Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2008
Андрей Вознесенский. Рубанок носорога: избранные произведения о современной культуре. СПб.: Изд-во СПбГУП, 2008. — 408 с.
Фундаментальный том выпущен к 75-летию Андрея Вознесенского издательством Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов, чьим почетным доктором поэт является. В сборник, названный “по-вознесенски” неожиданно и в самое яблочко — “Рубанок носорога”, вошли избранные стихотворения мэтра, известные и новые, его эссеистика и университетские лекции. Издание задумано как репрезентативное, отчасти итоговое и действительно юбилейное, красивое. И вместе с тем как своеобразная хрестоматия выдающегося автора, сквозь тексты которого проступает живая история русской и мировой культуры рубежа тысячелетий. Художественный мир Вознесенского необычайно выразителен и открыт, космичен и разъят для прошлого и грядущего, Востока и Запада. Новаторский язык поэта синтезирует различные смыслы и лексические пласты — от советских анахронизмов до ультрамодного молодежного сленга, от церковнославянских оборотов до технократической терминологии. Такая подлинная поэзия, настоящее искусство слова, к сожалению, явление в современной литературе редкое. Метафора Вознесенского всегда молода, точна и стереоскопична: действительно носорог похож на рубанок, а рубанок на носорога. Для поэта органично образное сравнение современного респектабельного исследователя культурологии Дмитрия Лихачева с диджеем русского старчества. В этой эстетической зоркости — весь Вознесенский. В сборник включены и неизвестные широкой публике тексты автора — выступления Вознесенского в Санкт-Петербургском гуманитарном университете профсоюзов: его актовая лекция “Ностальгия по настоящему”, его размышления о педагогике и новом качестве культуры в глобальном мире.
Демьян Кудрявцев. Близнецы. Роман. СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2008. — 250 с. (Серия “Новый роман”)
Первый роман поэта Д. Кудрявцева, дебютный сборник которого (“Практика Русского Стиха”) вышел в 2002 году. Поэтическое начало не единожды прорывается в ритмике прозы: “Не смотри на меня, что стою смугла. Это солнце мое обожгло меня. Жарко”; “Там, где тени ложились веером, наши ноги — борьба под скатертью, дальше ночью мы сами картами — в обе стороны двухголовые, как разбитым лежали зеркалом и валетом уснули засветло”. Смысл второй цитаты стоит прояснить: так засыпают мальчики-близнецы после игры в карты. Эти близнецы (что символично) родились 14 мая 1948 года в Одессе через час после того, как в ликующем Тель-Авиве был зачитан текст декларации о создании нового государства. В 1966 году братья по воле деда, напуганного арестом их отца (отчима?), с помощью друга семьи, цыгана, незаконно перебираются через границу в Румынию, где из-за недоразумения теряют друг друга. Один, младший, станет военным репортером, побывавшим во всех горячих точках планеты: Кашмир, Камбоджа, Ближний Восток, Хорватия, Белград, Приднестровье. Второй брат, Лев Солей, он же Хосе Ривера, он же Юсуп, — наркодилером, торговцем оружием, специалистом по “разогреву” горячих точек. После вынужденной разлуки братья встретятся только четверть века спустя (хотя пути их пересекались и раньше), уже в постперестроечной Москве. Таланты Льва Солея, консультанта по весьма деликатным вопросам, оказываются очень даже востребованы в стране, где “в прозрачной вязкости полутрупа уже зарождалась иная жизнь”. У романа непростая стилистическая конструкция, повествование ведется от лица младшего из братьев — Георгия (Джорджа) Солея. “Я — внук насилья, сын обмана, брат убийцы, отец вранья — Джордж де Солей, потомок дважды не там не тех…” Рваный текст состоит из мелких фрагментов, перетасованных, как колода карт, по времени (1906–2001) и пространству. Из 1963 года в 1918, затем в 1906, 1972, снова в 1906, из 1946 в 1963, в 1988, в 1966, в 2001… Рассказчик словно разматывает жизнь — свою, своих близких, назад, повторяясь на поворотах. Мелькают города и страны, не только горячие точки планеты, но и турецкая Палестина начала века, но и Стамбул, Лондон, Москва, Латинская Америка. Ни один эпизод — знаковый для судеб героев — не завершен полностью, в каждом присутствует только намек, он чуть-чуть прояснится через десяток страниц, но тут же возникнет новая загадка. Автор жестко выстраивает сюжетные линии, оставляя разгадку — неожиданную — на финал. И только к концу книги повествование сложится в единое целое. В историю рода, где драматически переплелись судьбы евреев, цыган, русских, немца, англичанки. В историю одной семьи, где жизнь представителя любого поколения не уместилась бы ни в одну анкету. В историю двух братьев-близнецов, романтика и прагматика, похожих внешне и очень разных по характеру, вставших перед хрестоматийным вопросом: “Разве я сторож брату своему?”, отразивших в своем противостоянии и любви “близнецовые” мифы различных культур. В очень непростую историю одной страны, неоднократно менявшей свой лик в ХХ веке и в историю безграничного мира, постоянно пребывающего в состоянии войны, в историю нескончаемого террора. И еще — эта книга о любви, которая не требует слов, а проявляется в поступках, влияет на судьбы и познавшего ее человека, и сопричастных с ним людей.
