Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2008
Анатолий Бузулукский. Антипитерская проза: роман, повести, рассказы. — СПб.: Изд-во СПбГУП, 2008 с. — 396 с.
В романе “Исчезновение”, традиционном, с сюжетом, конфликтом, неопровержимыми деталями, интересом к человеку (авторское определение традиционного романа) и в грамотно выстроенных рассказах (зачастую роман и рассказы объединены общими героями), автор создает масштабную картину явления, которое по имени одного из главных персонажей романа названо “гайдебуровщина”. Исчерпывающую характеристику этого явления дает на страницах романа жена Леонида Гайдебурова, мелкого предпринимателя, запутавшегося в своих финансовых проблемах. “Гайдебуровщина” — это “такой способ существования, когда зрелый мужчина превращается в тряпку и при этом корчит из себя некого мученика, непонятого, отверженного, который сам себя с мазохистским сладострастием рубит под корень, ожидая, что его все-таки в последний момент окликнут и приголубят”; “гайдебуровщина” — это когда слабый мужчина испытывает “противоречие между непростительной виной и несоизмеримыми с ней, легковесными, почти декоративными угрызениями совести”; “гайдебуровщина” — “это, с одной стороны, безволие и тревога, верное понимание мира и нежелание противостоять его мерзостям, а с другой стороны, какое-то малопочтенное фиглярство и самодовольство, бесчестие и вероломство”. Впрочем, сами типовые герои А. Бузулукского — незадачливые сорокалетние мужчины, не умеющие держать удары судьбы, не способные справиться с житейскими обстоятельствами, безответственные перед собой и близкими, — все свои беды списывают на “кризис среднего возраста”. Выход из кризиса один — запой. В книге постоянно мелькают тени из классической литературы, особо часто — Раскольников, Свидригайлов, старуха процентщица. “Все мы литературные герои того или иного классика: кто Гоголя, кто Толстого, кто Достоевского. Нет только пушкинского человека. С этим проблема”, — размышляет несостоятельный писатель Новочадов. Но родство современных героев А. Бузулукского с персонажами русской классики, населявшими старый Петербург, мнимое. Духовно-нравственные искания современных “особей мужского пола” ограничены сферой бизнеса и семейных отношений, религиозность поверхностна, невыразимые “нравственные” мучения и приступы одиночества — лишь пролог для очередного запоя. И вряд ли глубинная причина “русского горя” кроется во вселенском надрыве, характерном для русской души, — настойчиво проводимая в книге концепция генезиса запойного пьянства. Раскольниковский вопрос: “Тварь я дрожащая или право имею?”, — разрешается либо самоубийством новоиспеченного Раскольникова, либо отказом от задуманного. (Может, оно и к лучшему.) Подобного себе алкаша один из “кризисных” героев видит и в первом Президенте России, тем он и близок (“Послания президенту”). Неудивительно, что спивающиеся, деградирующие русские мужчины на деловом и бытом уровне проигрывают инородцам — таджикам, азербайджанцам, евреям. Роман и рассказы населены плотно, в них есть и вполне удачливые карьеристы, в том числе русские. Великолепно, в гротесковом ключе прописаны сцены в коридорах городской власти, история с объединением двух противоборствующих союзов писателей. Правдивы изображения питерских забегаловок, гадюшников, ресторанчиков и кафе. Немало сцен, связанных с проблемами телесного низа (своей откровенностью они далеко уводят повествование от традиций тактичной русской литературы). Схематично, на фоне ярких мужских фигур, выглядят женщины — либо проститутки, либо утомленные жены-алкоголефобки с чертами святых страстотерпиц. И все-таки — язык произведений щедрый, стилистически богатый, тематика выходит за пределы обозначенной в рецензии, болевые точки современности — алкоголизм, коррупция, состояние малого бизнеса, бытовые национальные конфликты, ситуация в литературном сообществе, озадаченности маленького человека — определены точно. А насколько предложенная читателю проза питерская или антипитерская (действие большинства произведений происходит в Петербурге), — предмет особого разговора.
