Главы из романа
Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2008
* Готовится к изданию: А. А. Белинкин. Доллары партии. СПб.: ЗАО “Журнал └Нева“”, 2008.
Анри Арнольдович Белинкин родился в 1935 году в Ленинграде, окончил Ленинградский горный институт. Изданы романы “Выживание и тщеславие” (СПб., 2000), “Финишная кривая” (СПб., 2004). Живет в Санкт-Петербурге.
Доллары партии
Глава первая
Темный шатен Домбровский, внимательно посмотрев в личико женщины, почти наверняка мог сказать, хороша ли у нее фигура, темпераментна ли она и даже насколько милая дочь Евы требовательна к мужчине. И о многом-многом весьма важном другом.
Домбровский с недавних пор видел молодую новенькую в плановом отделе родного стройтреста. Он сразу предположил, что каштановолосая ухоженная женщина хороша по всем тридцати трем позициям. Но расчетчица корпела над бумагами и как будто никогда не вставала из-за письменного столика. Домбровский же весьма хотел подтвердить некоторые свои оптимистические домыслы. А пока упорно продолжал думать, что женщина стопроцентно соответствует лучшим российским образцам. На некие западноевропейские, выдуманные, видимо, гомиками, он попросту плевал.
Новая расчетчица и сегодня высоко держала прелестную голову с коротко, почти по-мальчишечьи постриженными волосами. Они были слегка приподняты над светлым лбом. Серые глаза женщины выдавали внутреннюю напряженность, но она явно была жизнелюбива.
Каштановолосая вдруг поймала пристальный взгляд Домбровского. По ее внезапному смущению он понял, что уже был замечен. Это ему весьма польстило.
Перед привлекательной женщиной по надуманному поводу переминался с ноги на ногу толстый трестовский начальничек среднего ранга. Конечно, тайным его намерением было пристать. Домбровский смахнул с лацкана нового темно-серого пиджака пылинку и, подойдя ближе к столику расчетчицы, принял позу выжидания. Она, к его удовольствию, поднялась, чтобы достать из шкафчика за спиной папку с бумагами. Ростом новенькая была заметно выше среднего. И у нее на самом деле оказалась превосходная фигура! Впрочем, на Руси женщины нередко хорошо сложены от плеч до бедер. Но каштановолосая обладала и прекрасными стройными голенями! Разумеется, она не прятала ноги, была в коротковатой синей юбке. Да, женщины с подобными конечностями не любят длинных одеяний, а в брюках появляются лишь изредка, когда мужчины на дарованное природой великолепие тела насмотрелись. Так особи изощренного слабого пола побуждают в сильном нестерпимое желание раздеть обольстительниц, прямо-таки разорвать зубами женские одежды!
Однако имелось существенное обстоятельство, мешавшее Домбровскому пялиться на новенькую. А именно любопытство других весьма недурных собой сотрудниц планового отдела, до его появления мирно занятых рутинными делами. С некоторыми из этих милых дам он успел переспать. Женщины оторвались от скучных служебных бумаг и наблюдали за импозантным сослуживцем в меру остававшегося к нему интереса. Отдельные даже очень ревниво.
Новенькая наконец быстро глянула Домбровскому в лицо.
— Я — Александр Васильевич, начальник технического отдела! — Домбровский уверенно представился каштановолосой. Он открыто проявил заинтересованность не только в деловом сотрудничестве. — Мне нужны сведения от вашей уважаемой службы! Позвоните, пожалуйста, когда освободитесь!
— Хорошо! — еще больше краснея, пообещала женщина.
Новенькая очень скоро позвонила Домбровскому. Он потеплевшим баритоном понятно изложил свой производственный вопрос и самоуверенно подумал, что нужные цифры получит очень скоро.
Домбровский, начальник технического отдела обычного питерского строительного треста, был не стар и не молод. Три года назад, в високосном две тысячи четвертом, ему исполнилось сорок лет. Семнадцать из них он честно оттрубил в стройтресте. Начтехотдела был уважаемым человеком. Особых чествований по случаю юбилея ему, правда, не устраивали. Почет отмерили строго по рангу, разве что женщины необычно активно участвовали в подготовке долгожданного банкета.
Конечно, Александр Домбровский был очень видный мужчина. Ростом обладал почти что высоким, ну, как народный артист Яковлев, что у режиссера-шутника Рязанова помок в шубе под душем. Хорошие недлинные волосы шатен зачесывал назад. Запоминались его глаза редкого карего и как бы с краснинкой цвета. Нос он имел прямой, римский, но более короткий, чем мраморный Юлий Цезарь. Губы Домбровского были выразительны. Зубы вполне хороши. Овал его лица не казался идеальным из-за довольно крепких скул, но все же был красив. Чистая кожа имела приятный чуть смугловатый оттенок. Шатен обладал прекрасным телосложением и к тому же почти офицерской выправкой.
Родом Домбровский был из Астрахани. Его прадед, рыбопромышленник, бежал с семьей в далеком революционном восемнадцатом году из-под Петрограда в знойный Прикаспий. Сын беженцев, настырно вынуждаемый природой, в двадцать лет женился на местной. Дочь случайной семейной пары родилась и выросла в Астрахани. Служила на пригородном рыбозаводе. Скромная конторщица зачала сына Сашеньку от красавца нижегородца, попавшего в Прикаспийский край сугубо не по собственной воле. Когда Сашеньке не было и пяти лет, нижегородец бесследно исчез. Мать, а больше бабка и без него вырастили парня здоровым и сильным.
Смышленыш не слишком утруждал себя учебой, он в школе томился. Из учебных дисциплин его увлекала разве что история, ярко повествовавшая о скитаниях народов, кровавых битвах, восхождениях и падениях династий, о вековой борьбе за выживание и гегемонию. Непоседливый парень, кое-как отбыв на нудных уроках, потом уже в свое удовольствие гонял со сверстниками мяч, играл на мелочь в азартные игры, ловил рыбу с утлой лодчонки в широченной пойме Волги. Парень свободно рос в припортовой среде рыбацко-браконьерского народа.
Разбитной юноша все-таки неплохо окончил среднюю школу. По точным наукам и истории были отличные оценки. Молодой астраханец захотел поступить в высшее учебное заведение, и не в какое-нибудь там, а в столичное. Это ему удалось. В Москве абитуриента дисциплинировало, что не было денег на обратную дорогу. Конечно, избранный им строительный институт не значился в списке элитных, куда пролезали в расчете получить по окончании учебы высокооплачиваемую работу. Абитуриент разве что охотно подался бы учиться на историка, но он понимал, что на зарплату бюджетника не сможет существовать.
На последней студенческой практике Домбровский сошелся с недурной собой девицей из северной столицы. Он, конечно, не считал, что ночь прохладной любви — повод для женитьбы, но возникли разумные стратегические соображения. Молодой строитель заякорился на невских берегах. Было где жить, нашлась подходящая работа. Он укоренился в успешном строительном тресте. Быстро выяснилось, что на всепогодных матерных стройках закаленный смекалистый провинциал в деле много успешнее сверстников из Автова или Коломяг.
Вот только семейная жизнь астраханца не сложилась. Он любил женщин, милые женщины любили его. Жена с учетом первого, а особенно второго поспешила родить ему двух дочерей. Однако молодого мужа это не особо связывало. Он стал заводить любовниц. Законная супруга была ему неинтересна! Питерка занималась сексом с таким видом, словно принимала скучную медицинскую процедуру. И хотя она делала вид, что не замечает супружеские измены астраханца, все-таки копила обиды и порой взрывалась. Женщина не понимала, что если не научится прощать в первом браке, то этому придется учиться во втором. Молодой инженер хорошо зарабатывал и в конце концов смог купить квартирку. Было куда скрыться с любовницей-профессионалкой. Шикарная красавица южанка отдавалась изощренно и ненасытно. Ее в жизни по-настоящему интересовала только дееспособность мужчины. Житие астраханца на полное истощение продолжалось, однако, недолго. В очередной раз выяснилось, что любовное чувство — это все-таки излечимая форма безумия. Порвав с неугомонной, Домбровский стал, как и прежде, прибегать к услугам двух-трех женщин. Так он получал полный комплекс интимных услуг. Любовницы чаще были замужними женщинами. Они не очень досаждали Домбровскому упреками и спешили домой, чтобы успокоить мужей.
Астраханец поднялся в стройтресте до завидной должности начтехотдела самостоятельно, без родственного карьерного подтягивания или дружеского подсаживания. И на удивление всем без билета всенародной коммунистической партии в кармане. Впрочем, для заоблачного служебного взлета Домбровскому недоставало не только стайного инстинкта, но и страсти помыкать людьми. Астраханец тяготел к вольному, ненормируемому, неординарному. Конечно, родись он в начале девятнадцатого века — наверняка бы ввязался в войну за освобождение Греции или чего-то там еще. Будь молодым в конце того неспокойного — рванул бы на собаках за золотом на Аляску. А уж в начале двадцатого века точно бы пробирался на лыжах к Северному полюсу. Теперь ничего всенародно захватывающего, выдающегося не происходило! Где там гуляла своевольная Фортуна? Не так важно было, как она повернется к нему — передом или задом, важно было, чтобы заметила, желанно приблизилась!
В свободное от занятий строительным делом и ветреными женщинами время Домбровский играл в теннис, рыбачил, охотился и даже самообразовывался чтением. Он особенно любил поглощать позднесредневековые исторические свидетельства. В то смутное, не очень уж и далекое время складывалась российская нация, в муках рождалось Российское государство. Начтехотдела прочел все доступные рядовому читателю воспоминания иностранных послов, купцов и мастеровых, живших или побывавших в те годы на Руси. Эти люди могли говорить об увиденном откровенно, ведь Российское государство и их страны тогда жили как бы сами по себе. Начтехотдела почерпнул из мемуарной литературы много важного, память о котором маленькие российские люди за крохотную зарплату долго вымарывали из истории. Его интересовали вовсе не гениальные домыслы на предмет, как бы тогда, несколько веков назад, могло случиться иначе, а факты и разумные объяснения причин произошедшего.
Владелец треста, новый русский, некогда перекупивший предприятие у вороватых приватизаторов, одновременно занимался и другим доходным бизнесом: торговал женскими трусиками и бюстгальтерами. В строительстве нувориш понимал не больше чем рядовой горожанин, иногда проезжавший мимо заборов строек. Владелец поставил управлять трестом полурусского-полуазербайджанца, тоже не спеца.