Мария Елифёрова. Смерть автора. Филологический триллер. М.: Гаятри, 2007. — 232 с.
Старая, уютная Англия и, хотя викторианский век уже закончился, по-прежнему чопорная, респектабельная. И вот в Лондоне разыгрывается невероятная, дикая история, о которой мы узнаем благодаря сохранившимся архивам пожилого писателя Алистера Моппера, скончавшегося при невыясненных обстоятельствах на станции метро “Гайд Парк Корнер” в декабре 1913 года. С заметки в “Times” о его смерти и начинается роман, а дальше в хронологическом порядке следует подборка статей из газет и журналов, отрывков из дневников и писем, записных книжек, восстанавливающая ход событий с февраля по декабрь 1913 года. Интеллектуальный Лондон (критики, журналисты, писатели, кинодеятели, ибо роман уже экранизируется) взбудоражен публикацией скандального романа Моппера “Мирослав боярин” (можно догадаться — парафраз “Дракулы” Брэма Стокера). В разгар бурной дискуссии, в которую, помимо критиков, вступают и читатели — шедевр или вопиющая безвкусица роман Моппера, — обществу предъявлен реальный прототип героя романа, некто Мирослав Эминович. Внешность его не соответствует облику героя Моппера, черноволосому, бледному, худому, но весьма экзотична: моложавый румяный джентльмен иностранного вида, в светло-коричневом цивильном костюме от модного портного с Риджентс-стрит, шею неизменно обвивает длинный шарф, локоны до плеч. Теперь дискуссия разворачивается вокруг таинственного незнакомца (живет в пыльной трущобе, не отражается в зеркалах, ничего не ест и не пьет) и странностей восточноевропейцев, начинается охота за человеком-загадкой. А что бы вы сказали, “будь Гамлет или Отелло нашим современником и живи рядом с нами во плоти, любили бы мы его? Понравился бы он нам, восторгались бы мы └величием“ его духа?” А что будет, если в цивилизованном обществе явится герой балканского сопротивления ХVI века, казненный в 1576 году, память об изуверской жестокости которого по отношению и к туркам-османцам, и к изменникам-соратникам осталась в легендах, преданиях, исторических хрониках? Герой, который привносит в благоустроенную Англию жестокие нравы своего времени, который с презрением развенчивает гуманизм Западной Европы (“Приятность не должна омрачаться — вот кредо вашего прогресса”), противопоставляя ему ценности другой культуры и другой эпохи. Повстречавшихся на его пути людей ждет либо гибель, либо психушка. Бедные прогрессивные барышни, поддавшиеся чарам незнакомца или, в лучших традициях Ван Хельсинга, профессионального охотника за вампирами, вступающие с ним в решительную схватку! Да только ли барышни? Но не все так мрачно. Немыслимое (сатира на литературно-киношные страсти и журналистику, мелодрама, детектив) действо выстроено логически четко и сдобрено немалой долей здоровой иронии. Мелодрама сменяется гротеском, комические приключения имеют жутковатый финал. Умело используется известный прием: страшно не само событие, а его ожидание, ожидание кошмара. Довольно быстро становится понятно, кто же такой родившийся в 1540 году Мирослав Эминович, но интерес вызывают уже новые расчетливо-дозированные многозначительные подробности, зловещие детали в восприятии представителей западного мира. Стилистически роман безупречен: ничто не нарушает наших почерпнутых из английской литературы представлений о Лондоне начала XX века, о стиле британской прессы, о поведении англичан, их нравах, обычаях, речи. Но все это хорошенькая — вернее, очень хорошая — упаковка. Не случайно же жанр определен как филологический триллер — явление в нашей отечественной литературе новое. Литературные герои — У. Шекспира, Л. Кэрролла, Д. Дэфо, Ш. Бронте, Д. Остен… — занимают мысли персонажей романа не меньше, чем текущая действительность. “А мне кажется еще более странным, что у вас в Англии литературные герои гораздо живее реальных людей. Мертв я или жив, я настоящий”, — иронизирует Эминович, в уста которого вложено немало остроумных и парадоксальных суждений. Свое мнение о феномене Эминовича высказывают и Вирджиния Вулф, и Сомерсет Моэм, и Герберт Уэллс. Но не это литературное присутствие делает роман филологическим триллером, а изящно вплетенная в текст история трагикомических взаимоотношений автора и его героя, наглядная демонстрация того, как соотносятся жизнь и вымысел, литература и реальность. Фактически в развлекательной форме иллюстрируются базовые положения постструктурализма: будь то идея Р. Барта о полной автономности созданного автором текста (не случайно роман называется “Смерть автора”) или тезис Ж. Деррида, отрицавшего правомерность разграничения реальности текста и реальности жизни. Вот такое легонькое чтение.