Анна Старобинец. Резкое похолодание: Зимняя книга: Повести, рассказы. — СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2008. — (Серия “Новый роман”)
Повесть “Домосед”: рассказ ведется от лица совестливого домового, начитанного агностика, предпочитающего строго придерживаться предначертанных (с неведомых времен) законов, по которым должны жить домовые. Однако желание спасти “гнездо” и помочь живущим в нем людям заставляет его нарушать эти законы неоднократно. Могли ли устоять домовые, уроженцы Козьего Болота, ставшего нарядной улицей в историческом центре столицы, Патриаршими Прудами, пред напастями ХХ века? “Воронки”, аресты, война, эвакуация, человеческая подлость… Как жестокие перипетии человеческих судеб отразились на бытии хранителей очага? А что делать, если родной когда-то дом становится проходным двором? Куда бежать домовому? Повесть “Резкое похолодание”: в первой части рассказ ведется от лица ребенка, вторая часть — корявые милицейские объяснительные и рапорты, полустертые дневниковые записи “волшебницы”. Не любимая родителями, неуклюжая толстушка, которую отец хочет сделать спортсменкой, ведет переписку с “волшебницей”, излагает ей свои заветные желания: научиться кататься на горных лыжах, понравиться папе. А “что значит, если у человека нет души”? “Это значит, что он уже не человек. Он перешел на ту сторону зла. Остерегайся”. Какую страшную семейную тайну хранят родители, если “волшебница” отвечает: “Люди не могут быть чудовищами, но твои родители — уже чудовища”. Да и какие тайны могут быть в городке, где всего две улицы, на которых стоят крыша к крыше пятиэтажки да одинаковые панельные муравейники? Рассказы “Неуклюжи”, “Прямо и налево”, “В пекле” — обращение к темным сторонам человеческой психики. Все, как и указано в аннотации: “В повестях и рассказах Анны Старобинец обыкновенная жизнь совершенно обыкновенных людей неожиданно поворачивается к читателю своей мистической пугающей изнанкой. Параллельные миры, страшные тайны, домовые, ведьмы… Мрачноватая, └потусторонняя“ вязь ее повестей и рассказов завораживает даже самого искушенного читателя, который не относит себя к любителям подобного жанра”. С некоторыми оговорками. Сравнение молодой писательницы со Стивеном Кингом, конечно, обычная издательская уловка. Однако, похоже, на нашем литературном российском пространстве появился вполне самобытный автор, для которого мистическая составляющая отнюдь не ловкий коммерческий ход, а уникальная возможность определить меру ответственности каждого отдельного человека за то, что происходит с ним и окружающими его людьми, их общей средой обитания. И вторая оговорка — “ощущение какой-то недосказанности”. Скорее не недосказанность, а доверие автора к читателю, который наверняка поймет подтекст по-хорошему замысловатых — и многопластовых — повествований, без дополнительного “разжевывания”. (“Разжевывание” — это вообще из другого, новейшего отечественного детективного жанра, где из-за неумения включить нужные элементы в текст автор бойко растолковывает в финале, что и как получилось.) Произведения А. Старобинец нельзя насмешливо расценивать, как делают некоторые критики, только как “классику детского фольклора, страшилки из пионерского лагеря”. У этих “страшилок” есть подлинно ценностный контекст. В наш век, когда размыты многие критерии, когда стираются грани между добром и злом, автор четко обозначает, что зло есть зло, подлость — подлость, а предательство — предательство. А. Старобинец ставит очень правильные вопросы: о гибели семьи, об одиночестве стариков и детей, о сложности морального выбора между ложью во спасение и гибельной правдой. А форма что? Хорошо, если она способна увлечь читателя, прежде всего молодого (достоинство при серьезности поднимаемых вопросов), тем более что язык произведений А. Старобинец добротный, без современных лексических издержек.
Иноуэ, Ясуси. Лоулань. Пер. с яп. Е. Кручины. — СПб.: Гиперион, 2007. — 256 с.— (Terra Nipponica. ХIХ)
Классик японской литературы ХХ века Ясуси Иноуэ (1907–1991), романист, драматург, эссеист, поэт, у нас широкую известность получил благодаря роману “Сны о России” (издан в 1968 году) о судьбе японца, заброшенного в Россию времен Екатерины II. С повестями и рассказами сборника “Лоулань” (1959 год) российский читатель знакомится впервые. Все произведения сборника основаны на древнекитайских хрониках — по преимуществу “Исторических записках” (Ши цзи) — памятнике китайской классики кисти выдающегося историка Сыма Цяня (145–186 годы до н. э.). Место действия — бескрайние желтые степи и пески глубинной Азии, где не встретить “ни птицы летящей, ни зверя бегущего”, Древний Китай и сопредельные с ним земли. Время действия — незапамятные времена, более двух тысяч лет назад. Царства Древнего Китая и населяющие Западные земли кочевники сюнну (предки гуннов) ведут непрекращающиеся войны. Честолюбивые ханьские юноши устремляются в Западный край, чтобы совершать подвиги, приносящие славу и титулы. Между своими сильными соседями лавируют, чтобы выжить, маленькие царства с не существующими ныне народами. Таким крохотным царством являлся и Лоулань, городок с населением четырнадцать-пятнадцать тысяч человек, расположенный на берегу прекрасного озера Лобнор. Повесть об исчезнувшем с лица земли царстве Лоулань и дала название всему сборнику. Среди героев повестей и рассказов Ясуси Иноуэ — полудикие кочевники неведомых времен, военачальники Древнего Китая, императорские наложницы, принцессы, совсем уже сказочные персонажи: ведьмы, оборотни. Ясуси Иноуэ заимствует из древних китайских хроник сюжеты, героев, отдельные строки хроник и создает свои оригинальные произведения на общечеловеческие темы: о долге и чувствах, о любви и ненависти, о верности и предательстве, о взлетах могучих империй и их падении в прах безвестности. В его произведениях можно найти элементы исторических хроник, жизнеописаний, эпоса, мифа, легенды, волшебной сказки, притчи и даже фэнтази, а чаще всего — удивительное соединение этих компонентов.