Повседневная производственная жизнь начтехотдела была довольно скучна. Работа его тяготила. Начальство пробуждало в нем только негативные эмоции. А нерадивые подчиненные, чьими обычными ответами были “не знаю”, “не могу” и “не хочу”, просто-напросто раздражали его.
Четверть, а иногда даже треть рабочего дня Домбровский давно присвоил себе. Он полагал, что и за две трети проданного нанимателю времени успевает сделать намного больше полезного, чем некоторые начальнички за целый день. В общем-то, в тресте не разгильдяи приспосабливались к труженикам, а, скорее, наоборот — труженики к разгильдяям. Сегодня Домбровский в личное время собирался полистать сатирический журнал. Его еще в метро заинтересовала исповедь кандидатши наук, заброшенной по диким законам диалектики за грязный мясной прилавок. Домбровский теперь прочел ее. Кандидатша утверждала, что очень эффективен философский подход к жизни. Вот философ Диоген Синопский кормился скудно, ютился в бочке, но был свободен и счастлив! Человеки, колбаса да и хрущоба для вас не главное!
Зазвонил телефон. Вряд ли это было начальство. Оно не любило напрягаться в конце рабочего дня. Вообще-то Домбровский, не без оснований предположив, что в других фирмах да и в госорганизациях люди работают с таким же энтузиазмом, как в их тресте, догадывался, почему в стране не очень хорошо.
Домбровский снял трубку и весьма оживился. Звонила новенькая из планового отдела. Она была легко узнаваема по высокому с явной ноткой жизнелюбия голосу.
— Плановый отдел! — каштановолосая заметно волновалась. — Нинель Александровна! — она назвала имя, не вполне уверенная, что Домбровский знает, как ее зовут. Но он, разумеется, знал. Молодая женщина немного стеснялась своего имени, но и любила его, открыто декларирующее неординарность. — Я подготовила нужную вам справку! — Нинель помедлила, собираясь с духом. — Можно занести?
— Да, конечно! — сразу согласился Домбровский.
Несколько скуловатый джентльмен испытал приятное чувство тщеславия. Ведь обратился к сероглазой с непростой просьбой совсем недавно! Ей пришлось потрудиться!
В этом коротком разговоре интонация желания в голосе Нинель явно преобладала над интонацией служебного рвения. Домбровский хорошо различал нотки влечения в женском голосе, как, наверное, женщины различали подобное и в его баритоне. Острое желание сильнее овладело им. По правде говоря, он с обеда ждал звонка длинноногой. “Сколько же ей лет? — Домбровский только теперь задумался об этом. — Конечно, не девчонка. Ей за тридцать. Наверное, замужем. Великолепное тело! И возраст прекрасный, в котором женщина расстается с розовыми мечтами! Однако еще не отравлена мыслью, что жизнь не удалась!”
Нинель появилась не сразу. Домбровский даже заподозрил, что женщина передумала и не придет. Но нет, дверь приоткрылась. Нинель боязливо глянула в щель. Убедившись, что мужчина один и ждет, быстро вошла в кабинет. Плотно прикрыла за собой дверь. Перевела дыхание, протянула Домбровскому запрошенную справку, держась в шаге от него, на расстоянии вытянутой руки. Он положил бумажку на письменный стол и жестом предложил женщине сесть на стул, что стоял рядом. Нинель осторожно, словно четырехногий мог развалиться, присела. Нервно свела колени и одернула короткую бордовую юбку. Домбровский едва глянул в принесенный документ и отодвинул его подальше по столу. Негромко, глуховато спросил, пытаясь поймать взгляд неспокойных серых глаз:
— Кофе выпьете?
— Выпью! — сразу согласилась женщина.
Домбровский несколько напряженно поднялся. Включил электрочайник на подоконнике. Подошел к двери, осторожно запер ее на ключ. Женщина облегченно вздохнула и заметно расслабилась. Домбровский расстелил на столе белую салфетку. Достал из шкафчика чашки, растворимый кофе, шикарные конфеты, бутылку хорошего дагестанского коньяка, чешские хрустальные рюмки. Нинель не проронила ни звука, она исподтишка удовлетворенно наблюдала за его приготовлениями. Он наконец присел на стул, налил в рюмки коньяка и негромко, тепло произнес:
— За наше знакомство!
Нинель быстро подала хрустальную радужную рюмку навстречу его такой же резной семицветно-искристой. Все было желанно и очень естественно! Сероглазую тянуло к Домбровскому, его тянуло к ней. Стороны наверняка могли достигнуть согласия без затяжных переговоров. Домбровский с промедлением прикоснулся хрусталем к тонкому хрусталю в красивой женской ручке. В воздухе завис тихий мелодичный звон. Начтехотдела, конечно, проявлял некоторую осторожность. Он рисковал. По коридору иногда бродило высшее начальство. Хуже того! За дверью могло притаиться тонкое женское ушко. Домбровский помнил и вовсе ужасное! Оставленная им любовница однажды с усмешкой поведала, что видела, как некая ревнивая дама с колен заглядывала под дверь в его кабинет.
Нинель до дна опорожнила рюмку. Аппетитно и аккуратно заела коньяк шоколадом. Она молчала и не глядела Домбровскому в лицо. Он, чуть выждав, снова наполнил хрусталь. Предложил:
— За удачу!
— Действительно, очень нужна эта легкокрылая стрекоза! — сероглазая с чувством согласилась.
— Вам нравится у нас? — Домбровский задал вопрос, как бы уже связывая себя с нравящейся женщиной.
— Я еще не поняла! На моей работе комфорт очень зависит от тех, кто рядом. Никогда не знаешь, за что прелестные дамы могут тебя невзлюбить!
Нинель снова глубоко замолчала. Она боялась произносить слова. Условные знаки что-то прекрасное разрушали. Она не поднимала глаз. Домбровский почувствовал, что разговор можно, даже нужно кончать. Он приподнялся и немного придвинулся к сероглазой вместе со стулом. Теперь его колени почти прикасались к коленям волнующей женщины. Она волновалась, наверное, больше, чем он. Руки Нинель были неспокойны, дыхание стало глубже. Он сильнее почувствовал свежий парфюмерный запах любимой им белой акации и возбуждающий женский запах. Обстановка стала абсолютно интимной. Они выпили еще коньяка. Правда, Нинель оставила немного солнечного напитка в рюмке. Она осторожно поставила хрустальное диво на стол и чуть больше откинулась назад, на спинку стула. Как будто связано с этим, подала к Домбровскому слегка разошедшиеся колени. Он мягко положил сильную руку на ближнюю чудесную округлость. Нинель накрыла ее сверху горячей ладонью. Она не отгоняла, но немного сдерживала мужчину. Домбровский приподнялся, склонился к Нинель, обхватил женщину руками за талию и несильно понудил подняться. Она решилась, быстро встала, всем телом желанно потянулась к нему. Он горячо поцеловал женщину в приоткрытые губы. А ей уже хотелось ощутить сильные мужские руки на своем теле нисходящими, преодолевающими ее легкое, инстинктивное сопротивление. Женщина вся была открыта для него.
Угомонившись, они выпили по чашке кофе и еще немного коньяка. Нужно было уходить, чтобы не озлоблять уборщицу. Нинель неуверенно предложила Домбровскому прогуляться. Естественно, он принял приглашение. Условились, где Нинель станет ждать на Невском проспекте. Она поспешила уйти.
Пара двинулась от Садовой улицы в сторону Невы. Нинель рассказывала о себе. Да, она замужем. Начтехотдела догадался, что женщина не особо жалует супруга. И она на удивление словно не боялась встретить на многолюдном Невском своих знакомых. Похоже, ей льстило, что Домбровский рядом. Он, не желая подкачать, испортить чье-то со стороны впечатление, больше распрямил и так прямую спину. Разве что немного не дотянул до гвардейской выправки. Он тоже испытывал гордость! Рядом шла ну прямо-таки русская подиумная модель, прекрасная, рослая женщина с отличными, вовсе не засушенными формами тела!
Оживленная Нинель поведала Домбровскому, что окончила экономический институт и уже успела поработать в нескольких организациях. Он не задал каштановолосой обычный при сближении вопрос: а где она родилась? Потому, что не желал услышать подобный. Впрочем, он не сомневался, что она петербурженка. Нинель казалась ему интеллигентной. Он инстинктивно признавал таковыми людей, генетически зарегулированных не создавать неудобств другим и даже, наоборот, способствовать приятному общению. Астраханец чувствовал себя с Нинель комфортно. Ему нравилось, что женщина естественно жизнерадостна. Он не получал удовольствия от общения с людьми, что не были рады просто пребыванию в подлунном мире.
Нинель совершенно неосознанно замедлила шаг, когда проходили мимо витрины ювелирного магазина. Просто сияющие драгоценности очень притягивали взор. Домбровский все-таки подумал, что на следующем свидании обязательно подарит Нинель красивое украшение. Он искренне был убежден, что всякая женщина считает себя недооцененной мужчиной, если не получает заметного материального подтверждения его чувств.
Домбровский внимательно слушал Нинель. Правда, она оказалась не слишком говорлива и, казалось, охотнее бы внимала ему. Но он совсем перестал вещать. На минуемом участке Невского от реки Мойки к Адмиралтейству астраханец всегда испытывал непонятное беспокойство. Только на подходе к революционной Дворцовой площади он воспрянул духом и предложил Нинель поехать к нему. Она мягко отказалась: не предупредила мужа! Нинель предложила пройти через садик у Адмиралтейства. Людей там почти не было. Могучие ветвистые дубы, клены, липы к концу сентября затейливо позолотились, оранжевые настурции догорали на большой клумбе. Нинель негромко заметила, что самые лучшие цветы — первые и последние! Домбровский с грустным чувством с ней согласился.
Солнце щедро светило. Густо пахло опавшими листьями деревьев. Их запах был удивительно приятен, на удивление живящ. Домбровский испытывал высокий душевный подъем. Он словно омолодился, стал десятиклассником. Рядом шла красивая желанная десятиклассница. Она волновала, влекла. Он взял Нинель под руку. Сероглазая крепко прижалась плечом. Домбровскому захотелось остановиться, привлечь женщину к себе красивой упругой грудью, снова ощутить в своих руках ее трепетное тело. Он чувствовал, что Нинель готова здесь же без страха снова отдаться ему. Хотя пришедшая мысль не показалась уроженцу Прикаспия абсолютно дикой, он все-таки сдержался во имя имиджа Великого города.