Питер Акройд. Лондонские сочинители: Роман. Пер. с англ. И. Стам. М.: Иностранка: 2008. — 272 с. (Иллюминатор)
Еще одно произведение на тему “литература и жизнь”. Литературные игры — любимое занятие П. Акройда, всемирно признанного интеллектуала, эрудита, литературного критика, знатока английской истории. Читать его произведения всегда удовольствие, тем более в хорошем переводе. В этом романе действуют реальные исторические персонажи: литераторы конца ХVIII — начала ХIХ века, влюбленные в английскую изящную словесность и ее столпов, особенно в Шекспира. Запах старинных бумаг бодрит их лучше любых лекарственных трав. “Разве можно сравнить благоухание цветка с восхитительным запахом пыльного, никогда не проветриваемого помещения?” Подстегиваемые честолюбием молодые люди стремятся оставить свой след в литературе, причем способы самоутверждения выбирают очень разные, иногда и на грани закона. В конце концов Лондон захвачен детективной интригой, разворачивающейся вокруг никому не известных ранее рукописей Шекспира, будто бы обнаруженных неким букинистом. Доселе не виданные документы, написанные рукой самого Барда, увидевшие свет спустя два столетия стихотворения, пьеса. Кажется, вот-вот прояснится и загадка: был ли Шекспир скрытым папистом. Автор свободно, без натужной стилизации выстраивает сюжеты и характеры действующих лиц. В текст вплетено множество прямых и скрытых цитат, главным образом из пьес Шекспира, немало и библейских речений и ссылок, парафразов и аллюзий из произведений других классиков английской или мировой литературы. В ряде случаев читателю в крылатых фразах английского языка помогают сориентироваться сноски в тексте. Один из героев, Чарльз Лэм (в романе — начинающий, несколько ограниченный литератор-выпивоха), упоминает или прямо цитирует реальные, хорошо известные, полные мягкого юмора очерки и зарисовки, опубликованные под псевдонимом Элия подлинным Ч. Лэмом (1775–1834) — известным эрудитом, остроумцем, знатоком Шекспира. Литературные страсти и причудливые коллизии оказывают влияние на жизнь и психику всех персонажей романа, порой весьма неожиданное. Быть может, для англичан литература действительно больше чем жизнь.
Островский А. Н. Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский. Драматическая хроника. СПб.: Издательский Дом “Азбука-классика”. 2007. — 240 с.