Фаддей Булгарин. Дурные времена: Очерки русских нравов. — СПб.: Азбука-классика, 2007. — 368 с.; ил.
Ф. Булгарин (1789–1859), один из самых известных и одиозных литераторов ХIХ века, если и знаком нашему современному читателю, то скорее как постоянный оппонент и идейный противник Пушкина, объект яростных нападок как со стороны самого поэта, так и его ближайшего окружения. Помещенная в сборнике статья С. Денисенко “Литературная репутация Фаддея Булгарина” — попытка адекватно, без оглядки на установившиеся литературоведческие традиции, не впадая в крайности, оценить роль Ф. Булгарина в литературе и в журналистике, прояснить его отношения с собратьями по перу, приподнять завесу над его биографией, достойной плутовского романа. Популярность Ф. Булгарина среди современников как авторитетного литературного и театрального критика, писателя могла бы сравниться, пожалуй, только с известностью Пушкина. Вклад Булгарина в российскую журналистику несомненен: издатель первого театрального альманаха “Русская Талия” (1824), издатель (совместно с Н. Гречем) первой полуофициальной газеты “Северная пчела”, в российской журналистике — зачинатель жанра фельетона на французский манер. Но ни булгаринские литературные таланты, ни его ум и эрудиция не смогли улучшить его дурную репутацию: цинизм и продажность — непременные черты во всех литературных характеристиках Булгарина, данных ему его современниками. Хотя слухи о его службе в III Отделении, возможно, не в полной мере соответствовали действительности, но “докладные записки” туда он писал. Уже в начале литературной карьеры он формирует и свою журналистскую позицию — ориентацию на массового читателя и коммерческий подход к литературе. Тогда такой подход казался инновацией и литературным сообществом тех лет воспринимался негативно. Сегодня творчество Ф. Булгарина имеет другое звучание. В данный сборник вошли произведения, написанные им в жанре очерков и никогда ранее не переиздававшиеся. Они разнообразны по сюжетам и темам: нравы, быт, портреты типичных петербургских жителей. Он одинаково занимательно писал о самых разных сторонах столичной жизни. Названия его очерков говорят сами за себя: “Русская ресторация” и “Гостиный двор”, “Путешествие из райка в ложу первого яруса” и “Философический взгляд за кулисы”, “Корнет” и “Чиновник”, “Юрист” и “Извозчик-ночник”, “Чувствительное путешествие по передним” и “Хладнокровное путешествие по гостиным”, “Выбор невесты”, “Древняя и новая русская любовь”, “Женские капризы”. И, конечно, очерк “Дурные времена”, давший название сборнику. Литературные оппоненты ставили Ф. Булгарниу в вину отсутствие обличительного пафоса, но он открыто декларировал свои принципы: “Лучше писать, что немецкий сапожник расквасил себе рожу, чем догадки и рассуждения о судьбах царств”. В своих очерках он, прикрываясь маской “рассказчика”, беседовал со своим читателем в непринужденной, доверительной, порой полемически заостренной манере, что читателям импонировало. Моралистический пафос его очерков достаточно прост: не брать взяток, не презирать бедных, не занимать деньги у ростовщиков, преодолевать собственную невежественность. Как литератор, остро чувствующий конъюнктуру, он первый из российских журналистов стал размещать в бытописательских очерках рекламу: где и что купить, что читать, где развлечься, отдохнуть. Ныне очерки Ф. Булгарина, в которых скрупулезно отмечены бытовые мелочи и детали, — неоценимый — и подчас единственный — материал для изучения культуры первой трети ХIХ века. Очерки подробно прокомментированы.
“Настоящая магия слова”: В. В. Розанов в литературе русского зарубежья / Cост., предисловие, коммент. А. Н. Николюкина. — СПб.: ООО “Издательство └Росток“”, 2007. — 216 с.
Наследие В. В Розанова (1856–1919) долгие десятилетия было гораздо известнее за рубежом, чем в советской России, где на сочинения великого писателя и мыслителя был наложен запрет. Русские эмигранты, покидая Россию, увезли с собой книги В. В. Розанова: интерес к его творческому наследию испытывали и его друзья, и непримиримые критики. Анализу подвергались как художественно-эстетические, так и религиозно-философские позиции мыслителя. Признавая или отрицая гениальность В. Розанова, и его единомышленники, и его оппоненты сходились в том, что он был личностью неординарной, исключительной, в своих воспоминаниях они оставили потомкам память о нем и как о человеке. В настоящее издание включены изданные только за рубежом книги и статьи, многие увидели свет на родине писателя впервые. Это книги М. Курдюмова (М. А. Каллаш) “О Розанове” и М. Спасовского “В. В. Розанов в последние годы своей жизни. Среди неопубликованных писем и рукописей”. Впервые публикуются статья П. Пильского “В. В. Розанов” и некролог В. Ховина “Розанов умер”. Помимо обширных и ценных материалов из архива Розанова, неизвестных ранее в России работ эмигрантов “первой волны”, в сборнике представлены и уже публиковавшиеся у нас воспоминания З. Гиппиус “Задумчивый странник” (самый проникновенный очерк о жизни и творчестве Розанова) и А. Бенуа “Кружок Мережковских. В. В. Розанов”, фрагмент из работы Н. Бердяева “Самопознание” и статья Г. В. Адамовича “”Апокалипсис нашего времени” В. Розанова”.