Парочка в полнейшем духовном единении перешла по мосту на Петроградскую сторону. Двинулась по Кронверкскому проспекту, по его застроенной, а не по неухоженной парковой стороне.
Станция метро находилась недалеко. Домбровский готов был расстаться с Нинель. Но он чувствовал: сероглазая женщина запала в него! Он хотел стать ее единственным любовником и про себя надсмехался над неудачником мужем. Это тоже тонизировало. Наверняка бедняга догадывается, почему задерживается жена. Молча сам разогревает ужин. Когда она придет, благоразумно не станет допытываться о причине задержки. Легче всего женам прощают леность, труднее всего — измену. Женщины хорошо знают это. Впрочем, Домбровский считал, что рядовой мужчина, заимев классную жену, должен понимать, что ею придется делиться!
В последующие дни отношения Домбровского и Нинель интенсивно развивались и сгустились настолько, что он предложил ей отдохнуть в теплой и солнечной Турции. Нинель, когда принимали на работу, обещали дать отпуск в октябре. Они вместе великолепно проведут время! Российская модель без колебаний согласилась лететь на средиземноморский берег. Конечно, муж смирится с ее отъездом и, наверное, даже даст сколько-то презренных долларов. Но джентльмен Домбровский за все готов был платить сам!
Он в очередной раз занимался дома с Нинель, говоря на нелепом современном языке, любовью, когда позвонил неугомонный напарник по охоте и рыбалке пенсионный Обалдуев.
— Полковник! Срочно приезжай ко мне! — звонивший потребовал решительно, в своей манере. — Есть разговор! Хочу, ядрена мать, предложить тебе участие в одном деле!
Полковник было всего лишь прозвище, данное седобородым Домбровскому. Астраханец в летнее время часто состыковывался с всероссийским в прошлом спортсменом в приладожской рыбацкой деревеньке. Они были повязаны любовью к природе.
Обалдуев в молодости достиг известности как легкоатлет благодаря отличным физическим данным и врожденному упрямству, даже одержимости. Он обладал завидным ростом, где-то под метр девяносто, длинными ногами и был весьма резок. Обалдуев начал в спорте, правда, с фехтования. Мушкетерские поединки были ему по душе. Такому, как он, быть бы при царях кавалергардом! Однажды классного парня-шпажиста приметил тренер легкоатлетов-чемпионов и переманил к себе. У опытного воспитателя был сильный козырь — талоны на столовские обеды для спортсменов. Подхарченный студент из бедноватой питерской семьи быстро добился успехов в барьерном беге. Великолепные победы, однако, со временем обернулись для Обалдуева тяжелейшей болезнью суставов ноги, на которую спортсмен приземлялся, перемахнув через планку. Но списанный как бегун, он устроился тренером в элитную спортшколу. И там добился успеха, добрался до директорского кресла! Но грозная кузница олимпийцев ненадолго пережила Советский Союз. Уволенный Обалдуев получал пенсию, которой хватало на хлеб, крупу, сахар и водку, эту всего лишь из расчета бутылка на неделю. С женой Глафирой, некогда его способной ученицей, отношения все осложнялись. Она была намного моложе. Светловолосая голубоглазая красотка рано ушла из спорта и как-то сумела преуспеть в малом бизнесе. Жили Обалдуев и женушка почти что каждый сам по себе. Он подолгу просиживал в рыбацкой деревеньке. В знак непримиримого протеста существующему антинародному режиму Обалдуев отпустил патриархальную бороду. Он ее абсолютно не стриг.
Домбровский удивился неожиданному звонку Обалдуева. Он считал, что седобородый патриарх после сердечного приступа не оправился и лежит в больнице. Но еще больше начтехотдела стройтреста был удивлен крайне заговорщицким тоном голоса рыбацко-охотничьего напарника. Тот на полном серьезе повторил Полковнику, что собирается предложить нечто крайне интересное. Подробностей было выдано ноль. Обалдуев характеризовал дельце как сугубо секретное, возможно, даже выходящее за рамки конституционного поля. Разговор был явно нетелефонный.
Весьма заинтригованный Домбровский через полчаса вышел с Нинель из дома. Поехали на метро. Она скоро вышла, он продолжил путь к Обалдуеву на пролетарско-интеллигентскую окраину города.
По-толстовски бородатый Обалдуев оказался дома один. Недавний больной, хотя и ковылял, опираясь на эксклюзивную клюку, выглядел относительно неплохо. Благообразное мужественное лицо было оживлено. В голубых глазах горела решимость. Бывший всероссийский спортсмен абсолютно перестал думать о том, когда и под каким благовидным предлогом будет переправлен Всевышним на небо. В густой бороде Обалдуева, оставляемой в полном природном естестве и поэтому весьма длинной и клочковатой, казалось, даже поубавилось седины, равно как и в коротковатых волосах на немалом кочане.
— Вот я зачем тебя, Полковник, позвал! — Обалдуев, заведя напарника в комнату, приступил к делу в самой решительной манере. Хозяин явно спешил ошарашить гостя. — Такое тут, Полковник, мне стало известно! Несметными долларами можем завладеть! Я тебе все расскажу. Только обещай хранить, что услышишь, в тайне!
С ходу крайне впечатленный Полковник, разумеется, обещал молчать, как делал при подобных предостережениях примерно девяносто девять раз из ста. Обалдуев, собираясь с ударными мыслями, выдержал значительную паузу. Последняя, впрочем, была оформлена как естественное отвлечение на протирку треснувших линз очков-пенсне. Ухаживать за стеклами приходилось весьма осторожно. Беда с очками случилась, когда Обалдуев рыбачил с катера. Он наступил на уникальный зрительный прибор, спавший с длинного носа на алюминиевое дно. Седобородый, конечно, должен был хорошо лицезреть смугловатое лицо Полковника, чтобы убедить того сразу и бесповоротно. Наконец Обалдуев надел очки и заговорщицким тоном продолжил:
— Позавчера меня еще держали в больнице в отделении реанимации. Вторая койка в палате была свободна. Вдруг приволокли на носилках здоровенного мужика лет шестидесяти в пижаме. Он был в кровище и без сознания. Врач “скорой помощи” поднялся следом и сообщил завотделением, что мужик, от кого-то спасаясь, выпрыгнул с парашютом из окна высотки! Да купол не успел раскрыться. Мужик грохнулся на асфальт. Сердобольные бабки не дали машине “скорой” проскочить мимо. Кто пострадавший — неизвестно. Но завотделением узнал кокнувшегося. Парашютист — хирург городской больницы для “слуг народа”. Ну, помнишь, о ней частушку пели: “Полы паркетные, врачи анкетные”. Завотделением осмотрел травмированного и припечатал: “Наверное, не жилец!” Дворцового хирурга медсестры подключили к дыхательному аппарату, всадили ему уколы и оставили. А мужик, ядрена мать, задергался, забормотал нечленораздельное. Но потом так ясно выдал: “Доллары партии! Сейф тринадцать в лондонском └Мегабанке“. Пароль └Граф Монте-Кристо“. Клиентов скобировать. Код замка из семи групп цифр. Тройной дубляж каждой”. Я только это “скобировать” не понял. А парашютист замолк и отдал Богу душу. Из руки выпала алюминиевая капсула. Я ее подхватил. Внутри бумажка с семью группами людей, в каждой три человека. Указаны все паспортные данные, телефон, место работы, должность и зачем-то хобби. Еще написано, на какой части тела человека скальпелем поработали. Я догадался: парашютист причастен к тайне заныканных коммуняками долларов! Значит, в Лондоне баксы прячут! Схитрили бонзы! Не доверяли никому банковский код под подушкой держать! Видать, случайных людей как-то сделали носителями информации!
Обалдуев осторожно, словно лучший бриллиант Российского алмазного фонда, достал из внутреннего кармана серой куртки-обсердака мятую бумажку. Она мелькнула перед заострившимся римским носом Домбровского и исчезла в глубочайшем надежном хранилище.
— А тройка людей каждой группы — из одного города? — Домбровский весьма небезразлично попытался домыслить сведения, полученные Обалдуевым. Миллионы долларов наличными его заинтересовали.
— Одного! Но география, как нынче говорят, великодержавная — от Петербурга до Владивостока! Правда, люди первой и седьмой групп наши, питерские!
— Может, каждая группа — носитель фрагмента кода замка сейфа?
— Вот я и говорю! Раздробили, ядрена мать, код, чтобы какой-то их же партийный проходимец не мог по-быстрому до долларов добраться! Только как люди хранят информацию? Зачем указано, какую операцию человеку делали?
Слегка скуластый римлянин крепко задумался. И вдруг громко щелкнул у носа длинными пальцами. Его осенило:
— Разгадка, Генерал, — Домбровский часто так обращался к седобородому отчасти из уважения к его возрасту, отчасти в компенсацию за лестное прозвище Полковник, — это последнее слово предсмертной речи парашютиста! Не “скобировать”, а “сканировать!” Да здравствует королева! — гость громко и с пафосом произнес странноватую здравицу-заклинание. Он, разумеется, славословил какое-то Ее королевское величество только в исключительных случаях.— Людям хирург, видимо, вшил микрочипы с фрагментами кода! А те этого и не ведают! Есть такой прибор — сканер. Приложат его к месту, где внедрен чип, и на экране высветится записанная на железке информация! В магазинах видели! Такое считывание называется сканированием. Но хирург, конечно, был подневольный человек. Какие-то большие люди им управляли. Хирург под наблюдением вшивал чипы! И сам не ведал, что на них. Но, выходит, вел тайно от хозяев список кроликов. Теперь уж, может, тех хозяев лондонского схрона и в живых нет! А хирург захотел выведать код, чтобы добраться до долларовой капусты, и засветился! — Домбровский согласно обстоятельствам перешел на жаргон не то астраханского захолустья, не то бритоголовых подельников их стройтреста.— Теперь в дело серьезные люди вмешались, решили завладеть бесценной информацией. Отчего бы иначе хирургу прыгать из окна с парашютом? В пижаме! Ломились к нему в квартиру за списком кроликов!
— Вот я и говорю, зашит в людях по частям код! — Обалдуев важно вознес клочковатую бороду. Вид у патриарха стал абсолютно генеральский. — Давай, Полковник, сами доллары изымем! Кто-то суетится, выведывает код, а вот где ключ к нему! — Обалдуев, весьма довольный собой, тронул глубокий карман куртки-обсердака. — Мне в одиночку, ядрена мать, такое дело не осилить!