Неизвестный Александр Островский, может ли такое быть? Ведь по его пьесам и по сей день ставят спектакли, их экранизируют, “проходят” в школе. Но вот созданные им в шестидесятые годы ХIХ века исторические пьесы (всего шесть, действие пяти происходит в ХVII веке, три из них посвящены эпохе национального кризиса — Смутному времени) можно найти разве что в полных собраниях сочинений классика русской драматургии. Для публикации в серии “Азбука-классика”, знакомящей читателя с лучшими произведениями отечественной и зарубежной классической литературы, издатели выбрали хронику, которую сам Островский считал одним из самых зрелых и дорогих своих произведений (и это когда уже были написаны “Свои люди — сочтемся”, “Доходное место”, “Гроза”). В России тема загадочного Самозванца нашла множество отражений и преломлений. А. Островский, которого не очень волнует истинное происхождение Дмитрия — оно лишь повод для манипуляции народными настроениями, предлагает свою трактовку исторического сюжета. Основным конфликтом в пьесе является трагическое столкновение национального и привнесенного, европейского; жизни “по обычаю” (предпочтительной для народа, бояр, для Василия Шуйского) и жизни “по свободной воле”, воплощенной в Самозванце. Конфликт нестрогого, веселого идеалиста Дмитрия, готового строить царство правды на земле, которую он не знает, и русской жизни, ее национальной стихии пронизывает всю пьесу — и по трагическому существу, и по комическим мелочам. Самостоятельную ценность представляет вступительная статья критика и писателя Татьяны Москвиной. В статье исторические взгляды А. Островского сопоставляются с известными драматургу концепциями истории России Карамзина, Соловьева, Костомарова; дан обзор вышедших к тому времени литературных произведений на заданную тему; рассматриваются литературно-философские споры “западников” и “славянофилов”, нейтральным наблюдателем которых был и А. Островский, далекий и от национального самообольщения, и от национального самоотрицания. Подробно анализируя исторические хроники А. Островского, Т. Москвина постоянно соотносит их со временем создания, а это разгар крупномасштабных исторических перемен и переоценок русского пути. Историческая хроника А. Островского о несостоявшемся реформаторе Дмитрии, созданная в эпоху реформ Александра II, звучит и сегодня необычно актуально: в России все реформы похожи, попытки быстрой, немедленной европеизации вязнут в национальной стихии. “Органическое и общее уничтожает чужое, индивидуальное и неорганическое. Русская жизнь уничтожает Дмитрия, виноватого без вины. Это настолько крепкая, прочная, самодовлеющая жизнь, что она не примет, по существу, ничего из того, что выработано не ею, не внутри ее самой. Ничего! Даже если это — общечеловеческие идеалы”, — полагает Т. Москвина. Насколько актуальна пьеса, насколько узнаваем поэтический язык А. Островского, можно судить хотя бы по следующим цитатам: Василий Шуйский: “По выбору и ложь и правда служат // У нас в руках орудием для блага // Народного. Нужна народу правда — // И мы даем ее; мы правду прячем, // Когда обман народу во спасенье”. “Народ слепой, мы зрячие, мы видим, // куда идти, чего хотеть народу. // Боярство — Русь великая, а земство // Идет туда, куда ведут бояре. // Народ возьмет, что мы ему дадим, // И будет знать, что мы ему велим”.
Анри Труайя. Лев Толстой. Пер. с фр. Е. Сутоцкой. М.: Эксмо, 2007. — 896 с.
(Русские биографии)
Истина, проверенная временем: философские и литературные произведения Л. Толстого являются бесценным достоянием всего человечества, его труды и он сам, личность сложная и противоречивая, продолжают волновать умы и сердца многих людей различных возрастов и различных национальностей. И вместе с тем духовное наследие Л. Н. Толстого, великого русского писателя, художника, мыслителя, воспринимается неоднозначно. Для одних он — еретик, восставший на основы православия, для других — философ и гуманист, опередивший свое время на несколько столетий, для третьих — “лавка древностей”, “музей прошлого”. Лев Толстой — кто он? Пророк, духовный наставник эпохи, “душа нации”, гений народа или “колобродник, сам не знает, куда придет и на чем остановится”, отлученный от Церкви еретик? Кем на самом деле был этот удивительный человек? В галерее исторических портретов, созданных Анри Труайя, французским писателем русского происхождения, мировой знаменитостью, членом Французской академии, лауреатом многочисленных премий, достойное место занимает и книга, посвященная Л. Толстому. Достоинство ее и в том, что она лишена каких-либо штампов, в том числе штампов советского литературоведения, в ней отсутствуют навязчивые идеологемы, нет заявок на сенсационность, но нет и сухой академичности. Это документально выверенное повествование скорее напоминает увлекательный роман, в котором действуют реальные персонажи, отражены сложность человеческих взаимоотношений на духовном и обыденном уровне и внутренние борения очень самобытно мыслящего человека. А. Труайя не навязывает своей точки зрения, а предлагает читателю составить собственное мнение о личности и творчестве Льва Толстого.
За что Лев Толстой был отлучен от церкви. М.: Издательство “ДАРЪ”, 2006. — 592 с.