Лапин В. В. Армия России в Кавказской войне ХVIII–ХIХ веков. — СПб.: Издательство “Европейский дом”, 2008. — 400 с.
“Историография последних десятилетий позволяет судить, что осью дискуссии о характере Кавказской войны является вопрос: что лежит в основе масштабного конфликта — продвижение России на Кавказ или реалии самого этого региона (военная активность горцев)?” — считает автор исследования, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, доцент Европейского университета в Санкт-Петербурге. По мнению автора, подобная поляризация исследовательских гипотез не продуктивна: при очевидном наличии обеих составляющих открывается возможность создания множества, зачастую далеких от объективности версий внутренне разнообразного и противоречивого процесса присоединения Кавказа — от неоимперской до ультра националистической. Более перспективным автору представляется подход, при котором исследуются отдельные сложные проблемы, конкретика. Впервые в отечественной историографии предметом исследования становится армия России как самостоятельный участник Кавказской войны ХVIII–ХIХ веков, особые вооруженные организации, сложившиеся в ходе этого затяжного конфликта: Кубанское и Терское казачьи войска, Отдельный кавказский корпус. Для этих структур, полностью подчинявшихся Военному ведомству, война с горцами была не просто выполнением “профильных” задач, а стала частью их быта. В фокусе внимания данной работы оказываются не военные действия как таковые, а функционирование узкоспециализированной структуры (армии) в специфических условиях Северного Кавказа. Раскрывая главную тему данного исследования — можно ли считать вооруженные силы России самостоятельным фактором Кавказской войны, — автор рассматривает следующие вопросы: какое место занимает Кавказская война среди прочих вооруженных конфликтов России; что представлял собой противник, с которым столкнулись вооруженные силы России; в чем проявился кризис европейской военной машины в специфических условиях Кавказа; какие свойства регулярных войск способствовали затягиванию конфликта; как трансформировалась армия в условиях перманентного вооруженного конфликта; какова роль казачества и национальных формирований в Кавказской войне. Что ж, может быть, автор и прав, сосредоточившись на изучении конкретной темы — “армия на войне”, темы, которая занимает скромное место в отечественной историографии, традиционно отдающей предпочтение ХХ веку и вопросам “армия и государство”, “армия и общество”. Академический подход в значительной мере автоматически отодвигает на второй план вопросы, связанные с “поиском виновных” и придающие работам о Кавказской войне болезненно актуальное звучание. И все-таки, анализируя как бы изнутри процессы, происходившие в недрах одного из участников широкого военно-антропологического конфликта — русской армии, автор не замыкается на односторонней проблематике. Полувековое столкновение двух принципиально различных военных систем — европеизированной, нацеленной на результат, и средневековой, где результат в принципе неотделим от самого процесса боевых действий, он рассматривает как один из первых крупных цивилизационных конфликтов. А это уже болезненно. В данной работе широко использованы архивные документы, мемуары, которые ярче, чем рапорты, отражают суть и характер реальных событий.
Никифоров С. Без всяких правил. Записки солдата-срочника 1979–1981. — СПб.: Издательство Кирцидели, 2008. — 332 с.