Патриарх, вполне ясно высказавшись, подтвердил решимость действовать сильным ударом в пол можжевеловой клюкой. Она, кривоватая, с умышленно оставленными пеньками сучков, была тщательно отполирована и покрыта лаком. Эксклюзивная громадина добавляла всероссийскому спортсмену-ветерану монументальности.
Домбровский еще до озвучивания Обалдуевым невероятно заманчивого предложения догадался, зачем его позвали. Ответ был готов. Он хотел примкнуть. Замаячило настоящее дело! Заимей он огромные деньги, начнет другую, красивую жизнь. Купит трехпалубную океанскую яхту не хуже той, что есть у известного футбольного фаната! С гостиной, библиотекой и десятком спален. Конечно, с большой биллиардной и с немалым бассейном. Обогнет по морям в компании с красивейшими женщинами все континенты земли. Заглянет с седых развалин замков в далекие прошлые века. Прикоснется к великим тайнам истории! В кровь прилил адреналин. Гость вовсе не думал о наверняка сопутствующих долларовому дельцу опасностях. Он задорно усмехнулся и заявил:
— Дело интересное! Готов участвовать. Но, Илья Кириллович, очень многое пока не ясно. Давайте поразмыслим над списком людей первой группы! Придумаем, как к кому-нибудь подобраться! Снимем информацию хотя бы с одного клиента. Может, что-то прояснится!
Обалдуев тяжело поднялся с дивана и удалился в соседнюю комнату. Вернулся довольно не скоро и показал Домбровскому мятый медицинский рецепт. На обратную сторону бумажки патриарх выписал с памятки парашютиста подробнейшие сведения о людях первой группы.
— Все известные! Композитор, заместитель начальника железной дороги и футболист-забивала! Железку всякой шушере, видать, не вшивали!
— Не из моего круга общения люди! — Домбровский, быстро ознакомившись со сведениями, признался в своей несостоятельности. Глаза редчайшего цвета перестали заявлять о высокой проходимости обладателя. Лицу даже прибавилось смуглости и скуловатости.
— Может, к футболисту подобраться? — Обалдуев после крайне невеселого раздумья понял, что придется поработать самому. Он снова протер стекла очков и выдал уже конкретно: — У питерской нашей звезды футбола чип-то в бедре! Может, ядрена мать, на базу команды вахтером или гардеробщиком сумею устроиться? Покажу при случае ребятам, что знаю массажное дело, сам-то массажем больной ноги только и спасаюсь. Доберусь до бедра забивалы. Хреново, что парень больно на виду! Не могу, однако, понять, как дурная беготня с мячом стала больно популярна.
— Хлеба и зрелищ народу! Старое проверенное правило. Футбол, Илья Кириллович, я с вами не согласен, неплохая игра! — Полковник, весьма обрадованный возникновением плана, немного поддразнил Обалдуева. Противодействие только придавало патриарху решимости. — Огромное поле. Два враждебных легиона. Удары, стычки, завалы. Зрелище, конечно, послабее, чем был бой гладиаторов в Риме, но напоминает.
— Нынче выходят на поле не в футбол играть, а чтобы не дать играть другому! Костоломы! Ни паса, ни удара! Не знаешь, за кого болеть! Вот я и говорю: слабый у нас футбол!
— Какая страна, такой и футбол! Может, скоро лучше станет!
— Однако, Полковник, давай к делу! Заметано. Завтра отправлюсь на базу футболистов! — Обалдуев, саданув в линолеумовый пол клюкой, единолично утвердил план ближайших решительных действий.
Домбровский тоже взбодрился. Он словно уже держал в руках толстую, трудносгибаемую пачку долларов и даже слегка похрустывал ими.
— Конечно, мой Генерал, отправляйтесь! Сканер и портативный компьютер в магазинчике жены возьмите. Жду вашего звонка! Уж если решили действовать, то давайте действовать быстро и решительно! Да здравствует королева!
У Обалдуева наконец-то не осталось никаких сомнений относительно того, какую королеву темный шатен давно и искренне приветствует! Конечно, он славил достойную и богатую английскую! Не была ли, однако, давняя приверженность Домбровского к прекрасному приветствию-заклинанию знаком-предопределением капризной всевидящей Судьбы?
Глава вторая
Старые кварталы в центре северной столицы изумительно прекрасны. Они одухотворяют человека. Великих архитекторов-творцов не подгоняли, их не особенно ограничивали в средствах. Зодчие создали вечное. Стройные здания, искусные парковые насаждения и вольные невские воды в дивном своем сочетании образовали гармоничную человеку жизненную среду.
Астраханец давно считал град Петров почти что родным. Он любил в тихий воскресный день один пройтись по центру города, правда, сторонясь самых многолюдных улиц. На душу опускалась благодать. Казалось, где-то здесь давным-давно бродили его предки. Он чувствовал, наверное, то же, что некогда чувствовали они, в голову приходили схожие мысли.
Домбровский боялся только заглядывать в неухоженные дворы. Непостижимой казалась логика старшего поколения. В облезлых каменных колодцах, в грязи, в зловонии неубранных помоек морально и физически травмировалась молодежь. Ущербные люди многие годы вливались и вливались в нездоровое человеческое общество.
И на этот раз Домбровский, проводив Нинель почти до дома, неспешно и не по кратчайшему пути выходил через старую застройку к станции метро. Он был в хорошем настроении. Встречи с российской моделью тонизировали его. Нинель же невероятно привязалась к любовнику. “Я с ужасом думаю, что наши отношения когда-нибудь могут прекратиться!” — неожиданно с болью призналась она.
В кармане Домбровского вдруг назойливо запел телефон. Звонил седобородый Обалдуев. Прошло всего несколько дней с момента их судьбоносной встречи. Тон голоса патриарха был весьма бодр.
— Полковник! Нужно срочно встретиться! Первая стадия операции “Ы” прошла успешно!
— Да здравствует королева! — ответствовал весьма обрадованный Домбровский. Он подтянулся. Конечно, затеянное дело могло закончиться полным фиаско, как у концессионеров в романе “Двенадцать стульев”. Или гораздо хуже, чем у тех. Обалдуев и он прежде, чем заняться долларовыми раскопками, должны были бы основательно подумать! Обалдуев правильно поступил, дав дельцу кодовое название. “Ы”, нахально заимствованное им у кинематографистов, в данном случае вполне подходило.
В качестве места чрезвычайной встречи сообщники выбрали ближайший к дому Обалдуева вестибюль станции метро.
— На базе футболистов в раздевалке два дня впустую просидел! — Обалдуев с должно значительным видом начал рассказ о проделанной титанической работе. При этом совершенно бесплатно, во имя общего с Полковником светлого будущего. — А сегодня массажист команды на день отлучился, так я его заменил. У звездного забивалы бедро побаливает. Классно, конечно, парню массаж сделал! За работой наплел, будто сканер жены — новый аппарат для лечебного инфраультрахизооблучения. Вся команда смотрела, как работаю, и ахала. Потом хором просили меня поработать на базе массажистом. Однако, Полковник, к делу! — Обалдуев, некогда самолично присвоивший Домбровскому это высокое воинское звание, в серьезных случаях обязательно вспоминал, с кем имеет дело. — Высветились-таки цифири! Три! Первая единица. Может, по номеру группы людей? Эта питерская по списку парашютиста первая. Я цифры записал!
Домбровский дораспрямил спину и весьма одобрительно глянул в голубые одержимые глаза российского чемпиона.
— Выходит, Илья Кириллович, правильно наше смелое предположение! В людях код сейфового замка по частям зашит! В группе три человека, умножить на три цифры в каждом — всего получается девять. Наверное, по три цифири и в каждом из людей других групп. Всего семь групп чипоносителей. Девять на семь — шестьдесят три. Однако такими длинными коды сейфовых замков не бывают! Только вы говорили, что парашютист рек: “Дубляж!” Во всех питерских первой группы наверняка три одинаковые цифири. Также, думаю, и в людях остальных групп. Вкладчики “Мегабанка” должны были элементарно подстраховаться, дублировать информацию. С любым из очипленных людей могло что-то стрястись! А если три цифры на семь групп — это только двадцать одна! Как выигрышное количество очков в карточной игре уголовников! Надо думать, тут случайное совпадение. Двадцать одна цифирь — нормальное число для серьезного сейфового кода. Уверен, нам только по одному человеку в каждой из семи групп вскрыть и надо! В смысле сканировать!
— Вот я и говорю! Начало, ядрена мать, положено. Теперь давай рванем за остальными цифирями по стране! Лучше уж по порядку, по списку придворного хирурга! Летим к Тихому океану! Вторая группа во Владивостоке. Остальные оперированные от океана на запад, нам по дороге к дому. Еще учти: сейчас в Приморье болтается по торговым делам моя Глафира, она, сам знаешь, баба бойкая, кой с какой деньгой, может, и поспособствует! Вот еще что! Давай Алексея Мефодиева в дело вовлечем. Зятек мой по работе в Сибири и на Дальнем Востоке раньше часто болтался, сейчас хоть реже, но бывает. Может, выпишут ему командировку! Дело наше, сам понимаешь, нелегкое. Алексей сгодится. Крепкий мужик, да к тому же доктор технических наук, по инглиш кумекает. Да ты мужика моей дочери хорошо знаешь! Старая русская традиция — браться за трудное дело втроем. Нам, ядрена мать, хотя бы скопом выгрести баксы из того сейфа!
Мгновенное сокращение личной доли в предполагаемой добыче с половины до трети не очень огорчило Домбровского. Действительно, только бы добраться до того лондонского схрона! Там уж на всех хватит. Он со смехом согласился:
— Берем Алексея! Рыжеватого нам только и не хватало! С ним и вправду образуется славная боевая дружина! Три богатыря: Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович! Вы, понятно, Муромец, я Добрыня, а Алексей — вылитый Попович! И внешне похож, да и, как прототип, в огонь первым не полезет. Алексею и вам даже имя менять не надо! Сообщите зятьку, что я завтра после работы буду у него. А уж послезавтра давайте встретимся втроем. Согласуем план действий. Рассуждений о лондонском сейфе по телефону не ведем. Болтаем о якобы предстоящей рыбалке. Вами, Генерал, могут заинтересоваться! Лежали в одной палате с парашютистом! При вас человек Богу коммунистическую душу отдал. Может, что-то успел выболтать? Генерал, мы договорились? Тогда да здравствует ее величество!
