гостиного двора, где были навалены колониальные товары и всякие богатства Азии, которые представляли из себя горючие вещества, эти вещества соединились с кислородом, причем реакция шла так быстро, что образовалось огромное пламя; совсем скоро пожар вспыхнул в Кремле, расположенном неподалеку, а в Кремле стояло 400 муниционных повозок гвардейской артиллерии, да в русском арсенале было 400 000 фунтов пороха, не считая ружейных патронов и пушечных зарядов; к концу дня 15 апреля поднялся ветер, и загорелись Замоскворечье и Солянка, огонь объял западные кварталы, самые богатые в Москве; рано утром 17 сентября маршал двора Дюрок разбудил Наполеона, сказав ему: “Пожар, сир”,— и пояснив, что горит уже почти весь город и что схвачены поджигатели,— ими оказались переодетые русские солдаты и полицейские; “Да это скифы!” — воскликнул побледневший Наполеон; вскоре пламя настолько разбушевалось, что во дворце Екатерины II, где жил Наполеон, накалились оконные рамы, искры падали на крыши, даже на муниционные повозки артиллерии, и тогда маршал двора Дюрок вместе с генералами вне себя от ужаса стали умолять Наполеона оставить дворец Екатерины, который вот-вот взорвется; император обошел Кремль и из окон дворца, куда бы он ни посмотрел, видел бушующий огненный океан; подумав, Наполеон решил удалиться в загородный Петровский дворец, но через некоторые ворота Кремля уже трудно было выйти, так как пламя относило ветром в сторону Наполеона и его свиты, из-за недостатка воздуха происходило неполное сгорание углеродосодержащих веществ, образуя сажу и окись углерода, — сажа и искры сыпались на императора; для выхода из Кремля необходимо было использовать лестницы, а ехать по улицам пришлось между двумя стенами огня; “Мы шли по огненной земле под огненным небом”, — повторяли позже граф Сегюр и маршал двора Дюрок; все французские войска очистили свои городские квартиры, последние жители города убежали; 17 сентября ветер подул с юго-запада, потом с запада, и ни одна часть города не уцелела, 18 сентября пожар продолжался, Москва была окутана таким густым облаком дыма, что не было видно солнца; все дни пожара солдаты императорской гвардии с ведрами в руках образовали цепь вокруг Кремля, и Кремль удалось отстоять, хотя многие гвардейцы получили травмы, отравления угарным газом и ожоги, хорошо лечившиеся цветками бузины и корой дуба; точно так же гренадерами и обитателями французской колонии был спасен и район Кузнецкого моста, все остальные части города сгорели, и от некоторых из них остались только груды дымящихся развалин, которые временами снова вспыхивали, ведь всякий процесс окисления, например, гниение и тление, тоже можно назвать горением; однако 19 сентября ветер стих, пошел дождь, и за неимением пищи пожар прекратился.
Наполеон Бонапарт и Мария-Луиза
Брак Наполеона Бонапарта с Марией-Луизой был заключен с целью основать династию, и, разумеется, прежде всего было важно, чтобы эта династия была равна тем, которые царствовали тогда в Европе. Посол Франции в Петербурге Коленкур просил русский двор о возможности выбрать в качестве невесты Наполеона одну из сестер Александра I. В нетерпении, оттого что Александр медлил с ответом, Наполеон обратил внимание на Австрию.
Когда переговоры с австрийским императором Францем I были успешно завершены, условились, что маршал Бертье отправится в Вену, где бы представлял Наполеона на церемонии женитьбы на дочери императора эрцгерцогине Марии Луизе Леопольдине Каролине Франциске Терезе Жозефе Лючие Австрийской. 11 марта 1810 бракосочетание с большой помпой было совершено в Вене. 14 марта Мария-Луиза покинула австрийский двор и отправилась в Париж.
Как только брак был совершен в Вене, Наполеон пришел в восторг при мысли о том, что по дороге из Вены в Париж едет восемнадцатилетняя девушка, в полном расцвете красоты, белокурая и свежая, которую ему предстояло посвятить в первые тайны брака. Он почувствовал тогда пыл первой страсти. Состояние Наполеона прекрасно описано в заметках Екатерины Вюртембергской: “Чтобы показать, до какой степени император занят мыслью о будущей супруге, скажу, что он приказал позвать портного и сапожника пошить одежду и обувь как можно лучше, и к тому же Наполеон учится танцевать вальс. Я никогда не могла вообразить себе ничего подобного”.