Как могло случиться, что гордость и слава России, один из символов русской цивилизации был отлучен Русской Православной Церковью? Что дурного написал или сказал граф, если его имя Русская Православная Церковь ставит в один ряд с такими разбойниками и предателями Родины, как Гришка Отрепьев, Мазепа или Стенька Разин? Как правило, современному светскому человеку практически ничего не известно о конфликте Толстого и Церкви, кроме самого факта предания писателя анафеме. Если в советское время “философско-богословские” трактаты Льва Толстого все-таки издавались отдельными книгами, хоть и малыми тиражами, включались в собрания сочинений, на гуманитарных факультетах изучались “Исповедь” и “В чем моя вера”, то позиция самой Церкви из-за недостатка достоверной информации оставалась неизвестной. Данная книга (одобренная издательским советом Русской Православной Церкви) этот пробел призвана восполнить, помочь разобраться в событиях почти вековой давности (февраль 1901 года), неоднозначно воспринятых и их современниками. В ней три части: I. Определение Святейшего Синода, ответ жены Толстого и его самого; II. Отзывы духовенства, современного Толстому; III. Отзывы, мнения и письма светских лиц, исповедующих православие, в том числе профессора, историка, духовного писателя И. М. Концевича “Истоки душевной катастрофы Л. Н. Толстого”, Ф. Степуна, В. Розанова, С. Булгакова. Фактически это Л. Толстой ушел из Церкви, противопоставив ее учению свое видение христианства, создав свое “евангелие”, отказавшись исполнять церковные обряды. В 2001 году правнук писателя обратился к святейшему патриарху Алексию II с просьбой о снятии отлучения с Л. Н. Толстого. Позиция патриарха, высказанная по этому поводу корреспондентам, такова: “Граф Толстой отказался быть членом Церкви, мы не отрицаем, что это гений литературы, но у него есть явно антихристианские произведения: вправе ли мы через сто лет навязывать человеку то, от чего он отказался?” Сегодня у читателя есть возможность услышать голоса и самого Л. Толстого, и его оппонентов.
Джеймс Б., Рубинстайн У. Д. Тайное становится явным. Пер. с англ. М. Д. Литвиновой, Н. А. Литвиновой. М.: Издательство “Весь мир”, 2008. — 376 с., ил.
(Магия имени)
Был ли актер Уильям Шекспир из Стратфорда-на-Эйвоне автором бессмертных пьес и сонетов? Или под его именем выступал кто-то другой? Почти все, что известно о жизни Шекспира из Стратфорда-на-Эйвоне, противоречит необъятной гениальности его пьес и поэзии. “Если бы в 1623 году пьесы не были бы приписаны Шекспиру, он был бы последним человеком, кого можно вообразить автором”. Уже полтора столетия литературоведы разделены на два непримиримых лагеря: стратфордианцев и антистратфордианцев. Но и у последних нет единой точки зрения на великую тайну, на “проблему авторства Шекспира”. Выдвигаются все новые и новые версии, и каждая вроде бы убедительна. Но, наверное, самое удивительное, что все кандидаты в “Шекспиры” так или иначе, по разным причинам, таинственны в прямом смысле слова. Авторы данной книги, независимый исследователь и университетский ученый, убеждены, что им удалось раскрыть тайну настоящего создателя “шекспировских” пьес и сонетов, самого засекреченного и непостижимого среди людей такого масштаба в истории человечества. Это увлекательный рассказ о поиске, о неожиданных открытиях новых свидетельств, которые легли в основу доказательной базы данного труда. По мнению исследователей, творцом великих произведений был английский аристократ, выпускник Оксфорда, придворный и дипломат сэр Генри Невилл. Друг графа Саутгемптона, покровителя Шекспира, сэр Генри принадлежал к окружению графа Эссекса, был хорошо образован, осведомлен о жизни двора и причастен к внешней и внутренней политике, эпистолярное наследие его, личные и дипломатические письма, своим живым слогом и синтаксическими конструкциями напоминают шекспировский язык. Не приходится сомневаться, что как бы убедительно ни выглядели доводы авторов, “проблема авторства Шекспира” остается открытой.
Юрченко А. Г. Историческая география политического мифа. Образ Чингис-хана в мировой литературе ХIII–ХV вв. СПб.: Евразия, 2006. — 640 с.