— Однако давай подстрахуемся! — Обалдуев тоже подумал о необходимой предосторожности. — Алексея предупреди, чтобы не болтал. Сколько этих с железками-чипами людей, не говори. Зятек, ядрена мать, всегда шибко колеблется. Еще напугаем количеством!
Зачинатели гигантского долларового дельца обменялись крепким рукопожатием, так скрепив смелое вступление на путь, в конце которого им мог, наверное, понадобиться вместительный грузовичок. И, весьма увлеченные затеей, разошлись.
Домбровский на следующий день после работы отправился к зятьку Обалдуева.
Доктор технических наук Алексей Мефодиев неохотно, но все же впустил посетителя в квартиру. А что он мог поделать! Тесть велел!
Несколько засорокалетний доктор технаук был заметным представителем мужского рода. Рост имел выше среднего, крепкое телосложение, лицо вполне благообразное, разве что слишком продолговатое. Хорошие волосы на голове и густейшие усы Мефодиева были приятнейшего каштаново-рыжего цвета. Зелено-карие с потаенной хитринкой глаза доктора, как и с рыжинкой волосы, являлись типичными для уроженцев далекого вятского городка. Таким путем естественного отбора природа наделила две трети его жителей. Впрочем, городок был известен не только характерным обликом обитателей. Он получил известность и как родина людей нередко очень неглупых и весьма ученых. Во многом потому, что в этом вятском захолустье, где по улицам бродили коровы и козы, профессия учителя испокон веку считалась достойнейшей и многие умные местные люди посвящали себя именно учительству. И учили хорошо, уже когда в больших городах педагогами становились из-за непригодности к доходным деяниям. Абитуриент Мефодиев в свое время легко поступил в северной столице в высшее учебное заведение машиностроительного профиля и окончил его с отличием. Парня охотно приняли на работу в научный институт при большом машиностроительном заводе. Он быстро устроился во всенародную партию. Она помогла стать доктором технаук. Однако нынешнее материальное вознаграждение ученого было всего лишь на уровне зарплаты дворника, метущего, конечно, не перед мраморным особняком, а во дворе скромного блочного дома. Мефодиев халтурами подтягивал свой заработок примерно до уровня заработка токаря. Он в рабочее время тайно от начальства разрабатывал проекты разных полезных машин и механизмов и продавал их. Доктор технаук особенно гордился машиной для сбора стеклянной тары в городских двориках и сквериках. Она легко выделяла элитные темные бутылки, реагируя на малейшую разницу в содержании железа в стекле. Нынче доктор наук заканчивал работу над востребованным банкирами механизмом для подчистки печатных текстов с целью их последующего исправления. Невозможно, конечно, в контексте грядущих веков было оценить значимость построенных по чертежам Мефодиева машин. Некоторые были склонны принижать таковую. Подумаешь, вспомогательная техника! А ведь кто бы заранее мог сказать, что великим изобретением двадцатого века окажется шариковая ручка? Но миллионы интеллигентов во всем мире благодаря “шарику” сэкономили и еще сэкономят массу времени! Ведь удалось исключить каждодневную заправку пишущего инструмента и обтирание промокашкой пера, а также мытье въедливо замаранных чернилами рук! Однако памятник изобретателю “шарика” так и не удосужились поставить! Больше того, о гении попросту забыли. Мог ли Мефодиев надеяться на увековечивание потомками его собственного имени? К сожалению, история прискорбно свидетельствует, что, когда творцу становится трудно заработать на хлеб, творец не только еще долго продолжает дешеветь, но заодно падает и моральное воздаяние ему.
Мефодиев все-таки улыбнулся несколько скуловатому посетителю, показав при этом весьма хорошие крепкие зубы, один из которых, а именно верхний клык, правда, был чисто золотой. Мефодиев потерял зуб еще студентом при первом и последнем в жизни недалеком прыжке с лыжного трамплина. Улыбка доктора наук выражала, помимо отдаленно дружеского расположения, и некоторую житейскую озабоченность. Мефодиев не любил гостей. Он тратил впустую свое драгоценное время, а случалось, что еще и приходилось поить их кофе. Гости же непомерно, словно наркоманы, зачерпывали из старой кофейной банки с позолотой недавно засыпанные гранулы.
Домбровский, пройдя в гостиную, уселся в продавленное кресло хозяина и вальяжно развалился. Он, не начиная разговора о долларовом схроне, по-всякому прикидывал, как сначала пробудить в Мефодиеве жадность и зависть. Хозяин ввиду непонятного и явно подозрительного молчания гостя вынужден был сам повести разговор:
— Ну как, Александр, твои дела?
К подобному вопросу Домбровский по новообретенной привычке относился с крайним неудовольствием. Весьма часто об этом же самом спрашивал хозяин стройтреста, его работодатель, при этом пристально заглядывая в глаза. Абсолютно понятно было, что нувориш желает лишь знать, насколько самозабвенно начтехотдела тянет хозяйский воз и надолго ли ему хватит молодецкого здоровья. Тертого зятька Обалдуева интересовало, правда, скорее другое: не превосходит ли теперешняя рыночная стоимость гостя стоимости собственно его, Мефодиева?
Домбровский наконец сообразил, как загнуть ради успеха общего с патриархом грандиозного дела:
— В Лондонград с твоим тестем, Ильей Кирилловичем, надумали смотаться! Провернуть небольшое дельце в тени от двухсот тысяч англо-русских. Да, столько там наших, у кого особняк или большая квартира! Не считая всякой шушеры! Очень ловкие наши ребята обжились в Англии: ежегодно перегоняют в Лондон из России на свои счета около десяти миллиардов долларов. Несколько бюджетов нашего любимого города! Представляешь, какая в Лондонграде у новорусских капуста! А сколько еще до нынешней перестройки партийные бонзы успели припрятать на Туманном Альбионе! Партийцы, думаю, немерено! Они-то пример подали! Так вот: Кириллыч собирается к лондонградским деньгам коммунистического происхождения подобраться! Берет меня в компаньоны!
— Шуткуешь! Тестику даже в женушкин кошелек не забраться! — Мефодиев с явным скепсисом дежурно показал золотой клык. Доктор как-то выучился поднимать губу с одной, золотой, стороны. Желтый клык неизменно напоминал посвященным о мефодиевском трамплинном героизме. — Однако вот ты российской историей увлекаешься! Было ли раньше, чтобы так из России тащили?
Домбровский запустил руку в карман и достал потрепанную книжицу с записями из весьма надежных исторических свидетельств.
— Слушай! Вот из записок Джерома Горсея, английского дипломата. Жил в Москве во время правлении Бориса Годунова. Горсей засвидетельствовал четыреста лет тому назад: “Правитель отослал казну свою в Соловецкий монастырь, чтобы в случае надобности убежать в Англию, которую он считал безопасным местом убежища”. В те времена смывались с золотишком и камешками, однако Годунов не успел. Зарезал народ бедолагу.
— Обидно, что бегут-то с украденным у меня, у тебя, у нищего народа! Не столько даже само лихое воровство страшит, сколько то, что воровать стало престижно. И ты попробуй не поспособствуй своему начальнику украсть!
— Твой тесть и я не шутим. На полном серьезе говорю: мы с Кириллычем решили реквизировать украденное партийцами у народа! — Домбровский, разогрев доктора наук, начал наступление. Он выложил все, что каштаново-рыжему следовало знать из исповеди парашютиста. Относительно суммы, томящейся в Лондоне, гость высказал предположение, что она может составлять несколько десятков миллионов долларов. Такое количество зеленых вполне вместит индивидуальный сейф солидного банка, если бумажки новые и их аккуратно сложить. А если заныканы ценные бумаги, сумма вообще может быть заоблачная! Полковник, разумеется, сообщил и о весьма успешных героических действиях Обалдуева, сумевшего рассекретить первую часть кода сейфового замка. Последнее оказало на Мефодиева решающее воздействие. Затея показалась ему осуществимой. Конечно, доктор мечтал о Великом случае! К материальному благополучию приходилось карабкаться в липком поту. А какие-то рыла получали богатство, словно счастливчики. Джек-пот за мелкую монету в зале игровых автоматов! У Мефодиева, конечно, была розовая, как оперение фламинго, мечта. Он перед сном, в постели, проектировал в уме для себя виллу. Впрочем, довольно скромную, одноэтажную. Правда, с небольшой при ней конюшней орловских рысачков. И все это в пышной зелени, хорошо бы неувядающей! И вдруг нежданно замаячило! Однако Мефодиев не спешил заявлять о своем согласии подключиться к операции по экспроприации. Он, исходя из элементарных принципов капиталистической торговли, с деланным смешком усомнился:
— Хороший у этих кладовкладчиков пароль! “Граф Монте-Кристо!” Только вот номер сейфа тринадцатый — это уже дьявольщинкой попахивает!
Домбровский потратил еще несколько минут, дабы ненавязчиво дать понять Мефодиеву, что инициаторы гигантского долларового дела вполне могут обойтись и без него.
— Ладно, ты почти уговорил меня! — доктор наук поступил разумно, заявил о своем принципиальном согласии присоединиться к богатырям. Он вместе с тем оставлял за собой право впоследствии поторговаться по финансовому вопросу.
Довольный Домбровский строго предупредил Мефодиева о необходимости соблюдения секретности и обещал по телефону сообщить, в какое время и где на следующий день состоится тройственная встреча “в связи с выездом на совместную рыбалку”.
В согласованное время Домбровский не спеша подходил к многоклеточному дому Обалдуева. Тройственная встреча предстояла в сквере перед пятиэтажной железобетонной коробкой. Скуловатый господин был напряжен. Он, став накануне Добрыней Никитичем, был начеку и еще в вагоне метро заметил за собой слежку. Значит, телефон Обалдуева начали прослушивать и в сборы сотоварищей на рыбалку не поверили.
Новоявленный средний богатырь, по-офицерски пройдя патриарший сквер, круто развернулся. Весьма крепкий двуногий с челюстью “на перекус”, до этого шедший за Добрыней, скосил на газон. Судя по ножевому шраму на щеке от уха до подбородка, малый был обыкновенный бандит. Другой филер, державшийся на некотором отдалении, человек вполне интеллигентного вида, мгновенно остановился, чтобы закурить. Он испугался обнаружения зэком-громилой больше, чем разоблачения преследуемым. Богатырь догадался, что его одновременно пасут люди двух разных объединений конкурентов доллародобытчиков. Он окончательно осознал, что легкомысленно ввязался в опаснейшее дело.