Узнав, что Мария-Луиза выехала из Витри в Суассен, Наполеон в порыве влюбленности, нимало не заботясь об императорском достоинстве и требованиях этикета, сел в коляску вместе с Неаполитанским королем Мюратом и выехал без свиты и инкогнито. Император проехал уже пятнадцать лье, когда встретил в Курселе поезд императрицы. Думая, что он никем не узнан, Наполеон приблизился к карете ее величества, но шталмейстер, не предупрежденный об его намерениях, открыл дверцу и опустил подножку, вскричав: “Император!”
Наполеон кинулся на шею Марии-Луизе, пришедшей в ужас от этого неожиданного любовного нападения, и потом приказал гнать изо всей мочи в Компьен, куда и прибыл 28 марта в десять часов вечера.
Галопом проехали перед торжественно раскинутыми шатрами и перед руководителями церемониала, которые, держа пергаменты с предписанным этикетом в руках, растерянно смотрели на попрание королевских приличий.
Ужин для их величеств и двора был сервирован в Компьенском дворце, в галерее Франциска I. Наполеон, на которого смотрел портрет этого галантного короля, воспылав желанием, просил свою молодую супругу позволить ему заночевать с ней во дворце, сопровождая свою просьбу умоляющими взглядами. По церемониалу с 28 марта по 1 апреля — день освящения церковью их брака — император не должен был ночевать с императрицей во дворце. После ужина ему необходимо было удалиться, оставив супругу, с которой сочетался пока лишь гражданским браком, одну. Чтобы победить колебания той, которая была его женой лишь по доверенности, Наполеон обращается к авторитету кардинала Феша и спрашивает его в присутствии императрицы: “Не правда ли, ведь мы женаты?” — “Да, государь, по гражданским законам”, — отвечает кардинал, не думая о последствиях, которые Наполеон хотел извлечь из его ответа.
Мария-Луиза сопротивлялась, девушка не понимала, почему нужно нарушать этикет. Уговоры продолжались долго. Наконец под напором влюбленного Мария-Луиза сдалась, и ночью Наполеон посвятил жену в таинство любви. С этих минут, как писал позже император в своих воспоминаниях, началось его истинное счастье. Целомудренность избранницы произвела на него сильное впечатление. Бонапарт как-то сказал: “Целомудрие для женщины то же, что храбрость для мужчины. Я презираю труса и бесстыдную женщину”.
Самый могущественный монарх Европы 28 марта 1810 года лишний раз своей поспешностью доказал, что его темперамент остался таким же бурным, как в 1796 году, когда Наполеон первый раз женился на Марии Жозефине Розе Таше де ла Пажери-Богарне. Пылкая любовь императора Наполеона I к Марии-Луизе не уступала лихорадочной страсти генерала Бонапарта к Жозефине Богарне.
Такова история женитьбы великого императора Франции Наполеона Бонапарта на эрцгерцогине Марии-Луизе Австрийской.
ТРИВИАЛЬНОЕ УБИЙСТВО. из цикла “Рассказы о любви
Часть первая. Старик
У стены большой комнаты около окна стоял резной письменный стол красного дерева с пузатыми ящиками и резными золочеными ручками. За столом в кресле с высокой полукруглой спинкой сидел старик. Он был маленького роста, в белой шелковой рубашке, широких парусиновых брюках синего цвета и в белых ботинках. У него было безобразное лицо со сплющенными чертами, словно чья-то огромная рука придавила его, чтобы все сморщить и изуродовать, кожа местами блестела, будто вощеная, уши оттопыренные. Свет, падавший на лицо старика, придавал сморщенному лицу цвет вареной телятины. На голове у него рос серо-белый пух. Коротко остриженный и прилизанный к большому лбу, он смахивал на ворс дешевого грязного ковра, местами вытертого до дыр. Густые неухоженные рыжие усы казались смешными и неуместными. На столе рядом со стопкой бумаг на серебряном подносе стояли бутылка вина и высокий бокал венецианского стекла. По другую сторону окна — английский лакированный комод, по форме похожий на шкафчик с хрусталем. На комоде — ваза с желтыми и белыми хризантемами. К ажурному потолку кабинета подвешен канделябр, его старинные подвески из разноцветного стекла бросали на стены яркие блики. В камине вспыхивали желто-голубым пламенем березовые поленья. Серебристая береста пускала струйки розового дыма.