Воспоминания призывника 1979 года. Две темы: начало “миротворческой операции” в Афганистане глазами рядового участника и будни Советской армии в “благостные” годы застоя. Записки велись в 1988–1989 годах в тетрадях, ручкой, практически они не отредактированы, но никакой роман, выстроенный по законам искусства, не сравним с таким вот подлинным документом, непосредственным и образным рассказом о пережитом. С. Никифоров (1959–2007) пробыл в Афганистане четыре месяца: еще не налаженное снабжение боеприпасами, медикаментами, продовольствием и, главное, полная неясность, как “поддерживать порядок” в стране с враждебно настроенным населением. “В Великую Отечественную было хоть понятно, кто друг, а кто враг, во всяком случае, реальный враг. А сейчас здесь кого от кого защищать, когда и те, кого прибыли защищать, и те, от кого, называли нас в глаза захватчиками”. Советских воинов вырезали целыми подразделениями; ночами, исподтишка, из охраняемых лагерей похищали людей, уродовали и живых, и мертвых. Ограниченный военный контингент советских войск, имея распоряжение применять оружие только в случае непосредственного нападения, на жестокость отвечал жестокостью: громили кишлаки, убивали пленных. С. Никифоров, фельдшер по образованию, за неимением медицинского персонала (погибшего при очередном нападении) стал начальником санитарной части, ему приходилось оказывать первую помощь без медикаментов, без лекарств, без запасов крови, без бинтов, собирать по частям изуродованные тела для отправки страшного “груза 200” домой, в СССР. Жуткая рутина войны. И горькие мысли. Зачем “тысячи советских солдат отправили на убой, принеся, как жертвенных животных, на алтарь международной дружбы”? Почему в страну с жарким климатом в основном посылали северян из Ленинградского военного округа: ленинградцев (как и сам автор записок), псковичей, новгородцев — “неужели для бойни только русские пригодны”? Какой интернациональный долг был у двадцатилетних мальчишек в этой войне с непонятными им целями. “Спустя много времени мы узнали о своем героизме. Кому нужен был этот бесполезный героизм с бесполезными жертвами?” Выйти живым из Афганистана оказалось легче, чем потом уже на родине, в СССР, вырваться из тисков армии. Военное начальство, опасаясь утечки информации об истинном положении дел в Афганистане, препятствовало демобилизации Никифорова, несмотря на полученную им контузию. Свою войну с безжалостной армейской машиной С. Никифоров выиграл, но какой ценой. На своем примере узнал весомость только одного довода — кулак, сила. Помимо истории собственного выживания, он рассказывает о бесчисленных “частных случаях”, за каждым из них — конкретные люди и судьбы, искалеченные жизни и психика, материнские слезы, вдовы, сироты. Правда об армейских порядках советских времен не менее нелицеприятна, чем то, что просочилось в СМИ уже в позднейшие времена. Но тогда она была тайной за семью печатями. Были в армии и свои садисты, но и персонажи благородные, существовали звериные законы замкнутого мужского коллектива — свои в войсках особого назначения в глухой тайге, свои в дисбате, в медицинских госпиталях в мирном Ленинградском военном округе. Эта книга не только эпизоды из жизни, но и размышления умного, интеллигентного человека, пытающегося понять природу жестокости армейской жизни, уяснить последствия для продших страшную “школу мужества”. Новых для нас шокирующих фактов здесь почти нет, но, собранные вместе, они потрясают. Кажется, невозможно, чтобы человек вынес, то, что автор записок, чтобы вышел живым и в здравом рассудке из адовых кругов. Сергей Никифоров сумел, он прожил еще четверть века насыщенно и ярко. Записки обнародованы посмертно.
Поляки-русские: взаимоотношения. Материалы конференции 18 октября
2006 года. — Гданьск: Прибалтийский центр культуры, 2007. — 355 с.
Дискуссия, состоявшаяся в Гданьске, являлась частью интердисциплинарного проекта, организованного Прибалтийским центром культуры. Цель проекта — анализ современных польско-российских отношений на уровне культур, упорядочение знаний поляков о русских, преодоление польско-российских предубеждений, избавление от стереотипов, ознакомление с общественно-политической ситуацией в современной России, поиски общей точки зрения на прошлое и современность с тем, чтобы очертить направления взаимодействия в будущем. Книга двуязычная — представлены материалы на польском и русском языках. Среди выступавших — историки, социологи, искусствоведы, философы, политологи, литературоведы, кинокритики, в основном поляки. Из-за восточной границы в дискуссии приняли участие Ю. Борисёнок (МГУ), В. Кантор (главный редактор журнала “Вопросы философии”), Н. Лихина (РГУ им. И. Канта). Все выступления содержат обширный фактографический материал, будь то теоретические изыскания (Ю. Борисёнок “Михаил Бакунин и поляки: взаимное восприятие”; А. Новак “Либеральная идея: русские идеи (1907–2007)”), прикладные исследования (Я. Левицкий “О предвзятости в восприятии и интерпретации российского влияния на польскую архитектуру”), или историко-культурологические доклады. Заметно, что и поляки, и представители другой стороны искренне стараются разобраться в сути проблем, в исторически сложившихся мифологиях, достаточно жестоко оценивая в первую очередь бытующие стереотипы и образ мышления своего народа, а не соседского. Вот самые распространенные стереотипы, мешающие развитию нормальных отношений: русские одержимы мессианской идеей, цель которой — спасение мира и готовность идти на жертвы ради этого, а поляки не могут с ролью жертвы расстаться. “Русские думают обо всем мире глобально и воспринимают свою страну с перспективы целого мира. Характерно также, что в подобном мышлении главным является не собственное жизненное пространство, приобретенное за счет других народов (с чем мы уже сталкивались в период новейшей истории), а, согласно постулатам русской идеи, лидерство в деле освобождения мира” (Ф. Апанович). При этом русские искренне недоумевают, что никто не испытывает никакой (или почти никакой) благодарности за многовековое “собирание” и заботливую “опеку” над землями и народами, а в наше время — за принесенную героическими русскими солдатами свободу во время Второй мировой войны. Фрустрацию усугубляет и то, что в настоящее время русские живут хуже проигравших немцев. Свои неизжитые комплексы есть и у поляков. “В бытовом общественном мнении при формулировке оценок России