Из-за угла дома вышел Обалдуев, прототипом которого, как было два дня назад установлено, являлся славный Илья Муромец. Седобородый сильно прихрамывал и тяжело опирался на эксклюзивную клюку. Эффектная можжевеловая громадина была накануне подновлена им лаком, и вовсе не немецким, а чисто из патриотических соображений неким продуктом российско-немецкого предприятия.
Высокий плечистый Обалдуев со стороны выглядел странновато. Он, сделав шаг, автоматически, по-спортивному распрямлял спину, но тут же низко сгибался, переносил вес тела на клюку, чтобы уменьшить боль в ноге.
Домбровский крепко пожал сильную руку Муромца и, ничего не объясняя, поводил длинными пальцами по его одежде. Под мышкой у Обалдуева, на серой куртке-обсердаке, средний богатырь обнаружил металлическую таблетку. Это был жучок совершенной системы подслушивания. Начтехотдела стройтреста кое-что знал о современной интеллектуальной аппаратуре ввиду постоянных происков строительных фирм-конкурентов. Порой случалось невероятное. На днях жучок был обнаружен в семейном одеяле управляющего треста. Домбровский поспешно отцепил от одежды патриарха чудо японской электроники и безжалостно раздавил кругляшку крепкими зубами. С усмешкой, сдерживая желание оглянуться, предупредил Обалдуева:
— Принялись за нас! Следят! Собирались подслушать!
— Сделали, сволочи, микрофоном! Ядрена мать! В лифте чужак ко мне терся! — Муромец, подняв наконец отвисшую челюсть, сумел выговорить обличительные полуфразы.
Сам Домбровский еще до встречи с патриархом обследовал свою одежду, но ничего лишнего не обнаружил.
Появился Мефодиев. Несколько загадочный вид вятича, удачно прозванного Алешей Поповичем, озадачил Добрыню Никитича. Что каштаново-рыжеусый выкинет? Но прежде, чем младший богатырь бригады успел открыть рот, Добрыня в профилактических целях стал обследовать его одежду, невзирая на протесты. Жучок оказался у Поповича под лацканом пиджака. Добрыня Никитич, пожалев на этот раз зубы, с усмешкой отправил южнокорейца в дальнюю лужу.
— Необходимо сваливать! — Добрыня Никитич предложил действовать безотлагательно. — Похоже, сразу два объединения доллародобытчиков нами заинтересовались. Первое явно уголовное, скорее, бандиты в законе! Второе, кажется, интеллигентское, думаю, незаконные наследники! И те, и другие явно сами хотят оприходовать доллары!
— Вернемся к нашим баранам! Решим сначала финансовые вопросы! — Алеша Попович, напуганный было обнаружением жучка, явно осмелел, поняв, что речь действительно может идти о гигантских долларовых суммах. Не стали бы две другие команды гоняться за какой-то мелочью! Но доктор наук желал прежде четко зафиксировать свою долю в предстоящей добыче. Он решительно заявил: — Нас трое. Я участвую в раскопках при условии, что получу треть заныканных денег!
— Я вывел на дело! — Илья Муромец взъерошился, круто вознес седую бороду и долбанул в землю клюкой. — Моя доля — минимум сорок процентов!
Добрыня Никитич решительно поддержал зачинателя большого дела, славного Муромца. Рыжеватый в конце концов вынужден был согласиться на тридцать процентов, что наверняка составляло очень немалую, даже неподъемную сумму. В Лондонграде доктору наук карманов явно могло не хватить.
После успешного решения главного финансового вопроса Домбровский сделал предложение относительно формального оформления компании:
— Давайте образуем закрытое акционерное общество “Доллары партии — народу!”
О задуманном приобретении трехпалубной яхты он в этот момент почему-то не вспомнил.
— Да нет! — Мефодиев воспротивился. — При чем тут народ? Назовем ЗАО “По экспроприации похищенных долларов”!
Теперь весьма авторитетно возразил Обалдуев:
— Давайте проще, по-русски: ЗАО “Бакс”.
На этом без препираний и порешили. С печатанием акций ЗАО договорились повременить из-за недостатка наличных средств, обойтись пока чисто виртуальными паями этих абсолютно виртуальных акций.
— Должности распределим! — Полковник энергично продолжил организаторскую деятельность. — Вы, Илья Кириллович, разумеется, президент!
Обалдуев поднял бороду, длинную и клочковатую, как у Карабаса-Барабаса, и, согласно должности, принял монументальный вид. Ему предстояло сделать важные назначения. Президент сипловатым начальственным голосом принял первое в должности решение:
— Ты, Александр, управляющий директор! Ты, Алексей, бухгалтер!
Штатное расписание, однако, не смогли сразу утвердить из-за возражений Мефодиева. Приобщение к кассе акционеров его устраивало, но сама должность усатому казалась незначительной. Обалдуев вынужденно решил числить Мефодиева в ЗАО не просто бухгалтером, а бухгалтером-распорядителем.
Акционеры затем обсудили план ближайших действий. Решили отправиться в далекое турне через день. Быстрее просто не получалось.
Для дальней поездки требовались большие деньги. Доктор, помявшись, заявил, что сможет оформить командировку. Президент, чтобы раздобыть деньги, собирался продать свой катер. А управляющий директор для участия в захватывающем дельце намеревался взять законный отпуск. Тут он вспомнил, что наобещал Нинель турецкие пляжи, и поспешил исправить ошибку:
— Я возьму с собой женщину. Милую и интеллигентную! За свой счет. Давайте числить ее в ЗАО секретарем-референтом. С женщиной мы вызовем меньше подозрений. Она нам и в деле поможет!
С этим разумным и экономным предложением управдиректора прочие акционеры охотно согласились. Полковник не потащит с собой страшилище. Бухгалтер-распорядитель после весьма одобрительного “хорошо!” даже плотоядно облизнулся и поправил густейшие усы.
Управдиректор взялся приобрести билеты для отъезда. Объединиться для броска на восток условились в центре города поздно вечером в соответствии с расписанием поездов. Довольно темноволосый, несколько скуластый второй человек ЗАО, закурив напоследок элитную сигарету “Мальборо”, успокоил все-таки взволнованных акционеров. Он смело предположил, что в ближайшие дни преследователи их троицу брать не станут. И бандиты в законе, и незаконные наследники сначала попытаются осторожно выведать, что Обалдуев и двое примкнувших могут знать о партийной “капусте”, как думают лондонский схрон вскрыть. Конечно, наглым конкурентам лучше бы вообще дождаться, когда у акционеров ЗАО “Бакс” в руках окажется целиком код сейфового замка, и уж тогда повязать их!
На следующее утро Домбровский без каких-либо предосторожностей дошел от дома до вестибюля станции метро и спустился под землю. Он намеревался купить железнодорожные билеты до Москвы в центральной кассе предварительной продажи. Лететь на Дальний Восток было безопаснее, конечно, уже из столицы. Рейсы из единственного в Петербурге аэропорта Пулково преследователи легко могли проконтролировать.
Управдиректор осмысленно сел в поезд противоположного центру направления. В вагоне он со скучающим видом встал недалеко от входной двери. Ему лучше было вообще приткнуться к низкому поручню в торце скамейки, но к оному, сужая проем, уже жался габаритный человек. Домбровский вспомнил, что все собирается побывать в Германии или во Франции, чтобы посмотреть, мешают ли и в благополучных странах одни пассажиры входу в вагон и выходу из него другим? Еще он хотел знать, садятся ли на места, помеченные “Для пассажиров с детьми и инвалидов” молодые парни, а если вдруг и садятся, то так ли же нагло не отворачивают рыло, когда над ними виснет немощная старушка?
Домбровский, по необходимости сжимаясь, чтобы пропустить людей, проехал две остановки.
“Двери закрываются!” — громко оповестили по радиотрансляции. Домбровский без всякой реакции на лице предельно выждал и вышагнул из вагона. Створки двери запахнулись, задев его спину. Он с усмешкой обернулся. Мускулистый мордоворот без всяких шансов на успех ломился в соседнюю дверь вагона, а в ближнее стекло следующего уткнулся человек с весьма подержанным интеллигентным лицом и в шляпе. Полковник решительно повернул к эскалатору, но едва поезд скрылся, перешел на противоположную сторону платформы и поехал в центр.
Людей в вагоне быстро прибывало. Скоро их просто набилось. К Домбровскому притиснули фигуристую, весьма аппетитную женщину. Он сколько-то сдерживался, но все же не утерпел и приложил руку к ладной покатости рыжеволосой. Она разгневанно обернулась: каков нахал! Такое — и на халяву! Но, коротко обозрев Полковника, смягчилась и, поведя ягодицами, только чуть отступила.
Домбровский перед окошечком билетной кассы смахнул соринку с лацкана нарядного темно-зеленого пиджака. Его слегка смугловатое лицо киноактера приняло надлежаще располагающее выражение. Он явно был рад пообщаться с симпатичной синеглазой кассиршей.
Уезжающий господин просунул в окошечко бумажку с четырьмя ФИО и номерами паспортов акционеров. Он интеллигентно предлагал молодой женщине считать, что документы проверит проводник. Фамилии в бумажке были слегка искажены. Немного были изменены и номера паспортов. Проводник, проверяя билеты, такого в перронной полутемени не усечет. Зато никакой самый совершенный компьютер не вычислит акционеров по информационной системе железнодорожных касс среди отъезжающих. Кассирша не совсем дежурно улыбнулась Домбровскому и оформила билеты в соответствии с его пожеланиями: три в одно купе, четвертый, на Нинель, в соседнее. Домбровский успел с любовницей обо всем договориться. Она легко согласилась на замену не совсем дружественной Турции, к тому же засоренной на пляжах наркоманскими вич-инфицированными шприцами, на нашенский чистейший Дальний Восток.
На следующий день вечером управляющий директор заранее приехал в район предстартового сбора членов закрытого акционерного общества (ЗАО) “Бакс”. Его, разумеется, никто не сопровождал. Филеров удалось обмануть простейшим приемом. Домбровский покинул дом не через свой подъезд, а через дальний чужой, пройдя до него по чердаку. Пространство под крышей давно использовалось обросшими бомжами для ночлега. Двери на чердак на лестнице Домбровского и на нескольких других были незаперты, отверженные сбили замки.
Управдиректор походил по ближайшим к месту сбора акционеров дворам и обнаружил, что искал. Он, разумеется, успел к назначенному времени выйти на согласованный перекресток центральных улиц. Скоро вместе подошли президент ЗАО и бухгалтер-распорядитель.