На противоположной стене висела картина: на ней маслом была написана спокойная, безмятежная река, лодка под парусом медленно плыла вниз по течению, вдали сквозь летний утренний туман проглядывали очертания часовни. Большие электрические часы с бронзовыми стрелками, со звездами вместо цифр глядели на эту картину с противоположной стены. На полу комнаты лежал коричневый ковер с белой полосой по краям.
Старик утром плотно позавтракал жареной вырезкой и свежим шпинатом и теперь, сидя в кресле, дремал. Он ел из тарелки обеденного сервиза на шесть персон, сделанного российской императорской фабрикой в 1847 году, с венком ярких цветов по краю, с райской птицей в центре. Пять лет назад он купил неполный сервиз в антикварном магазине на Невском. Он вспомнил, как в магазине посмотрел сквозь тарелку на свет, увидел зеленый инициал “Н”, увенчанный императорской короной Николая I, и сразу купил этот сервиз, не считаясь с ценой.
Старику снилось, что скоро, совсем скоро он обретет наконец долгожданный покой. Он очень ярко представил себе эту картину. Могильщики, поплевав на ладони, возьмутся за лопаты, и комья сухой от летней жары земли застучат по крышке дубового гроба с его телом. На кладбище жарко. Пахнет разогретой травой. На соседнюю могилу прилетит голубь, приземлится совсем рядом с ним. Под лучами солнца перышки на шее птицы покрылись радужной оболочкой. Этот голубь — простой бродяга, каких сотни, роющихся в мусорной свалке на каком-нибудь заднем петербургском дворе.
Старик дремал, он вспоминал лучшее время своей жизни — детство. И лучшее в этом детстве — рыбалку. Рыбалка — это не просто развлечение, спокойное и счастливое дополнение к радостной жизни. Это способ уйти от по вседневных забот, от учебы, родителей, забыться. Так же как сейчас таким способом уйти от мира являются вино и сон.
Река Вуокса разлилась и помутнела от недавних дождей. На муху рыба клевать не будет. Надо прикупить парочку мормышек и маленьких блесен для спиннинга. Он живо представил себе, как плывет большая, почти килограммовая рыба, захватывает наживку, и леска, слетая с жужжащей катушки, поет, как струна…
В его мыслях промелькнули притоки реки с берегами из известняка, плывущие по течению водоросли, а у самой поверхности реки — спинка рыбы, которую он должен поймать.
Старик вспоминал. Это было в Синёве на Вуоксе, в том месте, где она разливается перед тем, как войти в Ладожское озеро. Стоял август, было жарко, и вода в протоках начала мелеть и стала прозрачной.
Спускались сумерки, а он уже целый час стоял за дубом и смотрел в воду. Один раз рыба вынырнула за чем-то, но он не успел заметить за чем: над водой не было ни личинки, ни мухи. Он насадил белого мотыля: крылья из больших розовых перышек, тельце из пуха — лакомая приманка для любой рыбы.
Он все вспомнил. Тихонько размотал леску, чувствуя, что пройдет одна-единственная тактика. Он закинул муху выше по течению, в двух метрах от рыбы и, подрагивая удочкой, оживил муху, заставил трепыхаться на воде, совсем как это делает настоящая, пытаясь вырваться из водяного плена. Рыба с жадностью набросилась на приманку, изогнулась, заглотала ее и потащила вниз, а он все стоял за деревом. Он вдруг успокоился, не спеша прошептал: “Боже, помоги”, резко подсек, почувствовал, как в воду вонзился крючок, ощутил ее силу и испуганные толчки. Через десять минут рыба лежала на берегу. Большая, около килограмма, речная слизь еще не успела сойти с ее чешуи.
Эта рыбалка стала ему уроком на всю жизнь. Если хочешь чего-нибудь от людей, сначала узнай, чего хотят они, дождись своего часа, а потом дай им это, подцепи на крючок их собственной страсти и поймай. Часто они и не подумают, что получили лишь раскрашенную подделку под свое истинное желание. Их страсть и жадность — начало их конца, остальное — вопрос времени.