и русских, как правило, звучат более или менее веские аргументы, связанные с историческим прошлым. На первом месте стоит присутствие извечного имперского элемента во внешней политике России, особенно по отношению к Польше и полякам, а с этим связана и постоянная проблема разделов, народных восстаний в XIX веке, русификации и мартирологии, которой сопровождалась ссылка в Сибирь. Это относится и к царским, и к советским временам (тогда уже не было русификации, но превалировала идеология), однако и в современной политике Российской Федерации по отношению к Польше на первом плане стоят приоритеты новой имперской политики. В упрощенной версии все ведет к тому, что в несчастьях и неудачах, которые нас постигали на протяжении истории, были виноваты Россия и русские как общество” (Ф. Новиньский). По мнению ряда польских исследователей, за образом России как извечного колонизатора польских земель несложно обнаружить в конце концов неудавшийся, но постоянно вспоминаемый проект польской колонизации московских земель, предложенный Ватиканом в XV–ХVI веках. Полякам в семейном споре славян досталась роль жертвы. К усложнению взаимопонимания приводит и неадекватность многих понятий в языках. Точки зрения польских интеллектуалов на Россию, в том числе Россию XX и XXI веков, очень различны. От четкого разграничения советского, коммунистического от русского, российского, от преодоления русофобии “польскими свидетелями Гулага” (Т. Сухарский “└Иная Россия“ польских эмиграционных писателей”) до явного неприятия реалий современной России (К. Курчаб-Редлих “Российскую Конституцию можно положить под трамвай”). И все-таки основным рефреном большинства выступлений звучит не атавистическая ненависть, унаследованная от предков вместе с заклятием поговоркой: “Так повелось испокон веков — не будет москаль поляку братом”, а желание преодолеть взаимную подозрительность, взаимные обиды и предрассудки, найти объединяющее начало для нормализации будущих отношений. Все участники конференции прекрасно осознают, что стереотипы мышления общества — российского, польского — изменить гораздо труднее, чем определить теоретические предпосылки предрассудков. Что ж, нарывы надо вскрывать, пока они не заразили весь организм, даже если при этом бывает больно. А “в качестве противоядия от закоснелости и враждебности наиболее эффективными являются встречи, особенно встречи молодежи”, — считает Я. Прокоп, который позволил себе усомниться, было ли так плохо на территориях, аннексированных Россией в политическом, экономическом, культурном аспектах? (“Поляки о русских — два вида памяти”).
Александер Дж. Россия глазами иностранца. Пер. с англ. А. Базилевича. — М.: Аграф, 2008. — 304 с. — (Серия “Символы времени”)
Дж. Александер приехал в Россию в 1829 году по личному разрешению Николая I. Из Петербурга через Новгород, Москву, Тулу, Харьков, Одессу, Севастополь он отправился на Балканы, на фронт очередной русско-турецкой войны. Цель своей поездки он определил так: “чтобы удовлетворить свою страсть к военным приключениям и из-за желания принять участие в кампании, привлекшей внимание всей Европы”. Несколько раньше он как военный наблюдатель со стороны Великобритании уже побывал на Балканах, где знакомился с ходом военных действий турецкой армии. Теперь он решил посмотреть на события с противоположной стороны. Любознательный английский путешественник служил своей стране на военном и дипломатическом поприще. Побывал во многих странах, на всех континентах, выполняя деликатные поручения своего правительства. Перед посещением он изучал русский язык, русскую историю, английскую россику (сочинения о Российском государстве). Свои впечатления о России он изложил в книге “Путешествие к восточному театру военных действий через Россию и Крым в 1829 году”. Удивительно, Дж. Александер написал около двух десятков книг, в том числе эту, но на русском языке ранее они не издавались. Это тем более удивительно, что в своих записках он неоднократно подчеркивает приязнь к русским, “великой нации”. “Никогда не забуду и очень ценю доброту и гостеприимство русских”. Много лестных для русских замечаний, редкая критика всегда обоснована, сравнения русских и англичан всегда корректны. Конечно, английского офицера в первую очередь интересовало состояние русской армии, ее организация, обучение, внешний вид, боевые качества, — как профессионал он очень высоко оценил систему подготовки солдат в России. В Севастополе по подозрению в шпионаже он был арестован, освобожден только после прямого вмешательства Николая I. Круг его интересов гораздо шире, чем военное дело. Он дает очень точные, емкие, краткие зарисовки чуждых ему быта, нравов, народных обычаев, одежды, природы, архитектуры. Его принцип — не судить, а понять. Так, скверное состояние русских дорог, столичных мостовых он связывает с чрезмерной мягкостью грунтов. У него есть своя версия, почему в России невозможно победить взяточничество и злоупотребления чиновников. Его размышления о российской действительности, ее политической системе, приверженности к единоначалию, ее системе образования звучат актуально и в наши дни. Он оставил поразительное описание городов России, в том числе блистательного Петербурга, в котором Исаакиевский собор и Александрийская колонна еще только сооружаются. Его, археолога-любителя, интересовали древности Крыма. Он одним из первых английских путешественников упоминает о личных встречах с А. С. Пушкиным, он встречался с В. Жуковским, у него есть своя версия убийства А. Грибоедова, известная ему из двух источников — от английских и персидских дипломатов. Знаток и любитель мировой поэзии, он постоянно цитирует античных, европейских, восточных поэтов. Есть версия, что А. Пушкин начал изучать и переводить английских поэтов после встречи с Д. Александером. Вступительная статья Г. Веселой с красноречивым названием “Записки английского офицера”, толковые тридцатистраничные комментарии помогают читателю разобраться в “текущем моменте”. Конечно, с точки зрения автора предисловия, Дж. Александер не увидел либо не захотел увидеть крепостнический характер царской армии: бессмысленность муштры, полное бесправие солдат, да и довольные крестьяне на фоне крепких изб не соответствуют нашим представлениям о крепостничестве. А Александер был очень вдумчивый, внимательный наблюдатель. Так, может, он судил об этих явлениях, как и о других, с точки зрения человека своего времени?