“Имеет ли образ Чингис-хана, представленный в мировой средневековой литературе, хоть какое-нибудь отношение к действительности? Ответ отрицательный. Весь корпус источников о Чингис-хане мифологичен. Большая часть этих текстов была создана спустя 20, 30, 50 лет после смерти Чингис-хана”. Такие выводы делает автор настоящего исследования, посвященного тайным механизмам формирования политических мифов о Чингис-хане. Рассмотрено 49 источников, дошедших из XIII века, из них 25 представлены подробно. Переводы двух, с латинского, публикуются впервые: 12 глав из исторической энциклопедии Винцента де Бове (умер в 1264 году.), глава 5 из “Книги о Тартарах” Иоанна де Плано Карпини, побывавшего при дворе великого монгольского хана летом 1246 года. Приводятся и оригиналы текстов. Предложенная автором типология текстов позволяет выяснить, кто, с какой целью и в чьих интересах создавал мифы о Чингис-хане, а также дает возможность проследить, из каких элементов конструировался многоликий образ “Покорителя Вселенной”. Базовый корпус мифов об основателе империи интенсивно формировался при его сыне и преемнике, великом хане Угедее (1229–1241). Мировую известность и славу Чингис-хану принесли походы его внуков, а литературное оформление мифов завершили персидские, армянские, китайские историки. Скрупулезно автор рассматривает и средневековые латинские источники. Некоторые заключения автора вполне ожидаемы: разночтения в текстах вызваны различием задач, которые ставили авторы рассматриваемых сочинений, неодинаковой степенью информированности авторов, неизбежными — в силу принадлежности к разным культурам — расхождениями в интерпретации одного и того же материала. Их творения отражали интересы разнородных элитарных групп: элит государств, включенных в состав Монгольской империи, элит еще не покоренных стран. Свои концепции имели придворные историки, свои — представители наблюдающих культур, собирающие информацию разведывательного характера для своих властителей, озабоченных завоевательными планами могущественной империи. Не последнюю роль играли и религиозные мотивы, трактовки католиков, несториан, мусульман, опиравшихся на признание безусловной ценности исповедуемой ими самими религиозной доктрины. “Информация имеет значение только при условии, что известен ее источник (статус наблюдателя, его цель и сверхзадача). События наделяет смыслом автор”. До нас дошли поразительная смесь реальных и легендарных фактов, обилие точных сведений и важных подробностей, не поддающихся проверке. Вместе с тем “написать историю империи Чингис-хана невозможно. Дело не в многообразии исторических источников (созданных на разных языках), а их несводимости в единую картину”, — утверждает автор. Действительно, можно ли воссоздать реалии Монгольской империи, если утрачен текст Великой Ясы, основополагающей идеологемы монголов, ее достоверного изложения нет ни в одном средневековом источнике. Для современного исследователя, как, наверное, и для исследователей былых времен, в истории Монгольской империи много странного. При этом закономерно, что неизбежные искажения имперской реальности в текстах наблюдающих культур рассматриваемого периода отозвались последующим искажением их и в современных нам исследованиях. У каждого исследователя есть своя концепция, под которую идет подбор соответствующих материалов, при этом источники, не вписывающиеся в заданную картину, оттесняются на периферию или просто игнорируются. “Средневековые писатели конструируют историческую реальность. Попытки современных историков обосновать достоверность той или иной версии являются продолжением этой практики. └Реальности“ продолжают множиться. Это единственный твердый факт”. Для своего исследования автор избирает мифологизированную фигуру Чингис-хана, в которой слились фигуры четырех великих ханов политических мифов и деклараций. Автор считает, что “наша задача не в том, чтобы выбрать └правильный“ текст, а остальные отбросить за ненадобностью (что и делают создатели современных мифов о Чингис-хане), а в том, чтобы уберечь от забвения все тексты, обозначив за каждым из них интересы той или иной группы, имевшей свое видение ситуации. Задача исследователя — выяснить имена этих групп и их статус в Монгольской империи”. Ответы на многие мифы автор ищет и в тексте, обозначенном им как “Роман о Чингис-хане”, — необычном восточном сочинении, где изображается рождение ирреальной империи Чингис-хана. При этом он сознает, что любая реконструкция “Романа о Чингис-хане”, сохранившегося лишь в латинских переводах, отягощенных ошибками и интерпретациями средневековых переводчиков, будет иметь заведомо условный характер и легко уязвима для критики. Естественно, что это исследование корректирует и наши школярские знания о русской истории, идет ли речь о битве на Калке (1223), которая рассматривается автором как локальный факт русской истории в панорамном, евразийском аспекте, или о легенде о Михаиле Черниговском. Автор проливает свет и на фигуру туманного персонажа тех времен — царя Великой Индии пресвитера Иоанна. Неожидан и его ответ на вопрос: “Что спасло Западную Европу от монголов?” (отдельная глава в исследовании) — и это отнюдь не героическое сопротивление европейского рыцарства, не мужественное сопротивление русских, ослабившее монголов, не восстание народов Поволжья. Необычайно интересна и реконструкция религиозной картины евразийского мира, предложенная автором. В самом деле: “Почему Монгольская империя не стала христианской империей?” В отличие от многих современных исследователей, автор не стремится к созданию сногсшибательных версий прошлого. “Ценность исследования политических мифов заключается не в том, чтобы избавить нас от мифов, а в том, чтобы напомнить об их культурно-исторической значимости”.