Он услышал позади себя какое-то движение. Это пришел юноша, его секретарь — белоснежная рубашка, светло-голубой галстук, сшитый на заказ костюм из твида “елочка”. Глаза, красивые глаза, почти такие же голубые, как и галстук. Блеснули белоснежная манжета и золотая запонка. Юноше было лет двадцать с небольшим — светловолосый, загорелый, все у него было чистое, только что выстиранное и выглаженное. Сверкающие зубы, здоровые белые глаза. Он излучал теплоту южного солнца, двигался точно и уверенно, как человек, который знает, кто он и чего хочет, полностью согласный с собой и со своим миром.
Старику он был безразличен, даже неприятен: он мешал ему вспоминать. Слегка кивнув ему и указав на стопку бумаг, лежавшую на столе, он опять задремал. Ему снилось, как он стоит с удочкой на берегу озера. Далеко за деревьями, между березами виден их загородный домик. Поверхность озер пестреет от желтеющих листьев кувшинок. Между ними в десяти метрах от берега плывет дикая утка. В береговых кустах звенит лазоревка. Зимородки, как пестрые метеоры, проносятся среди ветвей с лопающимися зелеными почками, трясогузки кланяются и гоняются друг за дружкой по речным камушкам.
Даже почувствовав, как толчок коленом вытолкнул его вперед из кресла и повалил на пол, он еще ничего не понял. Его сон сменился другим. Он рыбачит в лодке в Финском заливе. Солнечные зайчики скачут по синим волнам, бьющимся о мол. Голубая дымка на горизонте роднит море и небо. Грязно-зеленый прибой наступает на сероватый берег, протянувшийся вдаль, бурлит и пенится, толкая по гладкому песку пластмассовые стаканчики и мертвые водоросли. У кромки моря, венчая пейзаж, высятся крутые и извилистые светло-желтые берега. Они изо всех сил тянутся к небу и солнцу.
Только ощутив сжимающую его шею петлю, он наконец понял, что с ним все кончено. Впрочем, ему это было почти безразлично. Он слишком устал от жизни. И умирает он не от этой петли, не от потрясения, не от нехватки дыхания, не от разбитого сердца, а от презрения к миру, к людям, к своему убийце и к самому себе. Но сейчас впереди у него свобода, это начало его освобождения. Ему так хочется вернуться туда, на берег реки, в свое детство. Шнурок врезался в его кожу с такой силой, что он даже не смог захрипеть. Слабый, тонкий звук вырвался из его горла. Тело забилось в конвульсиях, и пальцы зацарапали по полу. Последнее, что он ощутил в своем уже покидающем его сознании, был ясный летний вечер, высокое небо только что очистилось от облаков, грубую поверхность земли смягчают ярко-красные и желтые блики заходящего солнца. Ястреб пролетает над самыми холмами, поднимается и повисает в воздухе, зорко осматривая землю. Он следит, как птица не спеша машет крыльями, как опускает вниз клюв, следит, пока ее не уносит ветром в сторону. Он видит чистое небо. Звезды продолжают мчаться по своим орбитам, равнодушные и холодные.
Часть вторая. Юноша
Они познакомились при выходе из кино. Он смотрел уже третий раз старый фильм “Большой вальс”. Фильм полностью захватил его. Он еще думал о фильме, когда при выходе обратил внимание на изящную брюнетку в оранжевом платье. Высокая и стройная, она была необычайно привлекательна. Прекрасное лицо удивительно гармонировало с ее изящными формами. На вид ей было около тридцати лет. Они познакомились, и он предложил ей пойти пообедать в ресторан. Они ели авокадо под французским соусом и бефстроганов со шпинатом, позднюю клубнику со сливками, и еще грибы, и бекон, и маринованные сливы. Пить они начали с двух больших стаканов розового джина, за бутылкой бургундского и двумя рюмками бренди с кофе он понял, что жить без нее не может.
Когда он проводил ее домой, она предложила ему зайти. В ее спальне все было зеленым: зеленый ковер, диван и кресла, зеленые с белым шторы. Только в вазе на овальном столике стояли разноцветные фрезии. Их красные, лиловые, белые и золотистые бутоны напомнили ему разноцветные шапочки цветочных фей в детской книжке с картинками. В камине тлели раскаленные угли. На стене висело панно — тропический пейзаж, джунгли все в цвету, синие, желтые, красные павлины и попугаи, шоколадная шкура обезьян, желтоватые пятна и черно-белые полосы животных. Мужа не было дома, и очень скоро он почувствовал себя с ней свободно. Он попытался ее обнять, “Изабелла, Изабелла”,— сказал он, но она отстранилась.