Тайны соборов, или Соборы тайны / Под ред. А. Черинотти; пер. с итал. — М.: Издательство “Ниола-Пресс”; ООО “Издательский дом “Вече””, 2007. — 128 с: ил. — (Тайны истории).
Каким образом строителям готических соборов удалось при сооружении колоссальных зданий преодолеть технические сложности, неодолимые и сегодня? Почему именно готика сменила романскую архитектуру? В период Возрождения готические соборы подверглись осуждению, ибо не соответствовали классическим пропорциям. Для Д. Вазари определение “готический” было синонимом “варварский”: “Они не только далеки от совершенства, но сегодня кажутся чудовищными и варварскими, во всем отсутствует порядок: скорее их можно назвать (образцами) путаницы или беспорядка”. “Расшифровать связи между новыми сооружениями и сложной материальной основой для их создания, постараться вскрыть причины, которые требовали обновления форм и пространства для утверждения, — означает разгадать их тайну” — это только одна из задач, которую решает автор данной книги. Исследовательница предлагает коренным образом пересмотреть взгляд на Средневековье как темный период истории, наоборот, это удивительное время, когда люди были устремлены к “божественному” миру, к духовному измерению; когда человечество задавалось вопросом о взаимосвязях между всем Сущим и человеком, Творцом и творениями, микро- и макрокосмосом; когда еще сохранялось понятие о Земле как о живом теле, понятие, которое было частью культурного багажа древних греков, кельтов, не говоря уже о жителях Древнего Востока. Не случайно от доисторических времен до Средневековья при строительстве культовых сооружений учитывались течения земной энергии, конденсаторы энергий. На поворотах истории мы давно потеряли “живую Землю”. “Для верующего человека Средневековья представлялось вполне естественным └читать“ изображения, которые украшали его собор, — рельефы, статуи, картины и витражи, потому что они передавали содержание проповедей, воплощали фантазии коллективного воображения того времени или отображали аспекты повседневной жизни, но современному человеку расшифровать их непросто, потому что он утерял ключи к такому прочтению”. Вот такие ключи к прочтению кодов готических соборов и дает автор, раскрывая многозначную, сложную символику архитектуры, декора, используемых материалов. В украшениях соборов не было ничего случайного. В средневековой мысли “каждый материальный предмет рассматривался как изображение чего-то ему соответствовавшего в сфере более высокого и таким образом, становившегося его символом” (Жак Ле Гофф). Автор рассматривает отдельные значимые детали, благодаря которым собор обретает смысл: конструкции, мозаики, витражи, крест, камень, дерево, знаки Зодиака, мотив розы, иконографию… Иллюстрируя священную историю, богатство растительного и животного мира природы, чудо Сотворения мира, присутствие человека на Земле в тяжком ожидании Страшного суда, создатели соборов пользовались в своей работе не только ортодоксальными христианскими источниками, но и апокрифическими. Каждый собор являлся своеобразной каменной книгой, содержащей в себе двойную возможность прочтения, одну — буквального, вторую — прочтения зашифрованного. В этом исследовании проясняются оба смысла, второй — с помощью гипотез и объяснений, построенных на принципах эзотерических знаний: алхимии, астрологии, мистической геометрии, знаний о теллурических течениях. Раскрываются взаимосвязи систем символов масонов и вольных каменщиков Средневековья; почему и как деятельность масонов отразилась на позднейшем восприятии подлинных средневековых строителей. Современному человеку многое покажется странным, но ряд устойчивых современных стереотипов будет несомненно поколеблен. Книга богато иллюстрирована.
Веснина Н. Н. Сады Невского проспекта. — СПб.: Пропилеи, 2008. — 225 с.; ил.