Перова Н. Смолянки, мариинки, павлушки… бестужевки. Из истории женского
образования в Санкт-Петербурге. СПб.: ИД “Петрополис”, 2007. — 304 с.
Прочное основание государственному среднему образованию российских женщин заложила Екатерина II, учредившая и патронировавшая Смольный институт для благородных девиц и Александровский — для девочек из мещанского сословия. В 1796 году, после смерти Екатерины II, непосредственное руководство Обществом благородных девиц и мещанским его отделением, а чуть позже и воспитательными домами, и Коммерческим училищем приняла на себя императрица Мария Федоровна. Так было положено начало ведомству, получившему впоследствии название Ведомство императрицы Марии. В него входила и сеть учреждений, дававших образование девушкам: Мариинский, Екатерининский, Павловский институты… всего 12. В ХIХ веке ширилась и сеть женских гимназий. Ответом на вызовы современности стало открытие к концу века Бестужевских курсов, где молодые девушки могли получать специальное образование, профессию, дававшую им право работать. Автор книги не ограничивается рассказом о действительно славной истории женских учебных заведений, темы, поднятые в книге, много шире и значимее. Организацию системы женского образования автор напрямую связывает с ценностными ориентирами, которые необходимо вырабатывать у подрастающих девочек, будущих жен, матерей, да и просто гражданок своей страны. Выверенная ценностная ориентация тем более необходима в современных условиях — условиях резкого демографического спада, во многом вызванного такими негативными явлениями, как пьянство, наркомания, увеличение количества абортов, роста преступлений среди девочек-подростков. Дурную роль играют и навязываемые современной девушке стереотипы, как, например, стереотип необходимой женщине “неземной красоты”, усваиваемый с самого раннего возраста. Хотя, считает автор, настраивать девочек надо не на культивирование “красоты”, амплуа “великолепной любовницы”, а на выполнение своей самой главной роли — материнства. Необходимо думать и о том, как помочь женщине сочетать материнство, супружество с ее общественной деятельностью. Психологические и физиологические различия женщин и мужчин диктуют необходимость различий и в образовательном, и в воспитательном процессах. И вот тут-то и может пригодиться накопленный в прошлом практический опыт воспитания девочек и девушек, который, к сожалению, во многом утрачен в минувшем ХХ веке. Педагоги, мыслители, писатели, общественные деятели и деятельницы ХVIII–ХIХ веков отдавали себе отчет в сложности поставленной задачи — воспитание и образование российской женщины, искали пути ее решения. Автор обращается к трудам известных педагогов, деятельность которых была тесно связана с женскими учебными заведениями дореволюционной России, среди них: И. И. Бецкой (Бецкий), К. Д. Ушинский, В. И. Водовозов, Н. А. Вышнеградский, В. Я. Стоюнин, П. Ф. Каптеров, Е. О. Лихачева. В книге много цитат, автор приводит их намеренно, чтобы донести до нынешних читателей живые голоса, мысли и впечатления людей ушедших столетий и наших современников, высказывающихся профессионально и, соответственно, убедительно. Раскрываются цели, методы воспитания, а на примере судеб выпускниц дореволюционных женских образовательных учреждений можно судить и о плодах трудов российских педагогов.
Горбатенко С. Архитектура Стрельны. СПб.: Европейский Дом, 2008. — 376 с., ил.