Президент отправлялся на Дальний Восток, разумеется, в лучшей одежде из той, что имел, а именно — в староватой джинсовой куртке-обсердаке и поношенных джинсах. Правда, под курткой у седобородого был новый шерстяной свитер, щедрый подарок женушки, чисто голубой, под цвет его глаз. Черные большие туфли патриарха давненько как изготовила чудом живая российская фабрика, они были весьма поношены. Очки-пенсне крепко сидели на длинноватом носу. Эксклюзивная клюка была при нем. Бухгалтер-распорядитель надел в дорогу черный кожаный пиджак, нарядный, правда, несколько потертый, и серые не слишком новые брюки. Под бордовым пуловером была белая рубашка. В общем-то, бухгалтер-распорядитель выглядел довольно сносно, если, конечно, не обращать внимания на бордовые туфли на толстой подошве. Они смотрелись много хуже. Доктор словно двукратно обогнул в них по экватору земной шар. Управдиректор выглядел на образованном двоицей блекловатом фоне просто-таки щеголем. Он уезжал в новом вельветовом костюме сочного коричневого цвета, произведенном, согласно этикетке, в праздничной Италии. Рубашка на нем была желтая, галстук коричневатый с кармининкой, точно под цвет его глаз. Конечно, он взял с собой запасное бельишко да еще белые рубашки и цветные галстуки. На ногах управдиректора красовались отличнейшие густо-желтые австрийские туфли. Все трое отъезжающих, с учетом осеннего времени года, взяли с собою плащи. У Домбровского эта вещица была просто на загляденье: блестящая, сочно-желтого, как кожура марокканского лимона, цвета.
Управляющий директор поводил сканером, взятым в экспедицию, по телу бухгалтера-распорядителя. Отличный подслушивающий жучок южнокорейского производства оказался у рыжеусого за шиворотом. Доктор проявил девятибалльное смущение, если оценивать по десятибалльной шкале. У президента, безапелляционно заявившего, что с ним ничего подобного теперь проделать не могли, японский совершенный жучок оказался на животе. Полковник растер каблуком по асфальту оба чуда электроники и решительно шагнул на проезжую часть. Он заметил в потоке машин требуемую компактную легковушку. Водитель в ответ на его энергичный просящий жест остановил подержанное авто. Полковник решительно загнал президента ЗАО и бухгалтера на заднее сиденье, а сам засунулся на переднее. Круто приказал леваку:
— Быстро вперед! Плачу по тройному тарифу!
Водила надавил на педаль газа. Машина рванулась. Полковник обернулся. В погоню за акционерами устремились сразу две невесть откуда взявшиеся машины: сверкающий черный “Мерседес” и потрепанная черная “Волга”.
Левак, повинуясь жесткому указанию нанимателя, свернул с улицы во двор старого дома. Проезд в следующий колодец был под узкую арку. Полковник погнал водилу вперед:
— Езжай, пролезешь! Я замерял!
“Жигуленок” действительно пролез при зазорах от кузова до старого кирпича шириной в два пальца. Водила “Мерседеса” в азарте сунулся следом, но передок машины заклинило. Люди с бандитскими мордами вывалились из нее через задние двери. Вид у боевиков был жалкий! Акционеры лишили бритоголовых месячных бабок! Полковник хотел помахать браткам рукой, его тянуло, но из соображений конспирации, в данном случае явно излишней, воздержался. А водила черной “Волги” после короткого замешательства круто развернул тачку и газанул со двора. Впрочем, умник мог и не спешить.
Нанятый частник, выехав на широкий проспект, свернул в ближайшую улицу, потом сделал еще несколько поворотов во встречные переулки.
— Две команды нас снова преследуют! — управдиректор заявил об этом с полным основанием. Президент и бухгалтер только что видели все собственными глазами. — Первая, думаю, бандиты в законе, вторая — незаконные наследники. — Домбровский усмехнулся. — Эти, может, считают себя законными!
К Московскому вокзалу подъехали на другой нанятой машине. Из осторожности высадились сбоку от вокзала, на Лиговском проспекте. Можно было идти на посадку.
Домбровский имел не совсем приятный опыт общения со стражами порядка. Особенно в вечернее время. Да и конкуренты могли успеть задействовать в своих корыстных целях доблестную милицию. Акционеры получили от подтянувшегося Полковника четкие руководящие указания:
— Первое. Мимо мусоров и всяких там скучающих проходим с полным безразличием, словно они каменные атланты. Второе. Во встречные хари не пялимся. Третье. Башнями не вертим.
Акционеры чинно прошествовали до своего вагона. Весьма респектабельный представитель группы отъезжающих протянул проводнику билеты и паспорта. Люди, что-то сделав для Полковника, зачастую говорили: “Пожалуйста!” И теперь железнодорожник, убедившись, что пассажиры в его вагон, и даже не раскрыв паспорта, вернул документы с этим самым волшебным словом. Полковник посчитал столь успешный прорыв сущей мелочью и не накинул себе ни единого балла.
Нинель появилась незадолго до отправления поезда в сопровождении мужа. Чахлый хлыстообразный служащий впервые явился внимательному взору Полковника. Нинель была напряжена и уже от купе проводника кинула на любовника, неразумно маячившего в проходе, быстрый взволнованный взгляд, чего ей совершенно не следовало делать. У хлыстообразного, конечно, возникли мучительные подозрения по поводу внезапного отъезда жены на отдых в Москву. К тому же к подруге, у которой, согласно сбивчивой легенде Нинель, не было никакого телефона. Муженек и до этого несколько дней очень страдал, созерцая на тонкой руке жены дорогое кольцо, наверняка подаренное новым любовником!
Хлыстообразный подозрительно, словно бывалый контрразведчик, оглядел старушек в купе законной подруги. И только решив, что она не может быть использована в дороге, немного успокоился.
В купе акционеров на свободное место явилась весьма экстравагантная девица. Она с порога объявила, что летит в Арабские Эмираты, чтобы немного заработать в стриптиз-баре. И, критично оглядев попутчиков, дала понять, что для поддержания физической формы не прочь бы в пути, ну до столицы, пообщаться с Полковником. Акционеры с трудом уговорили блондинку перейти на место взволнованной Нинель.
Спать было рано, ужинать самое время. Нинель приготовила в дорогу пирожки и бутерброды. Седовласый президент ЗАО, завидев закуску, торжественно извлек из дорожной сумки бутылку водки, правда, весьма неважной.
Напиток самых непритязательных богов подействовал на переволновавшихся акционеров крайне расслабляюще. Бухгалтер-распорядитель оказался в бригаде слабым звеном. Он захныкал:
— Увожаемый Илья Кириллыч, что ежели эти доллоры блеф? — зятек Обалдуева слегка окал, если выпивал или волновался. — Токие деньги на дорогу зря зосодим!
Президент не счел нужным отвечать расслабившемуся акционеру, он, цементируя сообщество, сохранял весьма достойный суровый вид.
— А что думаешь ты, Олександр? Римлянин, ты меня в темное дело зотянул!
Полковник, выходя на тропу войны, не любил предполагать плохое, чего бы лучше и не случилось. Не стоило заранее беспричинно испепелять себя. Он устыдил не ко времени расслабившегося акционера:
— Не ной, Алексей! Нищий институт башляет твою поездку. Партайгеноссе раньше правильно пели: “Вся жизнь впереди, надейся и жди!” Главное, братан, надейся! Ну, и жди!
— Тебе-то что! — Мефодиев покривился, однако без демонстрации золотого клыка. — Хорошо пристроился! Взвинтили фирмы-рвочи вроде вашей цены на жилье! Пираты Корибского моря блогороднее были! Те бедных щодили!
— Дорогие россияне, что дальше? Станем ли мы жить, как на Западе?— Нинель, немного оправившись от пытки провожанием, подала приятный высокий голос. Российская модель хотела побыстрее убедиться, что жива. Тема, однако, была для нее не праздная. Муж-служащий не мог Нинель содержать. Ей приходилось пять раз в неделю ездить на нудную работу. Не оставалось толком времени ни на болтушек-приятельниц, ни на новомодные концерты, ни на любимый бассейн.
— Наш народ сотни лет довольствуется малым под обещания, что скоро-то заживет! — господин Домбровский заговорил, его прорвало. От предков астраханцу, видимо, перепал ген трибуна. — А чтобы стали достойно жить, стране нужно развиваться. У японцев и китайцев бы поучиться! Те вот решились, в разы снизили расходы на армию и управление, набрали денег на модернизацию. Нам так сделать давно пора! А пока не раскурочить бы вконец промышленность! Да не разбазарить ископаемые! Как-то сохранить светлые головы!
— Чтобы хорошо у нас стало, другие люди должны родиться! — Мефодиев ядоито усмехнулся. — Трудяги! — Он предполагал, что раз таких недостает, ему-то пахать и пахать. Вятич словно забыл, в какое денежное дельце ввязался! Он ядовито продолжил: — Шестьдесят лет, считай, не воюем, а все нищие! Всякое природное у нас есть, однако продукта производим на душу в три раза меньше, чем в Западной Европе! Ведомств наплодили, а главного-то нет — министерства здравого смысла! Спасает Россию, что безмерно углеводородов на экспорт гоним! Только нефти у нас — всего-то шесть процентиков от мировых запасов!
Обалдуев, хоть его крепко клонило ко сну, все-таки сердито поднял седую голову. Он имел свое упрямое мнение по всем общегосударственным вопросам. Все ждали крутого политзаявления. Патриарх, собираясь с мыслями, снял и с силой протер пальцами линзы очков. И раздраженно выдал:
— Вот я и говорю: хреновины всякой много. Если что новое, дурное, то уж обязательно враз на всю страну! А армию не больно-то, Полковник, сократишь! Генералам много оловянных солдатиков требуется! Военное производство еще подай! Дурят министры народ: мол, обеспечит пушкопроизводство прогресс в мирных отраслях. Это как в той истории! Трясутся на холоде шестилетняя Машенька и пятилетний Ванечка, чтобы бутылки из-под водки сдать. Старшенькая печально задумалась, а потом и говорит тощенькому братику: “Какое счастье, Ванечка, что наш папа пьет! Хоть есть бутылки на хлеб!”
— Нынешние проблемы страны — результат перестройки! — Мефодиев сел на своего конька.