Доставая из шкафчика бутылку “Шабли” и два бокала и протирая их салфеткой она, не поворачиваясь к нему, сказала:
— Сначала насладимся вином. И сядьте, прошу вас.
— Изабелла, — снова позвал он.
Он почувствовал нежное прикосновение ее длинных пальцев и совсем потерял голову. Он тронул ее ноги под подолом платья, обхватил бедра, руки скользнули выше чулок к теплому мягкому телу. Он почувствовал, что оно затрепетало помимо воли, как стройная березка дрожит под дуновением ветра.
Изабелла лежала в постели. Он лежал рядом с ней, его руки скользнули под шелк ее ночной рубашки и медленно блуждали по мягким пастбищам ее тела.
Ее теплый полный рот наполнился наслаждением и ничего не жалел для него, в ней не было силы сдерживать собственный язык и губы, только слабеющий с каждой секундой крик страсти умирал где-то далеко-далеко. Потом, зная, что у нее уже нет желания и сил сопротивляться, он наполнил ее собой, своей уверенностью и сознанием того, что она исполнит любое его желание, станет тем, кем он захочет ее видеть… Понимая это, он уносился в сон только для того, чтобы потом проснуться и почувствовать, что ее тепло все еще рядом, ощутить свою ладонь на ее груди, ее руки, сомкнутые со спокойной, властной уверенностью на его теле даже во сне, сухой жар своей ладони на твердом соске и ту нераздельность их союза.
Он все пытался отвлечься от мыслей о ней, но не мог и все смотрел и смотрел на ее чистое лицо, закрытые глаза, чуть приоткрытые губы. Она едва дышала, жизнь в ней была хрупка и слаба, как у спящего ребенка, рядом с ним было незнакомое лицо, как будто умытое свежей росой, чистое, без морщин, без страданий. Секунд пять его одолевало странное чувство, властность исчезла, в нем, таком мужественном и сильном, медленно пробуждалось желание защитить и обезопасить ее.
Они встречались уже много раз, и как-то, когда он обнял ее и его тело, как всегда, задрожало от желания, она прижалась к нему, как будто и в ней жила та же страсть, и сказала ему:
— Мы понимаем, что значим друг для друга. А остальное не важно. Нам уже не вырваться из плена чувств, которые мы испытываем друг к другу, и плена того, что уже сделали, как бы ни было трудно в будущем… И здесь не нужны слова. Скажу только, что ты моя единственная надежда на свободу. Мы должны избавиться от него. И тогда мы будем вместе.
“Да, — думал он, — я готов сделать для нее все. Она обретает свободу, я — ее любовь”.
Он слышал, как она вышла, потом вошла, как ходит по комнате.
— Изабелла, — позвал он. Дурацкое имя, но он попытается согреть его. Так и должно быть. Нужно чувствовать, а не притворяться. Хорошее имя Изабелла. Красивое, многобещающее.
Он представил: к главному входу загса только что подкатила свадебная процессия: мужчины в серых и черных костюмах, с гвоздиками в петлицах, девушки в туфлях на высоких каблуках, в шелковых юбках и платьях, чарующая подвенечная фата… Вот так будет у него, когда он возьмет в ее жены… вспышки фотоаппаратов и выстрелы шампанского…
Он уже около часа в двух десятках метрах в саду у дома ждал условленного сигнала. В кармане у него лежал шелковый шнурок. И вот он наконец увидел сигнал. В кабинете отвели в сторону штору, и луч света, вырвав из тьмы окно, расплылся в тумане, обозначил знакомую фигуру, руку, спину. Какой-то миг Изабелла стояла неподвижно, потом шторы сомкнулись.
Он безмолвно двинулся вперед, на ходу надевая перчатки. Он старался держаться кустов, избегал посыпанной гравием дорожки. Наконец он остановился метрах в трех от дома, так близко, что можно было различить изгиб оконного переплета на первом этаже — окна гостиной. Он мог описать каждый стоящий там стул, каждую ложку, каждую рюмку.
