Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2008
* * * Гампер Г. С.
Болезни высокие треплют их, гложут.
С юнцами являются девы во цвете
Бальзаковских лет или малость моложе.
Им знать ни к чему, кто она, каково ей,
Их тьма, их смирение паче гордыни,
Их косноязычие с привкусом крови
Никак не уймется и присно, и ныне.
Не птичий, но ангельский гнев, бормотанье
Провидицы слов над бессмыслицей текста,
Над галиматьей, если брезжит ней тайна.
Провидица ищет ее повсеместно.
Как ей, сопричастной созданию слова,
Стерпеть эту живность и жирность жужжанья,
И не отмахнуться, и снова, и снова
Любовь прививать, насаждать состраданье?
Когда бы могла, то давно б разделила
Свой дар, достоянье на тысячу братьев.
На многих бессильных небесные силы,
Себя, распахнув, безотчетно растратив.
Богами ревнивыми в дольнюю ссылку
Отправлена бойким служить цокотухам.
С сомнением скрытым к вихрастым затылкам
Пером прикасаться, израненным слухом
Внимать им.
Но, духом собравшись всевышним,
Она воспаряет над веком железным,
Без крыльев. Ей сказано — крылья излишни
Внизу, среди них, не нужны, бесполезны.
Я — собственно, с весточкой, прямо из дома.
Записку отдал ей в немалом смущенье.
И помнят, и любят, но ревность весома,
Ей думать не следует о возвращенье.
Как есть передал все, — опять мы в разлуке.
Я здесь не жилец, — вновь наверх поспешаю.
И как она терпит особенно звуки?
Должно быть, снегами, листвой заглушая.
Легко побеждаются в парке Победы
Любая докука, любая надсада
Величием кресла, могуществом пледа,
Волнами подвластного ей листопада.
Водный мир
Замерший мир покрывает вода.
Многозначительно, неоднозначно
Спят в ней иконы в церквах, города.
Нам краснобаи сулят потепленье,
Где он, разбег несусветной волны?
Двинет воочию день сотворенья.
Знаю — прейдет, дни уже сочтены.
Сколько их было, древнейшие расы
Каждый виток точно помнить должны.
Смотрят свидетели с иконостаса
Без сожаленья, без чувства вины.
Вечно в себя они погружены.
Вечен стишок, как бумажка в бутылке.
Плещет окрест океан, океан.
Скоро смываются люди в обмылки,
Дымка от них, комковатый туман.
Вечны поэты, древней, чем моллюски,
Быт каменеющий тянут, влачат
И умирают, не сдюжив нагрузки.
Вечно их всхлипы в спиралях звучат.
В йодистой тине на солнце белеют,
Вместе со штормом приходят они.
Ждут не дождутся, когда их согреют
В мокрых ладонях, в остатние дни.
* * *
Оттого, что глаза как хрящи в холодце,
Не грозит рост карьерный мне, самообманом
Занимаюсь. Ищу
Кнопки тайных пружин,
Подбираю для сердца щадящий режим,
Киселем пробавляюсь, кисельным туманом.
Далеко я забрался хлебать киселя,
Здесь уходит под воду сырая земля.
Дальше — море и мгла, где-то там басурманы
Залегли — шведы, немцы, кто их разберет,
Дрессированный крепко, но цепкий народ.
Хорошо, что повисли меж нами туманы.
Ящик битый, почтовый меня стережет,
Что ни выну оттуда — все гамбургский счет.
Распечатки грозят, шелестят о банкротстве.
Вытесняет все страхи бумажная гарь.
Запашок застарелый, липучий, как встарь,
В застарелом погрязла округа сиротстве.
* * *
Поклянись, что хотя бы у ног
Умещусь,
Обращусь в попираемый прах,
Лучше места я выбрать не смог.
Не смотри, что в беспамятстве или в бреду,
Что во сне утону,
В смутном сне.
Оглянусь непременно,
С оглядкой уйду,
Тенью бедной скользну по стене.
* * *
Когда в полуобморочном коченею зажиме.
Какое мне дело до прописей, просьб по шаблону.
Не знаю я, что попросить. Все гляжу на икону.
Их трое, наверно играют, огромные ставки.
А мне бы на почту,
В отдел самой дальней доставки
Чтоб взвесили, стали выспрашивать:
Что там внутри?
Возьми меня, Боже, отсюда,
Совсем забери.
* * *
Не поев, не проспавшись, ходил босиком.
Их ногами нащупывал, не разглядишь
Под травой мелюзгу.
Дымчатым молоком
Заливало низину до леса, овраг.
Растекался туман, — до колен облака.
Коченея, искал полюбившийся смак.
Так, на ощупь их ловят от века, века.
Царским рыжик зовется, когда он в бутыль
Проскользнуть может, шляпочный важен размер.
Травяная пока не затронула гниль,
В каждом доме на свой их готовят манер.
Год пройдет, на столе гриб, совсем как живой,
Лягушачья прохлада, соленая слизь.
Лучше нету закуски, махнешь по второй —
Вот и счастье, счастлива, ты, русская жизнь!
Возвращаюсь иной раз в грибные места,
До рассвета встаю, в росах ноги стужу.
И дыханье легко, и дорога чиста,
А про грузди я после, потом расскажу.