Петр I готовил Стрельне великое будущее, именно ей, а не соседнему с ней Петергофу надлежало стать “русской Версалией”. Петр I намеревался устроить здесь государственную резиденцию, достойную величия России. Его чаяния сбылись почти три века спустя: такой резиденцией в новой России стал отреставрированный, возрожденный почти из руин Константиновский дворец. Истории этого пригорода Петербурга, архитектурным памятникам, расположенным на его территории (увы, в значительной степени утраченным), было посвящено немало публикаций, но данная книга — первая масштабная научная монография по этой теме. Научная не значит скучная. Основное внимание автор уделяет первой четверти ХVIII века: роль Петра I в формировании концепции дворцово-паркового ансамбля, его путешествия по странам Западной Европы в поиске образа стрельнинской резиденции, обзор посещенных царем зарубежных дворцов и парков. В книге представлены краткие творческие биографии привлеченных к проектированию инженеров и архитекторов: Д. Алимари, Б. К. Растрелли, Ж.-Б. А. Леблона, С. Чиприани, Н. Микетти. Достаточно подробно рассказывается и о дальнейшей архитектурной истории дворцово-паркового ансамбля: завершение работ в начале ХIХ века А. Воронихиным и Л. Руска (когда после передачи резиденции во владение великому князю Константину Павловичу в императорском имении были произведены существенные преобразования); реконструкция в середине ХIХ века под руководством Х. Майера и А. Штакеншнейдера; восстановление ансамбля после Великой Отечественной войны; реконструкция 2001–2003 годов. Не забыты исследователем и территории, прилегавшие к стрельнинскому имению, среди них: Стрельнинская слобода, имения и дачи по берегам Портового канала, ансамбли орловской усадьбы и усадьбы А. Д. Львова “Александровка”, имение А. Д. Меншикова “Фаворит”, Стрельнинские немецкие колонии… Архитектурная история Стрельны содержит множество проблем и неясностей. Сведения о проектировании и строительстве стрельнинских дворцов, садов и парков рассеяны в десятках архивов. Издание основано на архивных и библиографических источниках, многие из которых автор вводит в научный оборот впервые. В книге представлен и уникальный изобразительный материал. Автор монографии, историк архитектуры, главный специалист Комитета по государственному контролю, использованию памятников истории и культуры Санкт-Петербурга, довольно критически относится к прошедшей в начале ХХI века реконструкции ансамбля: снесены остатки многих малых сооружений вне границ старого парка, незавершенными оказались археологические обследования, с ущербом для ландшафта выкорчеваны старые деревья. Критика его конструктивна, ибо она предполагает учесть в дальнейшем все ошибки, допущенные в ходе восстановительных работ. А в общем, быть бы Стрельне пусту, если бы не счастливая идея осуществить в наши дни замысел основателя Санкт-Петербурга.
Саблино — неизвестная страна. Уникальные памятники природы России.
СПб.: ЛООО “Сохранение природы и культурного наследия”, 2007. — 200 с.
Живописные места саблинского памятника природы находятся всего в 40 километрах от Санкт-Петербурга по Московскому шоссе. Здесь на 220 га сосредоточены необычные для нашей равнинной местности формы рельефа — водопады и каньоны. В береговых обрывах зияют входы в саблинские пещеры, створенные более ста пятидесяти лет тому назад руками рудокопов, добывавших здесь белый кварцевый песок для производства стекла, знаменитого императорского хрусталя и смальты. Рабочие ушли отсюда в 1930 году. Постепенно под действием сил гравитации и воды часть сводов обрушилась, образовались подземные озера и ручьи, выработки стали больше похожи на настоящие пещеры: сталактиты, гроты, залы, переходы. Хотя толчок всему дал человек, саблинские пещеры являются наполовину памятником природным, наполовину рукотворным. С этим удивительным уголком России связано много легенд, чудесным образом здесь переплелись геология и история, литература и горное дело. В рукотворном Александровском парке до сих пор встречаются экзотические растения и животные, привезенные из разных концов России. Долгое время своеобразным культурным центром этих мест являлось имение А. К. Толстого “Пустынька”. По этим землям ступала нога Александра Невского. Здесь жил В. И. Ленин. Сохранность этого уголка обеспечивают — иной раз с трудом противостоя натискам современных реалий — подлинные подвижники. Текст лаконичный, информационно насыщенный, дополнен красочно выполненным включением — “Фотоальбом на память”.
Публикация подготовлена Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера) (Санкт-Петербург, Невский пр., 28, т. 448-23-55, www.spbdk.ru)