Гравий подходил к самому дому, следов не оставалось. Береза, растущая у дома, была толстая, прочная и шершавая. Подняться по ней проще простого. Он полез вверх, чувствуя, как подрезанные ветки царапают лицо. Ступив на карниз, он выбрался на крышу веранды. Его руки в перчатках выделялись в темноте блеклыми пятнами.
Насторожившись, он немного постоял, будто подпуская поближе тьму, пытаясь понять, насколько она опасна, а потом, убедившись, что все в порядке, двинулся по крыше. Окна главной спальни, ванная, гостиная и вот уже чуть заметный серебристый свет в одном из окон кабинета. Центральные створки имели около метра в ширину и метр двадцать в высоту. Одна из них, с поднятым бронзовым запором, была немного приоткрыта.
Он распахнул окно, ступил на подоконник, отбросил шторы и вошел в комнату. На миг свет ослепил его, но он быстро освоился.
Вполоборота к нему у окна стояла Изабелла. Ее побелевшее лицо застыло от волнения, подкрашенные губы чуть раздвинулись. На столе лежали исписанные листки, овальное серо-белое гипсовое пресс-папье смахивало на умершую птицу. Большая ваза с пламенно-алыми азалиями стояла на подставке красного дерева у дубовой двери.
Спиной к нему у стола сидел старик. Быстро, как молния, он закинул на голову старика шнурок и сжал его вокруг шеи. Упершись коленом в спину старика, он толкнул его вперед из кресла и повалил на пол. Не выпуская шнура, упал на старика, все сильнее сжимая петлю. Шнурок врезался в его кожу с такой силой, что почти не было слышно стонов жертвы. Только можно было разобрать, как старик прохрипел:
— Вы пришли раньше, чем я думал.
Юноша усилил нажим своего колена на лопатки старика и сильно сжал шнурок. Не меняя положения, он неотрывно смотрел на конвульсивные движения тела и на слабое царапанье пальцев по полу. Он старался действовать без излишней грубости и сжимал шнурок с такой силой, чтобы только препятствовать крови приливать к голове, а воздуху проникать в легкие. Ему не составило труда закончить свое дело, движения тела стали менее конвульсивными, только мускулы еще дрожали в агонии.
По-прежнему стоя на теле коленями, с натянутым шнуром, он подождал три или четыре минуты, потом, убедившись, что старик больше не двигается, старательно снял шнурок и перевернул тело на спину.
Он нахмурил брови, увидев, что струйка крови вытекла из носа и запачкала ковер. Он положил палец на глаз старика, чтобы убедиться в полном отсутствии рефлекса, потом встал и старательно стряхнул с колен пыль, после чего внимательно огляделся кругом.
Он прошел через дверь, которая находилась по другую сторону кровати, открыл ее и проник в небольшую ванную комнату. Он обнаружил солидный крюк, вбитый в дверь, и на лице его выразилось удовлетворение.
Он потратил десять минут на приготовление сцены, которую они с Изабеллой задумали. Его жесты были спокойными и быстрыми, и вскоре тело старика висело на крюке. Когда он все закончил, то внимательно осмотрелся, чтобы не оставить следов. Изабелла помогала ему стереть все следы, что могли остаться и навести на мысль, что эта смерть не самоубийство.
“Да, — подумал он, — такая смерть вполне закономерна для человека, который стремился управлять людьми, как марионетками в балагане”.
Он поцеловал Изабеллу.
— Заканчивай побыстрее, — сказал он ей. — Ложись спать, прими три таблетки снотворного.
Убедившись в том, что все в порядке, он вылез из окна, старательно задернул штору и прикрыл окно.
Молча и быстро он спустился в сад, погруженный в темноту.
Часть третья. Изабелла
Они приятно и красиво провели вечер, вначале в кино, потом в ресторане. И вот теперь они лежат рядом в постели. И, наверное, он именно тот, кто сможет освободить ее. Освободить от старика.