Островки зелени на главном проспекте нашего города, о которых идет речь в книге, известны всем, кто хоть раз побывал в Петербурге. Подробно рассказывается о восьми объектах, из которых только три — Александровский сад у истоков Невского, разорвавшие красную линию застройки в среднем течении проспекта, Екатерининский и Казанский (вместе с его старшим соседом, приютившимся в полуовале воронихинской решетки) скверы, обращены непосредственно к Невскому. Другие пять — Михайловский, Пушкинский, миниатюрные скверы Михайловского манежа и центра Манежной площади — почти не видны с Невского проспекта, но находятся практически рядом с ним, в зоне его культурно-пространственного притяжения. Такой выбор обусловлен тем, что именно эти сады и скверы представляют собой исторически сложившийся тип городских общественных садов, имеющих черты функциональной и стилистической общности. Сосредоточившись на истории публичных садов, автор не обходит вниманием и сады дворцовые, усадебные, ведомственные: Воронцовского и Аничкова дворцов, Педагогического и Екатерининского институтов, Мариинской больницы, бульвары Большой и Малой Конюшенных, бульвар вдоль фасада Гостиного двора, садик у собора святых Петра и Павла. Н. Веснина — историк, исследователь истории городских садов и парков, а также памятников архитектуры и декоративно-прикладного искусства. Долгие годы она работала ведущим специалистом отдела историко-архитектурной информации и научной экспертизы КГИОП, одинаково хорошо знакома с теорией и практикой садоводческого искусства. Читатель узнает, как создавались сады Невского проспекта, какие потери и приобретения претерпели по мере развития, как видоизменялся их облик, функции, как петербуржцы, простые и высокопоставленные, обличенные властью, относились к зеленым посадкам, какие и как решались градостроительные проблемы, какие проблемы стоят сегодня и есть ли у этих зеленых оазисов будущее. В озеленении главной улицы города принимали участие видные архитекторы, садовники, градоначальники, свое веское мнение высказывали и российские императоры. Текст оживляют фрагменты из мемуаров, художественных произведений, представлены многочисленные эскизы проектов, рисунки.
Кузнецов С. О. Дворцы и дома Строгоновых. Три века истории. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2008. — 319 с.
На протяжении трех веков русской истории Строгоновы — именно Строгоновы, семейная версия правописания фамилии — строили города и крепости, содержали ратных людей, лили пушки, торговали солью, воевали с сибирским царем Кучумом. За свои заслуги они получили “баронское” достоинство, а затем, при Петре I, стали графами Российской империи. В момент расцвета династии семья владела вотчиной в десять миллионов десятин. Лучшие архитекторы — Ф. Растрелли, А. Воронихин, К. Росси, Г. Боссе, И. Монигетти, М. Месмахер — возводили церкви, дворцы, дома во славу этой фамилии. В книге в той или иной степени затрагивается история двух десятков городских и усадебных домов рода: получившее после десятилетий упадка шанс на возрождение главное здание рода — дом Строгоновых на углу Невского и Мойки, столичные доходные дома, дача на Выборгской стороне в районе нынешней станции метро “Черная речка”, усадьбы в Санкт-Петербургской губернии — Марьино и Сергиевка, Васильевское в Подмосковье, Волышово — в Порховском уезде Псковской губернии. Многие из них принадлежали семейству на протяжении нескольких десятилетий и неоднократно перестраивались в соответствии с меняющимися вкусами. Ансамбли (а понятие строгановский дом, дворец включало в себя и храм, и учебное заведение, и парк, сад, беседки, гроты) дошли до наших времен в разной степени сохранности, а некоторые безвозвратно исчезли. Фотографии, уникальные рисунки позволяют представить, как выглядели пленительные пейзажи, дивные интерьеры, великолепные постройки. Строгоновы владели исключительными по художественному качеству и цельности коллекциями картин и произведений прикладного искусства. Сейчас мало кому известно, что существовала Строгоновская школа иконописи. Автор приоткрывает тайны необыкновенных художественных коллекций Строгоновых. Но автор не ограничивается рассказом о материальных, художественных ценностях, он обращается к истории рода, которая уходит корнями в глубокую древность — к первой половине XVI века. Перед читателем проходят представители шести поколений Строгоновых, Строгоновых императорского периода России. Красивый род. Благородные мужчины, прекрасные дамы, меценаты, воины, благотворители, государственные деятели, созидатели. Их попечительству обязаны своим существованием знаменитое московское Строгановское рисовальное училище, школа горных наук. Судьба каждого из представителей этого необыкновенного семейства была полна неожиданных поворотов, драм, страстей, кто-то имел удивительные привычки, кто-то видел пророческие сны. В этой книге мифы и легенды о Строгоновых не отделимы от мест их обитания, дворцы и дома Строгоновых обретают жизнь.
Публикация подготовлена Еленой Зиновьевой
Редакция благодарит за предоставленные книги Санкт-Петербургский Дом книги (Дом Зингера) (Санкт-Петербург, Невский пр., 28, т. 448-23-55, www.spbdk.ru)
Поздравляем!
Роман Андрея Столярова “Маленькая луна” (“Нева”, 2007, № 11) — лауреат премии им. Н. В. Гоголя за 2007 год