— Затеяли-то ее твои партийные бонзы! — Домбровский засмеялся и весьма критично глянул на шикарные рыжеватые усы доктора. — Знаешь, почему номенклатура перестройку затеяла? Ей надоело прятать особняки, лимузины и любовниц, лень стало заниматься народным хозяйством! Захотела хозяйничать по-западному! Только самонадеянные бонзы реформы не продумали. Произошел захват госсобственности случайными или не ориентированными на Россию людьми. Настоящие хозяева так и не появились. Победила криминальная революция!
— Народу хочется, чтобы власть о нем думала! — Обалдуев высказал суждение, поразившее акционеров абсолютной неординарностью. — Но хватит хреновину болтать. Поужинали. Вставать рано. Ложимся!
— О каком народе, Илья Кириллович, говорите? Шуткуете! — Мефодиев скептически поморщился. — Нашего народа скоро не станет! На такую-то территорию всего сто сорок миллиончиков! Мне порой кажется, что в нас, русских, заложен ген самоликвидации. Срочно нужно строить фермы для воспроизводства нации! — он было замолчал, но Нинель вышла, и он, поднимаясь, договорил: — А если серьезно, то пора позволить нашим бабам рожать от здоровых головастых самцов! Тех пусть подбирают по картотеке!
— Не болтай чушь! Расплодимся! — Обалдуев, сотворивший лишь дочь и на участие которого в деле детопроизводства рассчитывать в дальнейшем было трудно, осадил зятька.
— К вам обоим претензии! — Домбровский заразительно засмеялся. — Нормальный мужик за жизнь вырабатывает ведро спермы, а вы каждый обошлись одним сперматозоидом!
— Какая рождаемость, когда наши старики нищенствуют! — Мефодиев не унялся.
— При чем тут старики? — Домбровский его совершенно не понял.
— А при том! Молодежь видит: старики никому не нужны. Стал вырождаться инстинкт рода. Живи для себя!
Нинель, вернувшись в купе, решила занять верхнюю полку. Рядом на второй улегся Домбровский. Временно холостые акционеры устроились внизу. Мефодиев было оставил ночной свет, но Обалдуев сердито щелкнул выключателем.
Текли томительные минуты. Акционеры на нижних полках, казалось, заснули. Домбровский чувствовал, что Нинель не спит, что она невероятно взволнована и ждет его побуждающего прикосновения. Он сам пришел в сильнейшее возбуждение. Не в силах сдержаться, протянул к женщине руку. Ее встретила, сжала в кисти горячая тонкая рука. Сколько-то сероглазая боролась с собой. Домбровский слышал звуки сдавливаемого глубокого дыхания. Но вот ожидаемо скрипнула ее полка. Домбровский в темноте различил тонкие плечи в светлом. Нинель приподнялась на локте. Испепеляемый нестерпимым желанием, он придвинулся к самому краю постели. Нинель подалась к нему, оперлась руками о его полку. Они потеряли всякий страх и стыд. Для обоих на свете ничего не было важнее немедленной жаркой близости. Домбровскому казалось, что он жизнью готов заплатить за это.
Поезд прибыл в матушку-Москву не скоро, только через восемь с половиной часиков. С годами на Октябрьской железной дороге принципиально ничего не менялось, разве что появились комфортабельные вагоны. Железнодорожное начальство чуждалось нововведений подобно допетровскому ямскому. Хотя давно шли разговоры о строительстве скоростной магистрали между славными столицами, дело не продвинулось дальше рытья в Петербурге котлована и впоследствии розысков пропавших вместе с малой землей больших бюджетных денег.
Московское утро выдалось бодрящим, очень светлым и прохладным. Домбровский на перроне постарался принять уверенный вид, преодолеть внутреннее беспокойство. Неприятное чувство возникало у него всякий раз по прибытии в Матушку. У Обалдуева и Мефодиева было схожее общероссийское состояние. Не жаловала столица приезжих!
У каждого из богатырей возникла тайная мысль: не оставить ли опасную долларовую затею, не вернуться ли тихо-мирно домой? Но нет, никто не заговорил об этом. Стрела была выпущена из лука. Рубикон перейден. Судьба упрямо гнала вперед. Впрочем, чувства богатырей не отличались от других смелых переживаний людей, затеявших опасное дело. Тот же Муромец долго некогда в нерешительности стоял на развилке дорог перед камнем со страшными предостережениями. Но богатырь мужественно продолжил путь. И он победил.
Акционеры на перроне разделились на пары. Они разумно предположили, что так меньше обратят на себя внимание. Новоявленные доллародобытчики понимали, что вокзал — самое то место, где их могут засечь и отловить. Пары воссоединились на Краснопресненском проспекте.
Президент ЗАО “Бакс” с момента пробуждения выглядел неважно. Но он мужественно натренированно распрямился во весь свой достойный рост, пригладил патриархальную бороду и ступил с тротуара на проезжую часть с поднятой рукой. Он обращался к автомобилистам-частникам. Организованные таксисты у вокзала заламывали бешеные деньги за провоз до аэропорта в Домодедово. На отдалении от таксомафии была надежда договориться со скромным автовладельцем. Но монументальный Обалдуев все стоял и стоял с поднятой рукой, как некогда вождь всех времен и народов на мавзолее, а бесчисленные легковушки проскальзывали и проскальзывали мимо.
Незанятый Мефодиев прислонился к киоску на тротуаре и принялся созерцать. Его тут же удивила надпись над амбразурой киоска, что был в двух шагах напротив. Продавщица мини-учреждения трогательно обращалась к несознательному российскому народу: “Пожалуйста, не сорите рядом с киоском!” Приезжий и не думал сорить! Он перевел взгляд на понатыканные вдоль проспекта на опорах большие рекламно-продовольственные, рекламно-вещевые и рекламно-политические транспаранты. Они показались доктору технаук нелепой попыткой навязать ненужное с помощью глупостей. Критичный взгляд зелено-карих глаз задержался на щите с изображением безголовых и безногих парня и девицы. Длань особи мужского пола лежала на выразительной округлой ягодице девицы, страстно прижимала весьма значимую часть прекрасного тела к молодецкому бедру. Отсутствие оконечностей тела абсолютно не мешало художнику внушать молодому поколению плодотворную идею. В свободной руке парень держал алюминиевую банку с разухабистой, но отлично читаемой, по делу надписью: “Коктейль трахс”. Рядом с этой яркой живой рекламой стоял щит с выцветшим, зато патриотическим призывом к россиянам. Лозунг был подкреплен, как печатью, двуглавым российским орлом. Взгляд Мефодиева теперь задержался на пернатом. Доктор наук вдруг громко со смешком рек:
— Орлик-то у нас двуглавый! А по нынешним неспокойным временам птичке бы и четыре головы не помешали!
Мефодиев, конечно, не одобрял развал Советского Союза. По-глупому прикончили великую державу! Да еще наплодили новых недоброжелателей! Однако некоторые из них все-таки пытаются тянуть с России! Но доктор наук давно пришел к мысли, что те страны, которым Россия по недомыслию помогает хорошо жить, к ней никогда не прислонятся. К России потянутся, если она сама заживет хорошо.
Господин Домбровский, недовольный простоем, принял самый респектабельный вид и решительно ступил на проезжую часть, дабы помочь президенту. Он в известной степени рассчитывал на свой шикарный, заметный издалека лимонно-желтый плащ и на свои великолепные желтые туфли.
Показалась “Волга” с кавказцем за рулем. Водила высматривал состоятельных клиентов. И, конечно, остерегался таких, что были из числа мстителей-таксистов, грабителей с удавкой в кармане либо налоговых инспекторов. В ответ на удвоенную мольбу подвезти кавказец остановил машину. Акционеры, заранее проинструктированные господином Домбровским, радостно, а главное — стремительно бросились к машине. Весьма хромой Обалдуев удивительно быстро занял переднее сиденье, остальные пристроились на заднем. Но вовремя отъехать, к сожалению, не успели. Непонятно откуда взявшиеся парни босяцкого вида прилипли к машине. Босяков отогнали. Но у Полковника возникли ужасные подозрения.
Резво покатили, но отъехали недалеко. Заднее колесо спустило. Кавказец мигом поменял его на запасное. Поехали снова, но тут же спустило второе заднее. Водиле теперь пришлось повозиться. В работе кавказец ладонью утирал скупую мужскую слезу и громко причитал:
— Мине друга говориль, што у вокзаль колють колесы, я, дура, не вериль!
Акционеры, как могли, помогали водиле советами. Тонкая Нинель, нервно наблюдавшая за происходящим, подумала, что существует не только платоническая любовь, но и платоническая помощь.
Снова поехали. Кавказец, убедившись, что пассажиры не из налоговой инспекции, заставил выслушать грустную историю его жизни. Оказалось, что он с женой и потомством кантуется в Москве третий год. Детишек у них пятеро, и все уже с утра просят кушать.
Наконец добрались до аэропорта. Благородный кавказец на удивление ни копейки не попросил за проколотые колеса.
Управдиректор еще в Питере не без оснований предположил, что охота за акционерами ЗАО “Бакс” пойдет по всей территории великой православно-мусульманско-иудейско-буддийско-языческой страны. Но вряд ли преследователи успели подготовить захват беглецов в московских аэропортах. Тем не менее следовало спешить. Билеты взяли на ближайший до Владивостока дорогущий рейс.
Время беспосадочного перелета в Приморье тянулось. Вяловатые акционеры пытались дремать. Сон иногда забирал, но снилась неприятная дребедень. Обалдуеву привиделось, что за ним гонится некто с длиннющим кинжалом, а ноги вдруг сделались ватными. Правда, он еще надеялся отбиться от преследователя клюкой. Домбровскому приснилось, что за разрешение на строительство жилого дома на детской спортплощадке с их треста требуют взятку размером с годовой бюджет районного городка! Мефодиев увидел вообще ужасный сон: якобы директор научного института заставляет его отдать две трети гонорара за халтуры. А Нинель, казалось, что над ней и любовником, непозволительно развалившимися в постели, склонился ее хлыстообразный муж со свечой в руке.
Обалдуев, саданув во сне клюкой преследователя, издал победный клич и разбудил акционеров. Правда, вовремя. Разносили залежалый сухой паек. Президент потребовал принести к нему бутылку водки. Поели и снова попытались заснуть. Но не удавалось! Акционеры предчувствовали, что на далекой земле Приморья их ожидают новые невероятные трудности. Удастся ли их преодолеть? Только жизнь могла дать ответ на этот очень непростой вопрос.