Не раз в течение вечера, случайно или намеренно, он прикасался к ней; она все время помнит его руки на своих бедрах. Боже мой, это же настоящая игра. Конечно, игра — лежать здесь в темноте, после любви, и его теперь бесстрастная, но властная рука движется по ее телу, прочно связывает их друг с другом. Игра. Все мужчины играют в эти проклятые игры. Сколь бы серьезно ни было дело, они превращают его в игру — серьезную, но все же в игру. Но она их переиграет. Уничтожит, вначале одного, потом другого. Брось кубик, собери улики, и наградой первому, кто наберет достаточно очков для убийства, будет удовольствие застрелить, зарезать, задушить или просто кончиком пальца столкнуть человека с лестницы жизни, заставить его, кувыркаясь, скатиться вниз по ступенькам. Он расшибется о мостовую, а победитель, поерзав на стуле, спросит: “Ну, а теперь что? Сыграем в монопольку, выпьем или просто поболтаем?” И все-таки он тот, кто это сделает. И вот скоро это будет позади. А затем нужно избавиться и от него. Хотя он и нравится ей, но после смерти юноши все следы будут уничтожены, и она станет наконец свободна.
Много раз он приходил к ней, и у нее было время рассчитать все до мелочей. Скоро все будет позади. И все же он нравится ей. Глаза, прекрасные глаза, почти такие же голубые, как и его галстук. Когда он прищуривается, излучая свет, в уголках веером собираются морщинки. Она представила, как проводит кончиком пальца по его подбородку, по упругой, жесткой загорелой коже. Ей нравилось его лицо — открытое, честное и умное, с большим волевым ртом и благородными губами.
Он не очень высок, с покатыми плечами, но руки у него большие, сильные, словно одолжены у другого. Кожа на белом лице блестит тускло, будто мрамор, и такие же светлые глаза. На нем голубой саржевый костюм, черный галстук и полосатая рубашка. У него белокурые волосы, высокий красивый лоб. Он нравится ей, но это ничего не меняет, после того, как он сделает свое дело, она освободится от него.
Изабелла вспоминала, как он пришел к ней после ресторана и она впервые заговорила о том, что нужно избавиться от старика.
Она снимала платье, бормоча что-то, когда пуговицы или крючок цеплялись за волосы. Наконец она легла в постель. Он приблизился к ней, обнял. От прикосновений к сокровенным частям женского тела его охватила настоящая страсть, на которую она сразу же откликнулась.
Потом, лежа рядом, так близко и все же так далеко от нее, он попросил:
— Как только мы избавимся от старика, то поженимся? Назови день свадьбы сама.
— Все зависит от тебя, — ответила она.
И вот теперь пришла и его пора, хотя он и нравился ей.
Она начала готовиться к смерти старика с того времени, как вышла за него замуж. Готовиться тщательно. Все подробные сведения потом она передала юноше. Подробный план дома. Распорядок его дня. Меры безопасности, сигнализация. Полный список основных предметов гардероба. Какие рубашки, шарфы, галстуки он предпочитает. Что ест, подробности о его здоровье, болезнях, приступах недомогания. Причуды, привязанности, привычки, темперамент, вкусы. Как он работает. Развлечения. Отношение к женщинам. Хорошо или плохо спит… Словом, все. Он был пока большим вопросительным знаком. Его нельзя убить, пока нет ответа на все вопросы. Чтобы уничтожить человека, его нужно изучить, почти полюбить, а потом легонько подтолкнуть к смерти, да так, чтобы на воде не осталось предательских кругов.
Но все оказалось проще с тех пор, как ей удалось устроить юношу секретарем старика. И вот этого уродливого старика, ее мужа, уже нет. Остается избавиться от юноши, и она окончательно станет свободной и богатой. Осталось совсем немного.
Наступило решающее время. Все будет разыграно, как необходимая самооборона. Изабелла ждала юношу. Она разодрала на себе платье и разбросала белье на постели, чтобы разыграть сцену изнасилования.
Когда юноша вошел, он увидел направленный на него пистолет. Раздался выстрел. Пуля попала ему в левое предплечье. Он упал, разум застлало красное пламя отчаяния и потрясения. Он услышал второй приглушенный выстрел и, словно со стороны, почувствовал, как дернулось его тело, когда пуля пробила спину над левым бедром.
Изабелла посмотрела в затуманенные глаза юноши и прочла в них изумление и боль. Она еще дважды выстрелила в него. Тело юноши затихло, но глаза его оставались открыты, а в сантиметре над переносицей, точно посередине лба, виднелось маленькое отверстие. Тонкая струйка крови потянулась к бровям и спустилась на ковер.
В камине догорают дрова. На стене картина с экзотическим пейзажем. На столе ваза с красными гладиолусами. Тишина. Игра закончена.