Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2008
* * *
Я должен быть сильным, мобильным, двужильным!
Метро-жерновам, проспектом-давильней
Не сбить, не погнуть, не сломать, не стреножить
Слоновий хребет под китовою кожей.
Я должен быть чутким и вечно на стрёме,
Приучен, натаскан, заочно настроен.
Я должен, я должен скрести по бумаге
О верном конце и последней отваге.
Где нету исхода и вход занавешен,
Я должен по локоть в трясине быть пешим.
В репейнике, пепле, смоле и стакане
Вина — не найдется прочней истукана.
Напарник отстал, далеко до подмоги —
Я должен вписать пару строк в эпилоге.
Что все это стоило, значило, было
Работой костей, капилляров, прожилок…
ЭПИСТОЛЫ
письмо первое
все позади: чего боялись,
то улыбается нам в спину!
и вот теперь настало время
украсить пышное молчанье.
в моей любви бритоголовой
остались только обещанья…
я видел худшее… казарма —
в начале перечня недугов…
я сочиняю избавленье,
пока не кончатся чернила
и не растащат всю бумагу…
ты говоришь, что преступленье —
одной остаться в этом мире?
ты ошибаешься — две жизни
чем ближе кажутся друг другу,
тем быстротечнее, короче…
ты хочешь знать, как мне живется…
и я пускаюсь в рассужденья
о том, как естся, спится, пьется
легко — когда без принужденья…
я видел худшее… бесспорно!
не вешай носик, спи спокойно…
я сочиняю избавленье…
письмо второе
любимый, я тебя теряю…
ты мне уже почти не снишься.
я знаю, что нельзя такое
писать… но что могу поделать?!
когда нигде тебя не вижу,
не слышу голоса, и запах
твой улетучился с тобою…
я забываю каждый вечер
своей обратною дорогой…
твое письмо, как завещанье…
твою наследную — печаль…
письмо третье
сегодня я увидел небо
и не расплакался едва ли,
когда читал, не разбирая
поверх витающего смысла
твои каракули земные.
они в меня вошли без звука,
они в меня вернули небо,
так я стоял, заговоренный
тобой — второй далекой жизнью…
и веришь?! То, что окружало
меня — утрачивало силу…
письмо четвертое
я постарела, мой любимый,
и мне не будет продолженья…
я потеряла связь с тобою,
я изменилась… твое имя
мое дыханье убивает…
я в каждом встречном замечаю
твое лицо… необратимо
теченье времени — твои
часы во мне остановились…
я прохожу между домашних,
свобод и смыслов повседневных,
как будто все уже случилось…
повестка, проводы, зима…
письмо пятое
все только к лучшему, родная…
нас просто кто-то проверяет
на прочность… — это испытанье,
ты говоришь?! но повторяю,
я видел худшее… и наше
никак нельзя сравнить с бедой…
письмо шестое
нас перепутали местами…
вчера я вырвалась из дома,
и долго-долго шла без цели…
и от меня чужие люди,
трамваи, голуби, деревья…
дома в испуге отступали.
я потеряла равновесье —
где вход и выход, день и полночь…
мои движения нелепы,
мои писания бессвязны…
Подумай! пройдено всего-то!
или уже? полгода, четверть…
письмо седьмое
я сочиняю избавленье…
я знаю, милая, нам будет
возвращено за ожиданье…
Нам нужно лишь со стороны
взглянуть бездумными глазами,
как будто все это не с нами,
как будто все это не мы…
письмо восьмое
сегодня утром я проснулась
от удивительного света…
Ручьи, птенцы, стихотворенье…
в моем проносятся мозгу.
возможно, это исцеленье,
должно быть, это не случайно,
что я так много замечаю
лиц, улыбающихся мне…
письмо девятое
второй апрель уже по счету
в сырую память зарываем…
и ты как будто замолчала
в своем рассеянном письме.
На каждой клеточке листочка
я вижу лужи, тротуары,
и дождик в пятнах листопада
словно колышется во мне…
Останься, будь еще немного…
я сочиняю избавленье…
письмо десятое
…я перечитываю на ночь
тебя, как старую молитву…
потом я плачу, умываюсь
и спать ложусь… и почему-то
который раз мне снится церковь…
Я — в платье кремовом, букеты…
И кто-то мне под ноги сыплет
пшено, монеты, конфетти…
письмо…
…я видел худшее — бесспорно!
Все только к лучшему, родная…
письмо…
…я потеряла равновесье…
Как будто все уже случилось…
письмо…
так я стоял, заговоренный
тобой — второй далекой жизнью…
* * *
…
Я потеряла равновесье…
Я потеряла связь с тобою…
* * *
…
Как будто всё это не с нами…
Как будто всё это не мы…
* * *
Скорый, что разинская корма,
Рассекает ночной перелесок.
Ветер взбивает пену из занавесок.
Как мотыль о стекло
Ледяного плацкарта,
Бьется разбуженный дождь
Из прошлогоднего марта.
С той стороны окна
Смотрит цыганка-равнина:
Сколько осталось пути?
Вечность? Сон?
Половина?
* * *
Что опять без стихов, то себя лишь вини.
И что век-ростовщик повышает проценты
На бесцельные мысли, безликие дни…
Что уходишь со сцены от аплодисментов.
Даже если услышишь два жалких хлопка —
Это твой Режиссер и Надсмотрщик строгий,
Повелел разойтись, видя наверняка
Той пиесы провал, слыша фальшь в монологе.
Закругляться пора! По домам, по домам…
Острие тупика и размытый снаружи
Макияж января, где портвейна сто грамм
Только штору задвинут и сделают хуже.
По домам, по домам… Это бред сквозняка:
Хуже некуда нам! Щеголяем героем
В тусклом зеркале, ищем себе двойника.
И находим того, кто во всем нас устроит.
Наш сюжет — в черно-белом кино, где лишь снег
Узнаваемо чист, когда все, что под снегом,
Словно умерло вдруг, и не ляжет плач-смех
Неизведанным черным на белое — следом!
В схватке избранных тем с кровью черновиков,
Всех бесплотных разлук и ночей многотомных…
Где виски забинтует крещенский покров
И лица сам Господь не узнает, не вспомнит.
* * *
Вечер. Рабству конец. Золото упразднили.
Я иду домой, дом — это там, где тебе простили.
Дом — это где тебя вечно нет.
И у входа воспоминанья, как сторожевые псы.
И у выхода — трафарет Будущего,
Эти продавленные часы
Из Бергмана…
Подошел к двери,
И не слышно псов.
Через стенку тикает
Бесстрелочный циферблат.
На дверях с бедой пополам — засов.
То ли нет живых, то ли крепко спят…